5. Защита христиан Тертуллианом

Связанные единой верой, единым учением и единой надеждой, мы составляем одно целое. Мы собираемся с целью молиться Богу; мы составляем священный заговор, и насилие, которое мы производим над Богом, Ему только приятно. Мы молимся за императоров, за их служителей, за властей, за сохранение существующего порядка, за покой и благоденствие мира. Мы собираемся и читаем священное Писание, где, сообразно с обстоятельствами, мы то находим указания для будущего, то сопоставляем только что минувшие события с тем, что нам было предсказано. Это святое слово питает нашу веру, поднимает надежду, укрепляет нашу уверенность, воспитывает дисциплину, внедряя в нас правила. Здесь происходят у нас увещания и исправления, здесь налагаются взыскания во имя Божие. Так как мы веруем в присутствие Бога среди нас, то произнесенные приговоры получают высокий авторитет: и по отношению к будущему небесному суду является ужасным предосуждением, когда кого-нибудь в наказание отлучают от общих молитв, от наших собраний и от участия в святых обрядах.

Заведуют этими собраниями старики; они достигают этой чести не деньгами, а испытанной добродетелью; ибо божественное не покупается деньгами; и если у нас есть что-нибудь, похожее на сокровище, то это деньги, которые собираются без оскорбления религии и не ценой ее. Каждый делает для этой цели «скромное приношение в

 

начале месяца или когда захочет, но всегда по собственному желанию и по мере возможности; никого к тому не принуждают; нет ничего свободнее этой подати. Сокровище это является даром благочестия; его не тратят зря на пирушки, а употребляют на пропитание или погребение бедных, на поддержку неимущих сирот, удрученных старостью слуг, несчастных, потерпевших кораблекрушение. Если христиан принуждают к работам в рудниках, отправляют в ссылку или держат в тюрьме единственно за божье дело, они получают поддержку от той религии, которую исповедуют.

Нашим трапезам вы приписываете преступный и расточительный характер... Но уже самое название, которое мы даем им, показывает, что это такое. Мы называем их agaph; это греческое слово, означающее милость, любовь. Мы поддерживаем этим бедных, но не так, как вы своих паразитов, которые хвастают тем, что для желудка продали свою свободу, и кормятся ценою тысячи унижений: мы принимаем бедняков как людей, на которых сам Бог с любовью останавливает свой взор. Вы видите, насколько благородным и похвальным побуждением вызваны наши трапезы: все, что происходит за этими трапезами, отвечает такому побуждению, все здесь освящено религией. Не допускается ничего низменного, нескромного; за стол садятся не раньше, как совершив предварительно молитву к Богу. Едят лишь столько, сколько нужно для утоления голода; разговаривают как люди, знающие, что их слушает Бог. После того как все умоют руки и зажгут светильники, каждый приглашается спеть гимн, заимствованный из священного Писания, или гимн собственного сочинения, и тут-то обнаруживается, если кто-либо выпил лишнее. Трапеза заканчивается, как она и началась, молитвою. После этого все расходятся не как шайка разбойников, не как отряд грабителей и не как компания гуляк, но скромно и сдержанно, словно выходят из школы добродетели, а не из-за трапезы.

Говорят, что мы бесполезны для общества. Может ли это быть? Мы живем вместе с вами; у нас та же пища, то же одеяние, те же житейские нужды. Мы не удаляемся жить в леса, мы не избегаем сношений с людьми. Во всем, что нас окружает, мы находим только побуждение к тому, чтобы благословлять Бога, нашего Господа и Творца. Точно так же мы ничего не отвергаем из созданного им; мы остерегаемся только излишеств и злоупотреблений. Мы не можем не встречаться с вами на ваших площадях, рынках, в банях, лавках, складах, харчевнях, ярмарках, во всех местах, куда зовут человека его жизненные потребности. Мы плаваем на море, носим оружие, обрабатываем землю, мы ведем с вами торговлю точно так же, как и вы. Мы занимаемся теми же ремеслами, и рабочие у нас с вами те же самые. Я поэтому не понимаю, как мы можем казаться вам бесполезными, потому что мы ведем с вами одинаковый образ жизни.

 

Если я не участвую в ваших церемониях, то от этого я нисколько не перестаю быть человеком. Я не хожу купаться при солнечном закате во время Сатурналий, для того чтобы не потерять ночи, когда потерян уже день; однако, я не бросаю купанья, но делаю это в более удобное для меня время, чтобы кровь не застывала окончательно; я успею еще сделаться холодным и бескровным, когда меня выкупают после моей смерти. Я не участвую в публичных пиршествах во время празднеств Бахуса; но, где бы я ни питался, пища моя одинакова с вашей. Я не покупаю венков из цветов, но я покупаю цветы, и какое вам дело до того, чтб я из них делаю? Я люблю их больше, когда они не связаны вместе, когда они не представляют собой ни венка, ни букета. Если же они связаны в венок, то я ограничиваюсь тем, что наслаждаюсь их запахом, и, кажется, я могу обидеть этим разве только людей, у которых обоняние сидит в волосах. Мы не посещаем зрелищ; но, если мне хочется того, что продается там, я охотнее покупаю это в лавке у торговцев. Мы не покупаем фимиама, это правда; если арабы жалуются на это, то за то жители Савы расскажут вам, что они продают нам, для похорон наших покойников, гораздо более дорогие ароматические вещества и в гораздо большем количестве, чем тратите их вы на своих богов. Во всяком случае, говорите вы, очевидно, что доходы храмов падают с каждым днем. Не можем же мы удовлетворить всех нищенствующих людей и богов; притом, мы думаем, что следует давать только тем, кто просит: пусть Юпитер протянет руку, и мы подадим ему. Впрочем, мы тратим на подаяние на улицах больше, чем вы тратите на приношения в храмах. Что касается других повинностей, то, кажется, фиск не может пожаловаться на христиан. В то время как вы обманываете государство своими ложными показаниями, мы платим свои повинности с такой же щепетильностью, как и свои частные долги.

Я готов, однако, признать, что есть люди, имеющие основание думать, что с христиан ничего не возьмешь. Но кто же эти люди? Распутники, убийцы, отравители, маги, гадатели, ворожеи, астрологи. А разве же, на самом деле, не велика заслуга в том, чтобы не давать никакого заработка подобным людям? Предполагая даже, что наша религия приносит вам какой-нибудь убыток, разве вы ни во что не ставите то, что среди вас есть люди, которые молятся за вас истинному Богу, и которых вам нечего бояться? Вы каждый день судите столько обвиняемых, которых приводят к вам в цепях, вы осуждаете столько виновных всякого рода, — убийц, мошенников, клятвопреступников, соблазнителей; я призываю вас во свидетели: есть ли среди них хоть один христианин? Тюрьмы переполнены все вашими, рудники наполнены их стонами; мясом вашим питаются дикие звери; среди ваших ведь набирают кучи преступников, предназначенные для борьбы на арене. Среди них нет ни одного христианина, да если, впрочем, и найдется такой виноватый, то он уже больше не христианин. И в этом нет ничего удивительного,

 

потому что невинность у нас необходимое условие. Невинность мы заимствуем у самого Бога, мы ее отлично знаем, потому что узнали о ней от совершеннейшего из учителей, и мы верно сохраняем ее, потому что она предписана нам судьей, которого нельзя не слушаться...

Если бы наши верования были даже нелепостью, то они ведь никому не приносят зла. Следовательно, вы должны были бы поставить их рядом со всеми теми пустыми и сказочными мнениями, которых вы не преследуете, потому что они безобидны. Допуская даже, что они заслуживают наказания, наказывайте их так, как они того заслуживают, т. е. насмешкой, а не мечом, огнем, распятием или дикими зверями. Но, скажете вы, зачем же жаловаться на преследование, когда вы так радуетесь страданиям? Без сомнения, мы любим страдания так, как можно любить войну, которую никто не начинает по своей воле, потому что она опасна, и где все-таки с упорством сражаются. И нам тоже объявляют войну, когда ведут нас на суд, где нам с опасностью для жизни приходится бороться за правду; и эта война заканчивается победой, потому что мы получаем награду за сражение, т. е. становимся угодными Богу и приобретаем жизнь вечную. Правда, мы лишаемся жизни, но уже получив то, чего мы желали, и через это наше пленение является освобождением, наша смерть — победой. Сколько хотите давайте нам презрительных прозвищ по поводу того, что вы вешаете нас на виселицы и сжигаете вместе с виноградными лозами; это наши трофеи, наше убранство, наша триумфальная колесница. Побежденные нами, естественно, не любят нас; вот они и называют нас бешеными и отчаянными. Однако это бешенство и это отчаяние, когда они вызваны желанием человеческой славы, сходят у вас за геройские поступки... А христианина вы считаете безумцем, когда он надеется получить от Бога истинное воскрешение, пострадав за Него. Продолжайте же осуждать нас, распинать, подвергать пыткам, уничтожать; ваша несправедливость служит доказательством нашей невинности, и вот ради чего Бог допускает наше преследование. Ваши жестокости служат лишним средством привлечения к нашей религии. Наше число растет по мере того, как вы скашиваете нас: кровь христиан является плодоносным семенем.

(Тертуллиан, Апологетика, 39, 42, 43, 44, 45, 49, 50).