Глава XIV
Практически в те же самые годы, когда экспедиция лорда Элгина работала в Афинах, на Акрополе оказывается первый русский исследователь. Конечно, русские люди и ранее бывали здесь (достаточно вспомнить об упоминавшемся ранее князе Долгорукове), но мы имеем в виду поездки со специальной целью—с целью изучения памятников прошлого и, в первую очередь, Парфенона. В 1806 г. Афины посетил русский архитектор Николай Федорович Алферов. Он совсем на немного разминулся с Федором Калмыком, в Пирейском порту еще лежали некоторые ящики с «мраморами лорда Элгина», в Афинах еще оставался Лузиери в качестве доверенного лица лорда.
К сожалению, мы очень мало знаем о Н. Ф. Алферове, которого можно, видимо, считать первым русским исследователем памятников древнегреческого искусства в самой Элладе. Почти единственный источник наших сведений — его письма, публиковавшиеся в журналах «Вестник Европы» и «Русский вестник» за 1808 г., а также небольшая редакционная информация об авторе этих писем. Тем не менее мы решили рассказать о нем по нескольким соображениям. Во-первых, это первая поездка русского человека в Афины с целью изучения архитектуры древней Греции (хотя Н. Ф. Алферов прочно забыт нашим антиковедением); во-вторых, его «Письма» дают информацию о Парфеноне практически того же времени, что и время лорда Элгина; в-третьих, сам факт этого путешествия, побудительные мотивы его и оценка виденного представляют драгоценный материал для суждения об отношении русского общества самого начала XIX в. к античному культурному наследию.
О происхождении и воспитании Н. Ф. Алферова мы можем судить только на основании редакционного предисловия к одной из его статей, опубликованных в журнале «Вестник Европы». Редактор журнала и, соответственно, автор этой заметки В. А Жуковский указывает, что Н. Ф. Алферов—«молодой архитектор из дворян», здесь также упоминается, что он является воспитанником одного из дворян «Слобод-
ской-Украинской губернии», что кажется ясным намеком на его сиротство. К сожалению, в этой заметке ничего не говорится о том, где получил Николай Федорович свое архитектурное образование (в документах Академии художеств его фамилия не появляется). Путешествие его в Грецию осуществлялось за счет благотворительности. В предисловии В. А. Жуковского об этом сказано следующим образом: «Благодаря патриотизму некоторых дворян Слободской-Украинской губернии молодой Алферов имел способы — хотя весьма ограниченные— продолжить свое путешествие...». Далее В. А. Жуковский обращается с призывом к читателям относительно сбора денег для Н. Ф. Алферова, указывая, что организатором этой благотворительной акции является редактор «Русского вестника» С. Глинка.
Достаточно подробно В. А. Жуковский пишет о цели путешествия Н. Ф. Алферова. План заключался в том, чтобы посетить Афины, Рим, Геркуланум, Агригент, Египет, Африку, Индию и в ходе этого путешествия заниматься изучением как древней, так и современной архитектуры, «короче, составить для себя ясную идею о том, какова была и есть Архитектура во всех веках и народах». В. А. Жуковский высоко оценил этот замысел молодого архитектора, он считал, что движущим началом его предприятия были «любопытство, пламенная любовь к изящному, благородное честолюбие заслужить в Отечестве своем имя». Столь же высоко он оценивает и личность Н. Ф. Алферова: «этот необыкновенный молодой человек ... (почем знать) мог бы со временем образоваться русский Винкельман, когда бы обстоятельства способствовали развитию дара его и не умерщвляли его гения».
Путешествие Н. Ф. Алферов начал со Стамбула, где он пробыл довольно значительное время521. В его письмах говорится о впечатлении, которое на него произвел город, и отмечается, что ему удалось произвести обмеры собора Святой Софии. Н. Ф. Алферов специально оговаривает, что эти обмеры он старался выполнить со всевозможной точностью. Здесь же он сообщает о некоторых особенностях проведения работ в пределах Оттоманской империи, налагавших определенный отпечаток на всю деятельность и требовавших значительных финансовых трат: «но я напомню вам, почтенный В. Н., что в Турции и с са
мым строжайшим повелением [от властей] без подарков приступить к делу никак невозможно...».
Из Стамбула Н. Ф. Алферов отправляется в Афины, куда он прибывает после долгого и достаточно опасного путешествия в начале лета 1806 г. Афины произвели на молодого архитектора сильнейшее впечатление. К афинским своим впечатлениям он обращается два раза: в письме из Афин и в более позднем письме—уже с острова Корфу522. Описание афинских древностей начинается с морского порта Афин — Пирея: «...в сумерки мы приехали в знаменитый Порт-Пире, в котором едва можно приметить знаки древних городовых стен и основания различных зданий: все великолепие находившегося здесь древнего города так исчезло, что и камней не осталось».
Более подробно описываются им памятники самих Афин. Н. Ф. Алферов отмечает и остатки великолепной дороги, соединявший Пирей с Афинами, и ряд памятников, сохранившихся в городе. Особое внимание русского путешественника, что и естественно, привлекают памятники Акрополя: «В цитадели находятся два храма, храм Минервы и храм Ерехтеев; оба они чрезвычайно разрушены. Первый из них, по огромности своих мраморов, простоял бы еще множество веков невредимым, если бы турки, во время осады Афин венецианцами, не сберегали внутри оного великого количества пороху; упавшая туда бомба разрушила до основания большую часть обоих длинных стен сего превосходнейшего храма, который, по всей справедливости, был чудесное произведение вкуса и дарования древних греков...». Он дает затем описание фриза, метоп, фронтона. Тут же он указывает на плачевную судьбу скульптур Парфенона: «Многие из сих колоссальных фигур, украшающие фронтоны и превосходные метопы, были пережжены на известь при возобновлении стен цитадели; а потом многие из оных перевезены в Англию милордом Эльгеном. Еще и теперь лежит на берегу пристани несколько ящиков, наполненных оными». Н. Ф. Алферов планирует лето посвятить зарисовкам видов города и его окрестностей, а зимой заняться детальными архитектурными обмерами памятников и оставаться в городе еще год.
К описанию Парфенона и его судьбы Н. Ф. Алферов обращается и во втором письме: «Храм Минервы, как великолепнейшее здание во всей Аттике, украшен был многими обширными барельефами, фронтоны же его вместо барельефов уставлены были множеством колоссальных статуй, изваянных под руководством знаменитого Фидия». Здесь он повторяет рассказ о взрыве и о пережигании скульптур на известь. В отличие от первого письма он чуть более подробно говорит о деятельности Элгина: «некоторые же [скульптуры] из уцелевших от сего разрушения недавно перевезены в Англию милордом Эльгеном; а теперь в главном фронтоне остались только две фигуры без голов».
Обращают на себя внимание и наблюдения Н. Ф. Алферова над техникой строительства Парфенона: «Работа храма сего удивительна: не взирая на множество веков, на множество сильных землетрясений, наипаче на ужаснейшее потрясение от возгоревшегося внутри храма пороху, многие камни в основании и теперь еще так искусно соединены, что никаким образом неприметна черта, их разделяющая».
Н. Ф. Алферов не только любуется памятниками, он пытается также и работать. В частности, он зарисовывает памятники Афин и пейзажи Аттики, начинает обмеры Парфенона: «Диаметр превосходных дорических колонн храма сего имеет два аршина десять вершков; высота же колонн пять с половиною диаметров: ничто не может быть совершеннее их размера. Я не помню Стуартовых чертежей; многие из здешних моих знакомцев уверяли меня, что высота колонн у Стуарта шесть диаметров ровно; но как бы то ни было, я решился, соревнуя Стуарту, сделать мои чертежи со всею возможною верностью и практическим раздроблением всех частей, составляющих сии три превосходнейших памятника вкуса и дарований древних греков523, предполагая, что сей малый труд мой будет полезен в моем отечестве. С сею единственною мыслию, одушевляющую страсть мою к художествам, произвожу в действие теперешние мои предприятия». Эта часть письма чрезвычайно важна для нас в ряде отношений. Прежде всего, она показывает, что Н. Ф. Алферов достаточно хорошо подготовился к путешествию. Он изучал книгу Стюарта и Реветта, о которой мы писали выше и которая в то время была лучшей архитектурной монографией,
посвященной древним памятникам Афин. Вероятнее всего, он знал английский язык524. Второе обстоятельство, на которое необходимо обратить внимание,—это то, что Н. Ф. Алферов начал свою работу по обмерам Парфенона. Он неоднократно в своих письмах возвращается к этому сюжету, сетуя на недостаток средств: для того, чтобы провести обмеры, необходимо ставить леса или, в крайнем случае, хотя бы иметь лестницы. Кроме того, нужны помощники, а для всего этого нужны средства, которых у него и на пропитание не хватает: «я жертвую для сего всем, что только можно оставить от моего пропитания; и если бы оно было достаточно, то никогда бы я роптать на сие не осмелился». В связи с этим находятся и мечты Н. Ф. Алферова о пособии со стороны правительства на осуществление его предприятия. Однако никакого отзвука эти мечты не имели. Ни правительство, ни дипломатическое представительство России в Оттоманской Порте ничем не помогли архитектору.
В этой ситуации Н. Ф. Алферов решается на крайнюю меру. Когда он уже покинул Афины и находился на острове Корфу, он следующим образом описал в письмах свою последнюю попытку осуществить детальные обмеры Парфенона: «Я никак не могу истребить равнодушно из моего воображения афинских развалин, коих божественным вкусом и удивительными красотами столь много пленен я, что охотно бы согласился пожертвовать всем, если бы жертвы мои могли доставить мне верные способы для исполнения моих предприятий. Я решился было предложить мои услуги, труды и терпение милорду Ельгину, с таковым намерением, чтобы достигнуть мне моей цели; без сомнения предложение мое было бы принято, потому что я сам наперед был удостоен оным от поверенного милорда Ельгина, превосходного пейзажиста Гна525 Лузьери, в то самое время, как оставался в Афинах без денег и следовательно без способов продолжить мои предприятия; но по нещастию политические обстоятельства нас разлучили».
Политические обстоятельства, о которых упоминает Н. Ф. Алферов,— это, несомненно, начавшаяся в 1806 г. война между Турцией и Россией. Алферову, если он хотел сохранить свою свободу (а может быть и
жизнь), нужно было срочно покидать пределы Оттоманской империи. Ближайшим безопасным для него пунктом был остров Корфу, где еще со времен адмирала Ушакова находился русский гарнизон. Война продолжалась долго и окончилась непосредственно перед началом другой войны — Отечественной 1812 г. В течение шести лет весь Передний Восток был закрыт для русских, и идея Н. Ф. Алферова о тщательном и глубоком изучении памятников Афин и, в первую очередь, Парфенона оказалась неосуществимой.
Второй «всплеск» интереса к Парфенону уже непосредственно связан с лордом Элгином и его мраморами. На этот раз он инспирировался на более официальном уровне, на уровне Академии художеств. В протоколе заседания Совета Академии 9 февраля 1818 г. отмечается следующее: «При подписании сего Журнала президент объявил Собранию, что привезенные лордом Эльгином из Афин в Лондон мраморные памятники искусства, украшавшие во времена Периклеса великолепный храм Минервы и славящиеся ныне в Европе совершенством в отделке против всего, что нам доселе наиболее известно по сей части, возбудили в Президенте желание приобрести в пользу Академии и учащихся в оной гипсовые слепки с сих драгоценных остатков высокой древности, единственных памятников лучших времен вкуса и художеств...»526. Далее в протоколе отражается дискуссия — покупать ли слепки со всех мраморов или только с лучших из них. Определяющим моментом была цена: за слепки со всех скульптур требовалось 15000 рублей, за лучшие — 6000 рублей.
Упомянутый в данном протоколе Президент Академии художеств— Алексей Николаевич Оленин (1764—1843), получивший этот пост годом ранее, одновременно он был также и директором Публичной библиотеки. А Н. Оленин был одним из культурнейших людей своего времени527, его салон был местом встречи выдающихся людей русской куль-
туры и искусства. Известно, какую роль он сыграл, например, в жизни А. С. Пушкина в 1817—1820 гг.: здесь только что выпущенный из Лицея поэт встречался с И. А. Крыловым, В. А. Жуковским, Н. И. Гнеди-чем, Н. М. Карамзиным, К. Н. Батюшковым и многими другими. По свидетельству П. И. Бартенева, «известный любитель словесности и художеств А. Н. Оленин, лично знавший Пушкина, желая на деле показать свою любовь к его таланту, сам сочинял рисунки к „Руслану и Людмиле"»528.
А. Н. Оленин к тому же был одним из лучших в России того времени знатоков античной культуры. Общеизвестно, что он консультировал Н. И. Гнедича при переводе «Илиады». Позднее именно он готовил инструкции по раскопкам античных памятников на юге России. Очень многое сделано им и для повышения уровня преподавания в Академии художеств. Укажем, например, что он разработал программу по истории, археологии и этнографии для учащихся Академии. Поэтому совершенно неслучайно, что А. Н. Оленин с таким энтузиазмом отнесся к мраморам лорда Элгина.
Когда слепки были сделаны и выставлены на академической выставке 1820 г., они произвели грандиозное впечатление529. Вот как описывал эти мраморы анонимный критик академической выставки: «Вот например налево, к концу галлереи поставлены в особливом порядке огромные слепки превосходных произведений ваяния. И чьих бы вы думали произведений? — Поклонитесь бессмертным творениям гения: это произведения Фидиаса! Лорд Эльгин вывез их в Англию, а здешнее начальство поспешило слепки с оных выписать для Академии. Польза их для художеств беспредельна: эти огромные, цельные
и круглые статуи составляли барельеф в Портике Парфенона. Красота неизъяснимая и для нас еще вовсе новая! Новое обширное поле открывают они искусству Зодчего и Ваятеля.— Кроме этого, известно, что работ Фидиаса Европа не имела, а что статуи для Парфенона производил Фидиас, об этом свидетельствуют все археологи: но зачем эти свидетельства? Тому, кто умеет читать язык Искусства, стоит взглянуть на них, и он, конечно, ни в каком произведении Скульптуры, не выключая самого Лаокоона, не найдет этого глубокого познания анатомии тела человека»530.
Видимо, логическим развитием мыслей А. Н. Оленина о значении Парфенона в истории искусств явился проект посылки в Грецию одного из сотрудников Академии. Об этом проекте мы знаем благодаря «Инструкции Императорской Академии художеств г-ну академику Максиму Никифоровичу Воробьеву, перспективному живописцу и учителю по сей части в воспитательном училище сей Академии», подписанной А. Н. Олениным 14 марта 1820 г.531
Инструкция эта чрезвычайно детальна. Мы не будем ее пересказывать, приведем только те места, которые непосредственно касаются нашей темы. Таковым, в частности, является пункт 7: «По возвращении в Смирну отправитесь на корабле в Пелопоннес или лучше сказать к Коринфскому перешейку. Наполнив вашу папку рисунками со всего, что еще осталось из зданий и памятников на местах, кои некогда занимаемы были одним из богатейших городов Греции, направьте ваш путь к тому прекрасному городу, в тесных стенах коего некогда (назад тому двадцать два столетия) заключалось все, что токмо нравственные науки, изящные художества и лучший вкус могли произвести превосходнейшего и совершеннейшего. Одним словом, отправьтесь в Афины. Прибыв в сей город, вы постарайтесь как можно скорее явиться к французскому консулу Г. Фовелю. Для сего я возьму смелость доставить ему через вас письмо, дабы поручить вас в благосклонность сего любителя художеств и древностей, известного своим любезным гостеприимством к путешественникам всех народов. Вы знаете, как меня уверяли, он живет в Афинах уже более 30 лет... Я не имею надобности исчислять вам подробно всех занятий, ожидающих вас в Афинах; но
поименую токмо предметы достойные особенного вашего внимания. Они суть: крепость, Парфенон, Пропилеи, храм Эрехтея, театр Бахуса, храм Фезея.»
Обращает на себя внимание не только факт составления столь детальной инструкции, но и то обстоятельство, что она построена на основе достаточно хорошего знания ситуации в Греции. Интересны сведения об известном нам уже Фовеле и уверенность в помощи с его стороны, полученная в результате, как следует из текста, бесед со сведующими людьми.
В инструкции говорится о необходимости рисовать не только памятники, но также вещи из коллекции Фовеля, и стремиться при этом к точности воспроизведения предметов, учитывая место их происхождения и технику, в которой они были выполнены. Здесь также интересна полная уверенность в том, что Фовель разрешит зарисовывать вещи из его частной коллекции.
Наконец, особым пунктом в инструкции стоит пожелание, чтобы М. Н. Воробьев приобретал в Греции для Академии художеств и Публичной библиотеки вазы, медали (то есть монеты), резные камни и, наконец, рукописи.
Судя по инструкции, подготовленной А. Н. Олениным, поездка М. Н. Воробьева планировалось, как серьезное предприятие, которое вполне могло увенчаться успехом. Однако над первыми русскими исследовательскими проектами в Греции тяготел какой-то рок. Препятствием к осуществлению проекта стало начавшееся вскоре общегреческое восстание против турецкого ига, превратившееся в затяжную войну. Когда она окончилась, в России уже был другой император, А. Н. Оленин занимал уже иные посты, а новое руководство Академии художеств не вспоминало о старом проекте.
К сожалению, никто не понял, что для образования художника работа в Греции не менее важна, чем в Италии. И если Италия постоянно посещалась ими, то в Греции бывали считанные единицы. Встречающиеся иногда утверждения о том, что в первые десятилетия XIX в. путешествия художников в Грецию стали традиционными532, совершенно не соответствует действительности533. Точно так же и Мини-
стерство народного просвещения только в 1880 г. послало в Грецию первую группу молодых ученых-антиковедов, выпускников нескольких Университетов, для знакомства с ее памятниками534.
В Греции русские люди, причастные к искусству, бывали тогда лишь изредка. В следующей главе мы довольно много будем ссылаться на П. Давыдова, интересного свидетеля культурной жизни Афин в первые годы независимости Греции, сейчас же только отметим, что он пытался принять участие и в исследованиях на Акрополе, как он сам об этом сообщает: «Я уже получил с помощью нашего посланника ... позволение исследовать в подробности Парфенон и храм Неокрылен-ной Победы и делать необходимые разрытия для точного узнания пропорций. Таким образом, без всякого вреда или потери для храмов мы постараемся только, чтобы их красоты были оценены в нашем отечестве. Нашим волшебным жезлом для перенесения их в Россию будет сажень или метр, который мы будем прикладывать к храмам во всех направлениях»535. Очень важный иллюстративный материал представлен в опубликованном им «Атласе»536, в котором содержатся выполненные по его поручению планы, рисунки фасадов и архитектурные детали различных памятников, включая Парфенон537.