 |
518 |
14. Жизнь в галло-римском городе в IV веке
Внешний вид большого галльского города во времена Феодосия
I,*
был очень непривлекателен. Между Бордо этой эпохи и тем
же
городом в первые три века нашей эры была огромная разница.
При
Антонинах и Северах это был большой цветущий город, широко
раскинувшийся вдоль Гаронны и больших дорог бесконечными
рядами
своих домов, храмов, гробниц и вилл. Ничто здесь не напоминало
о военной жизни: не было ни солдат, ни укреплений, ни стен;
никто
здесь не думал о необходимости защищаться. Такого города,
начиная
|
|
__________
* 378 — 395 гг. н. э.
|
519 |
с 300 года, уже не существовало. Вместо него мы видим колоссальную
крепость, издалека господствующую над равнинами своими стенами
и башнями.
Окружающая его стена представляет собой продолговатый четырехугольник,
прорезанный 14 воротами и 46 башнями. Во всей этой
системе оборонительных сооружений исключительно господствуют
прямые линии и окружности, перпендикуляры и круги, квадраты
и
прямые углы. Военное искусство империи этой эпохи не знало
для
Галлии других типов укреплений, кроме этих прямоугольников
и башен, сооружений массивных, сделанных без искусства,
без вкуса и без
технических знаний. Города IV века защищались лишь при помощи
громадной массы своих стен; правда, им приходилось иметь
дело с этого времени с варварами. Стоило только закрыть
ворота, поставить
воинов на башни и стены, и можно было чувствовать себя в
полной безопасности, за исключением, конечно, только случаев
измены.
Толщина стены была от 6 до 8 метров. Ворота были маленькие,
низкие, покрытые сводом, без сомнения, темные; на них давила
стена метров в 5 высотой. Это был скорее подземный выход,
чем
ворота, нечто вроде дыры. Стена возвышалась, по крайней
мере,
на 10 метров, а башни были и еще выше: «Казалось, — как
говорит
Авсоний, — что они теряются в облаках». Стена тянулась также
и
вдоль Гаронны, так что бордосцы даже не видели своей реки.
Горизонт
был закрыт со всех сторон, даже гавань находилась внутри
стен; на самой Гаронне не было набережной: пристанью служило
устье
небольшого ручья, называвшегося Девеза; это был скорее внутренний
канал, чем гавань. Корабли проходили над самой стеной, под
воротами, носившими название «лодочных». В случае надобности
эти
ворота закрывались, и весь город со всеми его жителями и
кораблями
оказывался отрезанным от всего остального мира.
Вокруг пристани теснились дома. Улицы, очень узкие, скученные,
пересекались под прямым углом и соответствовали городским
воротам. Со всех перекрестков и со всех переулков виднелось
это массивное
и унылое сооружение, которое, казалось, распространяло свою
тень
на весь город, замкнутый в его пределах.
В эту эпоху Бордо имел не больше 2350 метров в окружности;
когда-то он был в три раза больше. Тем не менее, он еще
выдавался в этом отношении сравнительно с соседними городами:
Перигё не имел даже и тысячи метров в окружности; Байонна,
Дакс, Сент были еще меньше. В таких именно размерах и строились
все укрепленные города, начиная с 300 года; самые обширные
из них имели от 2000 до 2500 метров в окружности, они могли
вместить не больше 15—20 тысяч жителей. Все они были похожи
друг на друга, все были одинаково маленькие и мрачные.
Внутри их было мало или даже совсем не было больших памятников.
Не хватало места для театров, арен, базилик. Единствен-
|
|
|
520 |
ную роскошь, которую позволил себе Бордо, представлял собой
фонтан из паросского мрамора. В него собирались воды Девезы.
Город принужден теперь довольствоваться водами маленького
ручейка: давно прошло то время, когда широкий акведук доставлял
в
него дань соседних источников, и когда великолепные водоемы,
покрытые барельефами и статуями, украшали его площадь. Все
это
теперь в развалинах, и акведук исчез вместе с древним городом
и
спокойной жизнью былых времен. Теперь придется ограничиваться,
и на многие века, водами Девезы и колодцев.
У современников было слово, которое вполне соответствовало
внешнему виду таких городов. Все это были castra — укрепленные
замки, крепости. Они были заключены в стенах, которые, без
сомнения, защищали город, но в которых он в то же время
задыхался. Место города мирных обывателей занял военный
город; начиная с времен Константина в Бордо стоял гарнизон.
Империя защищается
теперь не только на границах, ей приходится заботиться о
защите каждого города и внутри страны. Когда-то можно было
спокойно жить в
юго-западной Галлии. Вдоль Рейна шла длинная цепь колоний
и
легионов, которая должна была останавливать неприятеля.
У Галлии
был свой пояс, состоявший из укреплений и воинов. За ними
граждане
могли без страха предаваться на досуге мирным занятиям.
Но
начиная с 300 года забота о борьбе распространяется на все
города.
Система общей защиты страны при помощи больших армий, расположенных
на границе, теперь оставлена: дело обороны раздробляется
и
локализуется. Из провинциальной, если можно так выразиться,
она
становится муниципальной. Мы еще во времена римской империи,
но
начиная с 300 года, с того дня как страна покрылась грозными
крепостями, и города, замкнувшись в самих себя, окружились
стенами,
можно уже сказать, что начались средние века.
Если мы выйдем из Бордо и проедем по окрестностям, то положение
дел окажется как будто бы не таким печальным. Прибрежные
холмы Гаронны имеют такой же веселый вид, как и во времена
Адриана и Антонина. Виноградная лоза покрывает их от подошвы
до вершин, вино по-прежнему делает Бордо знаменитым, и Авсоний
не может говорить без умиления об этой «улыбающейся Аквитании»,
в которой смягчаются нравы. Хлеба и виноградной лозы полное
изобилие. Знать живет в своих виллах, гордая титулом «римских
сенаторов» и «превосходительнейших мужей» (vir illustrissimus)
и
еще более счастливая своими огромными земельными владениями.
Они покинули угрюмые стены и скученные улицы. Всему они
предпочитают свои имения, где чувствуют себя свободными
и могущественными. Конечно, и здесь бывали скучные дни,
в особенности
зимой. Несмотря на все предосторожности, подчас бывало очень
холодно. Авсоний сообщает нам, что он дрожал от холода до
самого
марта в своей сентонжской деревне; это не мешало ему, впрочем,
|
|
|
521 |
оставаться там до самой Пасхи и быть, подобно всем богатым
людям
того времени, заклятым врагом города и страстным поклонником
полей.
Дело в том, что теперь города далеко уже не так привлекательны
для аристократии, как в былое время. В них уже нет тех увеселительных
мест и роскошных зданий, которые когда-то делали город
любимым местопребыванием богатых людей. Нет больше театра;
амфитеатры разваливаются, храмы — бедны и убоги, портики
исчезли. В течение первых трех веков город имел для галлов
непреодолимую притягательную силу; в четвертом — богачи
возвращаются к
своим прежним привычкам и в городе оставляют себе лишь убежище,
где бы можно было остановиться во время случайных приездов.
Они
охотно уступают город простонародью и солдатам и являются
сюда
только на богослужения и для того, чтобы учиться. Они так
счастливы
в своих имениях! Авсоний, например, живет в Луканьяке, близ
С. Эмилиона, во дворце, который «может соперничать с римскими
дворцами»; он наслаждается тенистыми лесами, чудными пейзажами
и живет в своей резиденции, которая стоила ему огромных
денег, но
зато действительно поражает своей роскошной красотой.
Впрочем, и в деревенской жизни есть свои темные стороны;
здесь так же, как и в городе, приходится все более и более
принимать разные меры предосторожности. Вилла получает в
это время название praetorium'a, и уже одно это имя напоминает
о войне и военном командовании. И действительно, хозяин
ее столько же комендант крепости, сколько и землевладелец.
Вилла — уже не просто дачное место; она окружена стенами
и валом; это — castrum или, по крайней мере, castellum (укрепленное
место). Самая роскошная из всех вилл Жиронды — вилла в Бурже,
построенная на площадке, которая господствует над слиянием
обеих рек. Ее соорудил в правление Константина Понтий Паулин,
префект претория. Здесь были садки для живой рыбы, термы,
библиотеки, дворцы — одним словом, все, что придумала драгоценного
и изящного римская роскошь. Но здесь были также башни, укрепления,
запасы хлеба: хорошо защищенная и снабженная достаточным
продовольствием, вилла эта могла смело выдержать осаду.
Носила она германское название, которое в последние два
века успело уже войти в латинский язык, название burgus,
от слова burg — крепость.
Наряду с виллами мы еще находим несколько открытых деревень
(vici), которые появились повсюду в Галлии во времена Цезарей
и
Антонинов. Но, чем дальше, тем их становится меньше и меньше,
и везде замечается стремление укрепить их. Мы возвращаемся,
таким
образом, к галльским временам, когда вся страна была покрыта
множеством oppida. Самые значительные из этих поселков были
окружены валом; те, которые казались важными в стратегическом
отношении, превратились в крепкие замки. К таким именно
местам
|
|
|
522 |
принадлежал Blaye. Этот город являлся ключом по отношению
ко
всему нижнему течению реки. Его даже обычно называли «Blaye
—
воительница»: он служил в одно и то же время и против пиратов
со стороны океана, и против неприятеля, который мог подойти
с
севера, по дороге из Сента. Для защиты этого пункта служили
«воины Гаронны», — по-видимому, местная стража, годная и
для
сухопутной, и для морской войны. Она находилась под начальством
правителя Арморики — главнокомандующего, власть которого
простиралась на всю береговую полосу от Руана до Байонны.
Присутствие этих воинов и вид этих укреплений неизбежно
должны
были отразиться на жизни местного населения. Как ни шутит
Авсоний, но, по-видимому, он не всегда спокоен; он, по меньшей
мере,
боится разбойников, боится голода, а это показывает, что
положение
дел было более или менее неопределенным, а благополучие
— лишь
кажущимся, чисто внешним. Если мы хотим знать, как жил землевладелец
Нижнего Медока во времена Валентиниана,* чем он развлекался
после охоты на кабана и рыбной ловли, то послушаем Авсония,
что
он пишет своему другу Феону, который жил близ Сулака: «Не
охотишься ли ты на воров, которые бродят по всей стране
и не предлагают ли они тебе из страха смертной казни поделиться
с тобой своей
добычей? А ты (без сомнения, движимый кротостью и отвращением
к
человеческой крови) прощаешь им их преступление за деньги;
ты говоришь об ошибке, назначаешь штраф за каждую голову
украденного
скота, и из судьи превращаешься в соучастника». В Медоке,
значит,
были разбойники и они так мало боялись императорского суда,
что
землевладельцы предпочитали преследовать их своими средствами
или же вступать с ними в полюбовное соглашение: ворам оставляли
быков, а те платили штраф.
В стихотворениях Авсония мы находим еще и другое признание.
Он описывает свою деревенскую усадьбу, и вот на какое преимущество
ее он обращает особое внимание среди тысячи других: «Я всегда
храню запас плодов на два года: тот, кто не делает этого,
не замедлит
испытать голод». И такие предосторожности он принимает в
нескольких километрах от населенных городов Бордо и Базаса,
на
берегу Гаронны, по которой беспрестанно снуют корабли и
барки!
Очевидно, среди этого благополучия, более кажущегося, чем
действительного, люди испытывали живейшее беспокойство,
боялись
страшного голода и имели на это основания. Авсоний поручил
однажды своему бывшему управляющему Филону снабдить провиантом
свою луканьякскую виллу, близ Либурна. Филон набрал всевозможных
припасов, хлеба, соли, плодов и явился со всем этим
грузом в виллу Паулина, друга Авсония. Извещенный об этом,
наш
|
|
__________
* 364 — 375 гг. н. э.
|
523 |
поэт пишет Паулину и просит его дать Филону транспортное
судно,
чтобы «вовремя спасти Луканьяк от голода». Итак, в этих
мраморных
виллах, среди виноградников и засеянных хлебом полей, боялись
иногда умереть с голоду! Даже если Авсоний, по своему обыкновению,
и преувеличил в данном случае,* то все же жизнь должна была
быть жалкой в этих деревнях, постоянно угрожаемых разбойниками
и голодом, и тоскливой — в городах, которые превратились
в военные
посты и места стоянки гарнизонов. Римская жизнь в юго-западной
Галлии не была уже синонимом мира и безопасности.
(Jullian, Ausoneet Bordeaux, pp. 115—132).
|
|
__________
* Несомненно, Авсоний дает простор своему поэтическому воображению.
|
|
 |