В греческих полисах дикастерий (δικαστηριον — суд) представлял один из главных атрибутов деятельности государства. С помощью суда следили за исполнением законов, в дикастерии разбирали гражданские и уголовные дела и определяли меру наказания за различные проступки.
Из произведений античных авторов известно, что суды постоянно рассматривали множество подававшихся туда жалоб. Большинство граждан так или иначе участвовали в судопроизводстве, выступая то судьями, то свидетелями, то истцами и ответчиками, то присутствуя на судебных процессах для поддержки тяжущихся друзей и просто из любопытства. Слово суд по-гречески, как и по-русски, одновременно означает и процесс разбора того или иного дела, и само здание, в котором совершается судопроизводство. Ольвийские эпиграфические источники освещают первое значение этого слова, а второй его смысл раскрывается при анализе архитектурных остатков дикастерия и найденных там принадлежностей, использовавшихся судьями.
Здание ольвийского дикастерия, по греческой традиции, помещалось в центре города 1. Его построили на агоре, подобно афинскому суду Гелиэе. Украшенный портиком фасад частично выходил на площадь, частично на вливавшуюся в нее с севера главную улицу Ольвии. Средняя часть дикастерия возвышалась на два этажа; центральный вход вел в большой внутренний двор, окаймленный с одной стороны крытой колоннадой, где можно было укрыться от солнца и непогоды. В здании насчитывалось двенадцать отдельных помещений, в которых одновременно могли слушаться несколько дел.
Судя по находкам, дикастерий на агоре находился по крайней мере с IV по II в. Это не означает, что раньше или позже этого времени в Ольвии не вершился суд. Ведь он мог помещаться в несохранившемся здании, кроме того, известно, что не всякое заседание суда собиралось в дикастерии. В Афинах, например, процессы о нечестии в отношении богов прохо-
дили в Царской стое, именно там осудили Сократа 2. Поэтому можно предположить, что в Ольвии какие-то дела разбирали в большой стое на агоре. Ведь ольвийское судопроизводство во второй половине V—III в. во многом было сходно с афинским3. Это ясно по находкам на месте дикастерия.
Здесь обнаружены уникальные для Северного Причерноморья предметы, связанные с судопроизводством. Более 500 глиняных кружков имеют либо гладкую поверхность, либо просверленное посередине отверстие. Судьи голосовали гладкими кружками за оправдание, просверленными — за осуждение. По-гречески подобные жетоны для голосования назывались псефами (ψήφος). Их бронзовые аналоги найдены в Афинах, а в Ольвии обнаружено два бронзовых псефа второй половины IV — начала III в., совершенно тождественных по форме афинским: на одной стороне этих кружков выступает небольшой стержень. Разнятся лишь надписи на псефах: на афинских — ψήφος δημοσία, а на ольвийских — ι'ηρά, то есть первые относятся к гражданским делам, вторые — к религиозным. Вероятно, ольвийские бронзовые псефы служили для голосования на процессах о религиозных преступлениях4.
Кроме псефов на месте дикастерия оказалось много черепков с написанными на них одним или несколькими мужскими именами. Одни из них процарапаны, другие нанесены краской. Может быть, на некоторых черепках указаны имена судей, а на других сохранились черновые наброски списков коллегий магистратов5. Во всяком случае, здесь названы ольвиополиты, так или иначе связанные с судопроизводством.
Вероятно, из раскопок в Ольвии происходит хранящаяся в Эрмитаже прямоугольная бронзовая пластинка с надписью и отверстием для подвешивания. Подобные пластинки выдавались судьям, и они носили их на поясе, а дома или в суде вешали на гвоздь. На одной стороне эрмитажной пластинки прочерчена буква Г и имя Артемидор, сын Полихарма, на другой — такая же буква и имя Мик, сын Артемидора. Буква Г, означающая цифру 3, указывает на то, что пластинка принадлежала судье из третьего отделения. Там заседал Артемидор, а затем его сын Мик. Сходными пластинками пользовались судьи и в других городах Северного Причерноморья, например, в Херсонесе6.
Греческие суды имели несколько отделений, специализировавшихся на разборе определенной категории дел. Истцу надлежало правильно выбрать отделение суда, так как при ошибочном выборе дело отклоняли с рекомендацией обратиться в другое отделение. Так, в Афинах в одном отделении разбирали дела, связанные с религиозными преступлениями и
гимнастическими состязаниями, которые обычно приурочивались к религиозным празднествам, в другом отделении судили метеков и иноземцев, в третьем занимались военными делами, а в четвертом — торговыми (Dem. XXXV, 45-48).
В Ольвии определенно известно наименование одного «народного» отделения суда δημοτικόν δικαστήριον, в котором разбирались тяжбы между гражданами. О нем говорится в декрете о равных правах граждан Милета и Ольвии7. Там сказано, что в случае судебной тяжбы жалоба милетянина должна быть рассмотрена в пятидневный срок в народном отделении ольвийского суда, которому подведомственны дела между гражданами. Соответствующее право имели ольвиополиты в Милете. Из слов декрета ясно, что в Ольвии существовало отделение суда, где разбирались тяжбы между гражданами и негражданами.
Другая ольвийская надпись с упоминанием суда — декрет о деньгах, изданный в 330-320 гг,8 Он гласит, что преступившие ольвийский закон об обмене иноземных монет на местные преследуются в судебном порядке; дело против них возбуждают лица, взявшие у государства на откуп получение штрафов с нарушителей закона. В зависимости от социального статуса нарушителя и откупщика решение выносилось в соответствующем отделении суда, т. е. либо там, где решались споры между гражданами, или там, где судили неполноправных жителей Ольвии и иностранцев.
Кроме двух упомянутых декретов несколько ольвийских граффити содержат свидетельства о суде. Старшее из них относится к IV в. Внутри желтой глиняной чашки прочерчены слова магического наговора: «Я связываю языки противников по суду и свидетелей Телесикрата и сыновей Телисикрата, Агрона, Гиппоника, Артемидора, Ахиллодора и остальных всех, кто вместе с ними»9 (рис. 52).
Надписи подобного содержания известны по многочисленным находкам в Афинах10, а в Северном Причерноморье, кроме Ольвии, такой наговор обнаружен при раскопках Пантикапея 11. Чаще всего наговоры писали на свинцовых пластинках; их закапывали в могилы, чтобы предать богам подземного царства перечисленных в надписи людей. Находки наговоров
в некрополях говорят о том, что греки верили в способность умерших причинить вред живым12.
К колдовству подобного рода прибегали не только рядовые эллины, но даже ораторы и политики13. Судебные наговоры составлялись заранее; с их помощью надеялись «связать языки», т. е. лишить убедительности речи оппонентов во время их выступления на судебном процессе. Ведь судьи, избранные из числа рядовых граждан, зачастую выносили оправдательный приговор, руководствуясь не столько законами, сколько впечатлением от речей истцов и ответчиков.
Некоторые исследователи причисляют к ольвийским судебным наговорам еще четыре надписи на свинцовых пластинках. На трех из них перечислены только имена проклинаемых людей14, и нет уверенности в том, что проклятия связаны с судебными тяжбами; четвертая пластинка заполнена довольно пространным и трудным для толкования текстом, написанным в III-II вв. Одни ученые понимают его как судебный наговор15, другие — как письмо с предложением взятки судьям16, третьи — как частное письмо с предостережением адресату о готовящемся против него судебном разбирательстве17. Однако все согласны, что надпись имеет отношение к судебному делу, поскольку в ней ясно читается слово μαρτυρίη — свидетельство на суде.
На ольвийских свинцовых письмах обычно пишутся имена отправителя и адресата18, здесь же они отсутствуют. Представляется убедительным мнение о том, что составитель письма не знал, кто будет судьей по интересующему его делу, потому что в Ольвии, вероятно, как и в Афинах, судьи определялись путем жеребьевки перед заседанием. Поэтому заранее заготовленное письмо было вручено судье в последний момент перед началом судопроизводства или подброшено в соответствующее отделение
суда. Письмо начиналось словами: «Точно так же, как мы не знаем тебя, мы не знаем, как выступят по новому процессу Евполис, Дионисий, Макарей, Аристократ, Демополис, Комей, Герагор, Лептин, Эпикрат, Гестией...» Далее судье обещан хороший подарок, если он воспрепятствует перечисленным лицам при даче свидетельских показаний19.
Первоначально суд Ольвии копировал соответствующие процедуры Милета, потому что колонисты какое-то время продолжали жить по законам и обычаям своей метрополии. Затем в V в., когда Ольвия на некоторое время вошла в Афинский морской союз и влияние Афин проникло в разные стороны жизни города, ольвиополиты стали ориентироваться на афинское судопроизводство. Они поместили свой суд так же, как Гелиэю, у входа на агору, и при постройке придерживались похожей планировки здания20. Бронзовые ольвийские жетоны для голосования изготовили по образцу афинских. Позднее, в эллинистический период, судопроизводство унифицировалось во всем греческом мире21. Поэтому представляется возможным обрисовать в общих чертах ход заседаний ольвийского суда в IV-III вв., основываясь не только на ольвийских археологических материалах, но и на сообщениях античных авторов, главным образом на «Афинской политии» Аристотеля (гл. 47, 48) и судебных речах афинских ораторов22.
Обратиться в суд с иском могли только совершеннолетние и полноправные ольвийские граждане или граждане других городов, которым ольвиополиты даровали свое гражданство. Они имели право выступать истцами от имени неполноправных лиц: хозяин — за раба, старший в семье мужчина или опекун — за женщин и несовершеннолетних детей, проксен — за иностранца, покровитель — за своего подопечного метека. В качестве ответчиков привлекали людей всех сословий.
Суд имел несколько отделений, специализировавшихся на определенных вопросах. Роль председателя каждого отделения выполняли государственные должностные лица; в Афинах, например, преимущественно архонты. В их обязанности входили также прием жалоб, производство предварительного следствия, получение документов от каждой из тяжущихся сторон.
Перед судебным заседанием по жребию определялся состав присяжных из числа избранных народом граждан на роль судей. Они давали клят-
ву, что будут выполнять решения, руководствуясь законами, а при отсутствии соответствующего закона, — исходя из наивысшей справедливости. Демосфен в речи «Против Тимократа» (XXIV, 149-151) велел секретарю суда прочесть текст клятвы афинских судей:
«Я буду подавать свой голос в соответствии с законами и постановлениями народа афинян и Совета пятисот. Я не окажу поддержку тирании или олигархии, и, если кто попытается упразднить демократию афинян или станет против нее выступать или вносить предложения, направленные против нее, я не стану им подчиняться. Я не буду поддерживать требования отмены частных долгов или передела земли и домов афинян. Я не стану возвращать на родину изгнанных или тех, кто приговорен к смертной казни. Я не буду изгонять граждан, живущих здесь, в нарушение существующих законов и постановлений народа и Совета афинян, и не буду делать этого сам и не допущу, чтобы так поступали другие. Я не буду утверждать в должности тех, кто не отчитался за свою прежнюю должность, будет ли это один из девяти архонтов, или гиеромнемон, или один из тех, кто избирается по жребию в тот же день вместе с девятью архонтами, будь это глашатай, посол или синедр. Я не допущу того, чтобы один и тот же человек занимал дважды одну и ту же должность или чтобы один человек занимал в течение одного года две должности. Я не буду брать взяток, используя должность судьи, сам или кто-нибудь другой или другая от моего имени по сговору со мной, прибегая к каким-либо уловкам или хитростям. Возраст мой — не менее 30 лет. Я буду одинаково беспристрастно выслушивать выступления как обвинителя, так и обвиняемого, и голос свой буду подавать по существу рассматриваемого дела»23. Вероятно, клятва ольвийских судей содержала сходные обязательства.
За несколько дней до судебного заседания глашатай на агоре и на улицах объявлял время, когда истец и ответчик призываются в суд. Судебные заседания собирались в любые дни, кроме праздничных и дней, считавшихся тяжелыми и несчастливыми. В такие дни судили только убийц. При объявлении присутствовали понятые; они свидетельствовали в случае неявки в назначенный срок тех, кого призвали в суд, что приглашение было сделано. Суд имел право разобрать дело без соответствующего участника тяжбы, но это оказывалось ему невыгодным.
Председатель суда заранее собирал свидетельские показания. Из круга свидетелей исключались женщины, несовершеннолетние и близкие родственники. Показания рабов получали, непременно применяя пытки, поскольку считалось, что только тогда они говорят правду.
Антифонт в речи «О смерти одного хоревта» (гл. 25) сказал, что свободный человек дает показания под присягой, а раб под пыткой, «которая надежно вырывает у него истину». Эту мысль развивает Исей в речи «О наследстве Кирона» (гл. 12), подчеркивая, что в глазах судей пытка
рабов — самый точный прием следствия: «Если рабы и свободные люди присутствовали при событии, в котором надо осветить какую-нибудь темную сторону, вы не доверяете показаниям свободных людей, но предаете пытке рабов... И вы правы. Вы говорите себе, что видели, как многие свободные свидетели давали ложные показания, между тем среди рабов, отданных под пытку, не нашлось таких, у которых она не вырвала бы истины». Аристофан в «Лягушках» (ст. 614-621) перечисляет разные роды пыток рабов: битье, сдирание кожи, вывертывание членов, литье в нос уксуса и др.
Все свидетельские показания записывались и вместе с другими документами, например, выписками из соответствующих законов, помещали в эхин — специальный глиняный или бронзовый сосуд. Его запечатывали и открывали только во время заседания суда. Документы каждой тяжущейся стороны хранились в отдельном эхине. На судебном заседании запрещали добавлять новые документы и ссылаться на те, которые отсутствовали в эхине.
В день суда присяжные собирались в определенном по жребию помещении дикастерия. Каждый предъявлял металлическую или деревянную табличку со своим именем и получал псефы для голосования. Председатель садился на высокое кресло, около него располагался секретарь. Перед ними стоял стол, на который ставили эхины и урну для голосования. Присяжные занимали скамьи, отделенные от остального зала перегородкой или веревкой. За ними теснились друзья, родственники и знакомые тяжущихся. Чем серьезнее оценивалась тяжба, тем больше привлекалось судей. Большинство процессов велось публично, и на них собиралось немало народа.
Заседание начиналось с молитвы богам и, вероятно, жертвоприношения. Затем секретарь вызывал истца и ответчика, просил назвать их имена и читал текст жалобы. После этого на специальное возвышение (бему) выходил обвинитель и произносил свою речь; вслед за ним выступал обвиняемый.
Часто эти речи за определенную плату были заранее составлены логографом — человеком опытным в законодательстве и риторике. Выступавший заучивал речь наизусть и говорил ее от своего имени. Кроме того, не возбранялось пригласить синэгора — гражданина, защищавшего истца или ответчика и говорившего вместо них.
Выступавшие в суде ссылались в свое оправдание на законы, а также всячески стремились произвести хорошее впечатление на судей и очернить противников. Поэтому в судебных речах (а их немало сохранилось в сборниках сочинений античных ораторов) постоянно приводятся доводы, не имеющие отношения к существу дела: подчеркиваются заслуги говорившего перед государством, упоминаются средства, затраченные на общественные нужды, а противники обвиняются в безнравственности, корыстолюбии, лживости. Истцы и ответчики взывали к состраданию судей, противопоставляли свою бедность богатству оппонента, указывали
на собственную неопытность в судебных тяжбах, приводили плачущих родственников.
Опытные логографы умели проникнуть в психологию своего заказчика и убедительно составить речь от его лица. Услуги хорошего логографа стоили немало денег. Знаменитые ораторы Лисий, Исократ, Демосфен и другие получали большой доход от подобной деятельности. Из-за недостатка средств далеко не каждый мог воспользоваться квалифицированной помощью, и тогда в ход шло колдовство, проклятие противников, о чем сохранились свидетельства граффити в разных греческих городах, в том числе и в Ольвии. А состоятельные ольвиополиты обращались к местным логографам; этой деятельностью, вероятно, занимались риторы, о существовании которых в Ольвии говорится в главе об образовании. В экстраординарных случаях богатый ольвиополит мог заказать речь выдающемуся логографу из другого города. Так поступил, например, один аристократ из Сифноса, обратившись к афинскому оратору Исократу, чтобы тот написал речь для решения дела о его наследстве в суде Эгины (Isocr. XIX).
Для каждого выступления отводилось определенное время, измерявшееся с помощью водяных часов-клепсидры. Если оратор просил привести свидетельские показания, процитировать закон или другой документ, то секретарь вынимал соответствующую запись из эхина и читал. На это время клепсидру останавливали. Если вода из клепсидры полностью вытекала, а выступающий не кончал свою речь, то председательствующий его прерывал.
После речей тяжущихся сторон судьи голосовали, бросая в урну псефы. Затем их высыпали из урны на стол, и председатель производил подсчет. При равном количестве голосов за и против дело считалось выигранным. Председатель оглашал результаты голосования и меру наказания.
Самое суровое наказание — смертную казнь — применяли за государственную измену, за покушение на государственный строй, за предательство, за отрицание государственной религии, за умышленное убийство. Следующее по тяжести наказание — изгнание из полиса. Оно сопровождалось лишением гражданских прав и, в большинстве случаев, конфискацией имущества. Присуждали либо к пожизненному изгнанию, либо — на определенный срок. Так наказывали граждан по политическим и уголовным мотивам: за лжесвидетельство, подкуп, злоупотребления опекунов и др.
Еще один вид сурового наказания — обращение в рабство преступивших закон вольноотпущенников и лиц, незаконно выдававших себя за граждан. Государство и сами граждане не были заинтересованы в расширении состава гражданской общины, члены которой пользовались всей полнотой прав и различными привилегиями. Поэтому находилось немало желавших опротестовать в суде гражданские права того или иного лица. Об обращении в рабство вольноотпущенника в Ольвии известно на при-
мере семьи философа Биона Борисфенита (Diog. Laert. IV, 46). Проступок отца повлек в обращение в рабство не только его самого, но и детей. Возможно, в Ольвии, как и в Афинах, дети казненных граждан расплачивались за преступления родителей лишением гражданства.
В ряде случаев подсудимого наказывали ограничением гражданских прав. Например, запрещали выступать в народном собрании, подавать жалобы в суд, занимать определенные должности и пр. Если виновный продолжал незаконно пользоваться отобранными у него правами, его приговаривали к более тяжелому наказанию вплоть до смертной казни.
Большинство судебных приговоров ограничивалось наложением денежных штрафов различной величины или конфискацией имущества. В ряде случаев размер штрафа определялся законом. Так, по ольвийскому закону о деньгах у продавца, торгующего на иноземные монеты, конфисковался весь товар, а покупатель расплачивался штрафом в размере цены приобретенного товара24. Если осужденный не выплачивал назначенный судом штраф, то выигравший дело имел право захватить имущество своего противника. Нередко имущество отнималось на большую сумму, чем следовало по штрафу, в результате чего возникали новые судебные иски.
В греческих судах постоянно рассматривались дела о нарушении разных законов. Особенно часто разбирались иски, связанные с претензиями на наследство (Isocr. XIX; Dem. XLIII, XLIV)25; судьи выносили решения о всевозможных денежных спорах (Dem. XLIX; Isocr. XVII, XXI), слушали жалобы на злоупотребления опекунов (Dem. XXVII, XXVIII), на незаконное возбуждение дела (Dem. XXXII, XXIII; Isocr. XVIII) или неправомерность иска (Dem. XXXVII, XXXVII), на лжесвидетельства (Dem. XXIX, XLV, XLVI, XLXVII), на избиение одного гражданина другим (Dem. XXI, LIV; Isocr. XX).
Особую группу дел представляли жалобы, связанные с морской торговлей. От нее во многом зависело благосостояние Ольвийского государства, и поэтому оно должно было заботиться о быстром и справедливом разрешении подобных споров. В IV в. афинское законодательство обогатилось рядом законов, облегчающих судопроизводство по подобным искам26. Вероятно, и в Ольвии появились сходные законы. Например, о внеочередном рассмотрении таких жалоб в сезон судоходства и вынесении решения по ним не более, чем через месяц после подачи иска, о праве иноземных купцов защищать свои интересы в местном суде, о равной защите прав местных и чужеземных купцов и судовладельцев. Морские займы, в отличие от прочих, обязательно оформлялись письменным соглашением в присутствии свидетелей. Текст соглашения сторон скреплялся подпи-
сями кредитора и получившего деньги, а также свидетелей, после чего его сдавали на хранение доверенному лицу, обычно трапезиту. Этот документ непременно требовался в суде при разрешении спора о возвращении займа для морской торговли27.
В заключение отметим, что о суде в Ольвии сохранилось наибольшее количество источников по сравнению с другими городами Северного Причерноморья. Только в Ольвии обнаружены здание дикастерия и псефы для голосования, а надписи с упоминанием суда более многочисленны, чем в прочих полисах северной части греческой ойкумены. Все это в сочетании с сообщениями древних авторов о греческой юриспруденции позволяет осветить одну из существенных сторон жизни населения Ольвии.
Скржинская М. В.
Будни и праздники Ольвии в VI-I вв. до н. э. / Научное издание. — СПб.: Алетейя, 2000 — 288 с. — (Античная библиотека. Исследования)
ISBN 5-89329-293-6
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2000 г.
© М. В. Скржинская, 2000 г.