довал лишь на то, чтобы дать материал будущему историку, хотя на самом деле значение труда более велико [4]. Весьма положительно в этом смысле оценивал мемуары Цезаря и один из его соавторов — Гиртий. «Они встретили такое единодушное одобрение, — писал он, — что, можно сказать, у историков предвосхищен материал для работы, а не сообщен им». Гиртий отмечал также необычайную легкость и быстроту, с которой работал Цезарь над «Записками» [5]. Однако Светоний приводит и единственный известный нам критический отзыв современников. Он ссылается на мнение Азиния Поллиона, одного из видных цезарианцев, который считал, что «Записки» Цезаря написаны без должной тщательности и заботы об истине: многое, что делалось другими, Цезарь принимал на веру, а то, что делалось им самим, он иногда умышленно, а иногда по забывчивости изображал неточно, даже превратно [6].

Однако, как только что отмечалось, неясно, какие «Записки» Цезаря имеет в виду Азиний Поллион: то ли о галльской, то ли о гражданской войне. Но даже независимо от этих замечаний понятно, что книга, написанная Цезарем, не есть «правда, вся правда и ничего, кроме правды». Вместе с тем нельзя согласиться со сторонниками той крайней точки зрения, что в «Записках» все насквозь извращено в целях пропаганды. Это невозможно хотя бы уже потому, что читателями книги были и офицеры армии Цезаря и такие критически настроенные личности, как тот же Цицерон, поддерживавший разносторонние связи с родными или знакомыми, находившимися в армии. Поэтому крайнее искажение фактов было попросту немыслимым [7]. С другой стороны, не следует, конечно, поддаваться соблазну «объективности изложения» в «Соmmentarii de Bello Gallico». Ибо, как мы уже могли убедиться [8], даже сознательно подчеркиваемая самим Цезарем «объективность» требует к себе подхода cum grano salis.

Описание военных действий в Галлии может быть изложено главным образом с точки зрения истории военного искусства. Подобные опыты хорошо известны [9]. Однако в данном случае такой аспект едва ли закономерен: он, пожалуй, оказался бы слишком «узким» и «специальным», тем более что история завоевания Галлии должна быть отнесена, особенно в пер-

 

вые годы войны, скорее к области военно-дипломатической, а не просто военной истории [10].

Что же представляла собой Галлия накануне походов Цезаря? Она делилась на две, точнее, на три части: Галлия Цизальпинская, Галлия Нарбонская и Галлия Трансальпийская. Цизальпинскую Галлию называли «одетой в тогу», подчеркивая тем самым ее романизацию, ее «цивилизованность»; Нарбонская называлась просто Провинцией (ныне Прованс), а Трансальпийская — «волосатой» или «одетой в штаны». Эта последняя охватывала почти всю территорию современной Франции, Бельгии, часть Голландии, значительную часть Швейцарии и левый берег Рейна. Огромная территория Трансальпийской Галлии распадалась в свою очередь на три части: юго-западную часть между Пиренеями и рекой Гарумной (Гаронна), населенную кельтским племенем (с примесью иберийских элементов) аквитанов; центральную часть, занятую собственно галлами (кельтами), и, наконец, северную часть между Секваной (Сеной) и Рейном, где жили кельто-германские племена белгов. Население свободной Галлии отнюдь не ограничивалось этими племенами: в той части страны, которая непосредственно примыкала к Провинции, наиболее значительными племенными группами были эдуи, секваны и арверны.

Можно ли считать галлов или вообще кельтов неким этническим единством? Новейшие исследования приводят к отрицательному ответу. Наиболее адекватное определение, на которое отваживаются специалисты, звучит примерно так: кельты — группа племен, общин, языки которых родственны между собой. Не всегда ясны также различительные признаки с германцами. Белгов иногда считают кельтами, иногда кельто-германцами, треверов относят то к кельтам, то к германцам и т. п. [11]

Что касается взаимоотношений между римлянами и многочисленными галльскими племенами, то они в разное время были разными. Так, аллоброги, жившие в пограничной области между Провинцией и свободной Галлией, восставали против римского господства (61г.), но были вновь покорены. Эдуи придерживались римской ориентации и считались союзниками Рима. Секваны и арверны имели прочные связи с зарейнскими германскими племенами. Так как они враждовали

 

с эдуями, то по просьбе секванов вождь германского племени свевов Ариовист перешел со значительными силами через Рейн и после длительной и упорной борьбы разбил эдуев. За это секваны были вынуждены уступить Ариовисту часть своей территории (в современном Эльзасе). Римский сенат выступил посредником в пользу эдуев. Ариовист прекратил враждебные действия и во время консульства Цезаря был провозглашен союзником и другом римского народа.

Хотя уже из сказанного ясно, что в Галлии не существовало политического единства, но вместе с тем она была- достаточно развитой в экономическом отношении, богатой и густонаселенной страной. Однако различия в положении отдельных племен были довольно существенными. Некоторые из них находились чуть ли не на стадии родового быта, другие же довольно далеко продвинулись по пути формирования государственных отношений.

Цезарь в общем очерке о Галлии и ее «нравах» прежде всего подчеркивает наличие большого количества различных группировок, которые он даже именует «партиями» (factiones). Речь идет, видимо, о каких-то группах, об окружении, возникающем в качестве «свиты» того или иного представителя племенной знати, «свиты», состоящей из большого числа клиентов (амбакты), рабов и вообще зависимых в той или иной степени людей. Но иногда под «партиями» следует понимать крупные племенные группировки, поскольку Цезарь утверждает, что к моменту его прибытия в Галлию во главе одной из «партий» (factio) стояли эдуи, во главе другой — секваны. Таким образом, понятие этих «партий» не очень определенно и достаточно растяжимо [12].

Цезарь вообще считает, что в Галлии существовало всего два привилегированных слоя, или «класса», населения, тогда как основная масса, по терминологии Цезаря — плебс, находилась фактически на положении рабов. К привилегированным слоям относились «всадники» и друиды. Под «всадниками», очевидно, следует иметь в виду племенную знать, из среды которой каждое племя избирало своих вождей (principes). Эти вожди, или принцепсы, и владели, как правило, массой зависимых от них людей — клиентов и рабов. Некоторые исследователи полагают, что клиентские от

 

ношения в Галлии отличались от римских: здесь речь должна идти не о двусторонних обязательствах, но лишь об обязательствах преданности и верности со стороны клиентов [13].

Наряду с племенной знатью большим влиянием в Галлии пользовались жрецы-друиды, представлявшие собой особую и замкнутую корпорацию. Они были толкователями права, предсказателями будущего и считались хранителями вековой мудрости, а также религиозных обычаев кельтов. Родиной друидизма Цезарь считает Британию; отсюда их учение было перенесено в Галлию [14]. Друиды ко времени Цезаря еще сохраняли свой моральный авторитет и реальную власть, но в целом значение их в общественной жизни явно падало, тогда как значение военной аристократии, наоборот, возрастало.

Политические учреждения галльских племен, как правило, были весьма архаичными. То, что Цезарь называет «сенатом», было на самом деле лишь советом старейшин, местные «цари» (например, Амбиорикс) были племенными вождями, а должность вергобретов у эдуев, созданная по образцу должности римских консулов, не имела фактически первостепенного значения. Но различные закулисные интриги и борьба при выборах (например, военных вождей) были не менее острыми, чем в Риме. Для галльского общества характерна внутренняя раздробленность и взаимная вражда: борьба клана против клана, племени против племени, эдуев против арвернов, белгов против центральных галльских племен и т. п. — словом, bellum omnium contra omnes! [15]

Но если подобные междоусобицы предопределяли политическую да и военную слабость Галлии, то в смысле своего экономического развития или даже более широко — в смысле развития материальной культуры Галлия едва ли заметно уступала Риму. Во всяком случае сопоставлять, как это делалось когда-то, «цивилизацию» (Рим) и «варварство» (Галлия) абсолютно неправомерно.

Общую численность населения Галлии определяют в 15 — 20 миллионов человек, что свидетельствует о плотности населения, близкой к италийской [16]. Об этом же говорит большое количество городов, селений,

 

а также развитие средств сообщения (дорог и морских путей).

Сельское хозяйство Галлии находилось на столь высоком уровне, что в некотором смысле превосходило италийское. Широко известно, что Италия сама не могла обеспечить Рим хлебом. С другой стороны, мы знаем, что Цезарь во время своих галльских походов целиком рассчитывал на местные продовольственные ресурсы [17]. Было развито как земледелие, так и скотоводство. Галлы знали плуг (колесный и бесколесный), косу, жнейку.

Ремесленное производство в Галлии также достигло высокого уровня развития. Цезарь упоминает о галльских железных копях, о строительной технике галлов при сооружении крепостных стен [18]. Славились мастера по обработке дерева (строительство крупных и мелких судов, различного рода повозок, бочарное дело и т. п.). Галлы достигли высокого искусства в обработке металлов — от воинского снаряжения и оружия до тончайших ювелирных изделий. Славилась закалка галльских мечей, не менее высоко стояла техника обработки кожи, текстиля, стекла.

Существуют достаточные основания говорить о развитии внутренней, транзитной и даже внешней торговли: связи с Массилией, Карфагеном, этрусками, Римом. Известно, что в Галлии ко времени Цезаря было достаточно широко распространено денежное обращение, хотя единой монетной системы, конечно, еще не существовало.

Такова общая картина. Если подвести краткий итог развития галльского общества к середине I в. до н. э., то можно без преувеличения утверждать: галльская материальная культура не только не уступала римской, но кое в чем и превосходила ее. Если она и может быть названа «варварской», то вовсе не как отсталая, но как чуждая греческой и римской [19].

Перейдем, однако, от общих наблюдений к конкретным событиям. Когда Цезарь в 58 г. прибыл в Провинцию, положение в собственно Галлии было довольно сложным и даже тревожным. Первоочередной проблемой, которую предстояло незамедлительно решить, был вопрос о передвижении гельветов. Это было многочисленное племя, населявшее западную часть современной Швейцарии. Причины, побудившие гельветов к пе-

 

реселению, не совсем ясны, но во всяком случае в 58 г., предав огню собственные города и села, уничтожив все хлебные запасы, кроме того, что они брали с собой в дорогу, гельветы пришли в движение, намереваясь продвинуться к устью Гарумны.

Имелось, собственно говоря, два пути для такого перехода. Один из них, узкий и трудный, вел через область секванов, между Юрой и рекой Родан; второй путь, несравненно более удобный, пролегал через Провинцию. Гельветы, естественно, вознамерились использовать именно этот второй путь, что и заставило Цезаря срочным маршем направиться в Дальнюю Галлию, к городу Генаве (Женеве). Этот город был расположен в ближайшем соседстве с гельветами; из города вел в их страну мост. Этот мост Цезарь приказал немедленно разрушить, и, еще двигаясь по направлению к Генаве, он распорядился срочно провести по всей Провинции дополнительный набор войск.

Узнав о прибытии Цезаря, гельветы направили к нему посольство, прося разрешения пройти через Провинцию и обязуясь не наносить ей никакого ущерба. Речь шла о передвижении более чем 300-тысячной массы (включая, конечно, женщин и детей), в составе которой находилось более 90 тысяч человек, способных носить оружие. Даже если считать эти цифры завышенными более чем вдвое, то и в таком случае речь шла об огромных «ордах варваров» [20]. А в Риме еще было достаточно свежо воспоминание о нашествии кимвров и тевтонов.

Цезарь открыл галльскую кампанию отнюдь не военной, но чисто дипломатической — и весьма для него характерной — акцией. В ответ на обращение послов он не заявил решительного протеста или отказа, но, желая выиграть время до прихода набранных войск, предложил послам явиться к нему снова к апрельским идам (т. е. к 13 апреля). Сам же он за это время организовал возведение вала (со рвом) на протяжении девятнадцати миль — от Леманнского озера до хребта Юры [21].

Когда послы гельветов явились к Цезарю вторично, он ответил им решительным отказом. Обманутые в своих ожиданиях гельветы пытались прорвать укрепленную линию, но все их усилия оказались безрезультатными. Оставалась единственная возможность —

 

двигаться через область секванов. Движение в этом направлении, строго говоря, не затрагивало ни реальных, ни престижных интересов римлян и не давало им права вмешиваться во внутренние дела галлов. Однако Цезарь, мотивируя свои действия тем, что гельветы слишком воинственны и слишком враждебны, а потому представляют серьезную угрозу Провинции, счел необходимым открыто выступить против них. Возникала также соблазнительная возможность свести и кое-какие старые счеты: ведь в 107 г. гельветы однажды победили римскую армию, провели ее под ярмом, а консула Кассия убили.

Оставив своего легата Тита Лабиена охранять построенные им укрепления, Цезарь отправился в Цизальпинскую Галлию, где он вывел из зимнего лагеря (в окрестностях Аквилеи) три легиона, организовал набор еще двух и с этими пятью легионами двинулся через Альпы в Галлию Дальнюю. Тем временем гельветы уже достигли области эдуев и начали опустошать их поля. Эдуи немедленно отправили послов к Цезарю с просьбой о помощи и защите; вскоре к ним присоединились их соседи с юга амбарры, а затем и аллоброги.

Через земли эдуев и секванов протекает река Арар (ныне Сона). Когда разведка донесла Цезарю, что гельветы организовали переправу через эту реку и им удалось перевести на другой берег примерно три четверти своих сил. Цезарь, действуя чрезвычайно быстро и решительно, настиг тремя легионами ту часть гельветов, которая еще не успела переправиться, и благодаря неожиданности нападения нанес им сокрушительное поражение. Это были как раз гельветы так называемого Тигурикского пага, т. е. те самые, что в свое время примкнули к кимврам и тевтонам и выиграли у римлян сражение, в котором погибли и консул Кассий и его легат Пизон [22].

После этого Цезарь, перейдя через Арар, двинулся вслед за гельветами на расстоянии около 5 — 6 миль. Это преследование длилось две недели. Войско Цезаря начало испытывать недостаток продовольствия: хлеб на полях еще не созрел, а поставки зерна, обещанные эдуями, откладывались со дня на день. Усмотрев в этом злой умысел и даже измену. Цезарь собрал вождей эдуев, находившихся в его лагере, и изложил им свои

 

претензии в самой резкой форме. Вскоре стало ясно, что во всем этом замешан один из влиятельных эдуев, а именно Думнориг, который преследовал честолюбивые замыслы, а по отношению к римлянам вел двойную игру.

В походной обстановке поведение Думнорига заслуживало самой суровой кары. Однако, учитывая не вызывающую сомнений преданность брата Думнорига — Дивитиака и не желая обострять отношения с остальными галльскими вождями. Цезарь решил проявить определенную снисходительность, милосердие и ограничился лишь тем, что приставил к Думноригу стражу.

Поскольку вопрос о снабжении хлебом так и не был решен, а Цезарь в этот момент находился сравнительно недалеко от большого и богатого продовольствием города эдуев Бибракте, то он, отказавшись на какой-то срок от преследования гельветов, свернул в сторону города. Узнав об этом, гельветы изменили свою тактику, свои прежние планы и решили первыми напасть на римлян.

Цезарь в свою очередь рискнул принять вызов. Он расположил войска на одном из холмов и перед началом боя приказал увести своего коня, а также коней других командиров, дабы уничтожить самую мысль о возможности спасать жизнь бегством. Сражение было ожесточенным и упорным, оно вполне профессионально описано Цезарем [23]. Римляне одержали важную победу, сопротивление гельветов было сломлено. Уцелевшие разрозненные отряды гельветов устремились в область лингонов, идя туда днем и ночью. Когда же стало известно, что Цезарь со своим войском выступил вслед, гельветы направили к нему послов, изъявив полную покорность.

Цезарь потребовал прежде всего заложников и выдачи оружия. Затем гельветам было приказано вернуться в свои земли, восстановить сожженные ими города и села. Аллоброгам же Цезарь предложил выделить гельветам на первое время какой-то запас продовольствия, поскольку гельветы, как уже было сказано, уничтожили весь урожай.

Победа над гельветами произвела в Галлии большое впечатление. В ставку Цезаря прибыли с поздравлениями вожди почти всех общин. В своих приветст-

 

виях они не только прославляли успехи римлян, но и подчеркивали значение победы и ликвидацию угрозы для самой Галлии. Как показали события ближайших дней, галльские вожди имели далеко идущие замыслы. Они обратились к Цезарю с просьбой разрешить им провести собрание всех представителей Галлии для того, чтобы выработать согласованное решение по некоторым весьма важным для них вопросам.

Это собрание проходило якобы в глубокой тайне, но после его окончания к Цезарю снова явились наиболее влиятельные вожди общин, бросившись, по его словам, перед ним на колени. От имени всех слово взял Дивитиак. В своей речи он обрисовал следующую сложную ситуацию. После того как Ариовист, призванный на помощь арвернами и секванами, нанес ряд чувствительных поражений эдуям, а сам утвердился на землях секванов, на территорию Галлии во всевозрастающих количествах стали переселяться зарейнские германцы, и сейчас их в Галлии уже около 120 тысяч человек. Ариовист же требует для зарейнских переселенцев все новых и новых территорий, и нет сомнения, что через несколько лет все галлы будут изгнаны из своей страны, а все германцы перейдут через Рейн. Поэтому если Цезарь своим личным авторитетом, своим войском и, наконец, самим именем римского народа не окажет галлам помощь, то они скоро могут оказаться на положении гельветов и будут вынуждены искать себе где-то новых земель, нового пристанища [24].

Таково было выступление Дивитиака (разумеется, в интерпретации Цезаря). На нем стоило остановиться подробнее, поскольку устами Дивитиака дается по существу мотивировка и обоснование необходимости начать военные действия против Ариовиста, который меньше всего, по-видимому, был расположен портить отношения с римлянами, да и едва ли помышлял в то время о господстве над всей Галлией. Цезарь изображает собрание, или съезд, галльских представителей, состоявшимся по инициативе самих галльских вождей, и, хотя мы не имеем на то прямых указаний, нельзя все же исключать и другую возможность, а именно тот факт, что как съезд, так и обращение галльских вождей к Цезарю были инспирированы им самим. Цезарь, безусловно, был заинтересован в том, чтобы его выступление против Ариовиста рассматривалось как от-

 

клик на просьбу самих галлов, как дело, в котором его поддерживает вся Галлия.

Об инициативе Цезаря свидетельствуют и кое-какие косвенные данные. Во-первых, сам Цезарь, описывая обращение к нему галльских вождей, допускает явные преувеличения. Если верить этому описанию, то галльские принцепсы все время падали перед ним на колени, взывали к нему то «со слезами», то «с громким плачем» [25], и, хотя такие приемы были в обычае у римских ораторов, в данной ситуации они не вызывают полного доверия. Кроме того, известно весьма недвусмысленное высказывание Светония, из которого явствует, что Цезарь в Галлии «не упускал ни одного случая для войны, даже для несправедливой или опасной, и первым нападал как на союзные племена, так и на враждебные и дикие» [26]. И хотя Светоний, приводя далее конкретный пример подобных действий Цезаря, имеет в виду более поздние события, ничто не противоречит тому, чтобы и в выступлении против Ариовиста видеть вполне аналогичное явление. Это была тщательно подготовленная дипломатическая акция.

После съезда галльских вождей Цезарь начинает переговоры с Ариовистом. Он предлагает ему встречу в каком-либо месте, на равном удалении от расположения сил обоих полководцев. Ариовист отвечает отказом. Тогда новое посольство передает Ариовисту нечто вроде ультиматума, в котором излагаются следующие требования: не производить более никаких массовых переселений через Рейн на территорию Галлии, возвратить эдуям их заложников (в том числе и находящихся в руках секванов), не угрожать войной ни самим эдуям, ни кому-либо из их союзников. Направляя эти требования Ариовисту, Цезарь, конечно, прекрасно понимал, что тот не может их принять, но в этом также заключался определенный расчет. Отказ Ариовиста превращал его в нарушителя дружбы с римским народом, в опасного врага, война с которым и необходима, и справедлива [27].

Одновременно с отрицательным ответом Ариовиста к Цезарю начали поступать сведения иного характера. Послы эдуев жаловались на то, что недавно переведенные через Рейн германские поселенцы опустошают их земли, а послы от треверов сообщили еще более тревожные новости: большие массы германцев (свевы)

 

готовятся к переходу в Галлию. С чисто военной точки зрения было бы непростительной ошибкой дать возможность Ариовисту объединиться с этими новыми полчищами.

Поэтому Цезарь, не теряя времени, ускоренным маршем двинулся против Ариовиста. По дороге он занял важный и хорошо укрепленный пункт — главный город секванов Весонтион (Безансон). Здесь Цезарь провел несколько дней, дабы урегулировать вопросы снабжения армии, о чем он всегда крайне заботился.

Во время этой вынужденной задержки вследствие более близкого общения солдат и офицеров с местным населением в армии начали распространяться панические слухи о германцах, об их физической силе, неустрашимости, огромном военном опыте. Этим паническим слухам и настроениям поддались прежде всего молодые командиры, отправившиеся на войну, как уверял сам Цезарь, «только ради дружбы с ним» [28], но затем такие настроения стали распространяться более широко: возникла даже угроза, что войско может не подчиниться приказам полководца.

Тогда Цезарь созвал военный совет, на который пригласил даже центурионов. На этом совете он выступил с речью и сумел добиться решительного перелома в настроении. Заключительную часть речи, где он затронул вопрос о возможном отказе войска выступить, Плутарх передает так: «Я же, — сказал он, — пойду на варваров хоть с одним только десятым легионом, ибо те, с кем мне предстоит сражаться, не сильнее кимвров, а сам я не считаю себя полководцем слабее Мария» [29]. 10-й легион был любимым легионом Цезаря, он всегда давал ему особые льготы и вследствие всем известной храбрости солдат особо на него полагался.

Результат выступления Цезаря на военном совете был таков, что прежде всего 10-й легион через своих военных трибунов выразил ему благодарность и заверил в своей готовности к бою. Затем и остальные легионы постарались оправдаться перед Цезарем, заявив о том, что они не испытывают ни колебаний, ни страха. В ту же ночь войско выступило, и на седьмой день марша разведка донесла, что Ариовист находится всего в двадцати четырех милях.

На сей раз вождь свевов, мотивируя тем, что Цезарь сам пришел к нему, изъявил желание вступить в пере-

 

говоры. Встреча состоялась, но ничего не дала: и Цезарь и Ариовист остались на прежних позициях. Более того, в конце переговоров Ариовист заявил, что он некоторыми специальными посланцами из Рима поставлен в известность, что его, Ариовиста, победа над Цезарем для многих знатных и влиятельных римлян крайне желательна. Переговоры были прерваны неожиданным образом: конный отряд, сопровождавший Ариовиста, сделал попытку напасть на всадников Цезаря.

На следующий день от Ариовиста поступило предложение продолжить переговоры. Однако Цезарь почел за благо воздержаться от новой встречи и направил в лагерь Ариовиста двух своих представителей. Неясно, что замышлял и что предпринял бы Ариовист против Цезаря лично, но направленные им посредники были арестованы и даже закованы в цепи. После этого Ариовист провел свои войска мимо лагеря Цезаря и остановился в двух милях за его расположением, желая отрезать противника от его тыла и баз снабжения. Решающее сражение становилось неизбежным.

Переговоры Цезаря с Ариовистом и последовавшая за ними битва происходили на территории современного Эльзаса (сентябрь 58 г.). Однако битва между римлянами и германцами состоялась не сразу после окончания переговоров — ей предшествовало почти недельное маневрирование. Несмотря на более или менее крупные стычки, Ариовист явно уклонялся от решительного сражения. Цезарю удалось через пленных выяснить, что по существующему у германцев обычаю жены-предсказательницы на основании своих гаданий и примет не рекомендуют начинать сражение до новолуния. Тогда Цезарь решил напасть первым.

Сражение оказалось крайне упорным и кровопролитным. В ходе боя левый фланг неприятеля — именно против него Цезарь направил главный удар — был разбит и обращен в бегство, но правый фланг благодаря явному численному превосходству сильно потеснил римлян, что угрожало изменить результат сражения в целом. Героем дня оказался начальник конницы молодой Публий Красс, сын триумвира, который двинул на помощь теснимому флангу резервные части.

Сражение было в конечном счете блестяще выиграно, Все вражеское войско обратилось в бегство,

 

причем римляне гнали германцев до Рейна, который протекал примерно в пяти милях от поля битвы. Только очень немногие, в их числе сам Ариовист, сумели переправиться на другой берег реки; подавляющее большинство беглецов было настигнуто римской конницей и перебито. С Ариовистом находились две его жены и две дочери. Обе жены во время бегства погибли, одна из дочерей тоже была убита, другая — захвачена в плен.

Когда известие о разгроме Ариовиста проникло за Рейн, то орды свевов, намеревавшиеся переправиться в Галлию, стали спешно возвращаться на свою территорию. По дороге они подверглись нападению другого германского племени — убиев и понесли большие потери. Кстати сказать, убии в самом недалеком будущем вступили в дружественные отношения с Цезарем, заключив с ним даже соответствующий договор [30].

Таким образом, за одну летнюю кампанию 58 г. Цезарь успешно окончил две войны — против гельветов и против Ариовиста. Поэтому даже раньше, чем того требовало время года, он отвел свои войска на зимние квартиры в области секванов. Комендантом зимнего лагеря был назначен Лабиен, а сам Цезарь отправился в Ближнюю Галлию для судопроизводства, что входило в круг его обязанностей как проконсула.

Несомненно, Цезарь направлялся сюда не только и даже не столько ради судопроизводства, сколько ради других, более важных для него дел. Ему нельзя было отрываться от политической борьбы, кипевшей в Риме, если только он хотел сохранить какое-то влияние и какую-то популярность, если только он не собирался «выключаться из игры».

Конечно, таких намерений у Цезаря даже не могло и быть. Наоборот, он стремился принять в этой игре самое активное и по возможности непосредственное участие. Но в таком случае следовало хоть раз в году бывать поближе к Риму. Цезарь не упускает подобной возможности, и уже зиму 58/57 г. он проводит в этом смысле отнюдь не безрезультатно. Плутарх, которому делать обобщающие выводы было куда легче, чем современникам событий, сообщает следующее: «Сюда к Цезарю приезжали многие из Рима. и он имел возможность увеличить свое влияние, исполняя просьбы каждого, так что все уходили от него, либо получив то, что желали, либо надеясь это получить. Таким об-

 

разом он действовал и в течение всей войны: то побеждал врагов оружием сограждан, то овладевал самими гражданами при помощи денег, захваченных у неприятеля». И далее Плутарх, видимо не без сожаления, меланхолично добавляет: «А Помпей ничего этого не замечал» [31].

Известно, например, что среди тех, кто приезжал к Цезарю из Рима, был некто Публий Сестий, только что избранный народным трибуном. Он приезжал заручиться согласием Цезаря на возвращение из изгнания Цицерона, поскольку этот вопрос все время возбуждался самим Цицероном и его многочисленными приверженцами и поскольку позиции Клодия вследствие его ссоры с Помпеем были весьма ослаблены. Цезарь, видимо, отнесся к предложению довольно сдержанно, что — наряду с другими причинами — отдалило на несколько месяцев срок возвращения Цицерона.

Но помимо чисто римских дел и интересов не позволяла забывать о себе и Галлия. До Цезаря все чаще и чаще доходили слухи, подтверждаемые письменными донесениями Лабиена, что белги, занимавшие примерно треть галльской территории (север Галлии, т. е. территорию Франции севернее Марны и Сены, Бельгии и Нидерландов), готовятся к отражению римлян, заключают между собой тайные союзы и обмениваются заложниками.

Встревоженный этими известиями, Цезарь набрал в Ближней Галлии еще два легиона (в добавление к тем шести, которые находились на зимних квартирах). Теперь под его командованием оказалось вдвое большее число легионов, чем ему было разрешено сенатом. С этим войском он двинулся против белгов, снова стремясь захватить инициативу и упредить противника. Совершив пятнадцатидневный переход. Цезарь оказался поблизости от земель, принадлежавших белгам (в современной Шампани).

Первым племенем, с которым здесь столкнулись войска римлян, были ремы — ближайшие соседи белгов. Они через своих представителей изъявили полную покорность Цезарю, обещали предоставить ему заложников, а также снабдить его хлебом и другими припасами. Все обещанное ремы действительно выполнили быстро и добросовестно.

 

Вскоре после этого Цезарь перевел свои войска через реку Аксону и разбил лагерь с таким расчетом, чтобы река прикрывала его тылы. По просьбе ремов он частью своих сил помог освобождению одного города, осажденного белгами. Тогда белги, опустошив окрестные поля, предав огню села и усадьбы, всей массой двинулись против Цезаря и расположились лагерем менее чем в двух милях от него.

Сначала Цезарь, учитывая численное превосходство неприятеля, избегал решительного сражения. Но в ходе почти ежедневных стычек он убедился, что его солдаты ничуть не уступают противнику. Тогда Цезарь, дополнительно укрепив свое расположение и оставив в самом лагере два недавно набранных легиона в качестве резерва, остальные шесть легионов вывел и построил перед лагерем. Враги тоже приняли боевой порядок.

Однако фронтального сражения так и не произошло. Между расположением войск находилось болото. Ни римляне, ни белги не хотели первыми начать переправу. Завязалось лишь конное сражение. Тем временем белги сделали попытку перейти вброд Аксону и таким образом зайти римлянам в тыл и отрезать их от области ремов и от подвоза продовольствия. Но эта попытка была отражена Цезарем с большими потерями для противника. Переправа белгам не удалась, а те, кто все же успел перейти реку, были окружены и истреблены конницей.

После этого объединенное ополчение белгов фактически распалось. Они решили отступить, и вскоре их отступление перешло в беспорядочное бегство. Римляне воспользовались этим и, нападая на арьергард противника, нанесли отступавшим ряд весьма чувствительных ударов. По мере того как Цезарь, продвигаясь с войском, вступал на территорию того или иного племени белгов, они теперь, фактически без всякого сопротивления, изъявляли покорность, выдавая оружие и заложников. Так было с общинами суессионов, белловаков, амбианов. За белловаков вступились их старые союзники эдуи: снова перед Цезарем появился Дивитиак, взывая к его милосердию и кротости, но тем не менее белловакам все же пришлось выдать и заложников (600 человек), и оружие [32].

 

Затем, направившись к северо-востоку, Цезарь вступил в область нервиев (современный Камбрэ). Это племя отличалось необыкновенной храбростью. Не устанавливая никаких сношений с римлянами, нервии, объединившись с некоторыми соседними общинами, заняли позиции за рекой Сабис (Самбра), где и ожидали появления Цезаря. Именно здесь разыгрался наиболее трагический эпизод кампании (лето 57 г.).

Ход сражения римлян с нервиями описан Цезарем достаточно подробно, но не всегда достаточно ясно. Бесспорно лишь одно: стремительное нападение нервиев оказалось совершенно неожиданным. Они атаковали римлян в тот момент, когда те еще были заняты разбивкой и укреплением лагеря. Положение сразу же стало критическим. Общее командование отсутствовало, холмы и перелески затрудняли видимость, легионы фактически бились с врагом поодиночке, спасала лишь опытность самих солдат. Цезарь был вынужден лично принять самое активное участие в сражении; он появлялся во всех наиболее угрожаемых местах, ободряя солдат и командиров. Был даже такой момент, когда, выхватив щит у одного из воинов, он бросился в передние ряды и, обращаясь к каждому центуриону по имени, приказал переходить в атаку.

Был и такой эпизод боя, когда посланный Цезарю на помощь конный отряд от племени треверов, подойдя к римскому лагерю и увидев царившую там сумятицу и панику, поскольку нервиям удалось ворваться в лагерь, решил, что все потеряно, повернул обратно, а возвратившись домой, сообщил о сокрушительном поражении римлян, о захвате их лагеря и даже обоза.

Каким образом и в какой момент произошел перелом в ходе сражения, из описания Цезаря не совсем понятно. Сам он склонен приписать это своим умелым распоряжениям: соединению легионов, маневрированию, взаимопомощи. На самом же деле исход боя был, видимо, решен знаменитым 10-м легионом, который был направлен в лагерь Титом Лабиеном в самый опасный и напряженный момент. Но как бы то ни было, перелом действительно произошел, и сражение в конечном счете было выиграно римлянами. Но уже и в безнадежном положении нервии продолжали отчаянно сопротивляться, а потому понесли огромные потери. Из 60 тысяч мужчин, способных носить оружие,

 

осталось в живых якобы лишь около 500 человек, а из 600 «сенаторов» (так их называет Цезарь) — только трое. Что касается стариков, женщин и детей, укрытых в лесах и болотистой местности, то Цезарь, поскольку они сдались на милость победителя, объявил им полное прощение и приказал соседним племенам не чинить им никакого насилия и никаких несправедливостей [33].

Большой отряд адуатуков, спешивший на помощь нервиям, узнав об исходе сражения, повернул с полпути домой. Адуатуки считались весьма воинственным племенем — они происходили якобы от кимвров и тевтонов. Не сомневаясь в том, что в их землю вскоре вступят войска Цезаря, они покинули свои селения и со всем достоянием собрались в одном из городов, укрепленном самой природой, — они считали его абсолютно неприступным для врага.

Однако, когда Цезарь начал осаду, в особенности когда к стенам города стала приближаться сооруженная римлянами грандиозная башня, адуатуки запросили мира и воззвали к милосердию и кротости полководца, о которых они были уже столь наслышаны. Но на сей раз Цезарю пришлось проявить совсем другие свойства своего характера. Адуатукам было поставлено обычное условие — выдача оружия. Они его выполнили лишь для виду — значительная часть оружия была утаена. Цезарь вывел солдат на ночь из занятого города, и этой же ночью адуатуки сделали отчаянную вылазку, напав на римский лагерь. Конечно, нападение окончилось полной неудачей: большая часть атакующих была истреблена, остальные отброшены в город. На следующий день ворота города были взломаны, адуатуки уже не могли оказать никакого сопротивления, и Цезарь приказал всю военную добычу и всех жителей продать с аукциона. Всего было продано 53 тысячи человек.

Примерно в то же самое время Публий Красс, направленный с одним легионом против приморских общин (венеты, эсубии, редоны и т. п.), известил Цезаря о том, что все эти племена и общины признали владычество римского народа. Таким образом, казалось — а Цезарь был в этом, видимо, вполне уверен, — что вся Галлия в результате кампаний 58 и 57 гг. замирена, и донесение, отправленное Цезарем в Рим,

 

было составлено именно в таком духе. Сенат, который менее всего может быть заподозрен в благожелательном отношении к Цезарю, во всяком случае в своем большинстве, все же оказался вынужденным принять решение о празднестве и 15-дневном благодарственном молебствии — честь, которая, по словам самого виновника торжества, «до сих пор еще никому не выпадала на долю» [34].

Однако столь пышно декларированное замирение Галлии, как показало ближайшее будущее, нельзя было считать надежным непрочным. Осенью 57 г. Цезарь уезжает в Иллирик, определенный ему сенатом в качестве провинции наряду с Галлией. Здесь он провел даже часть зимы 56 г., но затем известия, начавшие поступать от его легатов, настоятельно потребовали его возвращения и его личного участия в событиях.

Дело заключалось в том, что в отдельных районах «замиренной» Галлии фактически вновь вспыхнули военные действия. Одному из легатов, Сервию Гальбе, было поручено обеспечить безопасность торговых дорог через Альпы. Живущие здесь племена изъявили римлянам полную покорность. Но когда Гальба, в распоряжении которого был лишь один легион, обосновался на зимние квартиры, альпийские племена, располагая превосходящими силами, напали на римский лагерь. И хотя это нападение было отбито, Гальбе тем не менее пришлось увести своих солдат в Провинцию.

Еще более сложным оказалось положение в приморских областях (в Бретани). Здесь возник союз племен во главе с венетами. Располагая сильным флотом, союзники выступили против римлян. Сюда и направился со своими легионами Цезарь. Однако действия сухопутной армии не могли в данном случае привести к решающей победе. Она была достигнута лишь после того, как построенный по распоряжению Цезаря флот выиграл сражение на море (вблизи устья Луары). С восставшими снова было поступлено без пощады и без пресловутого милосердия: «сенат» в полном составе казнен, а «все остальные» проданы с аукциона [35].

Из всех легатов Цезаря в кампании 56 г., пожалуй, наиболее отличился молодой Красс. Он покорил многочисленные аквитанские племена от Гаронны до Пиренеев. Аквитания же по своей площади и населению

 

составляла примерно треть всей Галлии. В генеральном сражении, которое дал Красс, со стороны противника принимало участие до 60 тысяч человек; после победы римлян из них уцелела едва одна четверть.

Кампания 56 г. завершилась походом самого Цезаря против племен моринов и менапиев (живших по Шельде и нижнему Рейну). Однако они всячески избегали встречи с римлянами в открытом бою, скрываясь от них в лесах и непроходимых болотах. Цезарь ограничился опустошением вражеских сел и полей, и так как уже наступала зима, началась непогода, проливные дожди, то он вынужден был увести своих солдат на зимние квартиры.

Итак, покорение Галлии было практически завершено. Военная добыча — драгоценные металлы, скот, многие тысячи рабов — превзошла всякие ожидания. К Цезарю стекались теперь огромные богатства, и он, верный своему обыкновению, щедро наделял ими своих помощников, сотрудников и просто своих сторонников. Все это, конечно, увеличивало его популярность и его влияние в Риме.

Если подвести некоторые итоги трем первым годам проконсулата Цезаря, то, пожалуй, прежде всего следует иметь в виду именно эти изменения в его собственном положении, так сказать, более основательный и «солидный» характер его репутации. Теперь у же речь шла не просто о любимце римской толпы, не просто о щедром и ловком демагоге, но о полководце, окруженном ореолом блестящих побед, в руках которого к тому же сосредоточились богатства, сила, реальная власть.

Три года войны в Галлии, несомненно, показали и доказали особый характер взаимоотношений между полководцем и его войском. Цезарь, видимо, умел чутко улавливать настроение солдат, знал их нравы, психологию, знал, чем и как следует на нее воздействовать. Иногда это были речи, иногда поступки — в зависимости от обстоятельств. Но он в полном смысле слова владел своим войском, был его вождем не только по имени, но и по существу.

Когда перед встречей с Ариовистом в армии начали распространяться панические слухи о германцах, Цезарь, как уже упоминалось, выступил на военном совете с «гневной речью», которая произвела, по словам