|
25 |
Глава 2. НАСЛЕДНИК ЦЕЗАРЯ
В день мартовских ид (15 марта) 44 г. до н. э. у входа в сенат
на глазах у многочисленных сенаторов, даже пальцем не пошевельнувших,
чтобы спасти его жизнь. Цезарь был убит. Говорили, что на его
теле нашли 23 раны.
Собственно, такой финал этой блестящей общественно-политической
карьеры теперь, с расстояния более чем в два тысячелетия представляется
закономерным и неизбежным, хотя современники и восприняли события
как удар грома среди более или менее ясного неба. Нельзя же было
принимать всерьез ворчание и хмурые лица римских аристократов,
угодливо склонявшихся перед каждым, за кем стояли хорошо вооруженные
и обученные легионы.
Упорная борьба Цезаря за власть с его основным противником Гнеем
Помпеем завершилась его полной победой. Летом 48 г. до н. э. в
битве при Фарсале Помпей был разгромлен, бежал в Египет и там
был предательски убит. В августе 46 г. до н. э. в сражении при
Тапсе были побеждены помпеянцы, собравшиеся в Африке, а в марте
45 г. до н. э. в бою при Мунде Цезарь наголову разбил помпеянцев,
находившихся в Испании. Но уже в конце 48 г., вскоре после Фарсала,
Цезарь стал постоянным диктатором с начальником конницы, фактическим
наместником Италии, Марком Антонием, одним из ближайших его сподвижников.
Тогда же Цезарь получил трибунскую власть, которая давала ему
возможность вмешиваться в дела и действия магистратов и сената,
отменять их решения и распоряжения, а также право в течение пяти
лет быть консулом, т. е. возглавлять пирамиду исполнительной власти.
При выборах магистратов Цезарь мог теперь рекомендовать угодных
ему кандидатов; нет необходимости говорить, что каждая такая рекомендация
фактически была непререкаемым приказом. Значительно расширив состав
|
|
|
26 |
сената (до 900 человек) и увеличив количество магистратов (эдилов,
квесторов и преторов), он пополнил открывшиеся места и должности
своими сторонниками. Особое место в титулатуре Цезаря занял императорский
титул. Последний вовсе не был нововведением. Римские солдаты издревле
провозглашали императором («повелителем») удачливого победоносного
полководца, одержавшего решительную победу над неприятелем; императорский
титул давал право на триумф — высшую почесть, которой мог удостоиться
римский военачальник. Находясь вне иерархии магистратур, императорский
титул не давал реальной власти. Однако теперь он наполнился новым
содержанием: императора стали рассматривать в качестве носителя
империя — высшей, по римским понятиям, военно-административной
власти. Цезарь сделал его своим личным именем и стал называться
Император Гай Юлий Цезарь. Кроме этого, он получил титул «отца
отечества»; его особа была объявлена священной и неприкосновенной;
для него были изготовлены специальные кресла из слоновой кости
с золотой отделкой; на жертвоприношениях Цезарь теперь появлялся
в одежде триумфатора, т. е. царской.
Для того чтобы удовлетворить своих солдат и других, кто нуждался
в земле, Цезарь начал осуществление программы интенсивной колонизации
Африки, Испании, Галлии, Македонии, Греции и Понта: всего он поселил
в основанных им колониях около 80 тыс. человек.[Sueton., Iul.,
42.] Эта политика должна была создать опору власти Цезаря, укрепить
господство Рима в провинциях и сделать диктатора популярным в
Италии: ведь он сумел и своим ветеранам землю дать, и обойтись
без конфискаций земли, которых все со страхом ожидали. В самом
Риме Цезарь вел последовательную линию на примирение с врагами-помпеянцами
и другими противниками своей власти. Чтобы крепче привязать к
Риму провинции, он щедро предоставлял отдельным областям и городам
римское гражданство или латинское право, упорядочивал сбор податей,
ограничивал откупную систему и следил за неукоснительным соблюдением
закона о вымогательстве.
И тем не менее Цезарь постепенно оказывался в изоляции. Он уменьшил
численность получателей бесплатного хлеба с 300 тыс. до 100 тыс.
человек, и это
|
|
|
27 |
чувствительно ударило по плебсу. Его провинциальная политика
не могла быть выгодной для всадников, которые видели в провинциях
объект нещадной эксплуатации и инструмент своего обогащения. Римской
знати, лишившейся фактически не только власти, но и перспективы
когда-нибудь к ней пробиться, самодержавие Цезаря казалось чуть
ли не вселенской катастрофой, полным крушением и привычного образа
жизни, и государственных устоев. В апреле 45 г. до н. э. Сервий
Сульпиций Руф, выражая соболезнования Цицерону по случаю смерти
его нежно любимой дочери Туллии, писал: «То у нас отнято, чем
люди должны дорожить не меньше, чем детьми, — родина, честь, достоинство,
все почести».[Cicero, Ad famil., 45, 2 — 3.] «Почести» — т. е.
не только знаки почтения и достоинства, но еще и государственные
должности.
Губительным для Цезаря в глазах римского общественного мнения
было его кокетничанье с царским титулом и в конце концов откровенное
стремление к царскому венцу. К статуям древних царей, стоявшим
на Капитолии, Цезарь велел присоединить и свою собственную; он
появлялся в пурпурном плаще и красных сапогах, которые по преданию
носили его предки — цари Альбы Лонги; он не соизволил встать,
когда сенат прибыл к нему.[Eutrop., 6, 25.] 26 января 44 г. до
н. э. приверженцы Цезаря попытались провозгласить его царем, но
угрюмое молчание народа заставило их отказаться от этого намерения;
15 февраля Цезарю предложил царский венец его ближайший приспешник
Марк Антоний, и снова явное недовольство народа вынудило Цезаря
отвергнуть корону. Цезарь готовился к войне с Парфией, и в Риме
распространялись слухи, что, согласно оракулам, только царь может
победить парфян. После изгнания Тарквиниев царская власть традиционно
считалась в Риме явлением, чуждым и даже враждебным римской государственной
системе, а желание овладеть ею — тягчайшим государственным преступлением.
В конце концов была найдена формула, которую сочли наиболее удобной:
«внутри» Цезарь должен был оставаться носителем республиканских
магистратур и соответствующих полномочий, тогда как «вовне» он
должен был выступать в роли царя подвластного ему эллинистического
мира. Это хитроумное измышление могло обмануть разве что грудных
младенцев. Все хорошо понимали, что провозглашение Цезаря ца-
|
|
|
28 |
рем — не более, чем вопрос времени и более или менее благоприятной
политической конъюнктуры.
Злоумышления против Цезаря, планы убить его и восстановить «древние»
порядки сенатской республики возникали в римской аристократической
среде уже в 46 г. до н. э.; по крайней мере о некоторых из них
Цезарь был хорошо осведомлен. В начале 44 г. до н. э. сложился
еще один заговор; его возглавили Марк Юний Брут Цепион и Гай Кассий
Лонгин. В нем участвовали сенаторы и всадники — не только старые
враги помпеянцы из тех, кого Цезарю так и не удалось приручить,
но и бывшие сподвижники — цезарианцы, всего от 60 до 80 человек.[Sueton.,
Iul., 80; Nic. Damasc., Aug., 19.] 15 марта 44 г. до н. э. Цезарь
был убит.
* * *
Находясь в Аполлонии, Гай Октавий Фурин проходил обучение военному
делу в кавалерийских подразделениях, прибывших из Македонии. Три
месяца продолжалась жизнь знатного и влиятельнейшего аристократа,
родственника самого Цезаря. Известен рассказ,[Sueton., Aug., 94.]
как вместе с Агриппой Октавий посетил в Аполлонни «математика»
(астролога) Феогена и получил от него благоприятный оракул; Феоген
будто бы бросился к его ногам. Октавия окружали и постоянно навещали
командиры всадников, добивавшиеся в своих карьерных целях его
расположения; повсюду шли разговоры, как милостив Октавий и как
его любит войско.[App., 3, 9; Nic. Damasc., Aug., 16.] Пошел четвертый
месяц...
Получив внезапно от матери известие о гибели Цезаря от руки наиболее
близких ему и авторитетнейших в его глазах людей,[Nic. Damasc.,
Aug., 16.] Октавий был повергнут в смятение.[Cf. Cass. Dio, 45,
3,1.] Он поначалу ничего не знал: действовали заговорщики на свой
страх и риск, или же за ними стоял сенат, расправился ли с убийцами
народ, или же они пользуются всенародной поддержкой.[App., ВС,
3,9.] Октавия осаждали центурионы легионов, расквартированных
вблизи Аполлонии, обещая защиту, убежище и поддержку.[Vell. Paterc.,
2, 59, 5; App., ВС, 3, 10.] Из Рима он получал советы искать убежища
в войсках и потом, убедившись в непричастности сената к убийству,
отомстить преступникам.[App., ВС, 3, 10.] Октавий колебался; его
ближайшие друзья, Сальвидиен и Агриппа, тоже советовали ему не
пренебрегать предложениями центури-
|
|
|
29 |
онов;[Sueton., Aug., 8; Vell. Paterc., 2, 59, 5.] однако мать
Октавия Атия выражала свои сомнения, а его отчим Филипп решительно
отсоветовал поступать таким образом.[Sueton., Aug., 8.] Более
того: в своем письме Октавию оба, Атия и Филипп, рекомендовали
ему не рисковать, помня о судьбе Цезаря, которого загубили лучшие
друзья, удалиться в частную жизнь, при сложившихся обстоятельствах
наименее опасную, и, соблюдая всю возможную осторожность, вернуться
в Рим под родительский кров.[App., ВС, 3, 10.] В конце концов
Октавий счел обращение к легионам преждевременным и «незрелым»[Sueton.,
Aug., 8.] и, не имея надежной информации о том, что происходит
в Риме. решил отправиться в Италию без армии, как частное лицо.
Впрочем, он отправился не обычным путем через Ионийское море в
Брундисий,[Vell. Paterc 2, 59, 5.] — ведь он не знал о настроениях
стоявших там войск. а в расположенный неподалеку от Брундисия
небольшой городок Лупии.[Арp., ВС, 3, 10. ] Находясь там, он сразу
же начал собирать информацию о том, что происходит в Риме,
|
|
|
30 |
и налаживать контакты с нужными и влиятельными людьми.[Nic. Damasc.
Aug., 16 — 17.]
Положение в Риме после смерти Цезаря было крайне тревожным. Заговорщики,
по-видимому, даже не задавали себе вопроса, что они станут делать
после осуществления своего замысла; Цицерон,[Cicero, Ad Att.,
15, 2.] отдавая должное их мужеству, не зря называл их намерения
детскими. Надежды, что народ и сенат с восторгом встретят убийство
тирана, не оправдались. Перепуганные сенаторы разбежались, в Риме
началась паника, убийства, насилия; народ не поддержал заговорщиков,
но на первых порах не поддержал и цезарианцев. Люди запирались
в домах и готовились защищаться...
Впрочем, цезарианцы очень скоро вышли из шокового состояния.
Пока заговорщики и их сторонники (претор Луций Корнелий Цинна,
избранный консулом на 43 г. до н. э. Гней Корнелий Долабелла)
устраивали публичные демонстрации и произносили патетические речи,
они действовали. Ближайшие к Цезарю люди — Марк Эмилий Лепид,
начальник конницы, т. е. фактически первый помощник диктатора,
и Марк Антоний, в момент убийства консул, договорились о совместных
действиях. Антоний (родился в 83 г. до н. э.) происходил из знатного
рода (Антонии вели свое происхождение от Геркулеса), но обедневшего
и деградировавшего. У Антония не было средств для разгульной аристократической
жизни, которую он вел. К моменту гибели Цезаря его долги достигали
40 млн сестерциев; правда, это говорит его злейший, смертельный
враг.[Cicero, Philipp., 2, 93.] Его отчим Публий Лентул был с
позором изгнан из сената, участвовал в заговоре Катилины и был
казнен. Сам Антоний делал военную карьеру сначала в армии Авла
Габиния, где он стал командующим всадниками, а затем при особе
Цезаря. Лепид был выходцем из богатого патрицианского рода; он
проделал карьеру, обычную для знатного римлянина. В 49 г. до н.
э. Лепид был претором и присоединился к Цезарю. В отличие от самого
Цезаря и Антония сколько-нибудь яркими личными качествами и дарованиями
полководца и государственного деятеля он не обладал. Однако именно
Лепид первым предпринял активные действия для того, чтобы овладеть
положением. Уже 16 марта он выступил с требованием отомстить убийцам
Цезаря,[Nic. Damasc., Aug., 27.] ввел в город войска и занял Форум;
Антоний, поначалу запершийся
|
|
|
31 |
в своем доме, появился в городе вооруженным, всем своим видом
демонстрируя готовность к борьбе; повсюду были разосланы вестники
к тем, кто пользовался милостями Цезаря, был поселен в городах,
получил от него земли и денежные награды. Цезарианцы стягивали
в Рим своих сторонников.[App., ВС, 2, 118; Nic. Damasc., Aug.,
25.]
Однако начинать еще одну гражданскую войну пока никому не хотелось.
Противники Цезаря и цезарианцы договорились о том, что Антоний
в своем качестве консула созовет сенат, и заседание состоялось
17 марта. Заговорщики на него не явились. У храма Земли, где собрались
сенаторы, скопилась огромная, до предела наэлектризованная толпа
(там было много ветеранов), открыто поддерживавшая цезарианцев.
В сенате раздавались голоса тех, кто требовал объявить Цезаря
тираном и выразить тираноубийцам благодарность. На это Антоний
заявил, что тогда сенату придется отменить и все веления Цезаря:
тем, кто получил должности и сенаторские кресла от Цезаря, пришлось
бы от них отказаться. Такой поворот событий многих сенаторов,
обязанных Цезарю своим положением и состоянием, не устраивал;
естественно, у них вызывали сочувствие речи Антония, который энергично
противился всяким предложениям, направленным против Цезаря, и
добивался подтверждения всех его распоряжений. В конце концов
было принято компромиссное предложение Цицерона, который принял
сторону заговорщиков: амнистия, и следовательно безнаказанность,
убийцам Цезаря; утверждение и проведение в жизнь всех решений
и указаний Цезаря, в том числе и тех, которые намечены на будущее,
а среди них — и о выводе колоний. По предложению зятя убитого
диктатора Луция Кальпурния Писона похороны Цезаря взяло на себя
государство.[App., ВС, 2, 126 — 137; Cass Dio 44, 22 — 34; Plut.,
Cicero, 42; Plut., Ant., 14; Plut., Brut., 19; Cicero, Philipp.,
1, 1.] В знак примирения была даже устроена совместная трапеза
Брута и Кассия с Антонием и Лепидом. Фактически компромисс, достигнутый
в сенате, был внушительной победой цезарианцев; убийцы Цезаря
были юридически признаны преступниками, хотя и амнистированными.
Ожидать, что соглашение между убийцами и приверженцами убитого
будет хоть сколько-нибудь прочным, разумеется, не приходилось.
Незадолго до похорон Цезаря, вероятно 19 марта, по требованию
Писона в доме Антония было прочитано завещание диктатора. Этот
документ еще больше укре-
|
|
|
32 |
пил положение цезарианцев. Оказалось, что Цезарь, которого заговорщики
представляли тираном и врагом республики, завещал государству
свои сады за Тибром и каждому римлянину по 300 сестерциев. Основным
наследником был объявлен Гай Октавий; ему предназначалось 3/4
имущества. Еще одна четверть была завещана двум другим внучатым
племянникам Цезаря — Луцию Пинарию и Квинту Педию. Гай Октавий,
как уже говорилось, был усыновлен Цезарем и должен был унаследовать
его имя. Наследниками второй очереди были назначены Марк Антоний
и Децим Юний Брут — один из убийц Цезаря. В завещании упоминались
и другие участники заговора. Эти детали также оказали свое эмоциональное
воздействие на римлян.[Sueton., Iul., 83; Nic. Damasc., Aug.,
17; Cass. Dio, 44 35; App., ВС, 2, 143.] Пройдет немного времени,
и станет ясно, что расстановка сил, которую предусмотрел Цезарь
в своем завещании, ведет к новому взрыву, новому туру борьбы за
власть. Где-то в тумане маячила фигура наследника, но юнец без
политического и военного опыта, без сколько-нибудь широкой известности,
без реальной силы в руках — что он мог?..
Наступил день похорон (19 или 20 марта), и поминальную речь произнес
Марк Антоний, выступавший в качестве коллеги по консульству, друга
и родственника.[App., ВС, 2, 143.] Траурная церемония была организована
так, чтобы вызвать народное возмущение против убийц. Рядом с погребальным
ложем на столбе была выставлена окровавленная одежда Цезаря. При
совершении обрядов, во время заупокойных игр пелись стихи из трагедии
Марка Пакувия (200 — ок. 130 г. до н. э.) «Суд о доспехах»: «Не
я ли спас, чтобы были те, кто меня погубит?», и такие же отрывки
из Электры, пьесы Атилия, малоизвестного драматурга II в. до н.
э. Марк Антоний напомнил постановление сената, которым были декретированы
Цезарю все божеские и человеческие почести, и клятву, которою
все сенаторы поклялись блюсти жизнь одного — Цезаря; к этому,
свидетельствует биограф Цезаря, он добавил несколько слов от себя.[Sueton.,
Iul., 84.] То, что Антоний сказал «от себя», известно в двух изложениях,
не полностью совпадающих одно с другим;[App. ВС, 2, 144 — 147;
Cass. Dio, 44, 36 — 49.] тем не менее, ясно, что он чрезвычайно
эмоционально и со всевозможными театральными эффектами восхвалял
Цезаря, оплакивал его мученическую смерть и жестокую несправедливость,
которую он
|
|
|
33 |
претерпел, и то намеками, то явно угрожал отомстить убийцам.
Пока он говорил, над траурным ложем подняли восковую статую Цезаря
и показывали народу раны убитого. Цицерон имел, несомненно, право
оценить речь Антония как подстрекательскую.[Cicero, Philipp.,
2, 90.] Толпа была предельно возбуждена; в городе началась охота
за заговорщиками, причем погиб ни в чем перед Цезарем или его
памятью не виноватый трибун Гай Гельвий Цинна, которого случайно
спутали с Луцием Корнелием Цинной;[Valer. Maxim., 9, 91.] дома,
в которых заговорщики жили, пытались разграбить и сжечь. В пламени
пожара погиб дом некоего Луция Беллиена.[Cicero, Philipp., 2,
91.] События грозили выйти из-под контроля их организаторов. Во
главе народных выступлений попытался встать Гай Аматий (Лже-Марий;
по всей видимости, грек Герофил из южной Италии), однако Антоний
арестовал его и казнил, а Долабелла окончательно расправился с
его приверженцами.[Liv., Epit., 115; App., ВС, З, 2-3; Cicero,
Ad Att., 14, 15, 2; Philipp., 1, 5.] Перепуганные событиями заговорщики
и их сторонники бежали из Рима.
Во всех этих событиях Антоний вел себя как признанный вождь цезарианцев
и естественный преемник Цезаря. Сам он был консулом, его брат
Луций — народным трибуном, а еще один брат, Гай, — претором;[Cass.
Dio, 45, 9, 2.] обладание этими позициями обеспечивало Антонию
фактическую власть. Лепид, ставший великим понтификом, был оттеснен
на второй план. Традиция, дожившая до IV в. н. э.,[Lactant., Div.
instit, 1, 15.] именно Антонию приписывает организацию похорон;
родственники убитого диктатора (Писон, Луций Юлий Цезарь) возражали,
а Долабелла убрал с Форума колонну, воздвигнутую при погребальной
церемонии. Еще в ночь с 15 на 16 марта Антоний захватил в доме
Цезаря, видимо с согласия его жены Кальпурнии, его записи, документы
и деньги;[Plut., Ant., 15.] основываясь на постановлениях сената
и постоянно ссылаясь на волю Цезаря, Антоний мог проводить свою
политику, щедро раздавая цезарианцам деньги, должности и сенатские
кресла, распределяя и перераспределяя провинции. Он не забыл и
себя, назначив себе Македонию; Долабелла должен был получить Сирию.
Это были провинции, которые раньше предназначались Бруту и Кассию;
им взамен были предоставлены Кирена и Крит.
Желая укрепить свою власть, Антоний попытался сблизиться с сенатской
оппозицией Цезарю. В частно-
|
|
|
34 |
сти, он предложил вызвать из Испании Секста Помпея, сына Гнея
Помпея, наследственного врага Цезаря, с которым все еще вели войну
полководцы Цезаря; в возмещение конфискованного отцовского имущества
ему предполагалось выдать 50 млн аттических драхм; кроме того,
он должен был бы вступить в командование римским флотом. Сенат
принял это предложение, рассчитывая с помощью Секста Помпея возродить
демократический режим, и одновременно позволил Антонию иметь личную
вооруженную охрану, которую Антоний довел до 6 тыс. человек.[App.,
ВС, 3, 4 — 5.]
Из этой сделки ничего хорошего для сената не получилось. Секст
Помпей в Рим не возвратился, так что связанные с ним планы провалились.
Между тем Антоний на законном основании получил возможность формировать
воинское подразделение своих наемников, на которых в случае необходимости
он мог опереться. Но и независимо от этого переломить настроения
сенаторов в свою пользу Антоний не сумел. Его хозяйничанье вызывало
недовольство. Цицерон, несомненно, выражал общее мнение, когда
писал, что хотя «тиран устранен, тирания осталась», и что «мы
повинуемся записной книжке того, чьими рабами не в состоянии были
быть».[Cicero, Ad Att., 14, 2.] К тому же Антония обвиняли, видимо
не без оснований, в том, что он с помощью Фаберия, писца Цезаря,
фальсифицировал записи последнего в свою пользу.[App., ВС, 3,
5; Cicero, Ad Att., 14, 18, 1.]
* * *
Явившись в Лупии, Октавий получил там всю необходимую информацию
— как произошло убийство Цезаря, как его погребли, что происходит
в Риме; получил он и копии завещания и постановлений сената. Мать
и отчим настойчиво советовали ему в письмах опасаться врагов Цезаря,
чьим сыном и наследником он должен был стать, и отказаться от
наследства и усыновления. Но Октавий поступил иначе. Он отправился
в Брундисий. Стоявшее там войско приняло его как сына Цезаря,
и он тотчас же в соответствии с завещанием переменил свое имя.
Отныне он стал называться Гай Юлий Цезарь Октавиан; последнее
прозвище по римскому обычаю указывало на его происхождение из
рода Октавиев. Впрочем, сам Октавиан его никогда не
|
|
|
35 |
употреблял; им пользовались его противники (в современной науке
оно используется во избежание недоразумений). Эта демонстрация
показала, что он принимает завещание и претендует на положение
главы цезарианцев.[App., ВС, 3, 11; Nic. Damasc., Aug., 17 — 18;
Cass. Dio, 45, 3.]
И сам Октавиан, и все вокруг, в Италии и в Риме, хорошо понимали,
что на этой почве неизбежен конфликт между ним и Антонием; данная
тема всплывает в переписке Цицерона с Аттиком, которая вводит
нас в самую гущу событий. Октавиану были нужны связи в римском
обществе, и поэтому его первым шагом в затеянной им сложной политической
игре стала поездка в Неаполь (18 апреля), где он на следующий
день встретился с Бальбом; оттуда, ни дня не медля, он отправился
на куманскую виллу Цицерона и там беседовал с этим влиятельнейшим
сенатором и врагом цезарианцев, прежде всего Антония, о своем
вступлении в наследство.[Cicero, Ad Att., 14, 10, 3.] Из следующих
писем мы узнаем новые подробности. Оказывается, Октавиан остановился
на вилле своего отчима; во время встречи с Цицероном он держался
так, что этот постоянно довольный собой самовлюбленный позер решил,
будто Октавиан ему «целиком предан».[Ibid., 14, 11, 2.] Действительность
была иной. Во время визита к Цицерону Октавиана сопровождали его
отчим Луций Марций Филипп и зять (муж его сестры) Гай Клавдий
Марцелл; они договорились, что Цицерон использует все свое влияние
в сенате и в народном собрании для поддержки Октавиана, а последний
обеспечит ему защиту.[Plut., Cicero, 44.] Очевидно, имела место
элементарная политическая сделка: обе стороны объединялись против
общего врага — Антония.
Между тем в Брундисий к Октавиану стекались цезарианцы — друзья
Цезаря, его вольноотпущенники, рабы и воины; одни везли снаряжение
и деньги в Македонию, другие доставляли деньги и подати, поступавшие
из других провинций, в Брундисий.[App., ВС, 3, 11.] Настроения
октавиановского окружения очень беспокоили Цицерона. 22 апреля
Цицерон пишет Аттику: «С нами здесь почтительнейший и дружественнейший
Октавий, хотя его люди приветствуют его Цезарем, но Филипп этого
не делает, и я тоже: я отрицаю, что он может быть добрым гражданином;
его окружают многие, заявляя, что это невозможно вынести; как
ты думаешь, что
|
|
|
36 |
будет, когда мальчишка явится в Рим, где наши освободители не
могут быть в безопасности?».[Cicero, Ad Att., 14, 12, 2.]
Наконец, Октавиан двинулся в Рим. Сопровождавшая его толпа цезарианцев
росла с каждым днем; ветераны Цезаря и колонисты приходили его
приветствовать; они оплакивали Цезаря, поносили Антония за то,
что он не отомстил за столь гнусное преступление, и выражали готовность
сражаться, если их кто-нибудь поведет в бой.[App., ВС, 3, 12.]
Октавиан с удовольствием все это выслушивал: демонстративная поддержка
цезарианцев, ветеранов и колонистов, была ему настоятельно необходима;
однако вести их на Рим он не хотел, надеясь, быть может, договориться
с Антонием.
В Рим Октавиан прибыл в конце апреля как частное лицо, скромно
и с небольшой свитой, желая показать, что он озабочен только принятием
наследства.[Cass. Dio, 45, 5, 2.] Впрочем, по Риму поползли слухи,
возможно инспирированные самим Октавианом, что при его вступлении
в город вокруг солнца появилось радужное кольцо, а в гробницу
Юлии, дочери Цезаря, ударила молния.[Sueton., Aug., 95; Cass.
Dio, 45, 4, 4.] Каждый мог догадываться о значении этих предзнаменований.
Октавиан всячески старался показать, что он никому не угрожает,
не затаил недовольство и не предполагает мстить.[Cass. Dio, 45,
5, 2.]
На следующий день по приезде Октавиан сообщил претору Гаю Антонию,
брату упоминавшегося выше Марка Антония, о том, что он принимает
усыновление Цезаря, и его заявление было официально запротоколировано.[App.,
ВС, 3, 14.] Около 9 мая народный трибун Луций Антоний, другой
брат Марка Антония, представил Октавиана народному собранию; там
Октавиан произнес речь. Он говорил о своем решении принять наследство
главным образом для того, чтобы выполнить завещание Цезаря и раздать
римлянам по 300 сестерциев.[Cicero, Ad Att., 14, 20, 5; 14, 21,
3; 15, 2, 3; Nic Damasc., Aug., 28; cf. Oros., 6, 18, 1.] Однако
взаимные улыбки продолжались недолго. Уже первая встреча Октавиана
с Антонием показала, насколько их противоречия глубоки. По сути
дела Октавиан потребовал у Антония власти и захваченных им денег,
которые должны были получить наследники первой очереди, т. е.
прежде всего Октавиан. Излагая речь Октавиана, обращенную к Антонию,
Аппиан вкладывает в уста говорящего упреки в том, что Антоний
не отомстил убийцам, требование помогать или хотя бы не мешать,
когда он, Октавиан будет совершать месть, и возвра-
|
|
|
37 |
тить деньги Цезаря («чеканное золото», — пишет Аппиан), которых
должно хватить для раздач тремстам тысячам человек. Слухи, ходившие
по Риму, будто Октавиан не требует у Антония своих денег, можно
рассматривать, очевидно, как очередной пропагандистский трюк.
Содержался в речи и легкий намек на самое щекотливое обстоятельство,
именно, что Цезарь избрав своим приемным сыном (и, как подразумевалось,
преемником) его, Октавиана: «Сказано тебе (это) как ближайшему
другу Цезаря и удостоенному им наибольшей почести и власти, который,
наверно, и сам бы стал его приемным сыном, если бы он знал, что
ты предпочитаешь быть потомком Энея, а не Геркулеса».[App., ВС,
3, 15 — 17.] Со своей стороны Антоний решил с первых же шагов
продемонстрировать разницу между собою — консулом, обладающим
фактически верховной властью и явившимся бог весть откуда, приняв
всерьез завещание Цезаря, наглым мальчишкой-претендентом. Антоний
заставил Октавиана долго ждать приема у ворот в Помпеевы сады,
где он тогда находился; весь Рим должен был видеть и глубочайшее
унижение Октавиана, и то, что он приходит к Антонию просителем.[Ibid.,
3, 14.] Отвечая Октавиану, если следовать изложению Аппиана, Антоний
сразу же заявил, что Цезарь вместе ее своим именем и наследством
вовсе не завещал и не мог завещать Октавиану власть, так что все
претензии такого рода со стороны Октавиана беспочвенны; уступки
сенату были сделаны для того, чтобы обеспечить Цезарю почетное
погребение; от денег, принадлежавших Цезарю, ничего не осталось,
а на другое имущество Цезаря много претендентов, которые будут
требовать их по суду. Не обошел Антоний и скрывавшихся в речи
Октавиана ядовитых стрел. Он шел напролом: «Ты намекаешь, будто
я стремлюсь к высшей власти. хотя я не стремлюсь, но и не считаю
для себя недостойным быть верховным правителем; ты огорчаешься
что меня нет в завещании, а сам признаешь, что мне достаточно
и происхождения от Геркулеса».[Ibid., 3, 18 — 20.]
Разрыв был полным и для Октавиана имел тяжелые последствия. Конечно,
Октавиан набирал очки в пропагандистской борьбе: слишком разителен
был контраст между ним, обнаруживавшим по отношению к Антонию
внешнюю почтительность, и последним оскорблявшим его и наносившим
ему жестокие обиды.
|
|
|
38 |
И все же Антоний, делая вид, что он хлопочет об утверждении усыновления
Октавиана на куриатных комициях, добился с помощью одного народного
трибуна, что принятие соответствующего решения было отложено.
По сути дела он воспрепятствовал оформлению усыновления Октавиана;[Cass.
Dio, 45, 5, 3 — 4.] строго говоря, Октавиан не был признан сыном
Цезаря, хотя и продолжал себя так называть и именоваться Гай Юлий
Цезарь. Из окружения Антония про Октавиана распространялись порочащие
слухи (наш источник, естественно, отзывается о них, как о клевете);
его обвиняли в разврате и мужеложестве; именно этим способом он
якобы добыл себе усыновление и даже пытался заработать 300 тыс.
сестерциев.[Sueton., Aug., 68 — 70.] Что бы Октавиан ни предпринимал,
Антоний всячески старался ему помешать и чинил по отношению к
нему всякого рода беззакония и несправедливости.[Liv., Epit.,117,
Cass. Dio, 45, 5, 3, Flor., 4, 4, 1 — 2.] Другой стороной этой
политики Антония были его попытки, правда чрезвычайно непоследовательные,
сблизиться с убийцами Цезаря и стоявшими за ними сенаторскими
кругами. Именно так воспринимали (или пытались убедить Антония,
что именно так воспринимают) поведение Антония сами Брут и Кассий,
выражавшие свое беспокойство по поводу того, что в Риме собираются
толпы ветеранов.[Cicero, Ad famil., 11, 2, 1.] Имелись в виду,
очевидно, стекавшиеся в Рим сторонники Октавиана. Антоний ответил
на упреки резким эдиктом и таким же письмом непосредственно Бруту
и Кассию.[Ibid., 11, 3.] Желая сохранить популярность в среде
цезарианцев, Антоний не мог поступить иначе, но заигрывание продолжалось.
Денег ожидать Октавиану было также неоткуда; он не только не
мог рассчитывать на заем из казны или у Антония, но сенат постановил
потребовать государственные деньги, которые, как полагали, Цезарь
забрал себе. Кроме того, начались непрерывные многочисленные судебные
разбирательства по поводу земельных владений, которые присвоил
Цезарь в ходе проскрипций, казней и изгнаний. Все эти процессы
Октавиан проигрывал, и его долги непрерывно росли.[App., ВС, 3,
21-22.]
Свои стесненные обстоятельства Октавиан ловко обратил себе на
пользу. Антоний уклонялся от завещанных Цезарем раздач; Октавиан
все унаследованное и полученное им имущество предназначил на продажу,
чтобы раздать деньги народу, а затем на эти же цели
|
|
|
39 |
обратил наследство, причитавшееся Педию и Пинарию, а также свое
личное состояние, унаследованное от Гая Октавия-отца и от других
лиц, имущество матери и отчима. Все продавалось дешево, все раздавалось
всем подряд, причем раздачи воспринимались получателями уже не
как завещанные Цезарем, а как исходящие непосредственно от Октавиана.
Как бы то ни было, последний имел основания заявить в своей политической
автобиографии,[RgdA, 15, 1.] что он отсчитал римским плебеям в
соответствии с завещанием отца каждому по 300 сестерциев. Такое
поведение способствовало росту популярности Октавиана.[App., ВС,
3, 21-23.]
Ответом Антония на действия Октавиана стал аграрный закон, проведенный
летом 44 г. до н. э. братом Антония, трибуном Луцием Антонием.
Имелось в виду раздать ветеранам Цезаря пустовавшие и пригодные
для обработки государственные земли. Осталось бы только Марсово
поле, замечает Цицерон, если бы братья не были вынуждены бежать.
В январе 43 г. до н. э. этот закон по предложению Луция Юлия Цезаря
был отменен.[Cass. Dio, 45, 9, 1; Cicero, Philipp., 6, 14, 8,
25 — 26.]
3 июня 44 г. до н. э. Антоний провел (силой, утверждает Тит Ливий)
чрезвычайной важности политический акт — закон об обмене провинциями.
Его существо заключалось в следующем. Раньше в соответствии с
решениями Цезаря Антонию предназначалась провинция Македония,
обладание которой не давало сколько-нибудь ощутимых стратегических
преимуществ, а Дециму Юнию Бруту, одному из убийц Цезаря, — Галлия,
откуда можно было хозяйничать по всей Италии и в самом Риме. Вместо
этого Галлию должен был получить Антоний, а Децим Брут — Македонию.[Liv.,
Epit.,117; App., ВС, 3, 29 — 30.] Это был удар по антицезарианской
партии; впрочем, подготавливая эту акцию и одновременно хлопоча
о том, чтобы овладеть стоявшими в Македонии шестью легионами,
Антоний провел через сенат закон, запрещавший установление диктатуры
и внесение подобных предложений.[Ibid., 3, 25; Cass. Dio, 44,
51; Cicero, Philipp., 1,3.]
Тем временем приближались цирковые и театральные зрелища (первая
половина июля 44 г. до н. э.), которые претор Гай Антоний устраивал
в честь своего коллеги по претуре Марка Юния Брута, одного из
главных убийц Цезаря. Сам Брут в Риме отсутствовал. Он рвался
в Рим, но Цицерон и, видимо, другие его
|
|
|
40 |
сторонники ему отсоветовали.[Cicero, Ad Att., 15, 11, 11.] Надеялись,
что привлеченная богатыми представлениями толпа станет призывать
его вернуться на родину. Смысл действий Гая Антония, за которым,
несомненно, стоял его брат Марк, очевиден: Марк Антоний, группировавшиеся
вокруг него цезарианцы предприняли еще одну попытку добиться соглашения
с антицезарианскими сенаторскими кругами. В этом случае Октавиан
оказался бы в критической ситуации. Однако толпы народа, инспирированные,
конечно, Октавианом, заставили умолкнуть тех, кто требовал возвращения
Брута.[App., ВС, 3. 23 — 24; cf. Cicero, Ad Att., 16, 2, 3.] Соглашение
между Антонием и врагами цезарианцев было сорвано; Брут и Кассий
решили отправиться в Македонию и Сирию, чтобы закрепиться там.
Между тем Октавиан снова и снова предпринимал шаги для того,
чтобы укрепить свое положение среди цезарианцев и обрести в Риме
официальный статус; снова и снова он натыкался на сопротивление
Антония. Эдил Критоний организовывал очередные зрелища, и Октавиан
приготовил золотое кресло и венок, которые в соответствии с прежними
решениями сената должны были выставляться в честь Цезаря. Критоний
запротестовал: на играх, которые он устраивает на свои средства,
он не допустит, чтобы Цезарю оказывались почести. Октавиан обратился
к Антонию в качестве консула; Антоний сначала предложил ему внести
дело на рассмотрение сената, а когда разгневанный Октавиан в чрезвычайно
грубой форме стал настаивать, не позволил ему выполнить свое намерение.[App.,
ВС, 3, 28.] Прошло некоторое время, и Октавиан сам устроил зрелища
в честь Венеры-Прародительницы; они были учреждены самим Цезарем
по поводу победы при Тапсе. Так как лица, которым они были поручены,
не отважились их организовать, действия Октавиана приобрели характер
вызывающей политической демонстрации.[Sueton., Aug., 10, 1.] Сами
зрелища Антоний запретить не решился, но выставить золотое кресло
и венок не позволил. Собственно, запрет наложили народные трибуны,
а Антоний, несомненно стоявший за ними, к ним присоединился.[App.,
ВС, 3, 28; Cass. Dio, 45, 6; Nic. Damasc., Aug., 28.] Антонию
даже приписывали высказывания в том смысле, что Цезаря убили по
справедливости.[Seneca, De benefic., 5, 16, 6.] Эти поступки Антония
были, конечно, направлены прежде всего против Октавиана; но их
также нельзя было истолковать иначе как жест в сторону сенатской
антицезарианской груп-
|
|
|
41 |
пировки. Так их и представлял Октавиан, обращаясь к окружавшим
его толпам цезарианцев: Антоний издевается над Цезарем, их императором
и благодетелем; они должны защитить Цезаря и тем самым защитить
свое благополучие. Аппиан вкладывает в уста Октавиана такие речи,
которые последний, по его словам, произносил повсюду в городе,
взбираясь на возвышения: «Не гневайся из-за меня на Цезаря и не
оскорбляй его, Антоний, того, кто был больше всего и в самой большей
степени твоим благодетелем! Меня оскорбляй, как хочешь, но от
разграбления имущества воздержись, пока гражданам не будут выданы
раздачи, а все остальное забирай! Мне достаточно и в бедности
отцовской славы, если она сохранится, и раздачи народу, если ты
позволишь выдать».[App., ВС, 3, 28.] Так их воспринимали и сенаторы
— враги цезарианцев, всецело их одобрявшие. При всем том, однако,
появление во время зрелищ кометы было истолковано собравшимися
как явление народу Цезаря, обретшего бессмертие и включенного
в сонм звезд. Октавиан спешно поставил в храме Венеры статую Цезаря
со звездой на голове. Были и такие, кто видели в появлении кометы
счастливое предзнаменование для Октавиана; гаруспик Вулкаций на
народной сходке объявил, что комета означает конец IX и начало
нового, Х в. по римскому исчислению.[Cass. Dio, 45, 7, 1; Plin.,
NH, 2, 94; Serv., In Bucol., 9, 47.]
Все более обострявшаяся борьба между Октавианом и Антонием не
на шутку стала тревожить ветеранов Цезаря: она создавала условия
для возможного захвата власти врагами цезарианцев и, следовательно,
угрозу их благополучию. Они потребовали от Антония примириться
с Октавианом; Антоний, все-таки нуждавшийся в Октавиане для того,
чтобы овладеть Галлией, согласился, и примирение, казалось, было
достигнуто. Дион Кассий изображает события так: Октавиан сделал
все, чтобы возбудить ненависть к Антонию и привлечь народ на свою
сторону; одно время он перестал появляться публично, и испугавшийся
Антоний публично заявил, что он против Октавиана ничего не имеет,
готов относиться к нему доброжелательно и устранить возникшие
недоразумения. Эти слова были переданы Октавиану, и тот охотно
пошел навстречу.[Cass. Dio, 45, 8, 1 — 2.] Во время обсуждения
вопроса о Галлии Октавиан поддержал притязания Антония, но едва
они были удовлетворены, конфликт разгорелся с новой силой.[App.,
ВС, 3 29 — 30, cf. Cass. Dio, 45, 8, 2 — 4.]
|
|
|
42 |
На этот раз поводом послужила борьба вокруг открывшейся после
смерти одного из трибунов (Цинны) вакансии в корпусе народных
трибунов. Октавиан поддерживал Гая Фламиния, однако народ угадывал
за этим желание самого Октавиана получить освободившееся место
и решил во время выборов провозгласить его трибуном.[App., ВС,
3, 31.] Светоний говорит, что Октавиан добивался должности трибуна,
несмотря на то что был патрицием (трибуном мог быть только плебей)
и не был сенатором.[Sueton., Aug., 10.] Как бы то ни было, возможное
избрание Октавиана или его ставленника народным трибуном создавало
прямую угрозу убийцам Цезаря, которых он мог бы привлечь к суду
народного собрания, и вызывало беспокойство в сенате. Антоний
решил еще раз попытаться обрести благоволение сената; закон о
Гал-лии еще не был проведен в жизнь, и поддержка сената была теперь
Антонию нужнее, чем «дружба» с Октавианом. Антоний объявил в своем
качестве консула, что Октавиан не имеет право поступать противозаконно,
в противном случае он применит всю полноту власти. Предупреждение,
однако, возымело не тот результат, которого добивался Антоний.
Возникла угроза, что во время выборов произойдут столкновения,
и тогда Антоний вовсе их отменил.[App., ВС, 3, 31.] Положение
осложнилось тем, что Антоний обвинил Октавиана в покушении на
его жизнь; Октавиан яростно отвергал это обвинение, но ему и верили,
и не верили; говорили даже, что он пытался совершить это преступление
по наущению каких-то советчиков. Попытка нового торжественного
примирения оказалась бесплодной.[App., ВС, 3, 39; Sueton., Aug.,
10, 3; Cicero, Ad famil., 12, 23, 2; Nic. Damasc., Aug., 30.]
Как бы то ни было, народ сочувствовал Октавиану; этому способствовали
и память о Цезаре, и надежды, которые на Октавиана возлагали,
и отрицательное в общем отношение к Антонию.[Cass. Dio, 45, 11,
2.]
Лето 44 г. до н. э. подходило к концу...
|
|
|
|
|