Перед нами прошли три полководца, три политика нового склада, которые с суровостью соединяли мягкость, с римской мощью — греческую образованность, с заботой о государстве — заботу о собственной славе: Сципион, Фламинин, Эмилий Павел. Теперь нас ждет человек, который всю жизнь был их противником, который словом и делом неустанно отстаивал древние римские доблести — простоту и строгость. Это Марк Порций Катон.
В молодости он служил в войске Фабия Медлителя и благоговел перед ним. Потом он участвовал в африканском походе Сципиона. Щедрость Сципиона казалась ему мотовством. Он сделал ему замечание. Тот ответил:
— Рим с нас потребует счет не денег, а побед! Вернувшись в Рим, Катон привлек Сципиона к
суду, но безуспешно.
Растущая роскошь казалась ему источником всех бед. Он говорил:
— Не спастись городу, где вкусная рыба стоит дороже рабочего быка.
Народ требовал внеочередных раздач хлеба. Катон начал речь к народу так:
— Трудно, граждане, говорить с желудком, у которого нет ушей...
Один лакомка навязывался к нему в друзья. Катон ответил:
— Никогда не будет моим другом человек, у которого язык чувствительней, чем сердце.
Единственным честным образом жизни был для него крестьянский труд. Его спросили:
— Что приносит лучший доход?
— Хорошее поле.
— А потом?
— Поле похуже.
— А потом?
— Плохое поле.
— А ростовщичество? — спросили его.
— А разбой на большой дороге? — ответил он вопросом на вопрос.
Сам он пахал и жал в поле рядом со своими рабами, зимой в рубахе, летом полуголый, ел и пил то же, что они. В обращении с рабами он был бессердечен: кормил их как можно меньше, выжимал из них как можно больше, ослабевших или состарившихся сбывал с рук, как сносившуюся вещь. Стены в его домах были неоштукатуренные, из голых кирпичей. В Риме начиналась мода на сады — он говорил, что земля ему нужна, чтобы на ней сеять и пасти, а не чтобы ее подметать и поливать.
В походах он был неутомим. Он предупреждал:
— Старые подвиги надо прикрывать новыми, чтобы не испарилась слава.
А о солдатах говорил:
— Мне не нужны такие, которые в походе дают волю рукам, а в бою — ногам и у которых ночной храп громче, чем боевой клич.
После одной победы он роздал всем воинам из добычи по фунту серебра:
— Пусть лучше многие вернуться с серебром, чем немногие с золотом.
Греков он ненавидел за то, что они приносят в Рим изнеженность и роскошь. Он издевался над философами, которые до седых волос искали новых и новых знаний:
— Перед кем хотят они блеснуть ученостью? Перед Миносом в Аиде?
В Рим прибыли послами по какому-то делу три греческих философа. Один из них, Карнеад, был лучшим диалектиком своего времени. Однажды он произнес речь о том, что справедливость прекрасна. Ему рукоплескали. На следующий день он прочитал лекцию о том, что справедливость ничтожна, жалка и мнима. Ему рукоплескали еще громче. Катон заявил в сенате, что надо как можно скорее решить дело и отправить послов, иначе Рим забудет, что он Рим. В Риме много лет жила тысяча греков-заложников, взятых после битвы при Пидне. В живых осталось уже немного. Они просили вернуть их на родину. Сенат спорил. Катон сказал:
— Разве нет у нас дел важнее? Не все ли равно, кто похоронит кучку дряхлых греков — наши могильщики или ахейские?
Среди этих заложников был знаменитый историк Полибий. Он просил вернуть изгнанникам их почетные должности. Катон с ласковой улыбкой произнес:
— Как, по-вашему, если Одиссей забыл в пещере циклопа шляпу и кошелек, станет ли он возвращаться за ними?
В Риме уже были свои историки, но писали они по-гречески: латинский язык был еще груб и не разработан. Один из этих историков извинялся в предисловии за возможные ошибки в греческом языке. Катон сказал:
— Зачем извиняться за ошибки, когда можно их не делать? Кто неволит тебя писать по-гречески?
Сам Катон написал первую историю Рима на латинском языке. Он писал ее во славу римского народа, а не во славу честолюбивых полководцев — поэтому в ней не упоминалось имен: не «Сципион пошел на Африку...», а «римское войско пошло на Африку...». Однако не забыл упомянуть имя слона, на котором ехал Ганнибал. Слона звали Сур, и один клык у него был выщерблен.