Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
211

О. М. Савельева

АЛЕКСАНДРИЙСКАЯ ГРАММАТИКА КАК ЯВЛЕНИЕ КУЛЬТУРЫ ЭЛЛИНИЗМА

Известно, что характерной чертой интеллектуального развития Греции после Аристотеля является отделение специальных наук от философии. В частности, специализация филологии традиционно квалифицируется именно как освобождение от опеки философии. Эта специализация проводилась в период эллинизма усилиями сразу нескольких школ — стоиками, прежде всего преемником Клеанфа Хрисиппом, столетием позже, в 160-х — 150-х годах до н.э., его последователями из Пергама во главе с Кратетом из Маллоса и особенно александрийскими грамматистами. Столь же хорошо известно, что количественное накопление знаний во всех областях, с одной стороны, требовало их систематизации, а с другой стороны, характеризовалось постоянной ориентацией на удовлетворение запросов практической жизни. Именно с этой тенденцией связывается преимущественное развитие естественных и технических дисциплин, практически необходимых и быстро применяемых.
Соответственно этому первостепенные задачи такой дисциплины, как techne grammatice, в большей степени решала экзегетика, нежели ористика. Однако в лингвиста-

212

ческом отношении больший интерес представляет именно последняя, как непосредственно обращенная к фактам языка. В ористике александрийской системы учение о частях речи может быть смело названо основным для ее содержания. Ему, естественно, предпосылается учение об элементах, peri stoicheiön, отражающее традиционный после исократиков интерес к звуковой стороне языка, при неразличении звука и буквы. Позже была добавлена теория pathe, согласно которой элементы звучащей речи — это звук, слог, союз и член. Вообще членение на части речи (mere toy logoy) у многих грамматиков подменяется членением на части звучащей речи (mere tes phones, ср. лат. partes orationis).
В интерпретации частей речи обнаруживается тот подход, который позволяет определить грамматическое направление александрийцев и пергамцев, при всех расхождениях этих школ, как направление философствующего языкознания. В силу такого характера оно и интересно с позиций сегодняшней лингвистики. В течение последних лет при освещении частей речи как особых классов слов акцентируется ономасиологический подход, т. е. подход, ориентированный на вопрос — а что же именуют части речи?, ориентированный на особое, повышенное внимание к тем явлениям действительности, которые оказываются референтом слов, относимых к той или иной части речи 1.
Изучение частей речи в новой лингвистике долгое время проводилось под знаком повышенного внимания к их морфолого-синтаксическим характеристикам, разумеется, не без учета значения. Усиление морфолого-деривационного критерия делает главным структурно-синтаксический аспект и становится основой для трактовки частей речи как слов различных дистрибутивных классов. Приоритет в изучении структурных свойств частей речи привел даже к тому, что их традиционная классификация стала казаться не только устаревшей, но и вовсе ненужной, поскольку морфологическое деление никак не связывается с глубинным семантическим. Превалирующим оказался синтаксический уровень. Между тем ведь синтаксический уровень определяется семантикой, а точнее — понятийным уровнем, т. е. ономасиологическим. Таким образом, ономасиологический критерий способен разъяснить первичное соотношение явлений и слов как

213

их названий. Ономасиология часто вполне справедливо рассматривается как часть лексикологии, ее подход близок семантическому, хотя последний связан с констатацией уже собственно языковых значений и их непосредственным изучением, а ономасиология — со сферой референтов слов.
Чем же отличалось лингвистическое содержание античной и, в частности, александрийской классификации речи? Можно попытаться частично ответить на этот вопрос, обратившись к трактовке Дионисия Фракийца, автора труда, который сохранился как первый свод techne grammatice (написан до 100 г. до н. э.). Дионисий вместе со своим учителем Аристархом Самофракийским считается основоположником александрийской школы.
Прежде всего надо отметить, что Дионисий выделяет уже восемь частей речи: имя, глагол, причастие, член, местоимение, предлог, наречие, союз, хотя это деление как таковое принадлежит Аристарху. Сам по себе вопрос
0 движении в вычленении частей речи, т. е. критерий дробления слов на классы, очень интересен. Чтобы стала более ясной заслуга александрийцев, в школе которых учение о частях речи было окончательно сформировано, напомним, что после Аристотеля и Теодекта-отца (ученика Исократа, Платона и Аристотеля) было выделено четыре части речи: onoma, rhema (вслед за Платоном), arthron и syndesmos, причем интерпретация последних самим Аристотелем, видимо, не отличалась однородностью 2. Стоики, впервые включившие в свою классификацию уже весь словарный фонд, внесли важные уточнения, а более других Хрисипп (III в. до н. э.) и ученик Диогена Вавилонского Антипатр из Тарса, автор термина mesotes,

1 См., например: Кубрякова Е. С. Части речи в ономасиологическом освещении. М., 1978; Панфилов В. 3. Взаимоотношения языка и мышления. М., 1971; Серебренников Б. А. Сводимость языков мира, учет специфики конкретного языка, предназначенность описания.—Принципы описания языков мира. М., 1976, 343 с; Степанов Ю. С. Современные связи лингвистики и логики (категории функции, пропозициональной связки, синтаксического отрицания).— Вопросы языкознания, 1973, № 4; он же. Имена. Предикаты. Предложения. (Семиологическая грамматика). М., 1981; Шмелев Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики. М., 1973.
2 Перелъмутер И. А. Аристотель.— История лингвистических учений. Древний мир. Л., 1980, с. 170—171.
214

«наречие». Стоики же заимствовали из логики сам термин mere toy logoy, «части речи».
После Дионисия деления из восьми частей речи будут придерживаться все, кто писали об этом, Харисий, Аполлоний, Геродиан, все вплоть до римлян, которые ввели междометие, но, естественно, убрали артикль.
В предлагаемой статье частично рассматривается систематика имени у Дионисия. Древние не случайно ставили имя на первое место среди средств номинации. Одновременно и с позиций ономасиологии имя в силу своих высоких номинативных способностей приобретает особый интерес.
Приведем определение имени у Дионисия: «Имя (onoma) это слово (phöne), имеющее падеж (meta ptoseos), обозначающее тело (или предмет) (söma ё pragma semainon), высказывающее как общее, так и частное (coinos te cai idiös legomenon), XII» 3. В обозначении «слово» — phone estin — Дионисий следует своим предшественникам, прежде всего Аристотелю, но в его определении, основанном на логико-грамматических признаках, больше связи со сферой языка, чем в определении из «Поэтики» (20, 9), где говорится: «имя — это составное, имеющее самостоятельное значение, без оттенка времени (phöne... aney chronoy) слово, часть которого не имеет самостоятельного значения». В определении имени у Аристотеля, симметричном его определению глагола как слова, имеющего время (phone meta chronoy), связь с идеей времени проводится, возможно, ради чисто логической завершенности. Таким образом, в определении александрийца есть усиление собственно лингвистического подхода.
Дионисий выделяет для имени следующие акциденции (у него — «приметы», parepomena onomatön): род, вид, образ, число, падеж.
Для нас наиболее наглядными являются три из них: род, число, падеж. Однако при интерпретации рода Дионисий, выделив по типу артикля три грамматических и впервые в их числе — средний род, не довольствуется этим, а вводит еще два — общий и смешанный, поясняя их так. Общий (coinon genos) — там, где мы зрением различаем пол (ho, he cyön — «собака»), — смешанный (epicoinon) — там, где это невозможно (he chelidon — «ласточка», ho aetos — «орел») 4. Последнее деление, даже кажущееся несколько невнятным, на самом деле чрез-

215

вычайно интересно как обнаруживающее внимание грамматиста уже не столько к языку, сколько ко внеязыковой действительности. Дионисия, конечно, интересует грамматический род, однако ничуть не менее его заботит точность называния вещей.
Что это, как не ономасиологический подход? Он виден и в характеристике категории числа. Опять сказав основное, т. е. выделив единственное, множественное и двойственное числа, Дионисий делает уточнения: ко многим предметам может быть отнесено слово в единственном числе (народ, хор), а к одному и к двум предметам — слово во множественном числе (Афины, Фивы, amphoteroi — «оба»). Хотя Дионисий и был последователем великого Аристарха, т. е. аналогистом, здесь он проявляет очевидное внимание к обиходу языка, если принять термин его оппонентов. В этом можно увидеть подтверждение правоты тех исследователей, кто не считал эти два направления действительно взаимоисключающими друг друга, как это более всего стало казаться даже не из их собственных положений, а после Секста Эмпирика. Впрочем, спор более всего касался других вещей, в частности — нормирования парадигмы имени и глагола, что лучше всего показано в трактате Варрона «De lingua latina» (IX).
Дионисий, видя чисто фактические несообразности словоупотребления, пытается провести если не закономерности, то логические связи между числом вещей и грамматическим числом слова. Проявляя явный логицизм, Дионисий на практике подтверждает свое понимание грамматики как логической разновидности искусства, наряду с риторикой и философией 5.
Одновременно Дионисий вводит категорию «образ имени» (schema onomatos), которую понимает как чисто языковую, характеризуя деривационные шаги типа аффиксальных: Memnön (haployn schema — «простой образ») —

3 Dionysii Thracis. Ars grammatica. Ed. G. Uhlig. Lipsiae, 1883, XII. Peri onomatos.
4 Стефан Византийский в схолиях к «Грамматике» Дионисия добавляет, что общий — это род, обозначаемый посредством артиклей и муж., и жен. родов. См.: De Artis grammaticae ab Dionysio Thrace compositae Interpretationibus veteribus. Lipsiae, 1880.
5 Практические technai — например, строительное, кузнечное дело.
216

Мемнон, Agamemnon (synethon sch.— «составной образ») — Агамемнон, Agamemnonides (parasynethou sch.— «производный от составного») — Агамемнонид, потомок Агамемнона. Правда, Дионисий совсем не занят описанием системного характера этих шагов, а ведь именно отношения производности играют решающую роль для построения всей системы языка. Так, он не замечает, что все основные части речи должны находиться и находятся между собой в отношениях производности (типа «холод — холодный — холодать»), иначе говоря, грамматист еще не вникает в подобные процессы как собственно языковые. Он только фиксирует, так сказать, «участников» процесса. Это, по-видимому, как раз та стадия описания языка, о которой Э. Бенвенист говорил, что факт языка отмечен, но не осознан.
Значимость для Дионисия семасиологического, а часто и ономасиологического, аспекта особенно четко прослеживается в его интерпретации категории вид имени (eidos onomatos). Эта категория, кажущаяся сейчас терминологически неясной, уже и в античности понималась противоречиво и как свойство имени разъясняласьпо-разному.
Дионисий Фракиец в XII главе своего корпуса выделяет два вида: первичный и производный, причем, поясняя их уже не через лингвистическую формулу phone estin, а приближаясь к сфере реалий (toyto estin — «это то, что...»). Первичное имя — то, что сказано согласно первичному установлению (ge — «земля»). Производное имя — то, что имело происхождение от другого: gaeios — «рожденный землей».
Дионисия здесь интересует уже не столько момент деривации (ведь только что он изъяснил его в schema), сколько ему необходимо зафиксировать соотношение вещей. Причем, в определении происходит некоторая аберрация плана выражения и плана содержания: gaeios — это слово, но практически определяется не слово, а «то, что происходит от другого». Грамматисту важнее охарактеризовать сам факт, а не единицу языка, которая называет его. Нельзя еще раз не отметить правоту слов И. М. Тронского, писавшего, что античные грамматики, думая, что изучают категории языка, часто подменяли их изучением категорий бытия 6.
Кратко рассмотрим классификацию семи видов производных имен по типу их образования:

217

1) отчество — Пелид; 2) притяжательное имя — Гекторово (то, что находится во владении с указанием на владеющего); 3) сравнительное имя — Ахилл храбрее Эанта (то, что заключает в себе сравнение одного с другим, причем — с однородным); 4) превосходное имя — при усилении одного над многими при сравнении.
Эти четыре вида производных имен выделяются на основании семантического критерия при постоянном внимании к референту. Дионисий классифицирует жизненные ситуации и находит для них соответствующие ситуации в языке. Три других вида производных имен выделены в результате смешения лексического и грамматического признаков:
5) ласкательное имя (по лексическому признаку): anthropiscos — «человечек»; 6) отыменное (по грамматическому признаку): Tryphön — «Трифон»; 7) отглагольное (по грамматическому признаку): Philemön — «Филемон».
Приверженность Дионисия смысловому критерию создает условия для некоторой путаницы в его классификации. Так, он включает в производные имена сравнительную и превосходную степени сравнения прилагательных, но отнюдь не как суффиксальные слова, а с позиций производности отношений при сопоставлении вещей.
Грамматик классифицирует языковые значения, но по сути дела часто описывает их денотат. Уже из самого характера определений можно заметить, какая сторона доминирует в них — собственно языковое значение, чаще всего описываемое через оборот phöne estin — «это слово» (имя, особенности его числа), или онтологическая основа этого языкового значения, что, как правило, закреплено в обороте toyto estin — «то, что...» (виды производных, притяжательное имя и т. п.). Так, имена Tryphön и Philemön выделены по грамматическим критериям как отыменное и отглагольное, а «человечек» — по смысловому признаку как ласкательное, но в категорию schema подобный случай деривации не вынесен, для чего было бы необходимо выделить соответствующий аффикс, т. е. прибегнуть к интерпретации морфемы, что отсутствовало в античной науке о языке.
Соответственно в характеристике имени как части

6 Тронский И. М. Проблемы языка в античной науке.— Античные теории языка и стиля. М.— Л., 1936, с. 23.
218

речи Дионисием смысловой аспект, семасиологический и ономасиологический, часто играет большую роль, чем грамматический. Значение именного слова прежде всего выверяется Дионисием с точки зрения его достоверности как единицы номинации. Таким образом, проблема номинации — одна из важнейших в предшествующих Дионисию языковых изысканиях — сохраняет свою значимость у александрийцев и решается во многом с ономасиологической позиции.
В систематике имени у Дионисия нельзя обойти молчанием двойственность категории eidos onomatos, которая не вполне точно передается латинским qualitas — «качество». Она предусматривает, кроме указанных характеристик по словопроизводству, где, как можно было видеть, особо значим смысловой аспект, еще двадцать четыре собственно содержательных признака первичных имен, соотносимых, кроме существительных, также с прилагательными, местоимениями и числительными. К существительному относятся («подчиняются имени», как говорит Дионисий) следующие:
1) имя собственное — то, которое обозначает особенную сущность (Гомер, Сократ); 2) имя нарицательное — обозначает общую сущность («человек», «конь»); 3) прилагательное — содержит похвалу или нарицание. Здесь Дионисий считает возможным троякий подход: от души — «умный», от тела — «быстрый», от обстоятельств — «богатый»; 4) предметы, относящиеся к чему-либо,— «отец», «сын», «друг». По сути констатируется тип взаимоотношений. 5) предметы, как бы относящиеся к чему-либо, как: «ночь/день», «жизнь/смерть»; 6) омонимы типа «Аякс» (сын Оилея или Теламона), где явлений или вещей — два, а слово — одно; 7) синонимы — разные имена для одного предмета. Здесь Дионисий подбирает названия оружия (кинжала или короткого меча), детали которого уже не так ощутимо различны в его время, как в классическую эпоху: machaira, phasganon, xiphos, aos, spathe.
Следующие три подвида (8, 9, 10) содержат особое членение мифологических имен, выполненное по разнородным признакам: 8) таковы примеры типа Megapenthes, где, скорее всего, грамматик проводит этимологизирование по признаку «чего-то случившегося»; 9) вычленение на основе узуса двух имен для одного лица, причем употребляющиеся отдельно, типа Александр — Парис; 10)

219

эпонимы, где даются культовые имена типа Эносихтон (Посейдон), Феб (Аполлон).
Из следующих рубрик интересны 11-я (обозначения племен) и 15-я, где выделены «охватывающие» (собирательные) имена типа «народ», «толпа». В 17-м разделе Дионисий вычленяет nomina loci — «то, что заключает в себе», parthenön — «помещение для девушек», daphnön — «лавровая роща».
18) Звукоподражательные имена: phloisbos — «шум», roidzos — «свист»; 19, 20) родовые и видовые имена: «бык» и «зверь, животное вообще» (ther); 23) имя «абсолютное» («само по себе» — cath' ayto) — бог, логос, где очевиден внеязыковый критерий выделения; 24) имя, передающее связь с определенной сущностью — «огненный», «дубовый», т. е. относительные прилагательные, отделенные от имен, передающих оценку.
Следует учесть, что, выделяя имена собственные и нарицательные, Дионисий не вполне самостоятелен, а следует стоической трактовке. Именно такое деление предложил Хрисипп, особенно много занимавшийся этими вопросами даже на фоне принципиального и наиболее серьезного интереса к языку, который из всех философских школ проявляла стоя 7. Однако Дионисий существенно исправляет деление Хрисиппа в лингвистическом отношении,— он объединяет имена собственные и нарицательные в одну часть речи. Лингвистически точно он определяет омонимы и синонимы, а вот при вычленении имен типа «сын, друг, отец» или антонимов «день/ночь, жизнь/смерть» идет оперирование сосуществующими и взаимопротивоположными понятиями, столь разработанное в логике.
Известна популярность стоической формулы «если — то», которую разрабатывали мегарики и усовершенствовал в своей силлогистике Аристотель. Дионисий выделяет аналогичный тип понятийных соотношений и находит для них в языке единицы, значение которых невозможно понять без уяснения тех референтов, которые стоят за ними: например, «друг»,— в основе лексического значения этого слова закреплены определенные отношения

7 Вопрос о соотношении четырех основных частей речи у стоиков и их логических соответствий особенно полно исследован в отечественной классической филологии И. М. Тронским, В. В. Каракулаковым, И. У. Кобовым.
220

людей. Иначе говоря, Дионисий здесь вновь ориентируется на предметно-понятийный критерий. С другой стороны, в грамматике Дионисия находит продолжение и некоторое развитие формалистическая логика. Анализ Techne grammatice Дионисия Фракийца детально иллюстрирует известное положение, что лингвистика выросла из логики. Уместно вспомнить слова Дж. Стюарта Милля, назвавшего грамматику наиболее элементарной частью логики и началом анализа процесса мышления. «Принципы и правила грамматики,— писал Милль,— средства, с помощью которых формы языка приспособляются к универсальным формам мышления. Различия между разными частями речи... являются различием мысли, а не просто слов...» 8 В философствующем языкознании эллинизма наблюдается сложность и прихотливость внешнего мира, отраженная в человеческом сознании.
Вместе с тем нельзя не учесть глубокого вывода И. М. Тройского, который писал, что языковые исследования не избежали судьбы, характерной для всей эллинистической науки: значительное накопление материала при бедности творческими идеями 9. Если немного смягчить это абсолютно справедливое наблюдение, то можно сказать, что александрийское грамматическое учение богато теоретической основой предшествующей философии, и в гносеологическом отношении так называемая эмансипация филологии от философии больше проявляется в чисто количественном отношении, т. е. появляются подробные грамматические описания, но, так сказать, опека философии явно имеет место.
Сфера реального или мыслимого реальным как предмет анализа заставляет Дионисия сделать особую классификацию мифологических имен уже после выделения имени собственного как такового. Так были выделены эпонимы типа Феб — к Аполлону, Эносихтон — к Посейдону. Дионисий, отдавая дань точности, вынужден ввести довольно искусственную рубрику — дионимы, типа Александр — Парис. Наконец, и с ориентацией на этимологизирование, вид имен типа Odysseys, Tisamenos.
Здесь в Дионисии равно проявились и филолог, занятый экзегетической и эстетической критикой, и лингвист, тонко воспринимающий, так сказать, внутреннюю форму слова. Решая свои лингвистические задачи, Дионисий более всего следит за тем, насколько точно значе-

221

ние слова соответствует своему референту, что, естественно, заставляет его внимательно анализировать суть последнего. Нельзя не учитывать, что проблемы, стоявшие перед античным грамматистом, признавались архисложными на всем последующем протяжении развития лингвистической мысли. Так, один из величайших ученых XX в. Б. Уорф задавался вопросом: каким образом исторически создается переплетение языка, культуры и поведения человека? что было первичным — лингвистические модели или культурные нормы?.. Он считал, что язык представляет собой систему, а не собрание норм.
Для Дионисия язык еще даже не похож на собрание норм, а скорее — на собрание фактов. Он, как уже говорилось, зафиксировал, но не суммировал все производные отношения в греческом языке, возможно, как раз в силу их гибкости и прихотливости. Первый грамматический корпус александрийской школы, будучи большим комплексом конкретных сведений о языке, в теоретическом отношении все же базируется не на собственно лингвистическом, а на логико-философском опыте. Известно, что в формировании понятия участвуют два фактора — предмет и мышление, а в формировании лексического значения еще и структура языка 10. Дионисий, не проводя поморфемное членение, ощущает значение аффиксов, хотя бы в уменьшительных и локативных именах. В дальнейшем собственно лингвистическое закрепляется только тогда, когда языковое значение стало восприниматься как не менее важное, чем его онтологическое основание, когда более стабильным стал семасиологический подход, который укрепляется в сочинениях Аполлония Дискола, т. е. только во II в., в римский период.
Из определений, выведенных Дионисием, можно сделать наблюдение, что при выделении имени описание онтологической основы часто опережает характеристику слова как единицы языка, а не просто как средства номинации. В этой классификации частей речи очень незначительно конституируются их формальные морфологические и деривационные признаки. В силу этого Дио-

8 St. Mill. Roctorial Address at St. Andrews. 1867, p. 8.— Цит. по кн.: Звегинцев В. А. Очерки по общему языкознанию. М., 1962, с. 358.
9 Тронский И. М. Указ. соч., с. 23.
10 Звегинцев В. А. Указ. соч., с. 346.
222

нисий привносит в систематику имени экстралингвистические критерии. Так, «абсолютные» имена типа «бог, логос» выделяются им уже в дополнение к классу нарицательных, собственных и мифологических имен. Прямо введен причинно-смысловой этимологизирующий признак в именах типа Одиссей, Тисамен и в звукоподражательных словах. При очевидном подобии локативных имен рубрика вводится по смыслу, но не показывается, чем же он обеспечен. Напрашивается наблюдение, что перед нами определенные издержки ономасиологического подхода и явная необходимость обобщения формальных признаков.
По отношению к излагаемому материалу это проблема конституирования для частей речи как общности значения, так и общности формальных признаков. Так, первая собственно лингвистическая классификация предстает недостаточно лингвистичной. Чем же она все-таки может быть интересна сегодня?
Эта классификация еще раз подтверждает тезис, что в античности возникла не знающая себе равных философия языка, давшая первые образцы логико-лингвистических моделей. Но одновременно с этим она подтверждает, что невнимание к форме даже ради смысла уводит за пределы языка, что и сделало акцентирование формальных критериев на последующих этапах совершенно понятным.
Применительно к частям речи это полно сформулировал Л. В. Щерба: «Существование всякой части речи обусловливается тесной связью ее смысла и всех формальных признаков. Но, не видя смысла, эти признаки установить нельзя, т. е. неясно, значат ли они что-либо, т. е. иначе — существует ли сама категория» 11. Л. В. Щерба тонко заметил, что, если устанавливать категории по семантическим ассоциациям, то они могут быть потенциальными, но не активными, как например, категория «цвет» 12. Но это не часть речи! Именно так в грамматике Дионисия выделение частей речи часто переходит в анализ словаря.
Иными словами, классификация имени по Дионисию, принадлежащая так называемому «протолингвистическому этапу», подтверждает закономерность тех направлений, которые развивались позже в науке о языке.
Techne grammatice Дионисия, содержащая определенное противоречие между лингвистическим описанием и его

223

логико-философским освещением, создавалась в период серьезных расхождений между различными филологическими школами. Наиболее известна полемика аналогистов и аномалистов, в итоге обогатившая штудии тех и других. Так, глава пергамцев Кратет в полемике с аристархистами завершает учение о стиле. Плодотворно трудились и филологи — сторонники обеих школ, как, например, Аполлодор из Афин. Научный спор, не закончившийся со смертью главных оппонентов Аристарха и Кратета в одном и том же 145 г., стал основой научного фундамента филологии.
Для эллинизма вообще характерно сосуществование тенденций, прямо противоречащих друг другу. Так, параллельно крупным естественно-научным открытиям широко развивается магия. Сосуществуют синкретизм как основная черта официальной эллинистической религии и своеобразие местных культов с сохранением их примитивных ритуалов, даже если удавалось дать богам греческие имена. На основе стабилизации койне насаждается идея hellinismos, и одновременно продолжается развитие ряда старых диалектов, в частности дорийского. Широко известны контрасты в развитии литературы (возрождение греческого эпоса и разработка малых жанровых форм) и изобразительного искусства (серьезное влияние художественной школы Пергама, связанной с монументальным видом, и расцвет глиптики).
В этом смысле александрийская грамматическая школа органична общекультурной направленности своего времени.

11 Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л.
1974, с. 65.
12 Там же, с. 79.

Подготовлено по изданию:

А 72 Античность как тип культуры / А. Ф. Лосев, Н. А. Чистякова, Т. Ю. Бородай и др./М.: Наука, 1988.—336 с. ISBN 5-02-012637-3
© Издательство «Наука», 1988



Rambler's Top100