117

Театр Диониса

Каждый вечер вспыхивают в городах огни многочисленных театров. Нарядно одетые зрители занимают места. С ударом гонга гаснет свет. Медленно раздвигается занавес. Начинается спектакль.

И, наверное, ни один человек в зале не задумывается в этот момент — как далеко уходят корни того, что он видит перед собой...

Темная, бурная декабрьская ночь — самая долгая ночь в году. Уныло воет ветер в ущельях. Вершины фракийского ¹ Олимпа покрыты снегом. Его колючие белые иглы летят над холодными, острыми склонами. Никто не пойдет в такую ночь нарушать застывшее безмолвие пустынных и диких мест. Люди спят в жилищах, в норах и берлогах прячутся звери.

Но на отрогах гор сквозь тьму и бурю мелькают неверные блики факелов. Оттуда доносятся пронзительные женские вопли, безумный смех, стоны, исступленные призывные крики: «Эвоэ! Эвоэ! Бромий!»

Женщины пляшут, кружатся, прыгают через пропасти, соскакивают с обрывов. Они гонят кого-то, от кого-то скрываются. Их одежды растерзаны, распущенные волосы вздымаются ветром, лица искажены. То одна, то другая падает и бьется в конвульсиях на холодных камнях. Руками они разрывают жертвенных животных и поедают сырое, дымящееся мясо. Вьюга сечет их полуобнаженные тела, босые ноги разбиты о камни. Но они не чувствуют ни холода, ни боли. Охваченные священным безумием, они мчатся, потрясая тирсами, звериные шкуры едва держатся на плечах, увенчанные плющом и виноградными лозами головы закинуты в экстазе. Эти женщины — менады, вакханки, служительницы Диониса. Они справляют Триэтерии—праздник великого бога.

¹ В Греции были две горы, называвшиеся Олимпом: Олимп на границе Фессалии и Македонии и Олимп во Фракии.

118

Бегом едва спаслись мы от вакханок;
А то бы разорвали. Там стада
У нас паслись, так с голыми руками
На них менады бросились. Корову
С набухшим выменем мычащую волочат,
Другие нетелей рвут на куски. Там бок,
Посмотришь, вырванный. Там пара ног передних
На землю брошена, и свесилось с ветвей
Сосновых мясо и сочится кровью.
(Еврипид. Вакханки.)

Долго справлялись в Греции эти оргии. Уже давно вакхический культ, видоизмененный и смягченный, дал начало Великим Дионисиям и греческому театру, а безумные хороводы вакханок, сатиров и Пана все еще продолжали носиться по горам в заповедные ночи. Еще в IV в. мать Александра Македонского — Олимпиада — была страстной жрицей этих древних таинств. Кто же он — этот могущественный бог?

Имя его Бромий («Гремящий», «Неистовый») и Вакх, так же как и Дионис. В седую древность уходят корни этого культа, возникшего во Фракии или в Малой Азии, Фригии и Лидии. Он еще совсем не похож на бога-винодела пелопоннесских и аттических крестьян.

Львы, тигры и пантеры составляют его свиту. Бромий Вакх вырастает среди обитательниц гор и лесов, богинь, которых позже греки назовут нимфами. Он носит суровые черты божества, требующего умилостивления и человеческих жертв. Его постоянная свита состоит из сатиров и нимф, одетых в звериные шкуры. Вместе с богом они носятся по горам, то преследуя дичь, то уподобляясь в прыжках и резких движениях испуганным ланям и оленям, преследуемым богом-охотником. Первобытные люди танцуют в звериных шкурах и масках перед началом коллективной охоты, чтобы сделать ее счастливой; древние почитатели Диониса, чтобы увеличить плодородие своих полей и обеспечить удачную охоту, исполняют, повинуясь старинным заветам, странные пляски и игры в горах, далеко от людей, в глухих чащах окружающих гор. Но бог становится видимым только тогда, когда его служительницы впадают в экстаз. Так, среди сатиров, постоянной свиты Диониса, появляются и женщины, называемые менадами, т. е. «потерявшими ум», или вакханками, т. е. «одержимыми Вакхом».

Перенесение этого культа в Грецию породило и там вакханок, чествовавших бога дикими танцами и прыжками под громкие звуки тимпанов и флейт.

В трагедии «Вакханки» Еврипид ярко передает в хоровых песнях менад дикий и страстный характер полубредовых видений женщин. Их пляски, игры, жертвы и хороводы приводят к нужной цели: земля, политая кровью жертв, начинает свое буйное весеннее цветение.

119

Дионис шествует по земле, вселяя радость в сердца тех, кто следует его заветам, и карая злых и непокорных. Сотни легенд прославляют его величие и совершаемые им чудеса.

Я буду петь Диониса, сына славной Семелы,
Как на мысе открытом, на бреге бесплодного моря,
Раз он явился, подобный юноше в самом расцвете
Сил молодых, и кудри чудные с синим отливом
Встряхивал он, а плечи могучие были одеты
Пурпурным фаросом. Быстро по искристым волнам в то время
К мысу шел крепкий корабль — злой рок подгонял мореходов.
Это этрусские были пираты: добычу завидя,
Только кивнули друг другу—и на берег прянули, тотчас
Юношу, в сердце ликуя, на судно свое посадили.
Думая: «Верно, царем он рожден, Зевеса питомцем».
Крепкими узами тотчас связать порешили добычу.
Но не держались оковы — они отлетали далеко,
Руки и ноги ему не тесня, а синие очи
Только смеялись...

Испуганный рулевой, видя бесплодные усилия товарищей, уговаривает их отпустить неизвестного юношу, пока не случилась беда... Но вождь пиратов резко отвергает его предложение. Пленник богат; в Египте или на Кипре его родные и друзья заплатят за него хороший выкуп.

Так он сказал: и мачта встает и парус раскрылся;
Вздулась от ветра средина его; они распустили
Возле еще паруса. И тут чудеса началися.
Вдруг на быстрый и черный корабль волной ароматной
Хлынула сладкая Вакхова влага, и чудный повсюду
Запах пошел от вина. И дивяся, сидели пираты.
Смотрят: по парусу следом и зелень лозы виноградной
Вниз потянулась, и парус покрылся, и гроздья повисли.
Темною зеленью плющ пополз, расцветая, на мачту.
Плод показался на нем и листьями снасти венчались.
К берегу править тогда мореходы велят, и внезапно
Страшный на палубе лев появился с зловещим рычаньем.
Следом среди моряков медведица с шеей косматой
Лютая вдруг появилась, и ярость ее наполняла,
Лев же недвижно стоял, лишь грозно глядел исподлобья.

В ужасе прянули тут мореходы к корме и столпились
Возле разумного. Лев тогда прянул в толпу и с размаху
Старшего выхватил. Вмиг, погибель увидя, пираты
В волны блестящие моря бросаться пошли, и дельфином
Делался каждый пират, а кормчего сильный не тронул,

Много именья ему подарил и слово прибавил:
«Ныне дерзай, о божественный кормчий: душе моей мил ты.
Я —Дионис Громкозвучный, дочь Кадма, Семела от Зевса,
С ним сочетавшись любовно, меня родила. Ободрися!»
Здравствуй, рожденный Семелой, красивыми славной глазами!
Пусть сладкозвучной мне песни не петь, коль тебя я забуду!
(Гомеровский гимн к Дионису ..Перевод И. Анненского.)

Этот гимн, составленный в VII в., показывает прибытие юного бога, насылающего безумие и ужас на пиратов, в Грецию морским путем. Он сын Семелы, богини Земли, ибо самое

120

слово Семела фракийско-фригийского происхождения и означает «Земля».

Здесь он окружен еще в минуту опасности дикими зверями, к нему приходят и лев и дикая медведица, но мачты корабля, наряду с плющом, зарастают и виноградом. Он уже бог виноделов, а вино — самый близкий ему напиток, ибо опьянение вызывает безумие. Деревенские виноделы почитают его и чествуют маскарадными песнями и плясками, веселыми, когда бог должен Дать жизнь виноградной лозе, и печальными, когда он погибает вместе с лозой, теряющей свою пышную листву.

В гимне Дионису еще ясно выступает безумие, насылаемое богом. И действительно, в VII в. культ божества, справляемый женщинами и мужчинами в честь Гремящего бога, возбуждает не только негодование, но подчас и преследование со стороны правящей знати. В разгоравшейся борьбе Дионис становится богом земледельцев, знать не принимает его в свои ряды. Наступает бурное время, когда земледельцы поддерживают тиранов, захватывающих власть в ряде городов — в Сикионе, Коринфе, а несколько позже и в Афинах. Тираны, опираясь на демократические низы, устанавливают официальный культ Диониса. В Коринфе в честь него справляются главные праздники города, в Сикионе культ героя местной знати Адраста был заменен культом Диониса. В Афинах Писистрат учредил общегосударственный праздник Великие Дионисии и приказал перенести деревянную статую бога из пограничного с Беотией городка Элевферы в Афины. Элевферы считались местом рождения Диониса. Вместе со статуей божества прибыли его жрецы и участники маскарадных песнопений и танцев, одевавшиеся в шкуры сатиров, — трагеды, от которых и название театральных маскарадов получило затем название трагедии. Был изменен и миф о рождении Диониса, поскольку новое божество было включено в число Олимпийских богов. Он стал сыном Зевса, а мать его — Семела—дочерью фиванского царя Кадма, возлюбленной Зевса. Супруга Зевса Гера, ревнуя Зевса к Семеле, явилась к ней под видом ее кормилицы и уговорила Семелу попросить Зевса, чтобы тот явился ей в полной славе Громовержца. Зевс неохотно выполнил просьбу возлюбленной. Но слабая смертная не снесла величия бога, представшего ей в блеске губительных молний. Еще не рожденного младенца Зевс скрыл под кожей своего бедра. Когда наступил срок, родился бог Дионис. Гермес унес ребенка на Нису, где нимфы вырастили бога, превратившегося со временем в прекрасного юношу. Всюду на его пути вырастали цветы и плоды. Его тирс извлекал из скал источники воды и вина, нового земного нектара. Он сам создал его, посадив первую виноградную лозу. Непременными спутницами Диониса стали Мета, Харита и Эйрене — Опьянение, Прелесть и Мир!

121

Опьянение — неизбежное следствие прекрасного напитка, дарованного Дионисом людям. Прелесть неразлучна с красотой весенних дней, с радостью произрастания, цветения и созревания. Мир необходим богу, во власти которого вспаханные земли, тучные нивы и тяжелые от спелых гроздьев виноградные лозы.

Но вместе с тем женщины были отстранены от культа бога виноградарства и виноделия. В хоровых песнях в честь Диониса земледельцы воспевали чудесные подвиги божества, нападение пиратов и победу над ними¹.

Культ нового бога стал в Греции праздником крестьян-виноделов. В месяце Посидонии (конец декабря — начало января), означавшем поворот к весне, наступал радостный праздник «Сельские Дионисии» в честь бога вина и веселья. К его жертвеннику движутся толпы весело возбужденных земледельцев. Они несут увитую зеленью амфору вина, корзину с фруктами, виноградные ветви и гирлянды из плодов, ведут жертвенного козла, убранного лентами.

Торжественно совершают жертвоприношение, возлагая затем плоды и сосуд с вином на алтарь Диониса. Постепенно разгорается веселье. К звукам флейт и свирелей присоединяются веселые игривые песни, сменяемые импровизациями и шутками, направленными на друзей и врагов. В быстром танце несутся хороводы девушек, юноши пляшут кордак — танец спутников Диониса. Охмелевшие крестьяне отпускают острые шутки встречным, те не остаются в долгу ни в словах, ни в жестах. Грубый и здоровый смех звенит в вечернем воздухе. Густая толпа плотным кругом окружает место, где играют в асколйю: под смех и шутки зрителей участники игры балансируют на одной ноге на надутом воздухом козлином мехе, смазанном оливковым маслом. Редко кому удается удержаться на нем. Зато победитель получает в награду этот же мех, наполненный вином. Появляются ряженые. Они изображают спутников Диониса — силенов и сатиров, поэтому они одеты в козлиные шкуры, а лица их закрыты козлиными 'масками или вымазаны винными дрожжами. Они рассыпаются в толпе, обнимают Девушек и толкают их в объятия юношей. Спустившаяся ночь не нарушает веселья, и долго еще слышатся хмельные песни крестьян и звонкие голоса девушек.

Так первоначально ранней весной праздновался поселянами культ Диониса. Различными обрядами они стремились ускорить появление бога и заставить его увеличить урожай.

Переодетые сатирами, с козлиными масками на лицах, крестьяне изображали спутников бога. Они чтили его прибли

¹ Культ Диониса утвердился и в Дельфах, где была помещена его священная гробница, хранившаяся вместе с камнем, обозначавшим центр земли, и священным треножником Пифии.

122

жение плясками и песнями, которые возглавлялись эксархами — запевалами хора. В этих песнях необузданное веселье резко переходило к мрачному предчувствию гибели и снова сменялось шутками и смехом. Запевала хора был то одним из сатиров в свите Диониса, то самим богом, то одним из героев, имена которых назывались в песнях.

В Афинах был популярен миф о прибытии Диониса в Икарию (местечко, расположенное на склонах Пентеликона) к царю Икару. В благодарность за гостеприимство Дионис подарил ему мех вина и посоветовал лучше спрятать подарок. Но пастухи нашли мех, выпили незнакомый и волшебный напиток и, опьяненные им, убили Икара. С тех пор, гласит легенда, в Аттике боятся пить неразбавленное вино. В память гибели Икара и его дочерей, не переживших смерти отца, в Икарийском деме справляли праздник «Качели», приуроченный ко времени, когда гроздья винограда начинают окрашиваться. Девушки развешивали на ветвях деревьев куколок, изображавших дочерей Икара, и, качаясь на качелях, пели жалобные песни о страданиях его старшей дочери Эригоны и о том, как долго и безуспешно искала она исчезнувшего отца.

В этом деме и родился первый создатель трагедии — Феспид. Именно он ввел в хоры поселян первого актера, который мог вести разговор с запевалой, прерываемый песнями хора. Основной темой этих первых представлений были героические предания в форме, близкой к эпосу Гомера. Феспид устранил сатиров, спутников Диониса. Его хор представлял мужчин или женщин ранних времен. Согласно преданию, Феспид объезжал во время праздников Диониса Аттику, представляя прибытие Диониса на корабле, поставленном на колеса (по латыни: каррус навалис, откуда — карнавал). В 534 году Писистрат оставил поэта в Афинах, устраивая празднества для граждан своего города с первыми в мире театральными представлениями на афинской агоре. Так родилась трагедия, к которой были присоединены и сатировские драмы; по преданию, народ так любил сатировские хоры, что не согласился с тем, чтобы они были полностью заменены людьми. Традиция приписывает Феспиду изобретение матерчатых масок, раскрашенных киноварью; ученик Феспида Фриних ввел затем и специальные женские маски для актеров, играющих женские роли.

Установленные Писистратом Великие Дионисии и после падения тирании оставались одним из самых любимых праздников афинского народа. Только теперь не тиран развлекал народ в качестве своих гостей представлениями на агоре, а сам народ стал хозяином этого праздника, перенесенного на южный склон Акрополя. В месяце элафеболионе (конец марта — начало апреля) начиналась навигация. Гавани Пирея наполнялись кораблями. В эти дни города Афинского морского союза привозили в Афины ежегодные взносы, наложенные на. них

123

афинянами (форос). Оратор IV в. Эсхин, говоря о множестве зрителей, собиравшихся в эти дни в афинском театре со всех концов эллинского мира, по праву называл их представителями всей Греции.

Великие Дионисии знаменовали победу весны над зимой, дни, о которых говорил Пиндар: «Тогда возрождается жизнь и расцветают на бессмертной земле прекрасные цветы, смешиваются фиалки и розы, чтобы увенчать прекрасное чело».

Вся деловая жизнь замирала. Не собирались народные собрания, закрывались судебные палаты. Радость царила в городе. Аресты не разрешались, узников отпускали на поруки, кредиторам запрещалось требовать возвращения долгов. Весь народ находился под охраной Диониса. Строгая кара ожидала каждого, кто оскорбил бы любого из граждан. Афинянин Ктесикл, ударивший своего врага во время праздничного шествия, был осужден на смерть. А личность поэтов, хорегов, актеров и хоревтов считалась священной, и оскорбление их приравнивалось к оскорблению самого Диониса.

Еще за несколько дней до праздника народ устремлялся на проагон — первый акт Дионисийских торжеств, пролог и программу драматических представлений, предшествующий агону, т. е. состязанию поэтов.

В Одеоне, выстроенном Периклом рядом с театром Диониса, поэты вместе с хорегами, актерами и хоревтами представлялись зрителям одетые не в театральные костюмы, а в свои лучшие платья, с венками на головах. Каждый поэт представлял своих актеров и хор, называл темы своих трагедий и имена первых двух актеров — протагониста и девтерагониста.

На таком проагоне Софокл, узнав о неожиданной смерти Еврипида в Македонии, надел в знак траура темный гиматий вместо пурпурного, снял венки с хоревтов и, как добавляет древний биограф Еврипида, «плакал перед народом».

В первый день праздника блестящая процессия проносила по улицам города деревянную статую Диониса Элевфера («Освободителя»). Ее снимали с пьедестала в храме Диониса на Болотах, близ театра, где она стояла, и несли в другое святилище, расположенное на пути в Элевферы. Оттуда эфебы переносили ее в театр, повторяя тот же путь, по которому согласно преданию, Дионис совершил когда-то свой первый въезд в Афины.

Весь город принимал участие в процессии Впереди идет архонт-эпоним, распорядитель праздника, окруженный жрецами

¹ В распоряжении архонта-эпонима находилось 10 граждан, организаторов шествия, которые должны были оплачивать все расходы по процессии. С конца IV в. выбор их происходил по жребию (по одному от каждой филы) и государство вручало им 100 мин для частичного покрытия расходов.

124

я должностными лицами. Эфебы в парадной форме, в хламидах и с петасами ¹ на головах, вооруженные копьями и мечами, составляют почетную свиту статуи. За ними идут канефоры («носительницы корзин»), выбранные архонтом из числа самых красивых девушек города. Они несут на головах золотые корзины, наполненные первыми плодами, посвященными Дионису. Спрятанные под плодами змеи наводят ужас на зрителей, внезапно выпрямляясь и поднимая свои плоские головы. Идут хореги, в сопровождении богато одетых хоревтов. Сами хореги также одеты в роскошные одежды. Пурпурный плащ Алкивиада вызывает всеобщее восхищение. Не только женщины, но и мужчины толкают друг друга, чтобы взглянуть на него поближе. А когда хорегом был Демосфен, он заказал себе золотой венок и расшитый золотом гиматий.

Несут дорогие подарки, ведут жертвенных животных. За ними следует группа мужчин в венках из фиалок и плюща, их лица обвиты гирляндами, искусно сплетенными из листьев аканфа и тмина. Юноши, переодетые женщинами, изображают спутниц Диониса, одержимых богом; они раскачиваются и спотыкаются как пьяные.

А позади них, пешком и в повозках, несется пестрая толпа в маскарадных костюмах и масках. Одни из них одеты в драгоценные одежды, у других на плечах накинуты шкуры животных, а на голове высокие шапки. Многие несут тирсы и тимпаны, свирели и флейты. Воздух оглашается пронзительным шумом, сливающимся с ревом жертвенных животных. Большинство участников увенчано венками и гирляндами из плюща, виноградных лоз или ветвей ели. В костюмах и жестах они стремятся воспроизвести различные сцены из легенд о Дионисе. Силены и сатиры пешком или верхом на ослах и мулах проносятся по узким улицам города. Они кружатся в стремительном танце, вызывая бурный восторг и крики многочисленных зрителей. Острые словечки летят в толпу и, словно мячи, отброшенные искусной рукой, возвращаются обратно. Веселый Пан, пастушеский бог с растрепанными волосами, козлиными ногами и маленькими рожками на голове, со всклокоченной бородой, изображаемый кем-то из ряженых, вертится, щелкая пальцами, поет и танцует. Он дерзко шутит, сбрасывая на землю крышку священной плоской корзины, в которой будто бы носили некогда младенца Диониса, и ничто ему не ставится в вину. А те, кто изображает силенов, божеств потоков и горных ручьев, тоже веселы уходом Диониса, ибо Силен — постоянный спутник бога вина.

Медленно двигаясь, процессия прибывает на агору, где уже горит яркий огонь у алтаря Двенадцати богов. Танцующие вокруг жертвенника мальчики поют священные песни, под звуки

¹ Петас — войлочная шляпа с четырехугольными опущенными вниз полями.

125

которых совершается грандиозное жертвоприношение ста быков— гекатомба, а после нее начинается веселый пир.

Возвращались только вечером. При свете факелов эфебы переносили статую Диониса в театр и водружали ее посреди орхестры, чтобы бог мог присутствовать на зрелищах, устроенных в его честь. Дионис таким образом не пропускал ни одного представления и снискал поэтому славу самого опытного судьи поэтического и актерского мастерства. Смеясь над неудачными авторами, вводившими ради интереса эффектные сценки или пляски, не связанные органически с фабулой, Аристофан говорит от имени Диониса, участника его комедии «Лягушки»:

Я как зритель,
Когда такие трюки посмотрю,
То ухожу старее на год с лишком.

Два следующих дня посвящались дифирамбическим хорам ¹, исполнявшим под аккомпанемент флейты гимны в честь Диониса. Каждая фила выставляла на конкурс хор мальчиков до 18 лет или хор мужчин от 18 до 30 лет. Одетые в праздничные одежды, они состязались друг с другом, окружая алтарь Диониса. Хорег победившего хора получал в качестве награды треножник и ставил его на улице Треножников вблизи театра, не забывая указать свое имя и имя филы — победительницы.

А вечером третьего дня происходил праздник веселья — комос, связанный с пирами, на котором прославлялись дифирамбические победы. И это было уже введением к последней и самой важной части праздника — к драматическим представлениям ^2.

Театр Диониса в Афинах был расположен на юго-восточном склоне Акрополя. Еще в VI в. здесь был построен храмик Диониса и круглая площадка (орхестра) для исполнения танцев.

В V в. появилась первая постройка, примыкающая к орхестре. Это был большой узкий сарай, в котором хранился театральный реквизит, маски и костюмы актеров. Одновременно наружная стена этой постройки (скенотеки) представляла декорацию дворца с тремя дверями, выходившими на орхестру. Сами актеры в течение всего V в. играли преимущественно на орхестре, где помещался и хор.

Постройка сцены и каменного театра началась лишь в IV в., когда обрушились старые деревянные скамьи для зрителей, окружавшие орхестру. Старый театр был очень тесным, так что в дни представлений даже черный тополь, росший вблизи

¹ Дифирамбический хор — хор исполнителей дифирамбов, песен в честь Диониса, ведущий начало от песен поселян, также исполнявшихся хором.
² Театры существовали во многих городах Греции. Даже в ряде демов имелись небольшие сценические площадки, на которых труппы бродячих актеров исполняли пьесы, уже завоевавшие признание на Великих Дионисиях и ставшие классическими. Афинский театр был первым по времени театром в Греции, но не единственным.

126

орхестры, покрывался зрителями. Новый театр было решено построить значительно более просторным. Последняя в классический период перестройка театра началась между 420—400 гг., когда был построен каменный амфитеатр; орхестра была отделена от зрителей водным каналом, а сцена получила свой законченный характер с двумя выступающими по бокам площадками, называвшимися параскениями. Позади сцены был построен портик с колоннадой, выходивший к храму Диониса.

Подготовка к драматическим состязаниям была очень длительной. Как и на других праздниках, носивших всегражданский характер, подготовка и проведение Великих Дионисий возлагались на членов коллегии архонтов.

Уже спустя месяц после окончания Великих Дионисий выбиралось 10 хорегов, по одному от каждой филы, для дифирамбических состязаний. А в июле, после ежегодных перевыборов коллегии архонтов, архонт-эпоним назначал трех хорегов для трагедий и трех для комедий ¹.

Только очень состоятельные люди могли быть хорегами, так как все расходы по постановке спектаклей производились за их счет. Но зато афинские ораторы, выражая благодарность кому-либо из сограждан, никогда не забывали упомянуть о его заслугах как хорега, если они были. Щедрость хорега отмечалась и в народных почетных постановлениях. В одном из них говорится: «Для этого он сильно издержался, истратив много денег за свой собственный счет». И только афинские граждане могли быть хорегами. Иностранцам эта честь не предоставлялась.

Те, чье состояние не достигало трех талантов, освобождались от хорегии. В IV в. в Афинах было только 1200 человек, богатство которых превышало эту сумму. Из их числа и назначались хореги. Впрочем, иногда освобождались и по другим причинам. Так, например, были свободны от хорегии все потомки Гармодия и Аристогитона.

С момента назначения для хорега наступало хлопотливое время. Прежде всего он составлял будущий хор: 14—15 человек для трагедии и 24—25 человек для комедий. Затем он нанимал для хоревтов хородидаскала, чтобы их учить, и флейтиста для аккомпанемента². Всем им нужно было еще и место, где они могли бы~заниматься — хорегион. Чаще всего хорег устраивал его в своем собственном доме и весь год оплачивал и кормил свою труппу.

Всем хористам изготовляли костюмы — иногда очень дорогие, вышитые золотом, а также венки, маски и украшения.

¹ Позже их стали избирать филы, а архонт только утверждал избрание. Система хорегии была изменена лишь в самом конце IV в.
² В дифирамбических хорах флейтисты избирались народным собранием и по жребию распределялись между хорегами. Поэтому имя флейтиста упоминалось в надписях, относящихся только к дифирамбическим хорам.

127

Кроме хоревтов, требовались еще и статисты, чтобы сделать представление более пышным и блестящим. Их также оплачивался одевал хорег. Государство платило только актерам. В театре хранились и костюмы для них. Но если по роли требовался необычный костюм, о нем хорег должен был позаботиться сам.

Певцов-профессионалов, уже существовавших в Афинах, хореги переманивали друг у друга, повышая их ставки.

Все это стоило немалых денег. Плутарх рассказывает: «Именно имея в виду большие траты, спартанец сказал не без основания: «Афиняне поступают неправильно, разоряя себя на удовольствия». Он хотел сказать, они поступают неправильно, растрачивая на игры и на театральные зрелища деньги, которые должны были бы употребить на оборудование флота и на походные издержки воинов. Действительно, если подсчитать, во что им обходится каждая пьеса, то станет видно, что афинский народ больше истратил денег на «Вакханок», «Финикиянок», Эдипов, Антигон, на несчастья Медеи и Электры, чем он издержал на войну с варварами за строй и свободу эллинов. Полководцы часто заставляют солдат употреблять в пищу провизию, даже не стоявшую на огне, и так ведут их в сражение. Что я говорю! Капитаны кораблей выдают экипажу только муку, луковицы и сыр и так выступают в поход. Но хореги угощают хоревтов угрями, салатом, окороками, мозгами. Если они будут побеждены, он будет освистан и станет предметом насмешек. Если же они победят, они не получат... ни треножников, ни другого приза победителей, и даже в этом случае они показывают печальный образец людей, которые безумно прожигают свою жизнь и покидают свои дома, как пустующие гробницы».

Само государство, избирая 10 хорегов для дифирамбических состязаний, троих для драматических и троих для комедийных, заставляло их соревноваться друг с другом в блеске постановки и техники исполнения. «Когда дело идет об организации праздника,— пишет Плутарх, — т. е. о процессии и представлении, в котором богач выставляет себя на показ и цель которого для него сыграть роль человека богатого и щедрого, то «вазы, треножники снесены с кораблей». Приготовляют факелы, чистят чаши, меняют одежды виночерпиев. Все в движении, золото, серебро, драгоценности. Во всеуслышание провозглашают, что тот человек — богат».

Но велик и почет. Особа хорега священна. Оскорбление его приравнивается к оскорблению государства и даже самого Диониса. Суровая кара ожидала того, кто осмелился бы поднять руку на хорега или хотя бы порвать его одежду. Однажды некто Мидий позволил себе совершить подобную бестактность. На его беду хорегом оказался Демосфен, который и обрушился на оскорбителя со всей силой своего красноречия: «Обратите внимание, афиняне, что закон разрешает частным лицам приносить

128

жалобы перед народом на тех, кто нарушил святость праздника или совершил какое-нибудь оскорбление одного из афинян... Вы, исполненные человечности и богопочитания, не позволяете даже требовать в дни праздника возмещения несправедливостей, которые были совершены до него, а вот Мидий в эти самые дни... совершил насилия, требующие самых суровых наказаний...

Он хотел, афиняне, разорвать мою священную одежду: ибо одежда, предназначенная для праздника, священна... Он хотел разбить золотые венки, которые я заказал для моего хора. Ворвавшись ночью в дом золотых дел мастера, он частично выполнил свое намерение и выполнил бы все, если бы не был задержан. До сих пор еще ни разу в городе не совершалось ничего подобного. Но это еще не все: он подкупал руководителя хора. И если бы Телефан не оказался честным человеком и не прогнал предателя, то я не мог бы подготовить хор и он вошел бы, афиняне, не будучи обученным. И я, хорег, оказавшись в состоянии добиваться награды, подвергся бы самому суровому презрению! Убежденные всеми доводами, которые я приводил, проникнувшись уважением к богу, праздник которого оскорбил Мидий, наложите на него кару, какую он заслужил, решением, которого требуют от вас закон и справедливость».

Невольно зарождается подозрение, что Демосфен предварительно чем-то сильно обидел Мидия, если тот пошел на такой серьезный риск. Видимо, ему хотелось испортить хорегию оратора любым способом — будь то подкуп или скандал со взломом...

Цензуру и предварительную критику в Афинах осуществлял архонт. Поэты вручали ему свои произведения и просили дать им хор. Он выбирал те, которые казались ему более достойными, и вносил имена авторов в списки агона. Громкое имя помогало не всегда. Был случай, когда архонт, отказав Софоклу, предоставил хор другому поэту.

До 449 года поэт, получив по жребию хорега, мог сам выбирать себе актеров. Но потом положение изменилось. Архонт назначал, также по жребию, протагониста (первого актера), а тот подбирал двух остальных. Делалось это для того, чтобы ни один поэт не имел преимуществ перед своими конкурентами, так как протагонист часто играл решающую роль в успехе пьесы. Имя победившего актера всегда упоминалось после имени поэта, и победа давала ему право участвовать в следующем состязании вне конкурса.

Вначале протагонистом был сам автор. Он же учил хоревтов и актеров и ведал постановкой и костюмами. Но, когда при Эсхиле был введен второй актер, а при Софокле — третий, автор постепенно все более отделяется от актера и, наконец, совсем перестает играть на сцене.

Ни гражданских, ни возрастных ограничений для поэта не существовало. Он мог быть даже метеком, мог быть и незрелым

129

юношей. Он отвечал за содержание пьесы, и только он один подвергался наказанию, если народ выражал неудовольствие.

Сначала в состязании участвовали три трагических поэта и пять комических. Постановка комедий занимала на Великих Дионисиях отдельный день перед трагедиями. Но в период Пелопоннесской войны число комедий было ограничено тремя. И таким образом ежедневно с утра шли трагические представления одного поэта — три трагедии и одна сатировская драма, а после перерыва на обед — комедия.

Названия греческих трагедий чаще всего давались по имени хора.

Не следует искать в античной драматургии точных исторических сведений. Аристотель пишет, что трагический поэт должен заботиться об исторической истине лишь настолько, чтобы она была похожа на удачно придуманную фабулу, соответствующую его целям. У «Электры» Софокла нет почти ничего общего с «Электрой» Еврипида. «Ифигения в Тавриде» приводится Аристотелем как образец совершенной трагедии, а в «Елене» Еврипида действие, эпизоды, завязка и развязка вымышлены с начала и до конца, от исторической основы остались только имена, если сравнить ее сюжетно с первоначальным гомеровским мифом об Елене.

«В трагедии, — пишет Аристотель, — придерживаются имен, взятых из прошлого... однако в некоторых трагедиях одно или два имени известных, прочие же вымышлены, а в некоторых нет ни одного известного имени...»

Почти целый год шла предварительная подготовка к захватывающим событиям последних трех дней Великих Дионисий.

И вот, наконец, они наступали.

С раннего утра тысячи зрителей собирались в театр. Бедность не могла быть помехой. Специальная субсидия, выдававшаяся государством — феорикон, давала возможность каждому заплатить за свое место. Феорикон равнялся двум оболам и выдавался, начиная с конца V в., перед всеми большими праздниками, даже перед такими, на которых не было театральных представлений, чтобы бедняки могли себе позволить в эти дни отдохнуть.

С первыми лучами солнца веселые, нарядные, с венками на головах, афиняне окружали плотной шумной толпой вход в театр. У каждого в руке свинцовая марка с обозначением сектора филы.

Первоначально вход был свободным. Каждый занимал то место, которое хотел и мог, потому что борьба за места становилась все ожесточеннее по мере роста популярности театральных представлений и нередко переходила в драку. Места занимались с ночи, и афиняне жаловались на то, что чужие оттесняют граждан. Тогда была установлена небольшая плата за вход. Свинцовые марки-билеты продавались заранее. На каждой обозначался сектор, отведённый той или иной филе, но внутри

130

сектора места не были перенумерованы — это было бы невозможно, так как театр вмещал 17—20 тысяч зрителей.

Марки распространялись и за пределами Афин, но каждый гражданин имел право потребовать для себя место.

Так в театре был восстановлен относительный порядок. Конечно, и после реформы случалось, что дело доходило до драки. Но на такой случай существовали специальные служители, вооруженные длинными палками. Они неотступно следили за поведением зрителей и вовремя охлаждали слишком темпераментных ¹.

Первые ряды занимать не полагается. Они предоставляются почетным посетителям, которые ничего не платят. Право занимать такие Места называется проэдрия. К числу этих древнейших контрамарочников относятся жрецы различных культов, архонты, стратеги, послы иностранных государств, граждане, оказавшие услуги государству, и их мужские потомки. В центре первого ряда стоит прекрасное кресло, привлекающее все взгляды. Оно принадлежит жрецу Диониса. В специальной части амфитеатра с шумом и смехом рассаживаются эфебы. В булевтиконе, чинно, расправляя, чтобы не смять, складки гиматиев, садятся члены Совета 500. Коллегия архонтов и стратеги также пользуются проэдрией. Все эти важные лица торжественно вводятся рабдухами и церемонно провожаются к предназначенным для них местам. В нижних рядах, т. е. в первых 24 ярусах театра, шума не слышно.

Отцы приводят с собой детей. Им это полезно. Если идет трагедия, — они видят достойные подражания примеры. Комедия же призвана отвращать их от порока. Насколько эта воспитательная система была успешна, судить трудно. Текст Аристофановских комедий, да и всех комедий того времени, настолько своеобразен, что вызывает у современного педагога законные сомнения.

Наконец все благополучно расселись, подложив на сиденья принесенные с собой подушки и сложив толстые плащи и шляпы, захваченные на случай холода, дождя или жары. Ведь сидеть предстоит весь день, а крыши в театре нет. В узелках увязаны кое-какие припасы и небольшие фляги с вином: когда захочется есть, можно закусить во время представления, глядя на волнующие события, происходящие на сцене.

Но спектакль начинается не сразу. Сначала идет ряд церемоний официального характера бы вносят дары союзных горо

¹ Поскольку народ жаловался, что и два обола — слишком дорогая плата, при Клеофонте (между 422—404 гг.) начали выдавать бедноте по два обола. Позднее Калликрат обещал народу поднять оплату феорикона с двух до трех оболов, чтобы предоставить беднякам возможность поесть в эти дни за счет государства, но, по-видимому, это мероприятие не было осуществлено (Аристотель, Афинская Полития). До открытия Афинской Политии Аристотеля считалось, что оплату мест в театре ввел Перикл.

131

дов. Золото, статуи, драгоценные ткани выставляются в орхестре. Этой демонстрацией Афины показывают свое богатство и могущество.

Затем следует церемония, выражающая благодарность города тем, кто погиб за него. По вызову глашатая сыновья погибших, в полном вооружении, появляются в орхестре. Глашатай объявляет, что народ вскормил этих юношей до достижения ими совершеннолетия, и отныне, вручая им, как последний дар, это вооружение, предоставляет их судьбе, жизни и обязанностям.

Афинские зрители (с рисунка на вазе).

Провожаемые приветственными криками, юноши занимают специально предоставленные им места.

После этого следует чествование граждан, которым афинский народ или союзные города присудили золотые венки, в благодарность за оказанные ими услуги. Они выходят на сцену, где архонт торжественно венчает их под звуки труб, в то время как глашатай сообщает об их подвигах всей многотысячной толпе афинян и иностранцев, наполняющих амфитеатр. Гордые и счастливые, они величественно проходят на свои места.

Наступает пауза. Появляется множество рабов с вином и пирожками. Они раздают их всем желающим. Это хорег, ищущий популярности у народа, устраивает даровое угощение. В адрес щедрого мужа летят громкие приветствия.

Теперь на сцену выходит жрец. Он должен произвести очищение собравшихся зрителей. Тут же он приносит в Жертву Дионису поросят и их кровью обрызгивает толпу. Разрезанное на

132

кусочки мясо разносится по рядам. Каждый благоговейно съедает свой кусок. Так на момент проглядывает сквозь пышную гражданскую церемонию лицо древних, кровавых мистерий.

Церемонии закончены. Жребием решен порядок, в котором должны идти пьесы. Звук трубы возвещает начало.

Перед глазами зрителей, в глубине приподнятого над орхестрой проскениума, классическая декорация трагедии изображает дворец, украшенный колоннами, фронтонами и статуями. В нем три двери. Зритель точно знает о каждом входящем на сцену персонаже, откуда он явился. Это зависит от двери, через которую он входит.

Рядами, по три человека, а в комедии — по четыре, появляется через западный вход орхестры хор, следуя строгим правилам регламентации. Трагический хор выстраивается правильным четырехугольником перед сценой так, чтобы левая сторона была обращена к зрителям. Пять человек первого ряда, самого близкого к зрителям, выбраны из лучших певцов. Центральный— корифей (глава хора). Он ведет разговор с актерами, дает тон хоревтам, и, танцуя вместе со всеми, одновременно руководит действием хора. Хороший корифей играет большую роль в успехе пьесы.

Иногда поэт умышленно нарушает традиционный порядок. В «Евменидах» древние богини-мстительницы, Эриннии, составляющие хор, одетые в развевающиеся костюмы, со змеями вместо волос, вбегают на сцену поодиночке, как бы уже начиная преследование Ореста. Как рассказывают древние, зрители были поражены и приведены в трепет этим зрелищем.

Хору предшествует флейтист. Он становится у алтаря Диониса, вблизи статуи бога, чтобы отсюда аккомпанировать пению.

Если в пьесе есть пролог, хор появляется к его концу, исполняя парод — вступительную песню. Если пролога нет, хор вступает молча, неслышно занимая свои места, следуя линиям, расчерченным на полу орхестры. Когда на сцене действуют актеры, хор поворачивается к зрителям спиной. В партию хора входят песни, речи и мелодекламация, часто сопровождаемые танцами под аккомпанемент флейты. Эти танцы очень своеобразны и непохожи на современные.

Основа такого танца — жест и мимическая выразительность движений тела, подчеркивающие значение слов исполняемой песни. Хор — коллективный актер. Действиями, рассуждениями или советами он принимает активное участие в драме. Его состав зависит от сюжета пьесы. В «Прометее» Эсхила — это нимфы Океаниды, присутствующие при страданиях закованного в цепи, терзаемого героя. В «Электре» — старшие подруги героини, старающиеся ее утешить. Но хоревты — всегда мужчины. Античный театр никогда не видел женщин на своих подмостках.

133

Начинается трагедия. Печальные и возвышенные, развертываются перед зрителями чувства героев. Ничего, что на актерах одеты маски. Они настолько традиционны, что при одном взгляде на них уже ясно, кого они изображают. У стариков — белые, редкие волосы, бритая борода, обозначающая траур, худые щеки, символизирующие старость и страдание. Пожилой герой обладает седыми волосами, завитыми в локоны, и короткой подстриженной бородой. У него светлая кожа и выпуклые брови. Так представляли себе афиняне шестидесятилетнего человека. Если герой помоложе, волосы и борода делаются полуседыми. Сорокалетний герой наделен смуглой кожей, вьющейся бородой и волосами. Это символизирует его мужественность. Выражение лица суровое. При появлении его зритель настораживается: такой персонаж обязательно окажется отрицательным — тираном или еще чем-нибудь похуже. Функции блондина со свежим цветом лица ясны с первого взгляда. Это молодой герой в возрасте от 25 до 30 лет.

Юноши представлены более разнообразно. Среди них есть категория безбровых, слегка смугловатых, с надменным выражением лица. Есть смеющиеся юные блондины — боги или красивые эфебы. Таков Дионис в «Вакханках» Еврипида. Среди женских масок есть два типа старух — рабыня и свободная. Маски молодых женщин и девушек, пяти различных типов, чаще всего изображают траур или страдание. Они бледны, волосы их растрепаны, выражение грустное.

Чтобы сразу можно было узнать раба, его черты выдают варварское происхождение.

Все более или менее ясно. Никакие неожиданности не угрожают зрителю. Обаятельный герой первого акта никогда не окажется негодяем в последнем. Неожиданности вообще исключены из системы греческого театра. Если в наши дни неожиданная развязка считается одним из достоинств пьесы, то афинский зритель требовал совершенно обратного. Еще на проагоне автор рассказывал ему весь сюжет, который развернется перед его глазами. Еврипид сообщает в прологах обо всем, что совершилось до начала действия его пьесы. Вся катастрофа, вся развязка и события известны заранее. Еврипид хотел вызвать сочувствие зрителей не тем, что будет совершаться, а тем, как это произойдет. Если без пролога неизвестность и ожидание зрителя поддерживались бы до конца, то до пятого действия Ион был бы для него не сыном Креусы, а посторонним человеком, от которого она хочет избавиться. А Ион готовился бы мстить не матери своей, а просто убийце. Откуда же в таком случае возьмутся ужас и сострадание?

Аристотель говорит, что надо «слагать фабулу так, чтобы всякий, слушающий о происходящих событиях, содрогался и чувствовал сострадание по мере того, как развертываются события...

134

Поэт должен доставлять помощью художественного изображения удовольствие, вытекающее из сострадания и страха.»

«Если враг, — пишет он далее, — заставляет страдать врага, то он не возбуждает сострадания, ни совершая свой поступок, ни готовясь к нему; точно так же, если так поступают лица, относящиеся друг к другу безразлично. Но когда эти страдания возникают среди друзей, например, если брат убивает брата, или сын — отца, или мать — сына, или сын — мать, или же намеревается убить», или делает что-либо другое в этом роде. Это соответствует целям трагедии.

Именно поэтому фабулу трагедии нужно искать в легендах о жизни древних родов, в законах кровной мести, в страданиях безвинных людей, которыми была так богата греческая мифология.

Убийства всегда происходят за сценой. Натурализм чужд античному театру. События такого рода, как правило, освещаются только в рассказах. Гораций говорит:

Не представляй ты на сцене того., чему лучше свершаться
Там, за стеной. Есть вещи, которых нам видеть не должно.
Пусть же о них в свое время свидетель нам скажет речистый,
Я не хочу, чтоб Медея детей убивала публично,
Чтоб нечестивец Атрей предо мной человечину жарил.

Но на афинского зрителя даже рассказ о совершившемся преступлении действует чрезвычайно сильно. Этот зритель наивен, страстен и крайне впечатлителен. Несчастья трагических героев заставляют его рыдать. Плутарх рассказывает, что в тот момент, когда Меропа в «Кресфонте» Еврипида заносит топор над головой неузнанного ею сына, весь амфитеатр, задыхаясь от волнения, встал.

Если персонаж говорит добродетельную тираду, раздаются нескончаемые аплодисменты. И, наоборот, против «изменника» возмущаются так глубоко, что перестают отделять актера от роли. Однажды, когда еврипидовский герой сказал, что деньги ценнее совести, все присутствующие в едином порыве негодовали я бросились на протагониста. Еврипиду пришлось вмешаться и успокоить публику сообщением, что мошенник будет наказан в развязке.

Если зрители недовольны, они свистят, щелкают языком и стучат сандалиями. Бывает и хуже: если актер уж очень не нравится, его оскорбляют, бросают в него фигами, виноградом, маслинами, даже камнями. Однажды так забросали Эсхина, бывшего третьим актером. Демосфен уверяет, что были случаи, когда актеров поколачивали. Иногда враждебность зрителей так велика, что пьесу приходится прерывать и переходить к следующей.

Автор все время представления находился за кулисами. Вероятно, это было безопаснее в те далёкие времена, когда зритель не обладал современной выдержкой.

135

До нас дошли 32 трагедии. Из них 7 принадлежат Эсхилу, 7 Софоклу и 18 Еврипиду. Античная же традиция приписывает первому 70—90 трагедий, второму 104—140, третьему 75—92. А вся масса авторов, боровшихся с ними на конкурсах, забыта, хотя трагическая поэзия была в Афинах занятием наследственным. Род Эсхила дал четыре или пять поколений трагических поэтов, общим числом до 10 человек. Семья Софокла не уступала Эсхилу. Его сын Иофонт получил в 428 г. вторую премию. Впрочем, он настолько не ладил со своим знаменитым отцом, что, согласно легенде, затеял с ним судебный процесс, утверждая, что старик выжил из ума и начинает заговариваться. Защищаясь, поэт сказал:

Коль я Софокл, не слабоумен я;
Коль слабоумен, — не Софокл я боле!

и затем прочел судьям только что написанную сцену из «Эдипа в Колоне». Он был оправдан, и народ с триумфом проводил его до дому.

Популярность Софокла была так велика, что, когда он умер во время Пелопоннесской войны, вождь лакедемонян позволил жителям осажденных Афин похоронить поэта с приличествующими ему почестями.

Авторов было много. Аристофан писал в 405 г.: «У нас масса молодых людей, сочиняющих трагедии сотнями и тысячами» («Лягушки», 79—89). Значительно меньше требовалось актеров, выносливость которых была поистине изумительной. Протагонист, назначенный поэту на конкурс, играл всю тетралогию, все четыре пьесы, находясь таким образом на сцене 8—10 часов. При этом его одежда отнюдь не способствовала хорошему самочувствию. Под маской, имеющей вид высоко поднятого для увеличения роста шлема, трудно дышать. Ходить на котурнах неудобно, поэтому двигались греческие актеры очень медленно. Чтобы соблюсти пропорцию, объем тела увеличивался с помощью различных толщинок, надетых под костюмом — фальшивых животов и грудей.

Лукиан рассказывает в «Петухе»: «Если, как нередко случается, кто-нибудь, оступившись, упадет посреди сцены, то вызывает естественный смех зрителей, когда маска, вместе с диадемой, ломается на куски и показывается, все в крови, подлинное лицо актера. Заголившиеся ноги обнаруживают жалкие лохмотья, надетые под платьем, и подвязанные, безобразные, несоразмерные по ноге котурны».

Но это еще не все. В греческой драме всегда больше ролей, чем актеров, число которых, доведенное Еврипидом до трех, никогда этой цифры не превышает. В каждой пьесе эти наличные три актера играют по нескольку ролей. Перемены совершаются просто — меняется маска. Менять костюм требовалось очень редко. Самое большее — актер набрасывал на плечи дру-

136

гой плащ. Греческие актеры не считали недостойным играть любые роли. Протагонист не стеснялся сыграть в интервалах своей роли роль из двух стихов. Греческий зритель знал и любил своих актеров. Недаром Аристотель говорит, что «актер больше делает для успеха пьесы, чем автор». Имена таких знаменитых трагиков, как Пол, Аристодем или Феодор, дошли и до нас.

Трагический актер древности был непревзойденным мастером жеста. Нам очень мало известно о хирономии древних, т. е. о совокупности правил движения рук. Однако мы знаем, что они довели язык жестов до совершенства, особенно мимы, у которых он непосредственно заменял речь. Руки актера посредством своих движений, как естественных проявлений внутреннего состояния, придавали большую выразительность и правдивость условному звучанию голоса из-под неизменяемого выражения маски. Греческий актер не знал бесцельных и не имеющих значения жестов и не поднимал руки, если ею нечего было выразить или усилить.

Не было публики, которая бы так понимала представление и сочувствовала ему, как афинская, не было зрителя более благодарного для хорошего спектакля, но и более страшного для плохого. Он замечает малейшую ошибку актера. О некоторых таких ошибках комические поэты беспрестанно напоминали публике, как например об известной ошибке актера Агелоха, изменившего неправильным ударением смысл сказанной им фразы.

Самые неясные намеки на современность немедленно понимались афинянами. Когда в «Семи против Фив» Эсхила прозвучали слова: «Не казаться справедливым, а быть он хочет», все обернулись к Аристиду, прославившемуся своей справедливостью.

Эти зрители-энтузиасты сидят на своих подушках всю первую половину дня. Четыре пьесы проходят перед их глазами, три трагедии и одна сатировская драма. Если авторы трагедий заставляли афинян рыдать, благословлять и возмущаться, то в сатировской драме измученный зритель получал некоторую разрядку. Основная черта сатировской драмы, перешедшая к ней из дифирамба, — смесь героического и смешного.

Все персонажи сатировской драмы легко разделяются на три категории.

Первая, чисто героическая, свободная от всякой комической примеси, в которую входят герои и боги.

Вторая — комическая — сатиры, составляющие обычно хор. Это молодые полулюди-полуживотные, разнузданные, пьяные от шума и движения, скачущие, свистящие и поющие. Они трусы, обжоры и лгуны, и все-таки они симпатичны зрителю. Они грациозны, проказливы, хитры и часто чрезвычайно умны. Их маски четырех типов: сатир рыжий, сатир бородатый, сатир безбородый и сатир седой. У них курносый нос и всклокоченные волосы. Рядом с ними их отец Силен.

137

У этого сатира, потолстевшего и отяжелевшего с годами, все пороки юности сохранились и усилились, но грация исчезла. Лжец, трус, пьяница, лишенный моральных устоев, Силен был мошенником, воплощающим абсолютное зло. Кроме сатиров и Силена, комический элемент был представлен мифологическими чудовищами, гигантами и разбойниками, которых сатировская драма охотно выводила на сцену.

К третьей категории относятся персонажи, в которых смешное и героическое смешиваются. Из них мы хорошо знаем одного — Геракла. Он обжора, неуч, грубиян. Но вдруг в каком-либо эпизоде проявляется его героическая натура, и он сразу является великодушным и благородным.

Число актеров в сатировской драме то же, что в трагедии.

После сатировской драмы в театре наступает перерыв. Зрители встают, обмениваясь впечатлениями. Дети бегают по лестницам, разминая ноги. Развязывают узелки, открывают фляги. Разносчики колбас и баранок едва успевают снабжать проголодавшихся любителей искусства. Часть зрителей уходит, чтобы с комфортом пообедать дома и рассказать женам о виденном, или направляется закусить в ближайшей харчевне.

После перерыва все снова занимают свои места. Предстоит комедия.

Античная комедия моложе трагедии. Она оформилась лишь к середине V века.

Название «комедия» состоит из двух слов — «комос» (веселая процессия земледельцев) и «адо» (пою). Во время шумных процессий, славящих приближение весны, хор землепашцев исполнял песни, связанные с сельскохозяйственными магическими обрядами. Поселяне были убеждены, что эти обряды повысят плодородие скудной аттической почвы и помогут получить богатый урожай. С богами греческие крестьяне обращались фамильярно. В обрядовых песнях, обращенных к земле, встречаются окрики и даже брань, рекомендующие ей не лениться и выполнять свои обязанности как следует. Но одновременно это веселые песни. Они наполнены язвительными насмешками по адресу друзей и соседей. А в более поздних представлениях-импровизациях, которые устраивались на площадях в дни празднеств, глава хора, он же автор и актер, хоревты и присутствующие зрители никогда не упускали случая вставить в текст острое словечко. Эти импровизации, еще лишенные сюжета, сопровождались веселыми, хотя и разнузданными плясками.

И когда в Аттике родилась классическая комедия, она сохранила черты этих древних песен-импровизаций. После того как заканчивалась первая часть пьесы и актеры уходили со сцены, хор вступал в разговор со зрителями, как в далекие времена. При этом он поворачивался к ним лицом и подходил поближе. Но насмешки обращались уже в адрес не соседей, а всем

138

известных лиц из числа политических деятелей, философов или поэтов.

Выпады против отдельных лиц встречались в комедиях многих авторов. Но только при Аристофане, в период ожесточенной борьбы партий, комедия стала поистине политической. Острой насмешкой она борется против вождей отдельных партий или литературных и философских школ. Комедия Аристофана была тесно связана с земледельческим населением Аттики. Она отражала мысли и чувства крестьян. И насмешка стала в его устах сильнейшим политическим оружием, а комедия получила глубокий смысл политической карикатуры. Величайший из комических поэтов древности, Аристофан, написал несколько десятков комедий, но до нас дошло всего 11, а от остальных — около 700 фрагментов.

Комедии Аристофана — верное отражение характера, образа мыслей и интересов афинян. Платон читал и изучал его, и говорил, что Греция избрала грудь Аристофана своим жилищем. Когда Дионисий, тиран Сиракуз, пожелал узнать образ правления и обычаи Афин, Платон послал ему комедии Аристофана. Легенда утверждает даже, что эти комедии были найдены под изголовьем смертного ложа философа.

Особенно резко Аристофан нападал на Клеона. Он считал его вредным для государства, смеялся над небольшими и случайными воинскими успехами Клеона и осмеивал его низкое происхождение. Клеон же доказывал, что Аристофан предает афинский народ на осмеяние иноземцам.

Когда ставили «Всадников», ни один из актеров не решился играть Клеона, требуя изменения портретной маски. Сам Аристофан говорит о себе в «Мире»:

Наш поэт устранил эту грубую брань, шутовство балаганное это,
И большое искусство он создал для нас, и высокую башню построив
Из возвышенных мыслей, из важных речей, из тончайших,
не рыночных шуток.
Не на мелкую сошку, ничтожных людей, ополчился поэт, не на женщин,
Но с геракловым мужеством в гневной душе он восстал на великих .
------ и сильных.

В комедиях Аристофана беспощадно выводились известные в Афинах лица, причем маски делались с портретным сходством, конечно, шаржированным. Когда на представлении «Облаков» на сцену вышел актер, игравший Сократа, ученики философа вскочили со своих мест, требуя прекратить спектакль. Волнение сделалось общим, и актеры долгое время не могли продолжать игру. По легенде, Сократ встал и предложил сравнить себя с изображением. По окончании представления друзья спросили у Сократа, не оскорблен ли он. Но философ ответил, что, напротив, ему было весело как на пиру.

Другая легенда рассказывает, что после спектакля, на улице, шедший с учениками Сократ столкнулся с Аристофаном,

139

который в сопровождении друзей с триумфом шел домой. Поэт покраснел и отвернулся. Сократ подошел к нему, ударил его по лицу букетом роз и сказал с улыбкой: «Аристофан, наслаждайся и ты, как я, во время представления твоей пьесы! Ощущай иглы шипов вместе с благоуханием роз». И тогда раздался голос Платона: «Аристофан! Заметь, что под розами может скрываться ехидна».

Вряд ли можно установить теперь, состоялся ли в действительности этот разговор на афинском «театральном разъезде». Да это и несущественно. Но, наверное, в основе легенды что-нибудь было, хотя бы характер взаимоотношений этих двух великих людей древности.

Нападки Аристофана на Сократа не случайны. Аристофан хотел сделать смешным и подозрительным не одного Сократа, а под его именем всех софистов, занимавшихся воспитанием молодежи. Он изображает некоего «собирательного» софиста вообще. Поэтому многие черты героя комедии не подходили к подлинному Сократу, которого, вопреки исторической правде, Аристофан изображает главой профессиональной «школы мудрости», берущим деньги со своих учеников. Не останавливаясь на этом, Аристофан придает образу Сократа ряд черт, сближающих его с традиционно-комедийной фигурой «шута-бахвала» и «ученого шарлатана», популярного персонажа балаганных представлений. Но это было лишь обобщением в хорошо известном облике Сократа типа «модного философа».

Плутарх, сравнивая Аристофана с Менандром, резко осуждает грубоватый и острый характер его комедий и даже уверяет, что «хорошо воспитанный человек не может восхищаться ими». По мнению Плутарха, «его царям не хватает благородства; его ораторам — мастерства; его женщинам — скромности; афинские граждане не говорят языком горожан, а продавцы на рынке—вульгарной речью. Он заставляет своих персонажей говорить случайным языком. Вы не отличите у него отца от сына, земледельца от бога, старую женщину от героя.

Аристофан умел нравиться лишь толпе, но не благородным людям... Его комедия напоминает более всего подвыпившую и возвращающуюся домой гетеру, а не добродетельную замужнюю женщину».

В этой ханжеской рецензии Плутарх, оценивая Аристофана с узкоклассовых позиций, не понимает, каким вызовом общественному мнению звучали торжественные слова, вложенные в уста плохо одетого крестьянина, или грубоватая простонародная речь, произносимая трусливым и изнеженным Дионисом.

Аристофан неистощим в разнообразии выдумок, пародий и фарсов. Его хор появляется каждый раз в новом виде. Если облака, стерегущие небо, изображаются длинноносыми женскими фигурами, одетыми в развевающиеся пестрые и легкие плащи,

140

то, завидев гуляк, они превращаются в непристойных кентавров. Грабителей народного добра они встречают в волчьем обличье, перед глазами труса являются стадом пугливых оленей, а появление женоподобного мужчины делает их женщинами.

В хоре ос хоревты одеты в костюмы с узкими талиями и длинным жалом. Яркая и красивая одежда «птиц» напоминает пестрые перья. Двадцати четырем хоревтам комедийного хора пришлось по воле Аристофана изображать даже лягушек.

Впрочем, и у других авторов комедий встречаются самые фантастические персонажи хора: были хоры городов, торговых кораблей, сфинксов, сирен, козлов, рыб и т. д.

Три дня подряд афинские зрители проводили в своем театре. Каждый день они видели по пяти пьес, четыре утром и одну вечером. Три дня они бурно реагировали на все происходящее на сцене и запасались материалом для обсуждений, которого хватало до будущего года, до следующего праздника Великих Дионисий.

А вечером последнего дня судьи конкурса торжественно произносили свой приговор. Эти судьи выбирались по одному от каждой филы еще до начала праздника, приводились архонтом к присяге и давали клятву судить вполне справедливо. После конкурса каждый из них, среди криков и страстных требований толпы, писал на дощечке место, которое он назначал автору.

Затем вторичными выборами из среды судей определялось пять человек. Они выносили окончательное решение и объявляли имя победителя, которого архонт под гром приветствий увенчивал на сцене венком из плюща. Победитель получал бронзовый треножник и быка за трагедию, корзину фиг и амфору вина за комедию. Кроме того, он получал от государства денежную награду, которая вручалась и остальным двум поэтам, участвовавшим в конкурсе, только размер ее менялся в зависимости от того, какое место присуждалось автору. Венками из плюща увенчивались также хорег и протагонист.

Хорегическая победа — самое почетное отличие для афинского гражданина. Поэтому хореги стремились увековечить свое торжество. Было принято в таких случаях жертвовать Дионису бронзовый треножник, присужденный государством, поместив его на вершине колонны или павильона. Гирлянды из плюща, получаемые хорегом, для этого, понятно, не годились. Поэтому посвящения хорегов богам гораздо более разнообразны. Иногда это искусственный венок из драгоценного металла, а чаще — мраморная дощечка, украшенная барельефами или рисунками с посвятительной надписью, в которой прежде всего хорег писал имя своей филы, затем свое и имя главы хора—дидаскала. Хореги комедий жертвовали венки, маски и костюмы.

Сразу же после Великих Дионисий наступали Пандии, которые как бы являлись их заключением. На другой день Пандий в театре происходило народное собрание, обсуждавшее каче-

141

ство административной и организационной деятельности архонта. Тут же обсуждался вопрос о присуждении венков и почетных статуй для должностных лиц, которые своим усердием способствовали блеску конкурса. Собрание выслушивало также жалобы, возникшие в процессе празднования, и решало поднятием рук, справедливы ли они. Если обвинялись в пристрастии судьи конкурса и доказывалось, что они были подкуплены, их жестоко наказывали.

А после этого архонт приступал к своей последней обязанности — увековечить события Великих Дионисий, которыми он руководил, для потомства. Он воздвигал официальную надпись, в которой указывал свое имя, имена конкурировавших поэтов, места, занятые ими по конкурсу, отзыв о представленных пьесах и имена протагонистов.

Эти списки назывались дидаскалиями. Их высекали на специальных стелах и ставили в священной ограде Диониса. Кроме того, дубликат надписи сдавался на хранение в государственный архив и мог быть в любой момент привлечен для справок. Аристотель издал целый сборник этих надписей.

А победители конкурса закрепляли свое торжество, выставляя полученные ими треножники в одной из улиц близ театра, которая так и называлась «улицей треножников». Симонид говорит в эпиграмме, что он получил на дифирамбических конкурсах 56 треножников.

И в театре Диониса воцарялась тишина. Афиняне возвращались к своим повседневным занятиям и развлечениям. Корабли иностранных гостей покидали Пирей, чтобы развезти по всему свету рассказ о величии могущественных Афин. А старые и новые поэты принимались за создание тех пьес, которые появятся на сцене, когда снова зашумят веселые праздники Великих Дионисий.

Подготовлено по изданию:

Колобова К.М., Озерецкая Е.Л.
Как жили древние греки. Л., 1959.