Глава IX
В данной главе мы несколько отойдем от принятого нами хронологического принципа расположения материала. Причина заключается в необходимости завершить логически тему разрушения Парфенона.
Как мы указывали выше, известие о взрыве Парфенона не вызвало в Европе никаких эмоций, и на протяжении почти 150 лет факт разрушения этого замечательного сооружения не привлекал особого внимания историков. Парфенон был взорван. Это знали все, знали также, при каких обстоятельствах это произошло. Только в XIX в. был поднят вопрос о конкретной ответственности за гибель замечательного памятника человеческого гения. Первым его ставит выдающийся немецкий историк Л. Ранке, опубликовавший в 1835 г. статью под названием «Венецианцы в Морее»405. Хотя основное внимание автор уделяет венецианской администрации в Морее в течение короткого времени их владычества здесь (1687—1714 гг.), в маленькой ретроспективной главе, посвященной военным действиям 1685—1687 гг., он говорит и о взятии Афин. По его мнению, Парфенон («возможно самое совершенное здание, которое когда-либо существовало») был разрушен в результате случайного инцидента. Свои выводы Л. Ранке строит на базе сообщений современника и непосредственного участника описываемых событий — венецианского офицера Муаццо.
Вывод Л. Ранке прост и ясен: взрыв Парфенона—печальное, но случайное событие, а если случайное, то и винить в нем никого нельзя. Для нас, однако, важен не столько конкретный ответ историка, сколько то обстоятельство, что в это время уже появилась потребность поставить сам вопрос об ответственности. Как бы предвидя, что в самом недалеком будущем этот вопрос будет очень активно обсуждаться историками, и заранее готовя аргументы для своих соотечественников, венецианский историк С. Романин примерно в это же время тщатель-
но собрал все анекдоты (находившиеся, главным образом, в изданной в XVIII в. биографии Ф. Морозини), в которых имелся хоть какой-то намек на то, что венецианцы тяжело переживали взрыв Парфенона406.
Ни меланхолические замечания Л. Ранке, ни анекдоты С. Романина не могли теперь удовлетворить серьезных исследователей, и вопрос о персональной ответственности не был снят. Обелителям вар-варства настоящий ответ дал французский историк граф де Л. Лаборд в своей замечательной книге «Афины в XV, XVI и XVII веках»407. Разобрав множество свидетельств, он пришел к твердому выводу: «разрушение Парфенона не было несчастной случайностью», оно явилось результатом умышленных действий венецианских военных руководителей. Главным источником для Лаборда послужил дневник немецкого офицера на венецианской службе Собивольски. Согласно его записям, венецианцы узнали от турка-перебежчика о том, что гарнизон превратил Парфенон в пороховой склад, и, получив эту информацию, венецианские офицеры сделали Парфенон главной мишенью своего артиллерийского огня. Выводы Лаборда в 1871 г. полностью поддержал известный немецкий исследователь А. Михаелис. В книге, посвященной Парфенону, он вернулся к вопросу об осаде и взятии Афин и, внимательно проанализировав источники, пришел к итогу, полностью идентичному выводу Лаборда408.
Дискуссия на этом, однако, не заканчивается. Вскоре после выхода в свет книги А. Михаелиса Л. Ранке переиздает свою старую работу о венецианцах в Морее409. Не меняя ни слова в основном содержании, он в коротеньком примечании откликается на выводы Лаборда и Михаелиса. Отвергая их заключения, он утверждает, что его основной источник (Муаццо) заслуживает большего доверия, чем основной источник Лаборда (Собивольски). Но истинную подоплеку своих взглядов он выдает, когда доходит до разбора одного щекотливого пункта. С повышенной эмоциональностью Л. Ранке отвергает предположение, что именно Собивольски был тем безымянным немецким артиллеристом, роковой выстрел которого привел к таким катастрофическим по-
следствиям, и иронически замечает: «Мы, германцы, можем с чистой совестью отказаться от этой чести».
Л. Ранке тем самым повернул всю дискуссию в новое русло—теперь вопрос о взрыве Парфенона уже стал решаться с точки зрения «национальной ответственности». Очень показательно в этом отношении сравнение позиций Лаборда и Ранке. Для Лаборда «вся христианская Европа» ответственна за взрыв 1687 года, вне зависимости от того, откуда пришли люди, собравшиеся в разноплеменное воинство под венецианскими знаменами. Для националиста Ранке—самое главное оправдать своих соплеменников, переложить ответственность на другие народы.
По пути, проложенному Ранке, вскоре двинулись и итальянские историки. Первым на него вступил А. Даль Акуа Джусти410. Он не скрывая писал, что главной задачей его работы является ответ на основной тезис Лаборда, то есть он стремится защитить Венецию, «спасительницу европейской цивилизации», от «новых оскорбительных нападок» в связи с вопросом об умышленном разрушении «этого великого создания эллинского гения». После краткого рассказа о начале осады и бомбардировке А. Даль Акуа Джусти переходит к важнейшему вопросу— о разрушении Парфенона: «Было ли оно умышленным или случайным?» В ответе автора не приходится сомневаться: «Да, случайным». Источниками для итальянского автора послужили рассказы трех итальянских офицеров, в том числе и главным образом уже знакомого нам Муаццо. По мнению исследователя, информация Собивольски должна быть полностью отброшена не только потому, что она противоречит их свидетельствам, но и потому, что вряд ли достоверна. А. Даль Акуа Джусти считал, что мортиры не были придвинуты вплотную к Акрополю, а при стрельбе с большой дистанции вряд ли бы нашелся столь искусный артиллерист, что смог бы поразить такую цель.' Разбирая работу Лаборда, он утверждал, что хотя заслуги автора в сборе всех доступных материалов несомненны, его принципиальный подход к источникам не верен, ибо в основу берется только один из них.
Работа А. Даль Акуа Джусти стала своего рода рубежом: исследование проблемы на долгие годы прекратилось. Конечно, это не значит,
что о взрыве Парфенона перестали писать—слишком серьезной была тема, чтобы о ней забыть. О нем писали многие: и историки, и археологи, и искусствоведы, и архитекторы, но перестали появляться новые точки зрения, да и источников не прибавлялось. В многочисленных работах, посвященных Парфенону, варьировались старые идеи и старые аргументы. Ф. Грегоровиус411, В. Хацлитт412, X. Кречмайр413 приняли точку зрения Л. Ранке и А. Даль Акуа Джусти, а В. Миллер414, М. Л. Д’Оож415 и Ж. Фужере416 последовали за Лабордом и А. Михаели-сом. Кроме того, имелась также значительная группа исследователей, которые просто констатировали факт взрыва Парфенона в период осады, но не вдавались в детали и не пытались выявить конкретных виновниках этого события. К этой группе принадлежали Дж. Финлэй417, Г. Браун418 и многие другие.
В общем, ситуация казалась бы создалась совершенно безвыходная. Об одном и том же событии два источника сообщают несовпадающие сведения, и эти расхождения очень значительны. В результате каждый из современных авторов, касавшихся этого сюжета, имел перед собой две версии — версию Муаццо и версию Собивольски, и тем самым полное моральное право выбирать любую из них в зависимости от своих склонностей. Однако, как выяснилось позднее, ситуация была не безнадежной, и имелись способы решить эту коллизию, нужно было только более глубоко исследовать источники, не ограничиваясь тем, что лежит на поверхности, и не поддаваясь предвзятым мнениям.
Эту задачу выполнил Т. Моммзен и выполнил настолько тщательно, что его выводы приняты всеми современными учеными и не подвергались ни разу за более чем полвека никакой критике.
Т. Моммзен419 начал с констатации вполне очевидного факта: действительно, о взрыве Парфенона достаточно подробно говорят только два непосредственных участника этого события — Муаццо и Собивольски. По всей видимости, надежды на появление какого-либо нового, ранее неизвестного источника нет. Следовательно, поиск истины может идти только одним путем — путем оценки достоверности каждого из источников. Т. Моммзен решил эту задачу следующим образом: он стал исследовать не только их информацию о самом взрыве, но и в целом, обо всей кампании. Он полагал, что таким образом можно оценить достоверность сведений каждого из авторов, а затем уже перейти к конкретному эпизоду взрыва. Оценка общей достоверности источника была задачей достаточно простой, поскольку сохранилось значительное количество документов, в том числе и такие важные, как официальные донесений Ф. Морозини Сенату республики. Кроме того, те лакуны, которые имелись в официальных документах, в значительной мере заполнялись венецианским историком XVIII в. К. Ивановичем420, который писал, целиком основываясь на этих документах, тогда бывших в полной сохранности.
Мы, естественно, не будем пересказывать весь труд Т. Моммзена. Укажем только на его итог: детальное сравнение всех сообщений Муаццо и Собивольски о тех фактах (происходивших до и после взрыва), которые отражены также и в иных источниках и относительно которых у исследователей нет расхождений, совершенно бесспорно показывает неизмеримо большую точность сообщений Собивольски по сравнению с сообщениями Муаццо, а это, в свою очередь, заставляет думать, что правильным является именно его описание событий, приведших к взрыву Парфенона. Вывод Т. Моммзена позволил нам дать ту реконструкцию всей картины, которую читатель нашел в предыдущей главе.