 |
183 |
2. Туалет римской матроны в I веке по Р.
X.
Вечером, ложась спать, Сабина покрыла свое лицо, по обычаю
того
времени, тестом из хлеба, вымоченного в молоке ослицы. За
ночь эта
мазь высохла и при пробуждении голова Сабины казалась сделанной
из гипса и покрытой трещинами и щелями. Прибавьте к этому,
что,
раздеваясь, она сняла свои брови, волосы и зубы. Вот почему
Лукиан
мог писать: «Если бы кто-нибудь увидел этих дам в момент
пробуждения, то принял бы их за павианов или других обезьян».
Вставши, Сабина тотчас же перешла в уборную, где ее ждали
служанки. У этих рабынь, хотя некоторые из них родились
в какой-нибудь деревушке Лациума, всегда были греческие
имена. Одна
из них — Скафион, держа в руках таз, полный еще теплого
ослиного
молока, осторожно снимала губкой кору, которая покрывала
лицо
ее госпожи и называлась катаплазмом. Когда лицо было очищено,
Фиала стала покрывать его румянами и белилами. Но прежде
чем
|
|
|
185 |
приступить к этой операции, она должна была дунуть в металлическое
зеркало и передать его Сабине. Эта последняя, понюхавши
его,
узнавала, была ли слюна рабыни здоровой и благоухающей и
жевала
ли она все утро ароматические лепешки, как это ей было приказано.
Ведь Фиала должна была слюной размочить румяна, которые
потом
накладывала на щеки своей госпожи. Коробочки с румянами
помещались в двух небольших ящиках из слоновой кости и хрусталя,
называвшихся греческим именем narthekia и бывших самым драгоценным
предметом в уборной матроны. Кроме свинцовых белил, все
остальные притирания были продуктом растительного или животного
царства. В то время как Фиала была занята разрисовыванием
лица,
третья рабыня — Стимми — красила брови и веки какой-то жидкостью,
похожей на сажу и составленной из свинца, сурьмы и висмута.
Мастихея была специально приставлена к зубам. Прежде всего
она
подала Сабине хиосскую мастику, которую римские дамы жевали
каждое утро. У нее был также в золотой чаше пузырек из оникса,
наполненный уриной молодого мальчика, в которой была распущена
толченая пемза. Этой смеси придавали разнообразную окраску
посредством мраморной пыли; она служила для чистки зубов.
Искусственные зубы Сабины были вынуты из ларчика, вычищены
и
вставлены в челюсти из слоновой кости, к которым они прикреплялись
посредством золота. Таким образом, Марциал не совсем
неправ, говоря: «Галла, ты представляешь собой сплошной
обман: в то время как ты живешь в Риме, твои волосы растут
на берегах
Рейна. Вечером, снимая свои шелковые одежды, ты снимаешь
также
и зубы; 2/3 твоей особы на ночь запираются в ящики. Твои
щеки,
твои брови — дело рук твоих рабынь».
Вслед за тем Сабина отдает себя в руки другим рабыням,
специальность которых убирать голову. В I веке нашей эры
в большой моде
были белокурые волосы с огненным отливом. Напрасно Сабина
перепробовала всевозможные помады и едкое мыло, чтобы изменить
цвет своих волос: ничто не помогало. Она уже почти решилась
остричься и напялить на себя парик, как вдруг ее рабыня
Напэ
открыла у одного галльского парфюмера помаду. Нужно было
предварительно вымыть волосы в щелоке, затем намазать их
этой помадой
и высушить на солнце. Эта новая проба увенчалась блестящим
успехом, и волосы Сабины приобрели, наконец, желанный красный
цвет. Теперь нужно было постараться убрать их как можно
лучше.
Каламис при помощи щипцов, нагретых на серебряной лампочке,
укладывала их на висках и на лбу прядями и завитками. В
то же
время Псекас надушила всю прическу нардом и восточными эссенциями,
которые она предварительно набирала в рот. «Приблизившись
к женщине, — говорил Лукан, — думаешь, что очутился среди
благовоний счастливой Аравии». После того как волосы были
тщательно расчесаны и несколько пожелтели от благовоний,
Кипассис,
|
|
|
186 |
ловкая негритянка, заплела их сзади в косу и сделала из
нее на лбу род венчика, или, как тогда называли, узел, который
устраивался на сто различных ладов; наконец, рабыня воткнула
в него великолепную золотую булавку. Во все время причесывания
никому
|
|
|
187 |
не приходилось исполнять более трудную работу, чем бедной
Латрис.
Эта рабыня должна была подставлять Сабине зеркало, то справа,
то слева. Древние зеркала делались не из стекла, как наши;
это
были полированные пластинки из металла. Зеркало Сабины было
усыпано вокруг драгоценными камнями: задняя сторона его
была
чеканного золота, а ручка из слоновой кости покрыта изящными
украшениями; с обеих сторон его висели губки, которыми оно
вытиралось и чистилось. Латрис держала зеркало в правой
руке, а
в левой футляр, на котором была изображена мифологическая
сцена.
От волос перешли к ногтям. Кармиона с необычайной бережностью
взяла руку своей госпожи и стала чистить и полировать один
за
другим ее ногти, употребляя при этом маленькие серебряные
щипчики
и ножик, который заменял в то время наши ножницы. Правильные,
хорошо выровненные, розоватого цвета ногти считались необходимым
условием красоты руки. Уход за ногтями тем более был тщателен,
что в те времена не носили перчаток. С необычайной заботливостью
старались исправить маленькие недостатки ногтя разными водами
и порошками из растительных или минеральных веществ. За
ногтями
на ногах уход был такой же, как и за теми, что на руках.
Это
объясняется тем, что женщины, даже самые нарядные, никогда
не
носили чулок, так что ступня у них всегда была открыта:
подошва
сандалий прикреплялась лишь ремнями.
Гардероб Сабины помещался в красивых ящиках, которые в
образцовом порядке стояли вдоль стен, на каждом из них был
ярлычок.
Сабина выбрала себе костюм, в который она хотела нарядиться
в этот
день, и рабыни тотчас бросились доставать его. Прежде всего
Кармиона обула ее в башмаки из белой кожи. Одежда древних,
благодаря своему покрою, одевалась очень легко. Сабина,
приступая к своему туалету, надела нижнюю тунику, соответствующую
нашей рубашке, которая была сделана из очень тонкой бумажной
материи с рукавами, едва покрывавшими верхнюю часть руки.
Все время, пока продолжался туалет, туника была подпоясана
ниже грудей.
Кипассис развязала этот пояс и надела на грудь своей госпожи
узкую повязку из пурпура, заменявшую корсет, затем она поднесла
ей верхнюю тунику. Эта одежда была сделана из милетской
шерсти
и была ослепительной белизны. Рукава ее были короткие с
разрезом
спереди во всю длину и скреплялись только золотыми застежками.
На вырезе на груди была пурпурная кайма в два пальца шириной;
подол туники был такого же цвета. Кипассис стянула ее белым
поясом, позаботившись, чтобы туника ниспадала изящными складками
и чтобы из-под нее виднелся только кончик ноги. Оставалось
только набросить и расположить красивыми складками на левом
плече Сабины и на руке большой белый плащ.
Из ларца были вынуты: ожерелье из тройной нитки жемчуга,
серьги, золотые браслеты с розетками и чеканными листьями
и
|
|
|
188 |
шестнадцать колец (по два на каждый палец за исключением
двух
средних). Надевши на себя все эти драгоценности, Сабина
была
готова для выхода. Она поместилась в своих носилках, окруженная
толпой служанок и рабов, рядом с ней идет Кипассис с веером
из
африканских перьев. С левой стороны Напэ несет разноцветный
зонтик на палке из индийского бамбука, готовая по первому
знаку
своей госпожи закрывать ее от солнца. Чтобы освежать руки,
Сабина
захватила с собой круглый кусок горного хрусталя; древние
считали
этот хрусталь льдом, застывшим от страшного холода и никогда
не
тающим. Наконец, на груди она поместила маленькую ручную
змею
из породы тех, которые назывались змеями Эпидавра.[1]
(По Вöttiger, Sabine, ou la matinee d'une dame romaine).
|
|
__________
[1] Адельфазия: «Кто хочет взвалить себе на плечи множество забот,
пусть только
возьмет жену. Нет ничего, что могло бы причинить столько затруднений.
И никогда
эти затруднения не могут быть устранены и никакая попытка устранить
их не
удовлетворит жены. Я говорю это потому, что знаю по опыту. С самой
зари и до
настоящей минуты мы с сестрой только и знали, что мылись, терлись,
вытирались,
убирались, чистились, снова чистились, румянились, белились и
наряжались; и кроме
того еще каждой из нас служанки помогали совершать туалет и чиститься,
да к
тому же двое мужчин утомились до изнеможения, таская для нас воду.
И не говорите!
Боги, сколько хлопот с одной женщиной! А две, я в этом уверена,
могли бы занять
собой целый народ, как бы он ни был многочислен. И день и ночь
беспрестанно,
ежеминутно они наряжаются, моются, вытираются, наводят лоск на
кожу. И в конце
концов женщина не знает никакой меры и уж раз начнет мыться и
притираться, то
этому не будет конца. Ведь недостаточно, чтобы женщина держала
себя в безукоризненной чистоте: если в ее телосложении есть какая-нибудь
неправильность,
она не чиста и не может нравиться...
Антерастила: Прибавь еще к этому, сестра, что к нам относятся,
как к какой-нибудь соленой рыбе, которая неприятна и противна,
пока ее не вымочат хорошенько
в воде: иначе у нее неприятный едкий вкус, к ней нельзя притронуться.
То же самое
и с нами. У женщин уж такое свойство, что если им не наряжаться
с большими
издержками, то они не будут иметь никакой прелести».
(Плав т. Карфагенянин, 210 и след.).
|
|
 |