81

2
Прочие «все» явления, «все» предметы и «каждое» явление, «каждый» предмет

То же качественное соответствие этико-эстетических категорий «все» и «каждый» при количественном неравенстве качеств, в них заключенных, наблюдаем, помимо эпического изображения человека и человечества, в изображении явлений и предметов любого смыслового ряда.

82

Пир. Каждый раз, когда боги и герои пируют, сказитель обращается к стереотипной формуле 2:

... пир учредили;
Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем.
И когда питием и пищею глад утолили,—

произошло то-то и то-то.
Исполнив волю божества, возвратив Хрисеиду отцу и почтив жертвами Аполлона, пируют на берегу седого моря двадцать сильных гребцов и их предводитель Одиссей:

...ахеяне пир учредили;
Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем;
И когда питием и пищею глад утолили,
Юноши, паки вином наполнивши доверху чаши,
Кубками всех обносили, от правой страны начиная.
Целый ахеяне день ублажали пением бога;
Громкий пеан Аполлону ахейские отроки пели,
Славя его, стреловержца, и он веселился, внимая.
(Ил.. I, 467 — 474)

Фразеология не меняется и когда речь заходит о пире старейшин, на этот раз после жертвоприношения Зевсу в пору полуденной трапезы:

Кончив заботу сию, немедленно пир учредили;
Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем.
Вскоре ж, когда питием и брашном насытили сердце,
Начал меж оными слово Нестор, конник геренский...
(Ил.. 11, 430 — 433)

Использование сказителем общих мест 3 в изображении явления указывает на то, что для самого сказителя понятия вида и рода, конкретного и абстрактного, единичного и всеобщего, частного и общественного не выявились, не обособились. Эпическое художественное мышление не видит разницы между пиром старейшин и пиром гребцов, как не видит ее между пиром вообще и данным конкретным пиром.
Содержание понятия «пир» в гомеровском эпосе предстает как нечто целостное, нечленимое, недробимое, не имеющее смысло-различительных признаков и не нуждающееся в них. Логически порочное определение: на пиру пируют — вполне удовлетворяет эпического сказителя и подано как единственно возможное.
Все дополнительные сведения: «никто не нуждался на пиршестве общем», «питием и пищею глад утолили», «громкий пеан Аполлону ахейские отроки пели», «юноши, паки вином наполнивши доверху чаши, кубками всех обносили» и т. д.— не указывают на

83

свойства, присущие именно пиру, исключительно пиру. Ведь едят и пьют, очевидно, не только на пиру, равно как и возлияние божеству вовсе не является специфической принадлежностью пира, но связано в ранней античности с любым обращением к потусторонним силам, будь то молитва перед трапезой или клятва верности 4.
Перед нами своеобразная попытка внешней характеристики, характеристики по действиям, поступкам, где нагнетание деталей направлено к тому, чтобы выделить внешние признаки события, в данном случае — пира, и все внимание сосредоточено не на том, какова суть события, но на том, в чем оно, это событие, выражается внешне, как заявляет о себе. Признак собственно пира здесь — лишь его размах, момент «количества».
Со сходными принципами изображения сталкиваемся в эпосе и при описании жертвоприношения. Одиссей и двадцать гребцов везут жрецу Хрису из плена его дочь и вместе с ней — гекатомбу владыке Аполлону, наславшему на ахеян мор. Корабль достиг берега:

Деву тогда к алтарю повел Одиссей благородный,
Старцу в объятия отдал и словом приветствовал мудрым:
«Феба служитель! меня посылает Атрид Агамемнон
Дочерь тебе возвратить, и Фебу царю гекатомбу
Здесь за данаев принесть, да преклоним на милость владыку,
В гневе на племя данаев, пославшего тяжкие бедства».
(Ил., I, 440—445)

Обозначена цель. Далее — непосредственно ход событий:

Рек, и вручил Хрисеиду, и старец с веселием обнял
Милую дочь. Между тем гекатомбную славную жертву
Вкруг алтаря велелепного стройно становят ахейцы,
Руки водой омывают и соль и ячмень подымают.
Громко Хрис возмолился, горе воздевающий руки...
(Ил., I, 446—450)

Так он взывал,— и услышал его Аполлон сребролукий.
Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы,
Выи им подняли вверх, закололи, тела освежили,
Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли
Вдвое кругом и на них положили останки сырые.
Жрец на дровах сожигал их, багряным вином окропляя;
Юноши окрест его в руках пятизубцы держали.
Бедра сожегши они и вкусивши утроб от закланных,
Все остальное дробят на куски, прободают рожнами,
Жарят на них осторожно и, все уготовя, снимают.
Кончив заботу сию, ахеяне пир учредили.
(Ил., I, 457—467)

84

Рассказ о жертвоприношении Аполлону почти буквально повторяется, когда речь заходит о гекатомбе Зевсу (Ил., II, 402—403; 419—430) и Афине (Од., III, 447—463) 5. Нет осознанного различия, хотя бы по ритуалу, между гекатомбами Аполлону, Афине, Зевсу, между данной гекатомбой и всеми гекатомбами вообще. Гекатомба как вид и как род по содержанию совпадают. Причем само это содержание остается для нас загадкой. Известна цель «каждой» гекатомбы и «всех» гекатомб: «да преклоним на милость владыку (владычицу) в гневе на племя данаев (одного даная), пославшего (намеревающегося послать) тяжкие бедства» 6,— известно, из чего, из каких этапов слагается приношение гекатомбы, но неизвестно, в чем особое, ей единственно присущее значение, в чем сила гекатомбы, в чем ее внутреннее смысловое отличие от прочих религиозных актов, священного моления, священной мольбы например. Можно только догадываться, что отличие это чисто количественное, отличие в «сто быков» 7.
Есть внешняя характеристика, подробное перечисление действий: жертву ставят, руки водой омывают и т. д.,— но нет смысло-различительных признаков содержания. Последнее предстает как единое монолитное целое.
Общий синкретизм эпического мировосприятия не менее ясно сказывается и в изображении отдельных предметов, упомянутых поэмой, например ворот и камня.
Ворота в «Илиаде» — αί πύλαι и αί θύραι. At πύλαι — ворота внешние, ворота крепостной стены ахеян и троян (Ил., XII, 145, 340, 445 и др.; II, 809; XXI, 99, 439 и др.), египетских Фив (Ил., IX, 383), подземного царства, «дома Аида» (Ил., XXIII, 71, 74), небес (Ил., V, 749; VIII, 393). Αί θ-υραι и ή θύρη — ворота внутреннего двора военачальника (Ил., XXIV, 453, 567), а также двери почивален (Ил., IX, 473; XIV, 167).
Описание крепостных ворот дается в «Илиаде» трижды. Первый раз, когда трояне идут на штурм стены, защищающей ахейский стан и корабли (XII, 453—462). Ворота (at πυλαι) внешней, как бы крепостной стены высокие (ύψηλαί), плотно, крепко пригнанные (πύκα, σαβαρώς άραροιαι), двустворчатые (δικλίδες). Ворота «защищают» створы-«половинки» (σανίδες), на створах — запоры (ό/ήες) двусторонние (δοιοί), попеременные (έπημοιρΌί), т. е., очевидно, речь идет о двух запорах, задвигаемых с противоположных сторон. Запоры скрепляются одним болтом (μία κληίς). Створы ворот и с той и с другой стороны подвешены на крюках (θαφοί).
Таково устройство ворот ахейского лагеря. О тех же воротах терминологически тождественно упомянуто в VII песни «Илиады» (339): «ворота, хорошо пригнанные».
Примерно те же сведения получаем о городских воротах Трои

85

Ил., XVIII, 273—276), которую «Илиала» именует высоковоротной (ύψίπυλος — XXI, 544).
Троянские ворота, равно как и ворота ахейцев,— высокие. На них — досчатые створы-«половинки», пригнанные, пространные (ρακραί), хорошо отполированные (έόξβατοι), крепко сплоченные (έξευγμέναι). Ворота и створы на них «защищают» город. В отличие от предыдущего описания ворот не упомянуты запоры, болт, петли или крюки.
В третий раз Гомер рассказывает о воротах, когда Приам в сопровождении Гермеса везет Ахиллу выкуп за тело Гектора (Ил., XXIV, 443—457).
Здесь одновременно упомянуты ворота внешние, крепостные, и внутренние ворота укрепленного двора военачальника. В результате в первом случае терминология совпадает с отмеченной ранее, во втором — наблюдается некоторое отличие.
Действительно, внешние ворота — αί πύλαι, на них — запоры, внутренние ворота — ή θύρη, на них — засов одинарный, сосновый; последнее понятно, поскольку весь двор и жилище Ахиллеса построены из сосновых бревен. Засов, по сути дела, выполняет роль большого болта (μεγάλη κληΐς).
У ворот Ахиллесова подворья есть и запор. Об этом несколькими строками ниже в речи Ахиллеса (Ил., XXIV, 565—567). Запор здесь — ό άχεύς (566). Но одинарный ли это запор или двойной, как у ворот ахейской крепостной стены, не вполне ясно. Форма единственного числа со всей определенностью еще ни о чем не говорит; двойной запор ахейских ворот (Ил., XII, 455; ср.: Ил., XXIV, 446) «Илиада» неоднократно называла собирательно в единственном числе, но, правда, всегда с эпитетом «пространный», «большой» (Ил., XII, 121, 291; XIII, 124). Больше, пожалуй, о том, что запор все же одинарный, свидетельствует пропуск его описания (в противовес описанию запора ворот ахейского стана) и усиленное, заостренное внимание к огромному сосновому болту, как бы силовой замене двойного запора.
Как видим, изображение внешних крепостных ворот у Гомера стабильно, хотя в одном случае это ворота городские, в другом — наспех воздвигнутой стены, в одном — ворота врага, в другом — ворота друзей. Нет видового различия внутри данного рода, как нет и обособленного представления о роде. Описание каждых ворот — и троянских и ахейских — совпадает, по сути дела, с общим понятием ворот, отождествляется с ним.
В свою очередь, описание внутренних ворот рознится от описания внешних лишь тем, что не упомянуты высота ворот, створы (а возможно, их и нет, но об этом мы ничего не знаем и можем лишь только догадываться) и запор из двойного стал одинарным.

86

Вместе с тем при столь незначительных расхождениях в описании: высота ворот, число запоров, величина задвижки-болта, створы— само название ворот изменилось с αί reo)«t на ή θύρη. Очевидно, есть некое смысловое различие между воротами Ахиллесова подворья и воротами крепостными, но сущность его, как оно подано в гомеровском эпосе, остается для нас скрытой, поскольку не выяснены, не обозначены, не намечены даже смысло-различительные признаки обоих ворот, и αί πύλαι, и ή θύρη. Остается только предполагать, что основа такого размежевания — в количественном неравенстве общих эпических качеств, составляющих предмет: разная, видимо, высота ворот, один запор, два запора, створы одинарные, створы двойные, засов есть, засова нет, болт обычный, болт большой 8.
Внутреннее смысловое содержание понятия остается нерасшифрованным. Все наши сведения о воротах, в частности воротах αί πύλαι, сводятся к выяснению их целевого назначения и их устройства и в конечном счете оборачиваются не чем иным, как внешней характеристикой, приравнивающей внутреннюю суть предмета к ее внешнему выражению.
Перед нами один из многих случаев эпической характеристики по действиям, столь привычной, осязаемой, явственной в эпическом изображении человека и столь «смазанной», скрытой в описаниях предметов и событий.
И еще один пример: изображение камня в «Илиаде». В гомеровском эпосе двенадцать названий камня. Их структурно-функциональные значения и частотность распределения в «Илиаде» и «Одиссее» приведены в таблицах 1—2.
Из двенадцати названий камня восемь: ό λαας, έ λίθος, ή λιθάς, 6 μαρμαρος, 6 μόλαξ, ή πέτρη, ό πέτρος, τό χερμάδιον — передают значение метательного камня, излюбленного оружия сражающихся гомеровских героев. Именно с этим значением камня в эпосе связан широкий изобразительный материал, где специфика эпического видения мира выявляется особенно четко. В «Илиаде» метательный камень упоминается чаще, чем в «Одиссее». Это объяснимо тематикой эпоса. Но и в пределах поэм частотность употребления каждого из названий метательного камня неодинакова.
Однако малая частотность употребления некоторых его названий не исключает их из сферы художественного анализа; каждый элемент художественной системы небезразличен для системы в целом *.

* Художественный смысл подобной частотной неравномерности состоит в выявлении особых, скрытых признаков, в наибольшей мере представленных в том или ином названии метательного камня, иначе — в выявлении определенных

87

Таблица 1
Распределение по структурно-функциональному признаку названий камня в «Илиаде»

Названия камня

По тексту гомеровских поэм, соотнесенным с данными этимологических и толковых словарей, ни одно из восьми названий камня как метательного оружия не является родовым и ни одно не содержит ярко выраженный видовой признак, четко обособляющий данное название метательного камня от остальных его названий. Вид

эстетических свойств предмета, необходимых для создания единого эстетического целого.
Гомеровский эпос — произведение с изначальной фольклорной основой, лишь позднее прошедшее литературную обработку. И потому резко неравная частотность в употреблении названия метательного камня при развитой формульности их употребления является в то же время фактом эволюции эпической художественной лексики и — шире — эволюции образного сознания гомеровских поэм, где фольклорная традиция устного исполнения слита с индивидуальностью поэта-сказителя и не приходит в столкновение с ней. Редко употребляющееся название может быть древним, уходящим, или новым, приходящим, в лексике поэм, но во всех случаях оно несет на себе смысло-содержательную нагрузку, не зависимую от произвола и вкуса лишь эпического авторского «я» и связанную с общим характером художественного миропонимания гомеровского эпоса.

88

Таблица 2
Распределение по структурно-функциональному признаку названий камня в «Одиссее»
Названия камня

и род в наименованиях метательного камня поэм не выявлен и не противопоставлен.
В самом деле, согласно словарям Эбелинга (Н. Ebeling), Фриска (Н. Frisk) и Шантрена (P. Chantraine), этимология λιθός неясна, и Фриск, с оговоркой, склонен возвести ее к λείος, λιτός — «гладкий», «ровный». Те же источники трактуют λιθάς как субстантивный дериват к λίθος и дают лишь его общее значение — «камни». Относительно λαας Фриск должен признать, что «собственно отличительные черты λαας не прояснены», а Шантрен — согласиться, что «склонение и структура λαας темны».
Этимология πέτρη практически отсутствует у Шантрена, неясна Фриску, гипотетически связывается с глаголами πίπτω — «падать» или πετάννυμι — «распростирать», «развертывать». Значение «каменная глыба», «камень» для понятия вторично; исходное значение — «скала», «утес», «риф». Слово ощущается производным от πέτρα и воспринимается в значении «каменная глыба», «камень», который бросают. Μάρμαρο:, по данным и Фриска и Шантрена, из-

89

начально — «каменная глыба», «камень», этимологически соотносим с μάρναμαι — «сражаться», «бороться». Связь его с μαρμαίρω — «блистать», «сверкать» — признана народной этимологией.
Исключение составляют, как будто, два названия, где видовое обособление намечено более отчетливо: μύλαξ и χερμάδιον. Эбелинг предлагает видеть в μόλαξ (от μύλη — мельница) камень огромный, как мельничный жернов; в /ερμάδιον (от /sip — рука) — камень, укладывающийся в руку, величиной с кулак (pugillare saxum).
По Шантрену, μύλαξ — «мельничный камень» (pierre de meule); по Фриску,— «мельничный камень», «большой скругленный камень» (Mühlstein, grofer abgerundeter Stein). Χερμάδιον , в интерпретации Фриска, основанной не на этимологии, но на тексте эпоса,— «камень, лежащий на поле», «метательный камень» (Feldstein, Schleuderstein).
Однако текст гомеровского эпоса приходит в столкновение и с этими не вполне четкими родо-видовыми признаками предмета. Так, «гладкий и ровный» λίθος, по тексту эпоса, «шероховат», «неровен» (Ил., VII, 265), «утесист» (Ил., IV, 518); μάρμαρο: — не единственный боевой камень: все метательные камни гомеровских поэм — это камни боя, сражения; кусок скалы, каменная глыба — не только πέτρη, но и λδα; (Ил., XVI, 731—739); а один и тог же камень назван в эпическом тексте одновременно и μύλαξ, «величиною с мельничный жернов» (?), и -/ερμάδιον, «величиною с кулак» (Ил./ XX, 285—289). В свою очередь, камень, занимающий при броске всю руку героя, назван в одной из сцен эпоса, в противовес этимологии, не χερμάδιον, но πέφος (Ил., XVI, 734—735): «правой же он <Гектор> подхватил камень (πίτρος), метательный,' утесистый, который занял у него всю руку».
Вместе с тем в тексте эпоса наблюдается явление, осмысление которого может, видимо, пролить некоторый свет на соотношение рода и вида в эпическом восприятии метательного камня.
Речь идет о явлении, когда в пределах единого смыслового и сюжетного контекста к понятию камень, означающему один и тот же объект действия героя, приложимо несколько названий. По принципу замены названия эти образуют группы, охватывающие в совокупности все (исключение λιθάς) известные наименования метательных камней.
В самом деле. Ахейцы с башни крепостной стены, окружающей их'стан, бросают в троянское воинство камни /ερμάδιον (Ил., XII, 154—155), и под ударами этих камней, названных теперь μόλαξ (Ил., XII, 161), глухо гудят шеломы и щиты врагов. В обоих случаях [наблюдаем единое лексико-контекстуальное употребление терминов: существительное -|- глагол «бросать», что не позволяет го-

90

ворить о привнесении в термин нового значения в связи с употреблением иного глагола.
Предводитель фракийцев Пирос бросает камень (χερμάδιον), и этот камень, означенный теперь как λαας, дробит голень герою, в которого он попал (Ил., IV, 517—524).
Диомед подхватывает камень (χερμάδιον) и бросает его в Энея; камень, названный теперь λίθος, поражает Энея в бедро (Ил., V, 302—308).
Гектор бросает камень (λίθος) в Аякса Теламонида. В ответ Аякс поднимает «много больший» камень (λαας) и бросает его, поименованного теперь πέτρος, в Гектора (Ил., VII, 263—273).
При штурме кораблей Гектор, подхватив камень (λαας), бросает его в ворота крепостной стены. Камень, названный теперь λίθος, пробивает ворота (Ил., XII, 445—462).
Эней хватает камень (χερμάδιον), намереваясь бросить этим камнем, теперь уже (πέτρος), в Ахилла (Ил., XX, 285—289).
В бою с Гектором Патрокл хватает камень πέτρος, и камень этот, теперь уже λαας, поражает Кебриона, возницу Гектора. Поименованный λίθος, этот камень срывает брови с черепа Кебриона (Ил., XVI, 731—739).
Киклоп Полифем бросает в корабль Одиссея «вершину высокой горы». Киклоп промахнулся, и камень (πέτρη) падает в воду (Од., IX, 480—484). Тот же камень, в восприятии дружины Одиссея,— μάρμαρος (Од., IX, 499).
Вторично в корабль Одиссея Киклоп швыряет «много большим» камнем (λάας), но вновь промахивается, и камень (πέφη) вновь падает в море (Од., IX, 536—541).
Подобная замена названий единого предмета возможна лишь при условии, если все метательные камни гомеровского эпоса включают единый набор признаков и свойств, составляющих субстанцию метательного камня (иначе — свойства рода).
В пользу справедливости подобного утверждения говорит также тот факт, что замена названий камня в гомеровском эпосе производится и тогда, когда заменяемое название сопровождается эпитетом, подчеркивающим то или иное свойство предмета, данным названием обозначенного. В результате оказывается, что «утесистость» χερμάδιον (Ил., IV, 518) не чужда λαας (Ил., IV, 517—524), «страшная тягость» χερμάδιον свойственна λίθος, а «шероховатость» камня λίθος близка χερμάδιον (Ил., V, 302—308), сходство с мельничным жерновом, округлость и величина, свойство не только π'έτρος, но и λαας (Ил., VII, 268—270). «Острота» λάας присутствует и в πέτρος и в λίθος (Ил., XVI, 731—740).
Вместе с тем само обилие названий метательного камня говорит о смысловом (иначе — видовом) различии между ними в тексте ху-

91

дожественного повествования, различии на первый взгляд трудно определимом. Учитывая все изложенное ранее, различие это можно представить себе лишь как количественное преобладание некоего свойства в пределах совокупности многих общих свойств, характеризующих данное понятие, в нашем случае — метательного камня. Роль своеобразного показателя подобного количественного преобладания выполняет гомеровский эпитет *. При этом имеют значение и сам факт употребления эпитета и частотность его употребления.
В самом деле. Распределение эпитетов при названиях камня с общей функцией — метательный — позволяет говорить (см. табл. 3—4) о более частом употреблении одних эпитетов и редком других, о преобладании некоего эпитета в характеристике конкретного названия камня, о его прикрепленности к одному из нескольких названий камня, а также о фразеологическом сращении нескольких эпитетов, составляющих в совокупности как бы новый развернутый эпитет.
Так, из шести названий метательных камней «Илиады» четыре имеют эпитет «утесистый» и два — эпитет «большой». «Утесистый» также — один из четырех эпитетов метательного камня, упомянутых «Одиссеей». Создается впечатление, что и то и другое качество камня, и «утесистость» и большая величина, суть свойства всякого метательного камня эпоса. Тем более что сопричастность иных, помимо λίθος и χερμάδιον, названий камня признаку меры, величины подтверждается и «эпитетным фоном»9 гомеровского контекста.
Именно. По тексту эпоса возможно сопоставление в величине «большой» — «много больший» метательных камней λίθος и λάας (Ил., VII, 263—268). «Большой» оказывается определением камня μάρμαρος в описании его местоположения на крепостной стене (Ил., XII, 381—383). В свою очередь, πέφη, метательный камень Киклопа в «Одиссее», видится эпическому сказителю «вершиной большой горы», которую отломил Киклоп (Од., IX, 481).
При этом эпитет «утесистый» поровну употребляется с каждым из названий, к которым он приложим, а эпитет «большой» создает числовое преобладание при названии камня χερμάδιον, по сравнению с употреблением того же эпитета при λίθος (3—2). Числовое преобладание станет более наглядным и семантически значимым, если учесть, что «большой» при λίθος не является отдельным самостоятельным эпитетом, но входит в развернутую эпитетную формулу — «лежащий на равнине, черный, шероховатый, большой»,

* Эпитетом гомеровского эпоса традиционно считаем любое определение, подчеркивающее свойства и качества предмета, выраженное прилагательным, причастием, существительным-приложением, согласованное со словом, к которому оно относится, и его определяющее.

92

а в применении к названию χερμάδιον, помимо собственно эпитета «большой», дважды употреблен эпитет «большое дело», «большая тяжесть», где «большой» является одним из компонентов развернутого эпитета.
Так что, видимо, «большой» в числовом преобладании при χερμάδιον—не случайность, но индивидуальная, или видовая, характеристика метательного камня, подтвержденная единственным эпитетом χερμάδιον в «Одиссее» — «бремя мужей», «отягчающий мужей». Следует тут же заметить, что «большая тяжесть» не абсолютное, но лишь преобладающее значение камня χερμάδιον. Недаром наряду с χερμάδιον развернутым описанием тяжести сопровождается изображение метательных камней λάα: и μάρμαρο; (Ил., V, 302— 303; XX, 285—287; XII, 445—449; XII, 378—383).
Заметим попутно, что свойство определенной меры, величины, выраженное эпитетом «большой», нормативно для многих понятий гомеровских поэм как признак эпического идеала, а свойство «утесистый» соответствует лишь признаку метательных камней и ни для какого иного понятия эпитетом не служит.
Помимо «общих» эпитетов метательного камня, эпос знает и отдельные и, часто, единичные эпитеты, закрепленные за определенным названием камня. Это — эпитет «острый» в «Илиаде» при названии камня λαας, имеющий «эпитетный фон» и в развернутом описании камня λαας (Ил., XII, 447), и в широком употреблении самого эпитета при названии гомеровского оружия. «Острые» в эпосе метательное копье (Ил., X, 335, XXI, 590; Од., XIV, 531, XXI, 340), длинный меч (Ил., XXI, 173; Од., X, 126, 321, и др.), стрелы (Ил., IV, 185, XI, 845, XX, 437), копье для ближнего боя (Ил., V, 44, 495, 619; Од., XXII, 265, 272, и др.), кривая сабля, серп (Ил., XVIII, 551), копье как колющее оружие (Ил., XVII, 524), лом, рычаг (Од., IX, 382), короткий меч (Ил., IV, 530, XII, 190; Од., II, 3, IV, 308, XX, 125, и др.), шипы у стрелы (Ил., IV,214), секира, топор (Ил., XV, 711, XVII, 520; Од., III, 443), меч (Ил., I, 190; Од., XXII, 79, 90, и др.), медь (Ил., IV, 540, V, 132; Од., I, 99, IV, 700, XI, 120, 535, и др.), колья (Ил., XII, 55, 64).
Это также — эпитет «шероховатый» при названии камня λίθος, имеющий «эпитетный фон» в стереотипной формуле-определении, где «шероховатый» образует составную часть развернутого эпитета (Ил., VII, 265; XXI, 404), а также «эпитетный фон» в названиях суровых местностей (Эгилина, Олидзон, Итака — Ил., II, 633, 717; Од., IX, 27, X, 417, 463, XIII, 242), крутого обрывистого берега (Од-,ν, 425), неудобной, обрывистой береговой тропинки (Од., XIV, 1)·
Эпитет «видом похожий на мельничный жернов», «подобный мельничному жернову» встречается в эпосе всего лишь один раз,

93

Таблица 3
Распределение эпитета при названии метательного камня в «Илиаде»
Название камня

Таблица 4
Распределение эпитета при названии метательного камня в «Одиссее»

94

в «Илиаде», в определении камня πέτρος, но имеет «эпитетный фон» в самом названии камня μύλαξ, иначе — подчеркивает в камне πέτρο; определенную величину и некоторую округлость. Эпитет «причастный к сражению» — тоже единичное определение πέτρος; «эпитетный фон» имеется в самом достаточно редком названии камня μάρμαρος. Формирование эпической «метательной» лексики потребовало, очевидно, уточнения функции πέτρος <[ πέτρη как метательного камня, и это уточнение было дано через эпитет «боевой», «сражающийся», «причастный к сражению» (μάρμαρος).
Единожды встречается в описании метательных камней и эпитет «бесстыдный» (Ил., IV, 521), традиционный, как увидим далее, эпитет эпического антиидеала, эпитет нарушения нормы эпической морали. В эпосе он приложим к «очень», «весьма бесстыдному» Агамемнону (Ил., I, 158), не чтущему ахейцев, к женихам Пенелопы, попирающим общинную мораль (Од., I, 254; XIII, 376; XX, 29, 39, 386; XXIII, 37), к Одиссею-страннику в восприятии женихов (Од., XVII, 449) и введен в определение камня (λαας), который катит Сизиф (Од., XI, 598), и скалы (πέτρη), от которой дождевые воды отторгают камень (Ил., XIII, 139).
По одному разу в эпосе применительно к метательному камню встречаются эпитеты «частый» (по времени), «густой» и «частый» (пространственно), «плотный», «крепкий со всех сторон». Эпитеты не имеют прямого отношения к качествам самих камней (Ил., XII, 287; Од., XIV, 36), но помогают выявить их собственно метательную функцию. Эпитеты находят смысловое и лексическое соответствие в поэтике и эстетике гомеровского эпоса с их требованиями добротности, величины, плотности, обилия (ср. «частые»: костры — Ил., I, 52, снежные хлопья — Ил., XII, 278, зубы — Ил., X, 264; в сочетании «частые и плотные»: зубы —Од., XII,92, колья — Од., XIV, 12; и др.).
Дважды, и только в «Одиссее» применительно к камню πέτρος, в формуле падения брошенного Киклопом метательного камня, употреблен эпитет «упавший» (Од., IX, 484, 541). Соответствующий глагол «падать» (κατέρχομαι) в гомеровском эпосе достаточно употребителен (4 раза в «Илиаде», 16 — в «Одиссее»), но эпитет-причастие более не встречается.
И, наконец, особо следует обратить внимание на дважды повторенный в «Илиаде» сложный, развернутый эпитет в определении камня λίθος: «лежащий на равнине, черный, шероховатый, большой». Первая часть эпитета «лежащий на равнине» предстает «истиной» эпической характеристики и может быть сопоставлена с развернутыми характеристиками эпоса типа «имущие дом на Олимпе» (Ил., I, 18) для богов и «Одиссей Итакиец» (Од., II, 246; XXII, 45) — для героев. Одновременно эта, первая, часть эпитета явля-

95

ется индивидуальной характеристикой камня λίθος, имеющей основу в общей характеристике метательного камня эпоса как камня, который обычно лежит на земле и который нужно поднять. Иногда этот камень «болтается», «крутится» у бойцов под ногами (Ил., XII, 445—449; XIV, 409—411; XVI, 731—736; XX, 285—289; и др.). Так что λίθος, очевидно, камень по преимуществу, «лежащий на равнине», именно поэтому он и может быть, как однажды его описывает эпос, межевым камнем, «древними мужами» положенным на границе пашни (Ил., XXI, 404—405). Вторая часть эпитета — «черный, шероховатый, большой» — связана с нормами всеэпического идеала («большой») и индивидуальной характеристикой количественного преобладания качества («шероховатый»). Черный цвет может быть одновременно истиной эпического факта — цвет старого камня, лежащего на земле,—и истиной сакрального характера, и тогда требует дальнейшего контекстуального рассмотрения.
Эпитеты в определении метательного камня гомеровских героев оказываются одновременно общей характеристикой всякого метательного камня эпоса и индивидуальной характеристикой данного конкретного камня, суть которой в количественном перевесе неких общих свойств метательного камня, каким видит его эпический сказитель 10.
Со сходным явлением: сращением эпического вида и рода, когда вид заявляет о себе лишь интенсивностью, количественным преобладанием некоего общего качества, а эпический мир и целен и вместе с тем многопланов,— сталкиваемся неоднократно и в названиях камня, объединенных по иным структурно-функциональным признакам.
Именно замену одного названия камня другим при невыделен-ности четких видовых признаков в каждом из названий находим в группах «камня» со структурно-функциональным значением строительного материала (λαας —λίθος, Ил., XXIII, 329—340) и материала безотносительно к его функции (λίθος — λαας, Од., XIII, 156—163).
В то же время в «Одиссее», поэме, хронологически более поздней, сталкиваемся с известным развитием и обособлением видового признака камня. Речь идет о наименовании θυρεος «дверной камень», видовом по отношению к несуществующим у Гомера общим, родовым понятиям камень и дверь.
В лексике, обозначающей камень, дверной камень в контексте эпоса сближается по смыслу с камнями λίθος и πέτρος. Однако сближение это, в противовес отмеченному ранее, не допускает смысловой замены одного названия камня другим. В понятие θυρεός входит признак, отсутствующий в других наименованиях камня, признак двери.

96

И всякий раз, когда эпический сказитель описывает дверной камень через πέτρη или λίθος, он вынужден напомнить, что речь идет о камнях, положенных при дверях, и дополнить рассказ о них упоминанием дверного проема.
В гомеровском эпосе θυρεός — это камень, которым киклоп Полифем прикрывает вход в свою пещеру. Парафрастически как πέτρη или λίθος камень описан трижды: «А затем, подняв, он положил большой дверной камень, огромный; его не сдвинули бы с места и двадцать две добротных четырехколесных повозки. Такой высокий камень (πέτρην) положил он (Полифем.— И. Ш.) у дверей» (Од., IX, 240-243).
«Ведь не смогли бы мы (Одиссей и дружина.— И. Ш.) отодвинуть руками от высоких дверей огромный камень (λίθον δβριμον), который он положил» (Од., IX, 304—305).
«... Он (Полифем.— И. Ш.) отодвинул от дверей камень» (λίθον.—Од., IX, 416).
Знаменательное оценочное «такой» (τοσσην; первая парафраза описания) интонационно и по смыслу отделяет «дверной камень» от «скалы», нарушает их восприятие как единых по набору общих, им присущих признаков и потому в известной мере лексически взаимозаменимых. Более того, в парафрастических описаниях «дверного камня» и πέτρη и λίθος выступают с количественным усилением одного из общих им признаков эпического камня, с оттенком видового обособления, подчеркивающего материал: «каменность» в λίθος величину, высоту, «скальность» в πέτρη.
В свою очередь, эпитеты «дверного камня», «большой» (Од., 1Х,^240, 313, 340), «огромный» (Од., IX, 241), и камня λίθος, «огромный» (Од., IX, 305), в парафразе описания дверного камня не говорят о смысловой общности того и другого понятия, но лишь указывают на принадлежность их к лексике силы и величины, организующей образ гомеровского Киклопа, ориентированный на древнейший идеал эпического героя 11.
Так намечающееся расторжение эпического синкретизма художественного мировосприятия ведет к обособлению видовых признаков понятия в противовес прежнему слиянию вида и рода, когда вид в пределах рода давал о себе знать лишь интенсивностью, количеством некоего общего видо-родового признака12.
С чисто лингвистической же точки зрения здесь, видимо, имеем дело с историческими этапами в развитии синонимии поэтической лексики, ее исторической полистадиальностью13.

Подготовлено по изданию:

Шталь И.В.
Художественный мир гомеровского эпоса.— М.; Наука, 1983.
© Издательство «Наука», 1983 г.