Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
68

Глава IV

ОТ ИССА ДО ГАВГАМЕЛ

С занятием Киликии закончился первый этап похода Александра на Восток — завоевание Малой Азии. Греко-македонские войска стояли у порога Сирии, готовясь продолжить свой путь в глубь Ахеменидской державы. После новых мобилизаций и вербовки наемных солдат Александр располагал, по-видимому, приблизительно 40 тыс. пехотинцев и 5—7 тыс. всадников.

Командование персидской армией после гибели Мемнона и казни Харидема Дарий III решил взять на себя. Она формировалась в Вавилоне и, по некоторым данным [Диодор, 17, 31, 2; Юстин, 11, 9, 1], насчитывала более 400 тыс. пехотинцев, не менее «десяти мириад» (т. е. 100 тыс.) всадников. Согласно Плутарху [Алекс., 18], Дарий имел 600 тыс. солдат. Такую же цифру указывает и Арриан [2, 8, 8]; однако в его сообщении, вводимом словом «говорят», уже ощущается определенный элемент сомнения. Во всех названных цифрах чувствуется явное преувеличение. Свидетельства, которыми воспользовались Диодор и Плутарх, стремятся противопоставлением огромного персидского полчища ничтожной горсточке греков и македонян внушить аудитории восхищение и решимостью Александра, и его победой над вдесятеро сильнейшим противником. Еще один источник [Руф, 3, 2, 4—9], отрицательно относящийся к Александру, указывает численность отдельных подразделений в армии Дария; в итоге получается, что последний располагал 210 тыс. пехотинцев и 51 200 всадников. По всей видимости, эти цифры более близки к реальной действительности, хотя и они преувеличены. Фактом остается лишь то, что персидские войска, собранные в Вавилоне и двинувшиеся под командованием Дария в Киликию, в несколько раз превосходили армию Александра.

Александр, едва выздоровевший после тяжелой болезни, не стал дожидаться персов в Киликии. Отпра-

69

впв Пармениона занять один из проходов, ведших из Киликии в Сирию, он сам с основными силами выступил в Анхиал, а оттуда—в Солы. Утвердив где силой, а где переговорами свою власть над окрестными киликийскими племенами, Александр устроил в Солах праздничное жертвоприношение Асклепию с торжественным шествием и учредил в его честь гимнастические и мусические (музыкально-поэтические) игры. Там Александр получил радостное известие: его военачальники Птолемей и Асандр разгромили Оронтобата, оборонявшего галикарнасский акрополь, заняли его и ряд городов (Минд, Кавп, Феру, Каллиполпс), а также о-ва Кос и Тропий. В результате на какое-то время значительно уменьшилась угроза македонской власти в Эгеиде, которая в любой момент могла превратиться в грозную опасность, тем более что в Греции уже распространялись слухи, будто армия Александра окружена персами, лишена самого необходимого и вот-вот будет уничтожена [Эсхин, 2, 164].

Значительный интерес представляют мероприятия Александра в Солах. Он застал здесь у власти сторонников персидского господства. За эту свою ориентацию город был наказан контрибуцией (200 талантов серебра). Александр поставил у власти в Солах демократическое правительство, несомненно дружественное македонянским завоевателям.

Из Сол Александр прибыл в Магарс, где принес жертвы Афине Магарсийской (местному божеству, отождествленному греками с Афиной), а оттуда — в Малл, и там совершил жертвоприношение Амфилоху. В Малле Александр узнал, что войска Дария и сам персидский царь находятся в Сирии, примерно в двух днях пути от Ассирийских Ворот [Арриан, 2, 5-6; Руф, 3, 7, 2-6].

Информация о действиях сторон накануне битвы при Иссе, имеющаяся в нашем распоряжении, содержит противоречивые сведения. Согласно Арриану [2, 6, 1—2], Александр еще в Малле созвал дружинников па совещание, чтобы решить, ожидать ли Дария в горах или двигаться ему навстречу. Дружинники советовали немедленно идти на сближение с неприятелем. На следующий день Александр прошел через Ассирийские Ворота и остановился лагерем возле г. Мириандра. По сведениям Руфа [3, 7, 5—10], Александр

70

встретился в Кастабале с Парменионом, а оттуда подошел к Иссу. Там состоялся совет, на котором Парменион высказался за то, чтобы сражаться в горах, где Дарий не сможет воспользоваться своим численным превосходством. Александр принял совет Пармениона. Вторая версия в общем не соответствует дальнейшему ходу событий. Александр не последовал совету Пармениона, даже если предположить, что такой совет был ему дан. Сам Руф [3, 8, 13] пишет о движении Александра к Ассирийским Воротам, что несомненно противоречит его словам о якобы принятом по совету Пармениона решении сражаться у Исса. Руф, очевидно, воспользовался враждебными Александру источниками, выдвигавшими на передний план Пармениона. Вопрос, какую роль играл Парменион в армии Александра, был в древности объектом острой полемики.

Со своей стороны персидский царь не оставил планов закончить войну физическим устранением Александра. На этот раз в качестве орудия убийства попытались использовать перса Сисену, уже давно жившего при македонском дворе и считавшегося царским «другом». Внезапно Сисена получил письмо от Набарзана, одного из военачальников Дария III, с предложением сделать «нечто, достойное его благородства и нравственных принципов». Намек был достаточно ясен. Сисена, вовсе не имевший, как утверждает наш источник [там же, 3, 7, 11—15], намерения последовать этому указанию, собирался передать письмо Александру, но не мог найти удобного момента. Между тем оно, прежде чем попасть к адресату, побывало в руках царя, и тот приказал отдать его Сисене только для того, чтобы испытать верность перса. Поведение Сисены показалось Александру подозрительным; через некоторое время он был убит критянами, вероятно, по царскому приказу.

Войска Дария располагались в Сирии недалеко от Ассирийских Ворот. Они занимали выгодную позицию на большой равнине, где персидское командование могло ввести в бой все свои контингенты. Находившийся при персидском дворе македонский беглец Аминта, сын Антиоха, убеждал оставаться на этой местности, тем более что по всем признакам Александр не замедлит сам явиться на поле битвы [Арриан, 2,

71

6, 3 и 6]. Такие же советы Дарий слышал и от командиров своих греческих наемников [Руф, 3, 8, 1—2]. Однако под влиянием персидских придворных, не очень склонных доверять грекам и македонцу в войне против их соотечественников, Дарий вступил через Аманские Ворота в Киликию и внезапно оказался в тылу у Александра, сам, правда, того не подозревая. Персы исходили, по-видимому, из посылки, будто македонский царь не желает покидать Киликию. Там Дарий захватил Исс, а в нем — македонян, оставленных на излечение. Пленным персидский царь приказал отрубить руки и прижечь раны; после этого он велел провести калек по своему лагерю, надеясь, что их рассказы напугают противника [там же, 3, 8, 15; см. также: Арриан, 2,7,1 — у него пленные были изувечены и убиты].

Услышав, что войска Дария подошли к р. Пинар (по одной идентификации — соврем. Деличай, по другой — Пайячай), Александр сначала не поверил этому и отправил нескольких своих дружинников на корабле разведать, не идут ли персы. Сведения подтвердились.

Войска противника были расположены следующим образом. На правом фланге персов, занимавшем северный берег р. Пинар, находились всадники, 20 тыс. пращников и лучников под командованием Набарзана, а также 30 тыс. наемников-греков во главе с Фимодом. На левом фланге под водительством фессалийца Аристомеда — еще 20 тыс. пехотинцев-персов. В центра стоял сам Дарий с 3 тыс. всадников и 40 тыс. пехотинцев. Александр на южном берегу Пинара в середина поставил фалангу, правый фланг поручил Никанору, сыну Пармениона, а левый — Пармениону и Кратеру.

Войска начали сближаться; персидская конница бросилась на левый фланг македонян. Правый фланг последних во главе с Александром устремился к реке и, переправившись через нее, напал на левый фланг персов. В центре македонская фаланга натолкнулась при переправе на сопротивление греческих наемников, служивших в персидской армии. На левом фланге конница Пармениона подверглась атаке персидских всадников, тоже переправившихся через Пинар. В хода битвы левый фланг персидской армии был разгромлен, и правофланговая конница македонян развернулась против наемников, которые оказались в кольце грекомакедонских войск. Началась резня. Александр пы-

72

тался пробиться к Дарию III. Вокруг него битва была особенно ожесточенной. Многие приближенные персидского царя погибли, коней, которыми была запряжена его колесница, израненных и исколотых копьями, невозможно было удержать на месте, и Дарий с большим трудом пересел на другую колесницу. Сам Александр получил рану в бедро.

Персы не выдержали напора. Дарий III потерял всякую возможность управлять своей огромной армией.

73

Воспользовавшись тем, что в рядах сражавшихся образовался проход, он устремился в бегство: сначала на колеснице, а потом, когда начались пересеченная местность и бездорожье, бросил ее и ускакал в ночь. Персидские воины — те, кто не попал в плен, — разбежались, только наемники отступили в относительном порядке [Арриан, 2, 10—11; Руф, 3, 9—11; Полибий, 12, 17—22; Диодор, 17, 33—34; Страбон, 14, 676; Плутарх, Алекс., 20; Юстин, 11,9,9]. Битва при Иссе произошла

74

12 ноября 333 г. (в месяце апеллее по македонскому календарю, в мэемактерии — по афинскому).

Вернувшись на поле сражения после неудачной попытки захватить Дария III, Александр застал своих солдат грабящими персидский лагерь и насилующими женщин [Диодор, 17, 35; Руф, 3, 11, 20—21]. Рассказывали [Плутарх, Алекс., 22], будто надругательство над женщинами, как и вообще преступления такого рода, вызывали у Александра отвращение; он якобы велел прогнать некоего тарентинца Феодора, желавшего продать двух красивых мальчиков, и даже приказал Пармениону казнить македонцев Дамона и Тимофея за насилия над женами наемников. Однако Александр ничего существенного не сделал, чтобы остановить бесчинства, но сам в них участия не принимал, к удивлению и восторгу современников и потомков [ср.: Диодор, 17, 38, 4—8].

Общая стоимость золота, серебра, драгоценных одежд, которыми завладели македоняне в битве при Иссе, оценивалась современниками в 3 тыс. талантов. Но это была далеко не вся добыча. Значительную часть вещей, взятых с собой в поход, Дарий III на всякий случай укрыл в Дамаске, и там они были захвачены Парменионом; по подсчетам современников — 2600 талантов в звонкой монете и 500 фунтов (т. е. 463.5 кг) серебряных изделий [Арриан, 2, 11, 10; Руф, з, 13].

Здесь уместно, по-видимому, заметить, что, отправляя обильные дары своей матери Олимпиаде, Александр постоянно обнаруживал щедрость и к соратникам — качество, которое должно было снискать ему любовь приближенных и солдат. Про него рассказывали [Плутарх, Алекс., 39], что, увидев однажды, как какой-то македонец, изнемогая от тяжести, тащил царское золото, он велел ему отнести это золото в свой шатер и взять себе. Александр не терпел, когда кто-либо отказывался от царских милостей, несомненно потому, что видел в таком поступке проявление личной независимости [ср.: Плутарх, Апофт. царей и имп., 181е]. Он желал, чтобы у пего постоянно просили денег или других подачек. На этой почве произошел любопытный эпизод, рассказанный Плутархом в биографии Александра [там же]. Некоему Серапиону, одному из своих партнеров по игре в мяч, Александр ничего

75

не давал, потому что тот ничего не просил. Однажды во время игры Серапион не подал мяча царю. Александр удивился и задал вопрос: «А мне ты не дашь?». «А ты не просишь», — последовал мгновенный ответ. Александр рассмеялся и щедро одарил Серапиона. Другой раз, рассердившись на Протея, постоянного участника царских пиров, Александр дал ему в знак примирения по его просьбе 5 талантов серебра. Когда Перилл, один из царских «друзей», попросил у Александра приданое для своих дочерей, Александр велел ему взять 50 талантов. Пораженный такой огромной суммой, Перилл заметил, что и 10 талантов довольно. «Тебе довольно взять, — отвечал Александр, — но мне не довольно дать». Еще один эпизод: Александр приказал своему управителю выдать придворному философу Анаксарху столько, сколько тот пожелает. Управитель в ужасе донес, что Анаксарх требует 100 талантов. «Он хорошо поступает, — сказал на это Александр, — ведь он знает, что у него есть друг, могущий и желающий подарить такую сумму» [там же, 179— 180а]. Рассказывали также [Плутарх, Апофт. Фок., 18; Элиан, 1, 25; Сенека, О благод., 2, 16], что афинскому политическому деятелю Фокиону Александр дал 100 талантов серебра, а позже предложил во владение один из четырех городов — Киос, Елею, Миласу, Гергиты, (иначе — Патары) [ср.: Элиан, 11, 9; Плутарх, Апофт. Фок., 188с]. Фокион отказался от этих даров, и раздраженный Александр написал ему, что не считает своими друзьями тех, кто ничего у него не просит. Тогда Фокион попросил отпустить на свободу нескольких известных греков. Настойчивые советы матери умерить свою щедрость Александр пропускал мимо ушей.

Воины Александра оставили для него роскошно убранный шатер персидского царя. Войдя в него, Александр снял доспехи и отправился мыться, сказав: «Пойдем, смоем пот сражения в бане Дария!». «Нет,— возразил один из дружинников, — в бане Александра: ведь имущество побежденных должно и называться именем победителя!». Когда Александр увидел всевозможные золотые кувшины, флаконы, ванны, высокий шатер с великолепными ложами, столами и посудой, потрясенный, он сказал, обращаясь к дружинникам: «Вот это и есть, как кажется, быть царем» [Плутарх, Алекс., 20].

76

Свой поход Александр начинал, располагая крайне ограниченными денежными средствами; теперь он превратился в обладателя огромного состояния, который может позволить себе жить истинно по-царски, но так, как живут где-то в македонском захолустье, не считать каждый обол. Его пиры становились все дороже и дороже, пока, наконец, их стоимость не достигла 100 мин, т. е. 10 тыс. драхм ежедневно [там же, 23; Афиней, 4, 146с]. О пиршествах Александра вообще ходили всевозможные легенды. Говорили, что за его столом собирались до 6 тыс. военачальников, которые восседали на серебряных креслах и возлежали на серебряных ложах облаченные в пурпурные одежды [Афиней, 1, 17]. Однако, произнося вышеприведенные слова, Александр, вероятно, имел в виду не только неслыханную роскошь. Может быть, именно после битвы при Иссе в его сознании зародилась мысль о том, что подлинный царь — это не македонский предводитель ополченцев и дружинников, каким его привычно воспринимали и македоняне, и греки, а властелин огромного мира, высоко вознесшийся над толпами подданных, простирающихся во прахе перед его троном.

Омывшись в бане, Александр уже садился за пиршественный стол, когда ему сказали, что среди пленных находятся мать Дария III Сисигамбис, его жена Статира, малолетний сын Ох и две взрослые дочери, оплакивающие гибель персидского царя. Желая их успокоить, Александр послал к ним Леонната сказать, что Дарий жив и что они не должны бояться его, Александра, который воюет с Дарием лишь за власть. Александр обещал предоставить им все, что они пожелают, как это было в царствование их сына, мужа и отца. На следующее утро вместе с Гефестионом Александр отправился лично навестить семейство Дария. Не обошлось, как обычно, без недоразумения: Сисигамбис приняла за македонского царя более представительного и пышно одетого Гефестиона и пала перед ним. Поняв по поведению окружающих свою ошибку, она в страхе простерлась перед Александром, и тот поднял ее с земли, промолвив: «Не тревожься, мать, ведь он тоже Александр!». По приказанию победителя пленным были возвращены их имущество и прислуга (по некоторым рассказам, Александр даже

77

увеличил штат прислужниц при матери и Жене Дария) ; Александр взял на себя замужество дочерей и воспитание сына побежденного [Арриан, 2, 12, 3—8; Плутарх, Алекс., 21; Диодор, 17, 37, 3—38, 3; Руф, 3, 11, 24—12,26; Юстин 11,9, 12—16; Вал. Макс, 4,7,2], Статира умерла через несколько месяцев во время родов, а Сисигамбис и ее вну:;и постоянно находились при дворе Александра, пользовались неизменным благоволением царя, а с 331 г. жили в Сузах. Дочери и сын Дария получали по указанию Александра греческое воспитание.

Возникает естественный вопрос: чем объяснить такое, совершенно необычное, по понятиям эпохи, поведение Александра? Все ожидали, что он сделает Статиру своей наложницей, а престарелая царица и ее внуки станут рабами при царском дворе.

В древности были распространены слухи о холодноравнодушном отношении Александра к женщинам, и он, по-видимому, культивировал и оберегал эту свою репутацию. Про него рассказывали (правда, рассказ исходит от враждебно настроенных кругов [Афиней, 10, 435а]), будто еще при жизни отца обеспокоенные родители подарили ему фессалийскую гетеру Калликсену, но вступил он в связь с ней очень неохотно и только по настоянию матери. Другая гетера, Панкаста [Плиний, ЕИ, 35, 86; Элиан, 12, 34], находилась в окружении царя и, вероятно, была его наложницей в 336—334 гг., однако сколько-нибудь заметной роли в жизни Александра не играла. Существует предание, будто последний велел знаменитому художнику Апеллесу нарисовать ее портрет; Апеллес влюбился в свою модель, и тогда Александр подарил Панкасту живописцу. Воздержавшись от близости с попавшими в его руки женой и дочерьми Дария III, Александр наглядно демонстрировал свое целомудрие и милосердие — качества, высоко ценившиеся в идеальном воине.

Однако были у Александра и иные, политические мотивы, заставившие его отнестись к семейству Дария и к прибившимся к этой семье аристократкам с повышенным вниманием. Можно было допустить, что он желает использовать их как заложников, и сам Дарий, судя по некоторым признакам, именно так и думал. Между тем все дальнейшее поведение Александра свидетельствует о другом. Судьбой плененной семьи пер-

78

сидского царя и знатных Персияной Александр уже после битвы при Иссе хотел показать, что в создаваемом нм царстве и при его дворе найдется достаточно почетное место для любого иранца, в том числе и для выходцев из царствующего дома, и даже для самого Дария, если он пожелает покориться Александру.

Битва прп Иссе сделала Александра хозяином всего Переднеазиатского Средиземноморья. Меняя лошадей на своем пути, бросая все лишнее, Дарий III поспешно скрылся за Евфратом. По дороге к нему присоединилось 4 тыс. беглецов, спасшихся из-под Исса, —1 греков-наемников и персов. С ними он прибыл в Вавилон и приступил к формированию новой армии [Арриан, 2, 13, 1; Руф, 4, 1, 1—3; ср.: Диодор, 17, 39, I]. Другая группа паемников-греков (около 8 тыс. человек), предводимая Аминтой, сыном Антиоха, бежала в г. Триполис (Финикия), а оттуда морем на Кипр и далее в Египет. В Египте Аминта погиб в стычке с местными жителями [Арриан, 2, 13, 2—3; Руф, 4, 1, 27-33].

Вместо того чтобы преследовать Дария, Александр решил отрезать персов от берегов Средиземного моря и от каких-либо контактов с врагами Александра в греческом мире, закрепить свою власть на вновь завоеванной территории и приступить к ее планомерному освоению. Наместником — сатрапом Келесирии — он назначил, по одним сведениям, восходящим к официальным источникам, Менона, сына Кердимма [Арриан, 2, 13, 7], а по другим, враждебным Александру,— Пармениона [Руф, 4, 1, 4]. Информация Арриана, по-видимому, более достоверна: у Руфа снова ощущается настойчивое желание выдвинуть на передний план Пармениона. Новому сатрапу пришлось усмирять волнения в Сирии, но спокойствие было установлено легко и быстро [там же, 4, 1, 5].

Сам Александр направился в Финикийское Приморье. Эта область играла в экономической, политической и культурной жизни Средиземноморья важную роль. Властитель, установивший свое господство в Финикии, получал контроль практически над всей ближневосточной торговлей: обладание финикийским флотом превращало его в хозяина восточной части Средиземноморья. В середине IV в. в Финикии намечается тенденция к сближению с эллинским миром,

79

Походы Александра Македонского

Походы Александра Македонского

80

широко распространяются антиперсидские настроения, происходят восстания, подавленные персами с большим трудом и чудовищной жестокостью. Таким образом, Александр мог рассчитывать на мирное завоевание финикийских городов и на поддержку их правительств.

Вступление Александра в Финикию ознаменовалось сдачей г. Арвада, находившегося на прибрежном островке и владевшего частью приморской полосы на побережье [Арриан, 2, 13, 7; Руф, 4, 1, 6]. Оттуда он двинулся в Марафон и там встретился с послами Дария, доставившими ему письмо персидского царя.

Тексты писем Дария и Александра, которые приводятся в источниках, лишь в общих чертах, вероятно, соответствуют содержанию подлинников. Они, однако, дают нам возможность представить себе и предложения Дария, и реакцию на них Александра. Обстоятельства, вынудившие персидского царя обратиться к победителю, очевидны: беспокойство о матери, жене, детях, опасения за судьбу своего царства и собственную Дарий просил Александра вернуть его семью за выкуп и предлагал заключить союз; судя по некоторым указаниям, он настаивал, чтобы Александр возвратился на родину, очистив территорию Ахеменидского царства. По другим сведениям, Дарий предложил Александру часть Малой Азии до р. Галис [ср.: Арриан, 2, 14, 1—3; Руф, 4, 1, 7—9; Диодор, 17, 3, 1; Юстин, 11, 12, 1]. Такого рода предложения побежденного не могли не показаться Александру, уже видевшему себя царем Ахеменидской державы, оскорбительными и, конечно, совершенно неприемлемыми. Не исключено, что, ставя на обсуждение своих «друзей» вопрос об этом обращении, Александр постарался усилить впечатление; Диодор [17, 39, 2] утверждает, будто он представил не подлинный текст письма, а сфабрикованную им самим фальсификацию. Как бы то ни было, Александр ответил на письмо Дария категорическим отказом. Последнему предлагалось признать верховную власть Александра, явиться к его двору и занять свое место среди приближенных нового владыки; на этих условиях ему будет возвращена семья и вообще он получит все, что пожелает [Арриан, 2, 14, 4—9; Руф, 4, 1, 10—14]. Такая перспектива не устраивала Дария, еще не исчерпавшего всех возможностей бороться, и переговоры зашли в тупик.

81

Выступив пз Марафона, Александр без труда овладел Библом [Арриан, 2, 15, 6; Руф, 4, 1, 15]. Другой важный город Южной Фпникии — Сидон, где уже давно были сильны антиперсидские настроения, также раскрыл свои ворота перед Александром [Арриан, 2, 15, 6]. Царь Стратон, ставленник ахеменидской администрации, был низложен и царем поставлен Абдалоним, дальний родственник местной царской династии, до того не интересовавшийся политикой. Занятый своими повседневными делами, он даже «не слыхал звона оружия, который сотрясал всю Азию» [Руф, 4, 1, 16—26]. Не избалованный милостями судьбы человек, внезапно ставший царем, не имевший ни связей в местных аристократических кругах, ни опыта государственной деятельности, оказался наиболее приемлемым в качестве декоративной фигуры и для македонской администрации, и для промакедонски настроенной местной знати. От него можно было не ждать неожиданностей.

В Сидоне Александр устроил весьма важную политическую демонстрацию — охоту на льва. Какое значение придавалось этому в сущности мелкому эпизоду, свидетельствует тот факт, что скульптурное изображение охоты было послано в Дельфы [ср.: Плутарх, Алекс., 40]; она же была показана и на саркофаге Александра. Учитывая, что царь, поражающий копьем льва, изображен на одной из угаритских царских печатей, а также что ассирийские цари устраивали охоту на львов, носившую ритуальный характер, можно думать, что охота, организованная Александром, тоже являлась ритуальной (восходила к древнейшему комплексу испытаний физической мощи царя) и должна была подтвердить в глазах местного населения его положение верховного владыки.

Покорение Финикии шло без серьезных затруднений, однако внезапно для Александра он столкнулся с сопротивлением Тира [Арриан, 2, 15, 6—24, 6; Руф, 4, 2—4; Диодор, 17, 40, 2—46, 6; Плутарх, Алекс., 24—25; Юстин, 11, 10, 10—14; Полиен, 4, 3, 3—4]. Выслав Александру необходимые дары и продовольствие, тиряне отказались допустить его в островной район города для принесения жертвы богу Мелькарту (по греческим представлениям, это был Геракл, считавшийся одним из предков Александра). В ответ на

82

свое требование он услышал, что в материковой части города, так называемом Старом Тире, есть более древний храм Мелькарта-Геракла и македонский царь может совершить свою жертву там. К этому, по-видимому, было добавлено, что в островной Тир ни персы, ни македоняне допущены не будут.

Отказ привел Александра в неистовство. Поступок тирян означал, что они желают сохранить нейтралитет и, пользуясь удобным случаем, обеспечить себе политическую самостоятельность. Такой нейтралитет, конечно, был выгоден Дарию, однако главное заключалось в том, что Тир отказывался признать верховную власть македонского завоевателя. Не желая тратить время на длительную и трудную осаду неприступного города, Александр предпринял было еще одну попытку решить дело миром. Тиряне убили его послов, а их тела бросили в море, лишив, таким образом, погребения (для древности — неслыханное кощунство). Александр решил брать город штурмом.

Принимая решение защищаться, тирское правительство рассчитывало на островное положение города, делавшее его неприступным для сухопутных войск, на господство на море тирского флота и на отсутствие флота у Александра, на мощь оборонительных сооружений Тира, наконец, на поддержку своей североафриканской колонии — Карфагена. Ежегодно из Карфагена в Тир приезжали священные послы для принесения жертвы в местном храме Мелькарта. Такие послы находились в Тире и тогда; они уверяли власти, что Карфаген окажет Тиру возможную помощь.

В Тире началась интенсивная подготовка к обороне; в многочисленных мастерских ремесленники изготовляли оружие, в особенности приспособления для разрушения осадных механизмов (гарпагоны) и крючья, которыми, выбрасывая их из метательных орудий, захватывали корабли (вороны). В свою очередь Александр приказал строить мол, чтобы соединить островной Тир с сушей. Камень брали из развалин разрушенного Александром материкового города, лес для строительства плотов, настила и башен подвозили с Ливанских гор.

Пролив, отделявший островной Тир от материка, в самом глубоком месте имел глубину около 3 оргий, т. е. немногим более 5.5 м. Ширина пролива состав-

83

ляла 4 стадии, т. е. несколько менее 800 м. Он, однако, был очень илист и вязок; это свойство дна позволяло македонянам легко вбивать колья и закреплять камни, образовывавшие насыпь; поверх камней они укладывали деревянный настил. В самом начале стройки Александр рассказал воинам о своем вещем сне: будто бы Геракл сам ввел его в осажденный город. Поощряемые Александром, активно участвовавшим в работах, солдаты упорно трудились, хотя пока и без видимого результата.

По мере сил тиряне пытались мешать осаждавшим. Подплывая на небольших лодках, они осыпали насмешками солдат, таскавших землю, камни, деревья, но македонцы не обращали на это внимания. Когда мол уже поднялся над водой, тиряне стали нападать на работавших, засыпали их копьями, обстреливали из катапульт, луков и пращей. На молу постоянно происходили стычки между осаждавшими и осажденными. Армия Александра стала нести серьезные потери; темпы строительства замедлились.

Между тем возникли новые трудности. Воины Александра, заготавливавшие лес, подверглись нападению арабских племен, живших в горах на южной оконечности Ливана. Около 30 македонцев были убиты, несколько попали в плен. Опасность казалась настолько грозной, что Александр, поручив осадные работы Пердикке и Кратеру, сам повел карательную экспедицию в глубь Ливанских гор и Антиливана. В этой операции, сопровождая Александра, участвовал его воспитатель Лисимах. Усталый и изнемогший, он отстал от македонского отряда, но Александр не покинул своего старого учителя. Они шли рядом, постоянно подвергаясь угрозе неприятельского нападения; вечером, когда устраивались на ночлег, Александр рискнул жизнью, чтобы добыть огонь из вражеского костра. Ночь они провели в безопасности, отогнав перепуганного неприятеля, и вскоре присоединились к своим.

Такой поступок, соответствовавший репутации «хорошего и прекрасного» воина, юного героя, способного и на самопожертвование ради близких, и на безоглядно смелый подвиг, не мог не вызвать у грекомакедонских солдат восторга и новых симпатий к царю. Александр это хорошо понимал и в аналогич

84

ных случаях никогда не колебался. Кроме того, Александр ведь был еще очень молод, поэтому подобные приключения сами по себе доставляли ему огромное удовольствие.

Возвратившись с победой под стены Тира, Александр нашел воздвигавшуюся насыпь до основания разрушенной. Пердикка и Кратер оказались не в состоянии предотвратить убийственного удара, нанесенного тирянами. Вот как это случилось.

Еще до своей ливанской экспедиции Александр велел принять необходимые меры для того, чтобы защитить работавших на стройке. Мол со всех сторон был окружен щитами и плотами, предохранявшими македонских солдат от обстрела с тирских кораблей; на конце мола построили две башни, откуда македоняне могли вести обстрел из метательных орудий. Тогда тиряне снарядили большой корабль, предназначавшийся обычно для перевозки лошадей, загрузили его всевозможными горючими веществами и факелами, а борты обмазали смолой и серой. Подогнав корабль к македонским башням, они подожгли его; люди, находившиеся на судне, спаслись, доплыв к буксирам и кораблям охранения. Пожар быстро охватил башни и мол; кроме того, тиряне начали посылать горящие стрелы. Причаливая к молу в различных пунктах, они поджигали его и стоявшие на нем орудия, выдергивали колья и скрепы. Огонь, распространившийся по всему сооружению, мешал македонянам сопротивляться; многие из тех, кто был в этот момент в башнях, бросались в море, а оттуда их вылавливали на свои корабли финикияне. Поднялся сильный ветер, море начало волноваться. Мощными ударами волн мол был прорван, его фундамент размыт, и внезапно все сооружение рухнуло.

Александр приказал строить новый мол, шире прежнего и направленный не боком к подветренной стороне, а прямо навстречу ветру. Тиряне активно мешали работам, которые в результате продвигались слишком медленно и не давали требуемого эффекта. Было ясно, что без собственного флота овладеть Тиром невозможно. Александру нужны были корабли, и он отправился за ними в соседний Сидон.

Обстоятельства складывались для Александра благоприятно, Блестящая победа при Иссе и в особен-

85

ностп бескровное подчинение таких крупнейших городов средиземноморского побережья Передней Азии, как Арвад, Библ, Сидон, заставили финикиян, находившихся под персидским командованием в Эгеиде, изменить свое поведение. Герострат, царь Арвада, и Энил, царь Библа, направились к Александру; к ним присоединилась и сидонская флотилия. В результате в распоряжении Александра оказалось около 80 финикийских кораблей. Расчеты тирского правительства на помощь из Карфагена не оправдались. Под предлогом войны, которую Карфаген как раз в этот момент вел в Сицилии, он отказался прислать свои войска для обороны метрополии. Единственное, что тиряне смогли, — эвакуировать в Карфаген некоторое количество женщин и детей. Впрочем, Александр все равно объявил Карфагену войну, хотя и отложил ее до завершения восточного похода.

Кроме того, Александр получил 12 триер с о-ва Родос, 10 — из Сол и Ликии и даже одну пентеконтеру из Македонии. Наконец, в Сидон к Александру явились перепуганные кипрские цари — финикияне и греки, опасавшиеся мести за свое сотрудничество с персами. Чтобы выслужиться перед новым властителем, они доставили ему 120 судов. Всего, таким образом, Александр располагал теперь 223 кораблями. Получил он и новых солдат: в Сидон из Пелопоннеса прибыл Клеандр, сын Полемократа, и привел с собой 4 тыс. наемников-греков.

Обладание флотом позволило Александру резко изменить ход осады. Он попытался было вызвать тирян на бой, но они уклонились от сражения и заперли кораблями входы в свои порты. Подведя суда к городским укреплениям, Александр стал обстреливать стены из метательных орудий и разбивать их таранами. Финикияне спешно заделывали проломы; за линией оборонительных сооружений они начали постройку еще одной стены. Дождавшись удобного времени, Александр приказал своему флоту глубокой ночью окружить город. Суда связывали по два так, чтобы их носы были соединены, а кормы разведены на максимально возможное расстояние; на палубах и бревнах, привязанных к бортам, устраивали деревянные настилы, где размещали воинов и осадные орудия. Буря помешала действиям македонян и прибила корабли

86

к материку; многие из них получили сильные повреждения. Тем не менее осада Тира продолжалась; грекомакедонские метательные орудия обстреливали осажденных, тараны били по стенам, стрелки из лука охотились за защитниками города, появлявшимися на укреплениях. В городе царило возбуждение, однако тиряне не допускали даже мысли о сдаче.

В разгар боев по городу разнесся слух, будто какому-то тирянину во сне привиделось, что бог Решеф, которого греки отождествляли с Аполлоном, собирается покинуть Тир. Перепуганные горожане решили приковать статую бога золотыми цепями к алтарю (по одной версии, к алтарю Геракла-Мелькарта, по другой — к его собственному). Рассказывали даже, будто они привязали статую веревками и сделали надпись: «Александров приспешник». В Тире начались также разговоры о том, чтобы, по старинному финикийскому обычаю, принести человеческую жертву, мальчика из знатной семьи, и тем предотвратить беду. Однако тирский совет отказался; обычные жертвы были сочтены достаточными для спасения города.

Главное внимание тиряне уделяли земным средствам защиты. Пользуясь воронами и железными лапами с крюками, они наносили повреждения кораблям, убивали, ранили или захватывали солдат. Со стен на македонян обрушивались тучи раскаленного песка и кипящие нечистоты. Серьезным препятствием для действий македонян была каменная насыпь на морском дне у берега острова. Александр велел расчистить дно, однако тиряне обрезали веревки, которыми были привязаны корабельные якоря, и дезорганизовывали работу. Только после того, как македоняне стали закреплять якоря на цепях, можно было продолжать разборку насыпи.

Большое впечатление на осаждавших произвело появление у мола морского чудовища (по-видимому, кита) как раз в тот момент, когда Александр снова повел свой флот к стенам города. И македоняне, и тиряне истолковали это событие как благоприятное для себя предсказание; тиряне даже устроили по данному случаю священную трапезу. Желая деблокировать островной город, они вывели свои корабли из северной гавани. У выходов из нее стояла кипрская флотилия, тогда как остальной (финикийский) флот Александра

87

находился вместе с ним у Египетской гавани. Согласно версии Руфа, события разыгрались следующим образом. У материкового берега оставалось около 30 кораблей, и с ними тиряне завязали сражение. На шум приплыли остальные корабли, которыми командовал Александр, и заставили тирян вернуться в свою гавань. Александр попытался и сам туда прорваться, но безуспешно. По Арриану, тиряне напали на кипрские корабли, когда на них не было моряков. Во время сражения Александр, оставив финикийские суда блокировать южную гавань, с несколькими кораблями примчался на помощь и оттеснил тирян. Македоняне, разрушив часть городской стены, попытались прорваться в город, но были отброшены. Из этих не вполне согласующихся между собой сообщений ясно только, что тиряне пытались нанести удар по морским силам Александра, были отброшены на исходные позиции, однако и сам царь не сумел развить свой успех и пробиться в город.

Через несколько дней начался новый штурм. Стена Тира рухнула под ударами тарана, воины Александра захватили башни и через пролом ворвались в город. Сам Александр сражался на осадной башне, почти вплотную примыкавшей к городской стене; многих защитников города он заколол копьем, многих зарубил мечом и, рискуя жизнью, первым вскочил па стену. Македонский флот вошел в гавань. Начался ожесточенный уличный бой. Александр велел убивать всех, кроме укрывшихся в храмах; но защитники города и не искали там спасения. Только силой, только беспощадными расправами Александр смог подавить их сопротивление.

Разъяренный победитель приказал казнить на островном Тире 6 тыс. его попавших в плен защитников; 2 тыс. человек на материковом берегу были распяты на крестах; 30 тыс. человек, захваченных в храмах или иным образом попавших в плен, Александр продал в рабство (по Диодору, в плен были взяты 13 тыс. человек). Лишь 15 тыс. тирян сумели спасти сидоняне, вошедшие в город вместе с войсками Александра: они уводили тирян на свои корабли и тайком переправляли в Сидон. Среди захваченных в храме Мелькарта-Геракла находились тирский царь Аземильк, знатнейшие тиряне и карфагенские сакральные

88

послы. Их победитель помиловал, сохранил им жизнь и, по-видимому, свободу. Сам город не был уничтожен. Александр заселил его окрестными финикиянами, и вскоре Тир снова стал одним из крупнейших торговых центров в Восточном Средиземноморье. Овладев Тиром, Александр принес жертву Гераклу-Мелькарту, устроил в его честь процессию и учредил гимнастические состязания и бег с факелами. Произошло это событие в июле—августе 332 г. (в месяце лоосе по македонскому календарю, т. е. в гекатомбеоне — по афинскому).

Медленные действия Александра в Финикии и затяжные бои под стенами Тира дали персидскому командованию время, необходимое для того, чтобы попытаться еще раз изменить ход войны. Персы предприняли наступление в Малой Азии через Лидию к морскому побережью, рассчитывая отрезать Александра от Греции и создать угрозу Македонии. Активизировал свои действия и персидский флот в Эгейском море. Объектом его атак стали Геллеспонт и Милет; с последнего персидский флотоводец Фарнабаз взыскал значительную денежную контрибуцию. Персы снова овладели о-вами Хиос, Андрос и Сифн. Зашевелилась Спарта. На Крите велись упорные бои между спартанцами и македонянами. Однако это наступление закончилось неудачей. В трех сражениях на суше Антигон, командовавший на западе Малой Азии македонскими войсками, разбил и рассеял персов; персидский флот, посланный к Геллеспонту (им командовал Аристомен), был уничтожен. Военные действия сосредоточились на Крите и некоторых других островах Эгейского моря [Руф, 4, 1, 34—40]. Попытка либо заставить Александра срочно возвратиться в Европу, либо отрезать его от Греции и Македонии провалилась. Переход финикийских городов под власть Александра и падение Тира изъяли финикийский флот из-под контроля персов, отрезали тех персов, которые еще оставались в Эгеиде, от Персии и сделали их действия бесперспективными и попросту невозможными.

Впрочем, Дарий III не очень надеялся на успех. Пока шла осада Тира, в лагерь Александра еще раз прибыли его послы с новыми условиями мира. Согласно рассказу Арриана [2, 25, 1—3; ср. также: Плутарх, Апофт. царей и имп., 180b], Дарий предложил Александру в качестве выкупа за мать, жену и детей

89

мириад (10 тыс.) талантов серебра; кроме этого, Дарин заявил о своей готовности отдать Александру всю страну от Евфрата до Эллинского (т. е. Эгейского) моря, иначе говоря, всю Малую Азию, Сирию, Финикию, Палестину и Египет, а также одну из своих дочерей в жены. По другим данным [Руф, 4, 5, 1—2], Дарпй предложил Александру территорию между Геллеспонтом и р. Галис. По-видимому, сам Руф или его источник привели сведения, относящиеся к первому посольству Дария.

Получив такие предложения, Александр объявил о них на собрании дружинников. Во время обсуждения столкнулись две точки зрения. Выразителем одной из них являлся Парменион, заявивший, как передавали, что если бы он был Александром, то на этих условиях с радостью прекратил бы войну и не подвергал себя дальнейшим опасностям. Александр отвечал, что если бы он был Парменионом, то так бы и поступил, но раз он — Александр, то ответит Дарию иначе.

В ходе обсуждения выявилось, таким образом, несогласие между Александром и Парменионом по кардинальнейшему вопросу — о целях войны. Был ли Парменион в этот момент одинок или за ним стояла какая-то группировка македонской знати, в любом случае его высказывания выявляли стремление по крайней мере отдельных представителей аристократии, окружавшей молодого царя, к миру. Объясняется данная позиция, по-видимому, боязнью чрезмерного усиления царя, опасением потерять в разраставшемся государстве свое господствующее положение и нежеланием рисковать уже достигнутым.

В ответном послании Дарию III Александр уведомлял, что не нуждается пи в его деньгах, ни в том, чтобы получить от него вместо всей страны ее часть: и деньги, и страна целиком принадлежат ему, Александру. Если он пожелает жениться на дочери Дария, то сделает это и без согласия последнего. Александр приказывает Дарию явиться к нему, если тот желает, чтобы он отнесся к нему благожелательно. В том тексте писем, который приводит Руф [4, 5, 1—8], не сообщающий, кстати сказать, о совещании дружинников, Дарий увещевает Александра не обольщаться выпавшей на его долю удачей, потому что завистливые боги могут все переменить, и говорит о трудностях,

90

которые представит для Александра продолжение войны; Александр в свою очередь сообщает о своей решимости захватить Персеполь и овладеть всей державой Ахеменидов. Изложение, сохранившееся у Арриана и восходящее к официальной македонской версии, представляется более достоверным: оно конкретнее и лишено назидательно-риторической окраски, характерной для другого источника.

Исчерпав все возможности добиться мира и сохранить путем переговоров хотя бы часть своих владений, Дарий начал подготовку к новому туру войны.

Летняя кампания 332 г. принесла Александру значительные военно-политические успехи. Ему удалось впервые более чем за трехтысячелетнюю историю Тира сломить сопротивление этого города и взять его штурмом. После напряженной кровопролитной борьбы Александр установил свое господство на море. Ему подчинился Родос, флот Александра овладел почти всеми островами Архипелага, в том числе Тенедосом и Хиосом; снова в руки македонян попал Милет [Руф, 4, 5, 9—22; Арриан, 3, 2, 3—7].

Захват и разрушение Тира заставили население Палестины признать власть Александра [Арриан, 2, 25, 4]. Некоторые подробности по этому поводу сообщает Иосиф Флавий [Древн., 11, 313—347]. Еще во время осады Тира Александр обратился к иудейскому первосвященнику Йадде с требованием прислать военную помощь, доставить для продажи солдатам продовольствие и другие товары и отдавать ему те «дары», которые прежде выплачивались персидскому царю ![там же, 11, 327]. По-видимому, такие же обращения получили от Александра и другие палестинские политические конгломераты. Весьма вероятно, что именно в ответ на подобное требование самаритянский правитель Санбаллат уже в первые недели осады Тира явился к Александру, привел 8 тыс. воинов и признал его владыкой вместо Дария III [там же, 11, 321—324]. Однако иудейское правительство еще не было уверено в благоприятном для Александра исходе осады и тем более всей войны, поэтому первосвященник Йадда ответил отказом: в свое время персидскому царю были даны клятвы не поднимать против него оружия, и эти клятвы не будут нарушены, пока Дарий жив [там же,

91

11, 318]. Реакция Александра, как о ней повествует Иосиф Флавий [там же, 11, 319], дает основания полагать, что ответы такого рода он получил не только от иудеев: македонский царь угрожал, одолев Тир, двинуться против иудейского первосвященника и на его примере научить всех, по отношению к кому они должны соблюдать свои клятвы.

Значительно большие опасения, чем поведение иудейских первосвященников, у Александра вызвала позиция Газы, которая преграждала Александру путь в Египет. Правитель Газы Батис набрал наемников-арабов (набатеев), сосредоточил в городе большие запасы продовольствия и приготовился к длительной осаде. Впрочем, набатеи и сами были заинтересованы в судьбе Газы, где кончался торговый путь из Набатеи через Негев к Средиземному морю.

Подойдя к городу, Александр приказал возвести осадный вал. И когда он поднялся на должную высоту, начали свою работу осадные машины. Во время одной из стычек Александр был ранен из катапульты в плечо. После двухмесячной осады, расшатав стены и сделав подкопы, македоняне сумели разрушить часть оборонительных сооружений. Александр повел своих воинов на приступ и после ожесточенных уличных боев овладел городом. Жители сражались до последнего человека; мужчины были перебиты, женщин и детей Александр продал в рабство, Батиса предал мучительной казни. В городе Александр поселил окрестных жителей и превратил его в свою крепость [Арриан, 2, 25, 4—27; Руф, 4, 6, 7—31; Плутарх, Алекс., 25; Фрагм. греч. ист., II, 142, № 5; Дионисий, О сочет. слов, 18].

Иосиф Флавий [Древн., И, 325—339], кратко упомянув об осаде и взятии Газы, сообщает об экспедиции, которую Александр, по его словам, предпринял в Иерусалим. Его рассказ, восходящий к иудейской жреческой традиции, содержит сказочные подробности. Навстречу Александру выходят жрецы в священных одеждах; на голове у первосвященника, возглавлявшего процессию, надета высокая остроконечная жреческая шапка с золотой табличкой, на которой написано божье имя. Подойдя к первосвященнику, Александр преклоняет перед ним колени, воздавая почесть богу. Недоумевающему Пармениону он объясняет, что именно этот бог,

92

привидевшийся ему во сне, ведет его против персов я дарует победу.

Войдя в Иерусалим, Александр приносит жертву богу. Познакомившись с книгой Даниила, он узнает себя в том греке, коему предсказано разрушить Персидское царство. По просьбе первосвященника Александр разрешает иудеям пользоваться «отеческими законами» и на седьмой (субботний) год, когда иудеи оставляли, по обычаю, землю под парами, не платить налоги. Многие иудеи по предложению Александра вступили в греко-македонское войско.

В том виде, как об этом событии повествует Иосиф Флавий, оно не могло произойти. Александра трудно представить коленопреклоненным перед иудейским первосвященником или объясняющим грекам либо македонянам, что победу ему дарует именно иудейский бог. Невероятна и ссылка на библейскую книгу Даниила, созданную между 167 и 163 гг., т. е. более чем на полтора столетия позже интересующих нас событий. ,Тем не менее, отправляясь в Египет, Александр был заинтересован в том, чтобы иметь в своем тылу умиротворенную страну; он должен был, следовательно, обеспечить свой контроль также и над иудеями. Не исключено, что встреча Александра и первосвященника Йадды действительно состоялась, причем Александр сохранил политическое устройство Иудеи и дал ей налоговые иммунитеты, учитывая местные обычаи. Возможно, что какие-то иудеи участвовали в дальнейших походах Александра.

На своем дальнейшем пути в Египет, да и в самом Египте, давно уже враждебном персидской власти, Александр не встретил сопротивления. Когда он появился в долине Нила, египтяне встретили его ликованием, как освободителя от ненавистного гнета [Диодор, 17, 49, 2; Руф, 4, 7, 1].

Мотивы, заставившие Александра двинуться в Египет, сводились, вероятно, к весьма элементарному политическому расчету: он мог опасаться возникновения там на развалинах ахеменидского господства местной царской династии, которая превратилась бы в противоборствующую силу. Египет являлся для Греции важной хлебной житницей. Без захвата этой страны завоевание Ахеменидской державы не могло бы считаться завершенным.

93

Отправившись из покоренной Газы, Александр па седьмой день прибыл в Пелусий [Арриан, 3, 1, 1; иначе: Руф, 4, 7, 2]. Там он застал свой флот, уже приплывший из Финикии. Отправив корабли по Нилу к Мемфису, Александр пересек Аравийскую пустыню и явился в Гелиополь, а оттуда — в Мемфис. В древней столице Египта он был коронован в качестве египетского царя [Пс.-Каллисфен, 1, 34, 2], получив стандартные титулы фараонов, и устроил гимнастические и мусические игры. В них приняли участие самые знаменитые артисты, съехавшиеся со всей Греции. Из Мемфиса Александр отплыл на север страны.

В низовьях Нила Александр основал город (по Руфу и Диодору, после поездки к оракулу Аммона; мы следуем изложению Арриана), существующий и в настоящее время и играющий важнейшую роль в экономической и политической жизни Египта, — Александрию. Новый город должен был принять его греко-македонских ветеранов и других переселенцев из Греции; таким образом, делался важный шаг на пути осуществления колонизационной программы, выдвинутой греческой публицистикой IV в. Александрия должна была стать оплотом македонского господства в Египте, проводником греко-македонского влияния на коренное население страны, сосредоточить в своих руках египетскую торговлю в Средиземноморье. Формально Александрия в Египет, по-видимому, не входила, именуясь «Александрией при Египте», а не «в Египте». После смерти Александра Птолемей I сделал Александрию своей столицей, и она оставалась политико-административным центром Египта до завоевания страны арабами, создавшими новую столицу — Каир. Уже при первых Птолемеях Александрия стала играть ведущую роль в духовной жизни всего греческого мира.

Александр сам занимался планировкой города [Арриан, 3, 1,5]. Античная традиция изображает дело так, будто он на местности размечал, где вести стену, строить здания и устраивать агору, посыпая землю мукой, и что прорицатели увидели в этом добрый знак, говорящий о грядущем богатстве города [Арриан, 3, 2, 1 — 2]. По другому рассказу [Плутарх, Алекс., 26], во сне к Александру явился почтенный старец (Гомер) и побудил его основать город около о-ва Фарос. Когда намечали план города, мела под рукой не оказалось,

94

и на черную землю высыпали муку. Внезапно налетело великое множество птиц, которые склевали всю муку. Этот случай был истолкован как предзнаменование того, что новый город прокормит много разного народа, Руф [4, 8, 6] приводит легенду, будто Александр, следуя македонскому обычаю, обозначил ячменем степы будущего города; птицы склевали ячмень, но прорицатели истолковали, что это к добру. Вероятно, Руф наиболее точно показывает реальные истоки преданий о благих знамениях, сопровождавших основание города.

Пребывание в Египте сыграло исключительную роль в духовном развитии Александра. Переломным моментом в его жизни явилась экспедиция к оазису Сива, расположенному в глубине пустыни западнее Нила, где находился оракул верховного египетского бога Аммона, которого греки отождествляли с Зевсом.

В повествовании Арриана [3, 3, 2] и Руфа [4, 7, 8] настойчиво звучит мысль о том, что Александр еще до поездки к оракулу Аммона то ли считал Аммона-Зевса своим отцом, то ли хотел внушить другим такую мысль; с этим связывается его поход в оазис Сива. Само по себе указанное допущение не невероятно: титулатура Александра в качестве египетского фараона содержала наряду с прочим и наименование его сыном Аммона-Ра. Но если это так, то для провозглашения Александра сыном бога и получения признания его божественной сущности не нужно было отправляться в оазис Сива. Вероятно, в окружении царя в связи с его новыми титулами велись разговоры о нем как о сыне Аммона, однако этому титулу не придавалось серьезного значения. Египетская титулатура фараона воспринималась лишь как неизбежная формальность.

Первоначальный замысел Александра состоял, как кажется, в том, чтобы получить у оракула, чтимого также и в эллинском мире, предсказания на будущее. Благоприятное пророчество Аммона-Зевса, обретенное в оазисе Сива, могло послужить впечатляющей демонстрацией в его пользу. Имело для него значение и то обстоятельство, что, согласно греческим преданиям, этот храм посещали Геракл и Персей — оба мифических предка Александра [Арриан, 3, 3, 1; Страбон, 17, 814, со ссылкой на Каллисфена].

Поход через пустыню был, очевидно, долгим и трудным; идти приходилось по песчаному бездорожью,

95

с трудом ориентируясь, теряя направление. Традиция разукрасила рассказы об этом эпизоде фантастическими подробностями, которые должны были свидетельствовать о благосклонном вмешательстве божества, указавшего правильный путь: о двух говорящих змеях, ведших якобы царя по верной дороге; о воронах, летевших пере;· отрядом и показывавших дорогу If Арриан, 3 3, 5—6; Плутарх, Алекс., 27]. Достоверно, по-видимому, то, что во время перехода воины Александра были спасены проливным дождем от изнурительной жажды, что змеи ползали и вороны летали и что карканье последних справа от дороги проводники расценили как благоприятное предзнаменование [Диодор, 17, 49, 5-6; ср.: Руф, 4, 7, 14-15].

Арриан [3, 4, 5], говоря о пребывании Александра в храме, ограничивается неопределенными высказываниями: царь вопросил оракула и, услышав то, что, по его словам, было ему по душе, вернулся в Египет. Диодор [17, 51] пишет, что, когда Александра ввели в храм и он увидел бога, самый старый из пророков подошел к нему и сказал: «Привет, сыне! И это же приветствие прими от бога». «Принимаю, отче, — отвечал Александр, — и позже буду называться твоим, но если ты дашь мне власть над всею землею»· Жрец-пророк вошел в святое святых и затем, пока совершались ритуальные церемонии, сказал Александру, что бог даст ему то, что он просит. «Напоследок, — сказал еще Александр, — о боже, открой мне то, что я стремлюсь узнать: всех ли я уже уничтожил убийц моего отца, или же кто-нибудь скрылся?». «Не кощунствуй, — вскричал пророк, — нет такого человека, кто бы мог злоумыслить на породившего тебя, но всех убийц Филиппа постигло наказание. А доказательством рождения от бога будет грандиозный успех в деяниях; ведь и прежде ты не терпел поражений, а после этого ты вообще будешь непобедим» [ср. также: Юстин, 11, 11, 2—13]. Такой же рассказ, но, естественно, с неблагоприятными для Александра комментариями, включил в свое сочинение Руф [4, 7, 25—32] и со ссылкой на «большинство» сохранил Плутарх [Алекс., 27]. Однако он сообщает своему читателю и другое предание: будто вместо φ παιδίον — «сынок» жрец, на вполне хорошо говоривший по-гречески, сказал ω παίδίος — «сыне Зевса» и будто Александр обрадо-

96

вался этой ошибке, и с того времени сошла молва, что бог признал его сыном Зевса. Каллисфен [см.: Страбон, 17, 814] рассказывает так: жрец допустил в храм Александра и его ближайших спутников; все, кроме него, внимали оракулу вне святого святых, и только он был там внутри. Пророк сказал Александру, что он — сын Зевса.

Традиция Диодора—Руфа и «большинства» авторов, сочинениями которых пользовался Плутарх, очевидно, с наибольшей точностью соответствует реальной действительности. Если жрец-пророк в оазисе Сива обратился к Александру как к сыну Аммона и расценивал как кощунство всякий намек на то, что отцом Александра был Филипп, то это было целиком в русле египетских представлений.

В том, что египетские жрецы от имени самого Аммона да еще в почитаемом греками храме приветствовали его как бога и сына бога, Александр увидел чрезвычайно благоприятные для себя политические возможности. Возникла ситуация, когда он мог претендовать на абсолютную власть над всем (в том число и над греческим) миром, когда всякое сопротивление ему становилось греховным делом. Впрочем, Александр должен был по крайней мере на первых порах соблюдать осторожность. Конечно, греческая мифология знала сыновей Зевса, рожденных смертными женщинами; к их числу принадлежал, например, Геракл — легендарный предок Александра. Знали греки и героизацию, обожествление выдающихся людей при жизни и после смерти [ср.: Плутарх, О судьбе, 2, 5]. Сам Филипп II на том свадебном празднестве, где он был убит, приказал к 12 статуям богов присоединить и свою, желая приучить подданных к мысли о божественности их владыки. Учитель Александра, Аристотель, в своей «Политике» [3, 8, 1; 1284а] говорил, намекая на Александра, что «единственный» муж, выдающийся «добродетелью» и политической мощью (или же небольшая группа людей, наделенных этими свойствами), был бы как бог среди людей. И тем не менее греческое общество, да и македонское тоже с большим сомнением отнеслось к мысли, будто в лице Александра миру явился не заурядный завоеватель, а бог — сын Зевса. Правда, по рассказу Каллисфена [Страбон, 17, 814], явившиеся тогда же к Александру

97

в Мемфис милетские послы принесли весть о чудесном пророчестве, данном оракулом Аполлона в Бранхидах, разграбленным во время Греко-персидских войн, что Александр — сын Зевса, о будущей победе при Гавгамелах, о предстоящей гибели Дария III и об ожидавшемся антимакедонском выступлении лакедемонян. Он же свидетельствует, будто «благородное происхождение» Александра (от Зевса) подтвердили Эритрейская Афинаида я Эритрейская Сивилла. Когда Александр обещал Эфесу возместить все прошлые и будущие расходы на храм Артемиды, лишь бы была воздвигнута надпись от его имени, эфесяне отказали ему: не подобает богу совершать посвящения богам [там же, 14, 641]. Однако имели место и другие факты.

Понадобилось почти 10 лет, чтобы греческие полисы признали, притом только после того как Александр окончательно утвердил свою власть, его божественность, да и то спартанец Дамид заявил: «Предоставим Александру, если ему этого хочется, называться богом» [Плутарх, Апофт. лак., 219]. И греки, и македоняне, окружавшие царя, должны были с особым неудовольствием воспринимать его обожествление еще и потому, что это существенно меняло характер их взаимоотношений с царем: из сотоварищей последнего, по идее равного им, они становились даже не подданными, а какими-то жалкими креатурами, которые могут только смиренно возносить мольбы к подножию божьего престола. В обожествлении Александра они не могли не увидеть решающий шаг на пути его превращения в такого неограниченного деспота, какого ни Македония, ни Греция еще не видывали. С этого момента, по всей видимости, в окружении Александра появляются и набирают силу оппозиционные элементы, с которыми ни расправами, ни милостями царь совладать не мог. Центром, притягивавшим недовольных, был, судя по всему, Парменион.

Парменион, сын Филоты, человек старомакедонского закала, являлся одним из ближайших соратников и крупнейших полководцев Филиппа II [ср.: Плутарх, Апофт. Фил., 2; 28]. Он занимал первое место в окружении Александра [ср.: Полибий, 8, 12, 7; Руф, 7, 2, 33], постоянно находился на самых ответственных постах, но не потому, что Александр этого хотел,

98

а потому, что не мог от него избавиться. Сын Пармениона, Филота, считавшийся другом Александра, возглавлял македонскую конницу, другой сын, Никанор, — гипаспистов; его брат Асандр был командиром легкой кавалерии, а позже стал сатрапом Сард. Александр, отвергая разумные на первый взгляд предложения Пармениона, явно стремился вырваться из этих цепких объятий. Подспудная взаимная неприязнь привела в конце концов, когда царь почувствовал себя достаточно сильным, к уничтожению Пармениона и Филоты. Убивая их, Александр знал, что делал: он устранял реальную пли потенциальную верхушку оппозиции.

Однако до гибели Пармениона было далеко. По сведениям, восходящим к Птолемею и Аристобулу, еще в Египте Александр получал доносы о заговоре, который составил против него Филота, но не придал им серьезного значения или, возможно, не счел себя достаточно сильным, чтобы обрушиться на Пармениона и его семью [ср.: Арриан. 3, 26, 1]. Однако во время судебной расправы над Филотой Александр припомнил, как тот, поздравив его с принятием в сонм богов, написал, что жалеет тех, кому придется жить под властью сверхчеловека [Руф, 6, 9, 18]. Под пыткой Филота рассказал тогда, что и Гегелох возмущался обожествлением Александра [там же, 6, 11, 22—30]. Видя вокруг себя скептические, насмешливые, недовольные лица, царь решил, что его греко-македонских приближенных и греческих союзников на Балканах нужно исподволь приучать к мысли о его, Александра, божественной природе.

Среди греков и македонян все более настойчиво стали циркулировать слухи, будто Александр родился от змея, в облике которого к Олимпиаде являлся сам владыка богов; этим объясняли и охлаждение Филиппа к Олимпиаде [Юстпн, 11, 11, 2—13; Плутарх, Алекс., 2]. Олимпиада, как утверждалось, перед тем, как Александру уйти в поход, только ему одному поведала тайну его рождения [Плутарх, Алекс., 3]. Сам Александр время от времени тоже делал соответствующие намеки. Так, обращаясь к афинянам [там же, 28], он заявил, что сам не отдал бы им Самос, но Афины, дескать, получили остров «от того, кто назывался тогда моим господином и отцом». В письмо к Олимпиаде он

99

однажды вставил такую адресную формулу: «Царь Александр, сын Зевса-Аммона, Олимпиаде, матери, шлет привет» [Геллий, 13, 4, 2]. Однако и сам Александр, и его ближайшее окружение пока считали необходимым иногда демонстрировать, что они не принимают всю эту историю всерьез. Олимпиаде традиция 1[Плутарх, Алекс., 3; Геллий, 13, 1, 2] приписывает пожелание, чтобы Александр перестал клеветать на нее Гере, жене Зевса, и навлекать гнев богини. Однажды, когда всех напугал сильный удар грома, философ Анаксарх, находившийся в свите Александра, спросил его: «Ты не делаешь ничего такого, сын Зевса?». «Я не хочу, — засмеялся Александр, — устрашать друзей...». В другой раз, раненный стрелой, он воскликнул: «Это, друзья, течет кровь, а не влага, струящаяся у блаженных богов» [ср.: Плутарх, Алекс., 28; Апофт. царей и им., 180е; Афиней, 6, 250—251а].

Вернувшись из оазиса Сива в долину Нила, Александр снова занялся в Мемфисе жертвоприношениями Зевсу, устройством парадных шествий и состязаний [Арриан, 3, 5, 2], а также приемом многочисленных посольств со всех концов Греции [там же, 3, 5, 1]. Очень соблазняла его мысль двинуться на юг, своими глазами увидеть в Фивах дворцы фараонов и проникнуть в Эфиопию. Однако война заставила Александра вернуться из Египта в Палестину и оттуда снова пойти на север [Руф, 4, 8, 3—4].

Прежде чем отправиться в поход, Александру следовало организовать управление в своем новом владении. По свидетельству Руфа [4, 8, 4—5], руководство Египтом он поручил родосцу Эсхилу и македонянину Певкесту, охрану шлюзов на Ниле — Полемону, управление африканскими территориями, примыкающими к Египту, — Аполлонию, финансовое ведомство— Клеомену. По данным Арриана [3, 5, 2—7], несомненно более надежным, дело обстояло иначе. Контроль над номами (исторически сложившимися областями Египта) сохранялся за номархами. Во главе Египта Александр поставил двух номархов-египтян — Долоаспа и Петисия; по всей видимости, при этом было учтено традиционное разделение страны на Верхний и Нижний Египет. После того как Петисий отказался от власти, контроль над страной перешел к Долоаспу, Наместником Ливии Александр сделал

100

Аполлония, сына Харина; Аравии (область между Нилом и Красным морем) — навкратийца Клеомена. Последнему номархи должны были вносить подати, так что фактически он оказался во главе финансового ведомства (уроженец Египта, что очень существенно). В ключевых пунктах страны Александр разместил свои гарнизоны. Общее командование греко-македонскими войсками в Египте он возложил на Певкеста, сына Макартата, и Балакра, сына Аминты; флот поручил Полемону, сыну Ферамена; наконец, отряды наемников подчинил этолийцу Ликиду, но при нем назначил писца Евгноста, сына Ксенофанта, из дружинников, а наблюдателями за ними, сверх того, — Эсхила и халкидянина Ефиппа.

В Египте, как и в других захваченных странах, Александр стремится привлечь на свою сторону местную аристократию; в качестве фараона он сохраняет за египтянами управление отдельными областями и, отправляясь в поход, своими наместниками назначает также египтян. Однако, оставив командование грекомакедонскими войсками и управление пограничными областями и финансами в руках греков и македонян, Александр поставил египтян под жесткий контроль; разделив власть между многочисленными наместниками, командующими, начальниками гарнизонов, он, как казалось, и с этой стороны гарантировал себя от попыток свергнуть в Египте его власть.

Вернувшись в Финикию, Александр прежде всего должен был направить свои войска на подавление антимакедонских выступлений, центром которых стала община самаритян, которые сожгли живьем Андромаха, македонского наместника Сирии [Руф, 1, 8, 9; ср. также: Синкелл, Хроногр., 216; Евсевий, Хрон., 2, 118—119]. Когда Александр появился в Переднеазиатском Средиземноморье, самаритяне, по-видимому, выдали ему инициаторов бунта, и царь предал последних казни [ср.: Руф, 4, 8, 10—11]. В свою очередь Александр выдал местных «тиранов», а также мефимнейцев Аристонпка и Хрисолая, вероятно, действовавших заодно с последними, «демократам»; «тираны» были сброшены со стены и погибли [Руф, 4, 8, 11].

С названными событиями прямо связаны археологические материалы, открытые летом 1962 г. в одной из пещер в районе Вади-Далие, в 14 км севернее

101

Иерихона и в 12 км западнее р. Иордан: это около 300 человеческих скелетов, керамика IV в., куски одежды, ювелирные изделия, буллы с оттисками печатей, монеты и самаритянские деловые документы на папирусах, датируемые 375—335 гг. Скелеты и документы, вероятно, принадлежат самаритянским аристократам, бежавшим в пещеры Вади-Далие от Александра; там их застигли македонские солдаты, и они либо были перебиты, либо умерли от голода.

Подавив восстание, Александр получил возможность осуществить и другую часть своей политической программы: он сам или от его имени Пердикка основал на севере Заиорданья ряд городов: Дион, Герасу и др. Население этих городов составили ветераны Александра; несомненно, много имелось и колонистов, привлеченных из Македонии и Греции. Один из городов был назван Пеллой, как и древняя македонская столица. По мысли основателя и колонистов, на этом месте должна была возникнуть новая Македония.

Создавая свои города именно здесь, на краю пустыни, Александр хотел, как и в низовьях Нила, заселить еще необжитые районы, не вступая в конфликт с местным населением. Находясь на границе, они могли сыграть свою роль в обороне Северной Палестины от кочевников. Вдоль восточного берега Иордана шел путь в Южную Аравию; можно было надеяться, что новые города смогут занять видное место в исключительно прибыльной торговле со «Страной ароматов»,

Еще один вопрос волновал Александра по возвращении из Египта в Финикию — политическая стабильность в Греции, где Афипы продолжали оставаться скрытым, а Спарта — явным врагом. На Крите и в Пелопоннесе спартанцы и их союзники воевали с приверженцами Александра. И все же последний ограничился тем, что отправил на помощь своим сторонникам флот под командованием Амфотера, поручив ему также очистить море от пиратов [Арриан, 3, 6, 3; Руф, 4, 8, 15].

В Тире Александр устроил жертвоприношение Гераклу, гимнастические и мусические состязания [Арриаи, 3, 6, 1]. Своим великолепием это празднество запомнилось надолго. По рассказу Плутарха [Алекс., 29], во время торжества исполнялись дифпрамбы и трагедии; в роли хорегов (устроителей зрелищ)

102

выступали кипрские цари, греки по происхождению, стремившиеся перещеголять друг друга щедростью; в спектаклях участвовали крупнейшие артисты, в том числе Афинодор и Фессал. По греческому обычаю, артисты соревновались между собой, и Александр принимал в этом живейшее участие, хотя и не показывал вида. Победа была присуждена Афиподору, и только тогда Александр позволил себе заметить, что предпочел бы видеть победителем Фессала. Впрочем, и к Афиподору он относится достаточно благосклонно: когда афиняне оштрафовали Афинодора за неявку на Дионисии, Александр послал ему необходимые деньги. Здесь, конечно, ощущается щелчок, данный Афинам, но Александр вообще желал слыть покровителем искусств и обнаруживать по отношению к актерам щедрость. Однажды Ликон из Скарфеи вставил в комедию отсебятину — стих с просьбой выдать ему 10 талантов. Александр засмеялся и приказал дать...

По-видимому, ко времени второго пребывания Александра в Переднеазиатском Средиземноморье (331 г.)| относится его фактический брак с Барсиной, дочерью Артабаза. Инициатором этого брака был Парменион, в руки которого Барсина попала после битвы при Иссе [ср.: Плутарх, Алекс., 21; Евмен, 1]. Вероятно, он рассчитывал с ее помощью упрочить свое положение при особе царя. Родившаяся около 360 г. Барсина была примерно на четыре года старше Александра, ко времени их знакомства дважды побывала замужем и имела четырех детей. В 327 г., уже в Бактрии, она родила Александру сына, названного Гераклом [Диодор, 20, 20, 2; несколько иначе: Юстин, 15, 2, 3]. После брака Александра с Роксаной Барсина поселилась вместе с Гераклом в Пергаме. Там в 309 г. они были убиты по приказу Полиперхонта [Трог, Прол., 15; иначе: Павсаний, 9, 7, 2; Юстин, 15, 2, 3 — убийцей был Кассандр].

Тем временем Дарий III собирал в Вавилонии новую армию. Точных сведений о ее численности у нас нет; греко-македонская традиция, по-видимому, резко ее преувеличивает. Так, Арриан [3, 8, 6] утверждает, ссылаясь на слухи, что Дарий имел 1 млн (100 мириад) пехотинцев, 40 тыс. всадников, 200 колесниц с сернами и косами, 15 слонов; по Диодору [17, 53, 5]: 800 тыс. пехотинцев и не менее 200 тыс. всадни

103

ков. Однако в том, что армия Дария была (по масштабам эпохи) очень большой (Руф, 4, 9, 3 — в 1.5 раза больше, чем в битве при Иссе), сомневаться не приходится. С этим войском Дарий отправился на север, откуда открывался доступ в долину Тигра и Евфрата, и остановился в конце концов на ровной местности восточнее Тигра, у д. Гавгамелы, возле р. Бумода, примерно в 600 стадиях (около 120 км) от г. Арбелы (соврем. Телль-Гомел, примерно в 35 км северо-восточнее Мосула). Все неровности на местности по его приказу были засыпаны песком пли срыты; подступы к персидским позициям Дарий велел разорить, рассчитывая заставить своего противника отступить [Арриан, 3, 8, 7; Руф, 4, 9, 7—10].

Александр в начале кампании располагал, по информации Арриана [3, 12, 5], 40 тыс. пехотинцев и 7 тыс. всадников. Выступив из Финикии и не встретив на своем пути сопротивления, он прибыл к Фапсаку на правом берегу Евфрата. Там уже строились мосты, но на левом берегу реки появилось персидское охранение под командованием Мазея. Опасаясь, что мосты будут разрушены, македоняне остановили работы. Услышав о приближении Александра, Мазей бежал, и только тогда работы могли быть закончены. Переправившись на левый берег, Александр узнал от пленных, что Дарий со своей армией находится у Тигра. Бросившись к Тигру и никого там не найдя, он с трудом переправился на его восточный берег и после короткого отдыха (в этот день — 20 сентября 331 г. — произошло лунное затмение, которое Александр воспринял как благоприятное предзнаменование) двинулся вверх по реке. На четвертый день разведчики донесли, что на равнине показались вражеские всадники числом около тысячи. Александр во главе царской илы дружинников и отряда пэонов помчался им навстречу, но персы ускакали [Арриан, 3, 7, 1—8; Руф, 4, 9, 11—10, 11; Диодор, 17, 55].

Оказавшись в непосредственной близости от неприятеля, Александр решил еще раз дать отдых своим солдатам; в спешно сооруженном лагере они провели четыре дня. По-видимому, во время этого отдыха произошел эпизод, произведший сильное впечатление на Александра и его солдат. Обозная прислуга, разделившись на две партии, затеяла шуточное сражение; одни

104

выступали в роли «армии Александра», другие — «армии Дария». Узнав о происходящем, Александр велел сразиться предводителям обеих партии. В жестокой схватке победил «Александр», и обрадованный таким исходом царь дал ему 12 деревень и право носить персидскую одежду [Плутарх, Алекс., 31]. Наконец, оставив в лагере обоз и всех тех, кто не мог сражаться, Александр глубокой ночью двинулся на сближение с неприятелем. Дарий, узнав об этом, приказал построить персидские войска в боевом порядке. Подойдя к ним на расстояние 30 стадий (около 6 км), Александр после небольшого совещания со своими высшими командирами отправился по совету Пармениона на рекогносцировку. Солдатам он велел отдыхать.

Есть сведения, что Парменион уговаривал Александра напасть на врага ночью, рассчитывая, что внезапный удар приведет персидское войско в смятение. «Я не краду побед, — отвечал Александр, — мне подобает воевать честно, без хитростей и уловок». Эта звонкая фраза была, конечно, рассчитана на широкую аудиторию. Однако отказ от ночного боя имел, вероятно, более глубокие причины: момент внезапности все равно был упущен, а в ночном бою Александр мог потерять управление своими войсками.

Как бы то ни было, закончив приготовления, Александр удалился в свой шатер. Можно поверить источникам, говорящим о серьезном беспокойстве, которое он испытывал: в предстоящем бою решался вопрос о власти над Ближним Востоком и, более того, о его жизни. В конце концов, однако, Александр заснул так крепко, что на следующее утро дружинники с большим трудом могли его разбудить. Рассказывали, будто Парменион пришел к нему в шатер с упреками то ли в утрате бодрости, то ли в чрезмерной самоуверенности (Александр спит, словно победа уже одержана). Александр отвечал, что теперь, когда Дарий согласился принять бой, опасаться нечего.

Перед сражением произошел еще один характерный эпизод. Александру доложили, будто в солдатских палатках ведутся нежелательные разговоры, воины говорят, что добычу они оставят себе и ничего не отдадут в царскую казну. «Вы сообщаете хорошие вести, — сказал Александр, — я слышу разговоры мужей, приготовившихся победить, а не бежать» [Плутарх,

105

Апофт. царей и имп., 180с]. Александр знал побудительные мотивы своих солдат и не возражал против их желания захватить побольше и даже все.

Дарий опасался ночного нападения, и персидские войска всю ночь простояли в боевом порядке. Основной ударной силой на его левом фланге были бактрийские всадники, а также собственно персидские всадники и пехотинцы, построенные вперемежку. Перед фронтом левого фланга Дарий расположил скифских всадников, 1000 всадников-бактрийцев и 100 боевых колесниц с косами. На правом фланге находились арамеи из Келесирии и Месопотамии, мидяне, албаны, парфяне, саки и подразделения, сформированные из других народностей Восточного Ирана. Перед фронтом Дарий поставил армянскую и каппадокийскую конницу, а также 50 боевых колесниц. В центре боевых порядков разместились сам царь со своими сородичами, персы-мелоформы (царские телохранители), индийцы, карийцы-переселенцы. В тылах центра были вавилоняне, жители Приморья и др. Около царя находились слоны, примерно 50 боевых колесниц и наемники-греки.

Армия Александра была построена утром, после ночного отдыха. На правом фланге стояли всадники-дружинники, которыми командовал Филота, сын Пармениона. В центре построения Александр поместил фалангу пехотинцев; в непосредственной близости от всадников находились гипасписты под командованием Никанора, сына Пармениона. Левый фланг возглавлял Парменион; здесь были расположены пехотные части, союзная и фессалийская конница. В следующем ряду находились войска второго эшелона, которые должны были отразить удар с тыла. Перед фронтом наряду с легковооруженными солдатами стояла наемная конница. Справа и слева для отражения фланговых ударов Александр уступами разместил легковооруженную пехоту и конницу. Сам македонский царь выбрал себе место на правом фланге.

Сражение началось с того, что Александр повел свой правый фланг вправо; персы двинули против него свой левый фланг. После ряда маневров завязался ожесточенный кавалерийский бой, однако нарушить строй македонян персам не удалось. Македоняне выдержали натиск персидских всадников и смелыми контр

106

атаками внесли расстройство в их ряды. Дарий ввел в действие колесницы, но они не принесли македонянам серьезного вреда. Пехотинцы расступились перед колесницами, а легковооруженные солдаты засыпали их дротиками, стаскивали колесничих, убивали лошадей. Наконец, в бой вступила персидская пехота. В этот момент Александр приказал конному отряду Ареты ударить по персидским всадникам, пытавшимся на правом фланге зайти в македонский тыл. Во время боя в передней линии боевых порядков персов образовался просвет; Александр ввел туда свои войска и бросился на Дария. Персы не выдержали натиска македонских всадников и пехотинцев; Дарий, а за ним и его воины обратились в бегство.

Бой, однако, еще продолжался на левом фланге македонян, где были прорваны их боевые порядки. Персы пробились к обозам. Только вмешательство отрядов второго эшелона помогло на короткое время выправить положение, но персидские всадники правого фланга зашли в тыл левому флангу македонян, и командовавший там Парменион обратился к Александру с просьбой о помощи. Александр ударил по персидской коннице. Македоняне ценой больших усилий и жертв и здесь одолели персов [иначе и крайне неправдоподобно: Полиен, 4, 3, 6].

Битва при Гавгамелах произошла 1 октября 331 г. (в месяце дие по македонскому календарю или в пианепсионе — по афинскому) [Арриан, 3, 9—15; Руф, 4, 12—16; Диодор, 17, 56—60; Плутарх, Алекс,, 31—33; Юстин, 11, 13, 1—14, 5].

Подготовлено по изданию:

Шифман И.Ш.
Александр Македонский.Л., Наука, 1988.
ISBN 5-02-027233-7
© Издательство «Наука», 1988 г.



Rambler's Top100