Глава 16.
Наряду с ориентированными на политику социологической философией и историографией важную роль в развитии политических идей сыграло в позднеклассической Греции также и красноречие. Это и не удивительно, если принять во внимание то место и значение, которые принадлежали в общественной жизни греков публичному слову. В условиях полисного строя, когда вся жизнь граждан направлялась деятельностью массовых или, по крайней мере, коллегиальных учреждений, где все вопросы решались в обстановке гласности, путем открытого обмена мнениями, посредством личных устных выступлений, красноречие становилось важнейшим орудием политики, более того — всей вообще публичной деятельности граждан. Соответственно ему рано суждено было стать предметом специального изучения, особенным видом гуманитарной науки или искусства, крепко спаянным с политикой, и едва ли не ведущим литературным
Недаром софисты — эти первые у греков профессиональные наставники в политической науке — были одновременно и первыми специалистами и учителями в искусстве красноречия, в риторике, равно как и первыми представителями параллельно развившейся специальной литературной отрасли — ораторской грозы. Их стараниями формировавшееся публичное слово подверглось даже специализации и расчленилось на особые подвиды совещательного (или собственно политического), судебного и эпидейктического (показательного) красноречия соответствен-
но назначению самих речей и практике выступлений. Одни речи произносились ораторами в народном собрании или государственном совете, другие — тяжущимися сторонами в судах, третьи, в виде упражнений на отвлеченные темы, декламировались риторами перед кругом учеников или почитателей. И все они в соответствии с литературными притязаниями их авторов могли Предназначаться к опубликованию и в таком случае расходились в списках в качестве своего рода памфлетной литературы.
Если бы это понадобилось, то мы могли бы без труда проследить становление и развитие ораторской прозы и в целом и по отдельным ее видам. Однако здесь довольно будет указать на самое главное — на формирование у греков в классический период политического красноречия как особого искусства, теоретической дисциплины и литературного жанра, на реальную взаимообусловленную связь политики и риторики и на раннее осознание этого факта общественным мнением. Во всяком случае, если в первой половине V в. до н. э. политики вроде Фемистокла могли полагаться на свое природное ораторское дарование, то уже в середине этого столетия авторитетнейший лидер афинской демократии Перикл проявлял глубокий интерес. К принципам и приемам ораторского искусства, а еще поколением позже не было уже ни одного серьезного государственного деятеля, который не начинал бы свое политическое восхождение с овладения техникой красноречия. В IV в. все видные политики были одновременно и выдающимися ораторами, но и наоборот: роль публичного красноречия была столь велика, что трудно было бы найти в общественной жизни греческого города более влиятельную фигуру, чем специалист в искусстве красноречия. Достаточно вспомнить о блестящей плеяде афинских ораторов и вместе политиков во главе с Демосфеном. [1]
Смысл нашего рассуждения ясен: всеобъемлющее значение красноречия
в жизни классической Греции столь очевидно, что было бы
естественно ожидать и от него тоже, т. е., разумеется, от
его литературного воплощения, от ораторской прозы, отклика
на злободневную политическую дискуссию, а от выдающихся
творцов этого жанра — соответствующего вклада в обсуждение
и развитие актуальных идей. За примером далеко ходить не
приходится: в ряду политических писателей, выдвинувшихся
в позднеклассическое время, выдающееся место принадлежит
Исократу — оратору, развившему особый жанр письменного красноречия,
ритору, пытавшемуся сделать занятие красноречием орудием
нравственного и политического воспитания, пи-
__________
[1] Подробнее о формировании и развитии публичного красноречия в античной Греции см.: Покровский А. И. О красноречии у древних эллинов. Нежин, 1903; Шестаков С. П. История греческого красноречия. Вып. 1//Учен. зап. Казанского ун-та. 1911. № 8 — 11 (осталась неоконченной); Соболевский С. И. Ораторское искусство//История греческой литературы. Т. II. М., 1955. С. 219 — 297; Радциг С. И. История древнегреческой литературы. Изд. 5-е. 1982 (гл. Х и XVI); Козаржевский А. Ч. Античное ораторское искусство. М., 1980.
сателю, с чьим именем в нашем сознании и связывается по преимуществу представление о политической публицистике IV в. [2]
Исократ родился в 436 г. до н. э. (см.: Дионисий Галикарнасский, Исократ, 1; Пс.-Плутарх, Жизнеописания 10 ораторов, 836 f; Диоген Лаэртский, III, 1, 3); он был, таким образом, лет на восемь моложе Ксенофонта и примерно на столько же старше Платона. Молодость всех троих прошла в бурные годы Пелопоннесской войны. Общественные потрясения тех лет, равно как и идеологические споры, оставившие след в памфлетной литературе (дошедшая под именем Ксенофонта «Афинская полития»), в историческом исследовании Фукидида, в пьесах Эврипида и Аристофана, должны были произвести неизгладимое впечатление на этих молодых людей — на Исократа, стало быть, не меньше, чем на Ксенофонта и Платона.
Отец Исократа Феодор из дема Эрхия был состоятельным человеком (он владел большой мастерской флейт); своим детям он постарался дать хорошее образование (ср. благодарные воспоминания Исократа в его позднейшей речи «Об обмене состоянием» — XV, 161).
Для формирования интеллектуального облика Исократа большое
значение имело его общение в эти годы с виднейшими представителями
тогдашней образованности — софистами и Сократом. Древние авторы
определенно свидетельствуют, что он был учеником Горгия,
знаменитого софиста и ритора, одного из ранних создателей
искусства красноречия (см.: Квинтилиан, Образование оратора,
III, 1, 13, со ссылкой на Аристотеля; Цицерон, Оратор, 52,
176; Дионисий Галикарнасский, Исократ, 1; Пс.-Плутарх, Жизнеописания
10 ораторов, 826 f, 838 d). Позднее именно усилиями Исократа
горгианский стиль, с его пристрастием к симметричному, антитетическому
построению фразы, с его торжественными эпитетами и поэтическими
метафорами, был пересажен — впрочем, в умеренной и тактичной
форме — на почву аттического красноречия. В речах Исократа
можно обнаружить также явственные следы знакомства их автора
с идеями и творческим методом других старших софистов: Протагора,
чье влияние чувствуется в развиваемых Исократом положениях
о необходимом единстве трех воспитательных факто-
__________
[2] Об Исократе вообще, помимо посвященных ему разделов в общих трудах по истории древнегреческой литературы (в частности, у тех же С. И. Соболевского и С. И. Радцига), см. также более специальные исследования: Вlass Fr. Die attische Beredsamkeit. 2 Aufl. Abt. II. Leipzig, 1892. S. 1 — 331; предисловие Э. Дрерупа в его издании Исократа: Isocratis opera omnia. Vol. I. Leipzig, 1906. P. I — CXCVII; Münscher K. Isokrates// Pauly's Realencyclopädie. Neue Bearb. Bd. IX. Hbbd. 18. 1916. Sp. 2146 — 2227; введение Ж. Матье в его и Э. Бремона издании Исократа: Isocrate. Discows. Т. I. Paris, 1928. Р. I — XXV; Mikkola E. Isokrates Seine Anschauungen im Lichte seiner Schriften. Helsinki, 1954; Cloche P. Isocrate et son temps. Paris, 1963. — Перевод произведений самого Исократа (выполнен коллективом ленинградских антиковедов под руководством К. М. Колобовой) см. в отделе приложений журнала «Вестник древней истории» за 1965 — 1969 гг.
ров — дарования, опыта и обучения (Исократ, XIII, 14 — 18; XV, 186 слл.), о развитии человечества от состояния примитивной дикости к цивилизации (IV, 28 слл.; III, 5 слл.; XV, 253 — 257); Продика Кеосского, которому Исократ, очевидно, обязан любовью к точному различению понятий и сопоставлению синодимов; наконец, Фрасимаха Калхедонского, от которого он, по-видимому, заимствовал стремление подчинить течение речи известному ритму.
Не менее сильным было воздействие на Исократа со стороны сократовской философии. Не подлежит никакому сомнению, что он лично был знаком с Сократом (следы этого знакомства мы находим у Платона в диалоге «Федр») и, хотя ни учеником его в собственном смысле слова, ни последователем (как и вообще философом) не был, многим был обязан Сократу и его школе, и прежде всего самим своим стремлением внести в риторику этический момент, сделать из нее орудие политического я нравственного воспитания.
Впрочем, общение с Сократом и членами его кружка должно было оказать не только общее влияние на формирование духовного облика Исократа, но и более конкретно — на его политические воззрения, в смысле приобщения к критическому взгляду на афинскую демократию, к антидемократическим идеям и настроениям. Что Исократ уже в эти годы мог сочувствовать антидемократическому движению, доказывается его близостью к одному из самых видных вождей афинской олигархии Ферамену. А близость эта подтверждается не только и даже не столько позднейшими (и весьма сомнительными) указаниями на то, что Исократ был учеником Ферамена, вместе с ним занимался составлением каких-то руководств по риторике и даже пытался защищать Ферамена при его аресте Тридцатью (Дионисий Галикарнасский, Исократ, 1; Пс.-Плутарх, Жизнеописания 10 ораторов, 836 f — 837 а), сколько очевидным совпадением взглядов Исократа на лучшее государственное устройство, на patrios politeia (в речах «О мире» и «Ареопагитик»), с программою Ферамена, а также тем бросающимся в глаза сочувствием, которое проявляет по отношению к Ферамену ученик Исократа Эфор (в изложении Диодора — XIII, 38; XIV, 3 — 5).
Нам ничего не известно о практической деятельности Исократа
как политика или писателя до окончания Пелопоннесской войны.
Трудно даже сказать, как вообще сложилась бы его судьба,
если бы не одно чисто материальное обстоятельство, которое
заставило его сделать решительный выбор. Желая поправить
свои дела ввиду того, что состояние его отца было потеряно
в последние годы Пелопоннесской войны (см.: Исократ, XV,
161), он обратился к занятию логографа, т. е. платного составителя
речей для тяжущихся в суде, — ремеслу не очень почтенному
(ср. собственные замечания Исократа на этот счет — там же,
§ 33 слл.), но доходному, к которому полученное образование
и природные задатки писателя делали его вполне способным.
Примерно десять лет — с 403 до 393 или даже 390 г. — продолжалась эта деятельность Исократа в качестве логографа. К этому периоду относятся шесть сохранившихся его судебных речей (XVI — XXI) — все, составленные для других лиц по поводу частных тяжб. Заметим, что в двух случаях клиентами Исократа были люди, так или иначе связанные с олигархией (речи XVIII и XIX), а еще в одном его задачею было реабилитировать Алкивиада — человека, в котором афинская демократия могла видеть одного из главных виновников постигших ее во время Пелопоннесской войны несчастий (речь XVI). Совершенно очевидно, что в выборе своих клиентов Исократ руководствовался совершенно иными симпатиями, чем, скажем, его современник Лисий, оратор безусловно демократической ориентации. Кстати, речи Лисия XIV и XV составляют прямую антитезу Исократовой речи XVI, будучи выступлениями как раз против того (Алкивиада Младшего), кого защищает Исократ.
Несомненно, однако, что это занятие не могло надолго удержать
Исократа. Его литературному вкусу, сформировавшемуся в школе
Горгия, сродни было не столько судебное, сколько торжественное,
эпидейктическое красноречие; следы пристрастия к этому последнему
отчетливо заметны уже и в первых, судебных речах Исократа
(в особенности в XX, XVI и XIX). С другой стороны, и нравственным
его убеждениям, сложившимся под сильным влиянием Сократа,
претила роль наемного судебного адвоката. Рано пробудившееся
честолюбие влекло его в другую и более высокую сферу политических
интересов и государственной деятельности — к публичному, политическому
красноречию.
Впрочем, карьера политического оратора в собственном смысле
была для Исократа заказана. Этому мешали, по его собственному
признанию, природная робость и слабость голоса (V, 81; гр.:
XII, 10), нежелание расстаться с тихой, спокойной жизнью
(XV, 4 и 151 сл.), а главное, — о чем он сам нигде не говорит,
но что является весьма вероятным, — сознание невозможности
для человека, критически настроенного по отношению к современной
ему демократии, открыто бороться в народном собрании с тогдашними
вождями демоса — демагогами. Поэтому он занялся преподаванием
ораторского искусства и одновременно политической публицистикой.
Это давало ему возможность в случае успеха иметь хороший
доход и, оставаясь как бы в тени, на самом деле принимать
активное участие в политической жизни, выступая не с устным,
а с письменным публичным словом.
Итак, в конце 90-х годов в жизни Исократа свершился крутой поворот, и с этим были связаны составление и публикация речи XIII — «Против софистов» (около 390 г.). Это — программный документ, своего рода манифест, с которым Исократ выступил в начале своей преподавательской деятельности (ср.: Исократ, XV, 193 сл.). Речь, а вернее памфлет, носит резко полемический характер. Автор подвергает уничтожающей критике всю тогдашнюю софистическую науку: как
философов, занимающихся исследованием чисто отвлеченных истин (сюда, по-видимому, включаются и представители сократовской школы), так и риторов, современных, преувеличивающих легкость овладения риторикой и ее возможности, и прошлых, низводивших искусство красноречия до уровня простой прислужницы в судах. Им всем Исократ противопоставляет собственный взгляд на задачи риторики, которая должна и может стать средством не только образования, но и нравственного и политического воспитания. Понятая таким образом риторика возводится Исократом в ранг высшей науки — философии.[3] Оратор объявляет целью своей деятельности преподавание именно такой высшей науки. При этом, однако, он не скрывает, что успешное овладение этой наукой возможно для ученика лишь при счастливом сочетании трех важных факторов — природного дарования, опыта и правильного обучения. [4]
Конечно, попытка Исократа сблизить риторику с философией, искусство красноречия — с политической наукой стояла в прямой связи с требованиями дня, отражала реальное сближение красноречия с политикой, столь характерное для общественной жизни Греции в классический период. Однако при этом бросается в глаза чисто механическое соединение различных элементов, выработанных софистами и школой Сократа. Причудливое, эклектическое, хотя и достаточно гибкое сочетание элементов риторики и софистики — вот суть той новой науки, представителем которой провозглашал себя Исократ, сам полуритор-полусофист, чье призвание составляла именно «серединная» наука, впитывающая в себя элементы риторики и философии, т. е. ораторская публицистика.
Кроме речи «Против софистов», к первому десятилетию деятельности
Исократа в качестве ученого ритора относятся еще два чисто
софистических опыта, демонстрировавших принципы новой науки,
впрочем, пока еще на совершенно отвлеченных примерах, — речи
XI — «Бусирис» (около 388 — 386 гг.) и Х — «Похвала Елене» (около
384 — 381 гг.).[5] Каждая из этих элидеиктических, условно-защитительных
речей была составлена в качестве ответа на соответствующие,
по мнению Исократа, совершенно неудовлетворительные опыты
современных софистов. В первом случае это была речь Поликрата
«Апо-
__________
[3] Примеры употребления термина «философия» в таком именно смысле, для обозначения риторического образования, преследующего цели нравственно-политического воспитания, можно встретить во многих последующих речах Исократа (см., например; IV, 47 слл.; II, 35; IX, 77 слл., V, 29; XV, 180 слл.).
[4] Подробнее о педагогических воззрениях Исократа см.: Mikkola Е. Isokrates. S. 193 ff.; Jaeger W. Paideia. Die Formung des griechischen Menschen. 3 Aufl. Bd. III. Berlin, 1959. S. 105 ff.
[5] Герои этих речей — мифологические персонажи: в первой это — царь Египта, сын Посейдона и Ливии Бусирис, во второй — жена спартанского царя Менелая, «виновница» Троянской войны Елена.
логия Бусириса», во втором, — возможно, соответствующее сочинение Горгия или, скорее, другого, более позднего софиста (может быть, ученика самого Исократа).[6] Впрочем, сколь бы ни были отвлеченны темы этих, так сказать, школьных упражнений, в них уже заметны проблески будущих политических идей, прославивших Исократа. В «Бусирисе» это — идеализация древнейшего политического строя и быта египтян (см. § 15 слл.), возможно навеянная аналогичными опытами Платона,[7] в «Елене» — наброски образа идеального правителя-монарха (в лице Тесея — § 31 слл.) и даже — здесь именно впервые у Исократа — провозглашение панэллинской идеи (§ 67 cл.), предваряющее скорое появление «Панегирика». Защиту пресловутой виновницы Троянской войны оратор заключает парадоксальным, но характерным для него указанием на заслуги его героини перед общим делом эллинов. «Мы по справедливости, — возглашает он, — можем считать Елену также причиной того, что мы не оказались рабами варваров. Легко обнаружить, что именно благодаря Елене эллины смогли прийти к согласию и предприняли совместный поход на варваров. Тогда-то впервые Европа водрузила трофей в честь победы над Азией» (X, 67, пер. А. И. Зайцева и М. Н. Ботвинника).
Этими выступлениями, а также успешной педагогической деятельностью Исократ скоро составил себе славу выдающегося специалиста-ритора. Его школа стала крупнейшим центром -риторического образования в Элладе. Здесь получили высшую подготовку многие в последующем знаменитые государственные деятели (сын Конона Тимофей, Ликург, Гиперид, будущий тиран Гераклеи Понтийской Клеарх), ораторы (Исей и те же Ликург и Гиперид), историки (аттидограф Андротион, Эфор, Феопомп). Параллельно развивалась публицистическая деятельность Исократа. Уже в первых своих эпидейктических речах он, как мы видели, не только выразил в общей форме свое стремление заниматься политическим красноречием (речь «Против софистов»), но и дал, правда, пока еще походя, в связи с обработкою других сюжетов, первые образцы рассуждении на политические темы (в «Бусирисе» и «Елене»). Теперь, к концу первого десятилетия своей новой деятельности, он заканчивал работу над большим произведением, целиком уже и непосредственно посвященным политической теме. Это был «Панегирик», опубликованный в 380 г. к очередным Олимпийским играм. С этого времени и до самой смерти Исократа (он умер в 338 г.) политика остается главной темой его эпидейктических речей. [8]
__________
[6] Münscher К. Isokrates Sp. 2180 ff.; см. также статью Э. Бремона в издании: Isocrate. Discours. Т. I. Paris, 1928. Р. 157 — 159.
[7] Teichmüller G. Literarische Fehden im 4. Jahrhundert v. Chr., Bd. I. Breslau, 1881. S. 106 ff.; Münscher K. Isokrates. Sp. 2179 f.
[8] О политической публицистике Исократа см.: Миллиор Е. А. Исократ и второй Афинский морской союз//Учен. зап. Ленингр. ун-та. № 39. Сер. ист. наук. Вып. 4. 1939. С. 99 — 134; Исаева В. И. Особенности политической публицистики Исократа//ВДИ. 1978. № 2. С. 59 — 81; Kessler J. Isokrates und die panhellenische Idee. Paderborn, 1911; Pöhlmann R. Isokrates und das Problem der Demokratie//Sitzungsberichte der bayerischen Akademie der Wissenscnaften. Philosoph.-philolog. und hist. Klasse, Jg. 1913. München, 1913. Abh. 1. S. 1 — 171; Mathieu G. Les idees politiques d'Isocrate. Paris, 1925: Levi M. A. Isocrate. Saggio critico. Milano, 1959; Вгingmann K. Studien zu den politischen Ideen des Isokrates (Hypomnemata, H. 14). Göttingen, 1965.
«Панегирик» (речь IV по традиционной нумерации) — первое собственно политическое и вместе с тем наиболее совершенное литературное творение Исократа. Автор, по его собственному признанию (в § 14), долго работал над этим произведением, стремясь наиболее полно развить и обосновать идею, которая с этих пор станет главной в его политической публицистике, — идею единения всех эллинов в целях совместного завоевательного похода против персов. Идея эта сама по себе была не нова; ее развивали до Исократа и другие (ср. указания самого оратора в начале речи, § 3 слл.), в частности Горгий в своей «Олимпийской речи» (392 г.), а затем и Лисий в аналогичном выступлении (388 г.), с той, впрочем, разницей, что у него врагом, против которого должны были выступить объединенные греки, объявлялся не персидский царь, а сицилийский тиран Дионисий Старший. Однако лишь у Исократа эта панэллинская идея получила полное и всестороннее развитие, выросла в целую доктрину, которой автор подчинил все остальное свое творчество.
Непосредственным толчком к созданию «Панегирика» явилась та политическая обстановка, которая сложилась в Греции к середине 80-х годов IV в. Кратковременная гегемония Спарты после Пелопоннесской войны сменилась новой междоусобной борьбой, которая ослабила греческие полисы и сделала возможным унизительный Анталкидов мир (386 г.), приведший к установлению персидского контроля над греческими делами. С другой стороны, все явственнее выступали симптомы социального кризиса, на что содержатся недвусмысленные указания в «Панегирике» (см. § 115 слл., 167 слл.). Тревогой за судьбы своего отечества было продиктовано создание Исократом этого сочинения, но тревогой не абстрактной, а отражавшей опасения именно состоятельной верхушки полиса.
Структурно «Панегирик» четко делится на две части соответственно двум разным этапам развития панэллинской идеи. В первой части (§ 19 — 132), продолжающей традицию торжественных речей, посвященных прославлению отечества, и прежде всего эпитафиев, такого типа, например, как знаменитая речь Перикла у Фукидида (II, 35 — 45), автор прославляет героическое прошлое Афин и их заслуги перед эллинами, обосновывает право Афин на гегемонию в Элладе (по крайней мере, на море) и, таким образом, доказывает возможность объединения греческих полисов под руководством Афин. Выдвижение
Исократом на первый план своего родного города в качестве инициатора объединения Эллады, весьма возможно, объяснялось действительным возрождением политического могущества Афин: речь создана накануне образования второго Афинского морского союза. Однако отсюда еще не следует, что «вся речь в целом» была направлена против Спарты, что ее «основной задачей» было «дискредитировать гегемонию Спарты в глазах эллинов», как считала Е. А. Миллиор.[9] Исократ действительно подвергает суровой критике Спарту за предательство ею общегреческих интересов, но эта критика носит побочный характер. Она не исключает для Исократа принципиальной возможности двойного руководства, одновременной гегемонии Афин и Спарты (см. в особенности § 15 — 18, 129 слл.).
С другой стороны, из выдвижения на первый план Афин отнюдь не следует, что целью Исократа было просто подвести идеологическую базу под афинскую архэ и, таким образом, способствовать возрождению Афинского морского союза (мнение У. Впламовица-Меллендорфа,[10] разделяемое рядом других исследователей). Цель «Панегирика» заключалась в том, чтобы призвать эллинов к единению под руководством Афин, — не потому, что Исократ был воодушевлен теми же идеями, что и афинские политики, работавшие над воссозданием Афинской державы, а потому, что в тот момент он видел в Афинах единственно возможного кандидата на роль объединителя Эллады, и не ради великодержавного афинского владычества в Элладе, а ради общеэллинского похода на Восток.
Э. Бухнер, автор новейшего специального исследования о «Панегирике» Исократа,[11] тщательно проанализировав текст речи, убедительно показал различное содержание терминов «архэ» («власть», «держава») и «гегемония», используемых здесь Исократом. Не выступая в поддержку архэ, Исократ здесь выступает с идеей гегемонии Афин, т. е. такого первенства, которое основано не на принуждении, а на добровольном подчинении. Уже из этого видно, что нет также оснований для вывода, делаемого, например, П. Клоше,[12] что Исократ в это время был сторонником радикальной демократии, судьбы которой были неразрывно связаны с судьбами афинской архэ. Но и, помимо этого, показательной является та консервативная идеализация древнейшего государственного строя Афин (см. § 75 слл.), которая прямо продолжала общую тенденцию антидемократической литературы и позднее нашла еще более яркое воплощение в других произведениях Исократа — в речах «О мире» и «Ареопагитик».
__________
[9] Миллиор Е. А. Исократ и второй Афинский морской союз. С. 92 — 95.
[10] Wilamowitz-Müllendorff U. v. Aristoteles und Athen. Bd. II. Berlin, 1893. S. 380 — 390.
[11] Büchner E. Der Panegyrikos des Isokrates. Eine Historisch-philologische Untersuchung (Historia — Einzelschriften. H. 2;. Wiesbaden, 1958.
[12] Cloche P. La democratie athenienne. 3-eme ed. Paris, 1951. P. 264.
He против Спарты, не ради Афин и не в угоду демократии был написан «Панегирик». Верность этого негативного определения подтверждается при рассмотрении второй части памфлета (§ 133 — 186), имитирующей симбулевтическую, совещательную речь. Вся эта часть посвящена одному — призыву к совместному походу эллинов против персов. При этом автор не просто призывает к борьбе с извечным врагом эллинов, не только обосновывает реальную возможность успеха, но и доказывает, что сама эта борьба является единственным средством, могущим избавить Элладу от бедствий, которые она теперь испытывает. «Необходимо, — провозглашает оратор, — предпринять этот поход еще при жизни нынешнего поколения, чтобы люди, вместе переносившие бедствия, могли бы воспользоваться и преимуществами, а не провели бы всю остальную жизнь, терпя неудачи... Напрасно теперь мы заключаем соглашения о мире: мы не прекращаем войн, а лишь откладываем их и дожидаемся удобного момента, когда сможем нанести друг другу непоправимый вред. Надо отбросить эти коварные помыслы и приступить к тем делам, которые предоставят нам возможность безопасно жить в своих городах и с большим доверием относиться друг к другу... Невозможно сохранить прочный мир, пока мы не начнем общими силами войну с варварами, и не будет согласия среди эллинов, пока они не научатся извлекать выгоду из одного и того же источника и рисковать своей жизнью в борьбе с одним и тем же врагом... Такая война лучше мира... Она полезна и для тех, кто стремится к мирной жизни, и кто мечтает о войне. Одни могли бы спокойно извлекать пользу из своего добра, другие — приобрести большие богатства за чужой счет» (IV, 167, 172 — 173, 182, пер. К. М. Колобовой).
Общеэллинская война с персами как панацея от всех бед —
вот главный тезис «Панегирика». Такая война явится важным
средством достижения политического мира в Элладе, установления
согласия между всеми полисами. Но эта же война может принести
и мир социальный, содействуя установлению согласия между
гражданами в каждом отдельном полисе. Отметить персам за
прошлые унижения, перенести бедствия Эллады в Азию, а богатство
Азии в Элладу, сделать варваров подданными эллинов, их данниками,
их периэками (§ 131) [13] — шовинистический и вместе с тем
классовый, рабовладельческий характер этой программы, провозглашенной
Исократом в «Панегирике» и затем развитой в других его произведениях,
совершенно очевиден.
__________
[13] Периэки — зависимое, лишенное политических прав и обязанное платить подать население в древней Спарте. Призывая «превратить варваров в периэков всей Эллады», Исократ недвусмысленно подсказывал форму будущих отношений между греками-завоевателями и покоренными народами Востока.
Конечно, пропаганда таких идей должна была содействовать в какой-то степени будущему действительному объединению Греции и походу на Восток, однако осуществлено это было не под руководством Афин, а под эгидою македонского царя. Исократ сам скоро должен был почувствовать, насколько нереальным было связывать осуществление его панэллинской программы с возрождением старого, «здорового» афино-спартанского дуализма или даже единоличной гегемонии Афин. Политический кризис 70 — 60-х годов, вызванный возвышением Фив, показал полную невозможность достигнуть согласия между ведущими полисами Эллады, между тем как одновременное резкое обострение социальных отношений (достаточно напомнить о знаменитом скитализме в Аргосе в 370 г.) должно было многих навести на мысль о банкротстве полисных государств, как демократических, так и олигархических, не только во внешней, но и во внутренней политике. Закономерным было в этих условиях обращение взоров идеологов полисной верхушки к монархии, к той принципиально отличной от полисных республик форме государственного устройства, которая, казалось, одна могла претендовать на роль сильной власти, способной вывести страну из тупика. Что Исократ, подобно Ксенофонту и Платону (и даже, может быть, раньше их), также обратил свой взор в эту сторону, доказывается его Кипрскими речами (II, III и IX), созданными как раз на рубеже 70 — 60-х годов IV в. [14]
Ростки этих новых интересов можно обнаружить и в более
ранних произведениях Исократа, в частности в речи «Об упряжке»
(XVI), датируемой приблизительно 396/5 г. Эта речь была
составлена Исократом для Алкивиада Младшего, сына знаменитого
афинского стратега времени Пелопоннесской войны. Алкивиад-сын
был вовлечен в судебный процесс из-за упряжки скаковых лошадей,
которую его отец будто бы похитил у законного владельца
и от своего имени выставил на состязаниях в Олимпии в 416
г. до н. э. Оратор — Алкивиад Младший, который произносит
речь, написанную для него Исократом, не ограничивается защитою
по существу. Сохранившаяся заключительная часть речи посвящена
безудержному прославлению Алкивиада Старшего как сильной
личности, как спасителя государства (см. в особенности §
16 слл.). В литературном отношении эта речь — зародыш нового
жанра, созданного именно Исократом. По форме судебная, она
является на самом деле ранним образцом Исократовых энкомиев
(похвальных речей) нового типа — не в память далеких героев,
а в честь недавних современников. Конечно, все эти особенности
содержания и формы речи «Об упряжке» были продиктованы скорее
общими настроениями и вкусами эпохи, чем осознанным вле-
__________
[14] О взглядах Исократа на монархию см. также: Кеhl H. Die Monarchie im politischen Denken des Isokrates. Diss. Bonn, 1962.
нием ее автора к новой политической доктрине. Более того, в речи можно обнаружить отчетливые следы традиционных полисных воззрений, например, на тиранию как на безусловное зло (см. § 25 сл., 36 слл.). Однако все это не должно снижать потенциальной значимости того, что было заложено в этом раннем произведении Исократа.
Поводом к оформлению смутных индивидуалистических настроений в четкую монархическую идею явились для Исократа его сношения с кипрским правителем Эвагором и сыном его Никоклом. Эти связи первоначально могли установиться через Конона, видного афинского военачальника, который долго жил на Кипре и пользовался дружбою Эвагора, а с другой стороны, был близок и с Исократом, у которого обучался его сын Тимофей. Стал учеником Исократа и сын Эвагора Никокл. Позднее, когда Эвагор умер и Никокл сам сделался царем на Кипре (374/3 г.), Исократ обратился к своему бывшему ученику с наставлениями, как надо управлять государством и какие отношения должны существовать между правителем-монархом и его подданными. Свои взгляды на этот предмет Исократ изложил и в форме прямых наставлений, обращенных к Никоклу (речь II) или к его подданным (III), и опосредованно — через восхваление подвигов и деяний Эвагора (IX). Одновременно были выработаны два новых вида эпидейктического красноречия, два новых жанра паренетической, увещательной речи и энкомия, посвященного недавно умершему современнику. Последнее особенно примечательно: именно усилиями таких писателей, как Исократ и Ксенофонт, в греческую литературу была привнесена новая, индивидуалистическая струя. Образ сильной личности, отдельного героя стал все более и более затемнять образ народа или государства, вследствие чего литература сделалась одновременно и более художественной, и более тенденциозной.
Принципиальное значение имело развитие Исократом взгляда
на монархический образ правления как на лучшую форму правления
вообще. С наибольшей четкостью и полнотой это выражено в
речи III — «Никокл, или к жителям Кипра» (§ 14 — 26). Автор
прежде всего указывает, что монархическое устройство превосходит
все другие более справедливым распределением политических
прав и привилегий. «Я думаю, — заявляет он устами Никокла, —
все придерживаются того мнения, что самое ужасное — это
уравнение в правах людей порядочных (chrestous) и дурных
(ponerous), а самое справедливое —
__________
[15] Реминисценции «обычного», отрицательного отношения к тирании можно встретить и в других речах Исократа (см. X, 31 слл.; IV, 80, 105, 106, 117, 125 сл.; VIII, 89, 91, 111 слл., 142 слл.; V, 154), что, однако; как мы сейчас увидим, не исключало для него возможности обращения к тирании как к одному из вариантов сильной монархической власти.
[16] Вгuns J. Das literarische Porträt der Griechen im 5 und 4. Jahrhundert v. Chr. Berlin, 1896. S. 115 ff.