1 Плутарх. О музыке. 43.
2 Лукиан. Как следует писать историю, 57.
3 Гораций. Сатиры, I, 10, 52.
4 Квинтилиан. Воспитание оратора, X, 1, 86.
5 Платон. Государство, X, 606е — 607а.
6 Квинтилиан. Воспитание оратора, X, 1, 63. Пер. В. Алексеева.
7 Светоний. О поэтах. Вергилий, 56.
8 Совмещение элементов различных литературных жанров и стилей в поэзии Гомера аргументированно резюмирует А. Ф. Лосев (№ 22, с. 182—202). В современной науке мысль эта, как вполне устоявшаяся, вошла в лекционные курсы (Остин М., № 80, с. 10—12). О лирическом и трагическом началах в поэмах Гомера при их сопоставлении с русским фольклором см.: Покрове ий М. /И., № 34, с. 343—368; о риторике в поэмах Гомера см.: Там же, с. 437—456; из последних работ в этой области: Шапиро Г., № 198; Уиллкок М., № 217.
Крайнее и абсолютизированное представление о поэмах Гомера как о трагическом действии и пессимистическом сознании заключено в давних, но для западного литературоведения концептуально не устаревших работах: Гильд № 128; ПатцигЭ., № 170, а также в хронологически более близких работах экзистенциалистского толка: Груенангер К., № 126; Роннэ Ж., № 185; Он же, № 186; Шмитц Α., № 193 — с их убежденностью в «абсолютном пессимизме» «Илиады» (ср. Боннэ Г., № 186, с. 332).
Из последних работ сюда же следует причислить недавно вышедшую книгу Джеймса Редфилда «Трагедия Гектора. Природа и культура в «..Илиаде"» (№ 182), открывающую в гомеровском эпосе собственно трагедию о Гекторе, построенную с соблюдением структуры трагедийной композиции и трагедийного смыслового аспекта, включающего катарсис. О драматической композиции «Илиады» см. также в широко известной работе В. Шадевальдта «Мир и труд Гомера» (№ 190, passim). О «драматическом единстве» «Илиады» как обстоятельстве, само собой разумеющемся, говорит Р. Шерер в книге «Человек античности и структура мира» (№ 191, с. 63). Комедийному началу в поэзии Гомера посвящена статья Г. Кларка «Юмор у Гомера» (№ 105), дополняющая собой отнюдь не устаревшие исследования 30-х годов (см., например: Билолавек К-, № 89). На выделении комедийного и сатирического начал в поэзии Гомера построена также работа М. Римшнайдер «Гомер. Развитие и стиль» (№ 183).
Широкое освещение гомеровского влияния на античную культуру см. в интереснейшей книге Ренаты фон Шелина «Патрокл» (№ 192, с. 294 и сл.). Пример частичного и частного воздействия Гомера на античную литературу: описание гостеприимства у Гомера (Ахилл и ахейское посольство.— Ил., IX, 185 и сл.; Одиссей у феаков.— Од., VII, 179 и сл.) находит лексическое и структурно-композиционное соответствие у Горация (Песни, I, 9,5—8), куда оно, очевидно, перешло от Алкея (ср. 14, Poetarum Lesbiorum fragmenta. Ed. Ε. Lobel and D. Page. Oxford, 1955; ср. Катулл, XXVII, 1—2), см. в статье У. Эйвери сГоме-ровское гостеприимство у Алкея и Горация» (№ 81).
9 Элиан. Пестрые рассказы, XIII, 22. Пер. С. В. Поляковой.
10 Аристотель. Поэтика, IV, 1448b, 34—1449а, 2. Пер. В. Г. Аппельрота.
11 Платон. Государство, X, 606е — 607а.
11 Платон. Государство, X, 595с. Пер. В. Н. Карпова. 18 Квинтилиан. Воспитание оратора, X, 1, 46. Пер. В. Алексеева. 14 Там же, X, 1, 47. 16 Там же, X, 1, 49. 16 Лукиан. Похвала Демосфену, 5. Лукиан. Две любви, 23.
18 Diels Н., 22, В, 56.
19 Павсаний, IV, 28, 7—8.
20 Аристотель. Метафизика, IV, 5, 1009b, 18. 21 Лукиан. Похвала Демосфену, 9.
22 Геродот. История, II, 53. Пер. Ф. Г. Мищенка. Для ученых Нового времени поэмы Гомера предстают средоточием мифов, вера в которые отнюдь не утрачена и потому служит источником истории античного мироосознания. См., в частности, работу Дж. Арриньетти «Космология мифа у Гомера и Гесиода» (№ 79), а также известную книгу Нестле «От Мифа к Логосу» (№ 159), где само исследование Гомера оказывается отправной точкой в изучении форм общественного сознания и типа человеческого мышления на пути высвобождения логической мысли из мифологического образа.
28 Павсаний. Описание Эллады, I—X.
24 Diels Η., 11, В, 11. Пер. А. О. Маковельского.
26 Платон. Государство, II—III, 376е—386а.
26 Плутарх. Биографии, Эмилий Павел, XXVIII.
27 Страбон. География, I, 1, 2, с. 2.
28 Страбон. География, I, 1, 3—6, с. 3; Плутарх. Биографии: Солон, XXV.
29 Павсаний. Описание Эллады, кн. 1—X; Фукидид. История, кн. I; Плутарх. Биографии: Тезей, V, XVI, XXV; Солон, X; Кимон, VII и др.
30 Платон. Государство, X, 606е. Пер. В. Н. Карпова.
31 Ксенофонт. Пир, III, 5.
32 Плутарх. Биографии: Алкивиад, VII; Эллиан. Пестрые рассказы, XIII, 38.
33 Плутарх. Биографии: Ликург, 4. Пер. С. П. Маркиша.
34 Diels Н., 58, D, 1.
35 Аристотель. Этика Никомаха, III, 11.
86 Плутарх. Биографии: Солон, XXX. Пер. С. И. Соболевского; Гомер. Одиссея, IV, 242 и сл.
37 Известное подтверждение наблюдениям древних дает обилие исследований Нового времени, имеющих целью раскрыть психологию поступков героев гомеровских поэм.
Среди новейших специальных работ такого рода, написанных с различных этико-эстетических и философских позиций, см. статьи: Будимир М. К психологическому единству нашей «Илиады» (№ 94); Гендель П. Разгадка Гектора (№ 127); Нетеркут У. Гектор на краю пропасти (№ 160), а также написанную с экзистенциалистских позиций книгу Джеймса Редфилда «Трагедия Гектора» (№ 182).
38 Плутарх. Биографии: Помпей, XXIX. Пер. Г. Сратановского.
39 Гомер. Илиада, XXII, 207.
40 Плутарх. Биографии: Пирр, XXII. Пер. С. А. Ошерова.
41 Плутарх. Биографии: Дион, XVIII. Пер. С. П. Маркиша; Гомер. Одиссея, XII, 428. Пер. В. А. Жуковского.
12 Плутарх. Биографии: Антоний, XXV. Пер. С. П. Маркиша; Гомер. Илиада,
XIV, 162. Пер. Н. И. Гнедича. 19 Гомер. Илиада, XIV. 162—164. Пер. Н. И. Гнедича.
44 Плутарх. Биографии: Брут, XXIII. Пер. С. П. Маркиша; Гомер.' Илиада,
VI, 429—430; VI, 495. Пер". Н. И. Гнедича. 45 Ксенофонт. Пир, IV, 6. 46 Там же.
47 Платон. Государство, III, 404] b — d, Ион; Ксенофонт. Пир, IV. 48 В этой связи хотелось бы привести некоторый, естественно далеко не полный, список новейших исследований по Гомеру, указывающий на широту диапазона «научных» сведений эпических поэм.
О поэмах Гомера как об истоках и средоточии самых различных отраслей античной физики рассказывает книга Ш. Мюлье «Истоки древнегреческой науки у Гомера. Человек и физический мир» (№ 156). Ради наглядности перечислим тематические разделы книги: «(I) Сила, скорость и сопротивление: мускульная сила человека, сила твердых тел, сила воды, сила ветра, орудия у Гомера, гомеровская терминология силы. (II) Явления атмосферы. Космос : режим ветра, туман и снег, осадки и грозы, космос. (III) Звучащая вселенная у Гомера: оркестровка природного голоса, голос человека, голос животных, созвучия неживой природы, музыкальные инструменты, причины и физические следствия звука. (IV) Огонь и свет. Скрытая энергия питания и яды: теплота и огонь, свет, зрение, химическое действие материи, лекарственные средства, фильтры, яды. (V) Цепная реакция и замкнутый цикл: последовательность причиныи следствия, замкнутый цикл, непосредственное вмешательство божества. Заключение: гомеровская человечность и древнегреческий человек».
Компетентность медицинских сведений у Гомера подтверждают статьи: Альбаррацин Т. Гомер и медицина (№ 74); Он же. Гомеровская хирургия (№ 75); Веер И., Оберг Л. Глаукома (№ 84); Шильднер Т. Хирургия и лечение ран. Исследование по истории медицины и фармации на материале «Илиады» Гомера (№ 151); Митропулос К. Врачебное искусство Гомера (№ 153).
Об астрономических сведениях у Гомера применительно к кораблевождению см. статью: Фреза А. Астрономия у Гомера и древнее кораблевождение в Великой Греции (№ 122).
О праве (справедливости, δίκη), помимо общих работ, см. также: Джоф-фреди К- О понятиях θέμις и δίκη у Гомера (№ 125); Мундинг Г. Оценка идеи права в «Илиаде» (№ 158). 49 Специальное рассмотрение смыслового наполнения и истолкования в поэмах Гомера понятия «мудрец» (σοφός) предлагает диссертация: Майер Ф. Понятие σοφός . К значению, оценке и роли понятия от Гомера до Еврипида (№ 144, с. 13—19).
50 Страбон. География, I, 1,1, с. 1—2. 51 Платон. Федон, 96а. Пер. В. Н. Карпова. 52 Платон. Таэтет, 143d. 53 Плутарх. О музыке, 32.
54 О философской роли гомеровской поэзии в античности с выделением основных линий интерпретации Гомера у греческих авторов: физического, или натурфилософского, этического, или психологического, и мистико-символического, см. в книге Ф. Бюффьера «Мифы Гомера и греческая мысль» (№ 95). Исследование строится на конкретном анализе гомеровского текста и содержит обширный филологический аппарат.
55 Diets Η., 28, А, 44. Пер. А. О. Маковельского; Гомер. Илиада, VIII, 16.
56 Doxographi, 276. Пер. Г. Ф. Церетели.
57 Diels Η. 22, А, 16. Пер. А. О. Маковельского; Гомер. Одиссея, XVIII, 136.
58 Diels Η. 59, В, 20; Гомер. Илиада, XXII, 26—31. Пер. А. О. Маковельского. 59 Страбон. География, I, 1, 2, с. 2.
60 Страбон. География, I, 1, 10, с. 7.
61 Платон. Протагор, 316d. Пер. В. Н. Карпова.
62 Diels И. 61, 4. Пер. А. О. Маковельского.
63 Diets Η. 64, А, 8. Пер. А. О. Маковельского.
64 Аристотель. Афинская полития, XIV, 3 — XV, 1. Пер. С. И. Радцига. 65 Геродот. История, I, 60. Пер. С. И. Радцига.
1 Hilgard, 168, 8.
2 В оригинале ποιητής — творец, создатель, сочинитель, автор, поэт. Понятие здесь и далее употребляется в широком смысле и означает автора любого художественного произведения словесного искусства.
3 Стихотворный размер гомеровского эпоса изучался и изучается наукой с разных сторон. Задачу нашего исследования мы видим в том, чтобы наметить пути и формы претворения специфики художественного мышления гомеровского эпоса в пределах первого, метрического, «слоя» поэм и определить в нем, пока лишь в общих чертах, отражение этой специфики.
4 Лукиан. Как писать историю, 8.
5 Аристотель. Поэтика, IX, 1451b, 1—4.
6 Аристотель. Поэтика, I, 1447b, 16—20. Пер. В. Г. Аппельрота.
7 Hilgard, 166, 13.
8 Среди новейших работ по структуре гомеровского стиха см.: Бекк Р., № 83.
9 Grammatici latini, Keil, I, p. 482, 14—17.
10 Там же, I, p. 482, 23—25.
11 Там же, I, p. 483, 27, p. 484, 1.
12 Там же, VI, p. 50, 10—12, 15.
13 Там же, I, p. 494, 13—19.
14 Там же, I, p. 494, 29—34, p. 495, 1.
15 Там же, VI, p. 70, 12—13.
16 Там же, VI, р. 100.
17 Там же, VI, р. 128, 12—22.
18 Там же, V, р. 497, 5—23.
19 Там же, VI, р. 68, 11—15.
20 Там же, I, р. 503, 23—28.
21 Там же, VI, р. 50, 19—24; ср. VI, р. 79, 8—10, а также: Диомед. I, р. 495, 1—7. 22 КоШ A. De re metrica poetarum Graecorum et Romanorum. Praga, 1947, особенно p. 116—125 (схемы метра).
23 Grammatici latini, Keil, VI, p. 53, 21—25.
24 Там же, VI, р. 50, 24.
25 Там же, VI, р. 68, 12.
26 Историчность же строгого прикрепления метра к жанру, характерного для античности, и прежде всего в ее архаический и классический периоды, помимо свидетельства Аристотеля (см., например: Аристотель. Поэтика, XXIV, 1459b — 1460а и др.), хорошо известна из тех же грамматиков (см., в частности, у Диомеда определение героического гекзаметра как размера, пригодного запечатлеть «подвиги и деяния доблестных мужей»,— Grammatici latini, Keil, I, p. 494, 33,— и ямба как размера трагедий и комедий.— Там же, р. 503, 24 и т. п.).
27 Аристотель. Поэтика, XXIV, 1459b, 31—34. Пер. В. Г. Аппельрота.
28 О ритмических изменениях в пределах метра при сопоставлении гекзаметра Гомера и Каллимаха см.: Френкель Г., № 121, с. 100—156.
О неудавшейся попытке византийских авторов точно воспроизвести облик античного гекзаметра и о ритмическом своеобразии византийского гекзаметра эпохи Комнинов (XII в.) см. в статье М. Л. Гаспарова «Продром, Цец и нацио-
нальные формы гекзаметра» (в кн.: Античность и Византия. М., 1975, с. 362-385).
29 Марот К-, № 146, с. 212. я А _
30 Деметрий. О стиле, 301. Пер. А. Ф. Лосева. Здесь и далее переводы А. Ф. Лосева цитируются по изданию: Лосев А.Ф., №23.
31 Варрон. Мениппова сатура, 181.
32 Лосев А. Ф., № 23, с. 111 и сл.
33 Пай Д., № 180. "
34 Томашевский Б. В. Строфика Пушкина.—В кн.:. Пушкин. Исследования и материалы. М.: Л., 1958, т. 2, с. 62.
35 Об аналогичной литературной ситуации, значительно хронологически оолее удаленной от Гомера, именно — антикварной, филологической стилизации под античность в метре гекзаметра византийских авторов XII в. (Продром, Цец), подсказанной мировоззренческой направленностью их творчества и требованиями жанра, упомянуто в статье М. Л. Гаспарова «Продром Цец и национальные формы гекзаметра» (см.: Античность и Византия. М., 1975, с. aba).
36 Аристотель. Поэтика, XXIV, 1459в, 34—36.
37 Аристотель. Поэтика, IV 1449а, 22 сл. Пер. В. Г. Аппельрота.
38 Аристотель. Поэтика, XXII, 1459а, 22 сл. Пер. В. Г. Аппельрота.
39 Деметрий. О стиле, 43. Пер. А.Ф.Лосева.
40 Схолиаст к Гефестиону. Руководство по метрике, А, 145, 25 и сл. Пер. А. Ф. Лосева.
41 Вентрис М., Чэдвик Дж., № 208, с. 99. Сведения о метрических параллелях у Гомера к ритмизированным заголовкам табличек линейного письма Ь даны также (и более подробно) в статье Т. Вебстера «Гомер и микенские таблички» (№ 212, с. 10).
42 Вебстер Т., № 212, с. 10; № 213, с. 69, 113.
43 Вебстер Т., № 213, с. 92.
44 Чэдвик Дж., № 101, с. 108. 46 Марот К., № 145, с. 2.
46 Марот К., № 146, с. 49.
47 Марот К., № 145, с. 49.
48 ТсШ же С 2
49 Там же,'с 49; см. также главу «Гекзаметр» в кн.: Марот К. Начало греческой литературы (№ 146, с. 212—230), явившуюся расширенным вариантом его статьи «Гекзаметр» (№, 145).
50 Френкель Г., № 121, с. 115 и сл.
51 Марот К., № 145, с. 36.
52 Френкель Г., № 121, с. 116. .
53 О генезисе дактилического ритма в микенском как влиянии эгеиского суостра-та, сохранившегося отчасти в древнегрузинском поэтическом ритме, см. в книге Ρ. В. Гордезиани «Проблемы гомеровского эпоса» (№ 14), гл. «К структуре и генезису дактилического гекзаметра» (с. 228-242), резюмирующей исследования Л. Пальмера (Palmer L. R. Mycenaeans and Minoans. London, 19bl; The Interpretation of Mycenaean Greek Texts, Oxford, 1963)ι и П. Берадзе (Берадзе П. Вопросы греческого и грузинского стихосложения. Тбилиси, 1Уо9. На груз, яз.)
54 Цит. по: Шестаков С, № 49, с. 5.
1 Специфика античного вымысла в указанном направлении исследуется впервые. По существу, книга Р. Карпентера (№ 98) — единственная работа на ту же тему, при, казалось бы, общей с нами задаче проводит исследование в ином, сугубо эмпирическом плане, последовательно выделяя сагу, рассказ об истин-
но бывшем (историко-культурные реминисценции микенской эпохи), элементы фольклора (мотивы сказки) и собственно вымысел поэта («Илиада» как драма) — главы «Сага и вымысел» (с. 23—44), «Сказка и вымысел в "Илиаде"» (с. 68 — 89). Работа П. Виванте «Изображение у Гомера» (№ 209), исследующая слияние человеческого и божественного начал в восприятии и отображении реальности у Гомера, индивидуального поэта-творца (с. 8 и сл.), расходится по самой постановке проблемы с нашим представлением о творчестве Гомера — имманентного автора и потому не оказалась для нас существенно полезной. 3 Трактат задуман как практическое руководство для современников и истолковывает литературные явления предшествующей Аристотелю эпохи сообразно требованиям настоящей. Поэтому высказывания Аристотеля о поэзии вообще надлежит отнести лишь к практике поэзии послегомеровской, за исключением тех особых случаев, когда в тексте «Поэтики» есть на этот счет какие-либо иные определенные указания.
3 Заметим, что сама действительность в эстетике Аристотеля мыслится как действительность возможного. Об иррелевантности художественного предмета у Аристотеля: «Эстетический предмет есть изображение только возможного, но не действительного бытия и жизни. А возможность вовсе не значит «нереальность» или «ирреальность». Наоборот, она указывает на то, что может быть, но пока еще не существует» (см.: Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М.: Искусство, 1975, с. 729).
4 Здесь, как и выше, δυνατά имеет значение возможного согласно необходимости, в противовес τό εικός, возможному согласно вероятности.
5 Здесь и далее, выявляя закономерности вымысла как невозможного согласно вероятности или необходимости, Аристотель обращается к понятому им с позиций современной ему эстетики опыту гомеровского эпоса, усматривая соответствие этому опыту в практике послегомеровской поэзии.
β Термин «история» (ιστορία) в древнегреческой литературной традиции семантически и хронологически многопланов. Одновременно он приложим к «художественному» произведению, построенному на вымысле, и к произведению «научному», претендующему на беспристрастное изложение истинно бывшего. Широта смыслового диапазона объясняется неокончательным, неполным размежеванием в античности сферы науки и поэзии и изначальным смысловым наполнением термина, этимологически восходящего к индоевропейскому vid («видеть»), значение которого связано не только со зрительным восприятием, но и с познавательным процессом. В различных художественных системах античности термин выступал с преобладанием какого-то одного семантического аспекта, не исключая вовсе другой его содержательный аспект.
Эволюция смыслового наполнения термина в античной литературе методически прослежена в обобщающей работе А. А. Тахо-Годи (№ 41).
В художественных системах авторов, упомянутых в нашем исследовании, история противопоставлена поэзии как познание и изображение единичного познанию и изображению всеобщего (Аристотель); наряду со значением художественного изложения понятие имеет четкий ориентир на реально бывшее, исключающее домыслы и необъективное отношение к фактам (Лукиан); и,
наконец, в позднеэллинской традиции (в частности, у Элиана), сказавшейся в схолиях к Дионисию Фракийскому, история — развлекательный рассказ, художественное изображение реальности, тематически затрагивающее самые разнообразные стороны жизни.
7 Ср.: Илиада, XX, 221—229.
8 Ср.: Илиада, VIII, 18—27. 9 Ср.:. Илиада, II, 477—479.
10 Освещение современного состояния вопроса об исторической реальности, на которую ориентировался Гомер, изображая Троянскую войну и другие, связанные с ней события, см. в располагающей широким информационным мате-
риалом при его последующем критическом осмыслении работе советского историка Ю. В. Андреева «Раннегреческий полис (гомеровский период)» (№ 4, с. 5—12). Основная принятая в науке позиция: историческая реальность гомеровского эпоса насчитывает не менее четырех взаимопроникающих культурно-исторических напластований, из которых раннее — микенские реминисценции (XVII—XII вв. до н.э.), а позднейшее—аттические элементы (VI в. до н. э.), между ними — Темные века и эпоха становления греческого полиса; само же общество, каким рисует его Гомер, реально никогда не существовало, но это — реальность многих эпох, пропущенная через призму эпического вымысла и оформившаяся не ранее конца IX —VIII вв. до н. э.
Выяснению исторического ядра предания в его соотнесенности с обществом гомеровских поэм посвящены, в частности, работы Т. В. Блаватской (№ 7—8), Д. М. Петрушевского (№ 33), В. Альбрихта (№ 76), М. Финли, Дж. Кэски, Д. Пейджа (№ 119), А. Лески (№ 140), Д. Пейджа (№ 163), А. Снодграсса (№ 202); см. также рецензию С. И. Радцига на работу Д. Пейджа (Вести, древней истории, 1961, № 3, с. 156—159).
О микенских реалиях в гомеровском эпосе см.: Нильссон М., № 162; Северин Α., № 197, т. 1; Лоример Г., № 143; Вебстер Т., № 213; Вейс Α., Стаббингс Φ., № 106 (сведения α микенских реалиях содержатся, практически, во всех разделах книги); Керк Дж., № 134, преимущественно с. 3—54, 105, 125; Гомеровская археология, № 78, периодические выпуски.
О гомеровских анахронизмах (совмещении реалий различных эпох) см.: Лоример Г., № 143, passim; Керк Дж., № 134, с. 179 и сл.; Вебстер Т., № 213, с. 101 и сл.; Баура К., № 91, с. 47 и сл.
О «просчетах» в реальности изображаемого или, иначе, о «вольном» обращении поэта с реальным материалом, ставящем под сомнение достоверность событий, изложенных в «Илиаде» и «Одиссее», см. в статье Дж. Чэдвика «Гомер — наставник?» (№ 100).
Истинность отдельных описаний исторических реалий у Гомера подтверждается специальными исследованиями, в том числе: Браун Л. Эллинистические пояснения к кубку Нестора (№ 92); Кинг К. Военное снаряжение у Гомера и на аттических геометрических вазах (№ 132); Он же. Гомеровские латы (№ 133); Йалоурис. Η. Микенское бронзовое защитное оружие (№ 219).
Специально о датировке гомеровских поэм и в связи с этим о проблемах единства и формирования гомеровского эпоса см. работы Р. В. Гордезиани (№ 13—14).
Попытка разработки исторической типологии, иначе — типологии политических режимов, исходя из исторических реалий в материале гомеровских поэм, см.: Дегер С. Формы власти у Гомера (№ 108).
Истинность ряда гомеровских реалий дает основание к работам широкого диапазона о взаимодействии и взаимовлиянии стран и культур Средиземноморского региона (см., в частности: Муули Дж. Гомер и финикийцы. Отношения между Грецией и Ближним Востоком в века поздней бронзы и раннего железа. № 157).
11 Следует особо отметить, что фактологическая точность географических описаний встречается в античной «художественной» литературе достаточно часто, в одних случаях она имеет по природе или функции существенные отличия от гомеровского эпоса, в других — генетически и функционально с ним связана.
В первом случае примером служит географическая экзотика в стихах Катулла (XI и др.), во втором — описание пути полета Дедала и Икара в «Метаморфозах» Овидия (VIII, 220—222).
У Катулла «истина» географических и этнографических деталей: семиу-стый Нил, высокие Альпы, дальние бритты, парфяне, стрелки из лука — призвана создать и создают, в соответствии с поэтикой Катулла и художественным замыслом произведения, впечатление огромной территориальной протя-
женности, доступной герою, равно как и необычности и необыденности совершающегося.
Эпитеты «семиустый», «высокий», «далекий» ни в коей мере не связаны здесь с «истиной» самоцели, иначе — единственным, наиболее характерным (ср. поэмы Гомера) определением предмета, выделяющим его по своей «истинности» из однотипных с ним, и в отображении реальной действительности направлены целиком на создание определенного художественного настроя, поэтического и эстетического чувства.
В описании же полета Дедала и Икара у Овидия выдержанная им точность географических описаний: слева Самос, Делос, Парос, справа Лебинт, Калим-на — под влиянием традиций эпоса и мифа содержит отчасти элементы избыточной «истины», столь свойственной Гомеру, истины эпически «объективной», самоценной и самоцельной, при ее видимой «безотносительности» к совершающемуся, к факту самого полета: «обильная медом Калимна».
12 Еврипид. Вакханки, с. 13—15.
13 Пер. Ф. Г. Мищенка.
14 Реальность географии «Одиссеи» Гомера в морских блужданиях Одиссея прослеживается синоптическим методом в статье Б. Мультановского «К вопросу о реальности Гомера» (№ 31).
По Б. Мультановскому, странствия Одиссея проходили в пределах Средиземного моря. «Мне кажется, что из всего сказанного можно сделать только один вывод: придумать все эти синоптические положения вряд ли было возможно, еще менее возможно, чтобы отдельные эпизоды этого возврата, разбросанные по отдельным песням, но составляющие одну связную картину, могли быть «произведением» различных авторов; значит, остается принять, что описание возврата ахейцев есть описание реального факта, приобретшего особое, священное значение в виду «ужас внушающего гнева» светлоокой дочери Зевса и потому сохраненное со всеми деталями» (с. 18).
О реальности географических сведений «Каталога кораблей», подтвержденной раскопками, см.: Аллэн Т., № 77. Как доказывает Т. Аллэн, «Каталог» отражает реальное положение вещей на карте древней Греции, не совпадающей с картой Греции исторической.
О географической «истине» гомеровских поэм в сплетении с эпическим вымыслом, истолкованным рядом современных исследователей как аллегория, см.: Кук Дж., № 107; Дион Р., № ПО; Феррари Л., № 118; Ле Кур П., № 138; Мертц Г., № 150; Мулинье Л., № 155; Пококк Л., № 173; Он же, № 174; Он же, № 175; Руссо-Лиссан Α., № 187.
15 Наблюдения за соответствующим текстом эпоса дали возможность М. Рим-шнайдер несколько категорично утверждать, что «Гомер рассматривает войну как естественнонаучную проблему» (Римшнайдер М., № 183, с. 100).
10 Diets Η. 59, А, 86а; Гомер. Илиада, II, 146.
17 Плутарх. Как юноше слушать поэзию, 2. Пер. Л. А. Фрейберг.
18 Здесь и далее перевод В. В. Вересаева.
19 Лукиан. Как писать историю, 8.
20 Аристотель. Поэтика, XXIV, 1459b, 33—1460а, 2.
1 Возможная в данном случае, сообразно эпической «истине», ссылка на общую численность племен положения не меняет: двенадцать дружинных кораблей с «каменистой» Итаки — относительно много, пятьдесят кораблей от Фтии, «многолюдной, плодами обильной»,— умеренно; и тем не менее Одиссей не равен Ахиллу в мощи, доблести: Ахилл доблестнее Одиссея.
2 О поэтических формулах фольклора, «наполненных содержанием очередных общественных миросозерцании» или, иначе, о сгустке «поэтического сознания».
закрепленного в этих формулах, см.: Веселовский А. Н. Историческая поэтика (гл «Из истории эпитета». 1895). Л., 1940, с. 73—92. Мысль А. Н. Веселов-ского находит развитие в советской фольклористике, в частности в теоретически обобщающей работе Б.Н.Путилова (Путилов Б.Н. Современные проблемы фольклора в свете историко-типологической теории.— В кн.: Фольклор. Поэтическая система. М., 1977, с. 14—22). Последний обоснованно возводит поэтическую формулу фольклора не к устности, как это принято в работах М. Парри и его последователей (Парри М., № 164—169, passim; Керк Дж., № 134, с. 55—101; и др.), но к специфической форме сознания, одним из сопутствующих факторов которой является устность (с. 20).
3 Перечень можно умножить: см., например: Ил., I, 140; VIII, 232; I, 468—469;
II, 431-432; XXIII, 56-57; IX, 222; XXIV, 628; IX, 225; I, 465-466; XXIV, g23_624.
4 Ср., например, по смыслу и терминологически: Ил., I, 462—463; X, 579 — ахейских пиров — и XVI, 230—231 — моления Ахилла Зевсу.
6 Ср.: Ил. I, 459-462 и 11,421—424;Ил., I, 464—467 и II. 424—430; Ил., II, 42 и Од. III, 447; Ил., II, 423-424 и Од., III, 456-458; Ил., II, 425 и Од., III, 459; Ил. II, 427—428 и Од., III, 461—462.
• Ср.: Ил. I, 444—445, 100, 147.
7 В том же направлении ведут и текстологические уточнения. Итак, понятия «гекатомбы» и «священной жертвы», «жертвоприношения» оказываются в «Илиаде» взаимозаменимыми (XXIII, 205—210): гекатомбы (έκατδμβαι) эфиопов (206) — одновременно «священные жертвы» (τά ιερά) в выражении «принимать участие в жертвенном пире» (μετά taiaopou ίρών) (207); и, в свою очередь, ιερά καλό — «прекрасные жертвы» (209), обещанные Ахиллом ветрам.
Далее. Все прочие жертвоприношения священных молений, не названные в «Илиаде» гекатомбой, слагаются из тех же нескольких актов, часто терминологически идентичных, что и свершение гекатомбы. Именно: омовение рук (моление Приама.—XXIV, 305 и Ахилла.—XVI, 230 Зевсу; жертвоприношение при священных клятвах.—II, 270 и гекатомба Одиссея Аполлону.— I, 449), возлияние вина (мольба Ахилла Борею и Зефиру.— XXIII, 196; совет Гекубы о молении Приама Зевсу.— XXIV, 287; моление Приама.— XXIV, 306 и Ахилла.—XVI, 230 Зевсу; жертвоприношение при священных клятвах.— III, 295—296 и гекатомба Аполлону.— I, 462—463; само моление Ахилла.—XVI, 231—232 и Приама.—XXIV, 306—307 Зевсу; Ахилла — Зефиру и Борею.—XXIII, 194, 209; Агамемнона и рати при священных клятвах.—
III, 275, 296; Хриса при свершении гекатомбы.— I, 457, 450).
Наконец, гекатомба Аполлону — быки и козлы (I, 315—316) и терминологически в описании совпадающее с ней жертвоприношение Зевсу — тучный пятигодовалый бык (II, 402—403); далее, по нисходящей, жертвоприношение при клятвах верности — бараны или ягнята (III, 292); моление же Ахилла Борею и Зефиру, а Приама Зевсу обходится без ритуальных убийств (XXIII, 194—198; XXIV, 283—288, 302—307).
• В пользу подобного вывода говорит также тот факт, что at Äupai в «Илиаде» названы и двери в почивальню. Причем, подобно воротам крепостных стен, одни из этих дверей «плотно пригнаны» (двери почивальни Феникса.—IX, 475; двери почивальни Геры.— XIV, 167) и скреплены болтом (у Геры.— XIV, 168), другие имеют крепко сплоченные доски створок (у почивальни Мелеагра.— IX, 583).
8 Понятие эпитетного фона было введено мною при описании принципов распределения героического эпитета в художественной системе гомеровского эпоса и исходило из положения единства в многообразии эпического мира. Все гомеровские эпитеты истинны и вместе с тем все они постоянны. Постоянны в том смысле, что качество, каждым героическим эпитетом обозначенное, в разной мере, но необходимо присуще всем эпическим героям без исключения. Разница
состоит лишь в количестве общего качества, которым наделен герой. Будучи незначительным или количественно равным, или не вполне, не окончательно превосходящим, качество это организует общий эпический «эпитетный фон» и отмечается лишь в описании или обобщении, в то время как сам эпитет подчеркивает преимущество данного качества у некоего героя и тем выделяет и несколько обособляет его в среде ему подобных (ср.: Шталь И. В., № 60, с. 175— 176, 188, 190).
10 Аналогичные результаты с закономерным выявлением индивидуального как количественно преобладающего общего получены также при исследовании эпитетной характеристики гомеровских героев (см.: Шталь И. В., № 60).
11 Подробный анализ лексики «силы» и «величины» в воссоздании образа Киклопа см. также: Шталь И. В., № 59, с. 202—209.
12 Аналогичные, по сути, выводы при общем с нами лексико-контекстуальном и статистическом подходе к изучению явления, однако вне связи с особым типом художественного мышления, присущим гомеровскому эпосу, предлагает тщательно продуманная и безукоризненно выполненная работа М. Нокс (№ 136). Изучая в поэмах Гомера смысловое наполнение терминов синонимического ряда «дом—дворец», исследовательница приходит к мысли, что все слова со значением «дом (δδμος, δώ, δώμα, μέγαρον, οίκος, οικία) приложимы к дворцу правителя, но каждое из них (и все они вместе) может быть употреблено и по отношению к дому обычного горожанина. «Μέγαρον часто переводят как дворец или другим словом со значением властительного величия. Но оно также, когда не прилагается более узко к жилой комнате, означает просто дом. На деле у Гомера нет четкого различия между дворцом и домом, за исключением того, что властитель должен обычно иметь больший и лучший дом, более пышно обставленный» (с. 117).
Далее, однако, при определении внутренних смысло-различительных признаков в пределах упомянутых терминов М. Нокс допускает неточность, проистекающую от некорректного выделения объектов (боги, божественные, люди, животные), вокруг которых ведется подсчет употребления терминов. В разряд «божественные», иначе — «личности, в большей или меньшей мере сверхъестественные»(с. 118), М. Нокс относит Кирку, Калипсо, Геракла, Океан, Муз, киклопа Полифема, Эрехфея, Зарю, т. е. фактически и героев, и богов.
Объективно к тем же выводам приходит и Г. Трюмпи в своей замечательной по точности анализа, продуманному охвату материала книге «Военная терминология в древнегреческом эпосе» (№ 206). Результаты исследования Г. Трюмпи переросли изначальную цель — показать эпические языковые слои, соответствующие определенным этапам развития эпоса (крито-микенская эпоха, время геометрического стиля, ионийский период), и стали свидетельством специфики эпического сознания с его невыделенностью части из целого, непротивопоставлением части целому.
По Трюмпи, гомеровские синонимы — это скорее «слова-спутники», и хотя их изначальное смысловое различие поддается тонкому определению, в тексте эпоса они равноправны (с. 39). Поэт не придает должного значения различию в их смысловом наполнении, но по традиции связывает их с теми языковыми и поэтическими пластами, к которым они принадлежат (с. 35 и др.).
Эпической синонимии терминов в определении человеческого тела посвящена статья Г. Коллера «Σώμα у Гомера» (№ 137). Близко следуя Б. Снеллю (с. 276), связывающему гомеровский взгляд на мир с геометрическим стилем в искусстве, где основное как будто заключается в членении мира, лишенного целостности (см.: Снелль В., № 201, с. 5—8; № 200, с. 393 и сл.), Г. Коллер все свое исследовательское внимание сосредоточивает на определении смыслового различия в значении терминов, оставляя в стороне их несомненную смысловую близость, и тем нарушает взаимосвязь единичного и общего в эпическом восприятии мира и эпической лексике как отражении этого взгляда на мир.
Понятно, что при таком подходе, полностью разымающем часть и целое, Г. Коллер не может найти в гомеровском тексте свойства νέκυς, отделяющие νέκυς, «труп», от σώμα, «тело» (с. 278).
На историчность эпической синонимии у Гомера и на связь этой синонимии с особой стадией художественного сознания указывает О. М. Фрейденберг в статье «Проблема греческого фольклорного языка» (№ 48). По мысли О. М. Фрейденберг, близкой нашим наблюдениям, «проблема синонима неотделима от проблемы истории сознания» и фольклорная синонимия, в частности синонимия гомеровская, восходит к «былой односемантичности, внутренней тавтологичности первобытного языка» (с. 61). С известными реминисценциями этой былой однозначности на новой стадии образного и лексического развития мы и сталкиваемся при анализе синонимического ряда понятия «камень». 13 На материале русского языка констатацию фактов различных стадий синонимии, однако вне связи с типологией художественного мышления или фазами общественного сознания, см.: Караулов Ю. Н. Общая и русская идеография. М., 1976, с. 106—108 и сл. Об историчности лексико-грамматических категорий см.: Будагов Р. А. Литературные языки и литературные стили. М., 1967, с. 15—16, 166—168. 11 Термины как эквиваленты эпического идеала и его антипода общеприняты. В современной исторической науке полемика ведется вокруг социального наполнения термина.
Ряд исследователей-историков, игнорируя художественную специфику гомеровских поэм как фольклорных по своей основе и истолковывая понятия «социальный» в узком значении «классовый», принимают эпическую терминологию «хороший» — «дурной» за проявление аристократизма гомеровского эпоса. Из старых работ в этой области можно отметить книгу М. Гоффмана «Этическая терминология у Гомера, Гесиода и древних элегиков и ямбогра-фов» (№ 129, с. 73 и сл.), из новых — статью άγα#ός в «Толковом словаре ран-негреческого эпоса», изданного Б. Снеллем (с. 21—22).
Противник аристократических и проаристократических тенденций в гомеровском эпосе Дж. Кэльхаун отказывает гомеровским эпитетам, синонимичным понятию «герой», в социально-классовом наполнении (Кэльхаун Дж., № 96, с. 195 и сл.). Аристократизм гомеровского эпоса оспаривает в статье «Упадок раннегреческих владык» Ч. Старр (Starr Ch. G. The decline of the early Greek Kings.— Historia, 1961, X, 2, c. 129—138), утверждая, в частности, что ранне-греческие басилей (XI — X вв. до н. э.) «не отстоят от своих соплеменников ни в области экономических, ни в области политических интересов» (с. 131).
А. В. Андреев в книге «Раннегреческий полис (гомеровский период)» придерживается взгляда на гомеровское общество как аристократический οίκος и считает, что ?γα»δς «является в глазах Гомера исчерпывающей характеристикой человека «порядочного», т. е. аристократа» (№ 4, с. 72).
Уязвимость позиции Ю. В. Андреева связана, как'представляется, с изучением гомеровской социологии на основании данных, полученных при анализе сравнительно позднего слоя гомеровских поэм, принятого за эпически единственный.
Вместе с тем в примечании № 3 к главе четвертой Ю. В. Андреев делает не влияющую, к сожалению, на общий ход его рассуждений оговорку о том, что «гомеровские эпитеты типа ϊγα»ός, άριστος, έσ&λδς и пр., конечно, нельзя приравнивать к социальным терминам в обычном значении слова, поскольку они используются обычно для характеристики идеальных героев» (№ 4, с. 130).
О толковании понятия герой в плане гносеологическом см.: Прайс Т., № 179. Статья Прайса содержит обширный обзор научного материала, основана на непосредственном наблюдении за текстом гомеровских поэм в соотнесении его с новейшими данными археологии и представлялась бы убедительной, если бы не нарушение художественной закономерности образной системы гомеровского
эпоса. Так, в частности, предстает натянутым и едва ли оправданным одно из основных исходных положений автора: герой-полубог, когда говорят о мертвом (Ил., XII, 23), и просто герой, когда говорят о живом; и отсюда — вера в гомеровские времена в героя, который после смерти становится «полубогом» (с. 133). Налицо нарушение эпической закономерности «истины—вымысла», по которой герой потому и полубог, что он, в специфике эпической гомеровской реальности,— сын божества и смертной.
15 В современной научной литературе в толковании образа гомеровского Тер-сита нет единого мнения. Широкий диапазон переосмысления образа: от племенного героя до «хвастливого воина», через снижение героики как реакции на засилие аристократии в век архаики,— рассматривают Н. Л. Сахарный (№ 39), О. М. Фрейденберг (№ 47), И. Эберт (№ 116), Г. Ранкин (№ 181; статья Г Ранкина известна мне лишь в аннотации: Marouzeau J. L'annee philologi-que. P., 1974, т. XIII, с. 156).
При этом для И. Эберта Терсит «Илиады» в конечном итоге — карикатура на выразителя «психологии масс», которую поэт сознательно допускает во вкусах своих «хлебодателей», «господствующей аристократии» (№ 115, с. 175); для Н. Л. Сахарного, напротив, демагог, деятельность которого грозит срывом общенародного дела (№ 39, с. 97—98).
В работе О. М. Фрейденберг, помимо наблюдений за позднейшим социальным использованием образа Терсита в ходе его переосмысления (реакция «господствовавшего феодально-аристократического класса, уже знавшего пагубу народных отповедей и волнений с критикой власти и призывом к неповиновению».—№ 47, с. 249), содержится примечательное исследование палеонтологической семантики образа (ритуальный козел отпущения).
Ю. В. Андреев (№ 4) обращает внимание, в историко-социальном аспекте, на процедуру народного собрания и, «выпрямляя» художественное произведение до понятийно-логического построения, убежден, что выступление Терсита — «это единственный во всей гомеровской поэзии случай, когда слово в собрании берет подлинный представитель народной массы. Поэт, однако, вводит этот эпизод в свое повествование лишь для того, чтобы показать бессилие демагога-простолюдина в хорошо устроенном аристократическом обществе» (с. 136). η in
В изучении лексико-семантического наполнения образа Терсита П. Шант-рен (№ 102) обратился к антропонимии как художественному приему. В своем исследовании Шантрен отказывается от идентификации Терсита, эпического героя, известного по античным свидетельствам и вазовой живописи (см. также: Эберт И., № 115, с. 160 и сл.), с воином ахейского ополчения под Троей и, опираясь на контекст гомеровских поэм как контекст литературного источника, приходит к мысли о Терсите как собственно поэтическом создании Гомера. По мнению Шантрена, «этот бестрепетный воин (θάρσος, эол. θέρσος.— И. Ш.) — всего лишь показной храбрец, единственно сильный горлом, а на деле трус. Говорящее имя, созданное самим поэтом,— антропоним забавен и способен дать представление о персонаже» (с. 27).
В своем исследовании П. Шантрен полностью игнорирует поэтико-эстети-ческие нормы эпической героики (»ρασύς, храбрый,— постоянный эпитет гомеровских героев), и потому в поле его зрения оказывается лишь один, верхний, литературный слой многозначного гомеровского образе. 16 Заметим попутно, что вопреки бытующему в науке мнению и в согласии с лек-сико-текстовой и статистической практикой постоянный эпитет гомеровского эпоса — не единственный часто повторяющийся эпитет некоего предмета или явления, но эпитет, непременно входящий в выработанную систему эпитетов, описывающих, характеризующих некое эпическое понятие. Вместе с тем это эпитет наиболее частый, «постоянный» при данном понятии, по сравнению с иными функционально-семантически близкими понятиями того же круга
или, напротив, по сравнению с другими эпитетами, определяющими данное конкретное понятие. Суть явления заключена в типе художественного мироосмысления, эпическом синкретизме со свойственным ему слиянием единичного и всеобщего, части и целого и вытекающим отсюда законом качественного единообразия мира при количественном неравенстве качеств, это единообразие составляющих.
В текущей научной литературе системный смысл этих эпитетов не выявлен, что, в частности, позволяет исследователям произвольно истолковывать постоянные эпитеты гомеровского идеала, исходя изэтико-эстетических норм современности. Так, модернизированное восприятие эпитета беспорочный (ί^ύμων) по отношению к герою Эгисту находим в работах К. Баура (№ 90, с. 14), И. М. Тройского (№ 45, с. 51), П. А. Гринцера (№ 15, с. 68—69) и др.
Изучение гомеровских эпитетов как системы, отражающей эволюцию эпического идеала, предпринято мною в статье «Принципы распределения эпитета в гомеровском эпосе. К типологии художественного мышления» (№ 61).
17 Словари Эбелинга, Шантрена и Фриска особо подчеркивают значительную общую часть синонимического ряда, а также трудность смысловой дифференциации синонимов. Истолкование-перевод каждого термина осуществлен совокупностью слов-терминов иного языка, часть которых повторяется из описания в описание.
Попытку более точного и тонкого различения «видовых» значений в пределах единого понятия у Гомера предпринимает постатейно Шантрен.
Уточняя значение гомеровских терминов, Шантрен обращает внимание на их особую в пределах данного понятия внутреннюю смысловую близость, исторически и художественно обоснованный этап эпической синонимии. Так, по Шантрену (s. v.), ΐς — название силы, с «которым соперничает и которое вытесняет другое наименование силы, именно — βία». В свою очередь, «значимость в ономастике сложных со σθ-ένος изобличает архаический характер σθένος, с которым в дальнейшем соперничает δύναμις .
Наконец, Ш. Мюлье в книге «Истоки древнегреческой науки у Гомера» (№ 156) выделяет те же функционально-смысловые значения терминов (с. 35—47).
18 Статья Дж. Уордена «'Ίφθαμος. Семантический анализ» (№ 211) стремится к пересмотру принятого толкования термина и отрицает его этимологическую связь с Γφι, ΐς. Сильная сторона статьи в исходной позиции автора: поиске специфики значения, утверждении множественности значений в пределах терминологического целого, смысловой соотнесенности этих значений. Однако общий вывод статьи (с. 157): «"ίφθψ.ος лишено значения силы (ΐς), но имеет значения «богатый», «плодородный», «мужественный», «сексуально сильный», [«могущественный», «сильный в не-телесном смысле», «могущественный, сильный в смысле телесном» — не представляется убедительным, поскольку при анализе контекста автор не^ учитывает законов художественного мировосприятия Гомера, по которому ΐφίΚμ,ος — постоянный, т. е. неотъемлемый и непричастный моменту, эпитетный синоним героя. Отсюда, в частности, неприемлемое толкование смысла эпитета, применимого к героям в Аиде (Ил., XI, 55): по Уордену, эпитет не может иметь значения силы, так как герои в Аиде бестелесны (с. 153),— и ряд других моментов, искажающих, на наш взгляд, смысловую интерпретацию понятия в плане этико-эстетическом.
18 В современной научной литературе αρετή — прочно установившаяся категория эпического идеала. Полемика ведется вокруг этико-эстетического наполнения понятия, поскольку ряд авторов, игнорируя специфику художественного мышления эпоса, отказывают понятию в каком бы то ни было моральном аспекте. Ср., например, специальные работы: Лонг Α., № 141; Вроблееский В., № 218.
Статья А. Лонга — полемическое выступление-отклик на книгу А. Эдкинса «Достоинство и ответственность» (№ 67).
В полемике с А. Эдкинсом А. Лонг утверждает за гомеровским эпосом «этические ценности» (и среди них αρετή), «сложные и подчас затруднительные для описания в новейшей терминологии» (с. 139), но которые тем не менее должно констатировать и изучать именно как моральные ценности. Разумеется, в этике Гомера «нет ничего вполне сопоставимого с чисто моральной концепцией ответственности, такой, как мы находим в этике Канта. Конечно, Гомер не кантианец! Но попытка доказать это исходя из категорий более позднего морального наполнения может разрушить гомеровскую этику» (с. 138).
Работа В. Вроблевского, крайнее выражение противоположной тенденции в науке, полностью обходит моральное наполнение понятия. 19 Трансформация эпического мотива подвига, связанная со сменой этико-эстетического мировосприятия в пределах единого типа синкретического художественного мышления гомеровских поэм, является одним из наиболее показательных элементов при широком уточнении и определении взаимопроникающих этико-эстетических «слоев» эпоса, его художественных «уровней», в противовес неоднократно изучавшимся «уровням» и «слоям» историческим, культурно-этническим и религиозным. Тема исследования получает дальнейшее развитие в работе: Шталь И. В., № 59.
21 Смысло-содержательная близость терминов и трудность в смысловой дифференциации отмечена Эбелингом, Шантреном, Фриском.
Семантическое наполнение термина «труд» в гомеровской лексике рассмотрено также в работе И. М. Нахова «Труд в мировоззрении киников» (№ 32, с. 155—216). Отмечая, что в гомеровском πόνος «нет ничего унижающего человека», того, что появилось позднее, «вместе со становлением классического рабства» (с. 162), исследователь обращает внимание «на физически тяжкую сторону труда», понятие которого помечено данным термином (с. 160).
22 О взаимоотношениях гомеровского человека и божества в целом и на отдельных стадиях этих взаимоотношений, подчас принимаемых за гомеровски стабильные, см.: ШрадеГ., № 194, особенно гл. «Жилища богов. Олимп и небо», с. 21—27; Шерер Р., № 191, гл.1. А —«Илиада», с. 13—48, В — «Одиссея», с. 49—66; Лески Α., № 139; см. также статью В. Н. Ярхо «Проблема ответственности и внутренний мир гомеровского человека» (№ 65, особенно с. 47— 48). О единении человеческого и божественного в гомеровском представлении о мире и в изображении мира (боги со слабостями людей и люди с божественным огнем) см.: Виванте Паоло. «Изображение у Гомера» (№ 209), особенно гл. «О человеке и богах у Гомера», с. 35—71.
23 Одно из возможных допущений: в формировании образов гомеровских Аполлона, Артемиды и Лето сказалась ассимиляция с богами греческого пантеона туземных малоазиатских божеств.
Глубокая социально-историческая постановка вопроса в истолковании смены религиозных воззрений в гомеровском эпосе, концепция универсализма гомеровских богов в его становлении (процесс ассимиляции религии греков с малоазиатскими верованиями), а также обзор важнейшей научной литературы см. в кн.: Лосев А. Ф. Гомер, № 22, с. 270—342. Из последних работ в этой области останавливает на себе внимание очень небольшая, но емкая и, как представляется, не лишенная оснований статья: Мэттингли Г., № 148. Автор видит в Артемиде гомеровской «Илиады» троянское божество с функциями Афины.
Следы особой близости Аполлона к Трое и семье Приама находим, помимо гомеровского эпоса, и в иных античных свидетельствах.
Так, по Стесихору, Аполлон спас Гекубу, унеся ее после падения Трои в Ликию (Павсаний. Описание Эл.:ады, кн. X, 27, 2), дар прорицания получила от Аполлона любимая им и обманувшая его дочь Приама Кассандра (Эсхил. Агамемнон, 1204—1214), изображения гибели Трои украшали храмы Аполлона (Афиней. Пирующие софисты, X, 456) и др.
О малоазийских истоках культа Аполлона, Артемиды, Лето см. в работах: Nilsson Μ. Р. Griechische Teste von religiöser Bedeutung. Leipzig; Teubner, 1906; Nilsson Μ. P. The Minoan-Mycenaean Religion and its Survival in Greek Religion. Lund, 1927.
24 Об эпическом гневе как фольклорно-мифологическом мотиве в характеристике богов и героев см.: Римшнайдер М., № 184. Традиционно-эпическое понимание «гнева» как выражения жизненного начала в изображении героя см.: Пет-шер В., № 176, с. 19 сл. Попытка истолкования понятий «угроза», «брань», «гнев» в системе моральных ценностей гомеровского общества при несколько прямолинейном выделении в эпосе смыслового значения понятий представлена в статье А. Эдкинса «Угроза», порицание и чувство гнева в гомеровских поэмах» (№ 69).
Согласно исследовательской мысли А. Эдкинса, гомеровский герой должен преуспеть в защите той группы, с которой он себя идентифицирует. Это — его оправдание в том, чтобы иметь право называться αγαθός, и это интерпретируется как необходимость среди иного прочего, от чего никогда не следует отступать. «Не добрые намерения, но результаты требуются от гомеровского άγαθδς во всей его деятельности: он постоянно лицом к лицу или под угрозой требования преуспеть в деле, которое он не может выполнить, и ответная психологическая реакция — огорчение, страдание и гнев, все вместе,— представляется соответствующей его положению. Это, я думаю,—όχΟεΐν», и т. д. (с. 15). См. также интерпретацию термина χώομαι и μενεαίνω (с. 17 и сл.)
Эстетический момент, момент специфической образности эпического мировосприятия в рассуждениях А. Эдкинса полностью обойден. А. Эдкинс допускает «выпрямление» и «олитературивание» текста, фольклорного по своей основе, где понятия «гнев», «ярость» предстают своеобразной характеристикой героя: мощный эпический герой обычно гневлив и в гневе необуздан, и мощь его равна его гневу.
25 Толковые и этимологические словари (Эбелинг, Фриск, Шантрен) на материале гомеровской лексики подтверждают наблюдения о значительной общей смысловой части выделенных терминов и обосновывают правомерность их эпически «видовой» дифференциации.
26 В этой связи см. особенно работу: Ш. Мюлье, № 156, с. 41 и сл.
27 Традиционное истолкование понятия τιμή как «честь» в системе эпических гомеровских Ценностей см.: В. Петшер. Мойра, Фемида и τιμή в гомеровской мысли (№ 176, с. 35 и сл.). Специфика правовой и моральной сторон в восприятии «чести» гомеровского общества выделена в работах А. Эдкинса (Эдкинс А. Достоинство и ответственность. Изучение моральных ценностей греков, № 67, особенно с. 31—60; Он же. Дружба и самодостаточность Гомера и Аристотеля, № 68, с. 35 и сл.). В советском литературоведении той же темы в ее морально-этическом аспекте касается статья В. Н. Ярхо «Вина и ответственность в гомеровском эпосе» (№ 64, с. 11 и сл.). Пример внеисторического подхода к истолкованию содержания понятия и — как крайность — использование гомеровского термина на службе расовой теории исключительности при идее «сильного нордического влияния в среде гомеровских героев» дает работа Ф. Штиппеля «Честь и оказание чести» (№ 204, с. 6—15). Статья П. Фридриха «Скверна и честь в "Илиаде"» (№ 123) с сопоставлением «чести» «Илиады» и «аристократических ценностей» иных индоевропейских эпосов осталась мне недоступной.
28 И значительность общей семантической части эпического синонимического ряда, и «видовые» качества синонимов, закрепленные за каждой из упомянутых лексем, отмечены в словаре Эбелинга и отчетливо просматриваются в лексике этимологических словарей Шантрена и Фриска.
29 Проделанный нами контекстологический анализ находит подтверждение в статьях толкового словаря Эбелинга и этимологических словарей Шантрена и Фриска.
О смыслоразличительных оттенках соответствующих терминов упоминается в статье В. Петшера «Мойра, Фемида и τιμή в гомеровской мысли» (№ 176): κλέος —особая преимущественная доля человека в земном счастье, κΟδος — растущее самосознание (одновременно дар богов и результат определенной деятельности), находящее выражение в громкой εΰχος героев, в самоутверждении и утверждении со стороны других (с. 39). Осуществленная без достаточного учета лексического материала поэм и точного анализа текста попытка подобного смыслового разграничения терминов, уходящего от традиции, должна быть признана не вполне обоснованной.
30 В этом смысле мало помогают толковые и этимологические словари, фиксирующие лишь синонимическую близость терминов и трудность их смысловой дифференциации.
31 Рассмотрение понятий «чести» и «стыда» в их практическом преломлении как сознательно обусловленных и занимающих чрезвычайно важное место в общественной шкале ценностей, суть которых меняется в зависимости от эпохи, среды, культуры и в конечном итоге мироосмысления народа и общественных групп, создающих и принимающих эти ценности, или иначе — дифференцированный подход к определению и истолкованию историко-социальных понятий, тождественных номинально, составляет книгу: Honour and Shame. The Values of Mediteranean Society/Ed. J. G. Peristiany. London, 1965.
32 Содержание понятия αιδώς гомеровского эпоса в системе этических ценностей, составляющих идеал эпического героя, анализируется в книге К- Эрффа «Αιδώς и родственные понятия в их развитии от Гомера до Демокрита» (№ 117, с. 4—43). Эстетическое осмысление понятия опущено.
33 Традиционная система эпического идеала человека: муж хороший, доблесть, способность, честь, подвиги, дар, слава, стыд — легла в основу книги А. Эд-кинса «Достоинство и' ответственность» (№ 67), направленной на выяснение специфики морального аспекта в содержании понятий, эту систему организующих. Объективно работа А. Эдкинса движется в том же направлении, что работы А. Ф. Лосева и наша работа, но лишена ориентира на специфику художественного мышления эпоса, закономерности его образного воплощения и потому ведет к логическому выпрямлению в прочтении текста эпоса. Последнее было отмечено критикой и породило дискуссию о допустимости «вне-эстетического изучения» гомеровских поэм (см.: Лонг Α., № 141; Эдкинс Α., № 71). Известный успех в направлении исследования А. Эдкинса связан с историческим ориентиром его работы. Вслед за М. Финли (Финли М., № 120, прежде всего и особенно гл. IV: «Семья, род и община», с. 74—113, а также гл. V: «Мораль и моральные ценности», с. 114—154) А. Эдкинс полагает исторической базой гомеровского эпоса общество ранней Греции с ойкосом, восходящим к замкнутому крестьянскому хозяйству при — что объективно важно — нерасчлененной социально-экономической, политической и личной власти его главы.
Концепция М. Финли составила основу в исследовании: Finley Μ. J. Ancient economy. Berkeley & Los Angeles, 1973 (рецензия на это исследование и критика Ε. М. Штаерман в «Вестнике древней истории» — 1977, № 2, с. 165—175). ·
Основные положения исследования А. Эдкинса резюмированы в книге А. Эдкинса «Моральные ценности и политика в древней Греции. От Гомера до конца V века» (№ 73, с. 1—21).
34 Наблюдения за идентичностью моральных ценностей в эпическом мире богов и героев, но в несколько ином аспекте, по линии взаимоотношений божества и человека, проведены в работах А. Эдкинса «Гомеровские боги и ценности гомеровского общества» (№ 72), «Моральные ценности и политика в древней Греции» (№ 73, с. 19—21). Признавая основой этической системы эпического мира категории αγαθός, τιμή, αρετή, φιλότης, Α. Эдкинс видит τιμή богов в
храмах и гекатомбах, которыми чтут их люди, а φιλότης — в покровительстве богов героям и странникам (№ 72, с. 3—19). 36 См также близкую по тематике, но далекую по существу выводов и ходу исследования работу Ш. Сегала: при справедливости требований Ахилла за Агамемноном остается авторитет власти (№ 196).
36 Подробнее о «зеленой» старости Одиссея и об Одиссее как герое всех четырех эпических героических поколений, совмещающем черты прадедов и правнуков, см.: Шталь И. В., № 59, с. 187—192.
37 Та же мысль применительно к «чести» божества и человека, как результат лексико-контекстологического анализа мимоходом брошена в статье В. Петше-ра «Мойра, Фемида и τιμή в гомеровской мысли» (№ 176, с. 35—36); честью (τιμή) как смыслом жизни обладают и божество и человек, но божество в большей мере.
38 К идее качественного единообразия эпического мира при количественном неравенстве качеств, это единообразие составляющих, объективно приближается А. Эдкинс (Эдкинс Α., № 70), когда, исследуя содержательную специфику гомеровского термина, замечает, что боги эпоса изображены по той же модели, что и люди, но они «больше», чем люди (Ил., IX, 498) в άρβτή, τιμή, βίη. «В результате боги формируют высший класс в гомеровском обществе: за исключением того, что они не умирают и более сильны, они мало чем отличаются от гомеровских героев» (с. 22). Их молитва строится по принципу dout des как молитва к себе подобному: Гектор взмолился коням (Ил., XIII, 185 и сл.). Сходное — в наблюдениях М. Финли: между смертными и бессмертными нет непроходимой грани; если боги и превосходят в чем-то людей, так это в магии (№ 120, с. 150).
39 Историко-социальное и типологическое определение основы мироосознания в мифе, перекликающееся с нашими конкретными наблюдениями и подкрепляющее их, находим в работах А. Ф. Лосева (см., например, N° 21). По мысли А. Ф. Лосева, мифология — это «представление природы и всего мира в виде одушевленного целого и в виде бесконечного множества живых индивидуумов, находящихся между собою в практически жизненных и чувственно-производственных отношениях» (№ 20, с. 56).
40 Строение эпической гомеровской характеристики, при всем обилии имеющихся интерпретаций и видимой стабильности выводов,— вопрос вовсе не проясненный. И суть этой непроясненности в том. что вне внимания исследователей до самого последнего времени оставалась художественная мировоззренческая основа гомеровского эпоса и проистекающая отсюда внутренняя специфика его строения.
Многочисленные исследователи характеров гомеровских героев занимали в своих работах одну из трех возможных научных позиций, с наибольшей определенностью выраженных С. И. Радцигом (№ 35), Б. Снеллем (201), А. Шмитцем (№ 193). Каждая из этих позиций содержит ряд несомненно ценных научных наблюдений, возведенных, однако, в абсолют и не приведенных в некую целостную систему со всем ходом художественной мысли гомеровского эпоса.
В конечном результате, по Б. Снеллю, гомеровские герои начисто лишены индивидуальности, поскольку в эпоху Гомера человек как индивидуальность еще не заявил о себе и не обладал характером как таковым (№ 201, с. IX). Напротив, по А. Шмитцу, герои гомеровских поэм глубоко индивидуальны. Исходя из утверждений современных ему психологов о полярности противоположностей, образующих характер каждого человека, А. Шмитц ищет подобные полярности в характере гомеровских героев, возводя их одного за другим в ранг индивида и игнорируя то общее, что их объединяет (№ 193, с. 134—138).
Рассуждения и Снелля и Шмитца, за которыми стоит целая традиция (см., например: Редфилд Дж. Трагедия Гектора. Природа и культура в «Илиаде», № 182; Эккерт Ч. Мотивы инициации в повествовании о Телемаке, № 116; Дурич М. Три женских образа в гомеровской «Одиссее», № 199; и др.),
оставляют в стороне, сознательно (Шмитц) или бессознательно (Снелль), обходят ту историко-социальную основу гомеровского эпоса, те общинно-родовые отношения, которые и позволяют художественной мысли гомеровских поэм выделить эпического «каждого» в пределах эпического «все» и, вместе, не отделить, не противопоставить «каждого» этим «всем».
Сближение того и другого, единичного и всеобщего, предпринимает С. И. Радциг, когда, опираясь на известные высказывания Ф. Энгельса о типических характерах в типических обстоятельствах, пишет (№ 35, с. 68, 75): «Поэмы Гомера представляют целую галерею индивидуально обрисованных типических образов», «выведенные в типических обстоятельствах и с точным воспроизведением современной обстановки, они дают нам широкое представление о примитивном стихийном реализме». То, о чем говорит С. И. Радциг, именно — сращение единичного и всеобщего, «типического» в пределах эпических поэм, несомненно имеет место, хотя и требует известной поправки на «эпическую индивидуальность» и «эпическую типичность», отмежевывающих, отделяющих гомеровский эпос от реализма лучших романов и повестей XIX в., литературного эпоса Новой Европы. В противном случае исследователь рискует сбиться на повторы лексических и смысловых формулировок в характеристиках героев («долг для него превыше всего».— Ахилл, Гектор — № 35, с. 69) и не уловить специфику их образной сути.
Напротив, исходя из эпического синкретизма как единой и всеобъемлющей формы художественного мироосознания гомеровского эпоса, можно, как показывают конкретные наблюдения, утверждать, что изначально в основе эпического гомеровского характера лежит закономерность качественного единообразия при количественном неравенстве качеств, это единообразие составляющих, и что все характеры гомеровских поэм едины по своей качественной структуре и различаются лишь количеством всем им общих качеств, эту структуру организующих.
41 В «Одиссее» наблюдаем известные изменения в трактовке и принципах строения эпического характера, явившиеся результатом назревающего распада художественной системы эпического синкретизма. Подробнее см.: Шталь И. В.,№ 54, с. 64—75.
42 Выдвинутый нами принцип качественного единообразия эпического мира при количественном неравенстве качеств, это единообразие составляющих, как основа индивидуальной и, вместе, общей характеристики, присущей поэмам Гомера, с сочувствием отмечен в книге Р. В. Гордезиани «Проблемы гомеровского эпоса» (№ 14, с. 294). Этот принцип используется Гордезиани в его толковании структуры гомеровской характеристики, где описательная часть характеристики, в частности эпитеты, принимается за традиционно эпическое, иначе — «общее», а индивидуальность, в соответствии с Аристотелем, выражается в действиях и поступках героев, определяется его сознательным «выбором» в возникающей ситуации.
Исследуя характер в действии и речи, Р. В. Гордезиани приходит к выводу, что, «несмотря на множество приемов, используемых в эпосе для характеристики героев, единство и индивидуальность характера достигается главным образом интенсификацией какого-то одного, особенно характерного для мышления того или иного гомеровского героя штриха (способности выбора) во всех более или менее принципиальных речах, произнесенных им» (№ 14. с. 297).
Не соглашаясь с Р. В. Гордезиани в признании за эпитетной гомеровской характеристикой лишь традиционного, иначе — общего, в противовес единичному или индивидуальному, мы тем не менее полагаем исследовательскую позицию Р. В. Гордезиани принципиально важной и перспективной как отражающую целостную многослойность гомеровского художественного мышления и соответственно — гомеровского текста. Нет сомнения, что в ряде случаев характеристики героев поэм, внося поправку к стереотипам мышления, выходят
за рамки своей основы — фольклорной типизации — и несут на себе отдельные черты типизации литературной с обособлением «индивида от общества» и выделением авторского «я».
43 Подробное обоснование эпического двойничества Агамемнон — Менелай см.: Шталь И. В. № 54, с. 60—63. Е. Трипанис в статье «Братья, совместно сражающиеся в "Илиаде"» (№ 204) приводит обширный список героев и богов, братьев по отцу или побратимов, которые в «Илиаде» вместе выходят на битву, что, помысли исследователя, является, видимо, изначальной формой войсковой организации. Было бы заманчиво, однако, рассмотреть этот перечень с позиций эпического двойничества, почти полностью скрытого за позднейшими эпическими же напластованиями: гетайры, друзья, любовники. Для пары Ахилл — Патрокл эти напластования легко прощупываются в сопсставлении
с античной трагедией и упомянуты уже самим Трипанисом (с. 297).
44 О конкретизации и развитии выдвинутых принципов эпической характеристики героев в «Илиаде» Гомера см. также: Шталь И. В. № 54, с. 55—64; № 60, с. 172—192.
45 Само обращение к статистике распределения эпитетов при имени героя в гоме-роведении — факт не новый. Так, в частности, к статистике такого рода обращался, обосновывая теорию поэтических формул, М. Парри (№ 169, с. 95—100 и др.). Однако, по М. Парри, постоянные эпитеты с именем героя, организуя четкие поэтические формулы, не имеют иной смысловой нагрузки, кроме обозначения самого героя как такового («Мы узнаем о характерах мужчин и женщин в «Илиаде» и «Одиссее» не из эпитетов, но из того, что они делают и что говорят».—№ 169, с. 152).
Обосновывая связь индивидуальной характеристики гомеровского героя с широким контекстом поэм, отдельные статистические подсчеты эпитетов производил В. Валлон (№ 210, с. 2—26).
Тем не менее подобные исследования не принимали во внимание художественно-мировоззренческую основу поэм, не учитывали их «эпитетного» фона и не осуществляли «сквозного» обследования эпитетов (иначе — одновременного выявления всех эпитетов при имени некоего героя и имени всех героев, с данным эпитетом упомянутых), что, в свою очередь, не позволяло исследователям сделать вывод о слиянии индивидуального и общего в характеристике гомеровского героя и о специфике индивидуального как общего, обладающего особой интенсивностью выявления.
46 О гомеровской эстетике огромного, обширной меры, применительно к описанию внешности и действиям, внешним проявлениям внутренней мощи героев и богов см.: Шраде Г., № 194, с. 263—266.
47 В современной научной литературе, как правило, наблюдается разрыв в восприятии двух как будто противоречащих сторон в едином эпическом чувстве дружбы: интимно-личной и общественной. В семантическом исследовании понятия φίλος, предпринятом Э. Какридис под руководствам М. Шантрена (№ 131), φίλος оказывается преимущественно понятием личностного характера, содержащим два значения: притяжательного местоимения, и, развившегося из первого, значения «милый», «дорогой», которое и определило характер дружественности, выраженной этим словом (с. 11). В исследовании А. Эдкинса (№68) понятие дружбы (терминологический ряд φίλος, φιλεΐν, φιλότης (изучается с позиции этики и морали в связи с общей моделью гомеровского общества, определяемого идеалом αγαθός и категориями, этот идеал составляющими. Исследование подчеркивает момен т правовых отношений типа ξένος (всякий αγαθός потенциально — φίλος), не сводимый на современное расширенное истолкование личных дружеских симпатий и несколько умаляющий сам факт этих симпатий (с. 30—35).
48 Специальная и пока единственная статья на эту тему: Н. Р. Шопина. «Изображение любовного чувства в гомеровском эпосе» (№ 50),— посвященная прояс-
нению содержания любвоного чувства в эпосе Гомера путем анализа соответствующей лексики, лишена представления о художественном мироосмыслении поэм, что приводит к дефектности и контекстологических наблюдений и их интерпретаций. Фиксируя обилие терминов, выражающих у Гомера любовное чувство, автор статьи опускает их общую смысловую часть и, концентрируя внимание на смыслосодержательных оттенках понятия, возводит эти оттенки в абсолют. Происходит нарушение синонимии смыслового ряда, для гомеровского эпоса и характерной и обязательной. На данных, полученных таким путем, базируется идея не слияния общественного и личного, но примата общественного над личным в любовном чувстве гомеровских героев. Как это принято у ряда современных ученых, игнорирующих специфику образного гомеровского мышления и подходящих к оценке чувств и мыслей эпоса с критериями современности, автор отказывает любовному чувству эпоса в «морали» (с. 95).
49 Раздел строится как предпосылки к исследованию специфики «синкретизма» эпического действия. Композиция гомеровских поэм, затронутая в ходе исследования, не является в нем самоцелью, но играет вспомогательную роль материала и примера.
50 Квинтилиан. Воспитание оратора, X, 1, 31. Пер. В. Алексеева.
1 В связи с общей направленностью работы раздел о художественном стиле (словесное выражение) не претендует на систематическое и сколько-нибудь полное исследованиелексико-семантического слоя гомеровских поэм, но ставит своей задачей определить и наметить подход к изучению и интерпретации этого слоя с общих позиций эпического гомеровского мировосприятия, с позиций эпического синкретизма. ι
2 Собственно λέξις — «речь», «способ выражения», «слог», «оборот», «выражение», «слово».
8 Аристотель. Поэтика, VI, 1450b, 13—14.
4 Аристотель. Риторика, III, 1, 1404а.
5 Аристотель. Поэтика, XXII, 1458а, 18—23.
6 Аристотель. Поэтика, XXI, 1457b, 3—4. 7 Аристотель. Риторика, III, 1, 1404а.
8 Квинтилиан. Воспитание оратора, X, 1, 28.
9 О многоплановости гомеровских тропов, сочетающих во взаимопроникновении рудименты мифологического сознания, фетишизма и анимизма со «всходами образной поэтичности», или иначе — образность мифологическую, мифолого-по-этическую и чисто поэтическую, см.: Тахо-Годи Α. Α., № 40.
10 Аристотель. Поэтика, XXI, 1457в, 6—9.
11 В современной научной трактовке постоянный, или иначе — традиционный (М. Парри), или статарный (О. М. Фрейденберг), эпитет обозначает некий признак или свойство, постоянно присутствующие в данном объекте эпического повествования, формульно зафиксированные в стихе и не причастные узкому поэтическому контексту. По сложившемуся в науке мнению, постоянным эпитетам в эпосе противостоят «окаменевшие» эпитеты и индивидуальные эпитеты; первые — полной оборванностью связей с поэтическим контекстом, вторые — полным и всесторонним установлением этих связей. С нашей точки зрения, и «окаменевший» и «индивидуальный» эпитеты являются вариантами постоянного эпитета, семантика которого подверглась переосмыслению в связи с эволюцией художественного сознания гомеровских поэм или с забвением специфики этого сознания (см.: Шталь И. В., № 63).
Сводные таблицы «единичных» эпитетов с именами героев «Илиады» и «Одиссеи» приведены в статье И. В. Шталь «Принципы распределения эпитета в гомеровском эпосе» (№ 60, с. 190—191).
Результаты наблюдений за статистикой распределения эпитетов героев в «Илиаде» и «Одиссее» при последующем осмыслении результатов исходя из закономерностей образного строя гомеровского эпоса см.: Шталь И. В." № 60. Статья отмечает специфику распределения эпитетов в общей и индивидуальной характеристике эпических героев («равная частотность», «сглаженная частотность», «числовой взрыв») и эволюцию художественного сознания в изображении эпического героя (тематико-семантическне изменения в подборе постоянных эпитетов четырех поколений героев).
Намечающийся подход к исследованию эстетики гомеровской лексики, в частности эпитетов, по эпическим «пластам», иначе — с учетом внутренней эволюции художественной мысли эпоса, наблюдается в статье М. Поупа «Эволюция Афины в гомеровском эпосе» (№ 177). На широком эпическом контексте Поуп сближает в структурно-функциональном плане образы Афины и Одиссея как земной героической ипостаси Афины. Образ Афины в гомеровском эпосе эволюционирует от богини-воительницы («Илиада») к богине мудрости («Одиссея»). Тот же путь проходит гомеровский Одиссей.
Статья дает статистический свод эпитетов Одиссея в «Илиаде» и в «Доло-нее», как самостоятельной, части «Илиады», а также в «Одиссее»и пытается объяснить неравномерность их употребления. Однако объяснение сводится в основном лишь к констатации, по Парри, архаических и отмерших, полнозначных традиционных, а также заново созданных эпитетов (с. 135). Связь с общим ми-роотношением гомеровского эпоса не принята во внимание и не выявлена. Вместе с тем особенности в употреблении эпитетов Одиссея могут быть объяснены исходя из закономерностей строения эпической характеристики в общей системе гомеровского мышления и эволюции эпического идеала (см., в частности: Шталь И. В., № 59).
Целостность и — вместе — взаимопроникающая многослойность образов женихов в пределах единого типа художественного мышления гомеровского эпоса исследуются в книге: Шталь И. В., № 62, с. 114—161.
Специального пристального изучения требует, на наш взгляд, также синкретизм семантики гомеровского эпитета, область исследования, где методы литературного анализа приходят в соприкосновение с методами анализа лингвистического. Как непосредственное отражение типа художественного мышления гомеровских поэм, эпического синкретизма, и одного из основных его принципов—целостности мировосприятия («все во всем»)—семантика гомеровского эпитета предстает сращением качества, этим эпитетом выраженного, со свойствами того лица, предмета или явления, с которым оно генетически связано и с которым ассоциируется.
Теоретически возможность подобного сращения в лексике гомеровского эпоса обосновал А. Ф. Лосев: «Каждая вещь для такого сознания может превращаться в любую другую вещь, и каждая вещь может иметь свойства и особенности любой другой вещи» (Лосев А. Ф., №21, с. 12—13). Практическое подтверждение положению, выдвинутому Лосевым, дали работы Н. К. Садыковой-Малинаускене по лексике цветообозначения у Гомера.
В результате тщательного лингво-стилистического анализа семантики эпитета Н. К. Садыкова делает вывод об особой «образности, которой обладает прилагательное glaucos: здесь нет многозначности (она появится при толковании, при анализе слова), здесь даже не синтез, а синкретизм» (№ 34, с. 77).