Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
31

Глава вторая
НА РУБЕЖЕ РЕАЛЬНОГО МИРА И ЗАГРОБНОГО ЦАРСТВА

Герои Троянского цикла мифов в Скифии и Таврике

В любой части ойкумены каждый грек с детства знал многочисленные рассказы о Троянской войне. Наиболее громкой славой пользовались поэмы Гомера, созданные во второй половине VIII— начале VII в. С них начиналось знакомство с литературой в начальной школе. В «Илиаде» и «Одиссее» описаны лишь отдельные события войны и трудности, постигшие некоторых героев на пути домой. Сюжет «Илиады» сосредоточен вокруг одного эпизода последнего года осады Трои: отказа Ахилла принимать участие в войне из-за ссоры с вождем войска Агамемноном. В «Одиссее» рассказывается о странствиях героев во главе с «хитроумным» Одиссеем после падения Трои и о том, как никому из них, кроме Одиссея, не суждено было вернуться на родину.
Фольклорные предания о Троянской войне вдохновляли многих поэтов VII—VI вв. на создание эпических поэм, но, кроме гомеровских, ни одна не сохранилась. Сейчас известны лишь имена некоторых поэтов и краткое содержание их произведений в изложении позднеантичных авторов. Стасин Кипрский в «Киприях» излагал предысторию и начало войны. Арктин Милетский написал две поэмы «Эфиопида» и «Разорение Илиона» (Илион — другое название Трои). В первой поэме говорилось о помощи троянцам войска эфиопов во главе с Мемноном, о победе над ним Ахилла и смерти героя от стрелы троянского царевича Париса. Во второй описывалась хитрость греков, построивших огромного деревянного коня; троянцы ввезли его внутрь города, простодушно поверив, что противники отказались от борьбы и оставили коня как посвятительный дар. На деле же спрятавшиеся в коне воины ночью вышли из него и помогли своим соратникам ворваться в Трою и покорить ее после десятилетней осады. В «Возвращениях» Гагия изображались злоключения другой, не той, о которой рассказыва-

32

ется в «Одиссее», группы героев во главе с Агамемноном. Наконец, в «Телегонии» Эвгаммона Киренского повествовалось о последних годах жизни Одиссея, погибшего от руки своего сына Телегона, рожденного волшебницей Киркой (или Цирцеей, как ее называли римляне), которая удерживала целый год на своем острове героев, возвращавшихся из-под Трои.
Влияние эпических поэм на греческую литературу было огромным. Из них черпали сюжеты поэты и драматурги, по произведениям которых нам известны многие мифы; а художники и скульпторы иллюстрировали различные эпизоды этих поэм. В некоторых из них принимали участие герои из Скифии. Мы обратимся к этой теме в главе об искусстве, так как вазопись — единственный сохранившийся источник об этих сюжетах.
Греческие колонисты в Северном Причерноморье прекрасно знали произведения Гомера и его последователей. По одной надписи V в. из Пантикапея можно заключить, что там устраивались соревнования в исполнении эпических поэм, а в Ольвии найдены два фрагмента чернолаковых чаш того же времени с начертанными на них стихами из «Малой Илиады» и «Одиссеи».1 Спустя несколько столетий, в конце I в. н. э., оратор Дион Хрисостом после посещения Ольвии говорил в своей «Борисфенитской речи», что почти все ольвиополиты знают наизусть «Илиаду».
Традицию особой любви к поэмам троянского цикла греческие колонисты унаследовали от своих ионийских предков. Ведь именно в Ионии к архаическому периоду лучше всего сохранились в памяти эллинов сказания о давнем совместном походе из материковой Греции на малоазийский город Трою. Остатки ее сооружений, разоренных оружием и пожарами, археологи нашли под холмом Гиссарлык на северо-западном побережье Малой Азии, недалеко от входа в пролив Дарданеллы. Таким образом, подтвердилась уверенность эллинов в реальности этого похода, который европейские ученые XVIII— XIX вв. считали такой же выдумкой, как участие в нем богов. Археологические находки не противоречат также определенному еще античными исследователями времени Троянской войны. В ее точной дате есть некоторые расхождения: по вычислению одних авторов, война произошла в XIII, по данным других — в начале XII в., а знаменитый ученый Эратосфен называл даже конкретные даты — 1193—1183 гг., если перевести их на наше летосчисление.
Цель похода, вероятно, определялась стремлением греков взять под контроль зону проливов, соединяющих Эгейское и Черное моря. Война завершилась относительным успехом осаждавших Трою. Они ее разрушили, но ни в эпосе, ни при раскопках не обнаруживается попыток победителей закрепиться в завоеванной области.
По-видимому, именно эта, одна из многочисленных войн столь прочно вошла в народную память потому, что она оказалась по-

33

следним значительным успешным походом греческих племен ахейцев и эолийцев, населявших Элладу в XIV—XIII вв. На их землю вскоре после Троянской войны вторглись с севера дорийцы. Они также принадлежали к группе греческих племен, были очень воинственны, но стояли на более низкой ступени развития. Дорийцы полностью разорили поселения ахейцев и эолийцев и, став хозяевами завоеванных земель, отбросили греческий мир на несколько столетий назад, ко временам более примитивной культуры.2
Часть прежнего населения, спасаясь от завоевателей, переселилась в Малую Азию. Там, в Ионии, расцвели замечательные города Милет, Эфес, Фокея, а на близких к побережью островах — Самос и Хиос. Они стали передовыми культурными очагами. Здесь с VII в., в так называемый архаический период, началось зарождение естественных наук, философии, историко-географической прозы.
Деление греков на три ветви — ионийцев, эолийцев и дорийцев сохранялось многие столетия. В их языке наблюдались сильные диалектные различия, хорошо заметные в надписях из греческих городов Северного Причерноморья. Надписям из милетских колоний свойственен ионийский диалект, а в Херсонесе, единственной дорийской колонии этого региона, отчетливо выделяются особенности дорийского диалекта.
Аристократические семьи греческих малоазийских городов особенно чтили предания о своем героическом прошлом. На пирах они любили слушать народных певцов — аэдов, исполнявших под аккомпанемент лиры песни о богах и героях. Такой пир, где выступает всеми чтимый аэд, прекрасно изображен в восьмой песне «Одиссеи». Царь Алкиной торжественно принимает в своем дворце Одиссея и приглашает слепого певца Демодока исполнить песни о подвигах героев под Троей.
На сюжеты таких народных песен греческие поэты, начиная с Гомера, стали слагать поэмы о Троянской войне. «Илиада», старшая из этих поэм, создана во второй половине VIII в.3, то есть примерно через пятьсот лет после описываемых в ней событий. Отделенные огромной хронологической дистанцией, исторические события в народной фантазии тесно переплелись с мифологией и в таком виде вошли в литературу. В эпических поэмах наряду с реальными людьми в действие включаются олимпийские боги и действуют отнюдь не беспристрастно, разделившись на покровителей и помощников их противников. Мифологическими подробностями обросли и образы героев Троянской войны.
Для нашей темы особенно важна традиция об Ахилле и его невесте Ифигении. От их судьбы зависел успех Троянской войны, а их посмертное существование греки относили в пределы Скифии.
Причиной похода на Трою в древности считалось оскорбление, нанесенное троянским царевичем Парисом спартанскому царю Менелаю. Радушно принятый в доме Менелая, Парис вероломно

34

похитил жену царя прекрасную Елену и увез ее в Трою. Возмущенный Менелай решил отомстить и призвал на помощь соотечественников со всех концов Эллады. Для похода на Трою собралось огромное войско во главе с братом Менелая Агамемноном. С отрядами своих воинов в войну готовы были вступить многие прославленные герои: мудрый старый царь Пилоса Нестор, царь острова Итаки Одиссей, юный герой Ахилл, без помощи которого, как гласило пророчество, невозможно покорение Трои, и другие.
Из гавани Авлида, находившейся на берегу пролива между островом Эвбеей и Средней Грецией, войско собиралось отплыть на кораблях к малоазийскому побережью. Однако дни шли за днями, из-за полного штиля безжизненно висели паруса и двинуться в путь не было возможности. В войске царило нетерпение, начался ропот. Тогда прорицатель Калхас объявил вождям греков, что на них гневается богиня Артемида, и поэтому поход не может начаться. Умилостивить богиню может лишь принесение ей в жертву дочери Агамемнона Ифигении.
Выбор пал на дочь Агамемнона потому, что он оскорбил Артемиду, убив на охоте ее священную лань. Греки приписывали многим богам определенных священных животных и птиц, с которыми их часто изображали художники и скульпторы. Например, орел сопровождал Зевса, сова — Афину, павлин — Геру, лань — Артемиду. Эта символика прочно закрепилась за греческими богами и в новое время. Вспомним заключительные строки известного стихотворения Тютчева «Люблю грозу в начале мая»:

Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.

Долго не соглашался Агамемнон на смерть юной дочери, но, наконец, уступил просьбам Менелая и настроению войска, жаждавшего военных действий. Послав гонца к своей жене Клитемнестре, он скрыл от нее истинную причину и просил перед началом похода приехать с Ифигинией якобы для обручения с Ахиллом.
Когда Ахилл узнал, что дочь Агамемнона обманута, благородный герой заявил, что не даст принести в жертву ту, которая обещана ему в жены, и решил защищать ее до последней капли крови. Как изображает Еврипид в трагедии «Ифигения в Авлиде», девушка сама мужественно пошла на смерть, вняв словам отца:

Эллада мне велит
Тебя убить... Ей смерть твоя угодна,
Хочу ли я иль нет, ей все равно.
О, мы с тобой ничто перед Элладой!

35

Но если кровь, вся наша кровь, дитя,
Нужна свободе, чтобы варвар
В ней не царил и не бесчестил жен,
Атрид и дочь Атрида не откажут.*

Лишь только пламя жертвенного костра охватило Ифигению, подул ветер, и стало возможным отправиться к Трое. На костер спустилось облако, а когда оно рассеялось, все увидели, что Ифигения исчезла и вместо нее жертвой стала лань. Одни рассказывали, что Артемида спасла Ифигению, превратив ее в бессмертную богиню, другие полагали, что Артемида перенесла дочь Агамемнона в Таврику и там сделала жрицей в своем храме.
Этот храм находился на северном берегу Понта в стране жестокого племени тавров, которые уничтожали всех попавших в их земли чужестранцев. Ифигении предписывалось приносить их в жертву Артемиде. Такими жертвами чуть было не стали брат Ифигении Орест и его друг Пилад. Они прибыли в Таврику, чтобы по велению оракула Аполлона разыскать и привезти в Аттику священную статую Артемиды. Пока друзья решали, как проникнуть в храм, тавры их схватили и привели к Ифигении для жертвоприношения. Узнав в пленниках соотечественников, Ифигения стала расспрашивать их о родине и случайно узнала, что один из них ее брат, которого она видела лишь маленьким ребенком перед началом войны. Жрица Артемиды придумала, как похитить статую богини и бежать с пленниками к их кораблю. С большим трудом беглецам удалось спастись от преследования царя тавров Тоанта, желавшего вернуть на родину священное изображение и покарать похитителей. Возвратившись в Грецию, Орест построил храм Артемиды Таврополы, установил там таврический идол, а Ифигения стала жрицей в этом святилище. В небольшом аттическом селении Алы Арафенидские показывали могилу Ифигении возле храма Артемиды.4
Сказание об Ифигении оказалось самым распространенным среди греческих мифов, действие которых происходит в Северном Причерноморье. Уже в VI в. этот фольклорный сюжет вошел в эпическую поэзию. Страна тавров, где живет спасенная Артемидой Ифигения, упоминалась в «Киприях».5 С тех пор многие писатели избирали Ифигению героиней своих произведений. Наиболее известны были в древности трагедии Еврипида, а в новое время трагедия Гёте и опера Глюка на либретто об Ифигении. Литература вдохновляла художников на изображение различных сцен мифа. Мы видим их на греческих вазах (рис. 21—23), рельефах и на уцелевших фресках, украшавших дома Помпеи и Геркуланума,

* Авторы стихотворных переводов указаны в библиографии русских переводов в конце книги.
36

трагически погибших во время извержения Везувия в 79 г. н. э.6 Среди картин на античные сюжеты великого русского художника Валентина Серова есть «Ифигения в Тавриде».
Рассказ о жертвоприношении дочери вождя войска перед выступлением в поход уходит корнями в глубокую древность и отражает реальный обычай. Перед охотой или перед войной, когда проливалась кровь людей и животных, считалось необходимым умилостивить грозную богиню, «хозяйку зверей». Приняв в жертву юношу или девушку, богиня, по древним верованиям, без гнева смотрела на то, как лишались жизни находящиеся под ее властью все живые существа. Некоторые черты почитания этой богини из пантеона первобытного общества вошли в культ Артемиды, жертвой которой стала Ифигения.7 Возможно, подобные жертвоприношения существовали еще во времена Троянской войны, и сказание отразило реальное событие.
Ифигения погибала на костре, чтобы обеспечить удачу в предстоящей войне, и этим исчерпывалась ее роль в древнейших фольклорных преданиях. Эта первоначальная версия мифа отразилась в произведениях некоторых писателей V в., где ничего не говорится о спасении дочери Агамемнона.8 Уже в архаический период человеческие жертвы у эллинов ушли в далекое прошлое; поэтому появилась потребность согласовать действие мифа с новой психологией, не допускающей насильственной смерти во имя умилостивления бога. В культовых обрядах вместо реального заклания жертвы стало практиковаться символическое. Так, во время празднеств в честь Артемиды Таврополы в Аттике на шее юноши делался надрез, и капли крови падали на жертвенник. Изменилось и осмысление обряда. Его считали не воспроизведением жертвы Артемиде, а воспоминанием об опасностях, грозивших Оресту и Пи-ладу в храме в далекой Таврике.9
Стали иными рассказы и о судьбе Ифигении. Артемида спасала свою жертву и либо превращала ее в вечно юное божество, либо делала своей жрицей.10 И в том и в другом случае Ифигения оказывалась в какой-то далекой сказочной стране. Ведь в фольклоре многих народов чудесные события мифов и сказок обычно происходят в отдаленных землях, граничащих с потусторонним царством. Поэтому во многих наших волшебных сказках говорится о «тридевятом царстве, тридевятом государстве», а европейцы, направляясь в неизведанные страны Азии и Америки, верили, что в заморских землях живут люди с песьими головами или находится сказочно богатая счастливая страна Эльдорадо, а где-то царит племя воинственных женщин, убивающих или обращающих в рабство всех мужчин. Напоминание об этом сохранилось в названии реки Амазонки в Южной Америке, где европейцы ожидали встретить легендарных воительниц.

37

До того как греческие корабли регулярно стали плавать по Понту, рубеж знакомого эллинам мира проходил южнее проливов, соединяющих Эгейское и Черное моря. Тогда считалось, что сказочное место, куда Артемида перенесла Ифигению, находилось на острове Лемнос невдалеке от пролива Дарданеллы. Царем острова называли известного по поэмам Гомера Тоанта, который в трагедиях Софокла и Еврипида предстает как царь тавров. Ведь когда Лемнос стал хорошо знаком грекам, и их географический горизонт расширился до северного побережья Понта, действие мифа об Ифигении переместилось в Таврику.11
Кроме сказанного, еще два обстоятельства имели решающее влияние на локализацию мифа в Таврике. С одной стороны, она оказалась одной из немногих областей, где греки воочию наблюдали человеческие жертвоприношения, о чем красочно пишет Геродот. С другой — определенную роль сыграла одна из эпиклез (прозвищ) Артемиды. В культе богов греки различали их многообразные функции, и в зависимости от того, чему в том или ином случае покровительствовало божество, ему присваивались разные прозвища. Например, Аполлон в одних храмах почитался как Врач, в других как Феб (божество солнечного света), в третьих как Мусагет, предводитель муз, покровитель искусства. Поэтому разными изображались атрибуты бога. Аполлон Бельведерский, сейчас олицетворяющий для нас этого античного бога, держал в руках лук; у Аполлона Мусагета на голове был венок, а в руках лира.
Эпиклеза Тавропола звучала сходно с названием Таврики и ее обитателей. Однако греческие корни этих двух слов, как будет показано ниже, не имеют ничего общего между собой. В сознании же греков еще в VI в. ощущение этого различия уже было утрачено.
В предыдущей главе говорилось о происхождении названия страны Таврики и ее населения от малоазийского горного массива Тавр. Определение Артемиды Тавропола указывает на ее деятельность в качестве покровительницы домашних животных, в частности коров и быков (ταύρος — бык).12 Недаром на монете города Амфиполя Артемида изображена едущей на быке. Не только Артемида, но также Афина и Деметра иногда наделялись эпиклезой Тавропола, и, вероятно, когда-то им приписывали функции покровительниц животных. Со временем забылся изначальный смысл эпиклезы; ее стали соотносить только с Артемидой и толковать как «богиня, которой поклоняются в Таврике».13
Культ Артемиды Таврополы существовал в Аттике, на острове Самосе, в малоазийских городах Команах и Сипиле и других местах Греции. Честь владения статуей богини, доставленной из Таврики, приписывал себе не только храм в Алах Арафенидских в Аттике, как широко известно по трагедии Еврипида, но также святилища в Аргосе, Лаодикее Приморской и даже в греческих колониях в южной Италии.14

38

Из «Истории» Геродота ясно, что миф об Ифигении в Тавриде рассказывали греческие колонисты в Северном Причерноморье. По их мнению, тавры считали свое божество Деву дочерью Агамемнона Ифигенией и приносили ей в жертву эллинов, захваченных в плен или потерпевших кораблекрушение у их берегов.15 Иными словами, здесь был популярен тот вариант мифа, где Ифигения по воле Артемиды преображалась в божество.
Отождествление с Ифигенией таврского божества, требующего кровавых жертвоприношений, конечно, принадлежит греческому мифологическому сознанию. В VI—V вв. тавры вряд ли имели хоть какое-нибудь представление о мифологии греков. Ведь даже после основания Херсонеса во второй половине V в. близ границ расселения тавров на протяжении 100—150 лет между херсонеситами и их соседями не было торговых контактов; археологи не находят греческих предметов при раскопках таврских памятников, которые в этом отношении сильно отличаются от скифских, в изобилии содержащих греческую керамику и украшения. Кроме того, известно, что этнические группы, еще не дошедшие до стадии создания государства, каковыми были тавры, крайне редко включают в свой пантеон иноплеменные божества. Таким образом, в архаический и классический периоды греческой истории сведения о таврах поступали лишь от тех греков, которым удалось спастись из плена и самим пришлось соблюдать церемонию человеческих жертвоприношений.
Греки, знакомясь с религией других народов, осмысляли функции варварских божеств, исходя из собственных представлений о религии и находя нечто общее со своими богами. Множество примеров такого рода приведено у Геродота. Он объяснил читателям, что ассирийцы называют Афродиту Милиттой, арабы — Алилат, персы — Митра; историк перечислил египетских богов с их греческими соответствиями, а характеризуя религию скифов, сообщил, что Папай — это Зевс, Табити — Гестия, Али — Гея и т. д.16 Все это — не изобретение Геродота, а записи устной эллинской традиции.
Греческие колонисты осмыслили на эллинский лад не только скифские, но и таврские божества; затем они приписали свое понимание таврам, и таким образом те оказались поклонниками богини Ифигении. Сходная картина наблюдается с божествами фракийцев: Геродот не приводит и, вероятно, даже не знает их истинных имен, а называет Ареем, Дионисом, Артемидой и Гермесом.17 Конечно, в VI—V вв. тавры не сопоставляли свое божество с образами чуждой им греческой мифологии: ведь они стояли на гораздо более низкой ступени социального развития и не стремились к мирным контактам с пришельцами из Эллады. Греческое осмысление таврского культа дает основание заключить, что божество, которому тавры поклонялись и приносили жертвы, было женским и, может быть, эта богиня была девственницей.

39

К рубежу VI—V вв. у греков развилась тенденция рационалистически толковать мифы, устраняя из них черты, казавшиеся невероятными. Гекатей Милетский начинал свой труд по генеалогии с утверждения, что многие рассказы эллинов ему кажутся смешными, и он хочет достоверно изложить давние события. Не сомневаясь в историческом существовании Геракла и в том, что он совершил двенадцать подвигов, Гекатей стремился описать их по-новому, без невероятных подробностей.
Рационалистическая тенденция проникла и в мифы об Ифигении. В трагедии «Ифигения в Тавриде» героиня с начала и до конца живое существо, и в финале жизни ее ждет общая участь всех смертных. В мифе осталось лишь одно чудесное деяние Артемиды во время жертвоприношения Ифигении. Эта версия все же окончательно не вытеснила более древнюю о превращении Ифигении в божество. Тот же Еврипид закончил трагедию «Ифигения в Авлиде» рассказом о включении невесты Ахилла в сонм богов, а Геродот записал, что подобный вариант мифа рассказывали греки Северного Причерноморья.
Кроме Таврики, мифы об Ифигении в Северном Причерноморье соотносились еще с двумя островами: Ахилловым Дромом и Левкой. Греческие колонисты считали, что Ахиллов Дром получил свое название из-за того, что Ахилл безуспешно гнался за Ифигенией по этому узкому длинному острову.18 В другом мифе говорилось, что Ахилл после гибели под Троей как бессмертный герой переселился на Левку и царствовал там со своей женой Ифигенией.19 Эти мифы были особенно популярны среди ольвиополитов, поскольку оба острова находились в сфере их влияния.
В мифах об Ифигении просматривается сюжет, широко распространенный в фольклоре многих народов: похищенная злой силой красавица живет в дальней стране, где ее находит и освобождает царевич, возвращает на родину и женится на ней.20 В русском фольклоре на таком сюжете построены сказки о заточении девушки у Кащея Бессмертного или у Змея Горыныча, которых побеждает Иван-царевич. Тот же фольклорный мотив использовал Пушкин в поэме «Руслан и Людмила». Подобно Артемиде, Черномор похищает невесту Руслана и переносит ее в свои сказочные сады на краю земли. Жених после долгих поисков, преодолев всевозможные препятствия, находит и освобождает Людмилу, привозит обратно в Киев и женится на ней.
В известном нам мифе в роли избавителя Ифигении выступает более редкий персонаж — родственник похищенной девушки. Но, видимо, у греков существовал и классический вариант — освобождение невесты женихом. Ведь античные авторы упоминали о том, что Ахилл отправился на розыски невесты на край земли в Скифию, и в конце концов она стала его женой. Значит, в одной из версий мифа Ахилл освобождал свою невесту от служения в таврическом

40

храме, и рассказ заканчивался традиционной свадьбой. С этим сюжетом, вероятно, соотносились мифы об Ахилловом Дроме, где герой преследовал Ифигению. Исходя из фольклорных аналогий, можно предположить, что невеста убегала от своего жениха не по собственной воле, а по принуждению той злой силы, во власти которой она жила на краю земли.
В северопричерноморских мифах Ахилл выступал не только вместе с Ифигенией; он был излюбленным местным героем; ему строили храмы и святилища, приносили всевозможные дары, прославляли в стихах и рассказывали о нем множество преданий.
Культ героев у греков основывался на древнейших представлениях, характерных для многих народов: они думали, что души умерших предков могут влиять на жизнь живых, поэтому к ним обращались за помощью в самых разнообразных случаях; наиболее подходящим местом для таких просьб считались могилы героев или местности, где обитали их души.
Особенно почитали Ахилла в Ольвийском государстве. В Ольвии, и главным образом в ее окрестностях, найдено много разнообразных надписей с посвящением герою; одни из них вырезаны на камне,21 но большинство процарапано острием на сосудах или специально сделанных керамических кружках, которые приносили в дар Ахиллу.22
Громкой славой не только у колонистов, но и во всей Греции пользовался храм Ахилла на острове Левка, куда приставали корабли со всех концов Эллады. Услышанные здесь разнообразные мифы и легенды мореходы разносили по всей ойкумене. Мореплаватели не забывали поклониться герою и на другом его священном острове — Ахилловом Дроме. Об этом свидетельствуют найденные в этих местах монеты разных греческих городов.23
Колонисты из Борисфена и Ольвии во второй половине V в. построили на Левке первое небольшое святилище Ахилла. А в V в. на острове уже высился храм из привозного мраморовидного известняка. В его сооружении, вероятно, принимали участие эллины из многих городов, заинтересованных в торговле с черноморскими колониями. Высокий белокаменный храм играл роль не только святилища, но и маяка для судов, идущих к северным берегам Понта. И сейчас на острове Левка стоит маяк, построенный на месте храма в XIX в.; в него вмурованы античные каменные плиты, варварски использованные теми, кто не ценил памятников древности.24
К сожалению, от местных мифов об Ахилле в литературе сохранилось немногое, так что можно лишь пунктирно выявить историю их зарождения и развития в течение тысячелетней жизни античной цивилизации в Северном Причерноморье.
Во время первых плаваний на примитивных суденышках по бурному Понту грекам казалось, что они направляются к пределам

41

потустороннего мира. Ведь согласно представлениям того времени считалось, что Земля окружена Океаном: он отделяет реальный мир от потустороннего, где возможны самые невероятные события, где обитают фантастические существа, а люди попадают туда лишь после смерти. Недаром именно на Понте Одиссей нашел место, откуда он вызвал души Ахилла и других умерших и последовал за ними в Аид из страны киммерийцев. Вот как Гомер описал эту страну:
Скоро пришли мы к глубокотекущим водам Океана; Там киммериян печальная область, покрытая вечно Влажным туманом и мглой облаков; никогда не являет Оку людей там лица лучезарного Гелиос...25
Не будем пытаться различить в поэтических строках достоверные черты ландшафта какой-нибудь причерноморской области; в устах Одиссея она скорее похожа на арктический край, чем на наше южное побережье. Перед нами эпическое представление о мрачном, безрадостном крае земли, переходящей в потусторонний мир. В нем все темно и печально в противоположность окружающей человека действительности, освещенной ярким солнцем, богатой разнообразными красками, наполненной деятельными людьми. Наоборот, в Аиде бесцветные тени умерших влачат жалкое существование, тоскуя о покинутом ими мире. Когда Одиссей жаловался тени Ахилла на свои бесконечные странствия и утешал его тем, что тот избавлен в Аиде от земных страданий, герой, «тяжко вздыхая», ответил:
О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся; Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле, Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать
мертвый.26
Позже греки связали с загробной жизнью героя не мифический Аид, а вполне определенный остров Левку на Понте.
Устные предания не составляют единого непротиворечивого Целого. У всех народов в фольклоре имеется много вариантов различных сказаний, причем сюжет одних не согласуется, а иногда Даже противоречит другим. Так, греки считали, что души всех Умерших попадают в безрадостный Аид, и в то же время выделяли Души героев, которые после смерти ведут безмятежную жизнь на Елисейских полях,27 или, как писал Гесиод:

Сердцем ни дум, ни заботы не зная, они безмятежно
Близ океанских пучин острова населяют Блаженных.28

42

В «Эфиопиде» Арктина Милетского говорилось, что Фетида унесла тело своего сына Ахилла именно на такой мифический Белый остров. Стихи милетского поэта звучали в памяти его соотечественников, отправлявшихся к неизведанным берегам Понта. Название Левка (Белый остров) Арктин знал из фольклорных преданий, где оно фигурировало как мифический остров — место обитания белых или бесцветных духов. Об этом древнем предании упоминает Дионисий Периэгет, автор римского времени. В «Описании населенной земли» он пользовался древними ионийскими источниками и по традиции соединил с реальным островом в Понте Евксинском древний фольклорный рассказ о том, как Зевс награждает героев за их доблестную жизнь: «Здесь в пустынных долинах кружатся души Ахилла и других героев. Такой дар следует наилучшим от Зевса за доблесть».29
Когда милетские мореходы через Боспор Фракийский вошли, как они думали, в безбрежный Океан и не встретили в нем привычных многочисленных островов, то наконец попавшийся им маленький пустынный островок близ устья Истра они приняли за мифическую Левку, или остров Блаженных. В античной литературе об этом сохранились лишь отрывочные свидетельства. Основываясь на каком-то древнем сочинении о старинных названиях, Плиний Старший в «Естественной истории» отметил, что Левка называлась также островом Блаженных.30
Вторая Олимпийская песнь Пиндара, написанная в 476 г. в честь победы Ферона на колеснице, пронизана образами героев, заслуживших беспечальную жизнь на острове Блаженных в Океане: «там горят золотые цветы, возникая из трав меж сияющими деревьями... туда вознесла Ахилла мать его, тронув мольбами Зевсово сердце».31 В четвертой Немейской песне поэт также вспоминает Левку среди областей, находящихся под властью и покровительством знаменитых греческих героев:

Начни же ткань и не медли,
О сладкая лира моя,
В лидийском ладу
Милую песнь
Эноне
И Кипру,
Где царствует вдали Теламонов Тевкр,
Как Аянт — на отчем Саламине,
Как Ахилл на Евксинском блистательном острове,
Как Фетида — во Фтии,
А Неоптолем — в пронизывающем дали Эпире.32

Итак, стихи Пиндара показывают, что в начале V в. мифы о священном острове Ахилла на Понте проникли далеко за пределы

43

колоний в Скифии. Об общегреческой славе острова во второй половине V в. и о двух его названиях говорят стихи Еврипида в «Андромахе». Ведь трагедии обращались к самому широкому кругу слушателей, и им должны были быть понятны все упоминаемые мифические образы. Героиня трагедии морская богиня Фетида вспоминает, как ей пришлось хоронить своего «прославленного сына, звезду меж юношей Эллады», который теперь обитает на острове, названном в его честь Ахилловым: «На Белом берегу его чертог Евксинскими омыт волнами».33
Содержание некоторых мифов об Ахилле на Левке передают авторы римского времени Арриан, Филострат и Максим Тирский.
В 131 —137 гг. н. э. Флавий Арриан, управляя от имени римского императора провинцией Каппадокией, совершил поездку вдоль южных и восточных берегов Понта. Его отчет императору Адриану, построенный на собственных наблюдениях и собранных сведениях о северном и западном берегах, называется «Объезд Евксинского Понта». В главе об острове Левка Арриан сообщил не только о его географическом положении, как о многих других пунктах, но записал услышанные им легенды и перечислил, какие дары приносят герою: чаши, перстни, драгоценные камни, стихотворные надписи на греческом и латинском языках. Мореплаватели утверждали, что одним Ахилл являлся во сне, когда они стояли на причале у острова, другие видели его наяву.34
О том же более красноречиво говорил в одной из своих речей Максим Тирский, живший на столетие позже Арриана. По его словам, на остров люди высаживаются только для жертвоприношений; некоторым случалось там видеть юного белокурого Ахилла в золотых доспехах, другие же слышали, как он поет. Если кто-то случайно засыпал на острове, то ему виделось, что Ахилл его будит, ведет в свой шатер и сажает для угощения вместе с Фетидой и другими божествами; его верный друг Патрокл разливает гостям вино, а сам Ахилл играет на кифаре.35
Разнообразные легенды собрал Филострат, современник Максима Тирского.36 В одной из них говорилось, что по просьбе Фетиды бог морей Посейдон специально поднял из пучины остров Левку для загробной жизни Ахилла. Здесь он царил со своей женой. В этой версии Ахилл женился не на бывшей невесте Ифигении, о чем упоминалось выше, а получил в жены самую красивую женщину — Елену.
По местным поверьям, людям можно лишь днем находиться на острове и совершать жертвоприношения, а ночью здесь не место смертным. Тогда Ахилл пирует со своей супругой, он поет гомеровские и собственные песни о Трое, голос его звучит божественно прекрасно и слышен далеко в море. Кроме этого пения, мореходам слышались также конский топот, звон оружия и крики, как во время сражений.

44

Представление о том, что духи приходят на землю только ночью, а с рассветом их власть исчезает, характерно для многих народов. Вспомним наших русалок, резвящихся при лунном свете, их объятия заманчивы, но гибельны; родственны им французские вилиссы, девушки, погибшие от несчастной любви, о которых хорошо известно по балету «Жизель».
В другом месте у Филострата рассказывается об амазонках, приплывших на остров, чтобы ограбить храм Ахилла; герой грозным взором навел такой ужас на их коней, что лошади растерзали своих всадниц, а сами бросились в море.
Народная фантазия преломила в этом мифе реальные события. В действительности Левка привлекала пиратов, они грабили сокровища храма и превращали остров в опорный пункт для разбойничьих нападений на торговые суда. О разгроме таких пиратов в IV в. упоминается в ольвийском декрете, найденном в прошлом веке на Змеином острове.37 Декрет сохранился фрагментарно, утрачено имя чествуемого в нем ольвиополита. В уцелевших строках говорится, что он изгнал с Левки угнездившихся там пиратов. Вероятно, это была трудная операция, потому что ольвиополиты удостоили своего гражданина редкой и дорогой почести: поставили на острове его конную статую.
Нападения пиратов на Левку греки спроецировали на мифологическую историю, найдя в ней давних врагов эллинов — амазонок, якобы живших на берегах Понта. Их побеждали герои Тесей (рис. 31) и Геракл, а царицу амазонок Пентесилею Ахилл убил, когда она привела войско на помощь троянцам (рис. 24).
Дата ольвийского декрета и издавна связанные с Северным Причерноморьем мифологические образы позволяют думать, что изложенные выше мифы об Ахилле уходят корнями в архаический и классический периоды, хотя сохранившиеся записи этих мифов относятся к римскому времени. То же самое можно сказать и о верованиях, известных по произведениям I—III вв. н. э.: Ахилл помогал мореплавателям, поклонявшимся ему не только в храме, но и на находившейся на Левке могиле героя;38 его считали спасителем и защитником всех, кто терпел бедствия у острова;39 многие верили, что, высадившись на Левку, можно воспользоваться чудодейственной силой Ахилла, исцеляющего от болезней.40
Другой священный остров Ахилла — Ахиллов Дром — славился тем, что Ольвийское государство устраивало там спортивные игры. По кратким упоминаниям Мелы и Плиния можно судить, что происхождение этих игр связывали с преданием о малоизвестном нам эпизоде из жизни Ахилла: после какой-то победы на Евксинском Понте герой устроил в честь нее состязания на острове, который в память об этом получил наименование Ахиллов Дром.41 Здесь по-иному, чем в мифе о преследовании Ахиллом Ифигении,

45

истолковывался смысл названия острова и одновременно объяснялось происхождение Ольвийских игр.
Вообще греки считали знаменитых героев учредителями многих состязаний. Например, существовали предания о Геракле — устроителе Олимпийских игр, и о его сподвижнике герое Тесее, который в память о расправе с разбойником Скироном учредил на Коринфском перешейке Истмийские игры, вторые по значению после Олимпийских.42 В этот ряд хорошо вписывается миф о праздновании победы Ахилла, якобы положившей начало играм на Ахилловом Дроме.
По найденным древнегреческим надписям известно, что ольвиополиты проводили состязания во всех пяти видах античной атлетики: бег, прыжки, борьба, метание копья и диска.43 Древнейшим и, наверное, особенно почетным видом соревнования был бег: ведь им славился учредитель игр Ахилл, чей постоянный эпитет у Гомера «быстроногий».
Как и другие греческие полисы, Ольвия приглашала на свои игры граждан из разных эллинских городов. Уже в V в. эти игры имели широкое признание, о чем говорит один стих из «Ифигении в Тавриде» Еврипида. Описывая путь корабля Ореста и Пилада по Понту Евксинскому в Таврику, хор трагедии сообщает, что судно миновало сначала остров Левку, а затем «Ахилловы Дромы с прекрасными стадиями»,44 то есть Ахиллов Дром, где прекрасно размечены расстояния (стадии) для состязаний. По-видимому, многие зрители театра Диониса в Афинах достаточно хорошо знали этот центр атлетических соревнований в честь Ахилла.
В греческом фольклоре, а затем в эпической поэзии описывалось не только как герои Троянского цикла мифов посещали Скифию, но и как сами скифы принимали участие в Троянской войне. В реальной жизни скифы противостояли грекам, потому в мифах они также выступают противниками эллинов. В сохранившейся античной литературе лишь Страбон бегло и со справедливым недоверием пишет о тех, кто считал, что «союзное войско кочевников, живших за Борисфеном, пришло на помощь троянцам».45 Такое мнение можно было бы отнести к измышлениям каких-то малокомпетентных авторов, если бы не многочисленные изображения скифов в сценах Троянской войны на вазах VI в. Их мы рассмотрим в главе об искусстве.

Подготовлено по изданию:

Скржинская М. В.
Скифия глазами эллинов. — СПб.: Алетейя, 2001. — 304 с. — (Античная библиотека. Исследования).
ISBN 5-89329-108-5
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2001 г.
© М. В. Скржинская, 1998 г.



Rambler's Top100