244

Приведенный здесь материал позволяет проследить в деятельности Ромула линию создания общих для всего Рима культов, наряду с куриальными и родовыми, т. е. в широком смысле слова гентильными. Правда, обслуживались эти священнодействия жрецами, выделенными куриями, но составляли уже особую, общеримскую коллегию. Примечательно еще учреждение Ромулом священнодействий, совершаемых предводителями созданного им отряда своих телохранителей, целеров, которые выступают в качестве священнослужителей, т. е. священнодействий, уже совсем не связанных с гентильными подразделениями. Интересно, наконец, его вмешательство в сакральные дела курий, которое выразилось в установлении расходов на священнодействия из общественной казны (Dionys., 11,23). Возбуждает вопрос и эта, упомянутая Дионисием, казна. Она могла быть общим имуществом каждой из курий, но можно думать, что речь у Дионисия идет о другом виде имущества. На эту мысль наводит Ливий (1,26,12) в рассказе о поединке Горациев и Куриациев. После потрясшей всех присутствующих речи отца оставшегося в живых Горация народ порешил заменить казнь штрафом. Отец должен был принести очистительные жертвы и внести за сына взнос в общественную казну (peeunia publica). Эпизод относится ко времени правления третьего царя, но из повествования Ливия складывается впечатление не о вновь учрежденном институте, а об обычном. Но есть упоминание об общем имуществе при Ромуле и Нуме. Это — сообщение Дионисия (III, 1) о передаче Туллом Гостилием для раздела между неимущими римлянами земель, некогда завоеванных Ромулом у вейентов. Видимо, этим полем или скорее одним из его участков пользовался уже Ромул и, безусловно, владел Нума. Земля эта называлась царским клером (twn aei basilewn klhroV) в отличие от общественного достояния (dhmosia kihsiV). Это дает основание предполагать, что начало ему было положено при Ромуле. Под peeunia publica, конечно, нельзя понимать не только монеты, но даже вообще деньги — aes signatum и aes rude. Цицерон в трактате «О государстве» (II, 9, 16) говорил о пене, налагаемой Ромулом в виде быков и овец. Вот они-то, очевидно, и составляли общественную казну. Описанные Цицероном и Ливнем случаи показывают источник ее пополнения — штрафы. Был ли он единственным, точно сказать нельзя. Можно лишь полагать, что, как и земля, которая при завоеваниях превращалась в ager publicus, движимое имущество побежденных неприятелей также, хотя бы частично, переходило в разряд общего достояния, peeunia publica. Разумеется, существование общественного фонда нельзя рассматривать как царское установление. Такие фонды обычны в первобытных обществах. Однако обращает на себя внимание в упомянутом здесь сообщении Цицерона то обстоятельство, что Ромул «принял меры принуждения, налагая пеню». Осуществлять это он мог царским судом, свидетельства о котором имеются у разных античных авторов. Дионисий (II, 14) прямо говорит о том, что Ромул назначил царям вершить суд в случае тягчайших преступлений. Это должно означать, что при Ромуле уже была такая практика. В другом пассаже Дионисий (11,29) сообщает подробности. По его словам, Ромул

245

устроил суды не «долговременные» (croniouV), но «краткие» (taceiaV), причем часть дел разбирал сам, а часть поручал другим людям. Видимо, это надо понимать так, что царь поставил себя в положение суда высшей инстанции. Но наряду с этим верховным царским судом был учрежден еще какой-то не зависимый от гентильных институтов суд, действовавший по указанию Ромула. Судя по словам галикарнасца, этот судебный орган не составлял постоянно работающей коллегии, в которую могли обращаться тяжущиеся по собственному почину, а находился в полном распоряжении царя и созывался по его усмотрению. В третий раз Дионисий (II, 56) упоминает о царском суде при Ромуле как о признаке его тиранических наклонностей. Он подчеркивает, что Ромул вершил суд единолично и молниеносно, применяя жестокую казнь. Обстановка царского суда внушала страх. Ромул совершил его, восседая на возвышенном месте Форума, окруженный целерами, а также двенадцатью стражниками, вооруженными дубинами и топорами. Эти стражники тут же и производили экзекуции, вплоть до смертной казни. Число «12» напоминает 12 ликторов у этрусков. Правда, Дионисий не упоминает в этой связи ни о каких заимствованиях. Не исключено, что число «12», равно как и устрашающие атрибуты и процедура судилища и наказания, были привнесены в рассказ о Ромуловом времени позднейшей традицией, складывающейся в Риме не без влияния этрусков, либо это число представляет собой пример модернизации, свойственной античной историографии, либо — проявление обыкновения заносить на счет Ромула все давние установления, авторы и время происхождения которых забыты, что нередко встречается в римском историописании. Однако дело не в указанных деталях самих по себе. Важно другое, а именно тот костяк фактов, которые обросли со временем этрускизированной «плотью». Вероятно, он состоял в том, что Ромул действительно практиковал судебные разбирательства, не связанные с родовыми судами. С царским судом мы встречаемся и в случае с Горацием. Ливий (I,26,5) сообщает, что юноша был приведен in ius ad regem. Цицерон, восхваляя обычаи предков и прославляя устами Манилия древнюю царскую власть (г. р., V, 2, 3), отмечает, что все вершилось царским судом, чего строго придерживался Нума. Судя и по истории с Горацием, можно сказать, что вести судебное разбирательство мог не обязательно сам царь, но и назначенная им коллегия дуумвиров (Dionys., I, 26, 5). Все упомянутые здесь сведения наших источников рисуют довольно подробную картину деятельности первых царей в разных сферах управления Римом. Царь взаимодействовал и с сенатом, и с куриатными комициями. Его власть была выборной. Как мы проследили, выборы проходили в народном собрании, но кандидатура царя предлагалась сенатом, равно как и избрание фактически утверждалось им же. Царь же вносил в комиции закон о своей верховной власти. И именно эта lex curiata de imperio как бы подводила черту под процедурой избрания, делала его власть «законной». Цицерон (r. р., II,9,15) говорит, что Ромул нашел себе опору и защиту в сенате. Но можно

246

думать, это утверждение обязано не столько правде, сколько стремлению автора подчеркнуть историческое значение сената для укрепления современного Цицерону сенатского совета. На самом же деле Ромул проявлял значительную самостоятельность. У Плутарха (R., XXVII) и у Диона Кассия (I,15,11) проскальзывает мысль даже о деспотичности первого царя: он не советовался с сенатом, а доводил до его сведения свою волю. Особенно же примечательным оказалось то, что Ромул распределил по собственному усмотрению землю, захваченную у неприятелей, между воинами (toiV stratiwtaiV) и вернул Вейям заложников. С этим Плутарх связывает и исчезновение Ромула, а вернее, его убийство сенаторами, возненавидевшими его за произвол. Эта версия была уже известна и Дионисию (II, 56), и Ливию (I, 16,4), и Цицерону (г. р., II,10,20). Видимо, из глубины веков донеслось эхо важных процессов, протекавших в Риме у истоков его рождения в качестве единой общины. В попытку Ромула оградить себя от контроля сената, утвердить свою власть можно поверить, приняв во внимание то обстоятельство, что он формировал материальную опору своей власти как в виде отряда целеров, так и в виде земельных владений, которыми либо пользовался, либо вообще распоряжался сам. Не случайно его внимание и к воинам. Боеспособная часть войска — это и гарантия существования общины в целом и внушительная сила в руках военачальника, каковым был первый царь. Самовольные наделения землей воинов следует расценить как стремление Ромула отстранить сенат от решения важнейшей задачи в жизни Рима и одновременно не допустить, чтобы воинство составляло ему угрозу, а вмести того сделать его своей опорой. Аналогичным образом вел себя с вооруженной силой и Тулл Гостилий. Что же касается Нумы, то этот мирный правитель не может рассматриваться как антипод тех воинственных царей в том смысле, что и он фактически упрочивал свою власть, пользуясь, однако, иными методами и проявляя себя в иной сфере, чем его предшественник и сменивший его царь. Если рассматривать деятельность Нумы в сакральной области, то сомнений в этом не останется. Античные авторы достаточно подробно и согласно повествуют о религиозных установлениях Нумы, поскольку эта область римской истории считалась особенно важной и тщательно изучалась римлянами, тем более что и устная традиция и письменные памятники, говорящие о сакральной жизни, бережно хранились. Наиболее детальный рассказ содержится у Дионисия Галикарнасского (II,63), который сообщает, что Нума выделил много участков и водрузил алтари и храмы для богов, которые еще оставались без почестей. Иными словами, он упорядочил культы, которые Дионисий подразделяет на 8 разрядов (II,63). К первому относились священнодействия, оставшиеся в ведении курий и осуществлявшиеся курионами; ко второму — фламинами, к третьему — предводителями целеров, к четвертому — авгурами, к пятому — весталками (II,64), к шестому — салиями (II,70), к седьмому — фециалами (II,72), к восьмому — понтификами. Об упорядочении Нумой культов и учреждении их священнодействий сверх

247

того содержатся сведения относительно фламинов — у Цицерона (г р., 11,14,26), Ливия (1,20,1-2) и Плутарха (N., VII); авгуров — у Цицерона (г. р., 11,14,26); весталок — у Цицерона (г. р., 11.14,26) Ливия (1,20,3), Плутарха (N., XII); салиев — у Цицерона (г. р., II, 14, 26), Ливия (I, 20, 4), Плутарха (N., XII); фециалов — у Плутарха (N., XII); понтификов — у Цицерона (г. р., II, 14, 26), Ливия (I, 20, 5 — 6), Плутарха (N., IX). Весь этот единообразный материал из сочинений античных авторов убеждает в том, что при Нуме наряду с культами куриальными появились культы общеримского значения. Это прежде всего культ Весты. Отправление его шло параллельно и в куриях, и в специально воздвигнутом на Форуме между Капитолием и Авентином, как свидетельствует Дионисий (II, 66), круглом, как сообщает Плутарх (N., XI), храме. Как упоминалось, археология подтвердила эти сведения античных писателей. Обслуживание культа было вверено вновь созданной коллегии из четырех весталок (Cic., r. р., II, 14, 26; Dionys., II, 67; Liv., I, 20, 3; Plut., N., X). Их число позволяет думать, что комплектование коллегии дев не было связано с гентильной, т. е. трибо-куриальной организацией, в структуре которой явно прослеживается принцип кратности трем. Принципиальным новшеством стало создание коллегии фециалов. Правда, Цицерон (leg., II, XVII ,31) относит правила объявления войны уже к Туллу Гостилию, что, надо признать, более согласуется с потребностями его правления, Храм Весты на Форуме чем мирного Нумы. У Ливия (I, 32, 5) говорится, что ритуал этот был заимствован у эквикулов Анком Марцием. Но тот же Ливии (1,24,4 — 9), рассказывая о конфликте в правление Тулла между римлянами и альбанцамн, сообщает, что они за-

248

ключили договор, по которому народ, чей представитель окажется победителем в турнире Горациев и Куриациев, станет повелителем народа, представитель которого будет побежден. Этот договор Ливий называет самым древним и передает правила его заключения с участием фециалов. У Варрона (II, V, 86) фециалы связаны со сферой верности, доверия (fides) и договорами (foedus) между народами. Отсюда выявляется широкое поле деятельности фециалов в «международном» плане. И поскольку именно Нуме традиция, донесенная Дионисием (11,75), Ливием (1,21,4) и Плутархом (N., XVI), приписывает воздвижение храма Верности, а сохраненная Плутархом (N., XVI), — и Термина, т. е. обожествленной границе в широком значении этого слова, — можно думать, что уже при втором царе коллегия фециалов в зародышевом состоянии существовала, а при последующих царях ее функции расширились и облеклись в определенные формы. Важно, однако, отметить, что связь коллегии фециалов с родовым устройством также не прослеживается, несмотря на ритуал, красноречиво говоривший о чрезвычайно древних истоках этого института. Прежде всего следует вспомнить обычай ритуального заклания поросенка кремневым ножем (silice saxo — Liv., I, 24, 6), которое совершалось «дежурным» главой исполнительной комиссии, называвшимся pater patratus (Liv., 1,24,6). И этот термин, и кремневый нож нужно, конечно, рассматривать как следы первобытной эпохи, в рамках которой при исполнении аналогичных обрядов главы родовых коллективов регулировали свои отношения с соседями. Тогда этот род деятельности, вероятно, входил в круг полномочий родовых или племенных вождей, в то время как Нума выделил его, поручив исполнять присущие ему обязанности специальным людям. Фламинов при Нуме стало три. Это очень существенное мероприятие. Появилась еще одна коллегия, не зависимая от родового устройства. Нас не должно смущать число «3», потому что оно сопряжено прежде всего с тремя культами общеримского характера, а не с принципом кратности трем. Кроме фламина Юпитера, получившего постоянного жреца, были добавлены фламин Марса и фламин Квирина (Liv., 1,20,3). Этой триаде посвятил специальное исследование французский ученый Ж. Дюмезиль 10. В ней он увидел якобы свойственное индоевропейским народам деление на общественные классы жрецов, воинов и земледельцев, которое в римском варианте, по его мнению, воплотилось соответственно в Рамнах, Тициях и Луцерах. Таким образом, в концепции Дюмезиля выявился отказ от идущего от Г. Б. Нибура представления о том, что трибы Рамнов, Тициев и Луцеров состояли из разных племен, т. е. были этнически разнородными. Против такого вывода Дюмезиля в нашей науке выступил А.И. Немировский [11]. В этом на основании проведенного исследования присоединяемся к А.И. Немировскому и мы, равно как и в положительной оценке того, что Дюмезиль устанавливает связь между религией и социальной

--------------------- [10] Dumezil G. Iuppiter, Mars, Quirinus. Paris, 1941. [11] См.: Немировский А.И. Идеология и культура раннего Рима. Воронеж, 1964, с. 22 — 23.

249
структурой древних народов, в том числе и римлян. Однако в интересующем нас плане важно не столько отметить, что выдвижение Юпитера и Марса в качестве особо почитаемых богов объясняется уровнем социального развития Рима, ступенью военной демократии, на что справедливо обратил внимание А.И. Немировский [12], или военными потребностями и обусловленным ими развитием военной организации в начале царской эпохи, сколько то, что Нуме приписывается обожествление Ромула под именем Квирина (Dionys., II, 63). А.И. Немировский [13], ссылаясь на Цицерона (г. р., II, X, 20), вслед за Г. Виссовой [14] говорит о том, что Ромула стали считать Квирином в конце Республики. Но текст Цицерона не дает достаточных оснований для такого утверждения. Автор трактата делает замечание как раз о том, что сразу же, со слов Прокула Юлия, люди поверили в апофеоз Ромула, благодаря силе его ума и мужества. Сомнения были тогда и в правдивости сообщения Прокула Юлия, о них сказали и Цицерон в указанном пассаже, и Ливий, жившие в конце Республики. А то, что в античной традиции неоднократно прозвучала версия, будто в превращении Ромула в Квирина были заинтересованы патриции, организовавшие его убийство, позволяет полагать, что официальное признание этой идентификации состоялось еще при Нуме. И это очень существенно. Ведь Квирин первоначально был племенным богом сабинян. Он считался прародителем Модия Фабидия (Varro, 11, V, 74; Dionys., II, 48), его имя слышится в названии Квиринала, который признается большинством исследователей населенным сабинами. Почитание латинского по происхождению Ромула в виде сабинского божества всеми римлянами должно было служить идее объединения, идеологически подкрепляло состоявшийся синойкизм. В свете этого и следует оценивать введенных Нумой трех фламинов трех общеримских культов, опять-таки не связанных с троичной родо-племенной структурой древнейшего Рима, а точнее говоря, не представлявших собой отражение этой структуры. Особое значение имеет приписываемое Нуме учреждение коллегии пяти понтификов. Название этой коллегии, как известно, истолковано в связи с обязанностью строить и охранять мосты [15], выводящей ее на сцену международных отношений. О том, как в этом деле разграничивались функции понтификов и фециалов, можно догадываться. Вероятно, коллегия первых, как главная, что хорошо известно по положению ее в эпоху Республики, под руководством царя ведала направлением внешних сношений, фециалы же, как мы видели, — их обрядовой стороной. Не касаясь всех сторон деятельности понтификов, подчеркнем общеримское значение этой коллегии, ее верховенство в сакральных делах Рима, значит, включая гентильные sacra. У Ливия (I, 20, 6) это выражено словами: «omnia publica privataque sacra».
--------------------- [12] См.: там же, с. 102. [13] См.: там же, с. 98. [14] Wissowa G. Religion und Kultus der Römer. München, 1912, S. 155, N. 5. [15] См.: Моммзен Т. История Рима, т. I. М., 1936, с. 162; Немировский А.И. Идеология..., с. 135.

250
Представляется, что в данном случае возможны два толкования: 1) под publica можно понимать общественные священнодействия вообще, т. е. и общеримские, и общие, т. е. куриальные и гентильные; 2) в publica можно видеть только общеримские священнодействия, а в privata лишь часть их, относящуюся к компетенции гентильных групп, составляющих часть общеримского единства. Учитывая господство коллективных форм жизни в раннем Риме, второе толкование кажется предпочтительным. Так называемый храм Весты на Форум Боариум, повторяющий традиционную древнюю форму В сообщениях античных авторов об учреждении понтификальной коллегии имеются еще интересные моменты. По Ливию (I, 20, 5 — 7), Нума выбрал (legit) некоего Марция, сына Марка, понтификом и передал ему описание (или запись) правил совершения священнодействий, а также погребений и объяснений божественных знамений. Согласно Плутарху (N., IX), первым главой понтификов был сам Нума. Из известия Ливия, таким образом, следует, что Нума назначил верховного, или великого понтифика (pontifex maximus), хотя этот термин и не употреблен. Однако уже само по себе назначение его Нумой свидетельствует о подчиненности этого жреца непосредственно царю. Во всяком случае, оба варианта традиции создают впечатление тесной связи коллегии понтификов непосредственно с царем; а не с какими иными элементами управления Римом. Эти наблюдения позволяют нам согласиться с А.И. Немировским [16], что контроль за внешними связя-
--------------------- [16] См.: Немировский А.И. Идеология..., с. 135.

251
ми общины создавал особую близость царя и коллегии понтификов, и уже отсюда можно сделать вывод о появлении известной самостоятельности Нумы в области международной политики относительно сената и комиций. Дионисий (II, 73) выделяет еще одну важную черту, характеризующую положение понтификов: при смерти одного из них коллегия пополняется за счет достойного, выбранного самими понтификами, а не народом. Обычай этот, разумеется, не новый. Он свойствен и другим более древним жреческим коллегиям, как например, Арвальских братьев, или салиев, которые, по преданию, также были организованы Нумой. Однако в коллегии понтификов, видимо, отсутствовал принцип «братства». Не останавливаясь подробно на других мероприятиях Нумы, связанных с учреждением понтификата, нельзя не сказать об их обязанности хранить царский архив. В очень содержательной книге Э. Перуцци «Le lettere», составляющей второй том его «Происхождения Рима» [17], приведены заслуживающие внимания соображения о знакомстве Лация, в том числе и Рима VIII в. до н. э., с греческой письменностью и дополнительные аргументы в пользу происхождения латинского алфавита от греческого. Развивая этот тезис, Э. Перуцци подробно исследует сообщения античных авторов о книгах Нумы, найденных, согласно Ливию, в 181 г. до н. э. Открытие этих документов справедливо оценивается Э. Перуцци как достоверный исторический факт и потому, что о нем говорят наиболее древние из писавших по латыни анналистов, и потому, что сенатское постановление о судьбе этих книг читал в изложении Валерия Анциата двумя с половиной веками позже Плиний Старший. То, что античные авторы пишут о находке и о самих libri Нумы более или менее согласно и одновременно отмечая примечательное, — каждый со своей точки зрения (Кассия Гемину, например, поражает сохранность книг, Ливия интересует политическая борьба, развернувшаяся вокруг находки, Варрона занимает их религиозное содержание и т. д.), — позволяет Э. Перуцци составить о них и их значении довольно полное представление. Он пытается определить вид и содержание книг Нумы. Одни источники говорят, что, по крайней мере, некоторые из них заключали в себе пифагорейскую философию (Кальпурний Пизон и Валерий Анциат. Но Цицерон, Ливий, Дионисий и Плутарх отрицали «пифагореизм» Нумы), другие — «понтификальное право», «доктрину Нумы», его «декреты» (Ливий, Дионисий). Одна часть книг, согласно традиции, была на греческом языке, а вторая — на латинском. Э. Перуцци обращает внимание на то, что греческие книги по решению сената, видимо, под давлением партии Катона, были сожжены, латинские же сохранялись с великим усердием понтификами, которым они были переданы. Он считает далее нужным отметить, что libri написаны на папирусе, который, за редким исключением, в Италии не растет. В римской древности пользовались для письма лубом (liber), часто употребляли кору, особенно липы, из ко-
--------------------- [17] Peruzzi Е. Origini di Roma, v. II. Bologna, 1973. (См. особенно с. 107, 123, 137 — 138, 152, 167).

252

торой изготовляли таблички, пригодные и для других целей. Латинское слово «codex» (caudex), т. е. деревянный обрубок в значении «деревянная дощечка для письма» (как и герм. bokiz, готское bokos, староангл. bec, старонемец, buoh>Buch), ясно подтверждает эту практику, причем чаще всего оно употреблялось, как и указанные германские слова, в pluralis — codices. Имеются сведения и о том, что писали на пальмовых листьях (традиция о кумской Сивилле), на полотне и воске, а государственные акты — на свинце. Однако все это, по мнению Перуцци, не противоречит подлинности сведений о папирусных libri Нумы. Ведь папирус, экзотический и дорогой материал, не будучи в массовом обиходе, тем не менее мог применяться для документов особой важности. В Риме VIII в. до н. э. его уже должны были знать от италийских греков, торговавших с Египтом. Известие же Варрона о том, что Италия узнала папирус лишь в IV в. до н. э., может быть объяснено тем, что сократившиеся контакты этрусков и Лация с греческим миром прекратили на время импорт этого материала, который возобновился лишь в IV в. до н. э. Пытаясь уточнить содержание латинских книг Нумы, Э. Перуцци пишет, что часть их заключала религиозные установления, а другая — административные реформы. Понять же эти реформы можно, лишь учитывая аграрные отношения в Лации. В книгах Нумы, по мнению Перуцци, были зафиксированы его, царские законы. В частности, при сопоставлении данных Дионисия, Феста и Плутарха, касающихся установления священнодействий Термину, выясняется, как говорит Перуцци, введение земельного кадастра, что преследовало фискальные цели. Этот вывод, исходя из наших представлений об аграрных отношениях того времени, кажется нам модернизирующим эпоху Нумы. Но то, что в его книгах нашло отражение урегулирование землевладельческих порядков, вряд ли может быть оспорено. Значит, письмена второго царя включали в себя не только сакральные установления, но и постановления светского характера. В связи с рассматриваемым здесь вопросом важно отметить замечание Перуцци о том, что записи Нумы составили ядро понтификальных книг. И поскольку Нума поручил понтификам хранить данные им предписания разнообразного содержания, можно, действительно, считать организацию понтификов не обычной жреческой коллегией, а полусакральным, полусветским органом при царе, отражающим потребности образующейся Римской гражданской общины. Что касается 12 салиев (Liv., I,20,4; Dionys., II,70), то эта коллегия первоначально должна была состоять из жителей montes, поскольку позднее при Тулле Гостилии она была увеличена еще на 12 человек за счет поселенцев холмов — colles (Dionys., II, 70; Liv., I, 27, 7). И действительно, на протяжении римской истории существовали Salii Palatini и Salii Collini (Serv., Aen., 8,285). Римские салии не были единственными в Италии (Isid., 18,50). Они существовали в Этрурии, в латинских городах Тибуре, Тускуле и Лавинии, причем в этих последних, согласно комментатору Вергилия — Сервию, еще до того, как эта коллегия появилась в Риме (Serv., Aen., 8, 285; Fest., Salios).

253

О глубокой древности бытования салиев в Италии можно судить и опираясь на лингвистический анализ их ритуальных стихов, незначительные фрагменты которых сохранились. В этой связи упомянем о труде Перуцци, посвященном культурным аспектам древнейшего Лация [18]. Э. Перуцци обращает внимание на то, что у Феста содержится объяснение выражения, встречающегося в песнях римских салиев, — pilumnoe poploe: так называли римлян либо оттого, что они обычно пользовались дротиками (pills), либо потому, что они преимущественно гонят, отбивают (pellunt) своих врагов. Однако на основании формы, по его мнению, это выражение должно относиться не к архаическому латинскому, а к сабинскому языку, в латинском варианте ему должна соответствовать формула pilleato populo. В книге доказана принадлежность «pilumnoe» очень древнему слою языка римлян, включавших и латинян, и сабинов. Это слово в именительном падеже — pilumnus — входит в группу немногих слов на -umno-. Э. Перуцци указывает на археологический материал, подтверждающий знакомство древнейшего Лация, т. е. I фазы лациальной культуры, с такой архитектурной деталью, как колонна (columna), а именно на урну-хижину из Кампофатторе из района Альбанских гор. Урна, как известно. имитировала жилые дома. По маленькой модели можно представить себе дома или хижины с портиком из четырех грубых веретенообразных колонн, как бы обвитых лентой. Наличие этих колонн подводит базу под древность слова columna, подкрепляет вывод о древности слов на -umno- в языке римлян начала царского времени, в том числе и слова pilumnoe. При этом, замечает ученый, некоторые слова с «ое» пришли в латинский из сабинского языка. Принимая эти соображения Перуцци, добавим еще, что и второе слово рассматриваемого выражения из песни салиев (pilumnoe poploe) относится к древнейшему слою латинского языка. Это было отмечено П. Каталано [19], который исследовал термины, обозначавшие римский народ в разных аспектах этого исторического явления в различные исторические эпохи. На основе эпиграфических данных он убедительно показал, что форма populus утвердилась лишь в середине II в. до н. э., пройдя длительный путь развития от poplos: poplos>popolos>populus. Таким образом, можно констатировать глубокую древность как песен салиев, так и самой их коллегии в Риме. Другой пассаж Феста также показывает, что в Риме имели хождение сабинские слова. В его словаре термин «vernae» определяется как сабинский помпилиевой эпохи. По свидетельству Плутарха (N., XVII), в эпоху Нумы различие между альбанскими уроженцами и сабинами в Риме еще отчетливо ощущалось, так что царь даже создание ремесленных коллегий подчинил задаче смешения людей, чувствовавших себя одни — римлянами, а другие — сабинами. Античные авторы показывают, что Нума стремился преодолеть имеющиеся различия. Его деятельность в этом направлении привела к тому, что все

--------------------- [18] Peruzzi Е. Aspetti cultural! del Lazio primitivo. Firenze, 1978. [19] Catalano P. Populus Romanus Quirites. Torino, 1974, p. 97.

254

жители Рима, по крайней мере официально, стали называться римлянами. Во всяком случае, в надписи на саркофаге, согласно традиции, Нума назван rex Romanorum. Перечисленные данные дают Перуцци право заключить, что в песне салиев в словах «pilumnoe poploe» выражалась совокупность всех римлян, а не одна из этнических групп, входивших в их состав. Принимая во внимание интересные наблюдения Перуцци, следует признать, что и учреждение коллегии салиев, несмотря на ее архаический характер, стоит в ряду мероприятий Нумы, с одной стороны, ориентированных на создание единой общины, а с другой, — отражающих этот процесс.