Всеобщим почитанием пользовался Аполлон. Центр его культа находился в Дельфах. Как уже рассказывалось, по мифу Аполлон в образе дельфина привел корабль критских моряков к тому месту, где впоследствии выросли Дельфы и было воздвигнуто знаменитое святилище Аполлона. Чтобы хотя бы приблизительно почувствовать состояние верующего язычника, пришедшего издалека в Дельфы в храм великого Аполлона, повествования о котором он слышал с самого раннего детства, нужно прежде всего знать, на каком месте было сооружено святилище.
На человека, впервые попавшего в Дельфы, окружающий рельеф оказывал ошеломляющее впечатление. По свидетельству писателя Ш в. Юстина, горы, опоясывавшие храм, создавали такой потрясающий эффект эха, что «голоса людей и звуки труб, если доводится им здесь прозвучать, обычно слышатся многократно, и эхо, оглашающее перекликающиеся друг с другом скалы, сильнее, чем первоначальный звук». Значит, если кто-либо подавал голос, то эхо не только многократно повторяло его, но и столь же многократно усиливало. Это было некое «звуковое наслоение», которое приковывало к себе внимание, заставляя и восхищаться, и содрогаться. Юстин отмечает, что этот «музыкальный эффект» приводил всех, впервые оказавшихся здесь, в благоговейный ужас и изумление. Спустя шестнадцать столетий после Юстина в тех же краях побывал Гюстав Флобер. Свое впечатление он описал в следующих словах (из письма к Луи Буйле от 10 февраля 1851 г.): «Вот местность, подходящая для религиозных ужасов, узкая долина между двух почти отвесных гор, дно покрыто черными оливковыми деревьями, красные и зеленые горы, всюду пропасти, в глубине — море, а на горизонте — снежные вершины». Попадавший сюда паломник, еще до посещения самого святилища всем своим воспитанием подготовленный для приобщения к божеству, после непосредственного слухового и зрительного знакомства с местностью не мог не проникнуться смирением перед столь величественной звуковой и красочной картиной.
Довольно обширное пространство, прилегавшее к храму, было обнесено стеной, а к святилищу вела извилистая дорога, вдоль которой по обеим сторонам стояли статуи и колонны. Здесь же помещались сокровищницы многих греческих городов-государств, переданные в дар Дельфам. Они представляли собой небольшие сооружения, выстроенные в память о выдающихся событиях истории, общественной или культурной жизни. Например, сокровищница
Нужно думать, что именно в Дельфах культ Аполлона должен был обрамляться высокохудожественной музыкой, исполнявшейся на подлинно профессиональном уровне. Не случайно Феокрит («Идиллия» VII 99—100), желая дать образ первоклассного музыканта, пишет о нем как о «славном многодобродетельном муже, которому бы сам Феб не отказал [в разрешении] спеть под формингу возле треножника». Такая ремарка вряд ли могла появиться, если бы «возле треножника» не музицировали самые выдающиеся исполнители. Известно, что в Дельфах еще задолго до Персидских войн (500—449 гг. до н. э.) музыкальная сторона культа находилась под наблюдением гильдии мольпов (μολποί) — певцов и танцоров.
Праздники, посвященные Аполлону и проводившиеся в различных местах Эллады, постоянно сопровождались песнями и танцами. Наиболее характерной чертой их были «партении» (παρθένιαι, от παρθένος — девушка) — девичьи хоры, песнопения которых перемежались с танцами: в праздниках активно участвовали и юноши. Например, такой праздник, как Фаргелии (названный по одиннадцатому месяцу аттического календаря — фаргелион), проводился в Афинах после осеннего сбора урожая. Молодые люди, юноши и девушки, несли оливковые или лавровые ветки с накрученными на них шерстяными лентами. Такая ветка называлась «иресиона» (είρεσιώνη). Молодежь останавливалась перед каждым домом и пела песнь, также называвшуюся «иресиона». По Плутарху («Тесей» 22, 10), начальные ее слова были такие:
«Иресиона, даруй нам фиги и хлеб в изобилье,
Дай нам меда вкусить, натереться оливковым маслом,
Чистого дай нам вина, чтобы сладко уснуть, опьянившись».
(Пер. С. П. Маркиша)
Затем оливковая ветвь отдавалась хозяевам дома, прикреплялась на двери и сохранялась до следующего года.
Как мы видим, прямых связей с мифическим Аполлоном здесь нет. Просто для аполлоновского торжества использовалась обычная обрядовая песнь (интересно отметить, что впоследствии все песни нищих также назывались «иресиона»). Воплощением аполлоновского начала здесь выступал лишь внешний атрибут — ветка лавра, являвшаяся олицетворением «лавроносного Аполлона». Поэтому все песни, певшиеся с веткой лавра в руке, назывались «δαφνηφορικά μέλη» (буквально — «лавроносные песни»). Согласно Проклу («Хрестоматия» 26), они относились к жанру партениев. Однако факты говорят о том, что в них участвовали и юноши.
Афиней (XIV 619 Ь) приводит слова поэтессы VI—V вв. до н. э. Телессилы из Аргоса, в которых упоминается еще одно песнопение,