176

Глава VII

Храм — церковь — мечеть

В предыдущих главах мы рассмотрели вопросы, связанные с древнейшей историей афинского Акрополя, обстоятельства строительства Парфенона, особенности его архитектуры и скульптурного декора, роль этого сооружения в жизни гражданского коллектива Афин в пору наивысшего расцвета города. Задача данной главы — осветить дальнейшую историю Парфенона.

Вскоре после окончания строительства Парфенона разразилась Пелопоннесская война между Афинами и их союзниками, с одной стороны, и Спартой и ее союзниками—с другой. Война закончилась катастрофическим поражением Афин, город лишился всего, даже своей демократической конституции. И хотя несколько лет спустя Афины смогли избавиться от олигархического режима, навязанного им Спартой, а потом даже и восстановить (хотя и во много меньших размерах) Союз морских полисов, все же дни их военного и политического величия миновали навеки. Афины тем не менее оставались достаточно важным экономическим и политическим центром Эллады, а также бесспорным интеллектуальным и художественным лидером всего греческого мира.

Исторические источники первого периода существования Парфенона почти не дают сведений о нем. Только изредка проскальзывает небольшая информация, освещающая какие-то отдельные события. Например, мы знаем, что когда-то в середине IV в. до P. X. в опистодоме произошел пожар. Сведения об этом имеются в одной из речей Демосфена, но для него важен не сам факт, а то обстоятельство, что казначеи богини Афины до начала суда, который должен был определить виновных, были заключены под стражу (Demosth., XXIV, 136)³¹³. В другой речи того же самого оратора опять же случайно проскальзывает упоминание о краже каких-то предметов из опистодома. Этот факт, однако, был важен для Демосфена не сам по себе, а как один из

³¹³ Перевод В. Г. Боруховича. См.: Демосфен. Речи. В трех томах. Том I. Ответственный редактор Л. П. Маринович. М., 1994.

177

примеров демагогии, использовавшейся в политической борьбе: «Вот, например, ... вскрыли недавно какие-то люди опистодом. Так все ораторы стали говорить, что демократия низвергнута, что законов более нет, и тому подобное. Но, граждане афинские,— смотрите, правильно ли я говорю,— виновные в этом, конечно, заслуживали за свое преступление смертной казни, но демократия низвергается не этими делами» (Demosth., XIII, 14)^314.

Знаменитый оратор Эсхин в своей речи «Против Тимарха» рассказывает о попытке украсть из храма Афины 1000 драхм. Организаторами мошенничества выступали Кробил, являвшийся казначеем священной казны богини Афины, и член Совета Тимарх. Ядовитый Эсхин с блестящим сарказмом рассказывает об этом предприятии, как об одном из примеров непотребного поведения Тимарха, строжайшего наказания которого он требовал (Aeschin., I, 110—112)³¹⁵.

Однако не эти факты определяли роль Парфенона в жизни афинского общества того времени. Храм очень скоро стал своеобразным символом афинского государства. Заседания народного собрания Афин обычно проходили недалеко от Акрополя, на холме Пникс, с которого хорошо видны и Пропилеи, и храм Афины. Естественно, что это обстоятельство не могли не использовать афинские политические деятели, выступавшие с трибуны Пникса³¹⁶. Стремясь воодушевить своих сограждан, они постоянно взывали к славе предков, зримыми свидетельствами которой являлись памятники Акрополя. В речи «Против Андротиона о нарушении законов» Демосфен, указывая на значение морского флота для Афин, приводит следующий пример: «Вы, разумеется, знаете, что те люди, которые воздвигли Пропилеи и Парфенон, а также соорудили из средств, захваченных у варваров, другие храмы (которыми мы так естественно гордимся), некогда, как вы слышали, оставили город и, оказавшись запертыми на Саламине, спасли свое достояние и все государство, одержав победу в морском сражении» (Demosth., XXII, 13). Нам стоит обратить внимание на то, что в этом примере имеется несколько натяжек и несообразностей: Пропилеи и

³¹⁴ См.: Демосфен. Речи. В трех томах. Том III. Перевод С. И. Радцига. М., 1996.
³¹⁵ Перевод Э. Д. Фролова // ВДИ. 1962. №3.
³¹⁶ Об использовании примеров из истории афинскими ораторами IV в. до P. X. см.: Nouhaud М. L’utilisation de l’histoire par les orateurs attiques. Paris, 1982.

178

Парфенон были построены спустя несколько десятилетий после битвы при Саламине, а средства на их сооружение отнюдь не происходили из военной добычи. Но оратору эти детали не важны, для него основная задача—убедить слушателей, и этой цели служит объединение в один смысловой блок памяти о наивысших воинских достижениях города и наивысших достижениях его в строительстве. Характерно, что в конце той же самой речи содержится уже иное утверждение о том, откуда пришли деньги на строительство этих памятников: «наш народ, собрав у себя огромные богатства по сравнению с другими эллинами, употребил их на дела, доставившие ему славу и честь; внося деньги из собственных средств, мы никогда не уклонялись от опасности, ценя славу превыше всего. Вследствие этого наш народ обладает бессмертными ценностями: это и слава его подвигов, и красота сооружений, посвященных памяти о них, таких как Парфенон, Пропилеи, галереи, верфи» (Demosth., XXII, 76)³¹⁷. Для нас это утверждение важно в том отношении, что оно подчеркивает основное в оценке самими афинянами Парфенона: он — воплощенная в камне память о наиболее славных подвигах предков.

Гордость афинян своими памятниками была столь велика, что некоторые афинские идеологи видели в них доказательство права Афин господствовать над всем миром. Об этом прямо писал прославленный оратор Исократ: «И кто же из моих сверстников не помнит, что демократия так украсила город и храмами, и общественными зданиями, что еще и теперь люди, посещающие его, считают, что он достоин править не только эллинами, но и всеми другими народами?» (Isocr., VII, 66)³¹⁸. Эту мысль Исократ почти теми же словами повторяет и в другой речи, с тем только отличием, что он персонально упоминает Перикла, как ответственного за строительство этих замечательных сооружений (Isocr. XV, 234)³¹⁹.

Постоянной темой в речах афинских ораторов IV в. было сравнение великого прошлого и жалкого настоящего. И в этом отношении памятники давали ораторам благодатный материал. Так Демосфен, обращаясь к согражданам, противопоставляет политических деятелей

³¹⁷ Это утверждение дословно повторяется в речи «Против Тимократа» (Demosth. XXIV, 184).
³¹⁸ Перевод К. М. Колобовой //ВДИ. 1966. №2.
³¹⁹ Перевод В. Г. Боруховича// ВДИ. 1968. №3.

179

Афин прошлого времени и своих современников: «Если кто-нибудь из вас видел, как выглядят дома Фемистокла, или Мильтиада, или какого-нибудь другого знаменитого деятеля того времени, то он легко мог убедиться, что они ничуть не лучше всех остальных. Напротив, общественные здания и строения, воздвигнутые тогда, столь велики и великолепны, что последующим поколениям не осталось никакой возможности их превзойти: это Пропилеи, верфи, галереи, Пирей и все остальное, что украшает, как вы сами видите, наш город. Ныне же каждый, кто принимает участие в политической жизни, обладает такими возможностями, что некоторые из них роскошью своих частных построек затмили многие общественные здания» (Demosth. XXIII, 207—208). Ту же самую мысль мы видим и в «Третьей Олинфской речи» Демосфена, но с большим упором на храмовые постройки, что подразумевает, прежде всего, Парфенон и Эрехтейон: «В общественной жизни те здания, прекрасные храмовые постройки, которые они [предки современных Демосфену афинян] соорудили у нас, и находящиеся в них посвященные богам предметы так хороши и так многочисленны, что ни для кого из следующих поколений не осталось возможности их превзойти» (Demosth. III, 25).

Эти обращения к прошлому стали столь частыми и надоедливыми, что один из самых ярких афинских ораторов IV в. до P. X. Эсхин не преминул как-то сказать: «...ораторы, выступавшие с речами, не делали никакой попытки говорить о мерах по спасению государства, но предлагали нам взирать на Пропилеи Акрополя и помнить о борьбе с персами при Саламине, о могилах предков и о наших трофеях» (Aeschin., II, 74)³²⁰, явно имея в виду своего злейшего врага Демосфена.

С середины IV в. до P. X. Афины безуспешно боролись с новой силой, родившейся на севере Балканского полуострова—Македонской державой. Эта долгая борьба заканчивается подчинением Афин (вместе с остальной Грецией) Филиппу, царю Македонии. После смерти его Афины попытались освободиться от македонского контроля, но новый царь Александр быстро привел афинян в чувство.

Вскоре Александр Македонский начинает свой знаменитый поход на Восток, что знаменует и начало новой исторической эпохи, которую современные историки называют эллинистической. Несмотря на

³²⁰ Перевод Н. И. Новосадского// ВДИ. 1962. №3.

180

то, что отношения между македонским царем и Афинами нельзя было назвать очень дружественными, он все-таки старательно демонстрировал знаки уважения к крупнейшему и влиятельнейшему из греческих городов. После победы над персами в первом сражении — у реки Граник — он, по словам историка Арриана, «отправил в Афины 300 комплектов персидского воинского снаряжения в дар Афине Палладе. Надпись велел он сделать такую: "Александр, сын Филиппа, и все эллины, кроме лакедемонян, взяли от варваров, обитающих в Азии“» (Arrian., I, 16, 7)³²¹. Немного иную версию этого события рассказал Плутарх: «Разделяя честь победы с греками, царь особо выделил афинянам триста захваченных у врага щитов, а на остальной добыче приказал от имени всех победителей сделать гордую надпись: „Александр, сын Филиппа, и греки, за исключением лакедемонян, взяли у варваров, населяющих Азию“» (Plut., Alex., XVI)³²². Известно, что эти щиты украшали стены Парфенона.

После смерти Александра, создавшего огромную, мировую по понятиям того времени державу, бывшие соратники его начинают жестокую борьбу за раздел наследства великого завоевателя. Одной из самых ярких фигур в этой борьбе стал старый македонский генерал Антигон Одноглазый³²³, верным помощником которого был его сын Деметрий Полиоркет. В 307 г. Деметрий захватывает город Афины, разбив гарнизон, который был оставлен другим участником борьбы за наследство— Кассандром³²⁴. Изгоняется из города правивший там де-

321 См.: Арриан. Поход Александра. Перевод с древнегреческого М. Е. Сергеенко. М.; Д., 1962.
³²² См.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания в трех томах. Том II. Издание подготовили М. Е. Грабарь-Пассек и С. П. Маркиш. М., 1963.
323 Briant P. Antigone le Borgne. Les débuts de sa carrière et les problèmes de l’assamblée macédonienne. Paris, 1973.
³²⁴ Отметим, что власть Деметрия в Афинах не была непрерывной. В 301 г. до P. X. коалиция эллинистических правителей в битве при Инее разгромила войска Антигона и Деметрия, Антигон погиб в бою. Греция вновь оказалась под властью Кассандра, иод македонской эгидой городом правил тиран Лахар. После смерти Кассандра (297 г.) Деметрий попытался вернуть Грецию. После длительной осады он захватил город и изгнал Лахара, вновь объявив о восстановлении демократии. Вскоре, мечтая о восстановлении могущества, он ввязывается в новые авантюры и, потерпев окончательное поражение, сдается в плен Селевку Никатору. В плену он постепенно спивается от тоски и умирает (283 г.).

181

сять лет Деметрий Фалерский—один из учеников Аристотеля, пытавшийся воплотить в жизнь идеи своего учителя о политическом строе в форме умеренной демократии, но превратившийся силой обстоятельств в простого прислужника македонян³²⁵.

Деметрий Полиоркет торжественно провозглашает восстановление демократии в Афинах. Внешним знаком свершившихся перемен стало уничтожение всех статуй Деметрия Фалерского, за исключением одной, сохраненной на Акрополе по настоянию Полиоркета (Diog. Laert., V, 77). Но это была довольно странная демократия. О ее характере дает представление список тех почестей, которые афиняне декретировали Деметрию и его отцу—Антигону. Позволим себе процитировать Плутарха: «Афиняне были первыми, кто провозгласил Деметрия и Антигона царями, хотя до того оба всячески отвергали это звание—оно считалось единственным из царских преимуществ, по-прежнему остающимся за потомками Филиппа и Александра и недосягаемым, недоступным для прочих. Афиняне были единственными, кто нарек их богами-спасителями; отменивши старинное достоинство архонта-эпонима, они решили ежегодно избирать „жреца спасителей" и все постановления и договоры помечать его именем. Они постановили далее, чтобы на священном пеплосе [богини Афины], вместе с остальными богами, ткались изображения Антигона и Деметрия³²⁶. Место, куда впервые ступил Деметрий, сойдя с колесницы, они освятили и воздвигли жертвенник Деметрию Нисходящему, к прежним филам присоединили две новые—Деметриаду и Антигониду и число членов Совета увеличили с пятисот до шестисот, ибо каждая фила выставляла по пятидесяти советников.

³²⁵ Will Е. The Succession to Alexander // The Cambridge Ancient History. Second edition. Vol. VII. Part 1. The Hellenistic World. Ed. by Walbank F. W., e. a. Cambridge, 1984. P. 43—44; Ferguson W. S. Hellenistic Athens. An Historical Essay. Chicago, 1974 (reimp. of edition of 1911). P. 38—94; Хабихт X. Афины. История города в эллинистическую эпоху. М., 1999, с. 58—71.
³²⁶ Не свободный от суеверий, Плутарх указывает, что «почти всякое нововведение [в религиозной жизни города] божество отмечало дурным знамением». В частности, «когда иеплос, на котором постановили выткать Деметрия и Антигона рядом с Зевсом и Афиною, понесли через Керамик, налетел ураган и разодрал священное одеяние пополам» (Plut., Demetr., XII. Перевод: Плутарх. Сравнительные жизнеописания в трех томах. Том III. Издание подготовил С. П. Маркиш. М., 1964).

182

Самой чудовищной выдумкой Стратокла (так звался изобретатель всего этого хитроумнейшего и утонченного раболепия)³²⁷ было предложение, чтобы лица, отправляемые Собранием к Антигону или Деметрию, именовались не послами, но теорами—словно те, кто на общегреческих празднествах в Пифо [то есть Дельфах] или в Олимпии приносят от имени своих городов установленные древним обычаем жертвы» (Plut., Demetr., X—XI). Однако на этом старания льстецов не остановились: «Но, как говорит Аристофан, бывает кое-что и погорячее огня. Нашелся еще льстец, низостью превзошедший самого Стратокла, и предложил, чтобы всякий раз, как Деметрий прибудет в Афины, его принимали с таким же почетом, какой воздают Деметре и Дионису, и чтобы тот, кто сумеет обставить этот прием наиболее торжественно и пышно, приносил за казенный счет памятный дар богам. В довершение всего афиняне назвали месяц мунихион деметрионом, канун новолуния деметриадой, а праздник Дионисии переименовали в Деметрии» (Plut., Demetr., XII). Но и это не было пределом: «Однако же наиболее бессмысленной, наиболее глупой среди всех почестей была вот какая: в связи с намерением афинян посвятить Дельфийскому богу щиты Драмоклид из дема Сфетт предложил просить об оракуле... Деметрия! Привожу это предложение дословно. „В добрый час! Народ да соблаговолит определить: избрать одного из афинян и отправить к Спасителю, дабы, принесши надлежащие жертвы, он вопросил Спасителя, как лучше, скорее и благочестивее всего может народ посвятить свой дар; что изречет Спаситель, то да исполнит народ". Подобного рода издевательская лесть пагубно действовала на рассудок Деметрия» (Plut., Demetr., XIII). О других еще почестях сообщает Диодор: колесница с золотыми статуями Антигона и Деметрия была поставлена рядом с изображениями тираноборцев (Diod., XX, 46, 2).

Несколько позднее, после того как Деметрий еще раз разгромил Кассандра, афиняне «хотя уже прежде излили на него все мыслимые и немыслимые почести, еще раз показали себя неисчерпаемо изобретательными льстецами, отведя Деметрию для жилья внутреннюю часть Парфенона. Там он и поместился, и все говорили, что Афина принимает в своем доме гостя,— не слишком-то скромного, клянусь богами,

³²⁷ Стратокл был в это время руководителем афинских демократов, прекрасно сознававшим слабость города и стремившимся обеспечить его безопасность с помощью Деметрия Полиоркета, который провозгласил себя защитником греков.

183

гостя и мало подобающего для девичьих покоев!...А Деметрий, которому надлежало чтить Афину если не по иным каким соображениям, то хотя бы по долгу младшего брата богини — ибо так он пожелал именоваться,—день за днем осквернял Акрополь столь гнусными насилиями над горожанками и свободнорожденными мальчиками, что чище всего это место казалось, когда он распутничал с Хрисидой, Ламией, Демо, Антикирой, всесветно известными потаскухами. Вообще излагать подробности я не стану — из уважения к Афинам...» (Plut., Demetr., XXIII—XXIV). По словам Плутарха, афиняне постарались создать и юридическое обоснование для любых действий Деметрия, причем сделали это таким образом, что субъектами афинской юрисдикции стали считаться не только все люди земли, но и боги: «В довершение ко всему было вынесено следующее решение: „Афинский народ постановляет— все, что ни повелит царь Деметрий, да будет непорочно в глазах богов и справедливо в глазах людей"» (Plut., Demetr., XXIV).

Официальная лесть афинского полиса не мешала многим афинянам иметь свое мнение о происходящем. Плутарх сообщает и об едких насмешках, которые обрушивались на Деметрия. В частности, он упоминает о злых стихах Филиппида по поводу «постоя в Парфеноне»:

Святой Акрополь наш в харчевню превратив,
К Афине-Деве в храм распутниц он привел.
(Plut., Demetr., XXVI)

Правда, не стоит преувеличивать патриотическое негодование Филиппида. Дело в том, что он был личным другом Лисимаха (Plut., Demetr., XII) — одного из диадохов, в это время — злейшего противника Деметрия и Антигона. Дружба Филиппида с Лисимахом, который правил в это время Фракией, принесла некоторую пользу Афинам и Панафинеям. Филиппид отправился к царю и получил от него в дар дерево и средства, необходимые для постройки нового священного корабля-повозки для Панафиней³²⁸. В городе, правда, оставались сторонники традиционного афинского строя и образа жизни, но их попытки поднять голову немедленно и жестоко пресекались³²⁹.

³²⁸ Это произошло, видимо, в 298 г. (Ditt., Syll.³ 374). Подробнее см.: Parke Н. W. Festivals of the Athenians. London, 1976. P. 40.
³²⁹ Ferguson W. 5. Hellenistic Athens... P. 122; Хабихт X. Афины..., с. 81—84.

184

Таким образом, в самом начале эллинистической эпохи (хотя и на короткий срок) Парфенон приобрел совершенно новую функцию—он превратился в жилище обожествляемого эллинистического царя. Для этой эпохи характерным является рождение и развитие культа обожествленного правителя. Этот культ рождался формально двумя путями: путем декретирования божественных почестей городом и путем волеизъявления самого правителя. В случае с Деметрием мы видим сочетание обоих вариантов: сначала благодарный город объявляет Деметрия богом, а затем сам Деметрий называет себя младшим братом Афины.

В общем, само обожествление царей в эллинистическую эпоху—явление совершенно обычное и широко распространенное³³⁰. Почему же мы в таком случае столь большое внимание уделили обожествлению Деметрия и приводили столь обширные цитаты из Плутарха, детально описывавшего, как это происходило? Во-первых, потому что все эти события оказались теснейшим образом связанными с Акрополем и Парфеноном. Во-вторых, обожествление Деметрия — один из первых примеров этого явления, что и объясняет те эксцессы, которыми оно сопровождалось. Хотя обожествление живого правителя не входило в полное противоречие с принципами греческой религии, все же оно было явлением достаточно новым и непривычным. Новый культ должен был найти место в системе существующих верований, найти способ согласоваться с традиционной религиозной системой. Этот процесс, естественно, не мог протекать совершенно безболезненно, он, соответственно, приводил к определенным деформациям в традиционных полисных верованиях, ибо не только новый культ должен был приспосабливаться к старым, но и старые верования должны были приспосабливаться к новому. «Вживление» культа правителя в религиозную систему до достижения их полной гармонизации могло иметь разные формы, в данном же случае из-за натуры самого Деметрия приобрело совсем странные черты, происходило некое эпатирование, в котором, правда, возможно видеть определенную систему—стремление путем нарочитой профанации и даже святотатства разрушить тра-

³³⁰ См.: Préaux Cl. Le monde hellénistique. La Grèce et l`Orient de la mort d’Alexandre à la conquête romaine de la Grèce (323—146 av. J. C.). Tome I. Paris, 1978. P. 238—269; Will E. The Succession to Alexander... P. 87—96; Cerf aux. L, Tondriau J. Un concurrent du christianisme: le culte des souverains dans la civilisation gréco-romaine. Paris-Tournai, 1957.

185

диционные религиозные ценности, открыв тем самым дорогу новому культу. Однако этот путь утверждения культа правителя оказался бесперспективным. Деметрий и его советники недооценили силу традиции, а попытки дискредитировать ее привели к тому, что оказалась дискредитированной сама идея обожествления царя. Думается, что совершенно не случайно из всех эллинистических династий только правившие в Македонии и контролировавшие Грецию Антигониды (потомки Антигона Одноглазого и Деметрия Полиоркета), в конечном счете, не ввели в своем государстве династийного культа. Все остальные династии использовали это мощное идеологическое оружие, но они никогда не пользовались теми методами, которыми Деметрий хотел утвердить свой культ, их политика была более мягкой, более согласованной с традицией.

Сами афиняне, декретируя Деметрию божественные почести, конечно, не испытывали никакого религиозного пиетета по отношению к нему. Для них это была лишь форма выражения своего подчинения новому правителю, и после первых же поражений царя Афины закрыли городские ворота перед «богом-спасителем» Деметрием³³¹.

Итак, рассматривая в этой перспективе вопрос о жительстве Деметрия Полиоркета в Парфеноне, мы должны признать, что этот эпизод имел, в сущности, символическое значение. Ничто лучше не показывало новый характер наступающей эпохи, нежели все обстоятельства жизни Деметрия в Парфеноне: профанация самого святого, что было в городе, демонстрирующая, что полис и его святыни ничего не значат для новых владык жизни, одним из самых типичных представите-

³³¹ Плутарх в биографии Деметрия следующим образом описывает переживания Деметрия после поражения: он «поплыл в Грецию, последние свои упования возлагая на афинян. У них оставались и суда Деметрия, и его деньги, и супруга Деидамия, и он полагал, что в эту годину бедствий нет для него надежнее прибежища, чем расположение и любовь афинян. Вот почему, когда подле Кикладских островов его встретили афинские послы и просили не приближаться к их городу, ибо народ постановил никого из царей не принимать и не впускать, Деидамию же со всеми подобающими почестями проводил в Мегары,—Деметрий был вне себе от гнева, хотя до сих пор переносил свое несчастье с полным спокойствием и, невзирая на столь резкую перемену обстоятельств, ни в чем не уронил себя и не унизил. Но обмануться в афинянах вопреки всем ожиданиям, узнать, что их любовь, на самом деле,— простое притворство, было для Деметрия нестерпимой мукой» (Plut., Demetr., XXX).

186

лей которых был сын Антигона Одноглазого—храбрый до безрассудства, не боящийся ни богов, ни людей, бесконечно падкий на лесть и преклонение окружающих, твердо уверенный в том, что его деяния выше деяний Александра Македонского и равны деяниям богов, готовый пренебречь всеми и всяческими условностями, если они противоречат его сиюминутным прихотям.

Разгром армии Антигона и Деметрия при Ипсе поставили Афины в критическое положение, так как почти вся Греция оказалась под контролем Кассандра. Естественно, что город попытался решить свои проблемы простейшим путем. Стратокл и его сторонники были отстранены от власти, а город попытался приобрести статус нейтрального. В это же время изменился и политический строй. Старая демократическая конституция была уничтожена, и отныне гражданскими правами пользовались только имущие³³². Политическая борьба, разжигаемая различными внешними силами, продолжалась еще некоторое время, но вскоре Афины утратили почти всякое политическое и военное значение. Одним из эпизодов этой борьбы стало полное разграбление сокровищницы Парфенона и приношений в храмах на Акрополе, произведенное тираном Лахаром — во время осады Афин войсками Деметрия Полиоркета, когда город пережил тяжелейшие бедствия (Plut., Demetr., XXXIII—XXXIV). Павсаний сообщает о некоторых деталях этого события: «Кассандр—у него была непримиримая ненависть к афинянам,— подчинивши своему влиянию Лахара, стоявшего в то время во главе народной партии, убедил этого человека захватить тираническую власть; из всех тиранов, которых мы знаем, это был самый жестокий по отношению к людям и самый нечестивый по отношению к богам. В это время у Деметрия, сына Антигона, были уже несогласия с афинским народом, но все же он сверг тиранию Лахара. Когда уже собирались штурмовать стены, Лахар бежал в Беотию. Так как он похитил из Акрополя золотые щиты и с самой статуи Афины снял украшения, которые можно было снять, то возникло подозрение, что у него огромные богатства. Из-за этого коронейцы убили его» (Paus. I, XXV, 7)³³³.

³³² Ferguson W. S. Hellenistic Athens... P. 130.
³³³ См.: Павсаний. Описание Эллады. Перевод и вступительная статья С. П. Кон-

187

Рис. 52

Сцена в театре. Изображение на вазе

В III в. до P. X. центры политической власти и влияния переместились в другие части ойкумены. У Афин сохранилась только одна слава— слава крупнейшего художественного центра и центра просвещения греческого мира. Афины оставались общепризнанным центром греческой культуры. Здесь трудились не только коренные афиняне, интеллектуальная атмосфера города привлекала сюда множество иностранцев, которые способствовали славе Афин. Помимо широко известных философов, сгруппировавшихся в пять главных школ (Академия, перипатетики, стоики, эпикурейцы, киники), в это время в городе творили авторы трагедий—группа, названная позднее Плеядой, поскольку продолжали справляться традиционные праздники и для них нужны были новые пьесы. В одной из афинских философских школ учился Каллимах, здесь же написал свою замечательную поэму «Феномены» Арат. Среди других поэтов, живших в городе, необходимо упомянуть Антагора Родосского, среди историков—Тимея, Филохора, Диила и Демохара. В Афинах работали и выдающиеся мастера изобразительного искусства.

В конце III в. до P. X. перипатетик Дикеарх создал историко-географический труд «Жизнь Эллады». К сожалению, это сочинение дош-

188

ло до нас только в отрывках, сохранилась и небольшая часть описания Афин: «Дорога [к Афинам] приятна, кругом все возделано и ласкает взор. Самый же город — весь безводный, плохо орошен, дурно распланирован по причине своей древности. Дешевых домов много, удобных мало. При первом взгляде на него приезжим не верится, что это и есть прославленный город афинян; но вскоре же всякий тому поверит: самый прекрасный на земле—Одеон; замечательный театр—большой и удивительный; расположенный над театром богатый храм Афины, называемый Парфеноном, приметный издали, достойный созерцания, приводит зрителей в великое восхищение; Олимпион, неоконченный и тем не менее поражающий своими архитектурными очертаниями, стал бы превосходнейшим сооружением, будь он достроен; три гимнасия, Академия, Ликей, Киносарги, все усаженные деревьями, с зелеными лужайками; цветущие сады различных философов,—очарование и отдых души, множество мест для ученых занятий, беспрерывные игры»³³⁴.

Описание Дикеарха отчетливо фиксирует новую роль Афин в мире. Парфенон же, оставаясь для граждан Афин главным храмом их полиса, в глазах остального мира приобретает новую функцию—образцового архитектурного сооружения, объекта восхищения и поклонения. Если мы просмотрим тексты древних авторов эллинистического и римского времени, в которых упоминается Парфенон, мы везде найдем (в той или иной форме) эту мысль. Плутарх, которого мы уже неоднократно цитировали, иных чувств, кроме восхищения по отношению Парфенона не испытывает, те же чувства выражают Страбон, Цицерон, Плиний, Псевдо-Аристотель и другие писатели.

Бурная эллинистическая эпоха после превратностей самого ее начала, видимо, мало затронула Парфенон, а незначительная политическая и военная роль Афин и уважение к городу, как «светочу Эллады», защищали его. Эллинистические цари даже старались украсить прославленный город. Царь Египта Птолемей Филадельф построил гимнасий, пергамский царь Аттал—стою на агоре, селевкидский царь Антиох IV возобновил строительство грандиозного храма Зевса Олимпийского, начатое некогда тираном Писистратом.

³³⁴ См.: Архитектура античного мира. Составители В. П. Зубов и Ф. А. Петровский. М., 1940. С. 340—341.

189

Рис. 53

Состязание колесниц. Изображение на вазе

Афины проявили редкое для города политическое чутье, когда Рим начал устанавливать свой контроль над Элладой. Они оказались в числе первых греческих государств, которые приветствовали римскую власть, за что их обвиняли в предательстве общегреческого дела³³⁵. Немного позднее Афины оказались перед выбором, когда войска селевкидского царя Антиоха III появились в Греции. Антиох после успешных войн на Востоке, которые принесли ему огромную славу и титул Великого царя, попытался распространить свою власть и на Грецию, но столкнулся там с римлянами. В этих условиях удержать большинство греков на стороне Рима было достаточно важной задачей, и римские политики принялись за нее с большим старанием, не обойдя своим вниманием, естественно, и Афины. В числе римских послов сюда прибыл и прославленный Катон Старший. По словам Плутарха, написавшего его биографию: «Некоторые сообщают, что сохранилась речь, произнесенная им по-гречески в народном собрании; он выражал в ней восхищение доблестью древних афинян, а также красотою и

³³⁵ Liv., XXXIV, 23. Перевод Г. С. Кнабе: Тит Ливий. История Рима от основания города. Том III. М., 1993.

190

размерами города. Но это неверно: Катон говорил с афинянами через переводчика — не потому, что не знал их языка, но сохраняя верность отеческим обычаям» (Plut., Cato maior, XII)³³⁶. Эта превентивная мера оказалась вполне оправданной, так как в Афинах имелись сторонники Антиоха, которые, по словам Тита Ливия, едва не довели город до мятежа, привлекая на свою сторону продажную чернь. Однако эти попытки были пресечены (Liv., XXXV, 50, 4).

Римская победа и выбор правильной позиции обеспечили Афинам беспрецедентно длительный период стабильности. Жизнь города была достаточно благополучной, по-прежнему справлялись традиционные праздники, на Дионисиях ставили новые трагедии и комедии, Панафинеи сохраняли традиционные состязания и обряды. Именно от этого времени до нас дошло наибольшее число документальных свидетельств о спортивных состязаниях на Панафинеях³³⁷. Приобрели огромную популярность конные ристания. В этих состязаниях, в частности, в соревнованиях колесниц, где победителем объявлялся не наездник, а владелец упряжки, принимали участие самые богатые и знатные люди эллинистического мира. В 178 г. царь Пергамского царства Евмен и три его брата стали победителями в четырех видах соревнований колесниц, в 166 г. Мастанбал, сын царя Нумидии Масиниссы получает приз за победу его парной колесницы, в этом же году в другом виде соревнований побеждает колесница царя Египта Птолемея Филометора, а в 162 г.— колесница царя Селевкидского царства Антиоха V. Среди менее титулованных особ наиболее прославленным был гражданин Аргоса Поликрат, переселившийся в Египет и занимавший самые высокие посты в царской администрации. В списке победителей в конских состязаниях за период с 190 по 178 гг. обязательно присутствует или его имя, или имя одной из его дочерей: Зевксо, Евкратеи и Гермионы.

Гораздо тяжелее для афинян обошлось их последнее вторжение в большую политику, что имело место в начале I в. до P. X. На этот раз здесь римляне столкнулись с царем Понтийского царства—знаменитым Митридатом VI Евпатором. Митридат был выдающимся деяте

³³⁶ Перевод см.: Плутарх. Сравнительные жизнеонисания в трех томах. Том I. Издание подготовили С. П. Маркиш С. П. и С. И. Соболевский. М., 1961.
³³⁷ Ferguson W. S. Hellenistic Athens... P. 291—293.

191

лем, ненавидевшим Рим и боровшимся с ним многие годы. Во время его вторжения в Грецию (так называемая Первая Митридатова война) в конце 88 г. Афины стали на его сторону. Римский гнет в Элладе и Малой Азии был столь тяжел, что почти все города приветствовали Митридата, как освободителя. В Афинах недовольство зрело уже давно, отражением его были дебаты в философских школах о правомочности римского империализма. Соответственно, во главе антиримского движения встали философы — перипатетик Афенион и эпикуреец Аристон³³⁸. Но вскоре на территории Греции появились легионы римского полководца Суллы, войска Митридата были разбиты, Афины осаждены.

Жители города проявили большое мужество и долго выдерживали осаду. Но, по словам Плутарха, «Суллой овладело неодолимое, безумное желание взять Афины» (Plut., Sull., XIII)³³⁹. Когда послы города попытались вести переговоры и, по сообщению Плутарха, «повели речь о Тесее, об Эвмолпе, о Персидских войнах», Сулла им ответил: «Идите-ка отсюда, милейшие, и все свои россказни прихватите с собой: римляне ведь послали меня в Афины не учиться, а усмирять изменников» (Plut., Sull., XIII). Когда 1 марта 86 г. до P. X. Афины были захвачены римлянами, Сулла «вступил в город в полночь—грозный, под рев бесчисленных труб и рогов, под победные клики и улюлюканье солдат, которые, получив от Суллы позволение грабить и убивать, с обнаженными мечами носились по узким улицам. Убитых не считали, и вплоть до сего дня лишь по огромному пространству, залитому тогда кровью, судят об их множестве». Победитель в порыве гнева хотел даже разрушить город, но, вняв мольбам, пощадил его. Плутарх передает слова полководца, сказавшего, что он «дарует немногих ради многих, милуя живых ради мертвых» (Plut., Sull., XIV). Правда, пощада эта оказалась относительной³⁴⁰. Были разрушены городские стены, арсе-

³³⁸ Badian Е. Rome, Athens and Mithridates // Travaux du VI^e Congrès internationale d’études classiques. Madrid, 1974. Bucarest-Paris, 1976. P. 501 sqq.; Will E. Histoire politique du monde hellénistique (323—30 av. J.-C.). 2 éd. Tome II. Nancy, 1982. P. 477—481.
³³⁹ Перевод см.:Плутарх. Сравнительные жизнеописания в трех томах. Том II. Издание подготовили М. Е. Грабарь-Пассек и С. П. Маркиш. М., 1963.
³⁴⁰Лояльный к римлянам Павсаний обвиняет в несчастьях города, главным образом, Аристиона, который убедил «простой народ» присоединиться к Митри-

192

нал, корабельные верфи и др. Город, особенно его художественные ценности, подверглись чудовищному грабежу. Тысячи и тысячи мраморных и бронзовых скульптур, картин, рельефов, мозаик, художественных сосудов на кораблях отправлялись в Италию³⁴¹. Акрополь, включая Парфенон, также был разграблен, но уже в организованном порядке, поскольку его защитники сдались. По свидетельству Аппиана, с Акрополя было взято около 40 фунтов золота, а серебра—около 600 (Appian., Mithr., 39)³⁴².

В дальнейшем город оказался на перекрестиях гражданских войн римлян — когда Римская республика уже разлагалась и на смену ей шла единоличная власть императоров. В этой череде непрерывных войн Афины с постоянством, достойным лучшего применения, выбирали в покровители тех, кого судьба приговорила к поражению. Когда развернулась борьба между Цезарем и Помпеем, Афины поддержали Помпея³⁴³. Когда армия Помпея была разбита и афиняне бросились умолять победителя, Цезарь простил город, но с угрожающей иронией спросил афинских послов: «сколько раз вас, которые сами себя губите, еще спасет слава ваших предков?» (Appian., De bell, civil., II, 88).

После убийства Цезаря афиняне перешли на сторону республиканцев и воздвигли бронзовые статуи Брута и Кассия рядом с древними дату. Но и он замечает, что «образ действия Суллы по отношению к большинству афинян был более жесток, чем это было прилично делать для римлянина» (Paus., I, 20, 5). Мемнон утверждает, что от уничтожения город спасло решение римского сената (Memn. XXXII, 2. Перевод В. Н. Дзагуровой: Мемнон. О Гераклее // ВДИ. 1951. №1).

³⁴¹ По всей видимости, одним из таких кораблей был тот, который случайно обнаружили в начале нашего века у берегов Туниса (Махдия). В результате нескольких сезонов работ с него подняли огромное количество произведений древнегреческого искусства. Считается, что корабль был отнесен штормом так далеко на юг, где и затонул. Подробнее см.: Блаватский В. Д., Кошеленко Г. А. Открытие затонувшего мира. М., 1963. С. 20—28.
³⁴² Перевод С. П. Кондратьева: Аппиан. Митридатовы войны // ВДИ. 1946. №4.
³⁴³ В описании военных действий между Помпеем и Цезарем у Аппиана присутствует такая любопытная деталь: «Принимали участие в битве и афиняне, причем глашатаями обеих сторон было возглашено, чтобы войско не чинило афинянам никаких обид как лицам, посвященным культу богинь Фесмофор и принимающим только ради славы участие в битве» (Appian. De bell, civil., II, 70. См.: Аппиан. Гражданские войны. Перевод с греческого под редакцией С. А. Жебелева и О. О. Крюгера. Л., 1935).

193

статуями Гармодия и Аристогитона. Победа цезарианца Антония над республиканцами вновь поставила город на грань катастрофы. Афиняне решили эту проблему традиционным методом, безмерной лестью склонив Антония к милости. Антоний некоторое время даже провел в Афинах. Краткие рассказы о его жизни здесь содержатся у Аппиана и Плутарха. Рассказывая о пребывании Антония в Греции после победы над Брутом и Кассием, Плутарх указывает: «С греками, однако, он держался — по крайней мере сначала, без малейшей строгости или грубости, напротив, он слушал ученых, смотрел на игры, принимал посвящения в таинства, и лишь в этом обнаруживала себя его страсть к забавам и развлечениям; в суде он бывал снисходителен и справедлив, он радовался, когда его называли другом греков и еще более того—другом афинян, и сделал этому городу много щедрых даров» (Plut., Anton., XXIII). Антоний любил бывать в Афинах со своими женами, как официальными, так и не официальными. Первой из них была Фульвия, но об этом визите информация у Аппиана очень краткая (Appian., De bell, civil., V, 52). Позднее Антоний провел еще одну зиму в Афинах — после того как женился на старшей сестре Октавиана— Октавии. Его пребывание здесь и на этот раз демонстрировало его доброе отношение к афинянам. Узнав о победе его полководца Вентидия над парфянами, он, по словам Плутарха, «На радостях... задавал грекам пиры и исполнял обязанности афинского гимнасиарха. Оставляя дома знаки своей высочайшей власти, он появлялся на людях в греческом плаще, в фекадах, с тростью гимнасиарха и, схватываясь с молодыми борцами, ловким приемом валил их наземь» (Plut., Anton., XXXIII). Рассказ Плутарха подтверждает и Аппиан: «Он сменил жизнь вождя на скромную жизнь частного человека, носил четырехугольную греческую одежду и аттическую обувь, не имел привратников, ходил без несения перед ним знаков его достоинства, а лишь с двумя друзьями и двумя рабами, беседовал с учителями, слушал лекции. И обед у Антония был греческий; с греками же он занимался гимнастическими упражнениями; празднества и развлечения он делил с Октавией» (Appian., De bell, civil., V, 76).

Накануне решительного столкновения с Октавианом, закончившегося полным разгромом флота Антония у мыса Акций, Антоний еще раз прибыл в Афины, на этот раз с Клеопатрой: «...и снова непрерывною чередой потянулись зрелища и забавы. Ревнуя к почестям, кото-

194

рые город оказал Октавии,—афиняне горячо полюбили супругу Антония,— Клеопатра щедрыми подарками старалась приобрести благосклонность народа. Назначив почести и Клеопатре, афиняне отправили к ней домой послов с постановлением Собрания, и одним из этих послов был Антоний — в качестве афинского гражданина; он произнес речь от имени народа» (Plut., Anton., LVII)³⁴⁴.

Победа Октавиана Августа над Антонием еще раз показала полное отсутствие политической мудрости у афинян и вновь поставила проблему спасения города. Но опыт решения таких проблем уже имелся, и она была решена традиционным путем. Плутарх сообщает об этом самым кратким образом, но добавляет некоторые красочные подробности, почерпнутые из семейных преданий: «После этого [победы при Акции] Цезарь [Октавиан Август носил имя своего приемного отца] поплыл в Афины, примирился с греками и разделил остатки сделанных для войны хлебных запасов между городами, которые терпели жесточайшую нужду — ограбленные, лишившиеся всех своих денег, скота и рабов. Мой прадед Никарх рассказывал, что всех граждан Херонеи заставили на собственных плечах перенести к морю близ Антикиры сколько-то пшеницы, да еще подгоняли их при этом плетьми, а когда они вернулись, им отмерили еще столько же и уже готовы были взвалить им на плечи, когда пришла весть о поражении Антония, и это спасло город: управители Антония и солдаты тут же бежали, и хлеб граждане поделили между собой» (Plut., Anton., LXVIII). Даже после решительного поражения Антоний упрашивал Октавиана сохранить ему жизнь и разрешить провести остаток своих дней частным лицом в Афинах (Plut., Anton., LXXII).

³⁴⁴ Благодеяния афинскому народу не должны для нас заслонять общие принципы политики Антония в Греции и на Востоке. Плутарх очень образно отразил ее. Поведав о том, что граждане Эфеса провозгласили Антония Дионисом-Подателем радостей, писатель затем делает следующее пояснение: «Нет спору, он приносил и радость и милосердие, но лишь иным, немногим, для большинства же он был Дионисом Кровожадным и Неистовым. Он отбирал имущество у людей высокого происхождения и отдавал негодяям и льстецам. Нередко у него просили добро живых,—словно выморочное,— и получали просимое. Дом одного магнесийца он подарил повару, который, как рассказывают, однажды угодил ему великолепным обедом. Наконец, он обложил города налогом во второй раз» (Plut., Anton., XXIV. Перевод см.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания в трех томах. Том III).

195

Рис. 54

Развалины акведука, построенного Адрианом в Афинах, на холме Ликабетт

Установление режима Империи, в общем, обеспечило Греции и Афинам, в частности, мир; Греция в это время находилась в глубоком упадке, Афины же, уже давно утратившие политическое и военное значение, теперь лишились и экономического. Город отныне существовал только как центр просвещения и своего рода город-музей, наполненный памятниками славного прошлого³⁴⁵. Два первых века после P. X. были действительно «золотым веком» для Греции и Малой Азии³⁴⁶. Римская власть обеспечивала стабильность, налоговое бремя не было чрезмерным, греческая интеллигенция поддерживалась императорской властью. Особенно много внимания уделяли греческим областям Империи правители династии Антонинов, в частности Адри-

³⁴⁵ Подробнее см.: Кудрявцев О. В. Элинские провинции Балканского полуострова во втором веке нашей эры. М., 1954.
³⁴⁶ Хотя, конечно, бывали и трудные времена, например, период царствования императора Нерона. Мы не знаем, пострадал ли Парфенон и вообще Акрополь от того грабежа храмов, который устроил в провинции Ахайе (в состав ее входили Афины) император Нерон (Tacit. Ann., XV, 45. Перевод см.: Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. Том первый. Анналы. Малые произведения. Издание подготовили А. С. Бобович, Я. М. Боровский, М. Е. Сергеенко. Л., 1969).

196

ан. Адриан практически перестроил Афины, воздвиг там множество новых великолепных сооружений, за что пользовался заслуженной популярностью у горожан. Местные богачи, типа Герода Аттика, старались не отставать от императоров. Одним словом, это было спокойное время, время относительного процветания и больших надежд. В Афинах трудились многие плодовитые авторы, а кроме того, многие не жившие там постоянно либо учились в Афинах, либо приезжали туда. Известнейший писатель Флавий Филострат, автор «Жизнеописания Аполлония Тианского», видимо, получил афинское гражданство, поскольку подписывал свои сочинения, как Флавий Филострат Афинянин, его «Жизнеописания софистов» — маленькая энциклопедия интеллектуальной жизни Афин того времени, огромный материал содержится в сочинении Авла Геллия «Аттические ночи», Элий Аристид прославляет Афины своего времени, утверждая, что их блеск превзошел славу древних Афин, неоднократно бывал в Афинах и Лукиан.

В середине I в. по P. X. произошло событие, мало замеченное представителями афинской интеллектуальной элиты, но в высшей степени знаменательное — посещение города св. апостолом Павлом, о котором рассказывается в «Деяниях святых апостолов». Автор этого произведения евангелист Лука очень живо передает и общую обстановку в городе, и отношение Павла к Афинам. «Павел возмутился духом при виде этого города, полного идолов» (Деяния, 17, 16). Далее рассказывается о проповеди апостола, дискуссии между ним и эпикурейскими и стоическими философами, его приходе в Ареопаг по их требованию и реакции афинского населения: «Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое» (Деяния, 17, 21).

Одним из своеобразных отражений этой эпохи является труд греческого писателя Павсания «Описание Эллады», датируемый по всей вероятности концом II века. Составленное для интересующихся прошлым Греции, это сочинение чрезвычайно важно для нас, особенно же его значение велико потому, что труд этот как бы подводит итог художественному развитию Эллады, поскольку здесь дается описание памятников, существовавших в Элладе буквально накануне тех катастрофических событий, которые отбросили в небытие большую часть из них.

Вот как выглядит Парфенон в описании Павсания: «При входе в храм, который называют Парфеноном, „Храмом девы“, все, что изо-

197

бражено на фронтонах, так называемых „орлах",— все относится к рождению Афины; задняя же сторона изображает спор Посейдона с Афиной из-за этой земли. Сама же статуя ее сделана из слоновой кости и золота. Посредине ее шлема сделано изображение сфинкса—что касается самого сфинкса, я расскажу, когда дойду до описания Беотии,— по обеим же сторонам шлема сделаны изображения грифов. Об этих грифах в своих повествованиях говорит Аристей из Проконнеса, что они из-за золота сражаются с аримаспами, живущими над исседонами; золото же, которое берегут грифы, выходит из самой земли; что аримаспы — все люди одноглазые от самого рождения, а что грифы — животные, похожие на львов, что они имеют крылья и клюв орла. Этого достаточно о грифах. Статуя Афины изображает ее во весь рост в хитоне до самых ног; у нее на груди — голова Медузы из слоновой кости; в руке она держит изображение „Ники“ (Победы), приблизительно в четыре локтя, а в другой руке — копье; в ногах у нее лежит щит, а около копья — змея; эта змея, вероятно,— Эрихтоний. На постаменте статуи изображено рождение Пандоры. У Гесиода и у других поэтов говорится, что эта Пандора была первой женщиной; прежде, чем появилась Пандора, не было вообще рода женщин» (Paus., I, XXIV, 5—7). Можно только поражаться тому, как мало написано Павсанием о Парфеноне. Для объяснения этого было предложено несколько теорий, но, вероятнее всего, наиболее правильный ответ дал он сам. Описывая город Орхомен, он бросает следующее замечание: «Характерной особенностью эллинов является обыкновение восхищаться всем иноземным больше, чем своим родным, раз уже прославленные историки сочли нужным описать во всех подробностях египетские пирамиды, а о таких сооружениях, как сокровищница Миния или стены Тиринфа, они не упоминают ни полслова, хотя они заслуживают не меньшего удивления» (Paus., IX, XXXVI, 4—5). Действительно, греки подробно описывали стены Вавилона или египетские пирамиды, но уделяли гораздо меньше внимания своим памятникам. Сам Павсаний, прекрасно сознавая это, тем не менее остался верен старому принципу, и Парфенон описан им столь кратко, что короче, кажется, уже и невозможно. Правда, возможно и другое, чуть более романтичное объяснение, на которое намекает Страбон в своем описании Афин: «Сам город Афины представляет собой скалу, расположенную на равнине и окруженную строениями. На скале находятся святилище Афины, древний храм

198

Афины Полиады, где горит неугасимый светильник, и Парфенон, построенный Иктином, в котором находится произведение Фидия — статуя Афины из слоновой кости. Однако если я начну вдаваться в описание множества достопримечательностей этого города, вдоль и поперек уже воспетых и прославленных, то боюсь зайти слишком далеко и отклониться от поставленной в моем сочинении темы. Ибо мне приходят на ум слова Гегесия: „Вижу акрополь и там знак огромного трезубца; вижу Элевсин и посвящаюсь в его священные таинства. Вон там Леокорий, здесь Фесейон; я не могу описать все частности, ибо Аттика—это достояние богов, которые взяли ее, сделав святилищем для себя и прародительских героев". Поэтому этот писатель упомянул только об одной из статуй на Акрополе. Полемон Периегет написал 4 книги „О посвятительных дарах" на одном Акрополе. Гегесий соответственно краток при описании прочих частей города и страны» (Strab., IX, 1, 16)³⁴⁷.

Текст Страбона позволяет думать, что краткость описания в общих трудах, таких как «Описание Эллады»Павсания, может объясняться двумя причинами. Первая из них формулируется, как «Нет слов!», вторая же—более обычная: авторы общих описаний отсылали к специальным трудам. Но, к сожалению, ни один из таких трудов до нас не дошел.

За эти годы, насколько мы знаем, в Парфеноне произошло только одно событие, но событие очень серьезное. Как показали новейшие археологические исследования, в римское время в Парфеноне случился пожар (возможно, вследствие землетрясения), после которого в храме проводились довольно значительные по масштабам ремонтные работы. В частности, была полностью заменена конструкция крыши, в ряде мест ремонтировались нижние части каменной кладки восточного фронтона, заново была выполнена каменная перемычка над дверью в опистодоме и отреставрированы дорийские капители и архитравы пронаоса и опистодома. Вследствие недостатка средств оказалось невозможно восстановить старую крышу с ее мраморными черепицами, поэтому на деревянные стропила поместили обычные черепицы. Кроме того, перекрыта была только центральная часть здания, боковые же портики остались без всяких перекрытий.

³⁴⁷ См.: Страбон. География в 17 книгах. Перевод, статья и комментарий Г. А. Стратановского, под общей редакцией С. Л. Утченко, редактор перевода О. О. Крюгер. М., 1994.

199

Видимо, сильно пострадала от пожара и статуя Афины, но ее удалось восстановить, так как в другом месте хранилась ее уменьшенная копия (см. выше). В это время был переделан и постамент статуи. Именно к этому времени относится создание большого числа копий статуи Афины. Исследователи считают, что это как-то связано с ремонтом³⁴⁸.

С III в. начинается упадок Римской империи, который сопровождался внутренними социальными и политическими конфликтами, вторжениями внешних врагов, кризисом идеологии, приведшим к гибели старой языческой религии и торжеству христианства. Восточная часть Римской империи (которая включала в себя и Элладу) трансформировалась в Византию, столица которой затмила не только захиревшие Афины, но и вечный Рим.

Хотя в период упадка Римской империи Афины дважды подвергались разгрому варварами: в 267 г.— готами и герулами, пришедшими на боспорских судах из южнорусских степей, а в конце IV века—отрядами Алариха, твердыня Акрополя осталась неприступной и Парфенон не пережил того, что было суждено римским храмам³⁴⁹.

История Афин и его главной святыни Парфенона в это время известна нам мало, хотя, например, мы знаем, что еще в середине III в. продолжались справляться Панафинеи³⁵⁰. Еще при Константине Афины оставались значительнейшим центром философии. Существование философских школ здесь фиксируется вплоть до середины следующего века, и с Афинами связаны такие известные имена, как Юлиан, Про-ересий, Мусоний, Гимерий, Эдесий, Приск, Прокл. Несмотря на то, что императорское правительство эдиктами 1 декабря 353 г. и 18 февраля 356 г. приказало закрыть все языческие храмы и под страхом смертной казни запретило жертвоприношения, престарелый служитель культа в Элевсине Несторий в 375 г. намеревался возложить так называемую флейту Ахилла к ногам статуи Афины в Парфеноне, счи-

³⁴⁸ Robertson М., Frantz A. The Parthenon Frieze. Oxford, 1975. P. 162.
³⁴⁹ Подробнее см.: Грегоровиус Ф. История города Афин в средние века. От эпохи Юстиниана до турецкого завоевания. Спб., 1900. С. 7 сл.
³⁵⁰ На основании надписи на цоколе статуи известно, что в это время историк Дексипп удостоился такого почета, что во время праздника исполнял обязанности архонта-царя, архонта-эпонима и афлофета. Статуя была поставлена по решению Ареопага, Совета и народа сыновьями Дексиппа. Подробнее см.: Грегоровиус Ф. История города Афин... С. 9—10.

200

тая, что этим он обеспечит благополучие родного города, как об этом сообщает историк Зосима (Zosim., IV, 18). В 395 г. готы разгромили всю Грецию, включая Афины, только Акрополь остался не захваченным ими. Последние сторонники языческих верований создали легенду, что король готов Аларих испугался появившихся перед Пропилеями Ахилла и Афины Промахос (Zosim., V, 6). Посетивший через несколько лет после этого Афины Синезий сравнивал город со шкурой животного, которое было умерщвлено ради жертвоприношения (Synes., Epist., 137).

С VI в. Афины на длительное время почти исчезают из источников. Были целые столетия, когда Афины вообще не упоминались в исторических сочинениях, что привело некоторых ученых XIX в. даже к мысли, что с VI по X века город был покинут жителями и перестал существовать. Последующие исследования показали неправильность этого мнения, но упадок Афин несомненен. Афины разделили участь всей Греции, которая стала самой захолустной частью Византийской империи. Византийские вельможи назначение в Грецию воспринимали как ссылку, презрительно называя ее «самым крайним углом света».

Любопытны две византийские эпиграммы, в которых сравниваются Афины и новая столица Империи — Константинополь: «Край Эрехфея вознес на высоту Афины, новый же Рим [Константинополь] спустился непосредственно с самых небес, а потому красоты его затмевают все земное своим сиянием». Во второй эпиграмме говорится: «У вас, афинян, вечно на устах древние философы: Платон, Сократ, Ксенократ, Эпикур, Пиррон и Аристотель, но от всего этого у вас остались только разве Гимет и его мед, гробницы умерших и их тени, тогда как у нас можно найти и возвышенные верования, и саму мудрость».

Превращение христианства в господствующую, а затем — в единственно разрешенную в Империи религию привело к закрытию (а иногда и к разрушению) старых языческих храмов, запрещению древних религиозных обрядов. При императоре Феодосии I (в последней четверти IV в.) был закрыт и Парфенон, а двери его—опечатаны. Вскоре после 429 г. из Парфенона исчезла хрисоэлефантинная статуя Афины. По позднему, не очень достоверному свидетельству архиепископа кесарийского Ареты³⁵¹, она была увезена в Константинополь и там поме-

³⁵¹ О нем см.: Reynolds L. D., Wilson N. G. D`Homère à Érasme. La transmission des classiques Grecs et Latins. Paris, 1984. P. 44—45.

201

щена перед зданием сената. Согласно этому свидетельству, Афину принимали за богиню земли Гею. Многие исследователи, однако, сомневаются в правдивости этого сообщения.

Возрождение к жизни Парфенона при императоре Юстиниане I, естественно, означало не открытие старого языческого храма, а превращение его в христианскую церковь. Весьма показательны те исторические обстоятельства, в результате которых Парфенон вернулся к жизни. В это время развернулись ожесточенные христологические дискуссии, в основе которых находилась оценка природы Иисуса Христа, соотношение в нем человеческого и божественного начал. Ортодоксальному пониманию противостояли две других концепции: монофизитская и несторианская. Сутью их взглядов было отрицание двуединой природы Христа и вера одних в преобладание его божественного начала, других—человеческого. Мы не будем сейчас входить в детали этой долгой борьбы, что увело бы далеко от предмета нашего труда. Отметим только одно: в обоих неортодоксальных течениях резко падало значение культа девы Марии; поэтому когда в Византии победило ортодоксальное течение, то результатом этого стало широчайшее распространение почитания Богородицы. Юстиниан I в столь большом числе воздвиг в Империи церкви, посвященные ей, что, по словам его историка Прокопия, «можно было подумать, что он ничем другим и не занимался» (Procop., De aedific., I, 3)³⁵². Следствием этой волны энтузиазма стало превращение Парфенона в церковь, посвященную Богородице³⁵³.

Переделка храма в церковь мало задела основные конструкции Парфенона, поскольку не ставились какие-либо серьезные конструктивные задачи, цель была одна—с наименьшими затратами перестроить здание, превратив его в базилику и приспособив к особенностям христианского культа.

Прежде всего была изменена ориентация, вход в церковь устроили с западной стороны. Таким образом опистодом храма превратился в нартекс церкви. В стене между опистодомом и наосом была пробита большая дверь, в восточной части храма создана апсида. Нишу ее, ви-

352 Перевод Кондратьева С. П.: Прокопий Кесарийский. О постройках // ВДИ. 1939. №4.
353 Грегоровиус Ф. История города Афин... С. 31—33.

202

димо, уже в VII в. украсили мозаичными изображениями пресвятой Девы («Панагии Атениотиссы»). Был поставлен иконостас, позади которого поместили жертвенник под балдахином, опиравшимся на четыре порфирные колонны с коринфскими беломраморными капителями. Полукругом жертвенник окружали мраморные сидения для соборных священников, а в среднем нефе находился амвон, архиерейское место, для которого взяли мраморное кресло из театра Диониса. Чтобы осветить церковь, над апсидой пробили окно, из-за чего пострадала середина восточного фриза³⁵⁴. Возможно, имелись еще окна, при создании которых пострадали и другие части фриза³⁵⁵.

Этот храм стала епископской церковью Афин. Тогда же Эрехтейон был превращен в церковь Христа Спасителя. Для жилища епископа использовали слегка переделанные Пропилеи. Тот факт, что в 869 г. афинский епископ был возведен в сан митрополита и получил звание «экзарха Эллады», не должен вводить в заблуждение: «Эллада», с точки зрения византийской церковной административной практики, представляла очень небольшую область в Средней Греции. Даже Пелопоннес не входил в ее состав, здесь управлял свой собственный экзарх. Таким образом, преувеличивать хотя бы церковное значение Афин вряд ли есть основания.

С Парфеноном теперь редко связываются какие-либо крупные политические события. Известно, что три афинянки (Афинаида, Ирина, канонизированная церковью за восстановление поклонения иконам, и ее племянница Феофано) стали императрицами, что туда ссылали ослепленных родственников императора и, вероятнее всего, их содержали на Акрополе³⁵⁶. Афины были объектом деятельности известного христианского подвижника Никона, в биографии которого упоминается, что он «приехал в Афины, город Кекропса, где высится чудный храм Богоматери»³⁵⁷. В источниках изредка мелькают сообщения вроде того, которое зафиксировано под 915 г., когда разъяренные «тира-

³⁵⁴ Грегоровиус Ф. История города Афин... С. 46.
³⁵⁵ Frantz A. Did Julian the Apostate Rebuild the Parthenon // AJA. Vol. 83. 1979; Jenkins I. The South Frize of the Parthenon: Problems in Arrangement // AJA. Vol. 99. 1995. P. 449.
³⁵⁶ Грегоровиус Ф. История... С. 61—62.
³⁵⁷ Грегоровиус Ф. История... С. 70.

203

ническими насилиями и развратной порочностью» некоего Хазы, сына Юбы (по-видимому, префекта Афин), горожане убили его у алтаря церкви Богоматери^358. Только одно событие большого исторического значения бросило свой отблеск на Афины и Парфенон. В 1018 г. византийский император Василий II в силу каких-то совершенно неизвестных нам причин решил отпраздновать свой триумф после победы над Болгарским царством не только в Константинополе, но и—перед этим — в Афинах. Василий II, получивший прозвище «Болгаробойца» за тот погром, который он учинил в Болгарии (по его приказу, в частности, были ослеплены 15000 пленных болгарских воинов), отслужил торжественный благодарственный молебен в церкви Богоматери за ниспосланную ему победу и украсил церковь «многими чудными дарами». Церковь, в которой состоялся этот молебен, видимо, уже окончательно приспособили к нуждам христианского культа. Была, в частности, устроена верхняя галерея, опиравшаяся на колонны внутренней колоннады наоса храма и на специально сооруженные у стен наоса пилястры, там во время службы находились женщины. Кесонный расписной потолок Парфенона был уже выломан, была разрушена и древняя крыша, а на их месте возведен купол. Колонны периптера в это время, кажется, уже соединили тоненькой каменной стенкой и в пространстве между основной частью храма и этой стеночкой устроили молельни ³⁵⁹.

Сколь ни серьезны были эти перестройки, все же основные конструкции и большая часть декора Парфенона еще сохранялись в целости. Когда император Василий II Болгаробойца молился перед алтарем Богородицы, с фронтонов на мир еще смотрели герои и боги древней Эллады, а почти целый фриз позволял византийским вельможам, сопровождавшим царя, видеть торжественную процессию афинских граждан.

Видимо, по приказу Василия II церковь украсили росписями, остатки которых в опистодоме сохранились вплоть до XIX в. Высказывалось предположение, что здесь были представлены сцены его болгарского похода, однако те фрагменты, которые сохранились, показывают, что никаких других сюжетов, кроме образов святых, на стенах Парфенона не имелось. Приумножены, конечно, были и богатства

³⁵⁸ Грегоровиус Ф. История... С. 76. ³⁵⁹ Грегоровиус Ф. История... С. 78.

204

церковной ризницы — за счет огромной добычи, полученной при разграблении болгарских городов и, болгарских церквей. Среди этих царских даров находились золотой голубь с распростертыми крыльями и золотая же лампада, считавшаяся чудом искусства. К глубокому сожалению, века поглотили эти две реликвии, которые могли бы многое сказать об искусстве ранней Болгарии.

Особенно известна была лампада, считавшаяся неугасимой. Слава ее распространилась далеко на запад. Исландец Севульф, предпринявший в 1102—1103 годах паломничество в Иерусалим³⁶⁰, в описании своего путешествия рассказывает: «Афины, где проповедовал апостол Павел, находятся в двух днях езды от Коринфа. Там находится церковь пресвятой Девы Марии с лампадой, в которой негасимо теплится масло». К этому же времени относится и компиляция, известная как Liber Guidonis, составленная, видимо, в Равенне. Гвидон между прочим пишет об Афинах: «Афины были некогда матерью философов и ораторов; здесь находится в храме божественная неугасимая лампада, именуемая Propilia; она издревле сооружена с удивительным великолепием из чудного находимого там камня царем Язоном и посвящена Богородице Приснодеве Марии»³⁶¹. Оставим на совести автора его не совсем точное знание древней афинской истории, но одно обстоятельство все же в этом сообщении должно привлечь наше внимание—длительность существования легенды о чудесном неугасимом светильнике на афинском Акрополе. Еще Страбон писал о «древнем храме Полиады [Эрехтейоне], ... в котором горит неугасимый светильник» (Strab., IX, 1, 16). В эту эпоху разница между Афиной Полиадой и Афиной Парфенос, конечно, была забыта, и естественно, что чудесный светильник теперь был перенесен легендой в церковь Богородицы.

Последние примерно четверть века существования Парфенона в качестве православной церкви связаны с деятельностью прославлен-

³⁶⁰ Паломничество в святую землю было массовым явлением, но обычные пути надомников не проходили через Афины, так как основным считался путь по морю. То же самое верно и в отношении торговцев. На порталанах, распространившихся с XIII в., изображались только прибрежные пункты, так что Афины находились, как правило, вне поля зрения основной массы людей, отправлявшихся с запада на восток. См.: Etienne R. et F. La Grèce antique. Archéologie d’une découverte. Paris, 1990. P. 22—25.
³⁶¹ Переводы обоих отрывков взяты из кн.: Грегоровиус Ф. История... С. 103.

205

ного византийского церковного деятеля и писателя Михаила Акоми-ната (Михаил Хониат), митрополита афинского и экзарха Эллады в конце XII—самом начале XIII в. (до 1205 года)³⁶². К сожалению, в соответствии с характером византийского литературного стиля, он, даже описывая церковь, в которой ему пришлось четверть века отправлять службу, больше говорит о впечатлениях, чем строго фиксирует факты.

Большой поклонник эллинской древности, Михаил Акоминат страстно стремился занять кафедру в Афинах. Суровая действительность быстро отрезвила его. Жители Афин конца XII в. совсем не были похожи на философов-мудрецов древности, а великий город превратился в жалкое полуразрушенное местечко³⁶³. Не разочаровал его только храм. Михаил Акоминат должен был признать, что во всем христианском мире немногие епископы имели в своем распоряжении собор, который великолепием мог бы сравниться с Парфеноном. По выражению Михаила Акомината, эта церковь—«чудно красивый, светозарный храм, приветливый царский чертог, святая обитель истинного света, называемого Богородицей»³⁶⁴. Конечно, нужно было обладать незаурядным художественным вкусом, чтобы в это время предпочесть Парфенон константинопольской Софии, которую византийцы называли «небом, перенесенным на землю». Поклонник эллинской древности, митрополит, естественно, смотрит на Парфенон глазами христианина: «В этой церкви все величественно, как в древних мистериях, ничто в ней не ничтожно. Ты увидишь здесь священный свет, не нуждающийся ни в дереве, ни в солнце; увидишь ты здесь и духовную чистоту, воплощенную в виде золотого голубя. Над священным алтарем реет этот голубь, медленно описывая золотые круги около креста, которому все поклоняются». На этой торжественной ноте заканчивается второй большой период в жизни Парфенона, Парфенона—православного храма.

³⁶² О нем см.: Бибиков М. В. Развитие исторической мысли // Культура Византии. Вторая половина VII—XII в. М., 1989. С. 123 сл.
³⁶³ Его не удовлетворяло даже местное варварское вино, в которое добавлялась смола. Он завидует своему адресату (Димитрию Дриму), живущему в Константинополе, который может пить прекрасные вина, доставляемые с Эвбеи, Хиоса и Родоса. Ом.: Чекалова А. А. Быт и нравы // Культура Византии... С. 579.
³⁶⁴ Перевод см.: Грегоровиус Ф. История... С. 102 сл.

206

Михаил Акоминат—самый известный из православных епископов, служивших в этой церкви и, по иронии судьбы,—самый последний. Византийскую империю, ведшую длительные и тяжелые войны на севере— со славянами, на востоке—с турками-сельджуками, ожидал страшный удар, нанесенный с неожиданного направления — с запада— и неожиданным противником. Отряды крестоносцев, ведших борьбу за «гроб господен», в 1204 г., благодаря интригам венецианцев, повернули оружие против своего естественного союзника—Византии. Константинополь был взят штурмом, сожжен и разграблен. Подобно саранче, отряды западноевропейских рыцарей (византийцы их называли франками) кинулись на беззащитную, в сущности, страну. Каждый рыцарь стремился выкроить себе владение, получить замок, землю, крепостных. Большая часть Византии оказалась в руках этих жестоких и грубых насильников. Несколько позднее византийцы смогли, немного оправившись от этого страшного удара, вернуть себе и Константинополь, и часть прежних земель, однако восстановленная Империя была не более, чем тенью прежней, значительная часть ее территории осталась у «франков». Афины уже в 1205 г. были захвачены крестоносцами и на долгие годы подпали под властью чужеземцев.

Город не оказал сопротивления врагам, но это не прибавило им милосердия. Афины были жестоко разграблены, особенно сильно пострадали церкви, поскольку опыт Константинополя многому научил крестоносцев. В церкви Девы Марии, по свидетельству Михаила Акомината, были похищены, а затем расплавлены все церковные сосуды, сделанные из драгоценных металлов. Разграблению подверглось и епископское книгохранилище³⁶⁵.

Следующим актом стало превращение Акрополя в опору власти завоевателей— средневековую крепость. Именно тогда возводится так называемая «франкская башня» (высотой 26 м), соединенная с Пропилеями, которые частично переделывают в дворец — резиденцию франкского герцога Афинского. Над зданием Пропилей и над Пинакотекой надстроили еще по одному этажу. Все старые входы были закрыты новой каменной кладкой — одним словом, все было сделано для того, чтобы древние греческие сооружения как можно больше напоминали западноевропейские замки.

³⁶⁵ Грегоровиус Φ. История... C. 142 сл.

207

В соборной церкви были запрещены службы по греческому православному обряду, а сам храм отдан в распоряжение пришедших вместе с франками католических священников. Таким образом Парфенон претерпел вторую метаморфозу — он превратился из православного в католический собор. Уже в 1206 г. француз Берард был возведен новым хозяином Афин Оттоном де ла-Рош (при котором он ранее, вероятно, состоял капелланом) в сан архиепископа Афин, заняв кафедру в Парфеноне, и римский папа Иннокентий III немедленно утвердил это назначение. Для жилища архиепископа, кажется, приспособили бывший Эрехтейон, который в византийскую эпоху использовался как церковь.

Хотя завоеватели не обладали никаким пиететом по отношению к памятникам прошлого, хозяевами которых они стали, все же определенные знания о древней Греции у них и особенно у сопровождавших их клириков имелись. Так, некий Обри де Труа Фонтэн, выражая свои восторги по поводу захвата Афин Оттоном де ла-Рош, видел чудо не только в том, что простой бургундский рыцарь стал герцогом, но и в том, что он стал герцогом Афинским и Фиванским³⁶⁶. Рыцари представляли себе античную эпоху по рыцарским романам, они смешивали воедино Ахилла, Александра Македонского, короля Артура, а Тесея называли афинским герцогом. Французские бароны, пришедшие в Грецию, воспринимали себя наподобие персонажей героической эпохи, считали преемниками Агамемнона и Тесея.

Франки восприняли у греков, которыми они стали править, своеобразное отношение к прошлому. Огромный разрыв во времени между эпохой классической Греции и их временем не брался ими в расчет. Памятники прошлого, которые их окружали, не были для них мертвыми свидетелями прошедшей славы. Они продолжали служить, только чуть-чуть изменив свое назначение: Парфенон стал собором, посвященным Деве Марии, Тесейон — церковью Святого Георгия, Пропилеи—дворцом герцогов, а Акрополь—их цитаделью.

Эта концепция исторического континуитета нашла особенно яркое выражение среди клириков. Вот каким было начало письма папы Ин-

³⁶⁶ Longnon J. Domination franque et civilisation grecque // Mélanges d’archéologie et d’histoire offerts à Charles Picard à l’occasion de son 65^e anniversaire. Tome 2. Paris, 1949. P. 660.

208

нокентия III первому католическому архиепископу Афин: «Древняя слава города Афин не должна быть забыта в момент происшедших благодаря милости Божией перемен. Божья благодать повернула к трем сущностям божественной неразделимой Троицы культ, который совершался в трех частях города трем ложным божествам (что можно считать предзнаменованием рождения новой религии). Переход от заботы о мирской мудрости к желанию божественной мудрости сделал цитадель прославленной Паллады храмом пресвятой Богородицы. Афины ждали знания об этом неизвестном божестве, возведя в свое время алтарь ему. Город славного имени и совершенной красоты, который раньше учил искусству философии, стал потом учиться апостольской вере. Он создавал сначала поэтов, а затем понял слова пророков. Он справедливо назывался матерью искусств и был затем назван городом Писания»³⁶⁷. Верно отмечалось, что этот любопытный панегирик Афинам является не только выражением энтузиазма папы, достаточно образованного, чтобы знать о древней славе Афин, но также и отражением тех сведений, которые содержались в письме архиепископа (оно не сохранилось). К таким сведениям явно необходимо отнести сообщение о трех частях города, в древности находившихся под покровительством трех божеств: Акрополе, Олимпейоне и Тесейоне, которые были посвящены Афине, Зевсу и Посейдону.

Нам очень мало известно о судьбе Парфенона в эти годы, только изредка в источниках появляются отрывочные сведения о нем. Мы знаем, например, что при одном из правителей, носившем титул герцога Афинского, конфисковывали драгоценную утварь из церковной сокровищницы и снимали серебряные щиты с фронтона, а затем, когда финансовые дела герцога поправились, утварь, которую не успели переплавить, вернули обратно в сокровищницу. Щиты же, видимо, были уже переплавлены или водрузить их на место было труднее, чем снять, и поэтому герцог распорядился посеребрить двери храма. Какие-то смутные сведения о Парфеноне проникали на запад. В 1380 г. король Педро IV Арагонский писал о том, что никто из христианских государей, живущих в его время, не сможет построить такого здания. Гордость короля вполне оправдана, поскольку правители Афин считались его ленниками, как герцога Афинского.

³⁶⁷ Longnon J. Domination franque... P. 662.

209

В последний период франкского господства в Афинах здесь правили выходцы из Флоренции. Именно тогда Афины посетил итальянский нотариус Николо де Мартони, который, возвращаясь из паломничества по святым местам (в 1395 г.), хотел увидеть памятники прошлого. Его путешествие современными исследователями считается очень важным, поскольку он оставил точный и ясный рассказ о своем путешествии. Рассказ Николо де Мартони о древностях Афин — первое более или менее современное описание их. Он описал храм Зевса Олимпийского, Стадион, Акрополь, Пропилеи, Парфенон, отмечая со свойственной ему любовью к деталям число колонн, величину архитрава и плит перекрытия. Он удивлялся тому, как столь грандиозное здание вообще могло быть построено³⁶⁸.

В самый поздний период существования герцогства, буквально накануне турецкого завоевания, Афины трижды посетил Кириак Анконский (в 1436, 1444 и 1447 годах). Кириак ди Пицциколли³⁶⁹ родился около 1392 г. в Анконе—одном из самых процветающих портовых городов Италии, особая торговая активность жителей которого была направлена на страны Востока. С восьми лет он, сопровождая своего деда-купца, много ездил по разным странам, в том числе и на Востоке. Повзрослев, он унаследовал дело своего деда. Кириак был одним из самых ярких представителей своего времени и своего класса: он любил приключения, умел рисковать, постоянно стремился добыть богатство. Он был вовлечен во многие важнейшие политические события, выполнял ответственные дипломатические поручения, благодаря которым познакомился со множеством влиятельнейших политических деятелей. В Афинах он жил при дворе последнего Афинского герцога, провел также одну зиму у деспота Мистры, где познакомился с философом-неоплатоником Гемистием Плетоном. Кириак присутствовал на том церковном соборе 1438 г., на котором иерархи Константинопольской патриархии, видя страшную угрозу со стороны турок и пытаясь побудить Запад к активной поддержке гибнущей Византийской империи, пошли на полную капитуляцию перед папой римским, признав

³⁶⁸ Le Grand L. Relation du pelerinage à Jerusalem de Nicolas de Martoni // Revue de l`Orient latin. T. III, 1895. P. 650—651.
³⁶⁹ Cm.: Colin J. Cyriaque d’Ancône, le voyageur, le marchand, Phumaniste. Maloine, 1981.

210

его главенство над православными христианами Востока. В 1444 г. он активно, хотя и безуспешно, участвует в организации планировавшегося крестового похода против турок, имея в виду две цели: захват рынков у турок и защиту остатков античного мира, которым они угрожали³⁷⁰.

Кириак не получил систематического образования, но учился постоянно и стал одним из самых крупных специалистов того времени в области антиковедения³⁷¹. Его любовь к памятникам античности родилась в ходе его торговых путешествий — из интереса к тем памятникам, которые он встречал на своем пути. Он представлял собой одну из любопытнейших фигур среди деятелей эпохи Возрождения. В отличие от огромного большинства гуманистов, ограничивавшихся «платонической» любовью к прошедшей эпохе, он любил ее «активно», что, видимо, было следствием не только его натуры, но и его жизненного опыта. Он первым высказал мысль, что «памятники и надписи являются более точными свидетельствами о классической древности, чем тексты древних авторов». Его заслуженно называют отцом античной эпиграфики — уже с 1420 г. он начал копировать встречавшиеся ему надписи и сделал очень много для рождения этой тогда еще не существовавшей отрасли науки.

Его путешествие по Греции показательно в нескольких отношениях. Он — первый из гуманистов, лично увидевших Афины, другие же довольствовались чисто литературными представлениями, совсем не стремясь соотнести их с реальностью. Это тем более показательно, что Афинское герцогство теснейшим образом было связано с Флоренцией— главной тогда твердыней гуманизма. Кириак путешествовал по Греции, имея с собой несколько рукописей, в частности «Географию» Птолемея и «Естественную историю» Плиния. В конце жизни он имел уже и «Географию» Страбона, но «Описание Эллады» Павсания так и осталось ему неизвестным.

Но путешествие Кириака было не только первым, оно было и последним посещением Афин гуманистами. Турецкое завоевание вскоре закрыло Элладу для европейских ученых, и то, что написал Кириак

³⁷⁰ Etienne R. et F. La Grèce antique... P. 25.
³⁷¹ Бузескул В. Открытия XIX и начала XX века в области истории древнего мира. Часть II. Птг., 1924. С. 27.

211

Анконский, примерно на 150 лет стало последним словом европейской науки о памятниках Афин. В силу этого его впечатления особенно ценны для нас. Вот первое впечатление: «Седьмого апреля прибыл я в Афины. Здесь прежде всего бросились мне в глаза гигантские развалины стен, а в самом городе повсюду, точнее на полях, замечательные мраморные строения, дома, святые храмы, скульптурные изображения разнообразных предметов, сделанные с удивительным искусством— все в виде громадных развалин и обломков. Но самое поразительное сооружение — это великолепный чудный храм богини Паллады над городской крепостью, божественное создание Фидия с 58 прелестными колоннами в семь пальм³⁷² в поперечнике. Оба фронтона его, стены, карнизы и эпистили украшены лучшими изваяниями, которые когда-либо выходили из рук художника». Это—свидетельство 1436 г. Обращает на себя внимание одно обстоятельство: Парфенон для Кириака — это храм богини Паллады, в то время как для Николо де Мартони — это еще церковь Богородицы.

К сожалению, когда он во второй и третий раз путешествовал по Греции, то почти ничего не написал об Афинах. В своем письме с Хиоса он повторяет почти в тех же самых словах описание Парфенона, добавляя к нему только свои комментарии, большей частью ошибочные. Так, например, изображение панафинейского шествия он принимает за изображение побед города Афины при Перикле, кроме того он почему-то считает, что Аристотель писал Александру Македонскому об этом храме. Из тех деталей, которые присутствуют в этом письме и отсутствовали в отчете 1436 г., отметим: восхищение тем, как обработан мрамор Парфенона, информация не только о числе, но и о расположении колонн (двенадцать на каждом из фасадов и второй ряд из шести колонн; семнадцать колонн на каждой из боковых сторон), размеры пространства между колоннами и стеной (девять футов), на фронтонах он отмечает колоссальные статуи людей и лошадей³⁷³. Громадной потерей для науки является утрата его «Комментариев». По свидетельству друга Кириака Петра Расано он собрал в трех томах «Комментариев» заметки, рисунки и надписи, выполненные им во время путешествия по Греции. Эти сокровища изумляли гуманистов Италии, которым ни-

³⁷² Пальма — мера длины.
³⁷³ Longnon J. Domination franque... P. 666—667.

212

когда не приходилось видеть ничего подобного³⁷⁴. Однако после смерти Кириака они исчезли, и до нас дошли только разрозненные фрагменты этих важнейших документов. Среди этих фрагментов имеется и рисунок Парфенона—очень наивный, в нем точно представлены только число колонн на фасаде и особенности дорического ордера. Скульптурная композиция фронтона передана таким образом, что в сцене спора Афины и Посейдона присутствует только одна Афина. Несмотря на несовершенство, этот рисунок бесспорно свидетельствует о том, что перед турецким завоеванием Парфенон сохранился практически полностью, включая фронтонные композиции.

В 1458 г., через пять лет после взятия турками Константинополя, пришла очередь и Афин. Два года последний Афинский герцог с кучкой франков и верных ему греков выдерживал на Акрополе осаду турецких войск, даже турецкая артиллерия ничего не могла сделать с осажденными. В конце концов осаждающим пришлось вступить в переговоры с осажденными. На условии сохранения всех богатств и получения в лен соседней Беотии последний герцог сдал туркам Акрополь. Падение Афин на Западе осталось совершенно незамеченным. Точно так же многие турецкие писатели-современники за незначительностью не упоминают этого события. Однако турецкий султан Магомет II, бывший достаточно образованным человеком, читавший жизнеописания Александра Македонского и римских императоров Константина и Феодосия и мечтавший превзойти их, видимо, кое-что знал о былом величии Афин и поэтому согласился посетить этот город, куда его приглашал Омар-паша, руководивший осадой Акрополя. Клеврет султана грек Критобул описал пребывание султана в Афинах в соответствии с принципами поздней античной историографии: милостивый правитель прощает своих неразумных подданных ради славы их предков.

В 1460 г. Парфенону пришлось пережить еще одну метаморфозу. В соответствии с уже устоявшейся традицией хозяин Афин превращал самое прославленное здание Афин в центр родного ему культа. По указу Магомета II Парфенон стал мечетью: был разрушен алтарь, уничтожен иконостас, росписи на стенах забелены известью. В глубине храма был поставлен мимбар и устроена обращенная на юго-запад,

³⁷⁴ Грегоровиус Ф. История... С. 239.

213

Рис. 55

Вид Акрополя в 1687 г. Рисунок Ж. Каррея

в сторону Мекки, ниша—михраб. Вскоре над юго-западным углом храма, где некогда располагалась сокровищница Афины-Паллады, построили стройный минарет, более высокий, чем когда-то стоявшая на Акрополе статуя Афины Промахос—своего рода символ турецкого господства. Эрехтейон стал жилищем правителя Афин и его гарема, а в Пропилеях расположился дисдар — комендант крепости. На всей территории Акрополя построили маленькие домики, в которых жили солдаты гарнизона.

На Западе в течение долгого времени среди гуманистов сохранялась та же старая традиция, не прерванная даже Кириаком Анконским,— восхищение древними Афинами и полное отсутствие интереса к состоянию античных памятников в современном им городе. Поэтому даже у гуманистов известие о взятии Афин турками не вызвало никакого отклика. Афины в это время существовали для Запада лишь как факт истории, но не как реальный город. Только ого лет спустя один из немецких гуманистов Мартин Краус, профессор классической литературы в Тюбингене, попытался совместить эти два представления и обнаружил, что в современной ему литературе нет ни слова об

214

Афинах. Чтобы решить вопрос об Афинах, он в 1573 г. обратился с письмом в канцелярию константинопольского патриарха. В своем письме он просил сообщить, правда ли, что, как утверждают немецкие историки, «мать всякого знания» Афины более не существуют, что город полностью исчез с лица земли, а на его месте осталось только несколько рыбачьих хижин. Ответ секретаря патриарха Феодосия Зигомалы и несколько более позднее письмо священника из Акарнании Симеона Кабасилы не только успокоили немецкого ученого относительно существования города, они бросили также первый слабый свет на состояние памятников Афин. Опубликовав эти письма, Мартин Краус как бы вновь открыл Афины для Европы, познакомив ее с полученными сведениями об их древностях, правда, весьма скудными ³⁷⁵.

Именно с этого момента мы можем говорить о рождении в западной науке интереса к памятникам Афин (в том числе и к Парфенону). Историки античной эпохи теперь стремились совместить данные, почерпнутые из письменных источников, с результатами визуального и предметного обследования памятников. Причиной нового подхода стало зарождение современного научного метода исследований, характерного для «века Просвещения». Существовала и вторая причина— именно в это время по всей Европе широко распространяется мода (ранее характерная только, главным образом, для Италии) на создание коллекций «антиков». В Англии, например, такими первыми коллекционерами были лорд Арундел, фаворит короля Карла I, и широко известный у нас (благодаря роману Александра Дюма «Три мушкетера») герцог Букингем. Он мечтал о том, чтобы отправить специальную экспедицию в Грецию на поиски статуй и надписей, чтобы «пересадить древнюю Грецию в Англию». Благодаря своему богатству и широчайшим связям он смог создать значительную коллекцию «антиков» и превратил свои дом и сад в музей к вящему изумлению посетителей.

Естественно, что на первых порах наглядных сведений об Афинах было чрезвычайно мало, ибо европейские путешественники не часто оказывались в Греции, а кроме того, среди них не так много было тех, кто мог судить хоть сколько-нибудь профессионально о памятниках прошлого. Греция в это время входила в состав огромной Оттоманской империи, практически закрытой для европейцев.

³⁷⁵ Грегоровиус Ф. История... С. 365; Etienne R. et F. La Grèce antique... P. 33—34.

215

Для того, чтобы получить разрешение посетить Афины, нужно было приложить особое старание. Естественно, такие разрешения давались в первую очередь послам союзных с Блистательной Портой (таково было официальное название государства) государств. Среди путешественников необходимо отметить в первую очередь французского посла в Стамбуле маркиза Олье де Нуантеля. Его миссия не была чисто дипломатической. Со времен кардинала Мазарини здесь, как и в Англии, думали о приобретении на Востоке произведений античного искусства, которые должны будут украшать коллекции аристократов. Мысли о том, что французские дипломаты могут и должны этому способствовать, высказывалась и Кольбером, и Людовиком XIV.

Маркиз Нуантель был прекрасным для своего времени знатоком античной культуры, человеком огромной любознательности и совершенно неутомимым путешественником³⁷⁶. Большую часть тех 9 лет, в течение которых он занимал пост посла «христианнейшего короля» при дворе Блистательной Порты (1670—1679 гг.), он провел в путешествиях, посетив множество мест как в Греции, так и на Ближнем Востоке. Его спутником по путешествиям был ориенталист А. Галлан, будущий первый переводчик «Тысячи и одной ночи». Его поездки носили практически полностью научный характер. Он также старался, где только можно, приобретать антики (стелы, барельефы, надписи). Кроме того, он требовал от французских консулов, находившихся в различных городах Оттоманской империи, подробных докладов, в которых они, в числе прочего, должны были описывать памятники, находившиеся на «подведомственной» им территории.

Когда Нуантель в 1674 г. побывал в Афинах, его, как посла дружественного государства, ожидала торжественная встреча. Он получил разрешение на то, чтобы посетить Акрополь—весьма редкая тогда привилегия, поскольку Акрополь считался крепостью, достаточно важной в этот период, когда Турция вела почти непрерывные войны с Венецией, которые развертывались, как правило, в различных частях Восточного Средиземноморья. Нуантель был потрясен увиденным. Он первым высказал мысль, что искусство древней Греции выше искусства Рима — столь банальную сегодня, но революционную в то время,

³⁷⁶ См.: Vandal H. Les voyages du marquis de Nointel. Paris, 1900; Etienne R. et F. La Grèce antique... P. 34—36.

216

когда античное искусство знали только по римским произведениям или римским же ремесленным копиям древнегреческих шедевров.

Маркиз Нуантель смог также получить разрешение на то, чтобы сопровождавший его художник зарисовал отдельные детали Парфенона. Альбом с этими рисунками был в 1797 г. приобретен Кабинетом эстампов Национальной библиотеки Франции. На первой странице альбома имеется следующая надпись:

Храм Минервы в Афинах.
Построен Адрианом.
Зарисован по приказу господина
Нуантеля, посла при Порте, перед тем,
как этот храм был разрушен
бомбой венецианцев.³⁷⁷

Не будем сейчас говорить о том, что в этой надписи содержится поразительная, с точки зрения современных знаний, ошибка: создание храма сдвинуто на полутысячелетие. Это вполне в духе той эпохи. Очень непонятна история с художником, который рисовал Парфенон. В литературе он обычно называется Ж. Карреем, и вокруг этого имени существует ряд легенд. В частности, обычно пишут, что он сильно повредил зрение, рисуя скульптуры Парфенона с земли, поскольку турки не разрешали поставить леса. То, что художник в таких условиях попортил глаза, вполне вероятно. Также вероятно, что и история с лесами — истинна, поскольку сто лет спустя с подобной проблемой столкнулись первоначально и художники экспедиции лорда Элгина. Вопрос в другом — кто такой этот художник? Дело в том, что в списках лиц, сопровождавших Нуантеля, Каррей не упоминается, нет о нем никаких сведений и в переписке, и вообще в бумагах посольства. В списках посольства, напротив, присутствуют два фламандских живописца, один из которых, правда, не доехал до Афин, скончавшись на острове Наксос. На первый взгляд рисунки скульптур Парфенона должны были принадлежать второму из этих фламандцев, но этому противоречит другое, материальное свидетельство. Имеется картина (отнюдь, правда, не первоклассная), на которой Нуантель и сопровож-

³⁷⁷ Baelen J. La chronique du Parthénon. Paris, 1956. P. 112.

217

Рис. 56

Западный фронтон Парфенона. Рисунок Ж. Каррея 1674 г.

давшие его лица представлены на фоне Акрополя, рисованного, несомненно, с натуры. Эта картина подписана, и подпись очень отчетлива— Каррей. Таким образом, вопрос об авторе рисунков скульптур Парфенона остается нерешенным до настоящего времени. Рисунки Каррея поистине бесценны для понимания всей скульптуры Парфенона, поскольку сделаны за тринадцать лет до взрыва, от которого большая часть ее безвозвратно погибнет. Всего были выполнены 22 зарисовки со скульптур Парфенона, в том числе некоторые метопы и части фриза, позднее погибшие. Особенно важны рисунки Каррея для понимания сцены на западном фронтоне, находившемся тогда еще в достаточно хорошем состоянии³⁷⁸ (см. гл. V).

Для маркиза Нуантеля его увлечение античностью окончилось печально. Потратив все свои средства на приобретение «антиков», он в конце концов был вынужден продать все свое имущество, включая и титул.

Некоторым следствием деятельности миссии Нуантеля явилось описание Афин, созданное монахом-иезуитом, жившим в это время в

³⁷⁸ См.: Boardman J. Greek Sculpture. The Classical Period. A Handbook. London, 1985. P. 97.

218

городе,— Бабэном. По просьбе священника французской миссии Пе-куаля Бабэн подготовил описание, в которое, естественно, включен был и Парфенон. Однако текст этого описания вызывает серьезные споры специалистов. Бабэн восхищается Парфеноном, он считает, что его построили «самые лучшие архитекторы античной эпохи» и что он явно превосходит церковь Софии в Константинополе. Особый восторг ученого иезуита вызывают скульптуры фронтонов Парфенона, которые он сравнивает со скульптурами замка кардинала Ришелье, и, несмотря на весь свой патриотизм, скрепя сердце, отдает предпочтение Парфенону.

Выдающимся знатоком древностей Афин в это время был и французский консул Жиро. Обладавший хорошей подготовкой, прекрасно говоривший как на греческом, так и на турецком языках, он обычно служил проводником по памятникам Афин для приезжавших в город европейских путешественников. Кажется, он первый высказал мысль о том, что создателем скульптур Парфенона был Фидий.

Миссия Нуантеля имела еще одно следствие. Когда Пекуаль вернулся во Францию, он поселился в Лионе, где подружился с местным врачом Ж. Споном³⁷⁹. Рассказы о Греции настолько потрясли лионского эскулапа, что он решился несмотря ни на что побывать там. На венецианском судне он прибывает в Стамбул, откуда с помощью Нуантеля отправляется в путешествие, посетив Делос, Смирну, Дельфы, Афины. В Афинах Спону и его спутнику англичанину Д. Уилеру пришлось столкнуться с большими трудностями, так как местные турецкие власти сочли их за шпионов и не пускали на Акрополь, однако всесильный бакшиш (взятка) открыл им ворота на Акрополь. Спон детально описал Парфенон, но совершил одну поистине невероятную ошибку. Он путешествовал по Греции с томиком Павсания, стараясь согласовать увиденное с описанным в этой книге. Таким же образом он старался действовать и на Акрополе, но перепутал страны света и, соответственно, описания западного и восточного фронтонов Парфенона. Тщетно Спон пытался согласовать текст с теми скульптурными группами, которые видел воочию. В силу этого он предположил, что скульптура Парфенона принадлежит эпохе римского императора Адриана, при котором, как мы помним, производился некоторый ремонт

³⁷⁹ Etienne R. et F. La Grèce antique... P. 37—41.

219

Рис. 57

Жиро знакомит Я. Слюна и Д. Уилера с Афинами. Гравюра из книги Я. Сиона и Д. Уилера

храма. Он предполагал, в частности, что на фронтоне Парфенона были изображены император Адриан и его жена Сабина.

Эта идея разделялась многими учеными в XVIII — начале XIX в., когда греческое искусство классической эпохи было еще практически неизвестно. Широкой популярностью труда Ж. Спона (опубликован в Лионе в 1678 г. в трех томах, во втором томе 173 страницы посвящены Афинам; он включил в текст также описание Бабэна)³⁸⁰, видимо, и объясняется та надпись, которая появилась на альбоме с рисунками Каррея (о нем мы упоминали выше).

Ж. Споном также были выполнены некоторые рисунки, кроме того в книге имелся план Афин, сделанный монахами ордена капуцинов, которые в 1656 г. купили у турок участок земли и построили монастырь, ставший своего рода исходным пунктом изучения топографии и памятников древних Афин, поскольку на них, как на жителей Афин,

³⁸⁰ Sport J. Le voyage d’Italie, de Dalmatie, de Grèce et du Levant. Lyon, 1678. Vol. 1—III. Книга пользовалась огромной популярностью и была переведена на многие языки.

220

не распространялись те запреты, с которыми сталкивались приезжающие в Афины иностранцы.

Рисунки Спона, Каррея и все те описания памятников, которые были сделаны в это время, позднее приобрели огромную ценность³⁸¹ как последние документальные свидетельства практически еще совершенно целого Парфенона, выполненные за несколько лет до того трагического дня, когда взрыв разрушил значительную часть этого прекрасного здания.

³⁸¹ Михаэлис А. Художественно-археологические открытия. М., 1913. С. 11.

Подготовлено по изданию:

Маринович Л. П., Кошеленко Г. А.
Судьба Парфенона. - М.: Языки русской культуры, 2000. - 352 с.: ил. - (Язык. Семиотика. Культура).
ISBN 5-7859-0108-0
© Л. П. Маринович, Г. А. Кошеленко, 2000
© А. Д. Кошелев. Серия «Язык. Семиотика. Культура», 1995
© В. П. Коршунов. Оформление серии, 1995