Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter

34

Глава 2

СПАРТАНСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

Спарта, непревзойденный источник сведений об архаике, естественно составляет следующий этап нашей истории. На этом этапе мы наблюдаем, как гомеровское рыцарское образование, не прерываясь, начинает постепенно изменяться. Спарта, аристократическое, сугубо военное государство, никогда не продвинется далеко по пути к тому, что я назвал «образованием писцов». Напротив, для нее делом чести будет оставаться городом полуграмотных. Хотя ее мелочное законодательство регламентирует практически все стороны жизни, включая супружеские отношения, орфография — замечательное исключение! — никогда не будет там унифицирована. Эпиграфика открывает нам самую поразительную и беззаботную анархию в этой области (1).
Спарта, наряду с Критом — также консервативным, аристократическим и воинственным государством (2), - занимает особое место в истории греческого образования и культуры в целом: она позволяет нам представить архаический этап античной культуры, ее преждевременный расцвет в эпоху, о которой Афины, к примеру, ничего не могут нам сообщить, поскольку никакой роли еще не играли.
С VIII века искусство уже процветало в Лакедемоне, VII век — век величия Спарты, а высшая точка, ακμή, говоря по-гречески, приходится, по моему мнению, примерно на 600 год (3).
Я считаю так потому, что это преждевременное развитие было резко остановлено: Спарта, некогда возглавлявшая прогресс, окажется в противоположной роли — теперь это государ ство консервативное по преимуществу, упрямо придерживающееся древних обычаев, от которых все остальные уже отказались. Для всей Греции она становится краем парадоксов, легко возбуждая возмущение, а у теоретиков-утопистов— страстное восхищение. Например, архаический пеплос спартанок, не сшитый на правом боку — причина насмешек, которыми осыпал φαινομηρίδες игривый ум афинян.
В самом деле, оригинальность спартанских (и критских) обычаев и государственного устройства, так охотно подчеркиваемая античными источниками, объясняется, скорее всего, попросту тем, что эти государства сохраняли в классическую

35

эпоху повсюду исчезнувшие черты архаической культуры, — а вовсе не особым гением народов дорийской «расы», как предполагает расистская теория К. О. Мюллера, уже более века чрезвычайно популярная в Германии.
К несчастью, наши источники по спартанскому образованию — исключительно поздние. Ксенофонт и Платон относятся лишь к IV веку, причем их свидетельства менее внятны, чем сведения Плутарха и надписей, большая часть которых датируется I и II веками н. э. К тому же Спарта не была просто консервативна, она была реакционна: стремясь с IV века противостоять естественному развитию, идти против течения, восстановить «традиционные нравы Ликурга», она, в постоянном усилии возвращения и реставрации, прибегает к множеству произвольных восстановлений, к ложным псевдо-археологическим возобновлениям (5).
Хотелось бы добраться сквозь эти переработки до подлинного образования архаической Спарты VIII — VII веков, в особенности до прекрасной эпохи, последовавшей за окончательным покорением яростно восставшей Мессении (640 — 610). Но ни образование, ни культура этого золотого века для нас не сохранились.

Архаическая культура...

Мы располагаем о ней двумя рядами источников: фрагментами великих

военная и гражданская...

Несомненно, Спарта VIII-VI веков -
прежде всего воинственное государство. Военная мощь позволила ей завоевать и удержать гегемонию, которая, будучи удвоена присоединением Мессении (735— 716), делала из нее одно из самых обширных государств Греции. Благодаря этой мощи Спар-

36

та пользовалась влиянием, которого никто до победы афинян в Персидских войнах не мог всерьез у нее оспаривать. Преобладание воинского идеала в ее культуре засвидетельствовано воинственными элегиями Тиртея, которым служат иллюстрацией прекрасные изобразительные памятники того же времени, также прославляющие воина-героя (6).
Поэтому позволительно предположить, что в эту архаическую эпоху воспитание юного спартанца уже, или, вернее, по-прежнему, было прежде всего воинским воспитанием, то есть прямым и опосредованным обучением военному делу.
Важно, однако, отметить изменения по сравнению с гомеровским средневековьем, затронувшим как техническую, так и этическую сторону образования: из рыцарского оно стало солдатским, его атмосфера — «политическая», а не сеньориальная.
В основе этой метаморфозы лежит переворот технического порядка: исход сражения зависит теперь не от поединков между отдельными бойцами, сошедшими с колесниц, а от столкновения двух линий пехоты, идущей сомкнутым строем. Отныне решающая роль в сражении принадлежит тяжеловооруженным пешим бойцам-гоплитам (в Спарте имеется привилегированная конница, но похоже, что эти Ιππείς были государственной тайной полицией).
Эта тактическая революция имела, как отметил с редкостной проницательностью Аристотель', далеко идущие моральные и социальные последствия (7): на смену глубоко личному идеалу гомеровского рыцаря, царского дружинника, приходит отныне коллективный идеал πόλις^, преданности государству. Последнее становится — в отличие от предшествовавшей эпохи — основным жизненным фоном, на котором развивается и осуществляется всякая духовная деятельность. Это идеал тоталитарный: πόλις — все для своих граждан, именно государство делает их людьми. Это рождает глубокое чувство солидарности, объединяющее всех граждан одного города, пылкую преданность каждого благу общей родины, готовность смертных пожертвовать жизнью для его бессмертия. «Прекрасная доля — погибнуть на переднем крае, как подобает храбрецу, защищающему отечество», — поет Тиртей, лучший выразитель этой новой морали2 (8).
Перед нами — настоящий нравственный переворот. Мы обнаруживаем новое понимание добродетели, духовного совершенства. Αρετή — это уже не агонистическая αρετή Гомера. Тиртей вполне сознательно противопоставляет новый идеал прежнему:

37

Я не считаю достойным ни памяти доброй, ни чести
Мужа за ног быстроту или за силу в борьбе.
Если б он даже был равен Киклопам и ростом и силой,
Если фракийский Борей в беге им был превзойден,
Если б он даже лицом был прелестней красавца Тифона
Или богатством своим Мида с Киниром затмил,
Если б он был величавей Танталова сына Пелопа,
Или Адрастов язык сладкоречивый имел,
Если б он славу любую стяжал, кроме воинской славы 3.
Эта лишь доблесть (αρετή) и этот лишь подвиг
для юного мужа
Лучше, прекраснее всех смертными чтимых наград.
Общее благо согражданам всем и отчизне любимой
Муж приносит, когда между передних бойцов
Крепости полный, стоит, забывая
о бегстве постыдном4 * (9).


Легко заметить, как решительно новый идеал подчиняет личность политической общности. Как удачно сформулировал В. Йегер, целью спартанского воспитания будет отныне не выделить героев, а сделать героями все население города. Героями, то есть солдатами, готовыми отдать жизнь за отечество.

спортивная...

Однако было бы значительным упрощением предполагать, что это образование уже тогда сводилось исключительно к военной подготовке. Благодаря своим рыцарским истокам оно было разнообразнее и богаче: прежде всего оно сохранило вкус и привычку к конному спорту и атлетике.
Летопись Олимпийских игр достаточно хорошо известна, так что мы можем оценить успех, закрепившийся за спартанцами в международных соревнованиях. Первая известная спартанская победа отмечена на XV Олимпиаде (720 г.); с 720 по 576 год из восьмидесяти одного известных олимпийских победителей сорок шесть — спартанцы. В наиболее престижном состязании ** — беге на стадий — из тридцати шести известных нам победителей двадцать один спартанец (10). Этот успех объясняется не только физической крепостью спортсменов, но и великолепными методами их тренировки. Фукидид5 сообщает, что спартанцам приписывались два нововведения, отличавшие греческую технику спорта: полная нагота атлета (в противополож-



* Перевод В. Латышева. — Прим. переводчика.
** Ср. часть II, глава 3, раздел, посвященный бегу. — Прим. переводчика.

38

ность узким трусам, унаследованным от минойцев) и применение масла для растирания.
Спорт не был привилегией мужчин: женская атлетика, о которой с таким удовольствием распространяется Плутарх6 (видимо, это была одна из достопримечательностей Спарты в римское время) засвидетельствована, начиная с VI века, прелестными бронзовыми статуэтками, которые изображают девушек-бегуний, приподнимающих одной рукой подол своей (и без того короткой) спортивной туники (11).

...и музыкальная

Но спартанская культура не исчерпывалась культурой физической. Не будучи «словесной» (12), она не чужда искусств. В ней, как и в гомеровском образовании, духовная стихия представлена в основном музыкой. Эта последняя, будучи средоточием культуры, обеспечивает связь различных ее сторон: через танец она смыкается с гимнастикой, а через пение поддерживает поэзию— единственный вид архаической литературы.
Плутарх 7, излагая начальную историю греческой музыки, скорее всего, по Главку из Регия (13), сообщает, что Спарта в VII и в начале VI веков была настоящей музыкальной столицей Греции. Именно в Спарте процветали две первых в этой истории школы, καταστάσεις: одна — школа Терпандра, для которой характерно вокальное или инструментальное соло, занимает две первые трети VII века; другая «катастаза» (конец VII — начало VI века), в основном приверженная хоровой лирике, гордилась Фалетом Гортинским, Ксенодамом Киферским, Ксенокритом Локрийским, Полимнестом Колофонским, Сакладом Аргосским. Для нас все это — лишь имена, о которых известно одно: что некогда они были славными. Лучше известны поэты (лирики, то есть столь же музыканты, сколь и поэты), такие как Тиртей или Алкман, от которых дошли документы, позволяющие оценить их талант, скажем больше — их гений.
Иноземное происхождение большинства этих крупных художников (кажется маловероятным, чтобы Тиртей в самом деле был афинянин, но Алкман, судя по всему, действительно пришел из Сард) свидетельствуют не столько о творческом бессилии Спарты, сколько о ее притягательности (как судьба Генделя и Глюка свидетельствует о притягательности в их время Лондона и Парижа). Если творцы и виртуозы отовсюду стекались в Спарту, значит, были уверены, что найдут настоящую публику и

39

возможность прославиться. И здесь ощутима новая роль πόλις'а: художественная (как и спортивная) жизнь Спарты воплощается в коллективных действах, установленных государством больших религиозных праздниках.
Какое великолепие — календарь архаической Спарты! (14). Жертвоприношения богам — покровителям города служили предлогом для торжественных процессий, πομπαί, где двигались под звуки песней девушки на колесницах и юноши верхом, равно как и для всяких состязаний, спортивных и музыкальных. Например, у алтаря Артемиды-Орфии мальчики 10—12 лет участвовали в двух музыкальных состязаниях и игре «в охоту», κασσηρατόριον; на дорийском национальном празднике Карнеи, кроме пиров, устраивался еще бег наперегонки; на Гимнопедиях, установленных Фалетом, выступали два хора— юношей и женатых мужчин. Некоторые обычаи изумляют, например, танцы β(α)ρυλλικά в честь Артемиды, где танцоры надевали жуткие маски старух, страшные маски, по стилю напоминающие отчасти искусство маори (15).
Судя по всему, эти праздники проходили обыкновенно на очень высоком художественном уровне. Как ни плохо сохранились фрагменты Алкманова Парфения9, они все же великолепно передают атмосферу юности, резвости, даже игривости (16). А как хорош фрагмент 9, где старый учитель (ведь совершенство исполнения требовало школы, тренеров, учителей) сам выходит на сцену, непринужденно и вместе с тем изысканно обращаясь к своим юным хористкам: он сожалеет, что по старости уже не в силах участвовать в их танцах, и потому хотел бы быть птичкой κηρύλος, самцом гальционы, которых самки носят на своих крыльях.
Легко заметить, как далеки мы от классической лаконской жесткости, от полностью военизированной Спарты, казармы для «мушкетеров-монахов», — повторяя, вслед за Барресом, словцо маршала де Бассомпьера * . И в частности, мы далеки от сурового, дикого, варварски утилитарного воспитания, каким его представляет ходячее мнение о Спарте.



* Ф. де Бассомпьер (1579—1646) — французский полководец, политик и дипломат. Звание маршала Франции получил за заслуги в войнах против гугенотов. Участвовал в осаде Ла Рошели. Был заключен в Бастилию по приказу Ришелье (1631), находился под стражей вплоть до смерти кардинала в 1643 году. — Прим. переводчика.

40

Великое отречение

Однако за этим ранним весенним расцветом пришло бесплодное лето.
Историки почти единодушно отмечают ок. 550 года резкую остановку в доселе равномерном развитии Спарты (17). Все начинается с политической и социальной революции, в ходе которой аристократия, под руководством, может быть, эфора Хилона, подавляет возмущение народных масс, вызванное, вероятно, второй Мессенской войной, и закрепляет свою победу соответствующими установлениями. Тогда и начинается расхождение между Спартой и прочими греческими городами, которые не только не стремятся вернуться к аристократическому правлению, но все направляются к более или менее выраженной форме демократии, причем тирания является в это время решающим этапом перехода к ней.
Спарта умышленно задерживается на той стадии развития, которая обеспечила ей в свое время место во главе прогресса. Она прекращает завоевательные войны после присоединения Фиреатиды (около 550 года); эфоры властвуют над царями, аристократия — над народом. Удушливая атмосфера тайны и полицейского произвола давит на граждан и, конечно, на чужеземцев, которые из желанных гостей превращаются в Спарте в подозрительных лиц, постоянно угрожаемых изгнанием, ξενελασία.
Все это сопровождается последовательным обеднением культуры. Спарта отказывается от искусств и даже от спорта — занятия слишком непрактичного, слишком благоприятствующего развитию сильных личностей. Спартанцы перестают побеждать на Олимпийских играх (18). Спарта становится чисто военным государством: город находится в руках замкнутой касты военных, живущих в постоянной боевой готовности и крепко держащих тройную оборону — национальную, политическую и социальную.
Именно эта новая ситуация породила традиционное спартанское образование, обычно приписываемое Ликургу. На самом деле мы впервые встречаемся с его характерными методами и обстановкой лишь в IV веке, у Ксенофонта 10. Уже тогда в той среде, где вращался Ксенофонт, среде «старых спартанцев», группировавшихся вокруг Агесилая, царит консерватизм, преувеличенный в силу реакции против свободы нравов, которая последовала, как за всякой победой, за торжеством Спарты над Афинами в 404 году после чудовищного напряжения Пелопоннесской войны. «Старые спартанцы» противопоставляют

41

себя веяниям нового духа, воплощаемого, к примеру, Лисандром, во имя древней традиционной дисциплины, которая именно с этих пор связывается с именем Ликурга.
Эта тенденция еще усилится в упадочной Спарте IV века, в полностью ослабленной Спарте эллинистической эпохи, в жалкой муниципальной Спарте времен Римской Империи. Именно тогда, когда от лаконского величия остались лишь воспоминания, спартанское образование окостеневает, цепляясь за присущие ему черты с усилием тем более отчаянным, что они отныне беспредметны.

Государственное образование

В своей классической форме (19) Спартанское образование, так называемая αγωγή, имело совершенно определенную цель: «выучку» гоплита (именно тяжелая пехота создала военное превосходство Спарты, которая будет побеждена лишь в результате тактических нововведений афинянина Ификрата и великих фиванских полководцев IV века, продвинувших вперед военное дело) (20). Организованное исключительно в интересах государства, это образование целиком находится в его руках. Получить αγωγή, быть образованным как положено, было необходимым, если и не достаточным (21), условием пользования гражданскими правами.
Педантичный закон озабочен ребенком еще до его рождения: в Спарте ведется настоящая евгеническая политика. Сразу по рождении ребенок должен предстать на Лесхе перед комиссией старейшин: будущего гражданина принимали только если он был красив, хорошо сложен и силен; хилых и увечных сбрасывали в пропасть Апотеты11.
Пока ребенку не исполнится семь лет, государство доверяет свои полномочия семье: по представлениям греков, воспитание еще не началось — до семи лет речь идет только о «вскармливании» (ανατροφή), спартанские женщины искони были в нем искусны. Лаконские кормилицы пользовались на рынке наибольшим спросом и особенно ценились в Афинах12.
По достижении семи лет маленький спартанец переходил непосредственно в ведение государства — отныне он принадлежит ему беспредельно до самой смерти. Образование в собственном смысле слова продолжалось с семи до двадцати лет. За него непосредственно отвечало специальное должностное лицо, настоящий комиссар народного образования, παιδονόμος. Ребенка принимают в юношескую организацию, чья иерархия

42

представляет некоторые аналогии с нашим скаутизмом, а еще более — с юношескими движениями тоталитарных государств фашистского типа, Gioventu fascista или Hitlerjugend. Сложная и живописная лексика, служившая для обозначения годичных классов, привлекала внимание эрудитов как в древности, так и в новое время. Я ограничусь таблицей, предложенной мной в результате дискуссии (22). Άγωγη занимает 13 лет, поделенных на три цикла:

С 8 до 11 лет, 4 года «мальчик»


С 12 до 15 лет,
4 года «юноша»


С 16 до 20 лет,
5 лет эфебии (спартанское название эфеба — «ирен»)
ωβίδας
προμικκιζόμενος
μικκι(χι)ζόμενος
πρόπαις
πρατοπάμπαις
άτροπάμπαις
μελλείρην
μελλείρην
είρήν (σιδεύνας (?))
είρήν
είρήν
είρήν
πρωτεΐρας
(смысл неизвестен) (предмальчик)
(мальчик)
(предъюноша)
(полностью юноша 1-го года)
(то же 2-го года)
(будущий ирен)
(то же 2-го года)
(1-го года)
(2-го года)
(3-го года), или τριτείρην
(4-го года)
(главный ирен)

 

В двадцать или двадцать один год молодой человек, завершив свое образование, но еще не вполне удовлетворяя требованиям неумолимого тоталитарного государства, входил в формирования взрослых мужчин, прежде всего «игроков в мяч», αφαιρείς.
Эти три цикла вызовут в памяти читателя знакомый ряд: «волчата», «разведчики», «ландскнехты». Аналогию со скаутизмом можно продолжить: спартанские дети распределялись по единицам, ΐλαι или άγελαι, аналогичным нашим «стаям» или «отрядам». Во главе их стояли также взрослые юноши, двадцатилетние πρωτεϊραι, старшие из иренов13. Эти отряды подразделялись на малые группы, βοϋαι, аналогичные «шестеркам» или «патрулям», руководимые самым бойким из ее членов, получавшим завидное звание βουαγός, «начальник патруля»14 (23).
Итак, государственное образование — коллективное, оно изымает ребенка из семьи, чтобы поместить его в сообщество сверстников. Впрочем, переход происходит постепенно: первые четыре года «волчата», μικκιχιζόμενοι, собирались только для игр и упражнений. Лишь с двенадцати лет юноша, πάμπαις, подчинялся более суровой дисциплине и оставлял отчий дом

43

для интерната, вернее, казармы, которую уже не мог покинуть, даже женившись, до тридцати лет15.

Довоинское обучение

Чему же обучались в таких условиях юные спартанцы? Муштра имела основной задачей сделать их солдатами: все приносилось в жертву этой единственной цели, и прежде всего — интеллектуальная сторона образования, отныне сведенная к минимуму: «Спартанцы считают за благо, чтобы дети не учились ни музыке, ни грамоте. Напротив, ионийцы считают неприличным не знать всего этого», — пишет около 400 года, сразу после победы Спарты, неизвестный автор Δισσοί λόγοι16, дорийский софист, ученик Протагора.
Не будем понимать этого буквально: спартанцы не были полностью неграмотны. Плутарх заверяет нас17, что в отношении чтения и письма они обучались по крайней мере «необходимому». Что-то от утонченности ума, присущей Алкману, сохранилось в практике «лаконизма» — речи, сочетающей нарочитую краткость с остроумием и зубастой насмешкой18; а от славной традиции Терпандра и Тиртея спартанцы сохранили любовь к музыке и поэзии с дидактической направленностью19.
Разумеется, менее чем когда-либо речь идет о занятиях искусством ради его эстетической ценности. Если элегии Тиртея по-прежнему широко исполнялись20, это объясняется их высоконравственным содержанием и использованием в качестве походных песен. Технический уровень музыкального образования, судя по всему, сильно снизился по сравнению с блеском архаической эпохи. И речи не могло быть о следовании по изысканным путям «современной музыки»: рассказывали, будто эфоры приговорили к смерти Фриния (или Тимофея Милетского) за то, что тот добавил новые струны к традиционной лире (24). Кроме хорового пения, в употреблении была, по-видимому, только военная музыка, аналогичная музыке наших военных оркестров (известно, что в античности флейта играла роль нашей трубы и барабана, задавая ритм общему движению) (25): «Величественно и жутко, — говорит Плутарх21, — было зрелище спартанской армии, идущей в атаку под звуки флейты».
Поскольку все усилия были направлены на военную подготовку, очевидно, что физическое воспитание стояло на первом месте. Но занятия спортом, как и охотой22, уже не связываются с изысканным образом жизни, а строго подчинены развитию физической силы. Вероятно, к гимнастике в собственном смыс-

44

ле слова очень рано присоединялась непосредственно военная подготовка: к владению оружием, фехтованию, метанию копья добавлялись движения в сомкнутом строю23. Спартанская армия (единственная профессиональная армия в Греции, которая до IV века знала только импровизированное ополчение граждан) восхищала всех своей маневренностью, перестраиваясь из походного в боевой порядок с безупречной быстротой и правильностью, на поле битвы так же, как на плацу.

Тоталитарная нравственность

Однако в этом солдатском образовании нравственной подготовке придавалось не меньше значения, чем технической. Наши источники особенно настаивают на первой. Спартанское образование целиком направлено на формирование характера по совершенно определенной модели, той самой, которую на глазах у нас, в Европе XX века, вновь вызвало к жизни во всем ее диком и бесчеловечном величии воскрешение тоталитарного идеала.
Все приносится в жертву интересам национальной общности: это идеал патриотизма, преданности государству не на жизнь, а на смерть. И поскольку единственным критерием добра является интерес государства, справедливым оказывается только то, что служит возвышению Спарты. Поэтому в международных отношениях макиавеллизм становится правилом. И в особенности в IV веке спартанские полководцы дадут тому скандальные примеры (26); ввиду этого молодежь тщательнейшим образом приучают к скрытности, обману и воровству24.
Что до внутренней политики, развивать стараются чувство коллективизма и дух повиновения. «Ликург, — пишет Плутарх25, — приучал граждан не желать и даже не уметь жить поодиночке, но быть всегда, словно пчелы, объединенными вокруг своих предводителей для общего блага». В самом деле, основная и почти единственная добродетель гражданина тоталитарного государства — послушание; ребенка приучают к нему с особым тщанием: он никогда не бывает предоставлен самому себе, без присмотра старшего, он обязан повиноваться всем, кто стоит выше него в иерархии, от маленького βουαγός до педонома (которому закон придает «розгоносцев», μαστιγοφόροι, готовых исполнить его приговор26) и просто всякому взрослому гражданину, который попадется ему навстречу27.
Такая гражданская нравственность, состоящая в преданности родине и повиновении законам, воспитывается в суровой,

45

аскетической атмосфере, равно характерной и для Спарты, и для современных государств, пошедших по ее пути: спартанская доблесть требует «суровой атмосферы», как говаривал Муссолини, — в ней есть явное пуританство, отказ от культуры и ее радостей. Спартанский воспитатель стремится сделать ребенка выносливым к боли28, он требует от него, особенно после двенадцати лет, сурового образа жизни, в котором нарастают элементы жестокости и варварства.
Плохо одетый, с обритой непокрытой головой, босой, ребенок спит на подстилке из камыша, растущего у берегов Эврота, которую зимой устилают пухом чертополоха29. Кормят его плохо в расчете на то, что он воровством пополнит свои рацион .
В ребенке развивают мужество и воинственность, приучая его к побоям. Поэтому такую роль играют потасовки между шайками мальчишек в Платановой роще31 и у жертвенника Орфии32. При этом воспитательная ценность раздора, которой дорожила древняя рыцарская этика, понималась в самом прямом и грубом смысле. Этим обусловлена и роль криптий, которые изначально были, судя по всему, не столько террористической вылазкой против илотов, сколько полевыми учениями, имевшими целью приучить будущего солдата к войне и разбою (27).

Образование девочек

Все это дается образования мальчиков. Образование девочек также было строго регламентировано, и музыка, танцы (28) и пение отошли в нем отныне на второй план, теснимые гимнастикой и спортом33. Архаическое изящество сменяется грубо утилитарными представлениями: как в фашистском государстве, спартанская женщина должна быть прежде всего плодовитой матерью здорового потомства. Воспитание подчинено евгеническим целям: ее стараются избавить от «всяческой женской слабости и изнеженности», закаляя ее тело, приучая выступать обнаженной на празднествах и церемониях. Задача состоит в том, чтобы сделать из спартанских девушек могучих баб, свободных от излишней утонченности чувств и пригодных к совокуплению в целях улучшения породы34...

Спартанское чудо

Таково пресловутое спартанское образование, вызывавшее такой интерес как в древности, так и в Новое время. Французскому историку трудно говорить о нем с полным беспристрастием. Немецкая наука от К. О. Мюллера (1824) до

46

В. Йегера (1932) страстно им восхищалась: она видела в нем проявление нордического духа, присущего дорийской расе, и воплощение сознательно расистской, воинственной и тоталитарной политики — реальный и авторитетный образец мечтаний, неустанно питаемых немецкой душой со времен Пруссии Фридриха II, Шарнгорста* и Бисмарка до нацистского III рейха. У нас их пример увлек Барреса, с восхищением увидевшего в Спарте «изумительный питомник». Греция предстала ему «объединением маленьких общин во имя улучшения эллинской расы». «Эти спартанцы старались изо всех сил, чтобы их выводки были лучшими» (Путешествие в Спарту, стр. 199, 239).
Подобный энтузиазм существовал и в античности (29): ведь Спарта известна нам в основном в романтическом, идеализированном образе, созданном ее страстными приверженцами, и прежде всего уроженцами исконной ее соперницы, Афин. К концу V и в особенности в течение IV века, по мере того как становилась окончательной и упрочивалась победа демократических тенденций, правые консерваторы, как аристократы, так и олигархи, чьим уделом стала злобная и бессильная оппозиция, настоящая внутренняя эмиграция, перенесли в Спарту свой поверженный идеал. Нынешнему историку очень трудно разобраться, что представляло собой в действительности это «спартанское чудо». Реакционные круги в Афинах, в частности, тот, душою которого был Сократ, были так же привержены Спарте, как французские буржуа времен Народного Фронта — порядку и могуществу муссоллиниевской Италии.

Утраченные иллюзии

Должен ли я оставаться бесстрастным перед лицом такого разгула страстей? Нет, я тоже дам волю гневу и стану клеймить нравственную нечестность, которая позволяет, вопреки здравой исторической хронологии, восхищаться спартанской педагогикой. Я воспользуюсь фразой Барреса и с легкостью посрамлю эти похвалы, сказав, что они отдают



* Г. И. Д. Шарнгорст (1755—1813) — видный прусский военный деятель, генерал. Наиболее прославился тем, что после заключения Тильзитского мира, когда Пруссия лишилась права содержать значительную военную силу, ввел, занимая пост директора военного департамента (до 1810) систему всеобщей воинской повинности (исключительный в Европе того времени случай) и к великим событиям 1812-14 годов сумел подготовить значительный обученный резерв. Смертельно ранен в неудачном для союзников Люценском сражении. — Прим. переводчика.

47

«унтер-офицерским духом». В самом деле, это идеал кадрового унтер-офицера!
Конечно, я не менее любого другого ощущаю величие Спарты, но я утверждаю, что великой она была, пока была прекрасной и справедливой, в золотые дни, когда там, по словам Терпандра35, цвели «доблесть юношей, гармоническая Муза и справедливость, идущая широкой стезей, мать прекрасных подвигов», когда гражданские добродетели и военная мощь уравновешивались улыбкой человечности, сиявшей в лукавой грации спартанских девушек и изяществе их украшений из слоновой кости. Спарта стала ожесточаться лишь когда начался ее упадок.
Беда Спарты в том, что она созрела до срока. Она хотела остановить благословенное мгновение преждевременной ακμή, и в результате застыла, кичась своей неизменностью, как будто жизнь не есть изменение и не одна лишь смерть неподвижна. В классической Спарте все основано на отказе от жизни: с самого начала мы отметили эгоистическую реакцию аристократии, не желающей допустить распространения гражданских прав на участников Мессенских войн. Что до окружения, Спарта лишь бессильно завидовала росту более молодых государств и культур.
Застыв в этой непримиримой оборонительной позе, она занялась бесплодным культивированием непреодолимых отличий. Это породило злобную потребность, заметную и в современном фашизме, идти наперекор общепринятому, непрерывно отмежевываться.
В результате удалось в лучшем случае замаскировать упадок, все более непоправимый от поколения к поколению. Спарта в 404 году победила Афины ценой неимоверных усилий, полностью истощивших все ее силы и исчерпавших все духовные богатства: следующие века она неуклонно теряла свое значение.
Лишь по мере упадка Спарты — я вновь повторяю это — определяются и усиливаются в ее воспитании тоталитарные претензии. Αγωγή не только не является надежным методом, воспитывающим величие духа, но, напротив, обличает полную несостоятельность побежденного народа, тешащего себя иллюзиями. Разумеется, строгая евгеника связана с растущей убылью населения в государстве, опустошенном падением рождаемости и эгоизмом правящего класса, смыкающего свои поредевшие ряды. Противоестественные усилия, направленные на воспитание в женщине силы, приводят лишь к появлению цариц-прелюбодеек, вроде Тимеи, любовницы Алкивиада, или деловых женщин, самовластно распоряжающихся землей и движи-

48

мостью, какие появились в III веке! (30) А солдатская муштра? Она становится все строже и жестче, по мере того как теряет действенность и реальное применение.
Внимательный анализ источников показывает, что суровость не была присуща Спарте изначально, что с течением времени она постоянно усиливалась. В VI веке Гимнопедии были поводом для музыкальных церемоний; позже нагота детей потеряла свое ритуальное значение и стала поводом для состязаний в выносливости к солнечным лучам в палящий летний зной. Перед жертвенником Артемиды-Орфии разыгрывалась вначале невинная борьба между двумя группами детей за разложенные на алтаре сыры (это напоминает игры, принятые в наших средних школах или в английских колледжах). В римскую эпоху — только тогда — этот обряд превратился в ужасающее испытание διαμαστίγωσις, где мальчики подвергались зверскому бичеванию, соперничая в выносливости — иногда до смерти — на глазах у привлеченной этим садистским зрелищем толпы (31). В конце концов перед храмом пришлось соорудить полукругом зрительские места, чтобы вместить стекающихся отовсюду туристов. И все это когда же? В эпоху Ранней Империи, когда Pax Romana царит по всему цивилизованному миру, когда маленькой профессиональной армии достаточно, чтобы отражать варваров от надежно укрепленных границ, когда процветает культура, проникнутая идеалами гуманности, и Спарта мирно дремлет — маленькая, тихая муниципия безоружной провинции Ахайя!

Примечания

1- Ροl. IV. 1297 b, 16-25. - 2. fr. 10, 1- 3. - 3. fr. 12, 1-10. - 4. Id. 13-18. - 5. I, 6. - 6. Lyc. 14. - 7. Mus. р. 1134, В. s. - 8. fr. 1. - 9. fr. 26. - 10. Lac. 2.-11. Plut. Lyc. 16. - 12. Plut. Alс. 1. 3. - 13. Xen. Lac. 2, 5; 2, 11; Plut. Lyc. 17. - 14. Hesych. s. v. - 15. Plut. Lyc. 16. - 16. 11, 10. - 17. Lyc. 16. - 18. Id. 19. - 19. Id. 21. - 20. Plat. Leg. I, 629 b.- 21. Lyc. 22. - 22. Plat. Leg. I, 633 b. - 23. Xen. Lac. 2. - 24. Xen. Lac. 2, 6-8; Plut. Lyc. 17-18. - 25. Id. 25. - 26. Xen. Lac. 2. - 27. Id. 2, 10; Plut. Lyc. 17. - 28. Plat. Leg. I, 633 bc. - 29. Xen. Lac. 2, 3-4; Plut. Lyc. 16. - 30. Xen. Id. 2, 5-8; Plut. Id. 17. - 31. Paus. III, 14, 8. - 32. Xen. Lac. 2, 9. - 33. Xen. Lac. 1,4.- 34. Plut. Lyc. 14. - 35. fr. 6.

Подготовлено по изданию:

Марру, А.-И.
История воспитания в античности (Греция)/Пер. с франц. А.И. Любжина. - М.: «Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина. 1998.
ISBN 5-87245-036-2
© «Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина. 1998



Rambler's Top100