125

9. Казнь четырехсот рабов В 61 году по Р. X. префект Рима Педаний Секунд был убит одним из своих рабов... Когда согласно древнему обычаю нужно было вести на казнь всех рабов, живших под той же самой кровлей, то сбежался народ, который хотел защитить такое множество невинных людей; дело чуть не дошло до мятежа. В самом сенате поднялись голоса против такой чрезвычайной строгости, между тем как большинство выражалось за то, чтобы не делать никаких изменений (в законе). К этому большинству принадлежал и Г. Кассий; когда при подаче голосов очередь дошла до него, он сказал следующее: «Не раз, почтенные сенаторы, я присутствовал среди вас во время обсуждения новых мер, которые должны были заменить правила и законы наших отцов; и я не возражал против них, хотя и нисколько не сомневался, что в старину во всех делах принимали лучшие и более правильные меры и что при всех переменах мы меняли лучшее на худшее. Но я молчал в этих случаях, чтобы не показалось, что чрезмерным восхвалением древних нравов я хочу возвысить предмет своих занятий [1]; кроме того, я полагал, что не следует постоянным возражением ослаблять силу и убедительность моих слов и что нужно приберечь их до той минуты, когда государство будет нуждаться в совете. Эта минута пришла теперь, когда консуляр в собственном доме погиб вследствие заговора рабов, которого никто не остановил и не выдал, хотя сенатское решение, грозящее за это всем рабам казнью, остается еще до сих пор в силе. Освободите их, пожалуй, от наказания, но тогда кого из нас защитит положение господина, если префекта города не защитила его (высокая) должность? Кого из нас уберегут многочисленные слуги, если четыреста рабов не сумели уберечь Педания Секунда? Кому станут помогать его рабы, если даже страх смерти не мешает им оставаться равнодушными к безопасности своих господ? Быть может, скажут, что убийца мстит в данном случае за

__________ [1] Г. Кассий был известный юрист, и, как юрист, занимался изучением древних законов, на что он и намекает. — Ред.

126

свои личные обиды?.. Но тогда пойдем дальше и скажем прямо, что он имел право убить своего господина. ...Можно ли допустить, чтобы раб задумал убийство господина, и при этом в его голосе ни разу не послышалась угроза, и он никому ни одним словом не проговорился по оплошности? Пусть так, я готов даже согласиться, что он скрыл свое намерение и приготовил свой меч так, что ни в ком не возбуждал подозрения, но разве мог он пройти мимо стражи, открыть дверь спальни, войти в нее со светом, совершить убийство, и все это так, чтоб никто из рабов не видел и не знал? Много признаков предшествуют обыкновенно преступлению, и, если наши рабы будут- выдавать его, то мы можем жить спокойно среди многочисленной челяди, не боясь за нашу жизнь, потому что окружающие нас рабы постоянно трепещут за свою. Наконец, если окруженные преступными рабами мы и должны погибнуть, то мы по крайней мере знаем, что не останемся без отмщения. Наши предки относились недоверчиво к рабам даже в те времена, когда рожденный в доме или в имении своего господина раб с самого дня своего появления на свет приучался любить его. Но теперь, когда у нас в качестве рабов появились целые племена, из которых каждое имеет свои особые обычаи и своих богов, а некоторые и совсем не знают их; теперь ничем уж, кроме страха, не удержишь этого сброда в повиновении. Вы скажете, что при этом пострадает несколько невинных! Но ведь, когда казнят десятого в отряде, бежавшем с поля сражения, то не случается разве, что жребий падает и на храбреца? При всяком великом деле совершается некоторая несправедливость, но несчастье некоторых с избытком искупается благополучием всех». На эти слова Кассия никто не решился открыто возражать; раздался лишь гул голосов, которые выражали сострадание по поводу многочисленности жертв, их возраста и пола, в особенности ввиду того, что большинство их было несомненно невинно. Все-таки верх взяло мнение тех, кто требовал казни, но нельзя было привести в исполнение это решение, потому что собралась большая толпа и стала угрожать камнями и поджогом. Тогда император издал эдикт, в котором упрекал народ за такое поведение и велел оцепить войсками весь путь, по которому осужденных должны были вести на место казни. Цингоний Варрон предложил распространить кару также и на вольноотпущенников, которые находились (во время убийства) в доме, и выслать их из Италии. Но принцепс воспротивился этому, чтобы не усиливать еще более суровости древнего обычая, которого не могло смягчить сострадание. (Тацит, Анналы, XIV, 42—45).