лагать, что он хотел добиться таким способом временного разрыва вражеского фронта, то мы сталкиваемся здесь с таким поразительным умением предвидеть действия противника, подобного которому не найти во всей мировой военной истории.

«АЗИАТСКОЕ ЦАРСТВО»

За победой, как обычно, последовали торжественные погребения и жертвоприношения, раздача наград и отличий. Добыча, захваченная в Арбелах, была богатой. Александр, который немало был обязан твердости греческих воинов, еще раз настойчиво подчеркнул свою победу в этой панэллинской «войне отмщения». Как гегемон и стратег-автократор, он упразднил в Элладе все тирании, дотоле поддерживавшиеся Антипатром. Жителям Платей он пообещал вновь отстроить их город, который так храбро боролся когда-то против заклятого врага. Даже Кротон получил некоторую часть добычи за то, что один из граждан этого города на собственные средства прислал некогда триеру* для войны против персов. Различным греческим святилищам, как, например, храму Афины в Линде, были принесены дары.
Особенный интерес вызывает сообщение о том, что Александра после битвы при Гавгамелах провозгласили «царем Азии». Это могло быть сделано только македонским войсковым собранием, что придавало ему значение государственно-правового акта [7].
Термин «царство Азии» входил сначала в титулатуру великих царей Ахеменидов. Первоначально персы не были знакомы с географическим понятием «Азия», поскольку оно греческого происхождения. Царская титулатура обычно включала слова «Великий царь», «царь царей», «царь земель», а также в различных вариациях «царь обширной земли» (или «царь этой земли», «царь этой обширной земли», «царь этой большой и обширной земли»). Однако в своих дипломатических сношениях с эллинами Ахемениды не только познакомились со словом «Азия», но и сами стали употреблять его. Так, в 386 г. до н. э. они потребовали от греков весь Малоазийский полуостров, по всей видимости основываясь на том, что он относится к Азии, к их «Азиатскому царству». Поэтому, вероятно, они называли себя «царями Азии», чем хотели сказать, что во всем мире, за исключением Европы, они были «Великими царями», «царями всех земель» и т. д. В глазах эллинов границы «Азии» все еще оставались нечеткими, так как, по старой географической терминологии, она охватывала и Ливию (т. е. Африку), а по еще более поздней, этот континент в ее состав не входил. Этим объясняется и то обстоятельство, что персы господствовали в части Африки, но отнюдь не на всем Африканском континенте.
Александр уже в первом своем письме к Дарию, в 333 г. до н. э., требовал признания себя «владыкой всей Азии». При этом слово «вла-

дыка» звучит здесь еще категоричнее и безусловнее, чем «царь». Кроме того, он уже тогда делал сильный акцент на словах «всей Азии». Таким образом, Александр требовал, по всей видимости, господства над всем Персидским царством, а сверх того — и над всей Азией, а может быть, и Африканским континентом. Он обосновывал свои притязания победами в сражениях, которые расценивал как божественный помысел и соизволение богов. К этому впоследствии присоединилось обещанное его «отцом Аммоном» мировое господство. И, наконец, притязания его были обоснованы еще третьим обстоятельством — провозглашением македонским войсковым собранием Александра «царем Азии».
Его прерогативой всегда было торжественное провозглашение каждого нового македонского царя. Таким же образом пятью годами раньше был провозглашен и сам Александр. Теперь же войсковое собрание, вероятно опьяненное своей властью и только что одержанной победой, присоединило к его титулу новый — «царь Азии»,— дарованный ему победоносной и уже оторвавшейся от своей родины македонской армией. Что это могло означать?
Мы уже говорили выше, что старомакедонские военачальники Филиппа отрицательно относились к безграничной жажде завоеваний и неудержимому стремлению Александра к титулу Великого царя. Уже тогда мы намекали, что его стремление стать «отцом воинов» диктовалось не только велением сердца, но и намерением завоевать расположение войскового собрания, состоявшего преимущественно из крестьян и пастухов, всегда более тесно связанных с царем, чем со знатью. При необходимости эти пастухи и крестьяне могли составить противовес неблагожелательно настроенным к Александру военачальникам и знати.
После битвы при Гавгамелах войсковое собрание поддержало Александра, не считаясь с оппозиционными настроениями знати. Царю не составило особого труда внушить своим товарищам по походу желательные для него мысли. В действительности же воины бездумно отступили от своего основного правила: они отказались от включения азиатских завоеваний в состав македонской территории и признали «Азиатское государство» и «Азиатское царство» Александра не зависящими от Македонии. Кроме того, они объявили себя готовыми ко всем войнам, которые еще предстояло вести для завоевания этого «Азиатского царства». Если бы Александр захотел, он мог бы с этой минуты включить в свои завоевательные планы Индию или даже всю Африку. От него зависело, насколько он захочет расширить щедро дарованный ему воинами титул.
Итак, войсковое собрание, провозгласив Александра «царем Азии», так же слепо подчинилось желаниям Александра, как вскоре и его действиям, направленным против Филоты и убитого Александром Клита. С помощью войскового собрания Александр в последующие четыре года полностью подавил сопротивление командных лиц. Только в Индии и на обратном пути из Индии воинам стало по-настоящему ясно, что за решение они приняли в своем упоении победой. Тогда в Описе они взбунтовались. В дальнейшем мы покажем,

как «царь Азии», перестав нуждаться в своих македонских отрядах, отослал на родину из Описа тех самых людей, которые в Гавгамелах были так покорны его воле. В этом смысле государственная акция, совершенная в Гавгамелах, свела на нет независимость македонской армии, верной и преданной Александру.

В СТОЛИЦАХ ГОСУДАРСТВА

После того как Дарий с большей частью своего войска отступил в Мидию, создалось положение, аналогичное тому, какое сложилось после победы под Иссом. Александр отказался от преследования Великого царя, а обратился к делам, которые он считал в тот момент более важными. Если после Исса это были завоевания Финикии и Египта, то теперь его привлекали центры империи — славный Вавилон и в первую очередь Сузы — главная резиденция и сокровищница Ахеменидов.
Александр тотчас же выслал туда своих полномочных лиц — разумеется, под охраной нескольких эскадронов всадников. У него еще было достаточно сил если не для завоевания города, то для управления им. Произвела ли на персов впечатление его победа или трусость Дария, сказать трудно, но, во всяком случае, Сузы сдались сразу. Предполагали даже, что сам Великий царь распорядился о передаче Александру города и его сокровищ.
Александру и главным силам армии пришлось покинуть Арбелы быстрее, чем предполагалось, так как началась эпидемия. Он переправился через Малый Зад и двинулся в район Киркука, богатый нефтью. Царя заинтересовали опыты, которые ему показали. Конец забавам положил эпизод, когда смотритель ванн, большой «шутник», вымазал одного из мальчиков-прислужников нефтью и поджег. С большим трудом удалось сохранить несчастному жизнь [8].
Войско все ближе подходило к Вавилону. Александр был готов к сопротивлению, однако вскоре выяснилось, что Мазей, народ и жрецы больше думали о торжественном приеме противника, чем о битве с ним. Войско Александра шло еще принятым на боевом марше строем, когда Мазей вместе со своими сыновьями приблизился, чтобы присягнуть повелителю. Для Александра это было большим успехом, так как он теперь сам жаждал умиротворения. Кроме того, присяга персов означала не что иное, как признание его «царем Азии» и «Великим царем».
Когда Александр достиг священного Вавилона, у него создалось впечатление, что Восток открывает ему свои объятия. Праздничные толпы стремились навстречу войску, люди взобрались на стены и крыши города, готовые приветствовать нового царя. Цветы и венки украшали улицу, по которой войско вступило в город, у серебряных алтарей горел священный огонь и курился фимиам, звучали хоры жрецов. Халдейские жрецы вышли навстречу Александру и поднесли ему дары, а комендант крепости прославлял его так, словно он был победителем милостью Ахурамазды. Александр как триумфатор

въехал в город на своей колеснице. Толпы народа устремились навстречу, а когда войско вошло в город, последовали за ним черев огромные ворота Иштар по самой красивой улице к величественной царской резиденции [9].
Македоняне видели немало городов, но ни один из них не мог сравниться с Вавилоном. Этот восточный город, свидетель величия Вавилона времен Навуходоносора, был овеян традициями былой славы и старинной культуры. Подобно Риму, возвышался этот вечный город Востока. Мощь стен, окружавших его, необозримый лабиринт царского дворца, роскошь святилищ и храмов, могучие причалы и мост через Евфрат, знаменитые висячие сады, кирпичная громада ступенчатой башни Этеменанки * — все это вызывало изумление пришельцев и делало в их глазах Вавилон городом-чудом. При персах многие здания были заброшены, некоторые из храмов разрушены Ксерксом и именно поэтому производили особенно сильное впечатление: перестав быть действующими, они словно возвышались над временем,
В этой высококультурной стране и ее столице Александр вел себя совершенно так же, как в Египте. Прежде всего он отдал дань местным обычаям и древней культуре, а затем заставил жителей чтить себя как освободителя и наследника местных царей. И здесь, как в Египте, он привлек на свою сторону жречество и получил от него новые титулы. На берегах Евфрата халдеи со своими святилищами в принадлежащими им землями создали своего рода теократическое государство. Александр пообещал им восстановить разрушенные персами храмы, в первую очередь Этеменанки [10]. По их указанию он совершил царские жертвоприношения. Благодаря этому Александр в нарушение обычая, еще до весны, когда праздновался Новый год, был провозглашен правителем Вавилона. Раньше, местные правители только на этом празднике могли «прикоснуться к рукам Мардука», чтобы узаконить свою власть. Теперь Александр стал называться, как некогда Навуходоносор, «царем Всего», «царем четырех стран света», т. е. был объявлен, как он того и желал, властителем мира. В этом он усмотрел подтверждение — правда, пока лишь местное — полученного им от Аммона предсказания о владычестве над миром. Только божеских почестей не получил Александр в Вавилоне, ибо в те времена в Передней Азии традиция хотя и приписывала царям божескую мощь, но никогда не отождествляла их с богами. Однако и этого хватало для поддержания абсолютного авторитета Александра. Со стороны азиатов он не нуждался в божеских почестях.
Организацию административной власти Александр тоже проводил по египетскому образцу. Управление было полностью децентрализовано. Царь предоставил лицу восточного происхождения право осуществлять гражданское управление, дав ему титул сатрапа. Однако таким правителем не стал никто из вавилонян; сатрапом Вавилона Александр сделал перса Мазея. Он стал теперь назначать на высшие должности перешедших на его сторону персов и использо-

вать их так же, как это делал Дарий. Из этого видно, что македонянин действительно почувствовал себя Великим царем и стал с доверием относиться к тем персам, которые были к нему расположены, приравнивая их к македонянам и видя в них опору и поддержку своей власти на Востоке. Вместо прежнего лозунга македонян — освобождения от персидского гнета — теперь была выдвинута идея о совместном господстве македонян и персов на Востоке. Александр пошел еще дальше — назначил сатрапом Сирии Бесса (по всей видимости, перса); сатрапом Армении, которую еще предстояло завоевать, был назначен тоже перс Мифрен, некогда сдавший царю крепость в Сардах [11]. Мазей же был помимо этого удостоен совершенно особой чести: он сохранил право, которого были теперь лишены все остальные сатрапы, а именно чеканить собственную монету.
Так же как и в Египте, сбор налогов и управление войском были отделены от управления гражданскими делами. К Бессу, Мифрену и Мазею был приставлен македонянин, который распоряжался войсками, стоявшими в провинции. Царский дворец в Вавилоне вообще не был подвластен сатрапу; им управлял комендант города. Он имел в своем распоряжении не только обычных наемников, но и 700 македонских фалангистов-ветеранов. Это было нечто дотоле неслыханное, знак того, какое большое значение царь придавал управлению этим городом. Для сбора налогов тоже был назначен македонянин, в отличие от Египта. Царь в значительной мере препоручил управление Египтом грекам, Вавилония же и Запад были предоставлены прежде всего македонянам.
Более месяца Александр отдыхал и наслаждался властью в Вавилоне. Его войска, как обычно, пользовались гостеприимством и соблазнами «распутного города». Позднее воины рассказывали много забавного о проделках вавилонского полусвета [12]. Было, по-видимому, начало декабря, когда войско снялось и после двадцатидневного марша и длительного привала в Ситтакене достигло второго крупного центра Вавилонии — Суз. Тамошний сатрап выслал навстречу царю своего сына и был милостиво оставлен на своем посту. К нему также был приставлен македонский стратег. Комендантом крепости был назначен один из приближенных Александра, под командой которого осталась тысяча македонских ветеранов. Столь большие предосторожности объясняются тем, что в Сузах находилась значительная часть государственной казны. Огромные количества драгоценного металла освобождали теперь Александра от всяких финансовых забот. Вполне естественно, что он мог доверять такие богатства только своим соотечественникам.
В Сузах Александр провел символическую церемонию — воссел на трон Ахеменидов [13]. Тем самым он закрепил свое право, притязание на которое выразил, бросив некогда копье на азиатский берег Геллеспонта. Здесь были также захвачены бесчисленные сокровища дворца, среди которых находилось и немало предметов из добычи, завоеванной персами во время греко-персидских войн. Статуи Гармодия и Аристогитона, похищенные некогда из Афин, Александр немедленно отослал обратно. В Сузах Александр оставил семью Дария

и его свиту, которые попали в его руки в Дамаске. Он послал Мевеса в Левант, поручив ему сменить управляющего финансами в этой области. Менее получил большие суммы денег, с помощью которых должен был оказывать поддержку Антипатру в его войне со Спартой.
Александр имел возможность оставлять повсюду большие войска. Это было связано с тем, что пришли наконец подкрепления под командованием Аминты. По всей вероятности, первые колонны присоединились к войскам Александра уже в момент выступления из Вавилона, а остальные подошли во время похода и вступили в Сузы. В общей сложности эти подкрепления составляли примерно 15 000 человек: сюда входили македоняне (около половины), фракийцы и греческие наемники. Благодаря включению в армию этих подкреплений, Александр смог ввести в македонских подразделениях некоторые организационные нововведения. В частности, в фаланге были не только пополнены имевшиеся полки, но и создан еще новый, седьмой полк [14].
Проведя переформирование, можно было продолжать поход. Александр начал его особенно уверенно. Он всегда считал себя исключительно талантливым, чувствовал превосходство своей армии и ее отдельных подразделений, не сомневался в ее инженерном искусстве и технике. Но с юных лет он привык видеть свою кассу почти всегда пустой, а теперь представлял самую могущественную в финансовом отношении державу мира. Кроме того, большая часть принадлежавшего ему золота и серебра была в любую минуту в его полном распоряжении.
Вступая в Перейду, Александр с большим облегчением узнал о победе, одержанной Антипатром в конце лета 331 г. до н. э. под Мегалополем над энергичным царем Спарты Агисом III. С этой победой рушились планы врагов воспользоваться победоносным маршем Александра на Восток, чтобы нанести удар на Западе.

КОНЕЦ «ВОЙНЫ ОТМЩЕНИЯ»

Персида — самая высокогорная область Ирана. Подобно крепости, она ограждена со всех сторон горами, которые кое-где переходят в мощные цепи высотой более 5000 метров. Даже широкие равнины в промежутках между отдельными вершинами лежат на высотах свыше 1500 метров. Ни одна из долин не достигает уровня моря. В Персиде совсем нет плавных спусков и все дороги идут только во горным перевалам.
Здесь обитало племя, которое более чем за двести лет до похода Александра добилось гегемонии в Иране, на Переднем Востоке и притязало на власть во всем мире. В те времена персы пытались, захватив Афины, добиться победы над Западом; теперь, чтобы закончить «войну отмщения», Александру следовало занять Персеполь.
Но и помимо этих панэллинских целей военная ситуация требовала наступления на укрепленную самой природой самую сильную и населенную твердыню Ирана. Столицы Персиды манили такими же богатыми, как в Сузах, сокровищницами; привлекала и моральная

сторона завоевания: покорение исконной земли персов должно было подорвать сопротивление всего Ирана. О Дарии, правда, было известно, что он находится в Мидии, в Экбатанах. Тем не менее, а может быть, именно поэтому следовало рассчитывать на отчаянное сопротивление. И действительно, Персия еще раз продемонстрировала величайшие образцы своего мужества.
По пути в Перейду предстояло прежде всего покорить горное племя уксиев. Из-за инертности персидских властей эти горцы, жившие в самом центре Персидского государства, не только остались полностью независимыми, но иногда осмеливались требовать дань (и даже получали ее) с самого Великого царя, когда ему случалось двигаться по дороге из Суз в Персеполь. Теперь эти глупцы полагали, что они смогут так же обойтись и с Александром. Царь еще раз продемонстрировал свое искусство в ведении горной войны со всеми ее хитростями и неожиданностями. Он так жестоко расправлялся с дерзкими горцами, что матери Дария, с мнением которой Александр всегда считался, пришлось просить царя сжалиться над ними. Наконец Александр оказался на границе Персиды. Пармениона, обоз и греков он послал по зимней дороге, которая вела к столице, образуя дугу в южном направлении. Сам же царь отправился со своими македонянами по более короткой, летней дороге, пролегавшей через горы. Он знал, что в январе на склонах будет меньше снега, чем в долинах и на перевалах.
В Персиде войсками командовал выросший в Македонии Ариобарзан. Он знал силы противника, но рассчитывал на свою военную смекалку. Ариобарзан построил укрепления на главном перевале и занял высоты по обе стороны долины. Таким образом, он приготовил македонянам настоящую ловушку. Когда Александр пытался форсировать эту долину, на его войско обрушились сверху горы камней и обломки скал. От этого не защищали щиты, здесь невозможно было организовать никакого сопротивления. Македоняне несли большие потери. Им не оставалось ничего иного, как отступить, более того, позорно бежать, бросив убитых. На карту были поставлены ореол непобедимости Александра, его слава, которая уже сама по себе обычно внушала величайший страх врагам. Однако персы упустили возможность закрепить победу. Они думали лишь об обороне и пренебрегли возможностью напасть на Александра с тыла, удержать его в той ловушке, в которую он попал, и там уничтожить.
Вырвавшись из западни, Александр тотчас предпринял попытку исправить Свою ошибку. Взяв в проводники пастухов, царь отважился по безвестной горной тропинке двинуться в обход врага. Вместе с большей частью войска, не обращая внимания на мороз, утопая в снегу, Александр пробирался ночами. Это был отчаянный шаг, даже если Александр верил, что проводники не предадут его. Пусть это был самый рискованный из всех его походов, но и он увенчался успехом. Войско Александра совершенно внезапно оказалось в тылу врага, и напуганные персы сдались без сопротивления. Александр не был склонен к милости.
В беспредельном гневе царь велел перебить всех, кто попадется

ему в руки. Ариобарзан и несколько его приверженцев бежали в горы. Царь считал, что слухи о его жестокости предпочтительнее разговоров о его доброте.
Этот эпизод, так же как и поведение царя в Персеполе, доказывает, насколько важно было для Александра с самого начала устрашить иранцев. Персеполь царь захватил после нескольких быстрых переходов, в его руках оказались все царские дворцы. Местный персидский правитель завоевал благосклонность царя тем, что передал Александру все имущество. Тем же, кто пытался разграбить дворцы до прихода Александра, пришлось теперь за это расплачиваться. Царь отдал город на разграбление своим воинам. Казалось, что великолепные дворцы, возвышающиеся на террасах, и царские гробницы, вырубленные высоко в горах, с печалью взирают на это поругание, подобно тому как некогда Акрополь смотрел на разрушенные Афины.
То, что Александр дал волю своему гневу, объясняется не только его стремлением отомстить и проучить персов. Персеполь в отличие от Вавилона и Суз не нужен был Александру в его будущем государстве. Во времена персидского господства этот город вел паразитическое существование: жил не для империи, а для самого себя. Не задумал ли, кроме того, Александр показать всему миру на примере Персеполя, что население может рассчитывать на его милость только после того, как будет покончено со всякого рода привилегиями?
Среди драконовских мер, предпринятых Александром, надо назвать также и вызвавший много споров поджог дворца в Персеполе [15]. По официальной версии, приведенной Птолемеем, существовал хорошо обдуманный план завершить «войну отмщения» каким-либо символическим актом. Клитарх и многие другие авторы рассказывают об этом иначе: пожар якобы произошел во время одной из пьяных пирушек, на которую сподвижники Александра привели своих гетер. Одна из них, прекрасная и остроумная Таис, не утратила своего красноречия даже в присутствии Александра. Именно она якобы внушила опьяневшим участникам пира — возможно, просто в шутку — мысль отомстить персам поджогом дворца в их столице. Александр, сразу же усмотрев возможность превратить это в символ отмщения, принял предложение Таис и тотчас привел его в исполнение. Участники пира повскакали с мест и в вакхическом порыве бросились к дворцу. Сам царь поджег факелом пурпурные занавеси и ковры. Вскоре запылали кедровые перекрытия здания. Когда пламя, быстро распространяясь, стало охватывать один дворец за другим, Александр распорядился погасить пожар, но сделать это было уже невозможно. Современные археологи обнаружили следы этого пожара. Вся дворцовая утварь была, однако, заранее убрана, и можно подозревать, что поджог был предварительно запланирован и лишь облечен в форму импровизированного буйства [16].
Запланирован ли этот пожар заранее или возник спонтанно, во всяком случае, он был грандиозен, почти символичен и завершил собой целую эпоху. Этим актом Александр мстил не только за греков, но и за египтян, вавилонян, за все подвластные персам народы и даже за самих иранцев. Этот эпизод как бы подвел итоговую черту под

всем прошлым. Скоро, считал Александр, должно было наступить время, когда уже не будет ни побежденных, ни ненависти, ни мести. Теперь в последний раз эти чувства проявились во всей их торжествующей и безоглядной ярости. Была отдана дань и воспоминаниям р персидских войнах, и реваншистским устремлениям греков, и панэллинским настроениям. Александр увлекался этими идеями лишь до тех пор, пока это отвечало его планам. Теперь из этих идей было извлечено все, на что он мог рассчитывать: больше они ему были не нужны и стали ему помехой. Мы видим, что Александр отказался от старых идей так же легко, как отказываются от платья, когда оно становится слишком узким. Еще вчера мысль о мести заставляла лихорадочно биться его пульс; завтра она уже не будет для него ничего означать, словно ее никогда и не было.
Но, стремясь к умиротворению, царь хотел освободиться не только от идеи мести. Он отказывался и от панэллинской войны, а в конечном счете даже от панэллинской гегемонии и привилегий. Со всем этим мы еще встретимся позднее [17].
В Персиде Александр пробыл с января по май. Он снова поручил гражданское управление одному из местных чиновников, а командование войском и управление Персеполем — македонянам. Здесь Александр оставил значительный контингент македонского войска. В апреле царь провел успешные операции против горных племен, невзирая на холод, снег и бурные горные потоки. Сатрап соседней Кармании уведомил его о своей покорности и был утвержден в прежней должности. Здесь Александру также досталась богатая добыча в виде слитков благородных металлов, которая даже превысила взятую в Сузах. Больше всего взяли в Персеполе, но и в Пасаргадах добыча оказалась весьма значительной. С этой второй царской резиденцией Александр поступил более милостиво. Ведь этот город основан великим Киром, и здесь находилась его могила. Александр, по всей видимости, еще в юности читая «Киропедию», проникся глубокой симпатией к столь родственному ему великому правителю. Он посетил эту замечательную своей скромностью и простотой усыпальницу и распорядился об уходе за ней [18].
Покидая персидские резиденции, Александр рассчитывал, что Дарий, готовый к битве, встретит его в Мидии. По пути туда он захватил Паретакену и назначил сына сатрапа из Суз помощником наместника этого города. На расстоянии нескольких дневных переходов от индийской столицы Экбатаны Александр узнал, что Великий царь со всем своим войском отступает к востоку. Таким образом, и этот последний центр Персидской державы достался ему без боя.
Александр формально завершил греческую войну. Он распустил контингента Коринфского союза, отправил домой даже фессалийских всадников и отказался от своего титула стратега-автократора. Цель панэллинского похода была достигнута — месть осуществлена. Персидское царство уничтожено, сам Александр стал царем Азии. Помимо жалованья царь вручил воинам денежные награды. Александр позаботился также об обеспечении тех, кто возвращался домой. Теперь воины из числа отпущенных, но желавшие по-прежнему уча-

ствовать в походе Александра включались в подразделения наемников. Такие добровольцы — а их было немало,— как и остальные наемники, непосредственно подчинялись Александру и не были зависимы ни от правительства своей родины, ни от Коринфского союза. У Александра осталось также много фессалийцев.
Как уже упоминалось, зимой поступили первые сообщения о победе Антипатра над Спартой. Александр чувствовал себя в Элладе достаточно уверенно и греческие контингенты не были ему нужны даже в качестве заложников.
Какие только надежды не возлагались в греческих кругах на Персидскую войну. И вот теперь все закончилось. Греки обрели величие в постоянной борьбе с огромным Персидским царством. Не ощутили ли они вдруг некоторую пустоту, не стала ли их жизнь обыденной? Не стал ли бесполезным Коринфский союз? Одно было несомненно: начиналась новая эра, характеризующаяся более глубокими изменениями, чем те, Которые грекам приходилось переживать когда-либо ранее.

В ЭКБАТАНАХ

Ни в Месопотамии, ни в Западном Иране Александр не основал ни единого значительного города. Он встретил здесь уже сформированные центры, которые ему были нужны как опорные пункты новой торговли и нового образа жизни. Персеполю при этом пришлось плохо, но к Сузам и Вавилону Александр отнесся дружески. Царь считал, что центром Среднего Востока станут Экбатаны. Здесь, а не в Вавилоне должны были находиться резиденции Пармениона и Гарпала. Вероятно, царь уже в это время имел в виду завоевание всего Персидского царства. Ведь только при этом условии он мог сделать центром своего тыла Экбатаны, расположенные так далеко на Востоке.
Как мы уже говорили, Гарпал бежал из Киликии. Александр, однако, сумел уговорить друга своей юности вернуться и снова доверил ему войсковую казну. Гарпалу предстояло принять в Экбатанах руководство основанным здесь четвертым финансовым управлением. В него вошли только что завоеванные провинции — Месопотамия, Сузиана и Иран. Управление должно было заботиться, так же как и подобные учреждения в Леванте, Малой Азии и, вероятно, в Египте, о снабжении войска и вообще о всех видах связи в государстве. Таким образом, эти управления должны были заниматься не только финансами, но и средствами связи [19]. Для операций Александра на Востоке Экбатаны стали превосходным опорным пунктом в тылу. Все распоряжения царя доходили в первую очередь до Гарпала, что было связано с большой ответственностью, но вместе с тем давало последнему и большую власть. Однако широко распространенное мнение о том, что Гарпал осуществлял надзор за всеми финансовыми управлениями и был даже своего рода министром финансов, совершенно бездоказательно. Вероятно, значение Гарпала было выше, чем его коллег,

только благодаря тому, что именно в его области находились все персидские хранилища драгоценных металлов. На него был возложен надзор за этими сокровищницами и, более того, право их использования. Поэтому полномочия Гарпала превосходили полномочия западных финансовых управителей.
У Александра были широкие планы относительно персидских сокровищ. Он не собирался оставлять их в хранилищах, а хотел отчеканить из них монету и пустить ее в обращение, чтобы оживить таким образом всю экономику. Для выполнения этой важной задачи Гарпал весьма подходил. Он и должен был осуществить ее в Экбатанах.
Относительно количества захваченных Александром драгоценных металлов мы располагаем многочисленными, но противоречивыми сведениями. Для Суз эти данные колеблются между 40000 и 50000 талантов, Персеполь, по сведениям Клитарха, дал даже 120 000, Пасаргады — 6000. У Гарпала в Экбатанах скопилось 180 000. Доставка золота из Персиды в Мидию потребовала большого количества транспорта. По всей вероятности, часть добычи из Суз была также переправлена в Экбатаны. Однако большая часть того, что находилось в Сузах, бесспорно, оставалась там до самой смерти царя, так же, по-видимому, как и в Персеполе.
Александр, получая, таким образом, все новые и новые средства, быстро их расходовал. Делать подарки он любил еще в юности. Но для народного хозяйства того времени колоссальный рост денег в обращении означал переход к новой, отнюдь не счастливой во всех отношениях эпохе.
Парменион также должен был оставаться в Экбатанах. Еще с 334 г. до н. э. царь стремился отстранить его от руководства. С момента, когда было отвергнуто второе предложение Дария, между ним и Александром помимо напряженности в личных отношениях наметились также разногласия в военных и политических вопросах. Особенно ухудшились их отношения, когда царь стал притязать на то, чтобы считаться сыном Аммона и на предреченное ему этим богом мировое господство. Со времени Гавгамел пошатнулось и положение Пармениона в главном штабе. Влияние полководца упало еще и потому, что один из его сыновей, Гектор, ближе всех стоящий к Александру, во время пребывания в Египте погиб, утонув в Ниле. Теперь никого уже не интересовало, одобряет ли Парменион назначение иранских наместников и признает ли поджог дворца в Персеполе правильным. Не следует, однако, думать, что отношения между царем и его сподвижником стали откровенно враждебными. Еще в Сузах царь подарил Пармениону дворец Багоя [20]. Александр по-прежнему доверял ему, когда речь шла об организационных делах, и поэтому назначил его на должность, которая казалась царю полезной во всех отношениях. Оставив Пармениона в Экбатанах, он избавлялся от его критики и предостережений. Вместе с тем Александр получил возможность передать командование левым флангом энергичному Кратеру, и, наконец, он теперь мог быть уверенным, что Средний Восток находится под надежным надзором. Насколько назначение

Пармениона окажется впоследствии опасным для Александра, царь тогда еще не подозревал.
Непосредственной задачей Пармениона являлась отправка золоте из Персеполя. Ему также было приказано провести военную экспедицию в Северную Мидию и область кардухов вплоть до самой Гиркании. 6000 македонян, которых оставили ему для перевозок, отставший из-за болезни Клит должен был впоследствии привести к Александру. Большинство же греческих наемников, как пеших, так и конных, вместе с фракийцами остались на постоянных квартирах в Мидии как тыловая армия под командованием Пармениона. Несомненно, что комендант крепости Экбатан тоже был непосредственно подчинен Пармениону.
Вот и все, что можно сказать о новом положении Пармениона. Мы видим, что возникшая напряженность еще не носила характера взаимной вражды; вражда возникла, только когда после смерти Дария Александр перенял нравы восточных властителей и начал последовательно уравнивать побежденных и победителей со всеми вытекающими отсюда последствиями. Только тогда македонские ветераны стали причинять ему серьезные неприятности.
Экбатаны, впрочем, не могли надолго удержать свое главенствующее положение. После того как Парменион был убит, должность его осталась никем не занятой. Вероятно, одна часть подчиненных ему войск была оставлена в Мидии, другую Александр еще при жизни Пармениона перевел на Восток, а третью — в Сузы. Важно отметить, что Гарпал в последующие годы тоже покинул Экбатаны и перебрался в Вавилон. Когда царь в 325 г. до н. э. вернулся из Индии, Вавилон занял ведущее место и в его планах. За это время произошли значительные перемены в географических представлениях Александра. Он и раньше любил Средиземное море, единственное, которое тогда знал. Теперь же им овладела страсть к внешнему морю — океану — и ко всем впадающим в него рекам. Если в 330 г. до н. э. его восточные устремления были ограничены сухопутными путями через Экбатаны в Бактрию и Индию, то в 324 г. он уже помышлял о речных и морских путях. Теперь он полагал, что новым центром на Среднем Востоке должен стать Вавилон.

КОНЕЦ ДАРИЯ

После битвы при Гавгамелах Дарий отступил в горные области Мидии в сопровождении значительного войска: гвардии — вероятно, под командованием визиря Набарзана, греческих наемников, которыми командовали Патрон и Главк, и, что особенно важна, воинов из восточных сатрапий под командованием наместников Бесса, Сатибарзана и Барзаента. Войско провело зиму в Экбатанах, больше питаясь надеждами, нежели занимаясь военными приготовлениями. Считали, что Македонянин удовольствуется завоеванием главных центров и захватом их сокровищ или что победа спартанцев над Антипатром заставит царя повернуть назад. Надеялись также, что до

весны успеют подойти вызванные на помощь скифские отряды. В этих диких и свирепых всадниках видели еще могущественное орудие и защиту от Александра. Ничто так ярко не характеризует малодушие и слабость персов, как это обращение к заклятому врагу Ирана.
С наступлением весны все надежды рухнули. Спарта потерпела поражение, сыны пустыни не захотели прийти на помощь, а главное — Александр выступил из Персиды и приближался о устрашаю/щей быстротой. Дарий, который еще раньше отправил свой обоз вперед к Каспийским воротам, теперь сам двинулся вслед за ним на восток — вероятно, с намерением уйти в далекую Бактрию. Оставалась еще надежда, что враг удовольствуется завоеванием Экбатан и не пойдет дальше на восток.
Когда же Дарию стало известно, что после краткого отдыха Александр покинул Экбатаны и приближается к нему, имея намерение захватить Великого царя, он понял: наступила трагическая развязка его несчастной судьбы.
Теперь необходимо сказать несколько слов о взаимоотношениях Ахеменидов с восточными иранцами. Ахемениды никогда не были деспотами по отношению к ним. Их власть скорее можно назвать гегемонией, которую они в рамках всего Иранского плоскогорья разделяли с персами. Здесь следует иметь в виду и связь иранской знати с их верховным господином, т. е. царем. Она ни в коем случае не предполагала безоговорочной верности подчиненных. Если Великий царь ждал верности от своих вассалов, то и они с не меньшим основанием могли надеяться, что он будет победоносным и умным военачальником и, главное, защитит их владения. Но Дарий на поверку оказался несостоятельным. Не говоря уже обо всем прочем, он не сумел защитить их земли и грубейшим образом нарушил все правила рыцарского кодекса. Достаточно вспомнить, что своим троном он был обязан коварству Багоя. Несомненно, на него не распространялась милость Ахурамазды.
Когда иранцы узнали о приближении Александра, то их беспокойство перешло в настоящую панику. Связи между царем и знатью стали распадаться. По мере отступления иранцев все дальше на восток, всплывало наружу то, что до сих пор зрело в глубине: недоверие, подозрительность, предательство. Все это привело к беспомощности и смятению. Придворные бежали от Дария и ждали Александра, чтобы сдаться ему. Всем было известно о великодушии Македонянина и его умении прощать. Набарзан примкнул к восточным сатрапам, вознамерившимся создать государство Восточного Ирана без персов и без Дария. Вновь вспыхнули старые противоречия: неприязнь к чуждому Западу и Ахеменидам. Только Артабаз и греческие наемники еще сохраняли верность Великому царю. Когда Набарзан откровенно предложил царю передать бразды правления Бессу, Дарий, ставший в своей беспомощности еще более упрямым, решил применить к недовольному силу. Этим он положил начало открытой вражде. Артабаз тщетно уговаривал своего господина искать защиты у верных греков. Но в своем ослеплении Дарий отклонил и это предложение. Он хотел силой заставить иранцев подчиниться, принудить

их к послушанию. Неизвестно, надеялся ли он еще раз сразиться со своим македонским противником и уничтожить стремительно приближавшегося во главе своих войск Александра или, возможно, лелеял тайную мысль сдаться Македонянину. Во всяком случае, мятежники уже не выпускали его из виду и, когда Дарий стал медлить с бегством, захватили его в плен. Цель этого поступка была не ясна и им самим. Не исключено, что они хотели добиться расположения Александра, выдав ему плененного Дария, и тем самым предотвратить дальнейшее продвижение македонского царя к Восточному Ирану. А может быть, они решили продолжать войну на Востоке и хотели просто помешать Александру использовать в качестве послушного орудия своего бывшего противника [21].
Александр приближался с такой скоростью, с какой охотник преследует убегающую от него дичь. Он был полон решимости не дать Дарию ускользнуть. Пехота отстала, лошадей загнали, за одиннадцать дней прошли более 300 километров и уже дошли до Par (близ современного Тегерана). Здесь пришлось остановиться, чтобы дождаться отставших. Наступил июль. Днем царила страшная жара, и двигаться можно было только ночью. Уже прошли Каспийские ворота, когда перебежчики сообщили о пленении Великого царя. Теперь уже ничто не могло удержать Александра. Началась дикая спешка. Справа простиралась пустыня, слева — голые утесы. Жажда мучила людей. Но царь безостановочно шел вперед, и все меньше оставалось людей, которые могли следовать за ним. Еще одна ночь после краткого дневного отдыха, еще одна... Наконец цель достигнута. Врага уже не было. Мятежники смертельно ранили последнего Ахеменида, который мог теперь только повредить их делу.
Так окончил свои дни Дарий III — подлинный рыцарь и предусмотрительный царь. Эти качества он сохранял, пока не пришел, к выводу, что его противник — настоящий демон. Какой ужас внушал людям этот титан, видно из того, что Кассандр до последних лет, своей жизни вспоминал тот страх, который нагнал на него в молодости Александр. Испуганный Дарий так изменился, что не смог даже умереть, как подобает мужчине, хотя такая смерть была единственным, что ему; оставалось. В отчаянии он потерял не только свое право на трон, но и право на власть всей династии.
Трудно даже представить, какой неслыханной удачей оказалось для Александра поведение Дария. В силу своей трусости и неудач Дарий сам разорвал связи с подданными. Иран, попавший в руки Македонянина, не был теперь связан какими-либо обязательствами с царским домом. Александру легко было стать преемником Дария. Его новая роль не вызывала недовольства даже у оставшихся в живых Ахеменидов, ибо они не могли не признать, что их притязаниям на трон пришел конец.
А само убийство? Хотя Александр и мстил за него впоследствии, оно было ему только выгодно. Оно дало право победителю наказать убийц, выступить защитником Дария и тем самым узаконить свое право на престол. Никогда еще победитель не наследовал побежденному при более благоприятных обстоятельствах.