В понятие Скифии, как уже говорилось, входило не только пространство, населенное скифами и подчиненными им племенами, но также эллинские полисы, находившиеся в этих пределах. Во времена Геродота их было уже немало, но в «Истории» упомянуты лишь два города и одна гавань. На первый взгляд кажется странным незначительное число и выбор городов: с одной стороны — Ольвия, один из крупнейших полисов Северного Причерноморья, с другой — небольшая Керкинитида и, наконец, никому, кроме Геродота и Птолемея, не известная гавань Кремны на Меотиде. В то же время ни слова не сказано о множестве городов и поселений по берегам Боспора Киммерийского, о существовании которого Геродот прекрасно
осведомлен. Это показалось современным исследователям столь удивительным, что вызвало предположение о намеренном умолчании, объясняющемся проафинской ориентацией историка и недружественными отношениями Боспора с Афинами в середине V в.80
Однако в контексте всего сочинения Геродота выбор одних городов и отсутствие других вполне оправданы и не нуждаются ни в каких дополнительных гипотезах. Следует все время помнить, что в задачи автора Скифского логоса входило описание похода Дария в Скифию и в связи с этим изображение географического положения и варварского населения этой страны — скифов.
Ни Геродот, ни какой иной древний автор ничего не написали хоть о какой-нибудь роли греческих колоний Северного Причерноморья в скифо-персидской войне. Никаких материальных свидетельств о такой роли не обнаружено и при археологических раскопках. Судя по всему, путь Дария лежал вдали от моря, близ которого находились Тира и Ольвия, а к Крыму он вообще не приближался. Поэтому ясно, почему Геродот не уделил внимания характеристике северопонтийских колоний, как, впрочем, и остальных городов на Понте.
Мореплавание у греков было в основном каботажным и, направляясь в Ольвию, корабль от Боспора Фракийского шел вдоль западного побережья Понта. Он делал остановки в греческих колониях для заправки водой и провиантом. Поэтому весьма вероятно, что судно, на котором плыл Геродот, останавливалось в упомянутых им Аполлонии, Месамбрии и Истрии. Но ни о каких собственных впечатлениях историка об их посещении нет речи, и краткие сведения о них вполне могли основываться на картах и сочинениях предшественников.
Первые два города встречаются в тексте «Истории» дважды. Один раз оба указаны для ориентировки читателя относительно мест обитания фракийцев, которые без боя сдались Дарию. Другой раз об Аполлонии говорится для определения расстояния (2 дня пути) до истоков фракийской реки Теар, а о Месамбрии — что она входит в число греческих городов, которые миновал Ксеркс во время похода на Элладу.81 Истрия названа лишь один раз при описании впадения Дуная: он, по словам историка, протекает через всю Европу и впадает в Понт Евксинский там, «где милетские поселенцы основали город Истрию». Косвенно упоминание Истрии есть в новелле о Скиле, где сказано о его матери — истрианке.82 При описании же западных границ Скифии, начинающейся от Истра, город Истрия вовсе не упомянут. В этом не следует видеть никакого специального умысла так же, как и при описании Боспора Киммерийского на востоке Скифии, где ничего не сказано о греческих колониях на этом проливе.
Несколько раз называя Боспор Киммерийский, Геродот нигде детально не характеризует его географическое положение, вероятно,
считая его общеизвестным. Ведь по проливу проводили границу Европы и Азии, и широкая аудитория знала об этом не из научных сочинений, а из представлений в театре (например, из трагедии Эсхила «Прометей прикованный») и рассказов мореходов, постоянно посещавших расположенные там греческие колонии. Историка занимало происхождение названия пролива и удивительный для грека факт его замерзания зимой, что давало возможность скифам перегонять свои стада на противоположный берег.83 Все эти наблюдения касаются варварского (киммерийцы, скифы), но не греческого населения, поэтому, естественно, что здесь нет речи о греческих колониях.
Итак, западнопонтийские города упоминаются без каких-либо подробностей об их жизни и внешнем облике, а только для географической ориентации читателя или для характеристики мест, встречавшихся на пути персидских завоевателей. Восточнопонтийских городов Геродот вообще не называл, а три упоминания Синопы на южном берегу Понта также относятся к географическому контексту.84 Лишь наименование небольшой Темискиры, легендарной родины амазонок, вставлено в текст мифа о женщинах-воительницах, но опять-таки сам этот город никак не охарактеризован.
Геродот подробно рассказал о помощи, оказанной Дарию Ми-летом и другими греческими ионийскими городами, но ничего не написал о том, какую позицию заняли жившие в Скифии выходцы из Милета. Поэтому в тексте «Истории» следует ожидать упоминания о северопонтийских городах только в качестве географических ориентиров.
Классический пример такого рода Керкинитида, или Каркинитида. Геродот пишет название города в последней огласовке. Так он назывался на диалекте его основателей-ионийцев. Когда же на рубеже III и IV вв. город вошел в состав Херсонесского государства, жители которого говорили на дорийском диалекте, его стали называть Керкинитидой.85
Наименование этого города постоянно встречается в античной литературе при описании Скифии. Он упоминался в «Землеописании» Гекатея и в сочинениях других ионийских географов, чьи данные использовали несколько столетий спустя Мела и Плиний, а также у более поздних авторов Птолемея и Арриана.86 Столь частые упоминания объясняются не какими-то выдающимися особенностями самой Керкинитиды, а тем, что она лежала близ границы земель скифов и тавров и, таким образом, оказалась важным географическим ориентиром.
Сходную с Керкинитидой роль играла гавань Кремны. Около нее греки проводили восточную границу владений царских скифов на северном берегу Меотиды. Геродот пишет также о Кремнах, излагая миф о появлении амазонок в Северном Причерноморье.87 Конкретное географическое название призвано подчеркнуть досто-
верность рассказа о высадке амазонок на берегах Меотиды и об их встрече со скифами. Насколько известно по письменным источникам, в V в. эта гавань была единственной на северных берегах Меотиды, которую посещали греки. Они дали ей наименование, означающее в переводе с греческого Кручи. Неудивительно поэтому, что в миф, локализованный у Меотиды, включено название Кремны.
Обращаясь к анализу сведений Геродота об Ольвии, надо сказать, что и она также служит географическим ориентиром, потому что лежит посередине южной стороны скифского квадрата. Однако роль Ольвии в «Истории» уникальна среди прочих городов Причерноморья, так как отсюда идет основная информация о Скифии. Это бросается в глаза любому внимательному читателю. Недаром многие ученые уже в течение двух столетий уверенно пишут о посещении историком Ольвии, хотя прямо об этом он ничего не сказал, как, впрочем, и о большинстве других городов, где ему удалось побывать. Например, уже говорилось, сколь богаты и разнообразны в «Истории» сведения о Милете и его округе, но Геродот нигде не упомянул, что он туда ездил. Зато он ссылается на рассказы, слышанные от милетян, так же как и на сообщения ольвиополитов.88
Подобно прочим городам на Понте, Ольвия ничем не поразила воображение историка, и он ничего специально о ней не написал. Но благодаря тому, что здесь Геродот активно собирал материалы о Скифии, кое-какие сведения о городе проникли в его труд, и об Ольвии можно узнать больше, чем о любом другом греческом полисе на берегах Понта. Собранные воедино разрозненные записи Геродота освещают историю и культуру одного из древнейших государств в Восточной Европе.
Название города и его жителей встречается в тексте «Истории» 10 раз. За исключением одного случая историк всюду говорит о Борисфене и жителей называет борисфенитами.89 Только в главе о живущих у Днепра скифах-земледельцах Геродот заметил, что греческие колонисты, поселившиеся у Гипаниса, называют их борисфенитами, а сами себя — ольвиополитами.90 Отсюда ясно, что Геродоту известно официальное название города. Но ориентируясь на читателей Греции, он определил Ольвию более привычным для них наименованием Борисфен и соответственно жителей его борисфенитами.
Геродот называет Борисфен то городом, то полисом (то есть Центром государства), то гаванью. Нет сомнения, что первые два определения, встречающиеся в новелле о Скиле, относятся к Ольвии. Хотя Ольвия была крупной гаванью, возможно, под гаванью борисфенитов историк подразумевал древний Борисфен на острове Березань, который к V в. вошел в состав Ольвийского государства. Подплывая к Ольвии, корабль не мог пройти мимо этого древнейшего поселения на северном побережье Понта.
Черты внешнего облика Борисфена относятся исключительно к Ольвии. Она окружена стенами с воротами и башнями. Подобные укрепления вообще характерны для греческих городов этого периода, и Ольвия не составляла исключения. Оставляя войско в предместье города, Скил скрывался за его стенами и вел там жизнь, присущую состоятельному греку: имел большой дом, жену гречанку, ходил на агору, говорил по-гречески, прекрасно зная этот язык с детства от матери истрианки, одевался в греческое платье. Последнее обстоятельство показывает, что в V в. ольвиополиты носили ту же одежду, что и греки метрополии. Когда же через несколько столетий Дион Хрисостом посетил Ольвию, костюм горожан изменился: отважный юноша Калистрат, «имевший в наружности много ионического», предстал перед оратором в «шароварах и прочем скифском убранстве».
Жизнь греческого города всегда была тесно связана с его центральной рыночной площадью, агорой. Там шла торговля и созывалось народное собрание, а вокруг стояли главные общественные сооружения и храмы. В Ольвии по раскопкам известны агора и окружавшие ее торговые ряды, здание суда, храмы Зевса и Аполлона.
Для своих постоянных наездов в Ольвию Скил построил большой роскошный дом, вокруг которого стояли сфинксы и грифоны из белого камня. Таким образом, можно представить, как в V в. было принято в Ольвии украшать дома богатых горожан. Роковое желание Скила стать посвященным в таинства Диониса Вакхического дало возможность узнать о существовании подобного культа в Ольвии и о том, что процессия посвященных шествовала по улицам города в вакхическом исступлении.
В «Истории» засвидетельствовано общение ольвиополитов не только вообще со скифами, но и с конкретными скифскими царями Ариапифом и Скилом и отмечена не совсем ясная функция посредника Ариапифа, которую исполнял ольвиополит Тимн.
Единственное, что привлекло специальное внимание историка собственно в Ольвии, вставлено в текст исторической новеллы в качестве примечания: жители города говорят о себе, что они милетяне. Это подтверждается найденной при раскопках Милета надписью IV в. об исополитии (уравнении в правах гражданства) милетян и ольвиополитов. Наверное, это положение было закреплено договором еще в архаический период и существовало во времена Геродота; договор IV в. лишь заново подтверждал древние обязательства.
Известно, что исополития существовала у Милета и с другими его колониями, например с Кизиком. На этом основании жители колонии могли называть себя милетянами, как видно по надписи, где сказано: «согласно отеческим установлениям, кизикенцу быть в Милете милетянином, милетянину в Кизике — кизикенцем».91
Археологические исследования на городище Ольвия ведутся с XIX в. И, естественно, археологам хочется найти остатки тех сооружений, о которых говорится у Геродота. Известный исследователь Ольвии Б. В. Фармаковский специально поручил своему ученику К. Э. Гриневичу заняться темой Геродот и Ольвия. В статье 1915 г. К. Э. Гриневич не мог связать с описанием Геродота никаких археологических остатков, кроме найденного в XIX в. фрагмента скульптуры сфинкса или грифона. Фрагмент подтверждал рассказ о том, что в V в. дома в Ольвии действительно украшали подобные скульптуры. Позднее К. Э. Гриневич утверждал, что при раскопках Ольвии им были открыты оборонительные стены первой половины V в., т. е. те, которые окружали город во времена Скила.92 Однако сейчас датировка Гриневича пересмотрена, и наиболее ранние из найденных остатков оборонительных стен Ольвии относят к первой половине IV в.93 Они были построены из сырцового кирпича, и, вероятно, в V в. стены и башни Ольвии сооружали из того же не слишком долговечного материала, а не из камня, как, на первый взгляд, представляется современному читателю.
Предместье Ольвии является, по нашему мнению, другим объектом, неверно отождествляемым с описанием Геродота. Как и в русском языке, греческое слово «предместье» могло обозначать либо пригородный поселок, либо вообще земли, прилегающие к городу. Вблизи границы города открыто греческое поселение (около 30 полуземлянок). Автор раскопок Ю. И. Козуб датирует его V—началом IV в. и считает его тем предместьем, где скифский царь, входя в Ольвию, оставлял свое войско.94 Мы же уверены, что в новелле имелось в виду незаселенное пространство перед городом, где кочевники разбивали свой лагерь. Трудно представить, чтобы скифы, столь отличные в образе жизни от греков, размещались среди тесных полуземлянок бедного населения, жившего за стенами города. Ведь вся новелла о Скиле, по свидетельству Геродота, иллюстрировала неприятие скифами греческих обычаев. Не подвергая сомнению важность открытия поселения у стен Ольвии, следует все же считать, что оно не имеет никакого отношения к упоминанию предместья у Геродота.
Богатый дом Скила, существовавший в Ольвии в середине V в., заметно выделялся из общей скромной застройки города. Поэтому вполне возможно найти остатки его фундамента. Фрагменты выразительного архитектурного декора и выборка стен от какого-то массивного сооружения V в. обнаружены на Северо-Западном раскопе, невдалеке от центра Верхнего города. По мнению многолетнего руководителя Ольвийской экспедиции С. Д. Крыжицкого, местоположение этих выборок и характер архитектурных деталей не противоречат возможной идентификации с домом Скила, хотя для окончательного утверждения имеющихся данных не достаточно.95
Таким образом, из всего описанного в новелле о Скиле археологами открыта только агора Ольвии, возникшая еще в VI в. По выборке стен в северо-западном углу города можно судить, если не о самом доме Скила, то во всяком случае о характере богатого ольвийского здания, в стиле которого мог быть выстроен дом скифского царя. То же самое можно сказать и о фрагменте мраморного грифона или сфинкса V в.
Итак, археологические данные почти не иллюстрируют сведения Геродота об Ольвии. Это их, однако, не обесценивает: наоборот, историк освещает то, что оказывается невозможным уловить по тем или иным причинам в материальных остатках, обнаруженных при раскопках.
В «Истории» сохранились бесценные записи фольклора ольвиополитов и сделанные ими специально для Геродота переводы рассказов скифов. Поэтому мы можем представить, какие жанры фольклора продолжали развиваться в колонии, каковы были сюжеты, популярные среди ольвиополитов, а в ряде случаев мы даже слышим их голос, так как Геродот сохранил прямую речь героев мифов и новелл.
Руководствуясь целями своего труда, Геродот интересовался лишь тем, что было связано с историей Скифии. Этим объясняется его отбор сюжетов ольвийских рассказов: две исторические новеллы об Анахарсисе и Скиле, два мифа о происхождении скифов, а также историческое предание о приходе скифов из Азии в Северное Причерноморье.
Подробно изложенный греческий миф о происхождении савроматов от браков скифов с амазонками вполне вероятно записан также в Ольвии. Наверное, миф сложился в среде греков, обосновавшихся на Керченском проливе, так как там находились ближайшие к земле савроматов греческие колонии. Однако по сочинению Геродота видно, что он не бывал в этих колониях и вряд ли знал их фольклор. Ольвиополиты же могли проявить интерес к мифу о савроматах, потому что они ходили через земли савроматов на Южный Урал.
Записи фольклора у Геродота можно использовать для реконструкции представлений ольвиополитов о начале истории земель их полиса и его округи, а также узнать конкретные факты о контактах греков и скифов в середине VI—начале V в.
Греческие колонисты хорошо знали точную дату оснований поселений Борисфена и Ольвии в VII—VI вв., но первые связи этих земель с Элладой они относили на несколько столетий раньше ко временам мифической истории: однако для греков она была столь же реальна, как и события недавнего прошлого.
Согласно ольвийским мифам, Геракл оказался первым греком, посетившим незаселенные земли Скифии близ Гилеи, и стал родоначальником местных племен скифов, агафирсов и гелонов. Та-
ким образом, ольвиополиты, соотечественники и потомки Геракла, оказывались как бы старшими братьями своих соседей, чем и обосновывали право на владение землями в Скифии. Атлетические состязания на Ахилловом Дроме, будто бы учрежденные Ахиллом, протягивали еще одну связующую нить между общегреческой и ольвийской историей, которая уводила ее корни ко временам Троянской войны.
Из ольвийских новелл мы узнаем о достаточно близком общении греческих поселенцев со скифами. Оно возникло уже в VI в., и мы бы ничего не знали об этом без записи Геродота, так как имеющееся в нашем распоряжении незначительное количество скифских археологических материалов еще не дает основания для подобного заключения. Имена Анахарсиса и царя Савлия закрепились в сюжете новеллы потому, что были хорошо известны греческим рассказчикам и их аудитории.
Обстоятельства смерти Анахарсиса греки узнали от скифов. Это показывает, что в VI в. по крайней мере некоторые колонисты знали язык своих соседей, а какие-то скифы говорили по-гречески, и общение обеих сторон касалось не только сугубо утилитарных тем обмена товарами. Анахарсис должен был научиться говорить по-гречески еще у себя на родине, чтобы свободно общаться с эллинами во время своего путешествия.
«История» является уникальным источником наших знаний об этнографическом и географическом кругозоре ольвиополитов. Остановимся на некоторых чертах народной этнографии, отразившейся в наименованиях народов, с которыми встретились милетские колонисты в VII—VI вв.
Часть этниконов местного происхождения передают в греческой огласовке самоназвания, например невры и алазоны. Среди скифов выделялись различные племена, которым греки дали определения на собственном языке: пахари, кочевники, царские, земледельцы. Здесь, как и в прочих словообразованиях народной этнографии, отсутствует единый принцип, по которому дано наименование. Этникон аротеры (пахари) произошел от главного интересовавшего греков занятия этого племени; этникон номады (кочевники) свидетельствует об образе жизни, а басилеи (царские) — о главенствующей роли среди прочих скифских племен. Таков же был принцип наименования и соседей скифов: андрофаги (людоеды) — по одному из поразивших воображение греков обычаев, меланхлены (одетые в черные плащи) — по цвету одежды.
Своих ближайших соседей ольвиополиты определили по месту их обитания: в лесной области Гилее жили гилеи, а по берегам рек Аксиака и Борисфена соответственно аксиаки и борисфениты.96 На последнем стоит остановиться более подробно, так как Геродот записал, что «эллины, живущие на Гипанисе», то есть ольвиополиты, называют борисфенитами скифов георгов (земледельцев).97
Этникон георги возник у греческих колонистов Борисфена на ранней стадии знакомства со скифами Поднепровья. Тогда эллины еще не особенно хорошо представляли чуждый им скотоводческий уклад хозяйства и в иранском самоназвании племени gauvarga (почитатели скота) различили сходно звучащее по-гречески слово земледелец.98 Затем, ближе узнав быт этого племени, ольвиополиты изменили его наименование. Однако старый этникон уже был записан в географических сочинениях ионийцев, вероятнее всего в «Землеописании» Гекатея, и оттуда стал переходить в более поздние произведения.
В анализируемом месте «Истории» Геродота, нам кажется, можно уловить, как он сравнивает и проверяет свои сведения с имевшимися уже сочинениями о Скифии. Сначала историк назвал ранее известный по литературе этникон «скифы-земледельцы», но, зная, что в живой практике ольвиополитов он не употребляется, сделал примечание: эллины, живущие у Гипаниса, называют их борисфенитами. После Геродота этникон борисфениты вошел в античную литературу, но также продолжало употребляться и прежнее название «скифы-земледельцы». В IV в. Эфор писал о скифах-земледельцах, а столетием позже Менандр в неизвестной комедии упомянул понтийский народ борисфенитов; племя борисфенитов у Днепра называет также Плиний, опираясь на утраченные ионийские источники.99
Этникон георги еще недавно заставлял многих археологов искать в Нижнем Поднепровье земледельческое население, но теперь доказано, что в степной полосе Северного Причерноморья во времена Геродота обитали только кочевники.100 Таким образом, ближайшие соседи Ольвии, жившие у Днепра, действительно были «почитателями скота», а не земледельцами.
По этим кратким заметкам видно, сколь несистематизированными были разнообразные сведения народной этнографии о Скифии. Ионийские географы и, вероятно, в первую очередь Гекатей, привели их в определенный порядок. Геродот перенял и усовершенствовал методику исследования своих предшественников; он расширил и углубил круг знаний о Скифии во многом благодаря тщательным и умелым расспросам ольвиополитов. Ему удалось найти тех из них, которые ходили по древнему торговому пути к Уралу, и узнать от них о северных и восточных соседях скифов, а также о том, до каких пределов они знакомы с населением Европы. Из записей Геродота становится ясно, что ольвиполиты подобно другим своим соотечественникам находили сходство функций местных и эллинских божеств и на том основании отождествляли имена скифских и собственных богов.
Из текста Геродота извлекаются сведения о некоторых источниках полезных ископаемых, которыми пользовались ольвиополиты. Они разрабатывали богатые соляные отложения в устье Днепра,
а по торговому пути с Южного Урала получали золото. Соль в качестве консервирующего продукта использовалась в больших количествах при заготовках рыбы, одного из основных продуктов питания греков. Эксплуатация названных соляных запасов продолжалась, вероятно, на протяжении всего периода существования Ольвии. Это подтверждает Дион Хрисостом, отметивший соль из устья Борисфена как важный предмет экспорта из Ольвии к варварам и на Таврический полуостров.101
Итак, источниковедческий анализ IV книги «Истории» показал, какую большую роль сыграли ольвийские информаторы в рассказе Геродота о Скифии. По образному выражению Μ. М. Бахтина, автор великого произведения литературы снимает зрелые плоды длительного и сложного созревания, подготовленные многими поколениями. С этой точки зрения надо оценить важный вклад в труд Геродота многих знаний, накопленных ольвиополитами.