В 27 г. до н. э. завершилась история Римской республики и началась история Римской империи. Император Октавиан, присвоив все высшие республиканские должности и сосредоточив в своих руках верховную военную и гражданскую власть, фактически стал римским диктатором. По законам, принятым относительно власти императора, римский народ уступал ему свое «могущество», благодаря чему император считался единоличным представителем народа и государства. Титул принцепса, которым в эпоху республики наделялся первый по списку сенатор, вознаграждаемый таким образом за свою безупречную нравственность, позволял императору также узурпировать высший моральный авторитет в государстве. Начиная с правления Октавиана Августа основой официальной идеологии и системы ценностей в римском обществе провозглашаются «непобедимый император» и «вечный Рим», которым воздаются божественные почести. Однако в I в. н. э. существовало расхождение между формой императорской власти (видимость республики) и ее сущностью (личная диктатура), что лиша-
по императоров Рима твердой социальной опоры и делало их положение весьма неустойчивым.
В римском обществе конца I в. до н. э. — начала I в. н. э. были еще довольно широко распространены свободолюбивые республиканские настроения. Так, Аппиан сообщает, что при отъезде Цезаря на войну с Помпеем римский народ провожал кто просьбами примириться с противником, ибо «не было тайной, что тот из них, кто одержит верх, повернет к монархии»1. В 44 г. до н. э. римские республиканцы организовали заговор против Цезаря, убили его в сенате, но потерпели поражение в решающей битве с цезарианцами. При императоре Августе возникает республиканская оппозиция в сенате, виднейший представитель которой — историк и оратор Тит Лабиен — уморил себя голодом в знак протеста против сожжения своих сочинений. При императоре Тиберии был казнен историк Кремуций Корд, осужденный на смерть за то, что он назвал Брута и Кассия «последними из римлян». После убийства Калигулы (41 г. н. э.) некоторые сенаторы, опьяненные освобождением от ненавистного тирана, призывали «истребить память о цезарях и разрушить их храмы»2. Во время правления Нерона в римском сенате образуется так называемая стоическая оппозиция, которая просуществовала, несмотря на жестокие гонения, вплоть до правления Домициана.
Почему эта оппозиция в законодательном собрании древнего Рима вошла в историю под названием философского учения? Причины этого имели не столько личный, сколько социальный характер. В результате завоевания огромных территорий и образования мировой Римской державы, небывалого развития рабовладения и прогрессирующего отчуждения широких слоев свободного населения от управления общественными делами римская гражданская община переживает в I в. до н. э. — I в. н. э. период разрушения традиционных связей и отношений, отрицания обычаев и нравов предков. Имперский порядок, созданный деятельностью самих римлян, вышел из-под их контроля и превратился в нечто самодовлеющее, так и не оправдав надежд на наступление «золотого века», торжественно обещанного императором Августом и прославленного Вергилием и Титом Ливием. Наряду с отчуждением граждан от государства усиливается их зависимость от частных лиц, принимавшая унизительную для свободных римлян форуму отношений между клиентами и патроном. Подчинение стихии внешних обстоятельств в условиях всеобщей нестабильности лишает жизнь людей привычного смысла, подрывает их веру в свои силы что-либо изменить, порождает мучительное чувство несвободы. Характеризуя данный период римской истории, Ф. Энгельс писал: «Материальной опорой правительства было войско, которое гораздо более походило уже на
армию ландскнехтов, чем на старое римское крестьянское войско, а моральной опорой — всеобщее убеждение, что из этого положения нет выхода, что если не тот или другой император, то основанная на военном господстве императорская власть является неотвратимой необходимостью»3. Эта социальная ситуация обусловила появление в римском обществе нового типа личности.
Личность нового типа проявляет себя тем, что противопоставляет сначала социальному хаосу гражданских войн, а затем и обездушенному порядку империи свою ярко выраженную индивидуальность с присущим ей стремлением любой ценой сохранить личное достоинство и независимость от внешнего мира. Традиционные авторитеты и ценности римской общины, религиозные и нравственные убеждения «доблестных мужей» прошлого во многом утрачивают свою духовную силу и не могут служить моральной опорой для личности, оказавшейся в новых социальных условиях. Требовалось новое мировоззрение, которое позволило бы примирить морально-политические идеалы республиканского Рима с жизненной практикой, утверждавшейся в Римской империи. Многие римские граждане находят такое мировоззрение в стоицизме, который в I в. н. э. завоевывает господствующее положение в философской жизни Рима.
Стоическое учение о человеке исходит из того, что «конечная цель — это жить согласно с природой, и это то же самое, что жить согласно с добродетелью: сама природа ведет нас к добродетели»4. Добродетель, по мнению стоиков, «заслуживает стремления сама по себе, а не из страха, надежды или иных внешних причин. В ней заключается счастье, ибо она устрояет душу так, чтобы вся жизнь стала согласованной»5. Провозгласив высшей целью и счастьем человека добродетель саму по себе, стоики впервые в истории античной философии четко определили круг вещей, находящихся в человеческой власти, т. е. сферу «истинной» свободы человека, ограничив ее областью морально-интеллектуальной деятельности личности. Поэтому мудрец — нормативная личность в учении стоиков — «один свободен, тогда как дурные люди — рабы, — ибо свобода есть возможность самостоятельного действия»6. Поскольку его деятельность согласна с разумом (истиной), стоический мудрец «будет свободен от мнений, то есть не согласится ни с какой ложью»7. Самодовлея и не нуждаясь ни в ком для счастливой жизни, мудрец «не живет в одиночестве: от природы он общителен и деятелен»8. В общественной жизни стоики считали себя гражданами мирового государства — космополитами, а своими согражданами — только людей добродетельных, но они признавали свои обязанности и по отношению к существующему государству. Поэтому «государствен-
ными делами мудрец тоже будет заниматься, если ничто не воспрепятствует.., и он будет обуздывать пороки и поощрять добродетели»8. Таковы были некоторые основные положения этики Древней Стои (III—II вв. до н. э.), получившие дальнейшее развитие на римской почве.
Панэтий из Родоса (II в. до н. э.), известный как основатель Средней Стои, явился тем философом, который положил начало преобразованию стоицизма в одну из господствующих форм римского мировоззрения. Он внес существенные изменения в учение древних стоиков, переосмыслив стоический идеал в духе морально-политических ценностей римской аристократии. Панэтий повысил значение практических добродетелей мудреца, включив в их число староримские добродетели: провозгласил «надлежащие» деяния по отношению к государству всеобщей обязанностью, тождественной римскому «долгу», приступил к сближению стоического идеала мудреца и древнеримского идеала «доблестного мужа». Этические идеи Панэтия нашли практическое воплощение в деятельности его римских учеников — известных государственных деятелей Гая Лелия и Рутилия Руфа, заслуживших уважение сограждан неподкупной честностью и верностью долгу.
Одна из первых попыток стоиков повлиять на государственные дела в Риме связана с деятельностью философа Блоссия из Кум. Он становится одним из идеологов реформ Тиберия Тракха (133 г. до н. э.) и принимает самое активное участие в его борьбе с сенатом. Когда после убийства Тиберия Блоссий был схвачен и предстал перед сенаторами, в ходе допроса его спросили: «А что, если бы Тиберий приказал тебе сжечь Капитолий?». Стоик долго отговаривался, что Тиберий ни при каких обстоятельствах не отдал бы такой приказ, но в конце концов он ответил: «Что же, если бы он распорядился, я бы счел для себя честью исполнить. Ибо Тиберий не отдал бы такого распоряжения, не будь оно на благо народу»10. О дальнейшей судьбе Блоссия известно, что ему удалось избежать гибели, что позже он вошел в число руководителей восстания Аристоника в Пергаме, а когда восстание было разгромлено римлянами, он покончил с собой 11. В борьбе, которую вел Блоссий с римскими властями, можно обнаружить то моральное сопротивление тирании, что отличало выступления римских стоиков в сенате два столетия спустя.
В I в. до н. э. наиболее ярким выразителем морального сопротивления положению дел в римском государстве, очевидно, был Катон Младший. «Глядя на своих современников, — писал Плутарх. — и находя их нравы и привычки испорченными и нуждающимися в коренном изменении, Катон считал необходимым во всем идти противоположными путями...»12. Противостояние Катона «порочному» большинству своих со-
граждан проявлялось в различных вещах: от сурового выражения лица и ношения черной одежды до неукоснительного следования примерам «доблестных мужей» прошлого в государственной и частной жизни. Подобное поведение во многом было причиной частых поражений Катана на выборах, которые переносились им с поистине стоическим спокойствием духа. В этой связи Плутарх отмечал, что «...Катонова приверженность старине, явившаяся с таким опозданием, в век испорченности нравов и всеобщей разнузданности, стяжала ему уважение и громкую славу, но пользы никакой не принесла, потому что высота и величие этой доблести совершенно не соответствовали времени13. По меткому замечанию Цицерона, близкого ему по политическим взглядам, Катон действовал так, словно жил в государстве Платона, а не среди подонков Ромула («Письма к Аттику», II, 1, 8).
По мере усиления личной власти Гая Юлия Цезаря, в которой Катон раньше многих увидел смертельную опасность для республики, его борьба с «порчей» нравов все более приобретает форму сопротивления тирании. Поднявшись над своей личной неприязнью к Помпею, он оказывает ему деятельную поддержку в войне против Цезаря, но в конце концов снова терпит поражение. Накануне своей смерти Катон горячо выступает в защиту «одного из так называемых «странных суждений» стоиков, а именно — что только порядочный, нравственный человек свободен, а все дурные люди — рабы»14. Его самоубийство, вызвавшее у Цезаря известные слова о том, что ему ненавистна смерть Катона, ибо Катону было ненавистно принять от него спасение, было исполнено как завершающий акт трагедии, вполне в духе стоического положения, что добровольная смерть может стать последним приютом для свободного духом.
Уходу Катона из жизни были близки самоубийства двух самых видных убийц Цезаря — Брута и Кассия, последовавшие после их поражения при Филиппах. Причем, если смерть Кассия была вызвана чувством отчаяния при виде сражения, которое показалось ему проигранным, то самоубийство Брута стало следствием разумного выбора человека, предпочитающего смерть позорному плену или бегству на чужбину. Знаменательно, что многие современники и потомки будут видеть в добровольной смерти «последнего республиканца» Рима символ морального сопротивления тирании цезарей.
С осознанием бесперспективности открытой борьбы с императорской властью сопротивление ей принимает новые формы. Одной из таких форм стала, например, деятельность римского мыслителя Квинта Секстия Нигра, вместе с сыном основавшего в Риме философскую школу с целью создания нового учения, в котором стоические идеи сочетались бы с кинически-
ми и пифагорейскими идеями. Этот философ отклонил предложение войти в сенат, с которым к нему обратился сначала Цезарь, а затем Август, под тем предлогом, что это помешало бы ему заниматься наукой. От его философской школы через ряд посредников-учителей берут свое начало такие известные римские философы-стоики I в. н. э., как Луций Анней Сенека и Музоний Руф.
Таким образом, ко времени возникновения в римском сенате стоической оппозиции (50-е гг. I в. н. э) в обществе существовала традиция сопротивления тирании, восходившая, конечно, не только к последнему периоду истории Римской республики, но и к тем легендарным временам, когда римляне под предводительством древнего Брута свергли своего царя Тарквиния (510 г. до н. э.). Это сопротивление, проявлявшееся то в форме открытой, вооруженной борьбы с тиранической властью, то в форме духовного противостояния ей, всегда содержало известный моральный элемент, имевший большее или меньшее значение. Но никогда этот элемент не приобретал столь самодовлеющего и всеобъемлющего характера, как в борьбе стоической оппозиции с произволом императоров. Стоическая оппозиция, которую представляли в римском сенате Тразея Пет и Барея Соран, Гельвидий Приск Старший и Юний Рустик, Геренний Сенецион и Гельвидий Приск Младший, была преимущественно моральной оппозицией. Она ставила перед собой политические цели, но средства для их достижения заимствовались из морали. И в этом проявилось своеобразие исторической ситуации, сложившейся в Риме в период принципата.
Стоическая оппозиция в римском сенате явилась наследницей республиканской оппозиции. Величие Рима, воздвигнутое на славных деяниях «доблестных мужей» прошлого, было неразрывно связано в сознании сенаторов-стоиков с республиканским строем, но, оставаясь на почве реальности, они были вынуждены признать, что к прошлому нет возврата. Они должны были жить и действовать в новом, императорском Риме и вести борьбу с императорами за право сената на главную роль в управлении государством и соответствующую ей долю доходов. Но социальная опора императорской власти — армия и правительственные чиновники — существенно ограничила выбор средств для сенатской оппозиции в этой борьбе. Между тем император носил титул принцепса, право на который, согласно традиционным римским воззрениям, могло дать только примерное поведение, основанное на неукоснительном следовании нравам предков. И если император Август хоть в какой-то мере заслужил это право, то его преемники менее всего заботились о моральной стороне своего правления. Так, Светоний сообщает, что Калигула полагал, будто он может «сде-
лать что угодно и с кем угодно»15, а Нерон, после того как множество его преступлений осталось безнаказанным, восклицал, что «ни один из его предшественников не знал, какая власть в его руках»16. Поэтому при правлении тиранов, непомерно тщеславных, алчных, наглых, развратных до «мозга костей» и готовых на все ради удовлетворения своих желаний, моральная оппозиция, проявляемая в верности традиционным нравственным ценностям римской гражданской общины, была весьма эффектным способом борьбы с ними.
Теоретическое обоснование морального сопротивления тирании сенаторы-стоики находили в трудах учителей стоической философии. Стоицизм особенно привлекал представителей сенатской оппозиции тем, что он, сохраняя связь со староримскими добродетелями, соединял в себе утверждение духовной независимости личности с ее Обязанностью служить мировому государству, воплощенному для них в мировой державе Рима. В это время близкий по своим взглядам римским оппозиционерам философ Сенека писал в трактате «О спокойствии души»: «Вот что, я полагаю, должна делать добродетель и тот, кто ей привережен: если фортуна возьмет верх и пресечет возможность действовать, пусть он не тотчас же бежит, повернувшись тылом и бросив оружие, в поисках укрытия, как будто есть место, куда не доберется погоня фортуны, — нет, пусть он берет на себя меньше обязанностей и с выбором отыщет нечто такое, чем может быть полезен государству. Нельзя нести военную службу? Пусть добивается общественных должностей. Приходится остаться частным лицом — пусть станет оратором. Принудили к молчанию — пусть безмолвным присутствием помогает гражданам. Опасно даже выйти на форум — пусть по домам, на зрелищах, на пирах будет добрым товарищем, верным другом, воздержанным сотрапезником. Лишившись обязанностей гражданина, пусть выполняет обязанности человека!»17. Тогда же Сенека завершает начатое еще Панэтием переосмысление традиционного римского нравственного идеала в духе стоицизма: vir bonus для него не столько «доблестный муж» древних героических преданий, сколько «человек добра», мудро-добродетельная личность.
Духовной опорой для деятелей стоической оппозиции в их борьбе с деспотизмом принцепсов была также традиция сопротивления тирании, представленная образами героев прошлого. Всем сенаторам-стоикам присуще глубокое уважение к людям, чьи дела являли собой образцы противодействия произволу властей и влиянию «порочного» большинства. Так, Тразея Пет, вождь стоической оппозиции при Нероне, был автором панегирического жизнеописания Катона Младшего и каждый год отмечал день рождения Марка Брута как праздник. Во время правления Домициана Юний Рустик и Геренний Сене-
цион прославляют в своих сочинениях Тразею Пета и Гельвидия Приска Старшего, своих старших и уже погибших товарищей, называя их «мужами непорочной честности». Духовная связь лидеров стоической оппозиции с «последними республиканцами» Рима была хорошо известна даже их врагам. Например, сенатор Эприй Марцелл, снискавший себе позорную славу доносителя, говорил в сенате о Тразее Пете: «Пусть наконец, является в курию разыгрывать сенатора минувших времен, пусть по своему обыкновению заступается за недоброжелателей принцепса...»18. О Приске Старшем он выразился еще более определенно: «Пусть Гельвидий равняется мужеством и доблестью с Катонами и Брутами; я — всего лишь один из членов этого сената, пресмыкавшийся и унижавшийся вместе со всеми»19. Таким образом, сенаторы-стоики стали прямыми наследниками традиции сопротивления тирании — традиции, которой они следовали в своей жизни и за которую они отдали свою жизнь.
В чем же конкретно состояло то моральное сопротивление тирании, что отличало деятельность представителей стоической оппозиции? Рассмотрим его более подробно на примере Тразеи Пета, прозванного современниками «сама добродетель». Имя этого сенатора впервые упоминается в «Анналах» Тацита в связи с обсуждением маловажного сенатского указа, разрешавшего жителям Сиракуз давать игры с участием большего, чем допускалось, числа гладиаторов. Против этого указа и выступил Тразея, дав тем самым повод для обвинения его в том, что, удостаивая своим вниманием столь незначительные вопросы, он отмалчивается при обсуждении проблем государственной важности. Объясняя друзьям свое поведение, Тразея сказал, что поднял этот вопрос «не по незнанию действительного положения дел, но для того, чтобы сенат пользовался подобающим ему уважением и всякому было ясно, что кто не проходит мимо таких мелочей, тот не преминет взять на себя заботу и о существенном»20.
Следующий поступок Тразеи, явно демонстрирующий его моральное противостояние принцепсу и «порочному» большинству сенаторов, был вызван докладом в сенате официальной версии убийства матери Нерона. Когда римская знать «с поразительным соревнованием в раболепии» предлагала, как возблагодарить богов за то, что они спасли императора от «злого умысла» Агриппины, вождь стоической оппозиции повел себя совершенно иначе. По словам Тацита, «Тразея Пет, обычно хранивший молчание, когда вносились льстивые предложения, или немногословно выражавший свое согласие с большинством, на этот раз покинул сенат, чем навлек на себя опасность, не положив этим начала независимости всех прочих»21. Нерон, конечно, не мог простить этого Тразее.
Ненависть принцепса к сенатору-стоику еще более возросла, когда «свободомыслие Тразеи сломило раболепие остальных» при обсуждении в сенате меры наказания претора Антистия, обвиненного в оскорблении величия императора. Несмотря на то, что Нерон явно ждал от сенаторов вынесения смертного приговора Антистию, по предложению Тразеи сенат определил ему менее суровое наказание. Согласно Тациту, сенатор-стоик пошел на это «в силу всегдашней твердости духа и чтобы не уронить себя в общем мнении»22.
Этим поступкам Тразеи Пета близки также другие поступки сенатора, которые были поставлены ему в вину Нероном и его прислужниками: уклонение от принесения торжественной присяги на верность указам императоров, отсутствие при провозглашении обетов богам, непринесение ни единой жертвы за благополучие принцепса и его «божественный» голос, уклонение от определения божеских почестей Поппее, супруге Нерона, и отсутствие на ее похоронах, трехлетнее неучастие в заседаниях сената и т. д. («Анналы», XVI, 21, 22). Все эти действия Тразеи, проявлявшиеся главным образом в отказе раболепствовать перед Нероном, объединяет одно: моральная оппозиция тирании. Сам Тразея говорил во время одного из своих выступлений в сенате: «...Есть добродетели, навлекающие неприязнь, каковы непреклонная строгость, не идущий ни на какие поблажки ради снискания расположения несгибаемый дух»23. Этим добродетелям он и стремился следовать в своем поведении, как бы оно ни отличалось от общепринятого. Но такое поведение Тразеи содержало в себе вызов нравственно разложившемуся окружению Нерона и таило известную угрозу для правления принцепса. На нее прямо указал императору сенатор-доноситель Коссуциан, который говорил о деятельности Тразеи: «Это — не что иное, как отчуждение и враждебность, и если на то же самое дерзнут многие, то и прямая война»24. В 66 г. н. э. Тразия Пет был обвинен во многих преступлениях перед императором и был вынужден покончить жизнь самоубийством.
Тразея стал еще при жизни символом добродетели для своих сторонников как внутри стоической оппозиции, так и вне ее. Несомненно, он был высоко моральной личностью, но нет никаких оснований считать его нравственным реформатором. Тразея боролся не за моральное обновление римского общества, а, напротив, за его возвращение к нравственному состоянию времен расцвета республики. Дело жизни Тразеи было обречено на поражение, но мужество, с которым он сохранял верность традиционным моральным ценностям в период их распада в обществе, прославило его имя. Согласно советскому историку Г. С. Кнабе, Тразея был «преданный интересам государства, консервативный и дельный, т. е. вполне
обычный римский сенатор, но он жил в эпоху, когда явно переставала быть обычной сама эта старомодная норма, и верность ей требовала личного активного сопротивления общепринятому и общераспространенному. Именно такое сопротивление — ведущая черта в облике Тразеи»25. Нравственное сопротивление аморализму принципата, наиболее ярко выраженному в тирании принцепсов, было продолжено учениками Тразеи, возглавившими стоическую оппозицию во время правления династии Флавиев.
После свержения Нерона (68 г.) римское общество не вступило в эпоху мира и процветания. О годах правления ряда следующих императоров Тацит вспоминает как «о временах, исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о временах, диких и неистовых даже в мирную пору»26. В этот период снова поднимает голову стоическая оппозиция, которая продолжает (правда, без особых успехов) вести борьбу с принцепсами за то, чтобы сенат играл достойную его роль в управлении делами империи. На стороне, сенатской оппозиции выступают излюбленные герои Тацита — «мужи, достойно сносившие несчастья, стойко встречавшие смерть и уходившие из жизни как прославленные герои древности»27. Первым среди них по праву считался Гельвидий Приск Старший.
О Гельвидии известно, что он еще в юности обнаружил высокие душевные качества. Тацит сообщает, что он только еще отбыл службу в должности квестора, когда Тразея Пет выбрал его себе в зятья («История», IV, 5). Обвиненный в тех же преступлениях, что и Тразея, Гельвидий был отправлен Нероном в изгнание, откуда он был возвращен императором Гальбой. Будучи кандидатом в преторы, Гельвидий Приск выступил против императора Вителлия («История», II, 91), а когда новым принцепсом стал Веспасиан, Гельвидий произнес речь о его заслугах, избежав льстивых выражений и не сказав ни слова неправды («История», IV, 4). «Выступление его вызвало восторг сенаторов, — писал Тацит. — Этот день стал для Гельвидия самым важным в жизни, — с той минуты громкая слава и тяжкие несчастья сопутствовали ему повсюду»28. В сенате Гельвидий повел яростную борьбу за наказание сенаторов, погубивших своими доносами множество невинных людей при Нероне. Личным врагом его был сенатор-доноситель Эприй Марцелл, изложивший свою доходящую до аморализма конформистскую позицию в следующих словах: «Я хорошо знаю, в какое время живем мы и какое государство создали наши отцы и деды. Древностью должно восхищаться, но сообразовываться приходится с нынешними условиями. Я молюсь, чтобы боги ниспосылали нам хороших императоров, но смиряюсь с теми, какие есть»29. Между тем в выступлениях
Гельвидия в сенате все более явно выражалось его духовное противостояние императору Веспасиану, простившему доносителей и не желавшему терпеть своеволие сенаторов. Согласно Светонию, Гельвидий при возвращении императора из Сирии один приветствовал его как частного человека, а потом во всех своих преторских эдиктах ни разу его не упомянул («Веспасиан». 15). С подобной независимостью духа не мог примириться даже такой умеренный в деспотических наклонностях принцепс, как Веспасиан. По его приказу Гельвидий Приск Старший был отправлен в ссылку и в 73 или 74 г. казнен.
Наиболее известным представителем стоической оппозиции при Домициане был сенатор Юний Арулен Рустик. Он прославился еще в дни своей молодости тем, что, будучи народным трибуном, решил защищать обреченного на смерть Тразею Пета («Анналы», XVI, 26). Позднее, во время войны Вителлин с Веспасианом, сенат послал Рустика в качестве легата в войско флавианцев, чтобы убедить их во имя интересов государства прекратить ведение военных действий. При исполнении этого поручения он был ранен, причем, по словам Тацита, «ярость солдат вызвало не только звание посла и претора, над которым они надругались, но и горделивое достоинство, отличавшее этого мужа»30. Знаменательно, что аналогичное поручение сената, но уже в войске вителлианцев, выполнял философ-стоик Музоний Руф, близкий по своим идейным взглядам деятелям стоической оппозиции («История», III, 81). Во время правления Домициана Юний Рустик играл приблизительно ту же роль, что Тразея Пет во время правления Нерона. В 93 или 94 г. он был обвинен в издании похвальных слов Тразее и казнен. Такая же участь постигла младших товарищей Рустика— Геренния Сенециона, обвиненного в восхвалении Гельвидия Старшего, и Гельвидия Младшего, обвиненного в оскорблении величия императора. По приказу Домициана сначала из Рима, а затем из Италии были высланы все лица, занимавшиеся философией. Стоическая оппозиция в римском сенате прекратила свое существование.
При изучении судеб представителей стоической оппозиции обращает на себя внимание то, что в своей многолетней борьбе с тиранией они ни разу не прибегли к иным аргументам, кроме морального сопротивления деспотизму принцепсов, духовного противостояния их личной диктатуре. Они даже не пытались прибегнуть к силе оружия ради торжества того дела, которое казалось им справедливым. Лишь однажды в их среде раздался призыв ответить насилием на насилие. Это произошло во время правления Нерона, когда префект преторианцев Тигеллин обвинил перед императором сенатора Рубеллия Плавта в том, что он «даже не притворяется, что ищет покоя, но открыто выражает свое преклонение перед древними рим-
лянами, во всем подражает им и усвоил высокомерие стоической школы, приверженцы которой отличаются вызывающим самовольством31. Нерон приказал казнить сенатора и послал для исполнения приговора целый отряд своих воинов. Тесть Плавта, сенатор Антистий Ветер, узнав об этом, послал своему зятю письмо, в котором он советовал ему оказать вооруженное сопротивление посланцам Нерона, ибо «пока не исчерпана возможность борьбы, он не должен без сопротивления отдавать свою жизнь, уважение к его славному имени доставит ему поддержку честных людей, и он сплотит вокруг себя смелых»32. Однако Плавт пренебрег советом тестя и предпочел подставить свою незащищенную грудь под меч центуриона. Такое же поведение было характерно и для других представителей стоической оппозиции, из которых одни покончили жизнь самоубийством, другие были казнены, но никто не погиб, сражаясь.
Для ответа на вопрос, почему борьба сенаторов-стоиков с принцепсами была ограничена рамками морального сопротивления тиранам, необходимо иметь в виду внутреннее противоречие, присущее их позиции. В условиях, когда «высокое достоинство и величие» римского народа и государства переносились на личность правящего принцепса, сенатор-стоик, следующий нравам предков, должен был осознать свой юридический и нравственный долг как обязанность добровольного повиновения воле императора. Но в данную эпоху, отличавшуюся распадом традиционных связей и отношений, массовым забвением и практическим отрицанием нравов предков, совместить бескорыстное служение высшим интересам общества и государства с конкретной практикой общественной и государственной жизни становилось все более невозможно. Служение обществу переходит в противостояние ему, а верность государству — в неприятие государственного порядка. Поэтому уважительное в принципе отношение деятелей стоической оппозиции к римскому государству и обществу, а также к их полномочному представителю — принцепсу, на практике часто выглядело как своеволие, демонстрация враждебности и вызов власти. В данной исторической ситуации им оставалось два жизненных выхода: либо открытая борьба против тиранов принцепсов, либо явное приспособление к их тирании. Но и то, и другое противоречило принципиальной установке сенаторов-стоиков на строгое соблюдение нравов предков, и в силу этого они избрали для себя третий выход — смерть.
Мировоззрение представителей стоической оппозиции проникнуто настоящим апофеозом смерти. Все они на протяжении жизни подготавливают свой дух к гибели и встречают ее с Мужеством, достойным свободного человека. Сенека, вынужденный уйти из жизни по приказу Нерона, надрезает себе ве-
ны и теплой водой совершает возлияние Юпитеру Освободителю («Анналы», XV, 63—64). Сенатор Антистий В, обвиненный своим вольноотпущенником и не снисходя до оправданий перед бывшим рабом, удаляется в свое поместье, раздает имущество своим клиентам и вместе с дочерью и тещей совершает самоубийство («Анналы», XVI, II). Тразея Пет окропляет своей кровью пол в своем доме и, подозвав к себе квестора, посланного к нему Нероном, говорит ему: «Мы совершаем возлияние Юпитеру Освободителю: смотри и запомни, юноша. Да сохранят тебя от этого боги, но ты родился в такую пору, когда полезно закалять дух примерами стойкости»33. Во время одного из самых острых столкновений с Веспасианом Гельвидий Приск обращается к императору со словами: «Твое дело меня казнить, мое — умереть так, как подобает»34. Представители стоической оппозиции сознательно стремились придать своему трагическому исходу возвышенный характер, так как такая смерть должна была стать славным завершением их жизни и произвести наибольшее впечатление на современников и потомков.
Характеризуя нравственную позицию сенаторов-стоиков, следует признать их моральными личностями, даже в условиях тирании хранившими верность высоким человеческим принципам и строгим следованием этим принципам оказавшими моральное сопротивление тирании. Вместе с тем нельзя не заметить, что нравственные ценности, которые они пытались утвердить в жизни общества, отвечали потребностям Римской республики, но не Римской империи, т. е. принадлежали не настоящему, а прошлому. Каждый из представителей стоической оппозиции мог бы сказать о себе словами Цицерона: «Мне горько, что на дорогу жизни вышел я слишком поздно и что ночь республики наступила прежде, чем я успел завершить свой путь»35. Нравственная суверенность в настоящем, основанная на следовании моральным образцам прошлого, постепенно утрачивает свое жизненное содержание и превращается в форму принятия смерти. Знаменательно, что сенаторы-стоики обретали подлинное моральное величие и духовную свободу именно тогда, когда наступал их смертный час. Вместе с тем положение, при котором прогресс общества был связан с нарушением норм морали, а регресс — с их утверждением, свидетельствовало о тяжелом кризисе, переживаемом римской гражданской общиной. Неразрешимое в ее границах противоречие между «порочными» новаторами и «добродетельными» консерваторами было преодолено в «золотой век» Антонинов (II в.), когда судьбу империи в значительной мере стала определять провинциальная знать, чуждая традициям и ценностям гражданской общины Рима.
Борьба представителей стоической оппозиции с деспотизмом
принцепсов отразила и силу, и слабость морального сопротивления тирании. Сенаторам-стоикам довелось жить в мрачные времена, когда государство, олицетворенное всесильным императором, могло по своему произволу лишить любого из своих граждан достоинства, свободы и самой жизни. Это вызывало нравственную деградацию общества, в котором появились в изобилии рабы по состоянию духа, доносчики из чувства долга и подлецы в силу государственной необходимости. Так, описывая поведение римской знати при Нероне, Тацит с негодованием отмечал: «Но если в городе не было конца похоронам, то не было его и жертвоприношениям на Капитолии: и тот, у кого погиб сын или брат, и тот, у кого — родственник или друг, возносили благодарность богам, украшали лавровыми ветвями свои дома, припадали к коленям Нерона, осыпали поцелуя-ми его руку»36. В данной ситуации даже молчаливое неодобрение действий тирана было мужественным поступком, а явный, хотя и мирный, вызов ему — нравственным подвигом. Именно такое поведение и отличало деятелей стоической оппозиции, борьба которых позволяет выделить следующие «доминанты» морального сопротивления тирании: неучастие во лжи, демонстративное следование моральным нормам в условиях общепринятого отказа от их исполнения, сохранение личного достоинства на фоне всеобщего низкопоклонства, апелляция не к государственным институтам, а к общественному мнению и суду потомков, готовность принять смерть за свои убеждения. Подобная нравственная позиция личности дает ей возможность обрести духовную свободу, необходимую для того, чтобы выстоять в противодействии тирании.
В то же время политическое поражение стоической оппозиции обнаруживает ограниченность морального сопротивления как метода борьбы с тиранией. Совершенное в соответствии с законами перенесение на личность императора высших функций римского народа и государства парализовало волю оппозиции к открытому, вооруженному сопротивлению диктатору. Поэтому главная угроза для жизни деспотичного принцепса исходила скорее из его ближайшего окружения — влиятельных вольноотпущенников и преторианцев, чем из среды сенаторов-стоиков. Последние же явно предпочитали «оружие критики» порядков в империи «критике оружием» императорского режима или, по крайней мере, императора-тирана. Вследствие такой тактики, избранной стоической оппозицией, ни достойная жизнь, ни гордая смерть ее представителей не смогли сколько-нибудь значительно изменить положение дел в римском обществе. «Мораль — это «бессилие в действии», — писал Рудольф, ссылаясь на Ш. Фурье. — Всякий раз, как только она вступает в борьбу с каким-нибудь пороком, она терпит поражение»37. Эта в общем и целом спорная оценка морали
в жизни общества совершенно справедлива применительно к тем обстоятельствам, когда ведение моральной борьбы недостаточно для того, чтобы уничтожить социальное зло, тем более такое страшное зло, как тирания. Трагические события из жизни многих стран и народов, в том числе и не столь отдаленное прошлое нашего общества, свидетельствуют о необходимости самой решительной и всесторонней борьбы с любым деспотическим режимом, в какие бы идеологические «одежды» он ни драпировался.
Таков исторический и нравственный урок, который мы извлекаем из деятельности стоической оппозиции в римском сенате как опыта морального сопротивления тирании.
1 Аппиан. Гражданские войны / Пер. под ред. С, А. Жебелева в О. О. Крюгера. — Л., 1935 (См.: Аппиан. 11.48).
2 Светоний. Жизнь двенадцати цезарей / Пер. М. Л. Гаспарова. — М., 1988. (См.: Гай Калигула. 60).
8 Энгельс Ф. Бруно Бауэр и первоначальное христианство // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 19. — С. 310—311.
4 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Пер. М. Л. Гаспарова. — М., 1979. (См.: Диоген Лаэртский. — VII. 87)
5 Диоген Лаэртский, VII. 89.
6 Диоген Лаэртский. VII. 121 — 122.
7 Диоген Лаэртский. VII. 121.
8 Диоген Лаэртский. VII. 123.
9 Диоген Лаэртский. VII. 121.
10 Плутарх. Сравнительные жизнеописания в трех томах / Пер. С. П. Маркиша. — М., 1961—1964. (См.: Плут. Тиб. Гракх. XX).
11 Плутарх. Тиберий Гракх. XX.
12 Плутарх. Катон. VI.
13 Плутарх. Фокион. III.
14 Плутарх. Катон. I, XVII.
15 Светоний. Гай Калигула. 29.
16 Светоний. Нерон. 37.3.
17 Цит. по кн.: Ошеров С. А. СЕНЕКА. От Рима к миру // Сенека Люций Анней. Нравственные письма к Луцилию / Пер, С. А, Ошерова. — М., 1977. _ С. 340.
18 Тацит К. Сочинения в двух томах / Пер. А. С. Бобовича, Г. С. Кнабе. — Л., 1969. — Т. 1: Анналы; Т. II: История (см.: Тацит. Анналы. XVI. 28).
19 Тацит. История. IV. 8.
20 Тацит. Анналы. XIII. 49.
21 Тацит. Анналы. XIV, 12,
22 Тацит. Анналы. XIV. 49.
23 Тацит. Анналы. XV. 21.
24 Тацит. Анналы. XVI. 22.
25 Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. Время. Жизнь. Книги. — М., 1981. — С. 25—26.
26 Тацит. История. 1.2.
27 Тацит. История. 1.3.
28 Тацит. История. IV. 4.
29 Тацит. История. IV. 8.
30 Тацит. История. III. 80.
31 Тацит. Анналы. XIV. 57.
32 Тацит, Анналы, XIV. 58,
33 Тацит. Анналы. XVI. 35.
34 Цит, по кн.: Штаерман Ε. М. Кризис античной культуры. — М., 1975. с. 112.
95 Цит. по кн.: Кнабе Г. С. Указ соч. — С. 185.
36 Тацит. Анналы. XV. 71.
37 Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 2. — С. 219.