ГЛАВА I
Если обратиться к политическим теориям и учениям античности, то сразу же бросается в глаза, что проблема полиса (ή πόλις, civitas) занимает в них центральное место. В принципе полис — единственно возможное и даже единственно мыслимое средоточие общественной жизни, прав, привилегий. Только тот, кто приобщен к полису — как правило, в силу своего рождения,— и есть полноправный его член, т. е. гражданин (ό πολίτης, ci-vis), и как таковой только и может принимать более или менее значительное участие в общественной, т. е. политической, жизни (ή πολιτεία).
По этим причинам политическое мышление греков — во всяком случае, в «классический» период (т. е. до эпохи эллинизма) — фактически не выходило за рамки полиса. Любое построение, любая теоретическая конструкция базировались на представлении о всяком общественном организме эллинского мира как полисе. Даже в своем наивысшем развитии (Платон, Аристотель) политическая мысль античности вращалась все в тех же пределах: «идеальное государство» Платона — не что иное, как полис, к тому же — и это отнюдь не случайно — спартанского образца.
Но что такое полис? В современной, в частности советской, историографии достаточно часто и много говорится о полисе, уделяется большое внимание проблеме его кризиса, говорится, хоть и реже, о путях его становления, о генезисе, но, как ни странно, на анализе самого понятия «полис» останавливаются в общем редко, бегло и даже как бы неохотно. Мы в данном случае имеем в виду не поиски какой-либо дефиниции, но именно анализ понятия,
попытку вскрыть его внутреннее содержание, его специфику.
Ныне существует и пользуется повсеместным распространением формулировка, определяющая полис как «город-государство» (the city-state, der Stadtstaat). Но она, на наш взгляд, мало приемлема. Во-первых, она создает обманчивое впечатление того, что одна-единственная «всеобъемлющая» дефиниция способна исчерпать суть вопроса. Затем, эта формулировка представляет собой позднейшее изобретение, продукт творчества ученых нового времени и вовсе не соответствует тому содержанию, которое вкладывали в понятие «полис» сами древние (в частности, они никогда не отождествляли понятия «полис» и «город»). И наконец, не совсем ясно (без дальнейших уточнений), в каком смысле употребляется в этом определении слово «государство».
Поэтому, вероятно, гораздо ближе к сути дела другое определение: полис — гражданская община. Но если только что говорилось, что едва ли можно удовлетвориться какой-то одной, якобы «исчерпывающей» дефиницией, то определение полиса как гражданской общины необходимо развернуть. Это тем более необходимо, что данное определение тоже отнюдь не пользуется единодушным признанием.
В советской историографии существуют различные точки зрения. Некоторые историки вполне определенно высказываются против признания полиса общиной. Другие утверждают, что к общинам следует относить лишь небольшие аграрные города. Определенная же часть историков, в том числе и автор этих строк, полагает, что античный город должен рассматриваться как община, но община особого типа, т. е., как уже сказано, община гражданская 1.
Но что следует понимать под термином «гражданская община»? Для ответа на этот вопрос придется, видимо, коснуться, хотя бы в самых общих чертах, проблемы генезиса полиса или, говоря иными словами, проблемы исторического, реального соотношения между «полисом» и «общиной».
Однако, прежде чем устанавливать подобное соотношение, следует иметь достаточно четкое представление об общине и ее модификациях. Но, конечно, и этот вопрос далеко не прост. Совершенно прав А. М. Хазанов, который считает, что термин «община» — «один из самых полисемантичных терминов, употребляемых в исторической науке». В подтверждение своих слов он приводит ряд определений различных типов общины как в советской, так и в зарубежной литературе2. В качестве примера остановимся на классификации, выделяющей два типа общин: соседско-родовую и соседско-большесемейную3. Эта классификация предусматривает пять типов общины: 1) раннеродовая; 2) родовая; 3) соседско-родовая; 4) соседско-большесемейная и 5) соседская.
Не вдаваясь в обсуждение данной классификации по существу, отметим лишь, что для наших целей не требуется столь детализированной схемы. Нас вполне удовлетворяет представление об основных типах общины, т. е. об общине родовой и территориальной. Причем, говоря о последней, мы имеем в виду две ее модификации: соседскую (или сельскую) и гражданскую (или городскую) 4. Гражданская (городская) община, очевидно, и есть полис 5.
Территориальная община закономерно сменяет родовую. Но существует ли стадиальная последовательность в рамках общины территориальной, т. е. сменяет ли, как правило, гражданская, городская община сельскую? Та
кой непреложной закономерности, конечно, не существует, но вместе с тем подобная стадиальная последовательность отнюдь не исключена и не «противопоказана». Нас как раз интересуют те случаи, когда она соблюдается.
Пути становления античного полиса многообразны. Очевидно, можно иметь в виду такие варианты, как колонизация, завоевание, синойкизм и т. п. Нам представляется, однако, что в случае наиболее естественного и «мирного» пути (т. е. синойкизма) речь должна идти, как правило, о слиянии, объединении именно сельских (соседских) общин. Подобная схема становления полиса, подобный путь синойкизма сельских общин был, кстати говоря, «открыт» еще Аристотелем, который не только теоретически, но и исходя из опыта многочисленных и разнообразных «политий», устанавливал следующие генетико-стадиальные степени общности: οικία, κώμη, πόλις6. В этой трехчленной схеме центральным посредствующим звеном, как нетрудно убедиться, оказывается κώμη, т. е. «деревня» (=сельская община).
Интересно, что в последнее время все больше крепнет убеждение (благодаря новым археологическим данным, новому тщательному анализу литературной традиции, исследованию лигурийской сельской общины и т. п.), что становление Рима как полиса явилось результатом синойкизма уже не родовых, но именно соседских сельских общин 7.
Однако мы не собираемся заниматься сложной и во многом еще не ясной проблемой генезиса полиса во всем ее объеме. Для наших целей сказанного достаточно, ибо нас интересует не столько процесс становления полиса, сколько социальная природа полиса уже «ставшего». На этом необходимо остановиться более подробно, причем, с нашей точки зрения, следует начать с определения природы полиса самими античными мыслителями и теоретиками.
Первоначально словом πόλις, вероятно, обозначалось всего лишь укрепленное место, цитадель (=oppidum). Например, акрополь в Афинах, по свидетельству Фукидида, довольно долгое время назывался полисом 8. Но если
иметь в виду понятие πόλις в теоретических воззрениях древних, то оно всегда выступает как несравненно более сложное. Тот же Фукидид (устами Никия) утверждает, что полис — это прежде всего люди, мужи (άνδρες), а вовсе «не стены города и не корабли» 9.
Даже это краткое высказывание дает возможность заключить, что — пусть в самой общей и в самой зачаточной форме — понятие полиса как некой гражданской общности (общины) было вовсе не чуждо политическому мышлению древних. Более того — возникновение подобной общности рассматривалось как первое, главное и необходимое условие существования полиса.
Но, конечно, это было не единственное условие. Полис — не только некая общность людей, но и сумма всех тех материальных и духовных ценностей, которые эту общность создают. Так, Платон отмечал, что возникновение полиса обусловлено необходимостью удовлетворять потребность в пропитании, жилище, одежде — потребность, которую человек не в состоянии удовлетворить единолично, но лишь в сообществе с другими людьми. Однако удовлетворением этой потребности отнюдь еще не исчерпываются цель и смысл общежития людей — полис призван воплотить в масштабах более обширных, чем это доступно отдельному человеку, идею справедливости (ή δικαιοσύνη). «Если мы рассмотрим, как зарождается полис,— говорит Платон,— то увидим там зачатки справедливости и несправедливости» 10.
Связь между учением о справедливости и проблемой «идеального государства» в знаменитом трактате Платона настолько тесна и неразрывна, что еще в древности возник продолжающийся чуть ли не до нашего времени спор о том, что же следует считать главной темой диалога: идею государства или идею справедливости 11. Но как бы то ни было, Платона, безусловно, гораздо больше интере
сует вопрос о том, каким же должен быть полис, чем выяснение того, что он есть на самом деле, т. е. каков полис в его реальном воплощении. Поэтому лишь Аристотель, уделявший, как известно, большое внимание анализу реально существовавших государственных форм, дает наиболее развернутое определение понятий: «полис» и «гражданство».
Для Аристотеля полис — прежде всего некая общность (ή κοινωνία). Общность всегда возникает ради блага, но та общность, которая включает в себя все другие общности, может быть названа высшей, следовательно, она возникла ради стремления к наивысшему благу. Это и есть полис, или общность политическая, гражданская (ή κοινωνία ή πολιτική)12.
Полис автаркичен, имеет вполне самодовлеющий характер; он возникает из потребностей жизни, но, возникнув, существует уже для достижения благой жизни (eυ ζήν) 13. Отсюда — утверждение о том, что государство — продукт естественного развития, и знаменитая формулировка: человек есть существо политическое (τό πολιτικόν ζωον). Попутно Аристотель высказывает замечательное соображение о главном отличии человека от других существ: лишь человек наделен даром слова (ό λόγος), т. е. не только способностью производить голосом определенные звуки, подавать определенные сигналы, но и способностью речи 14. Благодаря этому свойству человек — и только человек! — в состоянии воспринимать такие понятия, как добро и зло, справедливость и несправедливость. А на этих именно понятиях зиждутся и семья, и полис. Как целое всегда должно предшествовать части, так полис предшествует семье и каждому отдельному человеку (индивиду). Приведенное рассуждение о сущности полиса завершается мыслью о том, что справедливость — понятие, тесно связанное с самой природой полиса, поскольку право (ή δίκη), будучи критерием спра
ведливости, лежит в основе жизни гражданской общины и регулирует эту жизнь 15.
Переходя к определению смысла понятия «гражданин» (ό πολίτης), Аристотель снова подчеркивает, что полис — не что иное, как некое множество (совокупность) граждан (ή γάρ πόλις πολιτών τι πλήθος έστίς)16. Однако определить, что такое «гражданин», не столь просто. Например, тот, кто в демократических полисах может считаться гражданином, уже не будет им в полисах олигархических. Следует, кроме того, исключить из рассмотрения таких граждан, которые получили гражданские права по решению народного собрания ( ποιητοί, δημοποίη-τοι).
Не связано понятие «гражданин» и с местом проживания: метеки и рабы живут совместно с гражданами, но таковыми по этой причине не становятся. Наконец, говоря о понятии «гражданин», нельзя принимать в расчет юношей, еще не достигших совершеннолетия и потому не внесенных в списки граждан, равно как и старцев, перешагнувших предельный возраст 17.
Наилучшее и вместе с тем в наиболее общей форме сформулированное определение гражданина таково: гражданином считается тот, кто причастен к отправлению суда и магистратур. Но и это еще не вполне точное определение, поскольку судьи, и в особенности члены (участники) народного собрания (ό δικαστής καί έκκλησιαστής), если говорить строго, отнюдь не магистраты, во всяком случае, не имеют соответствующего наименования. Поэтому Аристотель вносит в формулировку некоторое уточнение: гражданами можно и следует считать тех, кто участвует в суде и народном собрании 18.
Всем сказанным, однако, для Аристотеля отнюдь не исчерпывается тщательный анализ понятия «гражданин». Это понятие ставится в зависимость от формы государственного устройства. Рассмотренное выше определение соответствует преимущественно демократическому строю; если же речь идет о других формах общественного устройства, в него должны быть внесены дополнительные уточ
нения и поправки 19. Заметим, кстати, что под «другими формами» Аристотель разумеет все же лишь формы полисного устройства: народное собрание — пусть созываемое нерегулярно и имеющее более ограниченную, чем в Афинах, компетенцию — тем не менее наличествует всюду. Теоретическое рассуждение о гражданстве снова завершается подчеркиванием самодовлеющего значения полиса20.
Но Аристотель не ограничивается и этими дефинициями, т. е. его не удовлетворяет только теоретическое определение смысла понятия «гражданин». Он специально отмечает, что на практике гражданином считается тот, у кого родители, т. е. отец и мать,— оба граждане. Как известно, эта практика была узаконена в Афинах (в 451 г. до н. э.) Периклом, в результате чего, видимо, большое число афинских жителей оказалось лишено гражданских нрав и как будто даже продано в рабство 21. Аристотель упоминает и о том, что иногда требования, касающиеся вопроса о «чистоте» гражданства, идут значительно дальше — вплоть до того, чтобы предки гражданина во втором, третьем и т. д. поколении тоже были гражданами. Но к подобным притязаниям он относится скорее скептически и отрицательно, указывая на многочисленные трудности, которые неизбежно возникают при попытках реализовать эти столь далеко идущие требования22.
Таково в основном понимание природы полиса у греческих мыслителей и теоретиков. Мы не должны, однако, ограничиваться мнением представителей греческого полиса «классической» эпохи и можем привлечь некоторые более поздние высказывания. Так, если иметь в виду политические учения Рима, то с наиболее развернутым определением гражданской общины (civitas = πόλις) мы сталкиваемся, несомненно, у Цицерона. Не касаясь сейчас его учения о государстве (именно так обычно, хотя и не совсем правильно, переводят термин «res publica» да и самое заглавие его трактата), остановимся лишь на том, как Цицерон определяет «civitas». Кстати сказать, в этом его определении снова подчеркивается не только общность людей, граждан, но и перечисляются те мате
риальные и духовные ценности, которые эту общность создают.
Много есть различных степеней общности, говорит Цицерон, например, людей объединяет общность языка и происхождения; но еще более тесной формой связи следует считать принадлежность к одной и той же гражданской общине (civitas). Ибо здесь очень многое оказывается совместным (общим) достоянием граждан: форум, святилища, портики, улицы, законы, права, суды, голосование, кроме того, обычаи и дружеские связи, а также всякие взаимные дела и расчеты 23. Все это создает такую связь между людьми, которая наиболее близка и дорога каждому, которая и превращает граждан в единый коллектив. «Ибо дороги родители, дороги дети, родственники и близкие друзья, но все привязанности всех людей вмещает в себя одно только отечество (patria), за которое какой добрый гражданин усомнится подвергнуться даже смерти, если она пойдет отечеству на пользу» 24.
В другом месте Цицерон подчеркивает, что государства и общины (res publicae civitatesque) основаны главным образом с той целью, чтобы каждый оставался владельцем и собственником того, что ему принадлежит. Если общежитие людей имело в свое время причиной природное влечение, то попытки найти защиту в городах объясняются надеждой на обеспеченность собственности25. К этой мысли Цицерон возвращается неоднократно 26. Более того, нарушение прав собственности Цицерон считает попранием прав человеческого общежития, условия которого предусматривают — о чем говорится со ссылкой на Платона — обязанности по отношению к отечеству, к друзьям, а также старание и труды для общего блага 27.
Попытаемся теперь выяснить характер соотношения между теми определениями полиса (=civitas), которые мы встречаем у Платона и Аристотеля с одной стороны и у Цицерона — с другой. Нам представляется возможным установить следующее:
а) в обоих случаях речь идет, несомненно, о гражданской общности (общине) ;
б) в обоих случаях в понятие полиса в принципе включается представление о материальных и духовных ценностях, которые эту общность создают;
в) в обоих случаях возникновение полиса обусловлено не только причиной, но и целью; цель эта для всех трех авторов едина, но каждый интерпретирует ее несколько по-своему: у Платона это — ή δικαιοσύνη, у Аристотеля —ευ ζην, у Цицерона же стремление к справедливости и «благой жизни» находит выражение в требовании охраны и гарантии собственности (ut communibus pro communibus utatur, privatis ut suis) ;
г) в обоих случаях полис — единственно возможная (и мыслимая!) форма социальной организации.
Все сказанное подводит нас к вопросу, имеющему принципиальное значение. Вопрос этот заключается в следующем: дают ли приведенные высказывания самих древних и отмеченные в них общие черты достаточное основание для утверждения об универсальном характере полиса в реальной действительности, в частности, о том, что понятие «полис» приложимо в равной мере как к эллинскому, так и к римскому обществу?
Известно, что в научной литературе уже довольно давно и вплоть до настоящего времени высказываются сомнения по поводу правомерности понятия «римский полис». Известны даже утверждения, подчеркивающие явную противоположность греческой и римской «государственности» (на уровне: эллинский полис — римская республика) 28. Так ли это? Вопрос, действительно, имеет для нас первостепенное значение.
Подобное противопоставление лишено, на наш взгляд, серьезных оснований — оно базируется на слишком «ограничительном» или слишком поверхностном понимании природы полиса. Отнюдь не отрицая специфических черт как греческой, так и римской «государственности», мы, тем не менее, считаем, что известные нам основные, принципиальные «структурообразующие» элементы полиса одни и те же, независимо от того, идет ли речь о Греции или Риме. Эти элементы определяют самую суть полиса, они как бы условия его существования.
К таким условиям (или «гарантиям») существования относится прежде всего специфическая материальная база полиса. Под этой базой мы подразумеваем земельную собственность в той ее противоречивой, двуединой форме, которая была впервые вскрыта и объяснена Марксом и которую мы, следуя за ним, определяем как античную форму собственности29. «У античных народов,— писал Маркс,— (римляне как самый классический пример, ибо у них это проявляется в самой чистой, самой выпуклой форме) имеет место форма собственности, заключающая в себе противоположность государственной земельной собственности и частной земельной собственности, так что последняя опосредствуется первой, или сама государственная земельная собственность существует в этой двоякой форме» 30.
Существуют различные попытки определить, какие формы и виды земельной собственности могут быть подведены под категорию государственной и какие под категорию частной собственности. Но суть противоречия, подчеркиваемого Марксом, заключается не в этом, а в том, что в античном обществе обязательной и безусловной предпосылкой права собственности на землю была принадлежность к гражданской общине (т. е. к полису, civitas). Только полноправный гражданин мог быть в принципе полноправным земельным собственником, и уже одно это обстоятельство передавало верховное право контроля и распоряжения землей самой гражданской общине. Таков противоречивый характер античной формы собственности и таково, говоря словами Маркса, «опосредование» частной земельной собственности собственностью государственной.
Отмеченное выше своеобразие земельной собственности наиболее ярко выступало, на наш взгляд, в Спарте, где как известно, господствующий и полноправный слой населения был в принципе полностью обеспечен неотчуждаемыми земельными наделами 31. Но и в других грече
ских полисах, в частности в Афинах, земля могла принадлежать лишь полноправным гражданам. Не менее хорошо известно, что метеки не имели права приобретать земельную собственность, и только за какие-то особые заслуги им могла быть дарована эта привилегия 32.
Аналогичное положение наблюдалось в Риме. Здесь правом так называемой квиритской собственности (dominium ex iure Quiritium) пользовались только римские граждане; что же касается перегринов, то они его, конечно, не имели. Земля могла быть собственностью лишь членов гражданского коллектива. Это находило свое выражение в римских условиях еще в существовании ager publicus, а также в том, что земли включались в городские территории. Известно, что даже во времена Империи значительная часть земель принадлежала городам и сдавалась гражданам в краткосрочную или долгосрочную аренду 33. Представление о городе (полисе) как о верховном собственнике земли было чрезвычайно живучим — отсюда естественно вытекал принцип неотчуждаемости земельных участков или наделов. И хотя эта неотчуждаемость все реже и реже сохранялась на практике (кстати, почти всегда, если речь идет об отношениях собственности, надо строго различать практику и сферу теоретико-юридическую), ни один из римских государственных деятелей и реформаторов, так или иначе касавшихся аграрной проблемы (от Гракхов до Цезаря), не рискнул открыто выступить против принципа неотчуждаемости 34.
Это — явление не случайное. Принцип неотчуждаемости как таковой был, несомненно, одним из краеугольных камней не только материальной, но и социальной основы полиса — обеспечение каждого гражданина определенным земельным наделом (начиная с полулегендарного надела в два югера, установленного якобы Ромулом!) было по существу обеспечением «прожиточного минимума», т. е. известной экономической независимости. Подобная «уста
ре нашего времени не раз утверждалось, что ее по тем или иным причинам нельзя считать полисом. Об этом подробнее см. Andreev J. V. Op. cit., S. 73—74.
новка», на наш взгляд, свидетельствует о том, что принцип неотчуждаемости — не только основной, но и, по всей видимости, один из древнейших элементов конституирования римской гражданской общины.
Следующей и не менее важной специфической чертой или «условием» существования полиса был самый институт гражданства. Этот институт — идейно-политическая, «духовная» основа полиса. Великое историческое значение понятий «гражданин», «гражданство» заключается в том, что они впервые в истории общества не только выдвинули, но и утвердили представление об определенных правах. Обладание правами и есть то, что делает гражданина гражданином и что отличает коллектив граждан от других, более ранних форм общежития.
Институт гражданства, его стабильность, его замкнутость охранялись, как правило, мерами законодательного характера. Всякий полис знал различные градации прав, население всякого полиса неукоснительно и без исключений состояло из полноправных, неполноправных и бесправных. Более того, в среде самих полноправных граждан тоже существовали внутренние градации.
Согласно исторической традиции, равенство прав как будто наиболее полно осуществлялось в общине спартиатов, которая именно поэтому и получила название «общины равных». Но, во-первых, это равенство касалось лишь привилегированной верхушки населения, во-вторых, сами греческие историки относили осуществление этого принципа равенства к временам полулегендарным. На самом же деле и внутри «общины равных» существовали определенные градации, о чем свидетельствует наличие категорий граждан с урезанными правами (гbпомейоны, неодамоды) 35.
Нам известно, что в Афинах полноправная часть населения ощутимо распадалась на две категории: граждане по рождению и граждане, ставшие таковыми в силу постановления народного собрания (δημοποίητοι) 36. Последние получали права за заслуги перед обществом. Процедура дарования прав была достаточно сложной. Народное собрание принимало сначала предварительное
решение и только на втором собрании тайным голосованием, при участии не менее шести тысяч граждан, вопрос решался окончательно. Но и против этого решения можно было применить жалобу на противозаконно (γραφή παρανόμον) 37.
Уже говорилось о законе Перикла, согласно которому афиняном считался лишь тот, у кого и отец, и мать были афинянами. Этот закон снова был подтвержден в IV в.38 А на рубеже IV—III вв. была введена специальная проверка (δοκιμασία) перед судом из 501 члена для всех тех, кому решением народного собрания даровались гражданские права 39.
Римское гражданство тоже знало внутренние градации. Здесь, как и в Афинах, существовали «родившиеся гражданами» (cives nati) и «сделанные гражданами» (cives facti). К последним должны быть отнесены как отдельные лица, так и целые общины, получившие права гражданства либо в силу постановления народного собрания, либо через посредство римских магистратов (в более позднее время — императоров). К cives facti следует также относить отпущенников (в том случае, если отпуск на волю был произведен в соответствии с установленными правилами) 40.
Следующей характерной и неотъемлемой чертой каждого полиса следует считать особые формы самоуправления коллектива, и прежде всего — народное собрание, составлявшее важнейший элемент полисной демократии. Без народного собрания — с той или иной широтой его компетенции, с той или иной степенью его влияния на жизнь данной общины — полисная организация вообщ^ немыслима. А это в свою очередь свидетельствует о том, что элементы демократии заложены в самой основе полисного устройства, хотя степень демократизации каждого конкретно взятого полиса, как подтверждают мно
гочисленные примеры, может быть совершенно различной.
С народным собранием неразрывно связана военная организация полиса. Точнее говоря, на основании достаточно известных нам примеров можно утверждать, что народное собрание и народное ополчение — во всяком случае, пока полис остается полисом — по существу одно и то же. Эмансипация армии от народа — явление более позднее, возникающее уже в эпоху кризиса и разложения полиса.
В основе связи народного собрания с ополчением всегда лежала земельная собственность, причем в зависимости от величины земельного участка (или доходов с него) дифференцировались и политические права, и военные обязательства каждого члена гражданского коллектива. Наиболее разработанная система подобных связей и вместе с тем наиболее известные, «классические» примеры: для Афин — конституция Солона, для Рима — так называемая реформа Сервия Туллия (центуриатное устройство).
Уникальным явлением, всецело вытекавшим из существования и деятельности народного собрания, явлением, не находящим себе аналога во всей истории человеческого общества, следует признать ту возникшую в полисе форму руководства общественной жизнью, которую юристы называют «прямым народоправством». Античный мир не знал представительной системы, да в условиях полиса она и не была нужна. Конечно, и «прямое народоправство» могло быть осуществлено лишь в особой, своеобразной исторической обстановке и далеко не всегда оно оказывалось таковым в практике политической жизни и борьбы, но это не умаляет значения самого принципа.
Наряду с народным собранием необходимыми элементами полисного устройства и необходимым условием его существования было наличие выборных органов: совета и магистратур. Совет, как правило, был органом самостоятельным и независимым. Во многих греческих полисах члены совета облекались пожизненными полномочиями. Так, в Массилии существовал совет из 600 пожизненных членов; избрание в критскую и спартанскую герусии, как и в афинский ареопаг, также было пожизненным. Интересно, что в Афинах, даже в период наивысшего расцвета демократии, когда новый, выборный совет
(βουλή) оттеснил ареопаг на задний план, роль этого нового совета — хотя он, несомненно, в большей степени зависел от народного собрания, чем совет несменяемый,— все же была настолько велика, что постановления народного собрания облекались, как известно, в формулу: «совет и народ решили» (εδοξε τη βουλή και τω δήμοι), причем совет стоит всегда на первом месте. Такова же знаменитая формула римских постановлений — senatus populusque Romanus, что представляется более закономерным, если учесть огромное значение и авторитет сената в эпоху Республики. В формуле «сенат и народ» отражен «диархический аспект» воззрений самих римлян на характер верховной власти
Если коснуться роли магистратов, то в большинстве греческих полисов, за некоторыми исключениями (например, эфорат в Спарте), она была, как правило, второстепенной. Это нашло свое отражение и в политической теории. Так, Аристотель, говоря о трех основных факторах (μόρια), от различного соотношения которых зависит и самое различие политических форм, выдвигает на первое место коллегиальную «законосовещательную» власть и только затем называет магистратов и судебные органы. Из его определения компетенции магистратов с полной очевидностью вытекает их «функциональное» и ограниченное значение 42.
Что касается положения магистратов в Риме, то здесь наблюдается некоторое своеобразие. Высшие республиканские магистраты унаследовали от царей (от этрусской династии) огромную власть — империй. Ему в греческой государственности нельзя найти какой-либо аналогии. В основе империя лежало представление о единстве и неделимости власти. Если субъектом этой власти в Риме была совокупность граждан, т. е. римская гражданская община, то ее носителем считался сначала царь (rex), а затем — два высших магистрата. Наиболее полное выражение власти высшего магистрата дается формулой auspicium imperiumque. Это значит, что его компетенция включает в себя как res divinae (auspicium магистрата), так и res humanae (его imperium) 43.
Наконец, еще одно условие («гарантия») существования полиса — размеры его территории и численность населения. Полисная организация могла нормально функционировать лишь в рамках сравнительно небольшой общины. Само собой разумеется, что такие специфические элементы этой организации, как обеспечение каждого гражданина земельным участком, система «прямого народоправства» и т. п., неукоснительно требовали стабильности гражданского коллектива, т. е. ограничения численности населения, одновременно не допуская и неограниченного расширения территории.
Не случайно подавляющее большинство греческих полисов было в действительности совсем невелико как по своей территории, так и по составу населения. Например, в Фокиде на площади в 1650 кв. км умещалось
22 полиса, на Эвбее площадь в 3770 кв. км занимали шесть полисов. Территория одного из наиболее крупных полисов — Аргоса — составляла 1400 кв. км, Аттики — около 2550 кв. км 44. Площадь Рима-полиса (т. е. в эпоху ранней Республики) была невелика, недаром существовала легенда, согласно которой еще предпоследний римский царь Сервий Туллий придал Риму такие размеры, что город не нуждался в расширении несколько сотен лет.
Вопрос о размерах полиса также нашел свое отражение в политических учениях. Платон говорит о том, что хороший правитель и законодатель вовсе не должен стремиться к тому, чтобы государство достигло как можно больших размеров 45. Широко известно его предложение о разделении всей территории на 5040 земельных участков 46. Аристотель, весьма обстоятельно разбирая вопрос о населении и территории, приходит к выводу, что как то, так и другое должно, во всяком случае, быть «легко обозримо» 47.
Конечно, теоретические выкладки о размерах территории и населения, как и чисто теоретический тезис автаркии, т. е. экономически самодовлеющего полиса, никогда
не были реальным препятствием для экстенсивного развития ни греческих полисов, ни Рима. Но, с другой стороны, полис, значительно расширивший в результате своей экспансионистской политики территорию (и количество населения) и возглавивший в той или иной форме крупную державу, либо сравнительно недолго сохранял свое положение (как это доказывает двукратный распад Афинского морского союза), либо превращался из полиса в какое-то особое государственное образование (что подтверждает пример самого Рима). Едва ли можно сомневаться в том, что исход так называемой Союзнической войны, в частности распространение римских гражданских прав на все население Италии, знаменовал собой крушение Рима-полиса (и прежде всего превращение римского народного собрания в юридическую фикцию).
Таковы «структурообразующие» элементы, или «условия существования», полиса. Естественно, возникает вопрос о том, какова же была роль рабства в формировании и развитии полиса? Здесь чрезвычайно уместно вспомнить очень верное и глубокое наблюдение Маркса относительно того, что мелкое крестьянское хозяйство и независимое ремесленное производство «образуют экономическую основу классического общества в наиболее цветущую пору его существования», т. е. тогда, когда «рабство еще не успело овладеть производством в сколько-нибудь значительной степени» 48.
Весь материал источников показывает, что максимальное распространение рабства и полное развитие рабовладельческих отношений связаны уже с кризисом полисной организации.
Подведем некоторые итоги нашему рассуждению о «структурообразующих элементах» или, быть может, правильнее сказать, об основных параметрах полиса. Этим перечисленным выше параметрам мы придаем такое значение, что хотели бы сформулировать следующий вывод: любой полис всегда характеризуется указанными параметрами (их полным набором!), отсутствие их (полное или частичное) свидетельствует о том, что мы имеем дело с каким-то иным общественным образованием; с другой же стороны, любая структура, удовлетворяющая установ
ленным параметрам, может и должна быть признана полисом.
Более того, мы считаем, что рассмотрение основных параметров полиса позволяет сделать еще, по крайней мере, два существенных вывода. Во-первых, оно подтверждает высказанное раньше положение об универсальном характере такого явления, как полис, в греко-римском мире. Во-вторых, все изложенное выше дает возможность понять и оценить главное — историческое значение полиса.
Итак, полис — первая в истории человечества гражданская община 49. В этом и именно в этом его специфика. Потому-то, хоть и чрезвычайно важна, своеобразна, интересна его экономическая основа (например своеобразие формы собственности, о чем тоже говорилось выше) тем непреходящим историческим наследством, которое полис завещал грядущим поколениям, следует считать не эту материальную основу, поскольку она не пережила самого полиса и отошла в прошлое вместе с ним, но то, что резко выделило его из всех предшествующих форм человеческого общежития и оказало — да и продолжает оказывать! — определенное влияние на все последующие формы. Это — особая идейно-политическая сфера полиса.
Полис завещал человечеству, по крайней мере, три великие политические идеи. Это прежде всего гражданская идея. Осознание себя членом гражданского коллектива, сознание своих прав и обязанностей, чувство гражданского долга, ответственности, причастность к жизни всей общины и ее достоянию, наконец, огромное значение мнения или признания сограждан, зависимость от него — все это нашло себе в полисе наиболее полное, наиболее, яркое выражение.
Очевидно, гражданин полиса не испытывал того, что мы называем теперь отчуждением, он не стремился противопоставить себя общине в целом и не ощущал ее противостоящей себе. Он не мыслил категориями «я» и «они», его взаимоотношения с общиной укладывались в более широкое и объединительное местоимение «мы».
Конечно, все это — лишь норма, идеал. На самом деле могли быть и, вероятно, не столь уже редко бывали случаи отклонения от нормы. Реальная, повседневная действительность полиса далеко не всегда соответствовала ощущению тесной связи и сопричастности. Но об этом речь пойдет ниже, в данном случае мы имеем в виду именно ощущение, отнюдь не реальность.
Само собой разумеется, что на протяжении веков понятие «гражданин» претерпело немаловажные изменения, модифицировалось и что современные наши представления о гражданстве и связанных с ним правах, обязанностях, привилегиях существенно отличаются от того, что под этим подразумевалось в античности. Однако сейчас, повторяем, мы говорим не о конкретных явлениях, но о принципах, идеях. А если так, то есть все основания считать, что сама идея гражданства как некая политическая,— точнее, морально-политическая категория (даже как некая общечеловеческая ценность!) передана последующим поколениям именно античным полисом.
Затем — идея демократии. Под этим мы понимаем возникшее в полисе — причем впервые в истории — представление о народоправстве, о его принципиальной возможности, о причастности каждого гражданина к управлению, об участии каждого в общественной жизни и деятельности. Недаром, как уже упоминалось 50, Аристотель определял самое понятие гражданина таким именно участием. В дальнейшем представление о демократии также претерпевает определенную эволюцию. Наиболее наглядный пример — вопрос о прямом народоправстве. Само собой разумеется, что вне условий и рамок полиса, т. е. в более крупных государственных образованиях, прямое народоправство немыслимо, но ведь и в представительных системах живет и сохраняется (в той или иной степени) самый принцип народоправства. (Мы снова имеем в виду именно принцип, а не какие-либо конкретные условия или исторические явления.)
Наконец идея республиканизма. В полисе — опять-таки впервые в истории — был осуществлен принцип выборности всех органов управления. Но дело не только в выборности. Три основных элемента политической структуры гражданской общины сплавились для последующих поко
лений в единое представление, в идею республики: выборность, коллегиальность, краткосрочность магистратур. Это и есть та идея, тот принцип, который впоследствии всегда мог быть противопоставлен — и фактически противопоставлялся — принципам единовластия, монархии, деспотизма. Речь идет не только о сравнении с деспотическими формами правления в древности, что напрашивается само собой, но и о последующей жизни (Nachleben) или рецепции названных идей в системе духовных ценностей последующих эпох.
Потому идейно-политическое наследство, о котором мы говорим,— не только достояние прошлого. Оно принадлежит к тем непреходящим ценностям, чье богатство не истощается, значение не утрачивается и не тускнеет.
Говоря о великих политических идеях, завещанных полисом человечеству, мы не претендуем на то, чтобы сообщить нечто особенно новое. В общих чертах все это достаточно известно, и ни у кого, очевидно, не вызовет ни сомнения, ни удивления тот факт, что, скажем, демократия как. форма правления и как идея берет свое начало, восходит своими истоками к полису. Но есть другая сторона вопроса, которая, по всей вероятности, менее известна и ясна. Это то, что мы назвали бы парадоксом полиса.
Не следует забывать, что каждая историческая эпоха интерпретирует великие идеи по-своему и вносит в них что-то от себя. Справедливость требует отметить, что понятия «гражданин», «демократия», «республика» в той интерпретации, которую придает им наша современность, есть результат определенной эволюции и даже определенной «модернизации». Таким образом, мы имеем дело с идеями и принципами, фактически уже трансформированными, «очищенными». И хоть все эти понятия рождены полисом и коренятся, как уже неоднократно отмечалось, в его природе, тем не менее в свое время (фактически и в умах древних!) демократия или, скажем, гражданство — вовсе не то, что мы разумеем ныне под этими принципами.
В этом и заключается великий исторический парадокс полиса. Для того, чтобы схватить его суть — а это необходимо — нам придется вернуться к вопросу о природе античной гражданской общины. Но теперь мы подойдем к этому вопросу как бы с другой (оборотной!) стороны
и будем на сей раз иметь дело не столько с положениями политической теории, сколько с реалиями, с конкретноисторическими данными и выводами.
Начнем с кардинальной проблемы гражданства. Все, что нам известно об этом и что частично освещалось выше 51, убеждает нас в крайне замкнутом и исключительном характере гражданства полиса. Не говоря уже о том общеизвестном факте, что не только рабы, но и свободные переселенцы (метеки, периеки, перегрины и т. п.) были лишены в полисе гражданских прав, мы знаем, что внутри самой гражданской общины, во-первых, существовали определенные градации обладания правами, а во-вторых, чрезвычайно жестко — вплоть до проверок происхождения чуть ли не в третьем поколении — соблюдалась замкнутость и «чистота» гражданства. Небезынтересно отметить, что замкнутость и исключительность гражданства в принципе сохранялись даже тогда, когда гражданские права фактически распространились на огромные массы населения и на огромную территорию. Например, некоторые исследователи считают, что замкнутость гражданства не была, строго говоря, ликвидирована даже эдиктом Каракаллы, поскольку сохранялся «персональный характер» дарования гражданских прав (в виде награды, praemium) 52. Таким образом, уравнение в правах всего населения Римской империи произошло не в форме создания некоего общеимперского права, а в принципе, как и прежде, в форме выборочного включения (тем более, что и по эдикту 212 г. оставались некоторые слои свободного населения, так и не получившие прав) отдельных лиц или групп лиц (иногда — целых народностей) в римское право.
Другой особенностью и своеобразной чертой античного гражданства следует считать то обстоятельство, что ему фактически совершенно чужда была идея полного равноправия. Гражданин полиса знал и ценил свои права, но отнюдь не стремился к равенству и одинаковости прав для всех и даже не считал подобное равенство справедливым. Не имея в виду рабов или «варваров», сама мысль
о равноправии с которыми показалась бы рядовому греку или римлянину чистым безумием, мы прекрасно знаем,
что и для граждан не признавалось ни равенства происхождения, ни равенства имущества, более того — самое понятие равенства считалось как бы извращенным, если только не учитывалась и не предполагалась определенная «градация по достоинству» 53.
Что касается идей демократии и республиканизма, то здесь положение тоже было достаточно своеобразным. Конечно, полис как таковой — в значительной мере детище демоса (плебса) ; становление полиса очень часто было связано с политической борьбой широких слоев населения. Как уже говорилось выше, элементы демократии заложены в основе полисного устройства. Но вместе с тем не следует забывать, что античная демократия — понятие весьма противоречивое. Это, безусловно, демократия лишь привилегированного меньшинства, элитарная демократия. Да и понятие «демос» далеко не однозначно, не идентично для различных полисов. В Афинах, например, в состав демоса включались весьма зажиточные торгово-ремесленные круги населения. Не следует забывать и об откровенно экспансионистской политике афинского демоса (ср. историю Афинского морского союза). Столь привычной для современного мышления связи между понятиями «демократия» и «свобода» (для всего населения), «демократия» и «равенство» — в античном полисе не существовало.
Участие каждого гражданина в делах всей общины, в делах управления было, конечно, в значительной степени иллюзорным. Степень участия рядового гражданина в управлении можно сравнить, если пользоваться современными аналогиями, со степенью участия в управлении большой акционерной компанией рядового, т. е. мелкого, держателя акций.
Наконец, несколько слов об отношении античных мыслителей к проблеме демократии. Как правило, оно было мало сочувственным. Демократия в политических учениях древности рассматривалась (наряду с монархией, аристократией, тиранией, олигархией и т. п.) как одна из форм правления. Еще Платон, противопоставляя своему идеальному устройству другие, несовершенные политические формы, ставил демократию ниже олигархии, считал ее
как бы выродившейся олигархией 54. У Аристотеля мы находим четко разработанное разделение форм правления на «правильные» и «извращенные», в зависимости от того, насколько эти формы способны обеспечить достижение общего блага. Но и для него демократия есть не что иное, как отклонение или извращение наиболее предпочтительной формы правления — «политии». Однако справедливость требует отметить, что полития в Аристотелевом толковании не столь уже противоположна демократической форме, поскольку представляет собой как бы некую «смешанную» форму правления, в которой сочетаются элементы олигархии и элементы демократии 55.
Но о так называемой «смешанной форме» правления более подробно речь пойдет ниже56. Сейчас же задача заключается в том, чтобы подвести итог всему, что было сказано о полисе. Здесь мы, очевидно, можем прийти к следующим выводам.
Историческое значение полиса, его уникальность как исторического явления заключается прежде всего в том, что полис — первая в истории человеческого общества форма общежития, которую мы можем определить как гражданскую общину, гражданский коллектив со всеми присущими ему своеобразными чертами и особенностями, перечисленными выше. Благодаря именно этим своим особенностям полис сумел выработать и затем передать в наследство грядущим поколениям огромное духовное богатство: идеи гражданства, демократии, республиканизма. Но они, эти идеи, дошли до нас уже в трансформированном и «очищенном» виде. Парадокс полиса состоит в том, что античный полис как таковой не знал ни полного гражданского равноправия, ни подлинной демократии. Но как бы то ни было, это отнюдь не может поколебать или приуменьшить значение огромного многостороннего вклада, внесенного в историю общественной жизни, в историю политических форм и идей, а следовательно, в историю духовного развития человечества таким своеобразным историческим феноменом, как античный полис.