Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
188

Глава З

РАЗВИТИЕ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ И ПРАВОПОРЯДКОВ В РАННЕПОЛИАРХИЧЕСКОЙ АТТИКЕ
(XI-VII ВВ.)

Рассматривая усиление правотворчества в Элладе в указанные столетия, следует принимать во внимание, что именно тогда очень остро стоял вопрос об устранении наиболее архаичных уложений обычного права. Они регламентировали жизнь всего эллинского массива, каждого конкретного племенного сообщества или его отдельных частей (местных племен, кланов, а также городков, сел и даже некоторых профессиональных групп). Но изменения во внутренней жизни обществ последовательно преобразовывали устаревшие правила и вводили в обиход новое содержание таких обычаев.
Развитие полисной государственности в каждой автономии приводило к созданию новых положений обычного права, некоторые из которых получали признание не только в одной земле, но и в других частях эллинского массива. Конечно, устные правовые уложения наиболее прочно сохраняли племенные союзы северных земель. Но и позднее, в быстро консолидировавшихся полисах, еще долго оставались в силе многие четкие и общеизвестные устные правовые положения; часть этих установлений была включена в самые ранние своды писаных законов.
Глубокие изменения в обществе порождали нарушения правил жизни всего этноса, регулировавших надплеменные отношения, а также порядки в каждом формировавшемся раннегосударственном образовании — полиархическом или позднемонархическом

189

полисе1. Практика жизни требовала четких общедоступных формулировок правовых установлений еще во времена их устной передачи. Вероятно, в XII-X вв. в ряде земель Эллады трудились многие десятки знатоков обычаев, сберегавших и разъяснявших действовавшие положения устного права. Имена этих местных правоведов постепенно пришли в забвение. Но уже в IX в. законотворческая деятельность Ликурга имела столь решающее принципиальное значение, что традиция сохранила о нем ряд сведений, использованных позднее историками. Так, Геродот сообщил, что Ликург решительно преобразовал правовые установления Лакедемона (I, 65). Аристотель особо выделил Ликурга как создателя всего государственного устройства лакедемонян (Pol., II, 9, 1 1273b 33). Наименование реформы Ликурга ретрой, договором, позволяет думать, что введенная им система полисного устройства основывалась на предварительной устной договоренности преобразователя со всем массивом полноправных спартиатов.
Столь коренные изменения правопорядков в сложном обществе Спарты в условиях устной передачи правовых положений показывают, что в то столетие развитие полисной автаркии в ряде земель Эллады настоятельно требовало более точного правового определения системы каждой автономии. Естественно, что принципиальные изменения происходили в разделах общеполисных установлений, тогда как обычаи кланового и семейного прав могли сохраняться еще долгое время1. Допустимо предположить, что кланово-семейные установления могли испытывать некоторые изменения лишь в периоды особого укрепления центральной власти в отдельных полисах.
Деятельность Ликурга и Ифита свидетельствует, что в X-IX вв. укрепление общеполисного правопорядка в отдельных политических образованиях Эллады становилось все более важной задачей

1 Рассматривая формирование раннего полисного республиканизма В. П. Яйленко обстоятельно анализировал различия социальных интересов отдельных слоев населения. См.: Яйленко В. П. Архаическая Греция. С128-191. Приведу его определение полиса как инструмента противостояния внешнему миру, «основанного на внутренней интеграции коллектива» (Там же. С. 161). Конечно, эту интеграцию поддерживала прочная общность правовых обычаев каждой автономии.
2 Живучесть правовых норм эпохи родового строя даже в V в. была местами существенной, особенно на Крите. См.: Willets R. F. The Rights of έπιβ λλοντες // Eirene. V. Praha, 1966. P. 5-16.
190

эллинского правотворчества. Детали многих звеньев этого процесса неизвестны, но можно с уверенностью утверждать, что он происходил в условиях поступательного роста правосознания большинства населения. Действительно, значительная правовая деятельность крупных законодателей VII-VI вв. могла быть успешной лишь в полисах, имевших давние традиции правовой активности их населения. Примечательно, что Аристотель отметил некоторых правотворцев, создававших законы не только для своей родины, но и для других полисов (Pol., II, 9,1-9.1274а 15 — b 23). Стагирит назвал ряд законотворцев, начиная от Залевка и Харонда и кончая Драконтом и Солоном. Обращение к инополисным законопреобразователям, трудившимся после VIII в., показывает, сколь высока была развитость правосознания в то время. Несомненно, тогдашние правоведы творчески использовали обширный правовой опыт, накопленный эллинством в раннегосударственные времена1.
Надлежит подчеркнуть, что деятельность знатоков правопорядков в XII-VIII вв. была усложнена необходимостью согласовывать общепринятые положения обычного права и династические установления разного типа (от позднемонархических до княжеско-властительских) с заново формировавшимися раннеполисными установлениями. Последние, в отличие от давних крупноплеменных правовых уставов, нередко зависели от особенностей важных местных обычаев. Законодатели изучаемых столетий, занятые задачами упрочения государственного быта и соответственными разработками точной правовой регламентации внутриполисных отношений, не могли упорядочить все вопросы общественной жизни. Они оставляли в полной силе некоторые частные устные правовые обычаи. Это приводило к практическому сосуществованию догосударственных правовых обычаев и норм государственного права. В каждой земле Эллады периоды такой двойственной правовой регламентации имели разную продолжительность, что сказывалось на скорости формирования критерия гражданства в каждом полисе. Можно полагать, что именно вопрос о правомочности политов усиливал процесс согласования неписаных и писаных правовых положений.

1 Вряд ли сдвиги в законотворчестве VII—VI вв. можно объяснять «революциями», к чему склоняется И. А. Шишова (см.: Шишова И. А. Раннее законодательство. С. 17). Архонтство и миротворческие полномочия избранного сообща Солона (Aristot., Ath. Pol., 5, 2) ясно указывают на эволюционный ход процесса государственных преобразований в Аттике.
191

Политический полиморфизм определил своеобразное развитие правотворчества и правовой практики в каждой земле Эллады. Особенности политико-правовой истории Аттики в XII—VII вв. столь значительны, что ныне вполне целесообразно рассмотреть их еще раз.
Аттика, успешно отразившая натиски эолян и дорян, в отличие от подчинившихся им Беотии, Элиды и Лаконии, сохранила свое коренное население и более чем полутысячелетнее монархическое правление. Уже в XV в., согласно традиции (Strab., IX, 18,20. Р. 397; Paus., 1,2,6), в Афинах сменилось несколько династов. Тогда же там сложилась группа высшей знати, близкой к властителям и даже вводившей в свой быт черты царской роскоши1. Естественно, что и в последующие века какая-то часть знати поддерживала единовластие басилеев и их правотворчество. Но к середине XII в. внутри аттического общества получили силу новые тенденции.
Этнос, сохранивший основные элементы своей государственности — территорию, характер своего хозяйства, свои духовные устои, — после отражения дорийского натиска переживал период особого психологического подъема. В этих условиях прямая преемственность развития коренного населения обеспечила успешное эволюционное движение этноса от позднемонархического строя к полиархической республике, на что ясно указывают имеющиеся источники. Действительно, аттическая традиция и археологические данные, с нею согласующиеся, позволяют наметить некоторые основные вехи процесса социально-политических преобразований, приведших к изменению государственной системы и, в конечном счете, к становлению отдельного свободного жителя земли в качестве субъекта государственного и гражданского права.
Указанный длительный процесс потребовал значительного развития политико-правового сознания всего населения Аттики. Именно устойчивая общность правовых порядков и воззрений коренных обитателей Аттики, ее автохтонов, обеспечила успешную выработку рациональных мер для эволюционного преобразования высшего органа власти: наследственная монархия (единовластие) была постепенно заменена полиархией, многовластием высших должностных

1 Точным подтверждением этого стало открытие богатого погребения ребенка в Афинах XV в. Среди заупокойных даров выделяется пиксида, высокохудожественно расписанная лилиями (см.: Lang et al. The Athenian Agora. P. 220-221. Fig. 113). Эта ваза качественно превосходит даже сосуд из царского погребения Ню в Микенах, датируемого около 1450-1425 гг. (см.: Mylonas. Ancient Mycenae. P. 148-151. Fig. 64 left).
192

лиц. Аттический этнос, сохранивший унаследованную от предков землю, смог укрепить свои духовные силы и, что весьма важно, свой военный потенциал, а также в XI-X вв. постепенно восстановить свою хозяйственную жизнь.
Несомненно, длительная угроза военного вторжения дорян способствовала динамичному развитию всех сторон деятельности этноса, в том числе и его легендарного творчества. Древние предания и сказания о давно происходивших событиях эффективно содействовали самоутверждению и сплочению сообщества мелких аттических племен. Прочность духовных устоев жителей земли укрепляла большой вес всей Аттики и в сложных отношениях внутри обширного массива всех эллинских племен. Можно с уверенностью предполагать, что автохтонное население Аттики придавало большое значение своему прошлому и своей успешной борьбе за независимость в столкновениях XI в. Конечно, рядовое население земли хорошо помнило крупные события, случившиеся при жизни четырех-пяти предшествовавших им поколений родичей. Но этнос имел своих выдающихся сказителей общих преданий Аттики. Одаренные знатоки легендарной истории бережно передавали своим последователям не только древние сведения, но и данные о достаточно близких реальных событиях1. Божественные санкции всему происходившему в жизни эллинства придавали обязательную сохранность сказаниям о прошедших событиях — ведь все они происходили по воле богов, их сакральное происхождение не допускало нечестивого искажения древних преданий2. Лишь постепенно складывались рациональные

1 Заметим, что за X-VII вв. в Аттике сменилось около 12-14 поколений. Их сказители могли аккуратно сохранять память о главных событиях за эти 400 лет. Ведь в XIX-XX вв. племена Полинезии хранили счет времени и многие предания из жизни десятков поколений предков. Конечно, древнейшие сказания носят мифический характер, но поздние родословия уже сохраняют ряд точных имен согласно суждению этнографа С. А. Токарева. Ученый писал, что «более правдоподобной считается генеалогия из 23 поколений». См.: Токарев С. А. Тур Хейердал и его исследования в Океании // Хейердал Т. Путешествие на Кон-Тики. М., 1957. С. 361, 364.
2 Значение божественного промысла в миропонимании раннего эллинства и в его нравственных устоях было рассмотрено в трудах ряда философов, например П. Г. Редкина, Φ. X. Кессиди и других. В. С. Нерсесянц убедительно исследовал сакральный аспект нравственно-правовых представлений эллинства в XV-IX вв. См.: Нерсесянц В. С. Политические учения. С. 6-16.
193

взгляды на прошлое этноса, что позволило историкам уже в V в. выделить существенные сведения из легендарной истории Аттики.
Глубоко и проникновенно анализируя аттическую традицию, Фукидид особо подчеркнул, что землю ее всегда населяло собственное коренное население, передавшее ее свободной ныне живущим благодаря доблести — τήν γαρ χώραν άει oi αύτοι οίκοΰντες διαδοχή των έπνγιγνομένων μέχρι τοΰδε έλευθέραν δι' άρετήν παρέδοσαν (Thuc., II, 36, 1).
Историк отметил неизменность аттического населения уже в самом начале своего труда (I, 2, 5), и его указание: «всегда» населяли землю Аттики предки нынешних ее обитателей — получило особенный вес теперь, когда точно известна генетическая преемственность населения Эллады во II—I тысячелетии до н. э. Столь же важно сведение Олорида о передвижениях эллинских племен и позднее в поисках лучших земель, причем скудная земля Аттики не привлекала внимание соседей. И только рост населения в результате вселения бежавших от дорян переселенцев из других областей Эллады показал, что земли стало не хватать, и это обусловило вывод апойкий на острова и на малоазийское поморье (Thuc., 1,2,6; 12,4). Согласно традиции, эти переселенцы стали называть себя, как и афиняне, ионянами, хотя позднее афиняне стали избегать этого наименования1.
Основание заморских апойкий неизбежно внесло важные изменения в систему обычного права Аттики. Сдвиги в монархической системе, возможно, были не столь значительны. Но сфера клановых и семейных отношений была существенно затронута: ведь каждая апойкия представляла собой не только новый субъект инополисных правовых отношений. Будучи выделенной частью афинской монархии, она оставалась связанной с нею тесными узами не только в сферах обшей политики и религии2. Расширившиеся экономические связи значительной части аттического населения повседневно и настоятельно

1 Her., VII, 95; VIII, 44; I, 143, 147. Движение переселенцев в Ионию из Аттики и других земель подробно рассмотрено в книге Sakellariou Μ. La migration. P. 39-242, 254-302.
2 Созданные выселенцами в X в. сакральные правила соблюдались и спустя 500 лет: Фукидид сообщил, что в его время «ионяне из Афин» по обычаю, устраивают под афинским акрополем праздники в честь Диониса, «что в Лимнах» (II, 15, 4). Афинские политики в V в. не раз вспоминали, что их полис — метрополия ионян (Thuc., VI, 82,4; VII, 57, 2-4).
194

требовали четкого правового решения сложных имущественных вопросов, касавшихся кланов и семей самой метрополии и ее апойкии.
Естественно, что вывод апойкий вызвал усиление правотворческой деятельности во всей Аттике. В уже сложившуюся систему установлений обычного устного права, с дополнениями монархических властей, в XI-X вв. были внесены новые правовые положения, а часть старых правил была переработана. Бесспорно, правовые изменения для решения жизненно важных вопросов не ограничивались связями Аттики с ее апойкиями, они должны были отвечать новым требованиям усложнившегося внутреннего развития самой аттической земли. Эти требования были ужесточены в XII—XI вв. из-за нависшей тогда дорийской военной угрозы. Но она же сильнее сплачивала всех жителей Аттики, способствуя безотлагательной выработке разумного решения возникавших политических задач. Несомненно, интенсивности сдвигов в политико-правовой сфере весьма содействовала общность психологического характера коренного населения полуострова.
Здесь следует напомнить, что в монархические времена, еще до X в., политическая жизнь Аттики отличалась своим динамизмом. Как сообщил Фукидид (II, 15, 1-4), при ранних царях жители городков Аттики имели местное управление и свои советы — αυτοί έκαστοι έπολιτεύοντο και έβουλεύοντο, — к царю они собирались на общий совет лишь в случае опасности для всей земли. Но, как особо подчеркнул Олорид, выдававшийся своим умом царь Фесей провел реорганизацию политического устройства: он сделал Афины единственным городом, в котором и поместил общеаттические совет и пританей1, а местные советы и пританей распустил; жителям своего царства он предоставил права, как и прежде, обрабатывать свои поля. Нужно полагать, что и местные промысловики также оставались в традиционных районах своей деятельности. Добавим, что сведения Фукидида о возвышении значимости Афин вполне согласуются с археологическими источниками, указывающими на особое укрепление афинского Акрополя в XIV-XIII вв., что обеспечивало державному граду главенствующее положение2.

1 Колобова К. М. Древний город Афины. С. 12, 18-19.
2 Wright J. С. The Mycenaean entrance System on the West End of the Acropolis // Hesperia. Vol. 63. № 3.1994. P. 323-360.
195

Прямая преемственность духовного развития Аттики дает мне уверенность в том, что предание о деятельности Фесея было частью свято оберегаемого фонда аттических исторических сказаний о прошлом. Историческая традиция была особенно важна для укрепления моральной устойчивости этноса в XI и последующих столетиях, когда Аттика, отразив дорян, постепенно наращивала соперничество со Спартой. Строго деловое сообщение Фукидида, известного своим тщательным и критическим выбором источников, не оставляет сомнений в том, что аттическое население ко времени правления Фесея (согласно Паросской хронике — около середины XIII в.) энергично развивало местно-племенное самоуправление в условиях традиционного умеренного царевластия. Но, видимо, стремившийся к укреплению своей власти путем упрочения единства земли басилей Фесей счел необходимым лишить локальные политические образования ряда их важных полномочий, передав решение важных вопросов земельного управления в ведение близких царю совета и пританея. Можно полагать, что Фукидид отметил только общегосударственную деятельность Фесея потому, что энергичный басилей не вмешивался во внутриземельные племенные и клановые порядки.
Необходимо отметить, что сведения Фукидида ныне, когда известны многие стороны этнохозяйственного преемственного развития Аттики во II—I тысячелетиях, получили более глубокое значение, чем лет 50-60 тому назад. Это находит отражение в фундаментальных трудах. Так, Д. Уайтхед уверенно пишет, что в микенское время преобразования Фесея заключались в централизации политических и религиозных учреждений, причем перемещения населения были незначительными или даже вовсе отсутствовали1. Весьма убедительно заключение исследователя, что употребленный Фукидидом термин «синойкисм» следует понимать, как более крепкое соединение местных земель и племен Аттики под общим управлением басилея и подведомственных ему общеаттических совета и пританея. Однако допустимо предположить, что «централизация» касалась лишь главных культов. Ведь местные божества, охранявшие дома, поля и промысловые угодья сельчан, сохранили свои святыни во всех округах Аттики.
Решительные действия Фесея, несомненно, сопровождались выработкой новых правовых уложений, которые регулировали обще-

1 Whitehead D. Demes. P. 8-9.
196

государственные правовые вопросы. И если даже басилей-реформа-тор не вмешался в местные правопорядки, частью созданные еще праотцами, то его крупные общеаттические мероприятия значительно упорядочили политико-правовые отношения и всю правовую практику в монархии Нововведения происходили около 1250 г. (Marm. Par., Ер. XX, 11.34-35).
Принципиальное значение правотворчества Фесея особенно ясно раскрыл Аристотель при перечислении им одиннадцати существенных перемен государственного строя Аттики, которые произошли от правления Иона до низвержения олигархии Тридцати и восстановления демократии в 403 г. Ученый назвал преобразования Фесея вторыми после новшеств Иона: δευτέρα δέ каі πρώτη μετά ταύτην έχουσα πολιτείας τάξιν, ή έπι Θησέως γενομένη, μικρόν παρεγκλίνουσα της βασιλικής (Aristot., Ath. Pol., 41, 2).
Весьма важно определение философа: преобразование Фесея, касавшееся порядка государственного строя, создало политейю, немного отклонявшуюся от монархического устройства. Это заключение Аристотеля указывают на то, что Фесею пришлось во имя сплочения Аттики поступиться какими-то царскими привилегиями, возможно в пользу местных племенных властителей — ведь Аристотель недаром упомянул отклонения Фесеевого устройства. Так как философ характеризовал преобразованный Фесеем строй как имеющий распорядок политейи, то можно полагать, что с середины XIII в. и далее, такой вид аттической монархии продолжал развиваться более или менее последовательно. Видимо, «отклонения» от древнего царевластия набирали силу вместе с изменениями аттической политейи1. Но несмотря на происходившие политико-правовые сдвиги, в исторических преданиях Афин деятельность Фесея сохраняла свое особенное значение при изложении ранней истории аттической государственности — ведь его преобразования создали упорядоченную политейю2.
Реальный ход событий, особенно нараставшая военная угроза около 1200-1066 гг., побуждал все аттическое население уделять особое внимание внутренним политико-правовым отношениям.

1 Учение Аристотеля о видах политей и их изменениях обстоятельно рассмотрел А. К. Бергер. См.: Бергер. Политическая мысль. С.138-150 и далее.
2 Заметим, что в IV в. афинская средняя интеллигенция весьма ценила деятельность Фесея. Например, Исократ писал, что Фесей сделал государство крупнейшим полисом в Элладе (Isocr., IX, 35).
197

Следует отметить, что несмотря на некоторые повседневные разногласия общеаттических и местных властей, общая упорядоченность государственного устройства постепенно росла. Конечно, в самих Афинах многое зависело от энергии и личного авторитета очередного династа. Более динамично должна была развиваться правовая жизнь на местах. Ее могла усложнять разница материальных ресурсов каждого племени и даже клана, особенно заметная в условиях жизни обитателей горных и приморских земель.
Естественно, что по мере укрепления авторитета высших правящих кругов местные племенные и клановые сообщества должны были постепенно добиваться уточнения и увеличения числа норм, определявших их правоспособность в качестве субъектов или объектов права. Можно с уверенностью предполагать, что местные кланово-племенные правоведы затратили много усилий на сохранение или приспособление к новым условиям традиционных правовых обычаев, регламентировавших права и обязанности каждого образования, входившего в упорядоченную монархическую политейю Аттики. Исходя из событий второй половины XI в., можно отметить правоспособность кланово-племенных верхов в XII—XI вв. была столь прочной, что они могли оказывать известное давление на правивших тогда басилеев.
Уже в XI в. Аттика, бесспорно, достигла изрядной сплоченности, что содействовало наращиванию ее общего, особенно военного, потенциала. Неопровержимым доказательством этого является сохраненный традицией факт: аттический царь Кодр успешно отразил нападение вторгшихся в Аттику дорян около 1066 г. Не может быть сомнений в том, что это известие, о котором ведала вся тогдашняя Эллада, было свято оберегаемым преданием Аттики и что в V-IV вв. оно сохранялось без значительных поздних дополнений.
Вполне доверяя древней афинской традиции, Аристотель назвал в числе благожелательных к народу басилеев именно Кодра: царь воспрепятствовал порабощению аттического народа (Pol., V, 10, 5 1310 b 37: κατά πόλεμον). Эллинская историческая традиция придавала немалое значение деятельности Кодра, на что указывают ссылки на его правление у Геродота (1,147; V, 65, 76; IX, 97) и Ферекида, ионийского автора V в. с острова Лерос, данные которого привел Страбон (XIV, 1,3; 2, 6).
Сведения трех названных авторов V-IV вв. (следует воздержаться от использования не всегда достоверных рассказов более поздних писателей) позволяют заключить, что примерно за 200 лет от пре-

198

образования Фесея до победы Кодра хозяйственное и политико-правовое развитие Аттики постепенно укреплялось. В области государственного управления основным содержанием этой эволюции должно было быть практическое согласование прав, полномочий и обязанностей различных субъектов устного права монархической политейи, начиная от глав кланов и далее вверх, вплоть до самого басилея, носителя верховной сакральной и мирской власти.
Есть основания полагать, что предполагаемый плавный ход событий сказывался положительно на реальных условиях жизни всего аттического этноса. Бесспорным доказательством этого является боеспособность ополчения, с которым Кодр одержал победу над дорянами. Ведь слабосильные воины не смогли бы устоять перед искусным в военном деле неприятелем. Не только физическое, но и моральное состояние аттического войска было достаточно крепким: угроза порабощения вызвала мощный духовный подъем и прочно сплотила военные силы из разных аттических земель и племен. Естественно, что особую силу получил тогда давний правовой обычай Аттики: во время общей опасности объединяться вокруг царя.
Необходимость организации отпора мощному неприятелю, бесспорно вызвала перемены в государственной жизни аттической монархии. Они были отчасти подготовлены изменениями внутри общества, произошедшими от середины XIII в. до 1060-х гг. Проведенная Фесеем реформа политейи должна была привести к постепенному возникновению новых условий для политической деятельности населения. И хотя прямых источников очень мало, все же можно представить некоторые логичные последствия важного сдвига в устройстве монархии. Несомненно, нарастали различия в деятельности высших властей и подчиненных им земельных и племенных управ.
В стольном граде Афинах, ставшем главным средоточием политико-правовой жизни монархии, значительно увеличился круг именитых лиц, занятых вопросами общеаттического управления. Переселенные из городков члены местных советов и управлений обогатили царскую администрацию своим опытом и способствовали укреплению внутренних связей страны. Созданные Фесеем общеаттические совет и пританей постепенно могли наращивать свой авторитет не только в силу установленных басилеем полномочий, но и благодаря опоре на общеаттические и местные обычаи.
В мелких городках и их округах взамен перемещенных в Афины давних органов самоуправления естественно должны были возник-

199

нуть низовые местные власти. Они были необходимы в повседневной деятельности племен и кланов для быстрого разрешения случавшихся недоразумений в хозяйственной и политико-правовой жизни. Обычно это были вопросы соседского землевладения и водопользования, а также берегового промысла. Но к концу XIII в. основным вопросом деятельности земских властей стал вопрос о подготовке боеспособных отрядов ополчения. В это тревожное время по всей Аттике особенно энергично развернулась деятельность тех звеньев местного самоуправления, которые ведали организацией сухопутной и морской обороны.
Сокрушительное продвижение эолян и дорян около 1150-1120-х гг. особенно высоко подняло социальную значимость всего боеспособного населения. Военная деятельность стала особенно важной для всего аттического этноса — только она могла обеспечить ему свободное существование и политико-правовую устойчивость. Допустимо предположить, что тогда вопросы качественной подготовки воинов и профессиональная полноценность каждого ратника получили особенное значение не только для клана и его племени, но и для всего этноса. Это обстоятельство могло подчеркнуть разницу даже между членами одного клана, неодинаково способными к военному труду.
Более четко выступили различия между жителями плодородных и скудных земель, имевших неодинаковые материальные условия не только для воспитания боеспособной молодежи, но и для вооружения ее качественным оружием. Можно полагать, что после 1200 г. в аттическом войске усилилось выделение групп воинов, отличавшихся от средних слоев ополчения своими ратными успехами и, соответственно, более высоким авторитетом. Нараставшая внешняя угроза побуждала монарха и его окружение шире использовать выдающихся военных специалистов, что должно было способствовать более активному участию таких ратников во внутриполитической жизни этноса, в том числе и в правовой деятельности. Конечно, мои предположения остаются гипотезами, но реальные условия были таковы, что для устойчивости политейи ей была необходима деятельность высокосведующих военных верхов.
Следует заметить, что отеческая традиция о басилее как главном военачальнике всего этноса иногда при необходимости нарушалась. О таком случае сообщил Аристотель: некогда жители Аттики пригласили Иона на пост полемарха-главнокомандующего, так как правивший тогда басилеи был неспособен к ратному делу (Ath. Pol., 3,2).

200

Геродот, однако, упомянул об Ионе как стратархе при царе Эрехфее (VIII, 44). Термин Геродота — воевода — более отвечает устройству монархии во второй половине XIV в. Ведь согласно аттической традиции басилей Эрехфей приходился прадедом Менесфею, свергнувшему Фесея в начале XII в. Факт, сообщенный обоими авторами1, показывает, что в аттических военных кругах существовал обычай заменять на время небоеспособного басилея особо авторитетным военачальником. Возможно, что после Иона были и другие, менее известные, временные воеводы. Но особенно остро встал вопрос об авторитете басилея как командира ополчения после катастрофической гибели нескольких ахейских монархий между 1200-1150 гг. и в последующие десятилетия.
По-видимому, в царствование Кодра около 1090-1066 гг. понимание необходимости отделения высшего военного поста от полномочий басилея становилось все более ясным по мере роста угрозы. На это указывает сообщение Платона о том, что во имя славы и сохранения царствования своим потомкам басилей Кодр преждевременно умер: ...ή προαποθανεΐν τον ύμέτερον Κόδρον υπέρ της βασιλείας των παίδων (Symp., 37 D). Философ подчеркнул личные устремления царя, думавшего о себе и своих наследниках. Полагаю, что Платон опирался на достоверные предания, и это позволяет заключить: Кодр упорно держался за свое военное единоначалие потому, что в военных кругах крепла мысль о необходимости назначения особо ответственного главнокомандующего взамен басилея, возможно слабого здоровьем. Судя по тому, что смерть Кодра не внесла дезорганизацию в аттическое сопротивление дорянам, можно предположить также, что высшие командиры ополчения своевременно сплотились и успешно продолжили оборону. Возможно, что авторитет военных верхов был тогда столь высок, что преемник царя, сын Кодра Медонт, кажется старался поддерживать с мастерами военного искусства хорошие отношения. Во внутренней жизни Аттики роль таких специалистов могла быть весьма значительной.
Изложенные предположения подсказаны мне тем, что очень скоро в Аттике вопрос о высшем главе ополчения был поставлен прямо: это было крупное изменение политейи, и Аристотель уделил ему должное внимание. Ученый сообщил, что полемархия была второй выс-

1 По-видимому, призвание Иона происходило где-то после 1350 г.
201

шей властью в монархии, установленной по причине слабости некоторых басилеев в военных делах; что, как и басилей, полемарх ведал вопросами «отеческими», τά πάτρια. Стагирит не указал точное время создания пожизненной и стоящей рядом с монархом должности полемарха. Однако он отметил, что Иона пригласили быть полемархом лишь в силу необходимости: και τον "Ιωνα μετεπέμψαντο χρείας καταλαβούσης (Ath. Pol., З, 2). О временности службы Иона можно заключить по сообщению Геродота: "Ιωνος δέ του Ξούθου στρατάρχεω γενομένου Άθηναίοισι (VIII, 44). Его термин «стратарх» — глава войска — производит впечатление о более ограниченных задачах, которые должен был решать воевода.
Можно полагать, что преобразование временной обязанности стратарха в постоянный пост пожизненного полемарха произошло не сразу после 1200 г., но когда уже вся Аттика ясно представила реальность дорийского вторжения. Эта опасность требовала особого укрепления военных сил монархии.
Решение задачи было не в увеличения числа воинов и повышения их боевого мастерства. Надвигающаяся опасность могла привести к военным действиям во всех землях Аттики. Отражение врагов на столь протяженных линиях фронта было под силу главнокомандующему, обладавшему не только значительными практическими знаниями, но и высоким стратегическим талантом. Здравый смысл подсказывал, что такой военный глава должен был иметь неограниченные полномочия и в своей сфере даже превосходить басилея — ведь божественные покровители страны особо содействовали всем доблестным защитникам отеческой земли, а так полагал весь аттический этнос.
Естественно, что создание новой постоянной высшей государственной должности означало реальное сокращение правоспособности монарха. Непререкаемый глава военного ведомства был не только военачальником, он руководил и военно-дипломатической политикой политейи. Видимо, глубокое понимание отличия такого главы военных дел от прежних воевод-стратархов привело к наименованию новой отрасли высшей государственной власти термином «полемархия», носитель же этих полномочий именовался полемархом1.

1 Судя по известным трудам Аристотеля, философ не употреблял термины «стратиарх» и «стратарх» (Bonitz Η. Index Aristotelicus. В. 1955. s. v.).
202

Выделение полемархии из компетенции монарха означало эволюционное принципиальное изменение политейи: государственный строй из монархии стал диархией, двоевластием. Значение этого сдвига, по-видимому, возрастало лишь постепенно; возможно, что при некоторых басилеях и в менее напряженные времена полемархи спокойно занимали второе место рядом с царем, довольствуясь лишь ролью помощника. Но традиция укреплялась при слабых басилеях, а при росте угрозы значение энергичных полемархов быстро возрастало, особенно если пританей и совет оказывали военному руководителю особую поддержку.
Решусь предположить, что в правление Кодра, длившееся несколько десятилетий, вопрос о разграничении полномочий монарха и полемарха (обе должности были пожизненными, следовательно, личность каждого властителя могла иметь тогда большое значение) к началу 1060-х гг. был несколько упрощен: неотвратимость вторжения требовала согласованных действий обоих властителей. Но Кодр постарался стать во главе аттического войска, побуждаемый, как отметил Платон, стремлением к славе и заботами о сохранении царской власти для своих потомков. Аттическая традиция, использованная таким тонким аналитиком, каким был Платон, несомненно сохранила неоспоримые сведения об участии басилея в военных действиях, происходивших вблизи самих Афин. Но доряне захватили многие земли Аттики, и только после поражения в главном сражении они, согласно Страбону (IX, 7) ушли отовсюду, кроме мегарской земли. У Аттики появился беспокойный сосед — Мегары.
Военные заслуги царя Кодра, оцененные исторической традицией, не остановили дальнейшее укрепление значения полемархии. Этого требовала реальная обстановка — ведь доряне прочно обосновались в Мегариде. Допустимо предположить, что сын и преемник Кодра, Медонт, не препятствовал возвышению авторитета своего соправителя-полемарха. Может быть, этот басилеи не был достаточно боеспособен или его занимали вопросы всего управления Аттикой. Судя но последующим близким событиям, еще при Медонте остро встала проблема дальнейшего преобразования политейи: диархия уже не отвечала усложнявшейся государственной системе и развитию новых условий для хозяйственной и духовной деятельности этноса. По-видимому, в пританейоне, совете и в племенных местных собраниях все более энергично выступали сторонники идеи создания новой высшей государственной должности — архонта. Этот

203

третий главный властитель должен был ведать, как сообщил Аристотель, заново возникавшими государственными делами.
Философ уделил большое внимание должности архонта, также пожизненной (Ath. Pol., 3,1-4). Автор, отмечая некоторые разногласия своих источников, указал, что должность архонта была установлена в короткое время, то ли при Медонте, то ли при Акасте; что относящие данное событие к правлению Акаста ссылаются на то, что архонты приносят такую же клятву, какой архонт клялся при Акасте и что именно при этом басилее Кодриды передали какие-то свои привилегии архонту. Отмеченные Стагиритом колебания знатоков традиции позволяют предположить, что становление троевластия — триархии — происходило не сразу, но что уже при Акасте была выработана формула клятвы архонта и, что весьма важно, при этом басилее царский род был лишен некоторых полномочий, переданных архонту1.
Сведения Аристотеля об изменениях аттической политейи и установлении триархии дают основания заключить, что где-то между 1050 и 1010 гг. происходило дальнейшее ограничение полномочий наследственных царей: исполнительная власть была разделена между тремя соправителями — басилеем, полемархом и архонтом. Создание триархии было столь кардинальным шагом в развитии государственного устройства, что следует предполагать участие в нем не только совещательных властей: пританейона и совета. Боевая готовность всего способного к обороне населения Аттики все более поднимала политическое самосознание каждого клана и его ополченцев, что укрепляло авторитет клановых и племенных единиц в политико-правовой деятельности внутри политейи. Быстрота создания пожизненного архонтата, сократившего круг полномочий басилеев, показывает, что самые широкие круги народа были заинтересованы в безотлагательном усовершенствовании государственного устройства, видя в этом лучший способ сохранения независимости всего этноса и его отеческой земли, Аттики.
Следует заметить, что в изучаемый критический период истории Аттики среди ее населения должны были особенно окрепнуть древ-

1 Аристотель, судя по выпискам из его труда у Гераклида, отрицательно относился к слабым и роскошествовавшим Кодридам (Heraclidis Epitoma. Fr. 3). Страгирит, придавая значение личным качествам монархов, отметил моральный упадок наследственных царей как общее явление (Aristot., Pol., V,8, 22.1313а).
204

нейшие обычаи, обеспечивающие народу его деятельное участие в политической и правовой жизни. Эти старинные традиции были использованы много позднее, когда, как отметил Аристотель (Ath. Pol., З, 1-4), царская власть была значительно ограничена согласно уступкам самих басилеев или так, как простой народ лишил басилеев ряда их прерогатив.
Осуществление важного принципиального изменения аттической политейи во второй половине XI в. позволяет полагать, что этот крупный сдвиг в системе государственного управления мог произойти лишь при условии поддержки его большинством народа. Ведь установление триархии знаменовало продолжение постепенного перехода от монархической политейи к триархической государственности. И если даже в традиционных древних монархиях царем становился нередко тот, кого все соглашались признать басилеем (Aristot., Pol., 111,9,7,1285в 15), то в изучаемое время народ должен был более энергично использовать свои исконные политико-правовые возможности в силу роста внутриаттических осложнений.
Должно отметить, что политическая жизнь всего населения еще долгое время отличалась силою традиционных тенденций. Эволюционное развитие высшего звена государственного управления протекало достаточно медленно. Согласно аттической хронологии, только в 754/3 г. был кардинально изменен срок замещения трех высших должностей: басилей, полемарх и архонт, ранее пожизненные правители стали государственными главами, избираемыми только на 10 лет. Эта дата, выведенная из указания на первый год 7-й Олимпиады1, позволяет заключить, что в Аттике предшествующие 260-250 лет были временем развития, постепенного и неуклонного, важных основ полиархического государственного устройства.
Столь длительная выработка существенных преобразований монархической политейи, завершившаяся окончательным признанием главенства принципа выборности высших властей полиса, получавших полномочия лишь на 10 лет, показывает, что жившие в те времена 6-8 поколений сумели достичь высокого уровня политико-правового самосознания. Создание новых внутриполитических порядков происходило в условиях напряженного труда всего этноса во всех сферах его деятельности. Однако усложнявшиеся отношения между различными слоями и группами населения и различными властными

1 Busolt G. Griechische Geschichte. Bd II. S. 132-135.
205

структурами неизбежно отражались на правомочности клановых, земельных и племенных сообществ внутри всей Аттики.
Попутно отметим, что система триархии логично и неуклонно вела к укреплению центростремительных тенденций в правосознании аттического населения. Находившиеся в Афинах высшие звенья исполнительной и законодательной власти были авторитетами во многих вопросах не только общеполисной жизни, но и в нередко вспыхивавших местных противоречиях между соседними кланами. Можно только предполагать, что иногда вражда возникала при попытке сильных кланов притеснить более слабых соседей — причиной таких споров нередко могли быть не только материальные выгоды, но и обостренное честолюбие аристократов, глав клановых сообществ. Подобные внутренние неурядицы, по-видимому, имели ограниченные размеры и не получили отражения в ранней аттической традиции.
Решающий сдвиг в структуре политейи около середины VIII в. бесспорно указывает на то, что в государственной системе Аттики между приблизительно 1000-760 гг. неуклонно формировались новые общественно-политические порядки. Этнос решительно вытеснял коренные принципы своей ранней монархии — наследственность и пожизненность высших государственных должностей. В аттическом полисе все большую силу получали элементы республиканского устройства, что проявлялось в совершенствовании форм государственного управления.
Судя по общей характеристике политейи, которую приводит Аристотель (Ath. Pol., З, 1), замещение высших должностей было доступно при десятилетием сроке полномочий лишь лицам, обладавшим благородным происхождением и богатством τάς μέν αρχάς καθίστασαν άριστίνδην και πλ^υτίνδην. Такая олигархическая форма государственного управления ограничивала круг лиц, которые могли претендовать на избрание. Но в кланах существовали свои выборные должности, доступные рядовым сородичам, которые были обязаны добросовестно выполнять поручаемые им обязанности.
Конечно, внутриклановая деятельность лишь частично касалась общеполисного управления. Но более частыми могли быть контакты с высшими властями по вопросам истолкования тех или иных норм обычного права в важных конкретных случаях. Допустимо предполагать, что не один раз понимание используемой аристократами формулы обычного права вызывало недовольство не только

206

простых людей, но и более слабой части клановой знати, права которой ущемляли власть имущие.
Все же возникавшие местами противоречия не подрывали, повидимому, прочность политического единства составлявших полис земель и разных слоев населения. Задача укрепления обороноспособности Аттики, особенно насущная в XI-X вв., неумолимо требовала соблюдения основных принципов обычного права, принятых всем этносом. Можно полагать, что каждый из триархов стремился укреплять правопорядки в подведомственной ему сфере, что способствовало росту авторитета верховных властей полиса и сплоченности всех аттических земель, а также личному успеху самих соправителей.
Однако часть традиционных правовых положений постепенно подвергалась переосмыслению. Выраженные сакрально обоснованными архаичными речениями некоторые установления наполнялись новым содержанием. Ведь изменения реальных условий все сильнее расширяли правовые мысль и практику. Тем самым открывались возможности более углубленного понимания древних правовых положений, хотя формулировки их оставались прежними.
Естественно, что в отдельных областях обычного права создание юридических инноваций протекало неравномерно. В изучаемые столетия правовая деятельность аттического этноса происходила в рамках четырех, определившихся уже при раннемонархическом строе, сфер: общегосударственной политики и отношений локально-племенных, клановых и семейных. Соответственно, в Аттике постепенно формировались с различной степенью разработанности четыре ветви устного обычного права: общеполисные правовые нормы всего этноса, установления локальных племен и земельных сообществ, а также положения, упорядочивавшие внутриклановые отношения, и постепенно укреплявшиеся обычаи семейных групп, как больших (из трех-че-тырех поколений), так и малых семей, в одно-два поколения.
Установленная ныне бесспорная непрерывность состава аттического населения в XIII—X вв. и последующих столетиях обеспечила целостность эволюционного развития каждой из ветвей права, хотя сила их поступательного движения временами могла быть неравномерной.
Особенно прочными должны были быть правопорядки семейных отношений: тесная кровная близость членов семейных групп обеспечивала точную передачу правовых положений, определявших

207

связь поколений. Неизменность коренного населения Аттики1 создала особенно благоприятные условия для прямой передачи от поколения к поколению не только материальных условий для повседневной жизни (жилищ, орудий труда и т. д.). Предки передавали издавна выработанные основные производственные навыки и традиции, а также культурное наследие. Каждое последующее поколение усилиями своих рационально мысливших современников умножало число унаследованных и заново созданных точных знаний, морально-правовых ценностей и художественных вкусов. В сложные и длительные времена становления республиканского устройства полиса традиционные духовные сокровища аттического этноса, несомненно, укрепляли его жизнестойкость.
Особо важную роль играли тогда общепринятые правопорядки, определявшие обязанности и права членов каждого сообщества всех уровней, начиная от семейно-клановых единиц и кончая высшим этнополитическим сообществом — аттическим полисом. Заметим попутно, что соблюдение заветов особо выдающихся пращуров, обязательное для их потомков даже среднего умственного потенциала, вооружало последующие поколения знаниями правил профессиональной и политико-правовой жизни. Освященные божественными

1 Весьма важны данные антропологии об устойчивости состава обитателей самих Афин. Изучение костяков из субмикенского могильника (около 1125-1050 гг.) на Керамике показало, что большинство погребенных там афинян были бесспорными потомками жителей города в ранние времена (Breitinger Ε. Die Skelette. S. 223 sq., 253-254). Вероятно, в Аттику тогда прибывали и уроженцы соседних эллинских земель, принадлежавшие к близким антропологическим группам, что затруднило выделение их в особую группу. Но в те же десятилетия в Афинах длительно жили выходцы из среднеевропейских племен: на участке некрополя под Агорой среди 25 костяков обнаружены 8 черепов альпийского типа (Angel J. Skeletal Material. P. 296, 300, 322). Этих пришельцев с севера уже учитывал В. Десборо (Desborough. Protogeometric Pottery. P. 297). Близкие отношения Аттики с племенным миром Европы нашли отражение и в творчестве афинских вазописцев геометрического стиля, как будет показано ниже. Следует особо подчеркнуть: захоронения северян-иноплеменников на могильнике афинских горожан свидетельствуют, что религиозные воззрения самих эллинов и их северных соседей имели много общего. Вероятно, прочнее сохранялись древнейшие представления о загробном мире, и эта общность допускала участие пришлых иноплеменников в кланово-кладбищенском землепользовании в Афинах где-то около 1150-1050 гг.
208

установлениями семейно-клановые, племенные и общеполисные правопорядки укрепляли устойчивость мироощущения всего этноса и каждой его части.
Развитие полемархии в позднемонархической политейе сопровождалось, несомненно, накоплением новых правовых обычаев и дополнений к старым установлениям. В условиях устной передачи всех норм вопрос о точных формулировках, их знании и точном соблюдении имел первостепенное значение в обществе. Иными словами, проблема правовой дисциплины стояла в ряду важнейших задач всего этноса и каждого его сообщества. Но в период укрепления высших властей полиса — исполнительных (триархов) и совещательных (совета и пританейона) — довольно частыми могли быть несоответствия кланово-племенных правопорядков и вводимых триархами новых установлений. Несогласованность взглядов правоведов разных уровней, государственного и местного, могла нередко содействовать развитию общеполисного и местного правотворчества. Однако возникали и новые трудности.
Изменение государственного устройства путем эволюционного перехода от единовластия к троевластию неизбежно привело к тому, что в политико-правовой жизни этноса увеличилось число категорий субъектов права и, соответственно, расширились полномочия и правоспособность общеполисных властей, союзов местных племен, отдельных племенных единиц и кланов. Этот процесс усложнял задачу координации обязанностей и прав каждого объекта и субъекта права.
Допустимо предположить, что процесс согласования различных правовых установлений проходил не единовременно. Естественно, что традиционные правовые нормы семейно-клановых и племенных образований изменялись и дополнялись сравнительно медленно. Но неуклонный рост общеполисной государственной системы и воздействие менявшихся реальных внешних условий требовали, особенно в XI-IX вв., безотлагательного создания новых правовых установлений и организации необходимых всему полису общих правопорядков.
Аттическая традиция почти ничего не сообщает о раннем периоде истории времен триархии. Сведения Аристотеля, приведенные выше, позволяют заключить, что полисом управляла весьма ограниченная группа олигархов, пользовавшихся пожизненной властью. Однако довольно многочисленные археологические памятники изучаемого времени рисуют картину сложного состояния аттического общества в XI—VIII вв. Материальная и духовная деятельность

209

всего этноса в указанные столетия отличалась динамизмом и разносторонностью. Даже нерегулярные выборы двух триархов порождали борьбу политиков из мощных кланов.
Некоторые яркие факты проливают свет на общий ход тогдашнего развития Аттики. Но вопрос об абсолютных или относительных датах таких событий имеет важное конкретное значение. Поэтому следует предварительно хотя бы кратко остановиться на источниках по хронологии истории Аттики в XIII—VIII вв.
Хронология ранней аттической истории заслуживает пристального отношения, поскольку ныне бесспорно установлена прямая преемственность коренного населения полуострова во II и I тысячелетиях до н. э. Имеющиеся ныне хронологические указания относятся к двум категориям.
Одна — письменные источники. В трудах историков V-IV вв. приведены даты, точные или приблизительные, некоторых важных событий прошлого, иногда согласованные со счетом времени по поколениям или олимпийским календарем. Устные предания о древней истории аттического полиса уже с VI в. начали записывать логографы, определявшие даты по счету предшествовавших поколений. Следует полагать, что в памяти каждого поколения сохранялись воспоминания о самых важных событиях истории родной земли и об их выдающихся предках. Часть этих преданий была использована логографами. Из них особенно известен Гекатей из Милета (около 540-476 гг.), составивший родословные многих эллинских героев, в том числе и аттических. Писатель включил в труд и свою собственную генеалогию, выводя ее в шестнадцатом поколении от божественного предка (Her., II, 148). По-видимому, на рубеже VI-V вв. в Элладе счет поколений в некоторых кланах был весьма устойчивым: семейные хроники хранили память о реальных событиях, случившихся даже за 10-12 поколений пращуров, и Гекатей решился на включение божественного предка лишь в мифическое шестнадцатое звено своего родословия.
Позднее широкое развитие календарных систем во многих полисах сделало особенно важной точную датировку событий. В V в. Гелланик Митиленский использовал в «Аттиде» записи об архонтах-эпонимах. Летоисчислением занимались многие хронографы, среди трудов которых исключительно важна Паросская хроника1. Имя ее составителя не преведено на дошедших частях текста. Автор этого

1 IG. XII. Fasс. V. Pars 1. Berolini. 1903. № 444.
210

документа вел летопись событий, случившихся до 264/3 г. до н. э. (по современной нам системе летосчисления). Паросский хронограф вел счет времени, начав свой труд от самых далеких событий прошлых веков и приближаясь последовательно к установленной им учетной вехе. Он сообщал даты правления аттических царей, начиная с Кекропа, а затем аттических архонтов. Текст хроники был опубликован на мраморной стеле, что указывает на доверие паросских хронографов к афинским преданиям и списку архонтов. Замечу, что басилеи Кодриды в X-VII вв. могли тщательно следить за устной передачей и записями родословия своего клана. Ряд дат по ранней истории Аттики привел Эратосфен (около 275-194 гг.) в своем труде «Хронография». Некоторые относительные хронологические указания сохранились в литературных памятниках: в ахейском эпосе и у писателей V-IV вв.
Вторая категория источников — данные археологии. Сопоставление многих и разнообразных остатков материальной жизни тогдашнего общества Аттики позволяет установить относительную хронологическую шкалу значительных явлений в истории этноса. Ряд пунктов этой стройной системы можно реально связать с известными абсолютными датами эллинского счета по поколениям и с данными египетской хронологии. Например, в гробнице Рамсеса III (1198-1167 гг.) найден сосуд субмикенского стиля, что определяет приблизительные даты изготовления указанной группы керамики. В других случаях появляется возможность установить хотя бы последовательность событий или их взаимосвязи1.

1 Геродот, излагая традицию Аттики, сообщает (VIII, 44), что первым царем Афин был Кекроп. Согласно Паросской хронике, Кекроп начал править с 1581 г. (Marm. Par., Ер. 1,3-4). Решаюсь выдвинуть предположение: легенды о царях Аттики, правивших в XVI в., могли возникнуть еще в XV в. в то время, когда в Арголиде басилеи Микен достигли уже значительной силы. Владыки Микен, судя по их семейным усыпальницам В и А, около 1650-1500 гг. (Mylonas. Ancient Mycenae. P. 103-176, 181) были энергичными воинами и правителями. Несомненно, их имена упоминались во многих аргосских преданиях. Аттические сказители могли усиленно прославлять своего местного басилея Кекропа, стараясь не отстать от микенских знатоков старины. Связи Аттики с Арголидой в XV в. были достаточно постоянными: М. Лэнг отметила, что афинская керамика этого столетия часто весьма близка по формам и декору изделиям гончаров Арголиды (Lang et al. The Athenian Agora. P. 219). Вполне естественно, что яркая аргосская историческая традиция оказала влияние на творчество аттических сказителей в XV-XIV вв.
211

За последние десятилетия археологами была разработана убедительная относительная хронология материальных памятников Эллады, которая показывает последовательность изменений хозяйственной жизни всего этноса и, соответственно, развитие его духовного мира. Устойчивая преемственность исторической эволюции Аттики во II—I тысячелетиях теперь позволяет связать некоторые приближенные даты легендарной традиции с надежными хронологическими свидетельствами материальных источников.
Отметим, к примеру, решение дискуссионного вопроса о столь важной для эллинства дате, как время похода на Трою. По сведениям Геродота (II, 145) война происходила где-то между 1280-1260 гг. Данные Фукидида ставят ее между 1220-1200 гг. (I,12,3; V, 112,2), с чем согласуется дата Паросского хронографа, указывавшего на 1218-1209 гг. Поздние авторы следовали Эратосфену, его источники допускают поход в 1193-1184 гг. В современной историографии нет определенности1. Даже Дж. Л. Кэскей полагал, что гибель Трои произошла между 1230-1200 гг., но не раньше.
Наиболее убедительно заключение К. Блегена, который на основе керамического материала определил, что крепость — слой Троя VIIa — погибла в огромном пожаре около 1250 г. или чуть раньше2. Эта приблизительная дата окончания осады Трои очень близка к данным традиции, на которые опирался Геродот. Если же обратиться к аргосским преданиям о возвращении Агамемнона и о его смерти в Микенах, о наследовании ему сына Ореста, которому наследовал его сын Тисамен, погибший в битве с дорянами, то все эти события вполне укладываются в период между 1250-1200 гг. Ведь именно около 1200 г. произошли самые крупные нападения завоевателей, во время которых крепости Микен, Тиринфа и Пилоса испытали сильнейшие разгромы3.
Общие сведения исторических преданий Аттики также получили важное значение благодаря некоторым подтверждениям и осно-

1 Обзор основных точек зрения в историографии перед 1959 г. См.: Page D. L. History... P. 70-74,95-96. Также см.: Caskey J. L. Archaeology and the Trojan War //JHS. Vol. LXXXIV. 1964. P. 9-10.
2 Blegen С. W. Troy and the Trojans. P. 20,160,163,174; Blegen С. W., Rawson M. Palace of Nestor. Vol. I. P. 422-423.
3 Desborough. Last Mycenaeans. P. 221-225; Idem. Dark Ages. P. 19-20. Однако Микены сохранили часть городского населения и свой «микенский» характер, как отметил Десборо, и только между 1150-1100 гг. город был опустошен окончательно (Idem. Dark Ages. P. 23-24).
212

вательным дополнениям добытых археологических источников. Именно характер материальной деятельности сохранявшегося коренного населения Аттики ясно показывает его преемственное и последовательное развитие. Естественно, что народ сумел сохранить свои важные исторические предания. Внимание Фукидида к устной аттической традиции было вполне обоснованным — ведь память о прошлых временах и живших тогда предках была священна для всех эллинских племен.
Материальные источники свидетельствуют, что население Аттики уже с середины XVI в. развивало многообразную интенсивную деятельность. Материальные памятники начавшейся тогда эпохи позднебронзового периода, отмеченного развитием «микенского» стиля в керамике, были детально изучены рядом исследователей почти во всех землях Эллады, в том числе и в Аттике. Континуитет традиций в металлургии и особенно в гончарном деле позволил ученым создать шкалу относительной хронологии для всей страны. Эта система охватывает XVI-VIII вв. Периоды в этой хронологической таблице обозначены названиями стилей декора керамики, смена которых свидетельствует об интенсивности развития не только художественного ремесла, но и многих сторон всего производства и, особенно, духовного мира аттического этноса.
Ниже относительное летосчисление будет использовано довольно часто, что делает необходимым изложение его создания. Для материковой Эллады начало было положено периодизацией микенской керамики, разработанной А. Фурумарком1. Его классификацию продолжили В. Десборо2, Дж. Колдстрим3, А. Снодграсс4, схемы которых были лишь частично дополнены исследователями 1970-1980-х гг. Даты некоторых авторов разнятся на 10-20 лет, но отдельные колебания не меняют общей картины развития. Приводя относительную хронологическую периодизацию, напомню, что к каждой дате относится оговорка «около». Следует заметить, что в некоторых землях

1 Furumark A. The Chronology of Mycenaean Pottery. Stockholm, 1941. Passim. Более подробное изложение работы А. Фурумарка и других ученых по хронологии Эллады во II тысячелетии см.: Блаватская Т. В. Ахейская Греция. М., 1966. С. 19-21.
2 Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 291-296.
3 Coldstream J. Greek Geometric Pottery. P. 330; Idem. Geometric Greece. P. 385.
4 Snodgrass A. Dark Age. P. 160 sq, 122-123, 134-135.
213

Поздне-Элладский III период длился дольше, чем, например, в Аттике или Арголиде. Поэтому в своей схеме А. Фурумарк доводил Поздне-Элладский III С период до 1075-1025 гг.
Хронологическая последовательность смены стилей в керамике Аттики.

Субмикенский стиль.................................... 1125/110-1050/1040
Протогеометрический.................................. 1050/1040-900
Раннегеометрический..................................900-850
Среднегеометрический................................850-760
Позднегеометрический................................ 760-700

Около 710/700 гг. в Аттике вырабатывают Протоаттический стиль, развивавшийся приблизительно до 630 г. Следовательно, это художественное направление сменилось очень быстро после движения Килона в 632/31 г.
Приведенные приблизительные даты смены стилей в аттическом прикладном искусстве убедительно показывают, сколь динамичным было развитие гончарного мастерства и художественного творчества работников этого наиболее массового вида производства. Ведь изделия скудельников должны были соответствовать повседневным запросам всех слоев аттического населения. Поэтому мастера быстро и точно улавливали изменения вкусов и требований общества своего времени. Специфика именно их ремесла позволяла гончарам гармонично сочетать традиционные и вновь возникающие направления художественно-технологической мысли. Идеи керамевсов влияли, как известно, на другие виды прикладного искусства.
Следует особо отметить, что уже с середины XI и в X в. почти каждое поколение мастеров вносило заметный творческий вклад в создание новых элементов декора и форм керамических изделий. На это указывает выработанная В. Десборо1 схема трех фаз протогеометрического стиля:

1) начальная, экспериментальная — около 1025-980 гг.;
2) фаза зрелого протогеометрического стиля — 980-960 гг.;
3) поздний протогеометрический стиль — 960-900 гг.;
4) переход к геометрическому декору — 900-875 гг..

1 Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 294.
214

Интенсивность или замедленность художественной инициативы керамевсов была, естественно, связана, причем органически, с переменами, происходившими в идеологических взглядах обитателей Аттики. Замеченные сдвиги могли быть различными по своей направленности и силе движения, но принципиально они отвечали как общим течениям в мировоззрении всей Аттики, так и некоторым тенденциям отдельных групп ее жителей. Решаюсь утверждать, что эволюционный ход развития художественной мысли раскрывает многие характерные черты духовного мира всего этноса и силу его внутреннего единства, особенно заметного до середины X в.
Имеющиеся источники доставляют некоторые сведения о процессах, развивавшихся в политико-правовой жизни аттического населения. Эти данные отрывочны, но все же они позволяют отметить некоторые особенности движения в сфере правовых воззрений.
Примечательно, что археологические источники свидетельствуют о том, что проведенная, согласно преданиям, около 1266 г. реформа басилея Фесея, стремившегося синойкисмом создать Афинам исключительно главенствующее положение, уже в конце XII в. была существенно подправлена реальными требованиями хозяйственной жизни земли. Установленный Фесеем правопорядок (Thuc., II, 15; Plut., Thes., 24) в некоторых местностях, видимо, не удержался.
Основание для подобного утверждения дает открытие обширного некрополя, датируемого 1190-1075 гг., исследованного у современного городка Перати на восточном побережье Аттики. Там находится бухта, открывавшая морские пути на Евбею, Андрос и другие острова1. Городские слои еще не исследованы, но данные могильника позволяют утверждать, что уже во второй половине XII в. здесь обитало многочисленное население. Было вскрыто около 600 погребений в склепах, только № 111 представляет собою фолос. Главенствовал обряд трупоположения, лишь в 10 камерах обнаружены 18 кремированных захоронений. Единообразие могильника ясно отражает строгость общественного устройства. На это указывают тесное расположение правильных рядов погребений и единство конст-

1 Могильник Перати в 1893 г. начал копать В. Стаис, но только в 1953-1964 гг. основное исследование провел С. Е. Яковидис См.: Ίακοβίδης Σπ. Περάτη: то νεκροταφεΐον. βΑ', Β', Γ'. Αθήναι 1969-70 гг. Ежегодные хроники результатов раскопок, публиковавшиеся в JHS и ВСН, содержат наиболее важные источники, открытые С. Яковидисом.
215

рукции небольших склепов с короткими дромосами. План некрополя отражает существовавшую практику всех слоев населения экономно использовать кладбищенский участок земли, бесспорно общей.
Упорядоченность могильника Перати дает основания полагать, что обитатели этого приморского городка неизменно следовали своим местным обычным правопорядкам в столь существенной сфере, как обряд погребения. По-видимому, основные мирские правопорядки и положения обычного права соблюдались достаточно строго и столь же последовательно. Весьма ясно проявляется сила клановых уставов, доминировавших над влияниями ужесточавшейся действительности: бедных и богатых сородичей погребали неизменно в тесном соседстве. Правда, первых было не так много — среди склепов благоденствовавших семей открыты лишь 26 скромных грунтовых могил.
И все же уже с последней трети XII в. экономическое неравенство внутри кланов постепенно возрастало, оно полностью проявилось в погребальном инвентаре захороненных между 1100-1075 гг. горожан. Семьи, занимавшиеся морскими промыслами и ремеслами, снабжали своих усопших родичей ценными заупокойными дарами, тогда как малоимущие горожане имели возможность поставить лишь посуду общепринятых типов, преимущественно недорогие псевдостомии.
Имущественное неравенство проявлялось весьма ясно и, можно сказать, весьма настойчиво. Так, один из погребенных в склепе № 131 получил весьма ценный набор орудий труда: добротный бронзовый крюк и 47 массивных свинцовых грузил для рыболовной сети1. Видимо, семья покойного удачно занималась морскими промыслами и могла достойно соблюсти права личной собственности погребаемого родича.
В склеп № 147 богатой горожанке положили не только обиходные вещи, но и значительные драгоценности: ожерелье из золотых бус, которые перемежались с бусами из полудрагоценных камней, янтаря и стеклянной пасты, а также 4 золотых подвески и египетского скарабея2. Золотые украшения в меньшем количестве встречены и в других захоронениях — видимо, довольно многие семьи выделялись своим благосостоянием. Привозные вещи в некоторых склепах показывают, что моряки из Перати бывали на Наксосе и других Кикладских островах, на Крите, на Кипре. Из Египта сюда привозили

1 Daux G. Chronique des fouilles 1961. P. 664, 668. Fig. 26. 2 Daux G. Chronique des fouilles 1963. P.696-698. Fig. 3-5.
216

скарабеев (один с картушем Рамсеса II, 1292-1234) и терракотты, из Сирии — терракотты.
Сп. Яковидис считает, что весь некрополь служил трем поколениям, и отмечает изменения их благосостояния: около 1190-1185 по 1165-1160 гг. жители Перати имели средний достаток, время с 1165-1160 по 1100 гг. было периодом процветания городка, тогда как в 1100-1075 гг. произошло быстрое, без какой-либо видимой катастрофы, увядание этого приморского центра. Запустение Перати за время жизни одного поколения и быстрота оттока жителей свидетельствуют, что местное сообщество энергично и деловито подчинилось требованиям реальной действительности и каким-то новым установлениям, обязательным для всех горожан.
Такая сплоченность в столь кардинальном вопросе, как переселение всех обитателей, должна быть особо оценена. Ведь люди покидали не только свои жилища — они оставляли могилы предков и священные места богопочитания. Несомненно, такая прочность взаимной обязательности жителей городка и неуклонное соблюдение общих правил могли иметь силу в условиях указов местных городских властей. И хотя в городке, вероятно, находился назначенный басилеем глава местного управления, возможно, из тамошней родовитой аристократии, однако насущными вопросами городской жизни должен был ведать низовой орган управления. Интенсивная деятельность мореходов, рыбаков и ремесленников в этом приморском центре нередко требовала неотложного и авторитетного решения возникавших повседневных проблем. Естественно, что только обладавшие достаточным пониманием местных дел городские власти могли правильно решать сложные вопросы жизни горожан, не ожидая распоряжений из царской управы.
В отдаленных горных районах с агрикультурным хозяйством, которое жители вели на основе многовековой традиции, также следует ожидать существования каких-то звеньев местного управления, оставшихся после реформы Фесея. Соблюдение традиционных правопорядков и координирование клановых и племенных правовых обычаев входили, бесспорно, в компетенцию местных властей.
Несмотря на различия, в обоих предполагаемых случаях именно кланово-племенное самосознание должно было оказывать всемерную поддержку уцелевшим местным органам власти и поддерживать развитие общих правовых уставов своей округи. Следует полагать, что именно сила низовых земельных властей, опиравшихся на кла-

217

ново-племенные порядки, способствовала успешной военной мобилизации Аттики вскоре после 1200 г. Ведь двигавшаяся с севера мощная рать была организована по старинной эллинской системе, создававшейся еще в домонархические времена. Войско аттических противников было сплочено правилами военного семейно-кланового права и особую силу ему придавало то, что, как напоминал Нестор, каждый ополченец сражался вместе с родней — κατά σφέας γάρ μαχέονται (Il., II, 362-363). Столь мощная армия была трудно одолимой для сравнительно ограниченных военных сил Аттики.
Выше я останавливалась на том, что выдающиеся военные мыслители средней и южной Эллады давно понимали силу противника и развивали не только фортификационное строительство, но и укрепляли структуру пешего войска. На это ясно указывают сходные изображения отрядов пехотинцев на знаменитых «Кратерах воинов» из Микен и Иолка.
В Аттике, после разгрома крепости Микен около 1200 г., проблема усиления пешего войска должна была приобрести исключительное значение. Неизбежным следствием было особо внимательное отношение к правовым нормам, регламентировавшим состав каждого кланового и племенного отряда, а также место каждого подразделения в едином массиве аттического ополчения. Архаичная военная система ожидаемого противника требовала не только отказа от боевого порядка царских армий, в которых колесничные отряды составляли весомую часть. Полностью непригодной стала теперь практика поединков, в которых единоборство выдающихся воинов решало исход военных действий.
Характер дорийского войска ясно показывал, что успешно противостоять ему могла только армия, состоящая из сплоченного массива пехотинцев, выставленных кланами и племенными сообществами. Естественно, что относившиеся к этим подразделениям традиционные военные обычаи должны были быть укреплены и развиты соответственно грозной опасности, надвигавшейся на Аттику после 1150-х гг.
Рост значения военно-правовых установлений непосредственно сказался на правоспособности и правопорядках местных частей монархии. Кланы и племена должны были обеспечить поставку отрядов в общеаттическое войско, а также усилить местную обороноспособность. Выполнение этих задач требовало интенсивной управленческо-правовой деятельности всех видов властей в каждой

218

округе. Несомненно, в это время должны были оживиться традиции локального единства и, как следствие, могли укрепиться местные правопорядки и значение ведавших ими низовых властей. Рассказ Фукидида (II, 15) о том, что до Фесея в городках действовали местные власти — пританы и булевтерии — показывает, что достоверная аттическая традиция хранила бережные воспоминания о давних формах самоуправления. И после реформы басилея в каждом местном центре должны были действовать низовые органы общего управления, ведавшие заботами об общих локальных святилищах, которых в Аттике было очень много1, и о поддержании принятых в каждой местности политико-правовых установлений. Бесспорно, особенности местной жизни могли питать тенденции к обособлению некоторых земель. Но угроза дорийского вторжения была столь реальна, что частные интересы быстро отступали перед необходимостью прочного общеаттического единства. Упрочению этого единства способствовал рост государственной системы — политейя поздней монархии должна была воспринимать ряд требований реальной действительности.
Красноречивые свидетельства доставляют изменения облика царского стольного града — Афин. После 1250-х гг. оборонительные стены Акрополя были усилены и во многих местах перестроены; у главных ворот крепости теперь возвели бастион, а ее боковой вход заложили. Тогда же с Акрополя был проведен подземный ход с лестницей, ведшей вниз к обильному подземному источнику. Особенно важно удлинение участка оборонительной стены, что позволило увеличить площадь крепости — теперь она могла вместить большее число жителей. Проведенные к началу XII в., эти работы обеспечили безопасность не только басилея и высшей знати, но и какой-то части горожан и окрестных сельчан2.
Допустимо предположить, что основательное крепостное строительство потребовало переселения в пригородные слободы большого числа искусных ремесленников и архитекторов из всех земель Аттики.
Не только строители, но и ремесленники других профессий могли увеличить число населения Афин. Необходимость усилить общеаттическое ополчение требовала расширенного производства пред-

1 Busolt G. G. Bd II. S. 76-82.
2 Broneer О. What happened at Athenes // AJA. Vol. LII. 1948. P. 111-114.
219

метов вооружения для каждого пехотинца. Изготовление качественного наступательного и оборонительного вооружения того времени было доступно, вероятно, мастерам высокой квалификации, работавшим в стольном граде и в ряде мастерских окружных городков. Качество оружия было особенно важно — ведь рать, в основном, состояла из отрядов пехотинцев, имевших однотипное оружие и доспехи. Уже упоминавшийся Кратер воинов из Микен, датируемый около 1200 г., был расписан художником, уделившим пристальное внимание военной готовности и собранности изображаемой им вереницы воинов. Однако каждая фигура наделена чертами своей индивидуальности1. Несомненно, и в Аттике в 1200— 1160-х гг. верхи монархии проводили аналогичную организационную деятельность в армии, комплектуя ее из отрядов ратников, членов клановых и племенных сообществ. Это был массив достаточно многочисленных средних слоев населения, понимавших реальность опасности и значение своего военного потенциала2. Естественно, что политико-правовое положение населения, поставлявшего основную массу ополченцев, должно было постепенно крепнуть.
Реальным и неизбежным результатом таких сдвигов в самосознании аттического общества должно было стать эволюционное изменение монархической политейи. Точных данных о каждом звене процесса дальнейшего созревания аттического государства предания не сохранили. Но традиция сообщила главные результаты политико-правовой деятельности этноса в первой половине XI в., что позволяет предполагать усложнение отношений верхов монархии со значительной частью кланово-племенной аристократии.
Следует напомнить, что уже в XII в. в Аттике царская власть испытала крупные потрясения. Об этом сообщают исторические

1 Mannatos. КМН. Abb, 233. Сходный ряд воинов представлен на более раннем кратере из Иолка. См.: Snodgrass A. Arms and Armour. P. ЗО, 32, 58; Hood Μ. S. // AR for 1961-62. P. 14. Одинаковое построение ополченцев в Фессалии и Арголиде свидетельствует об устойчивом единстве военных правопорядков в этих землях.
2 В те времена военные конфликты обрушивались не только на Элладу, но и на жителей соседней Македонии. Так, начатые в 1975 г. исследования многослойного холма в районе современной Лангады (около 20 км к северу от Фессалоник) показали, что там около 1150 г. густо застроенный городок был разрушен и сожжен (AR for 1988-89. P. 64-65). В предшествующие почти 100 лет его население имело постоянные контакты с Микенами.
220

легенды Аттики, сохраненные поздними авторами. Однако характер основного зерна этих преданий таков, что их нельзя считать творениями поздних панегиристов. Напротив, эти воспоминания содержат сведения народа о пережитых им трудностях, которые были вызваны необычной сменой царствовавшего монарха. Еще где-то около середины XIII в. вернувшийся из Троянского похода Менесфей, известный афинский военачальник1, сверг Фесея и воцарился сам. Но после смерти Менесфея к власти пришел сын Фесея, и его потомки продолжали править Аттикой.
Однако последний Фесеид не смог удержаться у власти — в войне с беотянами решающую победу одержал изгнанный дорянами из Мессении царевич Меланф, член клана правивших в Пилосе Нелеидов. Победив, он воцарился в Аттике. Его наследником стал его сын Кодр2. Столь частая смена басилеев, бесспорно, могла иметь место в условиях постепенного ослабления авторитета посредственных царей и соответственного сокращения ах правомочий. Допустимо предположить, что устранению Фимойта, последнего Фесеида, весьма способствовали разногласия внутри населения Аттики. Достаточно многочисленные и сплоченные родовитые беглецы из Пилоса могли привлечь на свою сторону большинство населения стольного града и его окрестностей, уже давно связанных с деятельностью высших кругов. К тому же все земли Аттики были кровно заинтересованы в том, чтобы у власти стоял боеспособный царь. Но население аттической хоры, особенно местная знать, не смогло, видимо, безоговорочно воспринять главенство бежавшей из Мессении семьи Нелеидов и их окружения. На это указывают известные события, имевшие место где-то около середины XI в., судя по хронологиям Евсевия и Синкелла3. Отмечу: столь крупные общегосударственные

1 Именно Менесфей командовал афинским ополчением под Троей и был там заметной фигурой, судя по упоминаниям в эпосе (Il., II, 552; IV, 327; XII, 331; XIII, 195). Плутарх (Thes., 32; 35) и Павсаний (1,1, 2; 3,3; 17,5-6, II, 25, 6; III, 18, 5) пишут о воцарении Менесфея и приводят ряд подробностей этого события, бесспорно сочиненных позднее. Поэтому достоверным можно считать лишь факт перехода высшей власти к Менесфею.
2 Her., V, 65; Strab., IX, 1, 7. С 393; XIV, 1, 3. С 633; Paus., II, 18, 9.
3 Их даты приводит А. Сэмюэл (Samuel. Chronology. P. 195). Разница вариантов в 30 лет, вероятно, порождена неточностью в счете времени на одно поколение. Но это не меняет общей приблизительной даты — первая половина XI в.
221

сдвиги, как отмена полновластия басилеев вскоре после гибели царя Кодра и начатый Нелеидами вывод апойкий из Аттики в Малую Азию, бесспорно, были следствием сложившейся тогда в обществе непростой ситуации.
Следует принимать во внимание недостаточность земельного фонда и скудость аттической почвы, которые ограничивали возможности поселения значительных групп новых жителей. Фукидид подчеркнул, что страна была всегда заселена теми же самыми обитателями (I, 2, 3-5) — это позволяет предполагать, что земледельцы и скотоводы давно и прочно освоили доставшиеся им земли; вряд ли владельцы наследственных угодий были склонны уступать их пришельцам без должных оснований. Естественно, что вопрос правоспособности каждой группы населения должен был неоднократно обсуждаться и решаться, особенно права на землю.
Фукидид прямо указал, что в Аттику из-за войн и междуусобий переселялись самые могущественные люди (I, 2, 6). Знатные иммигранты заняли подобающее им место среди аттической знати: Олорид, употребляя термины своего времени, сообщил, что они сразу становились гражданами, πολίται. Это свидетельство показывает, что местная и прибывшая в Аттику знать пользовалась одинаковыми правами. Такое равноправие обеспечивало Аттике активное участие боеспособных переселенцев в обороне всего полиса. Предание о победе Меланфа над беотийским басилеем доставило ему царскую власть по праву — видимо, традиционное обычное право эллинства включало и установления, касавшиеся боевых обязанностей царей. Именно основные правовые понятия аттического населения, восходившие еще к миропониманию ионян времени их развитого племенного быта и ран-немонархической государственности, сделали не только справедливой, но и реальной смену царственного властителя Аттики.
Здесь вновь подчеркну необходимость особенного внимания к аттической традиции о последовательности сменявшихся в Афинах царей и об именах басилеев в XIV—XIII вв. Эту устную хронологию вели и передавали от поколения к поколению сказители или пусть только официальные богослужители. Но все они были ответственны перед очередным басилеем, носителем высшей сакральной власти в Аттике. И если какой-либо слабоумный Кодрид мог забыть имена сподвижников своего прославленного предка, то его имя и значение для сохранения независимости Аттики он, вероятно, все же хорошо помнил и следил за точными упоминаниями.

222

Но еще лучше эти предания сохраняли и передавали своим преемникам многочисленные служители общеполисных культов: ведь преемственность сакральных воззрений II—I тысячелетий была исключительно прочной. Пилосские документы конца XIII в. или самого начала XII в., открытые на полу погибшего дворца вместе с керамикой LH III С I, которую датируют от 1200/1180-х до 1100/ 1075 гг. (по определению Сп. Яковидиса в 1970 г.) свидетельствуют, что, как отметили М. Вентрис и Дж. Чэдуик1, там почитали Зевса, Геру, Посейдона, Артемиду и, судя по личному имени человека, божественного кузнеца Гефеста. Эти документы привели обоих ученых к выводу, что пилосский басилеи имел значительное число помогающих ему богослужителей.
Столь многочисленный круг помощников в сакральных обязанностях пилосских басилеев позволяет утверждать, что и в Аттике Меланф должен был иметь хотя бы очень узкий круг серьезных знатоков не только богослужебных обрядностей и мифов, но и сакрально-светских преданий о деятельности басилеев в государственной жизни. Бесспорно, сам Меланф и его ближайшие потомки, будучи пришедшими из Мессении царственными переселенцами, старались напоминать коренной клановой знати Аттики, да и всему народу, о своем высоком происхождении и о доблестной победе Меланфа над беотийским басилеем. Авторитет всего клана возрос еще выше после славной смерти Кодра во время вторжения дорян около 1066 г. Доблесть предка обеспечила Кодридам сакральное главенство в Аттике вплоть до 683/2 г.
Но высшие полномочия в военном и гражданском управлении были уступлены уже внуком Кодра, Акастом, после 1048 г. Допустимо предположить, что колоссальное значение этого ограничения власти басилеев могло заставить самого Акаста и последующих Кодридов особо тщательно беречь имена своих родичей-басилеев и хронологические вехи их правления. Ведь преобразование единовластия в троевластие в тогдашнем кланово-патриархальном обществе наносило определенный ущерб авторитету Кодридов. Бесспорно, данный шаг басилея был вызван сильным нажимом на него со стороны весомой группы афинских аристократов. Видимо, противоречить их требованиям Акает не решался.
Трудно судить о причинах его согласия на столь важное сокращение полномочий монарха. Допустимо все же предположить, что

1 Ventris M., Chadwick J. Documents. P. 125-127, 128,140, 261.
223

внук Кодра реально оценивал политическую обстановку не только в верхах, но и настроения всей массы аттического населения.
Решаюсь утверждать, что следует с большой осторожностью обобщать беглое сведение Гераклида Понтийского, кратко изложившего некоторые разделы «Политики» Аристотеля. В своем извлечении Гераклид говорит об изнеженности и слабодушии Кодридов, сообщая только, что дочь басилея Гиппомена—Кодрида, бывшего архонтом-басилеем в 723-714 гг., была предана смерти своим отцом за распутство (Heraclid. Pont., Pol., 3). Поскольку в трудах Аристотеля имя Гиппомена не упоминалось (сужу по указателю Г. Бонитца и по тексту Афинской политий), постольку сведения Гераклида могли отражать представления его самого о моральном облике поздних Кодридов.
Что касается характеристики Медонта и Акаста, правивших около 1066-1048 и 1048-1012 гг., то отношение к ним могло быть весьма неодинаковым. Вероятно, заслуги их предков, Меланфа и Кодра, неизменно поддерживали авторитет царственного клана, и подавляющее большинство аттического населения положительно относилось к ранним Кодридам. Доказательством этому служит то, что верховная сакральная власть принадлежала потомкам Кодра в XI и в последующих четырех столетиях.
Однако задачи военно-политического управления полисом были изъяты из ведения Кодридов при их согласии. Этот факт, сохраненный аттическими преданиями, указывает на основательный и разумный подход к решению жизненно важных вопросов существования Аттики. Ведущие политические деятели коренного населения смогли убедить этих басилеев в необходимости раздробления полномочий единовластного монарха, поскольку реальная действительность все более усложнялась. Допустимо предположить, что выдающиеся умы из числа знати могли весьма опасаться возможного укрепления позиций Кодридов и их наступления на привилегии коренной аристократии. Возможность дорийского вторжения также требовала глубокого понимания военно-политических трудностей развития Аттики, что не полностью было доступно единственному носителю верховной власти.
Примечательно, что Акасту был предоставлен высший авторитет в сакральной сфере, в которой безоговорочно господствовали воззрения общеэллинского этносакрального единства. Но управление

224

внутриаттическими делами было поручено двум отдельным должностным лицам, ведавшим только военными вопросами и только гражданскими делами. Можно полагать, что пожизненное исполнение обязанностей полемарха и архонта стало привилегией членов знатнейших аттических кланов.
Однако сакральное главенство Медонта и Акаста было непререкаемым, что заставляет отбросить всякие подозрения относительно их репутации. Следовательно, в Аттике тогда существовали соображения другого рода, определившие столь важное ограничение полномочий басилея. Решаюсь предположить, что все аттическое население во второй половине XI в. одобряло коренное изменение своей политейи, решительно отказавшись от возможного восстановления полновластия монарха. Правда, титул басилея был оставлен, но его значение ограничили. Оживала память о былом народоправии?
Возможно, что энергия Кодридов и сплоченность их царственного клана несколько способствовали усилению глубины изменений. Ведь вся Эллада знала предания о том, как в конце XIV — начале XIII вв. вселившаяся из Фессалии в Мессению новая династия решительно перестроила пилосский вышгород: около 1300 г., по определению К. Блегена1, палаты предыдущих басилеев и соседние с ними жилые дома были разрушены, поверхность холма выровняли и построили на пилосском акрополе обширный новый комплекс царского дворца. Уже спустя лет 90 владыки Пилоса довели, судя по документам их экономов, систему управления своей монархией до высокой степени сложности. Потомки басилея Меланфа и знатных лиц из его окружения, несомненно, весьма дорожили преданиями о благоденствии пилосских монархов и, возможно, неумеренным высокомерием внушали аттической знати серьезные опасения за свое положение. Но не только верхи аттических кланов были заинтересованы в преобразовании политейи. Глубокие сдвиги в миросозерцании всего эллинского массива оказывали значительное воздействие на идеологию разных слоев населения Аттики.
Некоторые данные о сложном историческом развитии Аттики в изучаемое время, приблизительно с последней четверти XII в. и далее, доставили археологические источники. Они достоверно освещают ряд сторон духовной и хозяйственной деятельности разнослойного аттического общества.

1 Blegen С, Rawson Μ. Palace of Nestor. Vol. I. P. 31-32, 423.
225

Особенно важны сведения из Афин, ясно выделявшегося главного аттического центра. Тщательные археологические исследования отдельных участков города раскрыли некоторые существенные черты жизни не только горожан, но и всего аттического общества. Изложим ниже наиболее значимые материальные источники.
Многолетние исследования могильника, над которым позднее располагался городской район Керамик, привели исследователей к выводу, что на северном берегу реки Эридана в субмикенское время, около 1125-1050-х гг., находился участок некрополя, где погребали членов одного сплоченного сообщества1. Оно тщательно соблюдало общепринятый обряд захоронения своих сочленов. Даже применение нового способа погребения где-то в 1090-1080 гг. не нарушило характера традиционной общности. Правда, это были лишь три могилы, в которых совершили обряд кремации, причем урну с останками поставили на дно глубокой могилы2. Но основная масса захоронений, датируемых приблизительно 1150-ми гг. — началом XI в., совершалась по обряду трупоположения в глубокой могиле.
В. Крайкер, исследовавший этот обособленный участок некрополя, указал важное отличие его плана от устройства микенских кладбищ: все могилы здесь расположены строго параллельно, они имеют одинаковую ориентацию и разделены равными промежутками. В каждой хоронили по одному покойнику. Заупокойные дары немногочисленны и довольно скромны, причем многие погребения — 44 из 106 — не имели никакого инвентаря3. В. Крайкер привел в качестве ближайшей аналогии этому афинскому могильнику некрополь почти того же времени на острове Саламине: там также более чем сотня погребений была планомерно расположена семью параллельными рядами. Часть керамики саламинского могильника указывает на большее значение микенских традиций. Однако в общем саламинские и афинские находки относятся к одному периоду времени4. Анализируя строго упорядоченную планировку субмикенс-

1 Греческое Археологическое общество начало раскопки в Керамике еще в 1880-х гг. Но самые крупные и длительные работы провели археологи Германского Археологического института. Результаты работ опубликовали В. Крайкер, К. Кюблер и другие авторы в серии Kerameikos. Ergebnisse der Ausgrabungen. Bd I-VI. Berlin, 1939-1959.
2 Kraiker W. // Kerameikos. Bd I. S. 10, 29, 32, 36 - могилы № 56, 67, 75.
3 Ibid. S. 50-88,163.
4 Ibid. S. 7,134.
226

кого некрополя на Керамике, В. Крайкер пришел к выводу, что создавшее этот могильник сообщество имело четкое устройство и возглавлялось сильной властью (Ibid. S. 6). Это весьма аргументированное суждение можно несколько дополнить.
Материалы из изучаемого могильника, в котором погребали взрослых обоего пола и детей, показывают, что в нем погребали кровных родичей независимо от пола и возрастов. Структура могил указывает на ухудшение материального положения членов сообщества: самые ранние погребения совершали в каменных плитовых ящиках; более поздних покойников хоронили в простых грунтовых ямах, таких — 27. Три захоронения по обряду кремации, относящиеся к позднейшим могилам, показывают бесспорную общность характера инвентаря и устройства этих могил с традициями погребального дела предшествующих десятилетий.
Отмеченное В. Крайкером единство обрядов сообщества, которое использовало могильник не менее 50-70 лет, позволяет заключить, что изучаемый некрополь принадлежал трем поколениям одного клана. Строгая упорядоченность могильника и неизменность ряда общих черт обряда вполне соответствуют общеизвестной устойчивости обычаев клановых корпораций, которая издавна обеспечивала жизнеспособность кровнородственных объединений. Клановые обычаи того времени признавали различия весомости положения отдельных членов кровной группы — на это указывают памятные камни, которыми были отмечены здесь многие могилы.
Могильные древности изучаемого некрополя показывают, что погребенные там афиняне были далеки от военной деятельности: никто из боеспособных усопших сородичей не был снабжен ни одним предметом вооружения. Нельзя объяснить это явление бедностью всего клана и строгим правом наследования оружия. Некоторые семьи имели достаточные средства: например, погребенная в могиле № 46 женщина получила для загробной жизни золотую ленту1. Видимо, в обществе еще сохранялось преимущественное право аристократии на военную деятельность, весьма соблюдаемое знатью в ахейских монархиях. Так, в богатых микенских склепах XIV—XIII вв. довольно обычны предметы наступательного и оборонительного вооружения2. Афинская знать тех же веков, погребавшая родичей в

1 Kraiker W. // Kerameikos. S. 81.
2 Wace A. Mycenae. P. 14-16.
227

семейных склепах1, тоже снабжала их оружием для загробной деятельности2.
Очевидно, позднее, в 1125-1050-х гг., в субмикенский период, группа среднего слоя афинских ремесленников была освобождена от ратной повинности. Возможно, это была семья мастеров-оружейников. Следует полагать, что и последние Фесеиды, и сменившие их Нелеиды (Меланф и Кодр) старались поддерживать сложившиеся профессиональные разграничения между различными слоями общества: в условиях длительной военной опасности нарастала необходимость в более качественной работе всех отраслей хозяйства. Естественно, что монархия поощряла разумное обособление различных специальностей. Прочные семейно-клановые профессиональные связи содействовали развитию этих тенденций.
Традиционное монархическое устройство издавна опиралось на весьма многочисленные аттические кланы — эти образования занимались преимущественно своими внутренними вопросами, нередко их участие в крупных событиях внутри царства могло быть ограниченным. Однако политическая неустойчивость во всей Элладе в XIII—XI вв., несомненно, повлияла на мироощущение и психологию самых широких кругов населения Аттики. Например, своеобразная планировка и некоторые особенности афинского кладбища на Керамике позволяют заключить, что в XII—XI вв. местные горожане не оставались инертной массой и развили целеустремленную деятельность по совершенствованию внутриклановых и общегородских отношений, что вело к уточнению ряда ритуальных обычаев.
Клан, владевший некрополем на Керамике, строго рационально размещал могилы на принадлежавшем ему участке земли, непригодном для земледелия в силу почвенных условий. Правильная и очень экономная планировка кладбищенского участка позволяет с уверенностью утверждать, что создавшее ее родственное объединение

1 Особо важны данные о погребениях знати в одном из склепов на северном склоне Ареопага (Thompson Η. A. The Excavation of the Athenian Agora, Twelfth Season: 1947 // Hesperia. Vol. XVII. 1948. P. 149,155-158.
2 В камере (открыта в 1947 г.) сохранились два захоронения, мужское и женское. Среди подобающих ему даров воин получил два великолепных бронзовых клинка длиною в 0,74 и 0,50 м и такой же массивный кривой нож с ручкой. Это погребение Г. Томпсон отнес ко времени после 1350 г. Лет на 25 раньше предлагает его датировать И. Хилл (Hill I. Ancient City of Athens. P. 18-19).
228

столь же ответственно использовало все принадлежавшие ему плодородные участки земельного фонда. Возможно, что отсутствие заупокойных даров в 44 из 106 сохранившихся могил указывает на рост числа малоимущих родичей к середине XI в. Это экономическое неравенство могло быть порождено различиями земельных наделов некоторых семей или отсутствием работоспособных членов в том или ином доме. Смерть старших сородичей могла быстро привести к разорению их оставшихся малолетних потомков.
Несмотря на явные признаки ухудшения благосостояния некоторых семей, эти родичи пользовались защитой общеклановых норм и установлений, определявших практическое равенство всех членов кланового сообщества в области его религиозных верований и обрядов. Общность кладбища и применение одинакового погребального обряда свидетельствуют, что в субмикенские времена все члены данного афинского клана выступали равноправными субъектами в отношениях с божественными силами. Учитывая органическую связь религиозных установлений народа с другими разделами обычного права тогдашнего эллинства, следует уверенно полагать, что основные традиционные нормы кланового права продолжали обеспечивать соблюдение принципа равенства всех сородичей не только в потусторонней, но и в реальной жизни.
Естественно, что строго упорядоченная равность членов клана делала такое сплоченное сообщество прочной социальной единицей во всех областях Аттики, не только в Афинах. Отграничение каждого клана от других развивало у его членов сознание значимости их сообщества не только для них самих, но и для благополучия всех племен Аттики. Движение государственно-правовой мысли, бесспорно, заставляло все население заботиться о целостности и независимости аттической монархии, положение которой в тревожное время, обрисованное Фукидидом (I, 12), становилось все более трудным. В этих условиях непременно должен был произойти перелом в отношении широких кругов народа к установившейся в монархии практике комплектования аттического войска и главной роли в нем знатных воинов. Боеспособные и разумно мыслившие земледельцы и ремесленники понимали, что сравнительно немногочисленные воины-евнатриды на колесницах не смогут противостоять мощному натиску дорийской пехоты.
Очевидно, последние басилеи из клана Фесеидов не меняли военную практику своих предков и, по-видимому, особенно рассчиты-

229

вали на мощные укрепления афинского Акрополя. Даже средние слои столичного населения в конце XII в. очень ограниченно привлекались к военному труду, судя по данным субмикенского могильника на Керамике. Такая политика басилеев могла вызывать недовольство населения всей Аттики: повсюду земледельцы, ремесленники и моряки были озабочены безопасностью своих семей, домов, земли и прочего имущества. В памяти народа жили предания о военной мощи времен племенного быта, когда военная повинность была обязательным условием для каждого боеспособного соплеменника, подтверждавшим его полноправное положение. Даже в XIII в. в соседней Беотии хотя бы часть зажиточных горожан получала личное оружие для загробной жизни — небольшое количество ларнаков в склепах Танагры доставило предметы воинского снаряжения1.
Приведенные факты и попытка их интерпретации позволяют полагать, что в монархии Аттики на рубеже XII и XI вв. должны были существовать противоречия по вопросу о способах защиты страны. Разногласия между басилеями и инакомыслящими слоями населения до поры до времени могли открыто не проявляться. Но авторитету династии они, бесспорно, должны были вредить.
Победоносные вторжения в Пелопоннес, осуществленные эолянами и дорянами несколько раз, внесли важные изменения в жизнь Аттики.
Предварительно нам необходимо остановиться на вопросе о соотношении известий аттической традиции и данных археологических исследований в Пелопоннесе и Аттике.
Согласно Фукидиду (I, 12, 3), движение дорян в южную Элладу завершилось на восьмидесятом году после падения Трои. Ее гибель К. Блеген относит приблизительно к 1260 г. или несколько позже. Следовательно, где-то около 1160-1130-х гг. в Аттике могли возникнуть серьезные опасения за свою безопасность. Они особенно усилились после окончательного разрушения микенской крепости около 1120 г. Но население аттической монархии еще придерживалось cтарых представлений, на что указывают сведения о духовной и материальной деятельности всего населения Аттики. Афинские горожане, погребавшие приблизительно с 1125 по 1050 гг. своих сороди-

1 Vermeule Ε. Т. Painted Mycenaean Larnakes // JHS. Vol. LXXXV. 1965. P. 123-148. Некоторые семьи Танагры продолжали использовать свои семейные склепы и в начале XII в., между 1200-1125 гг. (Мус. III. С lb).
230

чей на субмикенском кладбище Керамика, долго продолжали неуклонно соблюдать традиционный обряд захоронения. Только на рубеже XII и XI вв. это клановое сообщество согласилось применить обряд кремации для своих родичей. В. Крайкер специально подчеркнул, что первые три могилы с кремированием относятся к последнему периоду использования этого участка кладбища; что они очень близки типичным субмикенским могилам № 92 и 109 с обрядом трупоположения; что переход от старого способа погребения к новому был плавным и что это изменение осуществляло генетически общее население1.
Эти заключения исследователя, опубликованные еще в 1939 г., получили особенное значение после эпохального открытия М. Вентриса и Дж. Чэдуика, бесспорно установивших в 1953 г. преемственность населения Эллады во II и I тысячелетиях.
Афинский клан, который погребал родичей на Керамике, первые могилы с обрядом кремации расположил на краю своего субмикенского некрополя XII в. Видимо, почитание обычаев предков препятствовало нарушению давнего порядка на кладбище. Однако обряд кремации постепенно был воспринят всеми.
Изменение обряда погребения получило в науке еще не полное объяснение. Ахейский эпос, сохранивший описание кремации Патрокла (Il, XXIII), позволяет заключить, что эллины считали такую форму погребения вполне достойной для выдающегося воина. К. Кюблер в 1954 г. предположил, что обряд кремации принесли в Аттику доряне2. Но его предположение убедительно отвергла К. М. Колобова, указав, что в Афинах дорян тогда не было, что поселившиеся в Арголиде доряне применяли старую форму погребения, трупоположение3. Конечно, длительная угроза дорийского вторжения создавала в Аттике большой психологический стресс, который побуждал жителей энергичнее

1 Kraiker W. // Kerameikos. Bd I. S. 10. На стр. 138 и сл. автор подробно проследил черты преемственности в работе гончаров Аттики в XII—XI вв. Плавное развитие от субмикенского к протогеометрическому стилю в аттической керамике позднее исследовал В. Десборо (Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 1 sq. Важные дополнения см.: Smithson Ε. L. The Prehistoric Klepsidra: some notes // Hesperia. Supplement XX. Princeton, 1982. P. 140-154).
2 Kubler К. // Kerameikos. Bd. V. 1. S. 38.
3 Колобова К. Μ. Древний город Афины. С. 31.
231

искать помощи божественных сил. Это отразилось на погребальном обычае.
По-видимому, произошедший тогда существенный сдвиг в погребальном обряде Аттики и некоторых других земель Эллады был тесно связан с принципиальными изменениями в сфере политико-сакральной идеологии большей части эллинского массива. Оказавшаяся бессильной монархическая государственность не смогла противостоять военному натиску дорян, захвативших земли ряда ахейских царств. Это ясно показало всему эллинству мощь и прочность позднего племенного строя, который сохраняли северные соседи Эллады и, в еще большей степени, племена, населявшие земли Дунайского бассейна и срединной Европы. Устойчивость племенных порядков этих многочисленных и могущественных обществ должна была быть известна эллинству — ведь к XIII—XII вв. внешнеполитические связи Эллады с дунайским и центральноевропейским племенными мирами были достаточно длительными и крепкими (см. гл. 1. с. 37, сл.). Естественно, что из северных территорий в Элладу проникали сильные воздействия не только в сферу хозяйственной жизни, но и в духовные воззрения обитателей некоторых частей страны. Эти влияния ясно отразились в погребальных порядках.
Как известно, уже в середине эпохи бронзы в мировоззрении многочисленных племенных сообществ Европы произошел существенный переворот, значительно изменивший представления о загробной жизни. Науке хорошо известна одна из важных черт указанного сдвига: был оставлен древний обычай захоронений путем трупоположения, его сменил обряд кремации. Довольно скоро, в эпоху Поздней Бронзы, новый сакральный обычай господствовал в большей части Европы. Тогда обряд кремации распространился от британских островов по всей обширной европейской равнине и был принят племенами Балканского полуострова1.
Столь важная перемена обряда погребения показывает, что в проведших ее племенных массивах религиозные воззрения приобретали все большее значение. Видимо, усложнение реальных условий жизни повлекло за собой развитие представлений о возможности создать более благоприятные обстоятельства пребывания усопших в потустороннем мире. Однотипность одиночных погребений

1 Filip J. Urnenfelderkultur // Enzyklopaedisches Handbuch zur Ur- und Frühgeschichte Europas. Bd 2. Prag., 1969. S. 1555 s. v.
232

отражала надежды на то, что там сообщества усопших смогут соблюдать традиции общеплеменного равенства.
Археологические источники показывают, что население Аттики после 1050-х гг. довольно скоро ввело обряд кремации, который господствовал приблизительно до 850 г. и к концу 800-х гг. был почти забыт. Использование способа кремации не затронуло ряд важных элементов погребального обряда. К. М. Колобова, пристально изучившая афинские некрополи XII—VIII вв., отметила, что самые существенные особенности погребальных обычаев, например возлияния у закрытой могилы, соблюдались и при трупоположении, и при кремации1. Это указывает на неизменно бережное отношение афинян к своим сакральным порядкам.
Однако обряд был все же частично видоизменен. По-видимому, внешнеполитическая ориентация Аттики на северобалканские и среднеевропейские племенные сообщества в XI-IX вв. была весьма сильна. Развитию этих контактов, о результативности которых свидетельствуют афинские погребения «северных» пришельцев2, могли содействовать некоторые общие черты этнокультурной традиции, восходящей к давним временам гораздо большей близости языковых групп племен, составлявших индоевропейскую племенную общность. Древняя языковая родственность эллинского массива и племенного мира срединной Европы могла облегчать достаточное взаимопонимание сложных вопросов сакральной сферы. Четкий поворот эллинства, отвернувшегося от общения с развитыми монархиями и установившего живой контакт с территориально близкими племенами Подунавья и Средней Европы, логично вел обе стороны к постоянным взаимодействиям различной силы.
В Аттике особенности ее положения и достигнутого развития полисной государственности, опиравшейся на кланово-племенные порядки, несомненно весьма способствовали творческому осмыслению некоторых черт общественного устройства обитателей Подунавья и Срединной Европы. Весьма показательна строгая организованность кланового могильника на Керамике, отражающая существование непререкаемой внутриклановой дисциплины, требовавшей умеренного благосостояния и соблюдения принципов равенства родичей. Возмож-

1 Колобова К. М. Древний город Афины. С. 26-31.
2 Smithson Ε. L. Dorians on the Acropolis // AJA. Vol. 69. 1965. P. 176. Ученая полагала, что на афинском Акрополе около 1150-1100 гг. были погребены сакральные послы дорян к афинянам.
233

но, что каждая возрастная группа имела какие-то права на отступления от общеклановых жестких установлений, но это не может быть освещено данными кладбищ.
Неоспоримый факт принципиальных сдвигов в религиозных представлениях афинян и особого упрочения связей внутри родственных сообществ ясно свидетельствует об усиленной идеологической деятельности всего населения Аттики. Не только в стольном граде, но и в далеком Перати менялся духовный мир его обитателей. Несомненно, в XII- XI вв. в Аттике происходили немаловажные события, часть которых упомянута в исторических преданиях этой земли. Допустимо предположить, что напряженная обстановка того времени обострила внимание этноса к происходившим важным явлениям и что устные легенды сохранили сведения о самых существенных фактах. Конечно, историческая мысль того времени удерживала немногие предания о политических событиях и тогдашних выдающихся деятелях. Но данные древней традиции теперь могут быть дополнены археологическими свидетельствами об изменениях в жизни разных групп тогдашнего населения Аттики. Ясно прослеженная преемственность ряда сторон деятельности этноса заставляет более внимательно изучать его исторические предания.
В свете данных об окончательном разгроме царских резиденций в Южной Элладе где-то между 1150 и 1120 гг., как полагал Г. Мило-нас1, становятся особенно важными сообщения аттической традиции о бегстве из Пилоса Нелеида Меланфа и вселении его в Аттику, что произошло где-то в последней четверти XII в. Позволю себе еще раз повторить, что считаю аттические предания XI-VIII вв. вполне заслуживающими доверия — упоминаемые в них важные исторические события служили основанием для исключительного положения ряда афинских кланов, в частности тех, которые вели происхождение от Кодра. Соперничество аристократических кланов в указанные столетия было столь напряженным, что только тщательное сохранение общеизвестных достоверных преданий о славных предках могло поддерживать выдающееся значение того или иного клана. Сравнительно немногочисленное население тогдашней Аттики могло быстро разобраться в лживых выдумках льстивых сказочников. Для всей Аттики такое событие, как смена династии - Меланф стал

1 Mylonas G. Ε. Mycenae and the Mycenaean Age. P. 232.
234

царем вместо Фимойта, последнего басилея из числа потомков Фесея, Фимойта — было звеном истории не только самой аттической земли, но и всего эллинства. Достоинство эллинского этноса требовало бережного сохранения важных земских преданий.
Вероятно, прибывший в Афины Меланф смог достичь выдающегося положения среди местной знати и широких кругов населения в силу и своих личных качеств, и сплоченности прибывших вместе с ним его сородичей и примкнувших к нему других беглецов (Her., V, 65; Paus., II, 18, 8). Фукидид, зная о многочисленности этих переселенцев, прямо указал на рост мощи Аттики благодаря притоку жителей из Пелопоннеса (Thuc., I, 2,6). Вероятно, основной массив прибывавших составляли боеспособные люди; сплоченные энергичным вождем, они, несомненно, усилили аттическое ополчение. Судя по благожелательной тенденции аттической традиции, коренное население этой земли долго сохраняло память о положительных результатах данного события. Так, Геродот бесстрастно отмечает, что Меланф и его сын Кодр, будучи пришельцами, стали царями афинян (V, 65). Страбон, опиравшийся на Эфора,1 указывает, что Меланф стал басилеем по желанию афинян (IX, 1,7. С. 393; XIV, 1,3. С. 633). Только Павсаний писал о том, что Меланф отнял власть у Фимойта (II, 18,9).
Предание о том, что Меланф в единоборстве одолел беотийского царя Ксанфа, позволяет заключить, что сам он был мужественным воином и, видимо, проявил себя качественным военачальником. Естественно, что и клановая знать, и большинство населения Аттики были заинтересованы в передаче поста басилея авторитетному знатоку военного искусства. Сын и преемник Меланфа, царь Кодр, добился еще большего успеха: при нем аттическое ополчение успешно отразило вторгшиеся в Аттику дорийские военные силы. Даже гибель самого Кодра не отразилась на боеспособности его войска и доряне были вытеснены из Аттики. Следует полагать, что оба первых

1 Эфор, начиная свой труд по истории Эллады с возвращения Гераклидов, широко использовал афинские предания. Г. Бузольт полагал, что Эфор рационализировал аттическую традицию (Griech. Gesch., II, S. 127). Но такой подход историка не исключал тщательного выбора им достоверных сведений. В частности, сообщение Эфора о согласии афинян на воцарение Меланфа находит подтверждение в факте сохранения наследственного права на басилейю кланом Кодридов вплоть до 714 г. Видимо, обоснованность этого права признавали незыблемой вплоть до 720-х гг.
235

последовательно правивших династа из рода Нелеидов постарались за 30-35 лет превратить аттическое ополчение в сильную боевую единицу1. Конечно, само аттическое боеспособное население энергично содействовало разумным мерам своих басилеев: ведь единственным способом сохранить свою жизнь и независимость земли предков была обязательная победа над дорянами.
Следует помнить, что население Аттики уже много десятков лет жило в ожидании нападения сильного неприятеля. За полтора столетия приблизительно от 1200 до 1050-х гг. сменилось 4-5 поколений, вынужденных усиленно поддерживать состояние боевой готовности. Подготовка каждого воина требовала от клановых сообществ постоянного и взыскательного внимания к физическому и моральному уровню своих новобранцев. Овладевшие военным мастерством ополченцы, успешно завершившие свою трудоемкую подготовку, несомненно, уже ясно понимали роль общеаттического воинства в обороне своей земли и, тем самым, свое значение во внутриполитической жизни всего государства.
Естественно, что единство цели надежно укрепляло связи Кодра, басилея-военачальника, его войска и всего населения Аттики. Примечательно, что легенды об отражении дорян особо подчеркивали роль Кодра, и это передали почти все авторы, сообщавшие, что воинственный царь не допустил завоевания Аттики дорянами2. Ее население долго сохраняло память об этом столь важном факте своей истории — как свидетельствует Павсаний, в Дельфах афиняне поставили статую Кодра, созданную Фидием (Paus., X, 10, 1). Одного лишь Кодра назвал по имени Аристотель, говоря о монархах, которые, ведя войну, не дали поработить свой народ — οί μεν κατά πόλεμον κολύσαντες δουλεύειν, ώσπερ Κόδρος (Pol., V, 10, 5, 1310 b 37). Для Аристотеля было непреложной истиной то, что победа Кодра обеспечила последующее самостоятельное развитие Аттики. Эту четкую оценку Стагирита необходимо рассматривать в контексте многовекового соперничества Афин и Спарты, истоки которого восходят к XI в.

1 Даже если Меланф стал басилеем около 1100 г., до смерти Кодра в 1066/5 г. (согласно традиции) прошло достаточно времени для качественного укрепления военного потенциала Аттики, о котором заботились сами кланы и высшие власти.
2 Her, V, 76; Aristot., Pol., V, 10,5 1310b 37; Lycurg., In Leocrat., 84-87; Strab., IX, 1, 7, С 393; Paus., 1,19,5; I, 39, 5; VII, 25, 2; VIII, 52, 1.
236

Бесспорно, личная одаренность басилея Кодра1 и высокая боеспособность выведенного им войска позволили Аттике одержать верх над дорянами. Ведь вторгшийся неприятель готовился захватить еще достаточно прочную монархию и, соответственно, подготовил значительные силы. Даже отброшенные из Аттики дорийские войска сумели захватить важную область на перешейке, ведшем из Аттики в Арголиду, и, как сообщил Геродот (V, 76), основать там свой центр Мегары2. Этот военно-стратегический успех дорян красноречиво отразил не только остроту противоборства, но и значительность политических позиций каждого из противников. Очевидно, доряне укрепились на Истме столь быстро потому, что опасались похода Кодра, потомка мессенской династии, в Пелопоннес. Бесспорно, доряне серьезно учитывали военный потенциал аттического войска, возглавляемого Кодром, басилеем, обладавшим военным авторитетом.
Можно полагать, что Меланф и Кодр внесли важные изменения в систему аттической армии. Они должны были считаться с традиционным строением дорийского войска, основным ядром которого были отряды пеших воинов. Зная характер армии противника, аттические Нелеиды стали призывать в ополчение каждого боеспособного жителя своего царства с оружием. Еще при последних Фесеидах, как показывает субмикенский могильник на Керамике, рядовые жители Афин не имели личного оружия или передавали эти ценные предметы сородичам. Так было приблизительно в 1150-1050-х гг. Вероятно, хорошо вооруженные воины составляли тогда особо значимый разряд ополченцев и их положение в армии уже тогда отличалось от слабо вооруженных соратников. Бесспорно, такой порядок мог ущемлять правовое положение легковооруженных воинов, хотя, судя по некрополю, внутри своего клана эти люди сохраняли свои основные права.
Очевидно, именно Кодр осуществил принципиальный сдвиг в порядке комплектования аттического войска: к военному труду был привлечен каждый житель, достатки которого позволяли ему иметь

1 Уже Г. Бузольт отделил сведения авторов о гибели Кодра именно в битве от более поздних версий о смерти царя, приводимых Павсанием (1,19,5) и другими авторами (Busolt G. Griechische Geschichte. II. S. 127-128).
2 Г. Бузольт детально осветил движение дорян в Мегариду, но рассматривал это событие, прежде всего, как звено дорийской истории (Busolt. G. Griechische Geschichte. I. S. 219-220).
237

личное наступательное и оборонительное оружие. К предлагаемому заключению приводит важное изменение обряда погребения афинских жителей-воинов: приблизительно с 1050 г. и далее в их могилах появились предметы вооружения1. Именно в середине XI в. В. Десборо отметил зарождение нового, протогеометрического стиля в росписи аттической керамики. Уже около 1025-980-х гг. четко сформировалась ранняя фаза этого художественного направления и тогда же в религиозных представлениях жителей Аттики произошел существенный сдвиг: полностью утвердился обычай кремирования покойников, прах которых погребали в одиночных могилах. В. Крайкер и К. Кюблер детально исследовали захоронения афинян в ХІ-ІХ вв., и их тонкие наблюдения раскрыли некоторые особенности тогдашней жизни всего общества2.
Особенно важно заключение В. Крайкера: появление оружия в могилах свидетельствует о существенных изменениях в аттическом государственном устройстве (Ук. соч. С. 172-173). Исследователь предположил, что в легенде об установлении архонтата после смерти Кодра содержатся сведения об этих изменениях. Мне представляется, что основы важного сдвига внутри общества заложил именно Кодр, сделавший имущих средних ополченцев главным массивом в аттическом войске. Ведь рядовой афинянин, похороненный с оружием около 1025 г., стал воином где-то около 1045 г., но его учили сородичи-ополченцы времен правления басилея Кодра. Они не были воинами-аристократами: ведь одолеть пешее войско дорян мог именно тесно сплоченный массив аттических пехотинцев. Это среднее воинство сохраняло и в военной деятельности строгую организованность и четкую упорядоченность, издавна присущие клановому быту.
Естественно, что традиционные представления о социальной значимости каждого боеспособного члена клана развивали самосознание рядового воинства, его понимание своего места в жизни этноса. Важно, что еще в субмикенское время (около 1125-1050 гг.) ясно заметно внимание общества к своим рядовым сочленам: в Афинах погребения взрослых (по обряду трупоположения) отмечали земляной насыпью над каждой могилой. Но в эпоху напряженной подго-

1 Оружие еще в небольшом числе встречено в субмикенских могилах № 6 и Ε на Керамике (Kraiker W. // Kerameikos. Bd I. S. 99,106,172-173).
2 Суждения археологов кратко привела К. М. Колобова. Древний город Афины. С. 27-31.
238

товки к вторжению неприятеля и особенно в последующие за успешной победой десятилетия весомость положения боеспособного населения Аттики несомненно значительно возросла. Соответственно, получили дальнейшее развитие представления о правоспособности и достоинстве рядовых субъектов тогдашнего обычного права, об их обязанностях по отношению к своему клану и ко всему этносу. Естественно, что должны были оживиться некоторые древние племенные традиции, оберегавшие права кланов, их членов и всех слоев населения. Авторитет обычаев, унаследованных от предков, весьма способствовал упрочению внутренних связей аттического общества.
Следует особо подчеркнуть, что в XI в. внутриполитическое развитие аттического этноса характеризуется важными сдвигами, происходившими и в духовном мире, и в хозяйственной деятельности.
О силе изменений в мировоззрении жителей можно судить по основательному перелому в погребальных обычаях афинян. Сведения об этом доставляет кладбищенская деятельность афинского клана, владевшего могильным участком на Керамике. В XI-X вв., неизменно оберегая захоронения предков, это родственное сообщество расширило свое кладбище на прилегающую территорию. Как и раньше, одиночные погребения располагали ровными рядами; устройство могил было однотипным1. Но, в отличие от обычного еще в 1125— 1050 гг. обряда трупоположения, в некоторых могилах появились вторичные захоронения — вазы с останками кремированных сородичей. Таких могил немного, но применение в них двух обрядов погребения и тесное соседство этих захоронений с ранними показывают, что переход к новому обычаю в отдельных семьях происходил плавно. Постепенно весь клан, оставив древний обычай, стал применять кремацию взрослых покойников2. Уже около 1050 г. на всех кладбищах Афин практика сожжения усопших стала господствовать. О значимости такого сдвига говорит то, что он произошел в условиях роста населения - около 1100-900 гг. некрополь Керамика по сравнению с кладбищем XII в. увеличился почти вдвое3.

1 Kübler K. // Kerameikos. Bd 1. S. 180-182; Idem // Kerameikos. Bd IV S 1-5,30-31.
2 Ibid. Bd IV. S. 47.
3 Ibid. Bd IV. S. 31; Idem. // Kerameikos. Bd V. Abt. I. S. 197. В IX-VIII вв. число погребений росло, причем более поздние захоронения нередко рушили предшествющие.
239

Столь коренная замена давнего погребального обычая показывает, что два поколения афинян, живших между 1100 и 1050 гг., осуществляли преобразования даже в сакральной сфере. Но эти же прямые потомки древнего населения Аттики широко и умело использовали сложное наследие своих пращуров в духовной и материальной жизни1. Сохраняя знания и производственный опыт древних мастеров, новые труженики дополняли позднее добытыми важными сведениями и технологическими приемами свою профессиональную деятельность во всех отраслях хозяйства2. Например, уже к середине XI в. в Аттике железо стало основным материалом для изготовления всех видов орудий и оружия3.
Эти точно известные три крупнейших явления в материальной и духовной жизни аттического населения — металлургия железа, изменение принципиального звена погребального обряда и новые творческие идеи мастеров прикладного искусства, начавших воссоздание геометрического стиля — позволяют предпринять попытку выяснить происходившие тогда изменения в мировоззрении всего общества. В частности, следует рассмотреть бесспорное воздействие происходивших идеологических сдвигов на реальную внутриполитическую жизнь. Естественно, что этнос, энергично проводивший отмеченные нововведения, должен был обратиться и к изменению некоторых положений своей политейи.
Афинская историческая традиция сохранила достаточно достоверные сведения об эволюции политического устройства Аттики. Основные свидетельства преданий указывают на то, что общество последовательно преобразовывало наследственную монархию и формировало устойчивый полиархический строй. Непрерывное постепенное развитие государственной системы (согласно традиции, оно происходило приблизительно с 1068-1066 по 753 гг.) шло особенно успешно бла-

1 Даже система дорог, ведших на Акрополь, не изменилась в XV-1X вв., как отметил Р. Янг (Young R. S. An Early Geometric Grave near the Athenian Agora// Hesperia. Vol. XVIII. 1949. P. 280).
2 Уже В. Крайкер убедительно проследил преемственность ряда традиций у скудельников, работавших в XII-IX вв., и разработку ими новой технологии в период от субмикенского до развитого геометрического стиля (Kraiker W. // Kerameikos. Bd I. S. 138-162). Его положения дополнили и проследили в развитии керамики и прочих ремесел А. Снодграсс, В. Десборо, Дж. Колдстрим, Е. Смитсон и другие исследователи.
3 Desborough V. Dark Ages. P. 315-316.
240

годаря устойчивой генетической преемственности населения Аттики, сохранявшейся с III тысячелетия по VIII и последующие столетия истории этноса. Энергичная оборона своей земли, которую сплоченно провели в XI-X вв. жители полуострова, обеспечила независимость их потомкам. Самостоятельное развитие полиса укрепляло плавное и постепенное внутреннее переустройство.
В Аттике ограничение полномочий басилеев, начавшееся с введения должности пожизненного полемарха (см. с. 200), отражало стремление этноса иметь полноценного военного руководителя ополчения всей земли. Выделение и укрепление должности полемарха свидетельствует, что в обществе были достаточно значимы существенные ценности развитого племенного строя. Несомненно, по мере возникновения новых черт социального устройства Аттики, в ней постепенно и необратимо расширялась та область обычного права, которая регулировала взаимоотношения носителей верховной власти и всего народа, сплоченного по кланам.
Именно внутриклановое единство, силу которого ясно показывает характер афинских могильников XII-X вв., и постоянные межклановые и внутриплеменные связи укрепляли внутреннюю сплоченность, всего этноса. Укреплявшееся при нарастании военной опасности это единение позволяло народу действенно влиять на развитие правовых обычаев, регулировавших внутриполитическую жизнь этноса. Конечно, рядовому населению было необходимо оживить хоть часть уставов, издавна определявших вес народоправия в обществе.
Отметим поучительность истории кланового некрополя на Керамике. Она показывает, что в XII-X вв. эта афинская корпорация сородичей неуклонно соблюдала обычаи общеклановой дисциплины и равенства. Забыт обычай захоронений в семейных усыпальницах: каждый член клана был захоронен в одиночной могиле на общеклановом некрополе. Этот порядок указывает на безоговорочное возвышение кланового единства над внутрисемейными связями, на утверждение равенства всех сородичей. Правда, после 1050-х гг. в X в. заупокойные дары в некоторых могилах свидетельствуют о нарастающем имущественном неравенстве: расписную глиняную шкатулку на ножках из протогеометрической могилы № 22 и такую же фигурку гордого оленя, датируемую приблизительно 925 г., из могилы № 39, могли иметь весьма зажиточные семьи. Но таких могил, отражающих благоденствие клановой аристократии, к середине X в. еще очень мало.
По-видимому, аттический этнос неуклонно поддерживал давние обычаи, обеспечивавшие ему значительную роль во внутриполити-

241

ческой жизни монархии. Об этих правовых порядках писал Аристотель, рассматривая передачу царской власти в «героические» времена: басилеями становились или при добровольном принятии [царя народом], или согласно закону наследования — έκούοτοά τε καί πάτρναν γ'γνόμεναι κατά νόμον (Pol., III, 9, 7, 1285b5). И далее автор разъяснил, какими действиями на благо народа основатели древних монархий обеспечили право на басилейю себе и своим потомкам. Достойно внимания то, что перечисляя обязанности героических монархов, философ на первое место поставил верховное командование ополчением во время войны (Pol. III. 9. 7. 1285b10).
В истории Аттики изучаемого периода ясно заметно нарушение устойчивости во взаимосвязях монархии и народа. Предания повествуют, что приблизительно за полтораста лет царская власть трижды переходила не по правилу прямого наследования: захватившего власть Менесфея сменил, после его смерти, Демофонт из клана Фесеидов, но его потомки не смогли завоевать должного авторитета и последнего из них, Фимойта, лишил царского сана Меланф. Воцарение бежавших из Мессении Нелеидов ясно показывает, что династические традиции в Аттике еще не окрепли и что, соответственно, правовые основы монархии во многом опирались на обычаи развитого племенного общества, допускавшие необходимую замену слабых вождей. Очевидно, военная несостоятельность Фимойта определила его смещение, которое провели особенно активные политические деятели тогдашней Аттики.
Следует полагать, что именно клановые верхи коренного населения, реально оценивавшие военный потенциал своей земли, сочли необходимым использовать военный опыт Меланфа и прибывшие с ним боеспособные группы людей для укрепления мощи всей Аттики. Прочность воцарения Меланфа указывает на то, что подавляющее большинство кланов благожелательно восприняло указанное изменение в верхах. Несомненно, строгая упорядоченность внутриклановых отношений, которую ясно демонстрирует характер афинского кладбища около 1125- 1050-х гг. на Керамике, была присуща тогда, во времена субмикенского художественного стиля, всем кровно-родственным сообществам Аттики. Это единомыслие сородичей должно было поддерживать политическую активность клановых глав и их окружения, понимавших настоятельность каких-либо изменений в политейе.
Отметим, что стремления к существенным преобразованиям нарастали даже в такой устойчивой сфере, как сакральные обычаи.

242

Естественно, что во внутриполитической жизни этноса новые идеи находили много большую поддержку среди всех слоев населения.
Здесь позволим себе предположить, что в первой половине XI В. в Аттике вопросы благополучия всей монархии должны были занимать важное место в умственной жизни этноса. Следует полагать, что при восшествии Кодра на престол его отца существенную роль оказала положительная оценка способности царевича принести пользу государству; это мнение в то тревожное время определяли не столько близкие к царским палатам аристократы, сколько полемарх и полноценное аттическое воинство, представлявшее весь народ. Предлагаемое суждение основывается на указании Аристотеля: царской власти достигали все те, кто уже оказал благодеяния государству, или лица, могущие их сделать: "Απαντες γαρ εύεργετήσαντες ή δυνάμενοι τάς πόλεις ή τά έθνη εΰεργετεϊν έτύγχανον της τιμής ταύτης (Pol., V, 10,5,1310b 37). Ко времени вторжения дорян Кодр уже был басилеем, так что при его избрании вопрос стоял, видимо, о его способности править на благо государства1. Внимание Аристотеля к качествам искателей царского сана не было случайным: философ обобщал известные ему предания о значительных разногласиях при избрании достойного наследника басилея.
События во внутренней истории Аттики после гибели Кодра бесспорно свидетельствуют о том, что в стране шла напряженная политическая деятельность, имевшая целью ослабить единовластие монархов. Мощное течение, стремившееся изменить систему управления, добивалось устойчивого порядка в обществе, основанного на прочной взаимосвязи всего этноса в целом. Недаром Аристотель в третьей главе Афинской политии описал строение древней политейи — ή τάξις της αρχαίας πολιτείας. Далее философ определил всю систему аттических властей, сложившуюся после 1068/66 г. и развивавшуюся вплоть до 624/3 г. как первую политейю — ή πρώτη πολιτεία. Эта характеристика не оставляет сомнений в том, что философ возводил создание олигархического полиархического строя еще к XI столетию.
Действительно, уже упомянутое выше превращение полемархии в постоянную высшую военную должность, пожизненную, как и власть

1 Г. Бузольт полагал, что данный текст Аристотеля указывает, что не Меланф, но его сын Кодр достиг царской власти (Griechische Geschichte Bd. II. S. 127). Однако философ упомянул о претендентах, могущих быть полезными народу, и Кодр, такой «могущий», став басилеем, действительно завоевал свободу Аттике — видимо, так можно понять древнего автора.
243

басилея1, указывает на то, что «отеческая», как называл ее Аристотель (Ath., Pol. З, 2), монархия испытала существенное изменение. Произошло перераспределение важнейших обязанностей между басилеем и полемархом, приведшее к разграничению двух сфер высшей власти — военной и гражданской. Какое-то время оба соправителя ведали делами, отведенными им по традиции, установленной издавна, еще при предках, как определил Аристотель (Ibid., 3,3).
Естественно, что авторитет полемарха возрастал по мере усиления дорийской угрозы. Но и после отражения этого неприятеля, утвердившегося в соседней Мегариде, безопасность Аттики требовала дальнейшего развития полномочий полемарха. Вероятно, расширялось взаимодействие полемарха и его помощников с военными руководителями кланов и местных племен. Допустимо предположить, что происходило и усложнение сакрально-правовых обязанностей басилеев, связанное с развитием полиса. И хотя детали данного процесса остаются неизвестными, но сила перехода от единовластия к двоевластию (от монархии к диархии) на практике была такова, что он вызвал дальнейшее движение по пути развития многовластной аттической государственности.
Эволюционное осуществление дробления высшей власти указывает на то, что в обычном праве тогдашней Аттики были достаточно сильны традиционные установления, дававшие всему этносу или собранию клановых глав решающие права по отношению к носителям высших полномочий. Можно заключить, что права басилеев в некоторых вопросах были ограничены общеаттическим обычным правом.
Значение основных положений обычного права коренного населения должно было особенно возрасти после славной победы аттического ополчения под командованием Кодра. Внезапная, по-видимому, смерть отважного басилея повлекла некоторое усиление влияния военных верхов и какой-то группы особо активных политических группировок, не заинтересованных в возвышении авторитета басилея Медонта, сына и наследника Кодра. Можно полагать, что в послевоенное время в жизни населения Аттики происходили события, не предусмотренные традиционными правовыми обычаями и, тем самым, не подлежавшие власти басилея. Такое положение вызвало небывалое напряжение правовой деятельности: реальная

1 Вопрос о развитии полемархии весьма детально рассмотрел еще Г. Бузольт — Griechische Geschichte Bd. II. S. 130.
244

жизнь ставила задачи, разрешить которые не имели полномочий высшие правители всего этноса, ни полемарх, ни басилей.
Выход из создавшегося трудного положения был найден благодаря устойчивости общеаттического устного государственного права. Его положения позволили этносу принять решение о новом важном изменении всей системы управления. Каким путем было достигнуто столь решительное преобразование — неизвестно. Возможно, что решающая роль принадлежала общеаттическим Совету и Пританею, созданным еще Фесеем и находившимся в самих Афинах. Однако возможно, что какое-то значение имели и клановые сообщества, обеспечившие одобрение всем народом грядущей перемены в политейе. Но это догадки.
Науке точно известен произошедший сдвиг в структуре высшей политической власти: в Аттике довольно скоро после воцарения Медонта была введена новая высшая магистратура — должность архонта. Аристотель уделил большое внимание процессу усовершенствования первой политейи путем выделения из полномочий басилея сначала обязанностей верховного военного руководителя, полемарха, а затем и полномочий решать заново возникающие вопросы полисной жизни, которые были переданы архонту (Ath., Pol. 3,2-3; 3, 5).
Текст Аристотеля оставляет впечатление делового подхода к установлению должности архонта: басилей Медонт сохранял свое главенство в традиционных делах, установленное еще предками. И в дальнейшем басилейя оставалась постоянной высшей магистратурой, менялся лишь способ ее замещения. На это указал и Платон: «Ведь цари у нас были всегда, то ли в силу происхождения, то ли избранные» (Plat., Menex., 238 D). Архонт же должен был управлять только заново возникшими государственными делами, которые Аристотель определяет термином τά επίθετα. В этом обозначении проступает оттенок настоятельной необходимости решения новых проблем жизни полиса.
Заметим, что в 1060-1050-х гг., когда царствовал Медонт, в Аттике происходили многие важные события: развивалось движение переселенцев на малоазийское приморье, в котором участвовали младшие братья басилея Медонта1; укреплялись материальные и

1 Примечательно, что младшие Кодриды (Нелей, Андрокл и другие) добивались царского сана в основываемых ими малоазийских апойкиях (Her., IX, 97; Strab., XIV, 1. С. 632-633; Paus., VII, 2, 1). Видимо, там промонархические идеи были сильны.
245

духовные связи с внушительными массивами племен Подунавья и Срединной Европы; шло передвижение населения внутри аттических земель (например, уже после 1075 г. приморский городок Перати совсем опустел); в духовной жизни ясно заметны существенные сдвиги, отразившиеся в изменении некоторых погребальных обрядов и усиленном возрождении геометрического декора, некогда созданного предками.
Примечательно, что аттические государственно-правовые власти ясно понимали необходимость твердого порядка в системе управления. Было четко установлено, что только басилей и полемарх ведают традиционными, отеческими, сферами полисного устройства; что архонту надлежит управлять лишь «прибавившимися» делами государства. Это разграничение обязанностей трех ветвей высшей исполнительной власти, которое Аристотель излагает без дополнительных оговорок, ясно показывает, что в обществе уже жестко действовали новые реальные условия, не поддававшиеся регламентации древнеотеческими установлениями. Аттическая правовая мысль создала магистратуру архонта для скорейшего урегулирования возникших трудностей, причем поставила эту должность третьей на высших ступенях полисной власти. Пожизненный срок архонтства позволяет заключить, что уже изначально определение полномочий этого высшего сановника происходило согласно традиционным правилам, действовавшим для должности полемарха.
Создание архонтата знаменовало установление триархии, троевластия, которое придало аттической политейе особый характер. Оставаясь монархией, государственная система Аттики начала формировать новый высший орган власти, уравновешивавший авторитет басилея и, возможно, укреплявший значимость полемархии.
По-видимому, организация должности архонта потребовала многолетней подготовительной работы правоведов. Аристотель отметил, что его источники называли разное время установления должности архонта: большинство относило это событие ко времени Медонта, другие же считали, что оно произошло при его преемнике Акаcте. Последние ссылались на то, что архонты произносят свою клятву, как и при Акаcте, обязуясь исполнять присягу и что именно при Акаcте Кодриды уступили часть своих полномочий архонту. Указывающая на Акаста часть фразы философа — ...ώς έπί τούτου της βασιλείας παραχωρησάντων των Κοδ[ρι]δ[ών].. .των δοθεισών τω άρχο ναι δωρεών (Ath.,

246

Pol., 3, 2), имеет лакуну и получила различные истолкования1. Для нас важно то, что положение о создаваемой новой должности соправителя басилею было, естественно, выработано не сразу, но на протяжении двух царствований — Медонта (около 1066-1048 гг.) и Акаста (около 1048-1012 гг.). Видимо, еще при Медонте была осознана необходимость передать ряд новых дел третьему высшему магистрату, но басилей и его окружение не сразу согласились на отказ от важных для них полномочий, установленных еще издревле.
Естественно, что правотворцы всех уровней, от кланово-племенных до общеполисных, работавшие для басилея и полемарха, не могли сразу найти точные определения, разграничивавшие отеческие полномочия от вновь создаваемых прав и обязанностей третьего носителя высшей власти. Судя по сообщению Аристотеля о том, что при Акасте Кодриды отказались от некоторых своих привилегий и, что особенно важно, уже тогда архонт должен был приносить клятву, во второй половине XI в. аристократическим кругам удалось существенно укрепить авторитет нового высшего правителя за счет правомочий басилея. Сфера власти полемарха, бесспорно, не могла быть затронута.
Аристотель особо подчеркнул, что создание архонтата — при Медонте или при Акасте — произошло в довольно короткое время. Эта быстрота реорганизации высшего органа власти позволяет заключить, что на протяжении XI в. в духовной сфере аттического населения шла напряженная и принципиальная государственно-правовая работа: широкие круги жителей, организованных по кланам и локальным племенным сообществам, и возглавлявшие их аристократические политико-правовые деятели решительно выдвигали на смену единовластия, монархии, принцип многовластия. Конечно, большую роль в учреждении триархии играли традиционные принципы позднего племенного строя, предусматривавшие неспособность одного князя-вождя справиться со всеми вопросами высшего управления. Даже пожизненный срок должности триархов ясно отвечал политико-правовым обычаям развитых племенных обществ.
Однако новые условия аттической жизни довольно скоро сказались на деятельности преобразованной формы государственного

1 Sandis J. Ε. Aristotle's Constitution. P. 7; Busolt G. Griechische Geschichte. Bd. II,.S. 129-130.
247

строя. Аристотель отметил, что со временем1 власть архонта стала большой из-за умножившегося количества прибавившихся дел в политейе. Очевидно, общество, понимавшее значение новых условий развития земли, продолжало укреплять авторитет архонтата. Суровый послевоенный быт направлял внимание этноса на укрепление внутриаттического единства, что, несомненно, входило в число новых дел, которыми ведал только архонт.
Строгая упорядоченность кланового некрополя на Керамике и однотипность заупокойных даров, весьма скромных в начале XI в., позволяют предположить, что внутриклановая общность кровных родичей даже в стольном граде придавала большой вес своей клановой аристократии, выступавшей за изменение политейи. Но где-то вскоре после 1050-х гг. развитие хозяйственной жизни этноса и заметные сдвиги в духовном мире позволили клановым верхам начать усиливать свое обособление в материальной сфере и, соответственно, в политической жизни этноса. Видимо, создание разделенной исполнительной власти на высшем уровне содействовало росту политического движения разных групп населения страны.
Допустимо заключить, что разграничение полномочий триархов должно было привести к более четкому формированию обособленности круга правовых установлений, определявших обязанности и полномочия каждого из трех высших соправителей. Эта реально необходимая правотворческая деятельность, несомненно, вела к некоторому пересмотру и дополнению ряда традиционных правовых обычаев, И хотя, согласно Аристотелю, первоначально действовал один критерий разграничения вопросов внутриаттического управления — их делили на отеческие, исконные, и на заново возникающие, прибавочные, — постепенно вырабатывалась более подробная систематизация правовых обычаев по отдельным разделам реальной жизни этноса. При этом могли расти права простых ополченцев.
Весьма важно внимание Аристотеля к установлению клятвы архонта при Акасте, приблизительно в 1048-1012 гг. Это был новый шаг в сторону дальнейшего повышения ответственности всех трех высших должностных лиц. Ведь архонт обязывался перед богами

1 Понимая Аристотелево νεωστι как «со временем», даже как «вскоре», я исхожу из замечания Г Бонитца: философ употреблял указанный термин, противопоставляя его выражению πάλαι (Bonitz Η. S. 485). В изучаемом тексте такое противопоставление вполне логично.
248

соблюдать установленные Зевсом божеские законы и введенные предками земные правовые обычаи, а также безупречно исполнять свои должностные обязанности. Естественно, что строгие обязательства архонта влияли на укрепление устойчивого правопорядка в деятельности и двух остальных триархов.
Полагая, что троевластие сначала не могло сильно поколебать важные древние правопорядки, замечу, что особо устойчивыми должны были быть племенные и клановые уставы. Однако возраставшая сплоченность населения ставила ряд общих задач, решать которые должны были именно триархи. Это усиливало их авторитет, причем интересы политов могли способствовать расширению полномочий каждого из триархов. Логика жизни все чаще побуждала высших правителей к самовластным решениям настоятельных вопросов относительно применения или истолкования устных уставов. Естественно, что весомые дополнения к действовавшим правовым обычаям, входившие в частое употребление, со временем становились общепризнанными правовыми обычаями. Вероятно, сам Верховный Совет следил за правомерностью таких правовых нововведений.
Изменение состояния общества должно было усиливать внимание народа к его правовым установлениям и, особенно, к применению этих обычаев отдельными жителями, кланами, местными племенами и высшими властями. Повседневная практика неизбежно требовала изменения устаревших правопорядков, даже если они относились к высшим ступеням управления.
Нарастало недовольство длительно сохранявшимся древним правилом пожизненного замещения должностей полемарха и архонта, ведавших особо подвижными сферами государственного управления.
Следует заметить, что установление троевластия сначала не могло сильно поколебать важные древние традиции в сфере высшего органа власти. Еще долго сохранялось архаичное правило пожизненного замещения постов триархов. Эта форма государственного управления была уже настоящей олигархией, вся полнота высшей власти сосредоточивалась в руках триархов и их помощников.
Олигархические порядки опирались на сохранение столь важного монархического установления, как наследственное право Медонтидов на должность басилея, со временем ставшую архонтским постом. Сохраняли Медонтиды свое наследственное право на басилейю

249

вплоть до 714 г., когда их привилегия была полностью отменена1. Отныне каждый родовитый и богатый житель Аттики мог быть избран архонтом-басилеем. Именно в 714 г. окончательно возобладал принцип выборности властей, который четко указан Аристотелем: τάς μέν αρχάς καθίστασαν άριστίνδην και πλουτίνδην (Ath. Pol., З, 1). Но для полного его утверждения понадобилось свыше 350 лет, считая от гибели Кодра. Этот длительный срок свидетельствует о медленности эволюционного развития аттической политейи и о значении традиционных обычаев в политико-правовой сфере мировоззрения самих жителей и властей.
Традиционализм был вполне естественной чертой духовного мира аттического населения тех времен. Его питали не только прочная генетическая преемственность жителей этой земли и медленное изменение форм их политейи. К представлениям об извечных связях со своей землей, полученной от предков, в ХІ-Х вв. прибавилась вполне особо заслуженная гордость тем, что столь опасный неприятель был при Кодре отброшен. В дальнейшем военная угроза требовала прочной организации аттического ополчения, структура которого определялась принципами традиционной кланово-племенной общности. Это единство обеспечивали весьма древние традиции, так что военная сфера деятельности настоятельно требовала прочной устойчивости некоторых давних порядков строения общества. Такая необходимость содействовала замедлению изменений в сфере правовых отношений.

1 Медонтиды, согласно традиции, передающей имена 13-ти «пожизненных» и 4-х «десятилетних» (с 753 по714 гг.) басилеев, стояли у власти как архонты-басилеи около 350 лет. Эти цифры приводит Евсевий в своем Χρονικός Κανών. Если сравнить даты Евсевия с указаниями на Аттику в Олимпийской хронологии, расхождения во времени оказываются не столь значительными. Например, басилей десятилетнего срока Эсимид отмечен Евсевием под 743-734 гг., тогда как Павсаний (IV, 5, 10) сообщает, что во втором году 9-й Олимпиады, т. е. в 743 г. этот царь басилействовал в Афинах пятый год. Аналогичная разница наблюдается и в сроках должности последнего Медонтида — Гиппомена: Евсевий приводит 723-714 гг., тогда как Павсаний указал, что в первом году 14-й Олимпиады, т. е. в 724 г., кончался четвертый год правления Гиппомена (IV, 13, 5). Такое расхождение в четыре-пять лет не искажает общего представления о главном течении истории Аттики. Г. Бузольт весьма детально и убедительно проследил достоверность хронологических данных о басилеях из клана Медонтидов, служивших пожизненно или только десятилетиями (Busolt G. Griechische Geschichte Bd II. S. 128-136).
250

Действительно, аттическая традиция не сохранила известий о существенных сдвигах в правовых установлениях политейи после завершения выработки статуса архонта. Видимо, олигархическая коллегия триархов, управлявшая Аттикой приблизительно с 1040-х гг. по 753/52 г., неизменно придерживалась политики упрочения важнейших традиционных черт общественного устройства. Пожизненный срок замещения каждой из трех высших должностей побуждал триархов сохранять неизменным свой статус. Эти тенденции находили поддержку в прочности кланово-племенной организации всего общества, идеология которого последовательно освобождалась от промонархических идей. Реальные условия настоятельно показывали необходимость укрепления этноконфессионального единства Аттики — даже обычные соседские столкновения мог успешно разрершить только прочно сплоченный этнос.
Упомянутые выше сдвиги в духовном мире аттического населения ясно свидетельствуют о неуклонном росте внутреннего единства жителей всей земли. Особенно убедительно зарождение около 1050 г. общепринятого протогеометрического стиля, быстро развивавшегося среди самых широких кругов населения и отражавшего однотипностью форм сосудов и их декора глубокое единство художественных идей всего этноса.
Отмеченное явление позволяет заключить, что в прочих сферах идеологической жизни Аттики происходило сходное движение, пусть и не столь быстрое, но последовательное, без особых колебаний.
Постепенное развитие должно было происходить и в правовой области. Ее устойчивости особенно способствовали тесные связи обычного права с религиозными установлениями. Ведь правовые нормы реальной жизни были освящены защитой богов и не всегда четко отделялись от исконно сакральных установлений. Примечательно, что и в позднее время некоторые общеполисные жертвоприношения оставались обязанностью полемарха — Арею и Артемиде Агротере, как сообщил Аристотель (Ath., Pol., 58, 1). Пример сохранения сакральных функций верховным военачальником даже в V-IV вв. весьма убедителен: очевидно, в XI-X вв. тесная связь сакральных и государственно-правовых установлений была причиной, определявшей замедленность поступательного движения правотворчества.
По-видимому, установления обычного права, упорядочивавшие практическую деятельность жителей полуострова на протяжении многих предшествующих столетий, еще достаточно полно отвечали

251

требованиям реальной жизни. Упрочение высшего органа власти путем создания триархии должно было оказать положительное воздействие на внутриполитические связи и отношения, особенно на средних и низших уровнях. Рядовое население, жившее по традиционным нормам повседневной жизни, имело большие возможности спокойно соблюдать отеческие установления, упорядочивавшие отношения внутри разраставшихся семей и кланов. Однако контакты между кланами и локальными племенами могли в отдельных случаях обостряться: изменение естественных условий в сейсмоопасных местностях могло вести к спорам из-за воды, пастбищ и прочих угодий. Мелкие столкновения, вероятно, прекращали авторитетные знатоки местного обычного права, умевшие разумно истолковывать или даже несколько изменять древние правила. Должно полагать, что приемлемому умиротворению способствовала апелляция к общим религиозным верованиям каждой округи.
Но в XI-X вв. ряд важных исторических событий ясно показал необходимость значительного расширения деятельности правоведов всех уровней и выработки новых правовых установлений. Даже внутриклановые отеческие обычаи должны были быть дополнены новыми уставами в связи с выездом групп родичей в заморские апойкии. Возникавшие непредвиденные и неизвестные ранее положения могли быть упорядочены лишь обращением к высшим органам управления, возглавляемым триархами.
Триархи определяли развитие внешних отношений всей Аттики с другими землями Эллады и с огромным и сложным массивом балканских и срединноевропейских племен. Там, на севере от Эллады, в условиях позднего племенного строя, происходили значительные изменения хозяйственной и общественной жизни крупных раннеэтнических сообществ. Отметим лишь постепенную замену обряда подкурганного погребения принципиально иным обычаем — сожжением останков умершего и захоронением сосуда с пеплом в общем однотипном могильнике. Эти обширные кладбища, именуемые полями погребальных урн, открытые в землях срединной Европы от Карпатской котловины до Англии1, были оставлены несколькими крупнейшими племенными массивами, родственными не только центрально-балканскому племенному миру, но и всему эллинскому массиву. Территориальная обособленность эллинства не препятство-

1 Филип Я. Кельтская цивилизация и ее наследие. Прага, 1961. С. 16-23.
252

вала развитию достаточно тесных контактов, как хозяйственных, например в области металлургии, так и духовных, о чем свидетельствует распространение обряда кремации в Аттике, Беотии и на некоторых островах после середины XI в. Очевидно, такой существенный сдвиг в погребальном обряде был обусловлен прочными связями упомянутых эллинских земель с европейским населением, создававшим поля погребальных урн. Естественно, что в Аттике такие внешние контакты подлежали ведению коллегии триархов, что вело к расширению их полномочий и укреплению их авторитета, причем не только во внешнеэтнических отношениях, но и во внутриаттической правовой деятельности.
Система соправительства пожизненных триархов требовала от каждого носителя высших полномочий глубоких знаний правовых обычаев и искусного их применения в наиболее сложных вопросах. Однако новые жизненные условия иногда не могли быть упорядочены традиционными положениями обычного права. Триархам приходилось выносить решения соответственно общему духу действовавших правовых установлений в случае необычных конкретных затруднений. Вполне вероятно, что такие взвешенные разумные суждения должностных лиц высочайшего ранга постепенно обретали силу правового обычая или правила. Конечно, Верховный Булевтерий проверял важные решения триархов, дабы были соблюдены отеческие правопорядки.
Имеющиеся данные свидетельствуют о значительном развитии хозяйственной и духовной деятельности аттического населения в XI-X вв., что неизбежно вело к созданию новых правовых положений, упорядочивавших возникавшие трудности реальной действительности. О значимости бытовых столкновений в жизни рядового населения можно судить по аналогии с редкими упоминаниями в эпосе. Таков спор соседей из-за межи (Il., XII., 421-423). Но особенно губительно было междуусобное столкновение племен или кланов (Il., XVIII, 509-540). Его описание позволяет ясно представить, какие опасности могли обрушиться на Аттику и как ревностно должен был стремиться ее этнос укреплять свою обороноспособность, всячески развивая прочные взаимосвязи всех групп населения и работоспособность всех звеньев полисного управления.
Следует отметить, что реальная история Аттики в XI-IX вв., как и всей Эллады, исследовалась весьма неравномерно. После фунда-

253

ментального труда П. Жиро о землевладении1 лишь с 1930-х гг. стали выходить труды, посвященные изучению материальных и письменных источников о деятельности эллинов в указанные столетия2. Накопленные точные знания о различных сферах эллинской активности — в агрикультуре, ремеслах, искусствах, сакральных воззрениях, мореходстве, военном деле и других разделах жизни этноса — позволяют внимательнее рассмотреть отдельные вопросы аттической истории указанного времени. Поэтому ниже я остановлюсь на некоторых фактах, хотя бы косвенно освещающих развитие правовой практики и правовых установлений в аттической политейе. Ведь форма государственного устройства Аттики, триархия, характеризуется коренным преобразованием наследственной монархии и одновременным упрочением уже созданных начал олигархического республиканского строя, хотя принцип пожизненного замещения постов полемарха и архонта несколько замедлял развитие нового вида политейи и троевластия.
Возможно, что указанное замедление порождалось длительной готовностью к отражению возможного нападения. Она требовала сохранения боеспособности аттической рати, и эта первостепенная задача могла быть решена лишь четко согласованной и взаимодополняющей деятельностью всех земель Аттики. Каждый клан и каждая весь должны были неуклонно соблюдать свои традиционные и заново возникающие обязательства. Результатом было реальное укрепление значимости частных и общих военно-правовых обычаев всего этноса и его подразделений. Общественный вес столь важных правовых установлений, упорядочивавших тяжкий общеобязательный труд воинства, должен был содействовать дальнейшему развитию всей массы правовых обычаев этноса. Этот процесс создавал условия для динамичной интеллектуальной жизни общества, особенно в некоторые периоды, когда этнос на основе уже

1 Guiraud P. La propriete foncieere en Grece. P., 1893. Весьма интересно суждение П. Жиро о наличии индивидуального землевладения согласно эпосу и произведениям Гесиода, что подтвердили ахейские тексты из Пилоса.
2 Однако нельзя согласиться с некоторыми общими оценками. Так, А. Снодграсс считает изучаемый период временем эксперимента (Snodgrass А. Archaic Greece: the Age of Experiment. L., 1980. Passim). Но археологические источники из Аттики ясно показывают последовательно-эволюционное развитие этноса, разумно расширявшего свою хозяйственно-политическую Деятельность.
254

выработанных частных установлений вводил принципиально новые правовые положения.
Здесь необходимо подчеркнуть важность постоянной защиты изрезанной и пространной береговой линии аттического приморья. Угроза исходила не только от дорийских Мегар, воинственных соседей, но и от неведомых пиратов, грабивших не только суда, но и береговое население. Возможно, что еще в XI-X вв. под эгидой полемархов действовала система местных военно-морских сообществ, дававших отпор пиратским нападениям; в случае столкновений с мегарянами эти объединения могли быстро выставить полноценные морские силы. Бесспорно, жители прибрежных городков и поселков применяли многие давние, успешно испытанные, приемы организации отпора нападениям с моря. Полагаю возможным утверждать, что система навкрарий — округов, на которые еще до Солона делилась каждая из четырех исконных аттических фил — была выработана в первые десятилетия отделения должности полемарха от поста монарха около середины XI в. Создание прочной обороны морских границ Аттики, бесспорно, составляло один из постоянных важных разделов деятельности полемархов, и этой задачей они ведали, опираясь на местных начальников навкрарий, именовавшихся пританами. Повидимому, навкрарий успешно использовали силы не только прибрежного населения, но и обитателей внутренних земель. Конечно, уже пританы ранних навкрарий вносили усовершенствования в систему этих надклановых территориальных сообществ. В этом им содействовали и полемархи, и население подведомственной им округи. Рост значения навкрарий в военно-морской сфере способствовал возвышению роли их начальников во внутренней жизни Аттики. Уже к VII в. авторитет навкраров временами достигал общеполисного значения. Так, Геродот, излагая события Килоновой смуты около 632 г., сообщил, что тогда пританы навкрарий главенствовали в Афинах (V, 71). Бесспорно, эти военно-морские начальники были тесно связаны с высшими звеньями власти.
И позднее роль навкрарий не уменьшалась. Аристотель, описывая произведенные Солоном перемены в политейе, подчеркнул, что реформатор оставил в силе прежнее деление населения на четыре филы, каждая из которых состояла из 3 тритий и 12 навкрарий: ...τριττύες μεν τρεις, ναυκραρίαι δέ δώδεκα καθ' έκάστην (Ath. Pol., 8, 3). И далее Стагирит изложил только установленные Солоном финансовые обязанности навкраров. Видимо, реформатор не изменял про-

255

чих полномочиях пританов, детально разработанных за многие столетия деятельности навкраров1.
Несомненно, прочность системы навкрарий была заложена еще в XI-IX вв. Прибрежным жителям издавна приходилось объединяться для охраны свои морских угодий. Со временем пост притана таких сообществ становился все весомее. Глава навкрарии ведал ее техническими и экономическими делами, следил за соблюдением обычаев берегового права и за промысловой деятельностью на клановых морских участках. Конечно, столь ответственные задачи могли решать лишь знающие морское дело профессионалы. Деятельность пританов навкрарий должна была расшириться во времена вывода малоазийских апойкий. Постепенно развивалось тесное сотрудничество пританов с высшими властями полиса, что благотворно влияло на укрепление безопасности полуострова — ведь именно ранние навкрарии создавали боевые корабли2, уже в VIII в. достигавшие, судя по вазовым рисункам, больших размеров и вместимости.
Известные ныне источники о навкрариях показывают сложность эволюции правосознания Аттики в XI—VIII вв. Развитие правовой практики и мысли в указанные столетия шло в условиях взаимодействия двух основных направлений в духовном мире всего аттического населения. Одно — сохранение многих древних традиций и учреждений этноса, доблестно оберегающего свою свободу. Второе — интенсивное приспособление древних обычаев к меняющейся реальной обстановке и создание новых правовых установлений для успешного упорядочения общественных отношении различных групп населения.
Следует заметить, что сочетание консервативных и эволюционных тенденций не останавливало рост единства всего аттического этноса. Быстрота этого процесса ярко проявилась в активном вне-

1 Еще Дж. Сэндис определил, что избранное Аристотелем давнопрошедшее — форма καθετηκυΐα — указывает на то, что навкрарии были созданы до Солона (Sandys J. Ε. Aristotle's Constitution. P. 33).
2 Отмечу шаткость сомнений Г. Бенгтсона в значимости 48 навкрарий, укрепленных Солоном (Bengtson H. Griechische Geschichte. S. 119). Много более полезно суждение Д. Уайтхэда, который подчеркнул значение навкрарий в доклисфеновы времена. Исследователь привлек сведения Аристотеля (Ath. Pol., 21, 5) и Поллукса (VIII, 108) о передаче части обязанностей навкраров демархам ( Whitehead D. Demes. P. 15, 33). Ученый понимал сложные геополитические условия полуострова в древности.
256

дрении инноваций даже в области сакральных порядков. Укажем на некоторое изменение обряда погребения: в тяжелые времена первой половины XI в. афиняне ввели практику захоронения путем кремации1. Довольно быстро заменив древний обряд трупоположения в могилу, кремация приблизительно с 1050 г. стала в Аттике общепринятым сакральным обычаем. Уже к концу XI в. в Афинах кремирование было доминирующим видом погребения2.
Примечательно, что в то же время происходила и эволюция художественного творчества, ясно заметная в прикладных искусствах. Тогда на смену субмикенскому керамическому стилю, еще сохранявшему между 1112/1100 — 1050 гг. традиции XIV-XIII вв., пришла новая система росписи керамики — геометрический стиль. Эта значительная инновация в художественных вкусах всего этноса, отразившаяся в ярком творчестве аттических керамописцев, ясно свидетельствует о мощной реакции на возникающие новые условия, об умении создавать такие духовные ценности, которые незамедлительно становились достоянием всего населения. Столь быстрое восприятие сакральных и художественных новшеств было обязано духовной близости и устойчивым повседневным связям между кланами и племенами внутриаттического этноса, сплоченность которого постепенно нарастала.
Успех указанных основательных сдвигов в важных сферах духовного мира Аттики был реальным результатом умственного труда особенно энергичных и инициативных членов общества. Видимо, достаточно многочисленные, эти яркие личности своим индивидуальным творчеством значительно умножали интеллектуальный потенциал

1 Обряд трупосожжения был не новым для эллинства. Еще в XXIV-XXIII вв. на острове Левкада, на западной окраине эллинских земель, был принят обряд кремации. Примечательна его сложность: сооружали круглую каменную площадку, диаметром до 9 м, на которой частично сжигали покойника и сопровождавшие его дары. Остатки складывали в пифосы (от одного до трех), которые ставили в центре вымощенного круга; затем над ними насыпали курган (Renfrew С. The Emergence of Civilisation. L., 1972. P. 431,433). Тесное расположение курганов этого некрополя позволяет заключить, что кладбище принадлежало родственным семьям одного клана.
2 Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 306. Эллины совершали кремацию и позднее, когда господствовал обряд трупоположения. Например, в некрополе Олинфа в 53 погребениях из 600 открытых могил отмечен обряд трупосожжения (Robinson D. Μ. Excavations at Olynthus. Vol. XI. P. VIII).
257

всей Аттики. Укреплялось и материальное состояние некоторых групп в обществе. На это указывает распространение обычая снабжать умерших афинских воинов их личным оружием для загробной жизни.
Рос спрос на изделия ремесленников. Именно в керамической орнаментации — по датировке В. Р. Десборо около 1025-900 гг., хотя А. Снодграсс начинает указанный период на 25 лет раньше1 — в Афинах в гончарном деле был создан новый стиль росписи ваз — протогеометрический. Его создатели сохранили многие формы сосудов и мотивы росписи, характерные для предшествующей, субмикенской, керамики. Это показывает устойчивость запросов их массовых потребителей, силу повседневных традиций всего этноса. Но в технологическом развитии всего скудельного дела происходили крупные внутренние сдвиги: постепенно мастера вырабатывали совершенно новые технические приемы. В. Десборо отметил ряд важных усовершенствований: значительно повысилась температура обжига всех сосудов; гончары ввели быстрое кружало. Новые технологические возможности позволили мастерам расширить количество форм сосудов, придавать более четкие контуры вазам, более свободно творить новые типы форм, что облегчило преодоление несогласованности между формой и орнаментом сосуда.
В технике нанесения протогеометрической росписи также заметен крупный шаг вперед: художники-керамописцы употребляли циркуль и многосоставную кисть, что обеспечило дальнейшее непрерывное развитие вазовой орнаментации. И хотя стала преобладать черная окраска всей вазы, эту строгую роспись оживляли и смягчали введением метоп, заполненных рисунками кругов или полукругов. Новая технология существенно изменила традиционные формы. Приведя лишь часть важнейших заключений В. Десборо2, следует подчеркнуть: исследователь глубоко анализировал деятельность афинских мастеров, показывающую неуклонный и непрерывный ход развития гончарного дела, росшего на основе субмикенских традиций, постепенно изменявшихся в 1025-900 гг.
Быстрое развитие протогеометрического стиля, созданного в Афинах именно их вазописцами, подняло значение Аттики среди земель Эллады. Влияние аттического протогеометрического стиля В. Десборо

1 Snodgrass A. Dark Age. P. 125.
2 Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 119-125,291-293.
258

отметил от Фессалии и северных Киклад до Крита и Итаки, причем особенно сильно оно проявилось в Арголиде, Беотии и Коринфии. Повсюду росли свои местные протогеометрические стили.
Такого бесспорного главенства в развитии гончарного мастерства всей Эллады около 1050-900 гг. Аттика смогла достичь благодаря напряженной работе своих скудельников. За указанные 150 лет керамическое ремесло успешно развивали пять или шесть последовательно сменившихся групп искусных мастеров, выдающихся технологов и вазописцев. Судя по имеющимся ныне многочисленным изделиям аттических гончаров (многие вазы за истекшие более чем три тысячи лет безупречно сохранили свое высокое качество), тогда их основным центром были ремесленные районы самих Афин. Работавшие там мастера энергично развивали свое производство, творчески дополняя известные им знания. Неуклонный рост мастерства показывает, что афинские керамевсы умели выбирать себе способных преемников и обстоятельно передавать им весь устный свод выработанных практических и теоретических правил гончарного дела.
Высокое качество продукции и некоторые бесспорные данные согласно указывают на весьма сложную технологию гончарного дела и на то, что работники его составляли в тогдашних Афинах достаточно многочисленный и неоднородный социальный слой.
Уже В. Крайкер и К. Кюблер убедительно анализировали материалы из раскрытых ими 49 погребений изучаемого периода на некрополе Керамика1. Новые открытия в основном подтвердили и дополнили их убедительные суждения. О сложности гончарного технологического процесса позволяет судить уникальное открытие археологов в 1960-х гг.: под самой серединой позднейшей Агоры (в районе Керамика) была расчищена нижняя часть колодезя, в который около 1000 г. выкинули сброс из скудельной мастерской. Среди этих производственных отходов находились обломки треснувшей при обжиге посуды, а также обожженные куски хорошо сформованных и расписанных отдельных частей различных сосудов. Такие пробные еще сырые кусочки мастер клал в печь вместе с готовыми к обжигу вазами и, постепенно вынимая их, определял достаточность обжига отдельных изделий или всей партии2. Анализируя эти про-

1 Kerameikos. Bd I. S. 89-222. Taf. 29-77; Kerameikos. Bd IV. S. 1-47. Taf. 1-27,33-36.
2 Lang M. et al. The Athenian Agora Guide. P. 227-228.
259

бы, мастер регулировал огонь в топке и определял время процесса обжига. Вероятно, при изготовлении более сложных форм сосудов и изделий мелкой пластики анализ проб проводил специалист с большими знаниями, практическим опытом и особенно тонким пониманием весьма сложного завершающего звена процесса. Значительное число сохранившихся качественных сосудов ранней фазы протогеометрического стиля свидетельствует, что около 1025-980-х гг. в Аттике, особенно в Афинах, работали многие гончары высокой квалификации. Вероятно, в районе позднего Керамика благодаря близости качественных глинищ и наличию водных ресурсов уже тогда стояли несколько скуделен. Их общая материальная база должна была способствовать интенсивному обмену опытом и возникавшими идеями.
О существовании постоянных рабочих связей афинских керамевсов убедительно свидетельствует плавное и быстрое развитие всех трех ступеней протогеометрической керамики. Первая, фаза А — около 1025-980 гг.; фаза В - 980-960 гг.; фаза С - 960-900 гг. согласно классификации В. Десборо1. Столь динамичное усложнение технологического процесса и художественного направления показывает, что творческое общение афинских мастеров было непрерывным, направленным на ускоренное развитие своего дела. Примечательно, что несмотря на ограниченный набор орнаментальных мотивов, повторявшие линейные рисунки XIV и XIII вв., аттическая керамика уже в конце XI в. впечатляет умением гончаров сделать самую простую посуду удобной для употребления2. Внимание к потребителю не ослабевало и позже. Керамика всего X в. ясно показывает, что горшечники стремились учитывать запросы клиентов, обладавших не только разными материальными возможностями, но и, что заметно, предъявлявшими индивидуальные требования. Видимо, по особому заказу изготавливали посуду для детей. Малышу в могилу клали поильник с носиком3. Погребенная в X в. девочка получила набор посуды мелких размеров, точно повторяющей формы обиходных ваз4. Соблюдение обычая снабжать малолетних усопших посудой, отвечав-

1 Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 294.
2 Kraiker W. Kerameikos. Bd I. S. 100-103; Demargne P. Naissance. P. 206. Figs. 369-371.
3 Lang M. et al. The Athenian Agora Guide. P. 228.
4 Thompson H. A. Excavations in the Athenian Agora: 1953 // Hesperia. Vol. XXIII. 1954. P. 58. Pl. 16c.
260

шей их умению обращаться с нею, позволяет предположить, что в некоторых экономически устойчивых семьях происходило укрепление внутрисемейных связей. Потеря ребенка, вызывавшая сильные психологические потрясения, заставляла более тщательно соблюдать положения древнего естественного права, предусматривавшие ряд обязательств старших родичей перед младшими.
С конца XI в. гончарам и другим ремесленникам Афин приходилось увеличивать количество производимых изделий: инвентарь заупокойных даров ясно показывает, что среди городского населения все более крепли представления о личной собственности отдельного человека. Возрастало количество личных вещей. Владельческое право не прекращалось со смертью владельца: наиболее нужные и любимые вещи должны были сопровождать своего хозяина в Аид. Несомненно, это правило отражает дальнейшее развитие системы представлений о собственности клана, семьи и отдельного человека. Наибольшее значение такие представления могли получать в зажиточных слоях населения: обладатели какого-либо вида добра были заинтересованы в разработке понятия «владелец» и в создании соответствующих правил.
Дошедшие материальные источники ясно свидетельствуют о росте имущественного неравенства и о возросших потребностях зажиточных семей. Они заботились об улучшении предметов своего домашнего обихода, и это сказалось на характере заупокойных даров, количество которых, как и качество, разнились сообразно благополучию семей усопших.
Присутствие разнохарактерных и ценных керамических изделий в погребениях около 960-900 гг. неоспоримо свидетельствует, что мастера высокого уровня с глубоким пониманием относились к запросам особо состоятельных заказчиков. Скопидомство, развивавшееся среди жителей стольного града, столь выросло во второй половине X в., что его носители уверенно пользовались художественным творчеством керамевсов для своего возвеличения. Естественно, что рост взыскательности потребителей способствовал движению изобретательности и художественной мысли одаренных скудельников.
Приведем лишь немногие примеры, позволяющие судить о значительных успехах работников гончарного дела.
Среди погребений указанного времени на афинском Керамике к югу от Эридана особо выделяется могила № 22, в которой была по-

261

гребена женщина1. В конструкции могилы были употреблены мраморные плиты толщиной до 0,10 м. Заупокойные дары включали 2 золотые проволочные спирали и железную булавку, несколько добротных глиняных сосудов и того же материала квадратный ларчик с крышкой, имевший четыре массивные ножки. Строение этого ларчика четко повторяет конструкцию массивных деревянных ларей, столь необходимых для хранения сельскохозяйственных продуктов2. Очевидно, погребенная владелица шкатулки была рачительной хозяйкой, которой доверяли хранение припасов, возможно, не только одной семьи, но и группы родственных домохозяев.
Среди прочих женских погребений отметим еще лишь могилу № 39 к югу от Эридана (около 960-900 гг.). Могильные дары указывают на особое внимание семьи усопшей к ее художественным вкусам. Правда, в этом доме чтили и суровые обычаи предков: в могилу положили и скромную одноручную лепную кружку. Однако жизнь и захоронение покойницы относились ко времени, когда состоятельные обитатели Афин пользовались искусно расписанными фигурными сосудами и другими ценными керамическими изделиями3. Примечательно, что эстетические запросы всей семьи не ограничивались строго упорядоченными геометрическими узорами на керамике: среди обиходных вещей были и предметы, пластически воспроизводившие живые произведения природы. Для загробной жизни

1 Kühler К. // Kerameikos. Bd IV. S. 2, 24, 32. Taf. 3.
2 Шкатулка из могилы № 22 примечательна своей основательностью, хотя аналогичные изделия из погребений того же времени (целый ларчик) или их фрагменты) (Kübler К. // Kerameikos. Bd I. S. 187. Taf. 59; Idem // Kerameikos. Bd. IV. S. 46. Taf 36) расписаны с большей тщательностью.
3 Большинство таких известных предметов имели бытовое назначение. Вычурных расписных ваз встречено немного — например, в могиле № 48 из 32 сосудов лишь один имеет кольцевидную форму, тогда как остальная керамика обладала общеупотребительными очертаниями; среди этих изделий выделяются две массивные расписные подставки для сосудов (Kübler К. // Kerameikos. Bd IV. S. 44-46. Taf. 15,16,19-21, 23, 25, 32). Все большее распространение получали сосуды на трех ногах: пиксиды с крышками (Desborough V. Protogeometric Pottery. Pis. 8, 13, 14) и ситула (Kraiker W. Kerameikos. Bd I. S. 92. Taf. 61), а также открытые сосуды с ручками (Kraiker W. Kerameikos. Bd I. S. 95, 147. Taf. 63, 64). Как отметил Дж. Колдстрим, в 900-875 гг. вошли в употребление кратеры и кратериски на одной высокой конической ножке, форма которой идет еще от раннегеометрического (фаза I) канфара (Coldstream J. Greek Geometric Pottery. P. 11, 14, 23. Pl. lc).
262

усопшей в могилу № 39 положили бронзовый сосудик с ручкой в виде птичьей головки. Аналогии этому изделию К. Кюблер указал в зооморфных предметах европейских вариантов Галльштаттской культуры (например, в Шаушитце). Но особенно выделяется терракотовая фигурка оленя, тщательно расписанная геометрическими узорами. Довольно крупная (высотой до 26,6 см) статуэтка животного, хотя и стилизованного, выразительно передает мощь и достоинство благородного зверя1. Эта примечательная терракота свидетельствует о близости ряда моральных представлений создавшего ее мастера и той афинской семьи, которая приобрела или заказала фигурку.
Столь очевидно проявлявшаяся общность художественных вкусов позволяет заключить, что около 925 г. в Афинах уже установилось взаимопонимание интеллектуально развитых представителей различных слоев горожан, не только состоятельных аристократов, но и профессионалов-ремесленников высшего уровня мастерства. В среде керамевсов должны были особо выделяться одаренные вазописцы и коропласты, а также составители керамических красок. Личные способности таких специалистов весьма способствовали движению вперед всей глинообрабатывающей отрасли хозяйства, также как и техническая сноровка всех мастеров, даже кирпичников. Успешное развитие аттической керамургии, несомненно, сделало ее уже в X в. важной частью хозяйственной жизни всего общества, доставлявшей средства к жизни немалому числу керамургов разных специальностей2.
Слаженный труд аттических керамевсов позволил им еще в конце XI в. достичь высокого совершенства в согласовании гармонии и пропорциональности изделий, что отметил еще В. Десборо3. Позднее, в

1 Kübler K. // Kerameikos. Bd IV. S. 23,39-41. Taf. 26; Demargne P. Naissance. P. 288. Fig. 373; Натре R., Simon E. Un millenaire. P. 251. Tab. 378.
2 Полагаю возможным и полезным ввести термины «керамургия» (для всей изучаемой отрасли ремесла) и «керамург» — Κεραμουργία, κεραμουργός. Правда, сами эллины в III в. керамургом именовали мастера, изготовлявшего только черепицы — L-S-J, s. ν. κεραμουργός.
3 Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 298. Добавлю, что известные около 1000-900 гг. размеры простых кирпичей — 0,23 χ 0,23 χ 0,09 м (см.: Kübler K. // Kerameikos. Bd V. 1. S. 10; Smithson Ε. The Tomb. P. 80 η. 17) указывают на то, что обжигавшие эти массовые изделия мастера также тщательно соблюдали пропорциональность своей продукции, как и керамевсы высокой квалификации.
263

Χ-ΙΧ вв., творчество аттических вазописцев достигло столь высокого уровня, что оно оказало глубокое влияние на формирование местных вариантов Геометрического стиля в других землях Эллады.
Качество и количество известных ныне изделий аттических керамевсов ясно показывает, что уже к 900 г. в стольном граде работали мастера, понимавшие неординарные запросы своих зажиточных заказчиков. Иногда, как можно судить по статуэтке оленя из могилы № 39, даже исключительно одаренные коропласты творили по особым заказам. Вместе с тем, группа специалистов, обслуживавших состоятельные семьи, все более возрастала, так как обеспеченным горожанам требовалось все большее количество качественных керамических изделий. Часть обиходных вещей погребаемого члена такой семьи должна была сопровождать его и в могиле.
Экономическое благополучие оказывало заметное воздействие на представления о подобающем обряде погребения имущего родича. На некрополе Керамика уже в X в. стали сооружать более обширные и глубокие могилы: например, женская могила № 22 имела 2,10 м в длину1. Тогда же постепенно усложнялись некоторые части погребального обряда, что нами уже было обстоятельно рассмотрено вслед за В. Крайкером и К. Кюблером и другими исследователями2.
Керамические источники из афинских могильников показывают, что состоятельные горожане уверенно пользовались своими материальными возможностями, стремясь иметь особо добротные или более художественные обиходные вещи. Общество считало притязания имущих семей заслуживающими признания — видимо, вновь набирали силу правила об особых преимуществах зажиточных групп горожан. Возрастающие запросы материально обеспеченного слоя должны были оказать некоторое воздействие не только на творчество выдающихся керамевсов, но и на дальнейшее развитие всей керамургии.
Разработку технологии вели во всех звеньях гончарного ремесла, начиная от подбора качественных глин и их отмучивания и кончая сложными технологическими операциями. Особенно динамично шло усовершенствование конструкций обжигательных печей — новые виды изделий требовали особых термических условий. Возникали вопросы соотношения размеров и пропорций частей сооружаемых печей, определения степени необходимого нагрева верхних камер или отдельной открытой печной ямы. Поиски наилучшего ре-

1 Kübler K. // Kerameikos. Bd V. 1. S. 9.
2 Колобова К. Μ. Древний город Афины. С. 27-31.
264

шения задач направляли керамургов на активное использование накопленных практических и теоретических знаний и наводили их на новые открытия и дополнения своих познаний. Конечно, мастера в стольном граде, выполнявшие много разнообразных заказов, работали с большим напряжением. Следует полагать, что в сельских местностях гончарам прежде всего надлежало совершенствовать сосуды для хранения припасов; при изготовлении бытовой керамики они следовали новшествам, созданным городскими мастерами, что, естественно, Несколько уменьшило их творческий вклад в керамургию.
Данные о состоянии аттической металлургии в XI-X вв. полнее свидетельствуют о хозяйственной деятельности жителей земли и освещают некоторые черты экономического и социального положения ее рядового населения. Ведь именно металлурги изготовляли самые необходимые орудия труда для массы работников во всех сферах производства этноса в мирное и военное время. И хотя в металлургии, как и в скудельном деле, постепенно выделялись особо искусные мастера, изготовлявшие высококачественные металлические вещи для состоятельных заказчиков, масса рядовых потребителей требовала от металлургов изделий самого лучшего качества. Для земледельца, воина, камнетеса, как и для любого работника, пользующегося металлическими инструментами, наибольшая пригодность и прочность профессиональных орудий были первостепенными критериями их качества. Соответственно оценивали и изготовителя, его мастерство и добросовестность работы.
Вероятно, конечными потребителями продукции металлургов были не столько отдельные заказчики, сколько кланы и общегосударственная администрация. Допустимо предполагать, что контроль за качеством боевого оружия и материальной части сухопутных и морских сил осуществляли не индивидуальные заказчики, а представители различных уровней власти, ведавшей вопросами обороны Аттики. Конечно, общегосударственное значение железоделательного ремесла выделяло эту отрасль производства среди прочих видов деятельности мастеров. Возможно, что внимание должностных лиц не ограничивалось одним контролем, но было направлено и на то, чтобы вся организация металлургического дела работала возможно четче. Ведь особо сложный характер данной отрасли ремесла делал необходимыми устойчивые рабочие контакты отдельных производителей или их групп с местными или общегосударственными властями.
Следует заметить, что неуклонный рост потребления железа в XI-X вв. ясно показывает, что тогда аттические производители

265

железа довольно быстро сумели создать необходимый им фонд новых теоретических знаний и практических приемов.
Как известно, железо добывалось из руд различного качества. В самой Аттике около 1000 г. уже разрабатывали местные железные руды, разнившиеся по своему составу1. Их добыча, подготовка рудной массы к дальнейшей обработке и получение конечного продукта — пригодного для плавки и ковки сырого железа — проходили через ряд операций, значительно отличавшихся от давно изученных правил и приемов по изготовлению серебра и бронзовых сплавов. Бесспорно, новые технологии и теоретические правила создавали высокоодаренные металлурги, энергично передававшие свои знания остальным мастерам. На это указывают быстрота освоения нового материала и неуклонный рост числа железных изделий. Еще около 1025-980-х гг., в раннее время протогеометрического стиля, только состоятельные семьи могли снабжать усопших родичей бронзовыми и даже единичными железными предметами вооружения2.
Но уже в последующие десятилетия, в 980—960 гг., материально ограниченное семейство могло положить в могилу ратнику не только один-два простоватых сосуда, но и качественный железный клинок3. Уже к 900 г. количество железного оружия в могилах афинских горожан значительно возросло, причем К. Кюблер отметил и одновременное увеличение числа железных вещей и украшений, особенно длинных булавок4. Исследователь указал, что тогда мастера повторяли в железе «микенские» формы оружия: например, в могиле № 17 таковы очертания наконечника копья и ножа5.
Расширение производства железных изделий потребовало привлечения в металлургическое ремесло значительного числа работ-

1 Healy J. F. Mining and Metallurgy in the Greek and Roman World. L., 1978. P. 35, 62.
2 Весьма выразителен инвентарь могил А и В (Kraiker W. Kerameikos. Bd I. S. 100-104. Taf. 31-32).
3 Так, меч из могилы № 6 имел длину почти 44 см, а клинок из могилы Ε сохранился в длину на 46 см (Kraiker W. Kerameikos. Bd I. S. 99. Taf. 57, 76; S. 106, Abb. 8, Taf. 36).
4 Kübler К. // Kerameikos. Bd IV. S. 2, 26-27. Одной очень состоятельной горожанке в ее могилу № XXVI около 910-900 гг. положили даже железный нож ( Young 5. An Early Geometric Grave near the Athenian Agora // Hesperia. Vol. XVIII. 1949. P. 284, 289, 297).
3 Kübler К. // Kerameikos. Bd I. S. 192, 220. Taf. 76.
266

ников, не только профессионалов всех уровней, но и простого вспомогательного состава. Например, доставка руды или топлива была важным делом многих возчиков, знатоков условий провоза, но далеких от знаний металлургии. Тем самым в обществе формировался не только весомый слой производителей сырого железа и различных обработчиков этого сырья, но и связанных с данным ремеслом работников иных профессий. Естественно, что усиленное развитие столь важной сферы хозяйства должно было вызвать необходимые изменения в правовых установлениях, определявших порядки работы металлургов местного и общеполисного значения.
Допустимо утверждать, что власти каждого клана быстро учитывали настоятельные запросы своих рудокопов или кузнецов. Но не во всех землях Аттики имелись рудные месторождения или качественные кузнечные мастерские. Это обстоятельство, несомненно, содействовало укреплению деловых практических связей населения разных районов и членов различных кланов. Судя по значительному подъему металлургии, об этой отрасли производства заботились власти всех уровней, вплоть до самих триархов. Конечно, железное оружие Аттики опекали, прежде всего, полемархи, но пополнению арсенала содействовали в силу своих возможностей басилеи, архонты и их подчиненные.
Материальные первоисточники о состоянии двух столь важных отраслей ремесла указывают на то, что в металлургии и в керамургии трудились мастера высокого интеллектуального потенциала, обладавшие обширными знаниями. Они энергично развивали теоретические основы и производственную технологию своего дела. Несомненно, что успешному развитию названных отраслей ремесла весьма способствовало постепенное накопление полезных знаний и новых практических приемов в агрикультуре и прочих разделах аттической экономики в XI-IX вв. Сравнительно устойчивое положение большей части домохозяйств можно заметить по увеличению количества заупокойных даров.
Естественно, в те же столетия нарастало дальнейшее развитие всей умственной жизни этноса. Созидание материальных и духовных новшеств сопровождалось усилением внимания аттического населения к своему прошлому. Каждое поколение после середины XI в. должно было готовиться к отражению нападений. Эти реальные условия делали особенно значимыми предания о славных деяниях предков, успешно оберегавших отеческую землю, — ведь сказания укрепляли ду-

267

ховные устои всего этноса. Исторические повествования развивали не только знание событий прошедших времен, но и способность оценивать характер этих известий.
Примечательно глубокомысленное восприятие накопленного Аттикой политического опыта. Этнос отрицательно оценил принцип единовластного правления басилеев. Сохраняя имена достойных монархов, население вряд ли могло забыть весомость своей народоправности при ранних царях. Народ четче берег упоминания о некоторых событиях около 1050-1010 гг., когда оформлялась и окрепла система пожизненной триархии.
Следует полагать, что в те времена во всех кланах и местных племенах уже сохранилось немало частных преданий, нередко связанных с генеалогическими сказаниями знати. Но общую значимость имели именно афинские исторические легенды, передававшие сведения об особенно важных, касавшихся всего этноса, событиях, а иногда указания на время, когда они происходили.
Естественно, что трехчленность высшего правительствующего органа делала вопрос точного летосчисления особо значимым для властей всех уровней. Практика показывала, что счет времени по правлениям пожизненных басилеев-архонтов был самым точным и логично примыкал к привычному летосчислению по годам правления древних царей. Священные обязанности басилеев-архонтов из клана Кодридов, ведавших важнейшей сакральной деятельностью государства, придавали перечню этих сановников повсеместный характер. Точный каталог архонтов-басилеев был необходим всем звеньям полисного управления, что определило его тщательное сохранение в аттической традиции.
Несомненно, что сами триархи Кодриды, пожизненно правившие от Медонта (около 1066-1048 гг.) до Алкмеона (около 754-753 г.) усерднее остальных должностных лиц заботились о точном перечислении имен своих предшественников-родичей. Ведь этот каталог утверждал исключительный авторитет высокородного клана, царственное происхождение которого возвышало Кодридов над всей аттической знатью. И само государство неукоснительно требовало точного соблюдения перечня басилеев-архонтов. любая попытка исказить традиционное перечисление общеполисных сакральных сановников означала бы нечестивый проступок, направленный против религиозных воззрений и установлений всего этноса.
Подчеркивая общегосударственную значимость точного счета басилеев-архонтов в XI-VIII вв., решусь утверждать, что именно этот

268

устойчивый каталог высших сакральных сановников послужил основой последующего официального афинского летосчисления. Оно особенно усложнилось с 754-753 гг., когда была введена смена триархов через каждые десять лет. Но еще до 714 г. имело силу наследственное право Кодридов на сан басилея-архонта и, вероятно, они продолжали вести перечень своих высокопоставленных родичей сами.
Однако после 714-713 гг. списком ведали архонты-басилеи из разных кланов, сменявшиеся каждое десятилетие. Это резко увеличило число лиц, сведущих в хронологии и обязанных продолжать точное аттическое летосчисление. Несомненно, высокий уровень хронологического знания в ряде земель Эллады, начиная с летописи Олимпийских праздников в Элиде, а также усложнившаяся внутренняя и внешняя политика Аттики все более расширяли круг обязанностей афинских хронографов. Росло их знание текущей деятельности полиса и понимание ее генетической обусловленности предшествующей историей Аттики. Естественно, что вокруг этих общепризнанных знатоков хронологической традиции собирались не только искусные и сведущие сказители, но и некоторые деятельные любители аттической старины. В этих кругах росло и крепло представление об истории этноса как о единой непрерывной временной цепи. Конечно, в период устной передачи хронологии и счета времени по поколениям, указанного Геродотом (II, 142 — на одно столетие приходятся три поколения) несогласованность в датировке некоторых событий была неизбежной1. Однако установление десятилетнего триархата в 754/3 гг. несомненно укрепляло порядок афинского летосчисления.
Отмеченное выше последовательное развитие двух особо важных отраслей ремесла, керамургии и металлургии, а также необходимые усовершенствования системы государственного правления (вплоть до изменения срока правления триархов) позволяют заключить, что в Χ—VIII вв. состояние хозяйства Аттики и ее внутриполитическое положение достигли достаточной прочности. Этнос, уверенный в

1 Привожу приблизительные даты правления «пожизненных» и «десятилетних» басилеев-архонтов по исчислениям А. Сэмюэла (Samuel А. Chronology. Р. 195-198). Список годичных архонтов рассматривал Т. Каду (Cadoux Т. Athenian Archonts. P. 70-123). Однако его утверждение, будто перечень афинских архонтов восходит лишь к V в. (Р. 77-79), вызывает очень большие сомнения.
269

безопасности своих земель, успешно развивал энергичную деятельность во всех сферах своей жизни. Очевидно, верховное правление триархов отвечало главным запросам постепенного развития государственной системы. Основу политейи продолжала составлять кланово-племенная организация общества, которая, по-видимому, обеспечивала удовлетворительные условия плодотворного труда каждого работника. Вероятно, деятельность выдающихся профессионалов использовали не только их кланы, но и общеполисные власти.
Естественно, что значительные продвижения общества в сфере материальной деятельности способствовали ряду изменений в духовном мире аттического населения. Скудость прямых источников заставляет ограничиться лишь некоторыми суждениями или предположениями.
В государственно-правовой практике создание троевластия и его дальнейшее упрочение неизбежно вели к выработке новых общеполисных установлений, регулировавших существовавшие правопорядки. Тем самым раннетриархическая политейя должна была преобразовывать сохранявшиеся монархические правовые нормы — им надлежало служить системе трехчленной высшей власти олигархов.
Следует полагать, что ряд новых правовых обычаев вырабатывался на практике делового взаимодействия коллегии триархов с клановыми властями. Разнообразие и многочисленность традиционных кланово-племенных установлений требовали от каждого триарха осторожного подхода к вопросу введения общеполисных порядков в местные правовые уставы.
Источники почти не освещают порядок замещения пожизненных должностей полемарха и архонта. Этих триархов избирали из различных кланов, в отличие от Кодридов, сохранявших до 714 г. свое наследственное право на сан басилея. Вероятно, в выборах участвовали несколько соискателей, причем учитывались их личные качества и значимость их кланов. Конечно, при избрании полемарха решающим доводом являлось его мастерство военачальника.
Оба избираемых пожизненно триарха открыто принимали на себя ответственность за добросовестное исполнений своего долга. На это указывает сообщение Аристотеля о том, что еще при Акасте архонт приносил клятву, которую позднее приносили все девять архонтов (Ath., Pol., З, 3). Длительная устойчивость архаического обязательства архонта позволяет заключить, что уже между 1048-1012 гг. в аттической государственности имели силу тщательно разработанные

270

формулы обязательств светских триархов. Данное предположение подтверждает не только факт замены монархии системой триархии. Ему отвечают идейные устремления, ясно заметные в самосознании всего общества. Видимо, Верховный Булевтерий не возражал тогдашним аттическим мыслителям, требовавшим личной клятвы триарха. В ней правитель призывал богов наказать его за нарушение долга.
Сложную идеологическую направленность аттической мысли XI—VIII вв. достаточно полно освещают памятники художественного творчества тогдашней Аттики. Как указал уже Б. В. Фармаков-ский1, произведения изобразительного искусства особенно выразительно передают все умозрение древнего народа, его идеалы и его отношение к реальной действительности. Действительно, художественные памятники изучаемых столетий бесспорно свидетельствуют о единстве идейных позиций, главенствовавших в обществе.
Судя по семантике орнаментации различных бытовых древностей, во всех уголках аттической земли тогда неукоснительно почитались такие морально-эстетические ценности, как строгий порядок и точное соблюдение общепринятых установлений. Эти черты мировоззрения особенно четко выступают в творчестве мастеров самой массовой профессии — керамевсов.
Примечательна мощная динамика развития созданного вазописцами Аттики геометрического стиля росписи сосудов. За три с небольшим столетия — по датировке Снодграсса2 около 1050-700 гг. — это художественное направление прошло четыре последовательных ступени развития3. Каждая из них красноречиво отражает заметные сдвиги в духовном мире всего аттического общества. Интенсивное усложнение вазописи шло в русле неуклонного соблюдения принципа строгой упорядоченности расположения однотипных элементов росписи. Последовательная систематизация художественных канонов, начавшаяся еще около 1050 г., уже между 900-866 гг. побу-

1 Фармаковский Б. В. Художественный идеал демократических Афин. Петроград, 1918. С. 9-10.
2 Snodgrass A. Dark Age. P. 125,135; Coldstream J. Geometric Greece. P. 385.
3 Изучению общего характера и частных особенностей геометрического стиля посвящено много работ искусствоведов. Но вопрос о значении указанного художественного явления в духовном развитии Аттики поставлен в немногих трудах. Особо отметим убедительные суждения К. М. Колобовой, использовавшей геометрическую вазопись для анализа социальной истории Аттики в XI-VIII вв. См.: Колобова К. М. Древний город Афины. С. 31 -38.
271

дила вазописцев раннего геометрического стиля выработать четкую схему расположения орнамента, особую для каждой формы сосудов. Эти художественные правила аттические вазописцы неуклонно выполняли вплоть до конца VIII в.
Однако, строго придерживаясь установленных канонов вазописи, мастера вводили различные мелкие элементы или сочетания их, которые придавали индивидуальность почти каждому сосуду. Тем самым даже рядовой вазописец, следуя общепринятым порядкам орнаментации и соответствующим запросам своих потребителей, все же стремился выразить свою творческую особенность. Такое умение гармонично совмещать обязательное соблюдение основных художественных принципов с выражением личных вкусов вазописца указывает не только на активное восприятие идеологических направлений творческими кругами Аттики. Оно свидетельствует о том, что непререкаемое главенство общеполисной идеологии оставляло реальные возможности для выражения личных мыслей отдельных членов общества. В этой особенности духовной жизни Аттики следует видеть проявление достигнутого тогда действительного сочетания общих интересов триархической политейи с некоторыми индивидуальными устремлениями рядовых тружеников.
Безоговорочное главенство принципа общеполисной упорядоченности четко выступает и в сакрально-обрядовой сфере жизни народа. Весьма показателен переход от традиционного обычая погребения тела усопшего в могиле к однотипному обряду кремации останков. Смена столь важного обычая происходила более или менее одновременно в разных землях Аттики, иногда не только удаленных от стольного града, но и временами труднодоступных1. Активное введение сходных правил свершения столь существенного сакрального действа свидетельствует о силе духовного единства всего населения

1 Обряд трупосожжения допускал два способа захоронения останков и заупокойных даров. К. Кюблер отметил, что еще около 1050-900 гг. афиняне погребали кремированные останки прямо в грунтовой могиле, иногда, как могила № 23, обложенной каменными плитами (Kubler К. // Kerameikos. Bd IV. S. 32). Малоимущие семьи так погребали родичей и около 850-800 гг. (Smithson Ε. Α Geometrie Cemetery // Hesperia. Vol. XLIII. 1974. P. 325-32). Но уже в 1050-1000 гг. выработался обычай собирать остатки кремации в урну, которую ставили на дне могилы. Став преобладающим, этот вид захоронения позднее значительно усложнился (Колобова К. М. Древний город Афины. С. 27-34).
272

тогдашней Аттики. Его проявление в столь традиционно-устойчивой сфере, как похоронное обряды и представления о загробном существовании, позволяет полагать, что в повседневной деятельности народ не менее строго соблюдал или изменял издавна принятые установления, изменения их лишь при особых обстоятельствах.
Очевидно, устойчивость мировоззренческого единства в столь важных разделах духовной деятельности тогдашней Аттики могла быть достигнута при непременном условии дальнейшего развития самосознания всех обитателей земли. Все более расширялась правовая практика общеполисных органов власти, каждого клана и даже отдельных профессиональных групп или их членов. Об усложнении правовой жизни свидетельствуют прямые источники, относящиеся к сфере понятий о владельческих правах отдельных кланов и даже индивидуальных владельцев.
Строгая упорядоченность погребений на клановых некрополях, особенно на афинском Керамике, позволяет полагать, что и другие виды владений кровных сообществ также определялись четкими установлениями, возможно, восходившими к отеческим традициям еще XII-XI вв. Несомненно, более подвижным было развитие понятия личного владения вещами. Количественное и качественное изменение наборов заупокойных даров в одиночных, изредка в парных, погребениях ясно свидетельствует об укреплении владельческих прав отдельных лиц. Владелец вещи пользовался ею не только при жизни — необходимые предметы следовали за ним и в могилу. Очевидно, постепенно вырабатывались правила не только личного пользования вещью, но и отдельных соглашений мастеров и заказчиков об изготовлении особо качественных предметов. Такие устные частные соглашения касались, прежде всего, лучшего оружия, бытовых предметов и личных украшений. Несколько позднее возникали взаимные договоренности о передаче вещи и владельческих прав на нее другому лицу. Тем самым вырабатывались правовые обычаи относительно сделок о движимом имуществе отдельного человека или даже клана. Ведь два клана или группы разноклановых семей в приморских землях могли сообща владеть небольшими судами.
Естественно, что расширение правовой деятельности происходило не только в сфере имущественных отношений, хотя прямые источники скудно освещают данный вопрос. Однако развитие всего общества требовало внимания к общим формулировкам уже действовавших или заново вводимых правовых установлений. Возможно, что некоторые соглашения совершались при стоявших рядом сви-

273

детелях. Особо важные договоренности, вероятно, требовали одобрения клановых властей или более высоких начальников, знатоков правопорядков.
Можно полагать, что от середины XI до конца X столетия в Аттике особенно целенаправленно упорядочивали правовую устную традицию всей политейи. В этот начальный период троевластия каждый носитель высших полномочий — басилеи, полемарх и архонт — должен был усиленно заботиться об уточнении и необходимом расширении круга своих прав. Естественно, деловое упорядочение столь сложных вопросов требовало сведущего и умелого сотрудничества всех трех верховников, особенно в процессе согласования отеческих правовых установлений и жизненно необходимых дополнительных обычаев. Видимо, проблема разумного соответствия полномочий каждого из трех высших правителей решалась постепенно. Иногда Верховный Булевтерий мог оказывать содействие триархам.
Здесь следует особо отметить: клан ранних Кодридов проявил несомненную политическую мудрость, приняв систему верховного троевластия. Эти династы хорошо знали принципы единовластного правления своих предков, монархов Мессении в XIV-XIII вв. Но будучи потомками изгнанного дорянами Нелеида Меланфа, который воцарился в Афинах около 1000 г. благодаря военному успеху, они понимали необходимость считаться с местными условиями и не пытались воссоздать правопорядки Пилосской монархии в принявшей их аттической земле. Они знали, сколь прочным было правовое положение аттического дамоса, и, видимо, не решались существенно изменять тогдашнюю его государственность. Они избрали политику осторожного приспособления своего царственного сана к реальным установлениям аттической политейи. Ее изменение сохранило за ними высшую сакральную власть, обладание которой было наиболее прочным и обеспечивало Кодридам-басилеям устойчивую поддержку всего аттического населения.
Несомненно, сакрально-правовая деятельность басилеев была весьма необходима народу в эпоху его длительного состояния боевой готовности. Видимо, умелая политика верховных священнослужителей была направлена на укрепление внутренних связей всего населения, что способствовало упрочению правопорядков, общих и частных. Освящая правовые сдвиги и в верхах, триархи Кодриды тем самым утверждали свое наследственное право на сан басилея.
Необходимо предположить, что в правовой жизни Аттики тогда происходило не только укрепление общеполисных принципиальных

274

установлений. Ведь развитие всей политейи и усложнение хозяйственной деятельности рядового населения настоятельно требовали расширения правовой практики кланов, некоторых групп людей и даже отдельных лиц, например сельских кузнецов. Это вело к созданию новых уставов или к дополнениям в уже принятые правовые обычаи. Рост числа мелких правовых действий, необходимых для повседневного труда работников, должен был расширять правосознание самых широких кругов населения.
Весьма вероятно, что в условиях роста правовой активности народа все больше возрастал авторитет выдающихся знатоков общегосударственного и кланового права, ведавших применением на практике устных уложений.
Несомненно, истолкованием внутриклановых установлений ведал довольно широкий круг сведущих сородичей — реальная жизнь часто заставляла уточнять права и обязанности возрастных групп в клане. Но еще большее внимание уделяли определению правомочий членов отдельных (малых) семей и весьма подвижных групп различных степеней родства. Ведь с каждым новым поколением возникала еще одна родственная группировка, причем кровные связи во многих случаях становились более слабыми. Судя по тому, что к середине VII в. древний закон, записанный Драконтом в 621 г. (текст возобновлен в 409/8 г. — IG. Р. № 115 = Syll3. № 111), определял участие в судебном иске к непредумышленному убийце лишь прямых и двоюродных родичей и прямых свойственников, вопрос о правах и обязанностях членов одного кровного сообщества решали не только внутриклановые правоведы. Постепенное усложнение государственности вводило указанную проблему в сферу деятельности верховных властей, триархов.
Естественно, что рассмотрение правовых конфликтов между различными кланами или важных споров между жителями соседних местностей временами могло быть обязанностью общеполисных правоведов. Изменявшаяся реальная жизнь создавала местные варианты новых правовых уставов, которые могли качественно упорядочить и превратить в общепринятые правовые обычаи только верховные правители. Видимо, созданная должность архонта была предназначена именно для высшего управления сферой новых, неотеческих, правовых обычаев и их практического применения.
Нет сомнений в том, что переход от единовластия монарха к триархии потребовал выработки четко разветвленной системы высшего

275

органа власти, а также усовершенствования взаимосвязей всех звеньев управления, от высших до самых низовых. Тем самым каждые триархи и их помощники получали возможность более тщательно заниматься устройством своих ведомств. Вероятно, численно и качественно разрастался личный состав главных общеполисных управлений, сосредоточивавшихся в Афинах.
Отмечу, что само создание триархии свидетельствует об энергичной деятельности знатоков обычного права, понимавших необходимость постепенного изменения традиционной монархической государственности. Конечно, первичное расчленение единовластного органа управления на три пожизненные должности оставляло главное верховенство в полисе представителям узкого круга высшей аристократии, включая и членов царственного клана Кодридов. Но деятельность олигархической триархии и ее длительная жизнеспособность, видимо, отвечали интересам не только одних евпатридов, но и довольно многочисленного рядового населения Аттики.
Устойчивость системы триархии является не только бесспорным кардинальным фактом аттической истории в XI—VIII вв. Она раскрывает значение традиций в общественном устройстве генетически непрерывного коренного населения всей Аттики. Его этноконфессиальное единство способствовало усилению издревле развивавшихся клановых сообществ, которые служили твердой опорой ранней триархической политейи. Рост благосостояния средних слоев населения в изучаемые столетия, о котором свидетельствуют материальные источники того времени, позволяет заключить, что действовавшие тогда внутриклановые правопорядки обеспечивали вполне приемлемые жизненные условия и малоимущим членам родственных сообществ.
По-видимому, еще в X в. в некоторых кланах принцип равенства всех кровных сородичей главенствовал над различиями их обеспеченности. Так, в Афинах на клановом некрополе Керамика группа тесно расположенных погребений № 22-30 заключала могилы довольно зажиточных афинян (№ 22,25,28) и погребения более скромные, как, например, могила № 27 — в ее инвентаре всего три просто расписанных сосуда'. Вероятно, в сельских местностях сила равенства родичей должна была быть много большей. Соответственно, значение внутрикланового равенства поддерживало действенность давних правовых обычаев кровных сообществ. Несомненно, в этих

1 Kübler К. Neufunde // Kerameikos. Bd IV. S. 23, 32-36.
276

условиях сохранялась психологическая устойчивость не только членов клановых объединений, но и всего аттического населения. Это общество, как показывает его мощная художественная мысль XI-X вв., успешно поддерживало свою внутреннюю согласованность.
Именно достаточно прочное единение различных слоев и групп населения полиса позволило его правящим кругам начать и развить постепенное преобразование монархии в государственность, основным принципом которой была трехчленность верховного органа исполнительной власти.
Указанный факт внутриполитической истории аттической земли позволяет заключить, что ее общество было достаточно сплоченным на основе давних, еще домонархических, общих правовых уставов. В новых исторических условиях возросло значение многих разумных обычаев развитого племенного быта. Начатое ущемление монархии имело успех благодаря обращению к правовому опыту, накопленному народом с давних времен и освященному его религией. «Отеческие порядки», τά πάτρια, поддерживали деятельность властей и народа, отменявших введенные в XV-XIII вв. монархические установления, наносившие ущерб интересам народа.
Памятники духовной культуры XI—VIII вв. ясно свидетельствуют, как активно происходило возрождение ряда идей и представлений, сложившихся в III - начале II тысячелетия. Создание и успешное развитие триархии1 показывают, как энергично этнос обращался к принципам своего древнего миропонимания в противовес промонархической идеологии2. Бесспорно, на практике трехчленная форма высшего органа управления в тогдашней Аттике во многом отличалась от сис-

1 Даже устав пожизненной службы триархов восходил, видимо, к обычаям пожизненной власти вождей родоплеменых обществ.
2 Ведь триархическая Аттика отошла и от внешнеполитической ориентации ахейских монархий, которые в XV—XIII вв. поддерживали оживленные политико-экономические связи с Хатти, Египтом, Кипром и рядом ближневосточных царств. Возможно, что контакты с Кипром в XII-X вв. продолжались при посредстве островных эллинов, издавна пользовавшихся кипрской медью. Новые источники показывают значение импорта для Родоса: около 1300 г. восточнее этого острова затонул корабль, нагруженный медными болванками, видимо, кипрского производства (Pulak С. The Uruburun shipwreck: an overview // IJNA. 1998. Vol. 27. № 3. P. 188-224). Должно полагать, что и позднее родосцы и другие островные эллины пользовались кипрским сырьем и могли переправлять его в земли материковой Эллады.
277

темы верховных властей внутри эллинского массива во времена позднего племенного быта. Но само установление триархии отражало усиление значения правовых традиций в самосознании народа, что, видимо, было связано с ростом его правовой деятельности.
Допустимо предполагать, что определенное воздействие на движения в аттической политейе изучаемых столетий могла оказывать прочность политического устройства родственных эллинских союзов Северной Эллады. Там еще сохранялись некоторые уставы до-монархического строя, в том числе ряд обычаев древней народоправности.
Несомненно, среди аттической знати не было полного единомыслия относительно введения триархии. Клан Кодридов-Медонтидов и его сторонники, вероятно, надеялись, сохранив сан басилея, когда-нибудь восстановить всесильную царскую власть. Но, видимо, социальная база промонархических кругов была сравнительно узкой и Кодриды не могли сопротивляться коренному преобразованию высшего органа власти. Это следует из сообщения Аристотеля: в Афинской политии он указывает, что преемники Кодра уступили, παραχωρησάντων, ряд своих полномочий архонту (3, 3), причем еще раньше военное верховное командование, полемархию, поступало от басилеев в ведение полемархов сановников, стоявших рядом с царями. Заметим, что подобные сдвиги происходили и в других частях Эллады: о них бегло упоминает Аристотель в Политике (Pol. III. 9.8 1285Ы4). Очевидно, в общеэллинских правовых установлениях в конце II — начале I тысячелетия сохранялись обычаи, позволявшие басилеям в определенных случаях добровольно слагать с себя те или иные полномочия. Следует полагать, что уступка Кодридов означала не столько непрочность их царственного положения1, сколько отчетливое понимание ими политико-психологического состояния жителей тогдашней Аттики. Народ утратил доверие к принципу полного единовластия и считал необходимым преобразовать монархию в трехчленный высший орган, который мог лучше соответствовать запросам усложнявшегося общества.

1 Клан Нелеидов проявил себя энергичной деятельностью еще в XIII в. в мессенском Пилосе. См.: Blegen С. W., Rawson Μ. The Palace. Vol. I. P. 32-33, 420. И в Аттике младшие Медонтиды активно и успешно участвовали в заселении прибрежья Малой Азии (см. с. 67 и сл.), что было полезно их афинским родичам-басилеям. Видимо, клан сохранял в своем генофонде способность умело вести свою политику.
278

Действительно, развитие раннеполиархической государственности определял теперь не один басилей: основные направления политики также обозначали и практически претворяли полемарх и архонт. Судя по данным аттической традиции, преобразование монархической политейи в пожизненный строй триархии происходило за время жизни двух-трех поколений. Видимо, общество переживало период какой-то необычной напряженности в его государственно-правовой деятельности около 1050-1012 гг., и основная масса населения поддержала столь важный сдвиг, который осуществили общеполисные и, вероятно, клановые власти.
На единомыслие рядового населения, его властей и знати указывает существенное явление в духовной жизни всего этноса: именно после середина XI в. мощно развивается местный, сугубо аттический, художественный стиль. Созданный афинскими вазописцами, этот стиль характеризуется преобладанием линейных узоров и тем, что изображения людей, живых существ и растений настолько стилизованы, что представляют скорее условную схему избранного мотива, весьма далекую от воспроизведения предмета живой природы. Главенство геометрической орнаментации определило наименование этого вида аттической вазописи геометрическим стилем.
Строгое соблюдение канонов геометрических росписей и единообразие форм массовой посуды бесспорно указывают на то, что керамевсы стольного града и их сотоварищи по профессии во всех уголках Аттики хорошо знали общепринятые идеологические установления и тщательно следовали им. Эти принципы были обязательными для всех слоев населения. Все общество высоко ставило такие моральные ценности, как твердые порядки, умеренность запросов и некоторое равенство благосостояния членов кровных сообществ. На это указывают скудность и однотипность бытовых древностей, которыми снабжали умерших сородичей в деревнях и в Афинах. В главном городе могильник на Керамике свидетельствует, что в XI-X вв. владевшее этим кладбищем родственное сообщество неуклонно соблюдало общие нравственные правила.
Примечательно, что в моральных установлениях тогдашней Аттики заметную роль играл принцип упрощения бытовых древностей. Все слои общества решительно проводили примитивизацию некоторых сторон своей повседневной жизни, причем даже заупокойные дары стали скромными и малочисленными. Эта суровая направленность мировоззрения всего общества позволяет предположить,

279

что все население хорошо понимало необходимость ограничить самодержавие монархов и перестроить структуру высшего органа власти. Одновременно народ безоговорочно осуждал былую роскошь придворных кругов, о которой сохранялась память не только в среде потомков аттических аристократов: в семьях рядовых тружеников могли храниться предания о трудностях жизни предков в XIV-XIII вв. И составители клановых былин также, вероятно, описывали роскошь знати и горемычную жизнь бедных в те далекие времена.
В условиях угрозы дорийского натиска этнос Аттики в XI-X вв. предпринял особые усилия для укрепления духовной и материальной общности всех слоев населения, В частности, за сравнительно короткий срок были выработаны основные правила художественного воспроизведения окружающего мира и общепринятых декоративных мотивов. Последние, в основном, повторяли и развивали тот простой линейный орнамент, который украшал недорогие вещи, принадлежавшие малообеспеченным слоям эллинства еще в середине II тысячелетия. Однотипность бытовых древностей и их орнаментации во всех землях Аттики ясно указывает на целеустремленное укрепление единства духовного мира всего населения, особенно его моральных и правовых воззрений.
Здесь уместно поставить вопрос: какие органы власти были заняты распространением и мощным утверждением отмеченных принципов сурового уравнительства.
Бесспорно, сакральное ведомство должно было быть особо активным в этой сфере деятельности. Однако можно предположить, что приложение идей строгого порядка и ограниченности запросов к реалиям повседневной жизни было делом местных советов старейшин и верховного Совета старейшин, собиравшегося на холме Арея в Афинах. Этот древний совещательный орган и в конце VII в. следил за исполнением законов, за соблюдением порядков и рассматривал многие внутриполисные важные дела, как сообщил Аристотель (Ath., Pol., З, б). Несомненно, в ХІ-Х. вв. именно Совет старейшин должен был усиленно заботиться о прочности существующих форм организации аттического общества, о внедрении в духовный мир обитателей полуострова обязательных представлений, наиболее полезных народу в тех реальных условиях. Конечно, идеологическая деятельность Булевтерия была направлена, прежде всего, на укрепление положений обычного права, упорядочивавших нравственную и материальную деятельность населения.

280

Очевидно, в идеологии большинства обитателей аттической земли отмеченные выше моральные ценности были весьма весомыми и это обеспечивало прочность внутреннего состояния всего общества. Издавна сложившийся в Аттике устойчивый этносоциальный организм ее коренного населения мог последовательно развивать свою постоянно действовавшую внутреннюю эволюционную направленность. Успешное продвижение от единовластия к троевластию указывает на силу последовательного движения политической жизни полуострова.
Прочно утвердившаяся со второй половины XI в. раннетриархическая политейя, несомненно, должна была дополнять общепринятые установления обычного права и расширять их практическое применение. Хорошо заметное оживление хозяйственной деятельности во всех частях аттической земли позволяет заключить, что усовершенствованные правопорядки положительно содействовали материальному быту общества. Имеющиеся источники, бесспорно, указывают на значительный подъем ремесленного производства.
Детально изучавший развитие керамического дела между 1050-900 гг. В. Десборо отметил резкое повышение качества замеса глины (по сравнению с тестом керамики в 1125-900 гг.) и выработку нового способа окраски посуды: всю поверхность более ценных ваз покрывали тонкой глиняной обмазкой1. Этот ровный ангоб позволял вазописцу точнее наносить детали орнаментации. В X-IX вв. мастерство аттических керамевсов достигло высокого уровня и они успешно отвечали запросам состоятельных заказчиков, желавших иметь особо качественные керамические вещи.
Усиливался прогресс в металлургии: количество железных изделий и их добротность все больше возрастали. Вполне естественен значительный сдвиг в оружейном деле — ведь все ополченцы городов и сел нуждались в качественном оружии. Уже около 1025-980-X гг. афинские горожане имели, судя по заупокойным дарам, тщательно изготовленные предметы личного вооружения. Не во всех могилах встречен полный набор оружия, включавший меч, наконеч-

1 Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 119-121. Исследователь отметил, что новые источники подтвердили вывод В. Крайкера (Kerameikos. Bd, I. S. 174) о том, что мастера протогеометрической керамики сохраняли формы массовой субмикенской посуды. Этот факт отражает устойчивую непрерывность технологических и бытовых традиций в аттическом обществе XII-X вв.
281

ник копья, нож и щит. Но все сохранившиеся доспехи свидетельствуют о высоком мастерстве оружейников1. Примечательно, что до конца X в. эти умельцы повторяли формы копья и ножа, выработанные еще в эпоху поздней бронзы, хотя они теперь работали обычно уже только с железом2. Указанный факт ясно свидетельствует, сколь последовательно и непрерывно мастера передавали своим ученикам выработанные устно технологические знания. Ведь за прошедшие от 1200 до 900 г. почти три столетия в Аттике сменилјсв не менее 15 поколений оружейников. Расширяя свое ремесло, эти специалисты бережно развивали теоретическое и практическое наследие своих предшественников. Росло число аттических знатоков технологии.
Четкие свидетельства материальных источников о развитии важнейших отраслей аттического ремесла после середины XI в. бесспорно указывают на достаточно устойчивое внутреннее состояние общества в эпоху перехода от монархического правления к триархической политической системе. Очевидно, правление триархов способствовало укреплению внутреннего положения во всей земле. Следует полагать, что постепенно расширялись рабочие связи между высшими властями и местными клановыми управителями, особенно при упорядочении общегосударственных вопросов. Также вероятно, что временами усиливалось значение некоторых кланов, из которых часто избирали полемархов и архонтов.
Конечно, особо значимым был клан Кодридов, сохранявший до 714 г. наследственное право на сан архонта-басилея. Сакральный авторитет этого царственного сообщества оставался традиционно непререкаемым. Однако следует обратить внимание на некоторую гибкость политики высших духовных иерархов, заметную уже во второй половине XI в. На это указывает важное изменение погребального обряда: традиционный способ захоронения путем трупоположения был постепенно заменен обычаем кремирования останков. Обряд кремации, согласно заключениям В. Крайкера и К. Кюблера, допол-

1 Отметим рост длины клинков: железный меч из погребения № б к югу от р. Эридана достигал 43,8 см (Kraiker W. // Kerameikos. Bd I. S. 99. Taf. 76). В близкой по времени могиле № 2 на северном берегу Эридана находился меч длинной 48 см (Kraiker W. // Kerameikos. Bd IV. S. 47. Taf. 38). Наконечник копья в могиле № 17 (около 960-900 гг.) достигал 23,5 см (Kübler K. // Kerameikos. Bd LS. 191,220. Taf. 76). Дополнительные данные см.: Desborough V. Ibid. P. 294-297,301,308-312.
2 Desborough V. Ibid. P. 301.
282

ненным В. Десборо1, полностью утвердился в Аттике уже около 1025 г. Спустя пять-шесть поколений этот раздел кладбищенского права претерпел обратные изменения: между 850-800 гг. обряд захоронения взрослых покойников прямо в могилу вновь установился не только в Афинах, но и во всей Аттике2. Столь динамичные важные изменения одной из основных черт погребального обряда позволяют предполагать весьма устойчивое взаимодействие сакральных и политических властей Аттики в изучаемые столетия.
Несомненно, сложные вопросы военно-политической жизни Аттики обусловили напряженную деятельность архонта-полемарха. Необходимость защищать свою землю и свою независимость требовала постоянного внимания к обороноспособности всего этноса. Это, естественно, определяло плодотворное деловое сотрудничество главы военного ведомства с клановыми властями и общей массой аттических ополченцев. Ведь мощь земского ополчения служила важным фактором, препятствовавшим обострению отношений с ближайшими соседями Аттики.
В изучаемые XI-IX вв. боеспособность аттической рати основывалась, главным образом, на количестве пеших ополченцев, имевших качественное личное оружие. Материальные источники из некрополей свидетельствуют, что состоятельные воины имели полный комплект личного оружия, часть которого сопровождала владельцев и в загробный мир. В Афинах появился обычай разламывать меч погребенного3 или огибать клинок вокруг горла его погребальной амфоры: тем самым подчеркивалась нерасторжимая о связь умершего ратника с его личным мечом. Уже В. Крайкер убедительно заключил, что оружие в заупокойном инвентаре указывает на особую значимость его владельца в обществе 4. Владение мечом свидетельствовало, что его хозяин был искусным ратником, высоко ценимым в своем клане и во всем раннегосударственном аттическом обществе. Однако не каждый такой полит был зажиточным — семьи некоторых рядовых ополченцев могли положить в могилу воина лишь один-два скромных сосуда.
Но и позднее, когда бытовые древности ясно отражали выделение весьма зажиточного среднего слоя населения, меч оставался неоспоримым свидетельством того, что владевший им ополченец обладал, как

1 Desborough V. Ibid. P. 298.
2 Smithson Ε. L. A Geometric Cemetery. P. 331.
3 Kraiker W. // Kerameikos. Bd. I. S. 106. Abb. 8.
4 Kraiker W. // Kerameikos. Bd. I. S. 172-173.
283

и раньше, весомым положением субъекта семейно-кланового и государственного права.
Таким был житель Афин, погребение которого было открыто в 1949 г. — оно содержало кремированные останки зажиточного горожанина-воина1. Захоронение № XXVII было совершено в конце X в., это позволяет полагать, что активная деятельность усопшего приходилась на 930-900 гг. Среди двадцати одного предмета, положенных в его могилу № XXVII, особо выделяются высококачественные железные изделия оружейников. Весьма примечателен тонкий меч длиною в 88,3 см, который был обвит вокруг горла амфоры-урны. Естественно, что искусно владевший первоклассным оружием воин мог легко достичь большего значения в обществе по сравнению с хуже вооруженными ратниками.
Возможно, что устойчивость аттической политейи — ведь пожизненная триархия действовала почти триста лет, с 1040-х гг. по 754/3 г. — во многом опиралась на постоянство системы построения пешего войска. По давним традициям его составляли клановые отряды, являвшиеся основными мельчайшими военными подразделениями. Прочные внутриклановые порядки должны были обеспечивать общепринятые обычаи, определявшие правовое положение каждого ратника в местных условиях и, вероятно, в общеполисном ополчении. Надо полагать, что архонты-полемархи стремились поддерживать традиционные военные обычаи, которые упорядочивали взаимосвязи различных групп воинов внутри общеаттического ополчения. Ведь единство армии не только повышало ее боеспособность, оно делало ее внушительной военно-политической силой, укреплявшей внутреннее и внешнее положение Аттики среди остальных частей эллинского массива. Можно думать, что архонты-полемархи лично старались не изменять основное строение аттической рати, ограничиваясь лишь настоятельными частными улучшениями. Однако временами энергичные полемархи могли более активно воздействовать на внутриклановые порядки формирования местных отрядов, которыми ведали верхи каждого кровного сообщества.
Некоторые данные об экономическом благополучии средних слоев аттического воинства в X-IX вв. предоставляют заупокойные дары в могилах упомянутых столетий. В Афинах погребальный

1 Blegen С. W. Two Athenian Grave Groups of about 900 В. C. // Hesperia. Vol. XXI. 1952. P. 279-293. Pl. 73-75. Figs. 2-3.
284

инвентарь столичных ополченцев — вооружение и бытовые предметы — красноречиво свидетельствует об устойчивом благосостоянии их хозяев. Могильники в остальных местностях исследованы еще недостаточно. Некоторые редкие данные указывают на сходные материальные условия воинов из средних слоев.
Например, где-то между 960-900 гг. в Марафоне в плитовой могиле с галечным дном был погребен молодой воин по обряду трупо-положения1. В загробную жизнь его сопровождали железный меч и бронзовый нож, два сосуда (ойнохоя и лекиф), бронзовые фибула и два кольца. Эти предметы, хотя и немногочисленные, бесспорно свидетельствуют: родичи усопшего имели некоторый достаток и неукоснительно соблюли права покойника на его личные вещи, в том числе и на достаточно ценный железный меч. Очевидно, марафонский ратник был вооружен лишь немного хуже, чем его столичные современники-воины.
Попутно заметим: марафонский ратник (его могила в современном урочище Пласи) при жизни заботился не только о своем вооружении. Юноша думал и об украшениях — на каждой руке он носил по одному бронзовому кольцу. Конечно, его кольца много проще и дешевле золотых спиралей, украшавших некоторых его современниц-афинянок. Например, в протогеометрическом могильнике к югу от Эридана в могиле № 5 покойнице положили разнообразные дары, в том числе две массивные золотые спирали и несколько железных булавок2. Материальные возможности марафонских и афинских родичей упомянутых усопших весьма различны. Однако отметим психологическую общность молодых марафонца и афинянки: они жизнерадостно стремились украшать себя. Видимо, тогда такие желания афинянки и марафонского пехотинца уже совмещались с несколько изменявшимися идеологическими ценностями аттического общества. Действительно, деятельность афинских керамевсов в период развитого протогеометрического стиля (около 980-900 гг.) позволяет заключить, что художественные вкусы общества стали более разнообразными. Очевидно, нараставшее экономическое неравенство ослабляло силу традиционных представлений о суровом внутриклановом равенстве боеспособных сородичей и даже членов их семей.
Это постепенно сказалось и на составе аттического ополчения в X-IX вв.: косвенные источники содержат данные о том, что в войске

1 Catling Н. W. Archaeology in Greece// A. R. for 1987-88. P. 13.
2 Kraiker W. // Kerameikos. Bd I. S. 97-98. Taf. 76; Kübler K. Ibid. S. 183.
285

появились конные ратники. Вероятно, сначала они прибывали из равнинных земель, располагавших достаточным пастбищным фондом. Управление двухчастной сухопутной армией должно было усложнить задачи полемархов. Вместе с тем могли возникать особо тесные связи высших военачальников с хорошо вооруженными конными подразделениями — ополченцы этого рода войска могли быть активными сторонниками проолигархических устремлений некоторых триархов.
Следует заметить, что еще в X в. изображения лошади весьма редки в вазовых рисунках1. Однако уже тогда вазописец изображал сухопарого длинноногого коня, пригодного именно для кавалерийской службы. Уже после 900 г. вазописцы более часто и свободнее рисовали лошадей2, причем вскоре фигуры коней появились и в мелкой пластике3. Эти источники позволяют заключить, что значение коня в повседневной жизни Аттики возвышалось все более и что конные ратники становились обязательными частицами аттического войска.
Прямое свидетельство доставляет уже упомянутое погребение афинских супругов в могиле № XXVII. Захороненному в ней воину было около 34 лет, согласно определению Дж. Л. Ангела 4. В Аид его сопровождало высококачественное оружие и двое железных удил5. Их число указывает на то, что усопший ратник владел двумя лошадьми. Возможно, он служил в ополчении в отряде конников или в колесничной группе.
Весьма важно суждение К. Блегена: удила из могилы № XXVII отличаются от типов удил, известных в Элладе около конца X в., а также от удил, применявшихся эллинами еще в XVI-XIII вв. Удила из могилы № XXVII изучала М. Ленг, отметившая, что ближайшими аналогами этих частей уздечки являются конские древности Центральной Европы6. Выше (с. 230 и сл.) мы касались источников о давних связях эллинства с племенами Подунавья и более северных земель. Упомянем еще и свидетельство о длительном пребывании выходцев из северо-западных балканских земель в южной Элладе

1 Kübler K. // Kerameikos. Bd I. S. 192-193. Taf. 56,58. Grab. 18.
2 Kübler K. // Kerameikos. Bd IV. S. 5. Taf. 8, 27. Grab. 28; Coldstream J. N. Greek Geometric Pottery. P. 13. Pl. 1k.
3 Coldstream J. N. Ibid. P. 23. Pl. 4b.
4 Blegen С. W. Ibid. P. 282.
5 Blegen С. W. Ibid. P. 287, 290. Pl. 75 c. Fig. 3, n. 8-9.
6 Lang M. et al. The Athenian Agora. P. 224.
286

в конце XIII в.: в нижнем городе Тиринфа в одном доме возле очага обнаружена большая лепная амфора, выделка которой сопоставима с технологическими приемами скудельников адриатического поморья1. В самой Аттике около 1025-900 гг. в могилах протогеометрического времени (№ 31, 33, 37, 45, 48, 58) обнаружена лепная керамика северных типов, причем в могилах № 33, 37 и 48 находились и лепные терракоты также северного происхождения2. Вполне естественно, что давние связи облегчали использование афинянами некоторых приспособлений центральноевропейских коневодов.
В IX-VIII столетиях изображения коней стали более частыми в аттическом художественном творчестве. После 900 г. в вазописи и мелкой пластике чаще представлены не одна, как раньше3, а несколько фигур коней. Очевидно, происходил заметный рост численности лошадей в действительности, и это явление было незамедлительно отражено художниками. Напомню, что мастера того времени строго следовали признанным канонам, они не давали волю своей фантазии или домыслам кичливых заказчиков. Но развитие коневодства было важным фактором в военно-хозяйственной жизни всего общества и оказывало заметное влияние на психологию различных групп населения.
В частности, состоятельные знатные семьи, располагавшие качественными пастбищными землями, довольно скоро не только увеличили свое конское поголовье, но и состав упряжек в колесницах. Уже к 760-м гг. четверкой лошадей владел не один человек4, что свидетельствует о значительном достатке семей и даже кланов. Ведь содержание квадриги требовало не только личного мастерства ее владельца и качественной работы его конюших. Постоянно были необходимы существенные материальные и трудовые затраты. По-видимому, их могли выдержать лишь наиболее состоятельные семьи, которые, вероятно, особенно охотно пользовались посудой с изображением квадриг. Такие богачи обладали не только лучшими керамическими изделиями: во второй половине IX в. очень богатый коневладелец заказал афинскому ювелиру две пары золотых фибул, на четырех щитках которых были по одной представлены четыре лошади — целая квадрига5. Очевидно, в Аттике уже после 850 г.

1 Kilian К. Tiryns 1980 // АА. 1982. S. 394-399. Abb. 7:5.
2 Kübler К. // Kerameikos. Bd IV. S. 36, 38,43, 44.
3 Kübler К. // Kerameikos. Bd IV. Taf. 27.
4 Coldstream J. N. Greek Geometrie Pottery. P. 48. Pl. 9. f, i.
5 Coldstream J. N. Geometric Greece. P. 78. Fig. 25 a.
287

золотые украшения и четверка лошадей стали наглядным свидетельством экономического процветания и общественной значимости обладателя таких ценностей. Можно полагать, что в средних слоях населения хозяин даже одной лошади пользовался особым весом среди своих сородичей.
Железные удила в могиле № XXVII отражают реальность: около 900 г. в аттическом ополчении было некоторое количество конных воинов. Конечно, разница ценности снаряжения пехотинцев и конников ясно подчеркивала неравенство их материальных возможностей. Но вряд ли это сказалось на системе организации всего аттического войска, призванного постоянно обеспечивать безопасность сухопутных и морских рубежей. Конники были необходимы для весомого положения земли во всем обширном эллинском сообществе и для защиты целостности ее владений. Издавна войско включало конное и пешее ополчение, и, должно полагать, такая разносоставность аттической рати со временем не ослабевала.
Более вероятно, что распространение железного оружия, доступного всему населению со средним достатком, расширило не только число хорошо вооруженных пехотинцев, но и значение пешего воинства во всем аттическом ополчении. Успешное прохождение военной повинности, несомненно, содействовало укреплению общественного положения каждого искусного воина — в условиях развивавшейся государственности все яснее становилось значение правовых позиций такого ратника. Численный рост массы воинов среднего достатка, являвшихся правоспособными субъектами в триархической Аттике, вероятно, мог способствовать устойчивости социального положения всего простого населения. Следует ожидать, что внутриклановые установления, упорядочивавшие отношения простых и наделенных властью сородичей, изменялись очень медленно.
Возможно, что в пределах всей аттической политейи отношения между постепенно набиравшими силу олигархическими кругами и массой рядового боеспособного населения довольно долго развивались без резких противостояний. Клановые сообщества должны были поддерживать традиционные установления, определявшие положение не только знати, но и своих рядовых сородичей. Правившие тогда в Аттике пожизненные триархи, вероятно, были заинтересованы в сохранении коренных правовых уставов, обеспечивавших им успешное правление при условии благополучного хозяйственного положения всего народа. Данное суждение пока остается предположением, но некоторые факты позволяют его высказать.

288

Вероятно, особенно значима была деятельность полемархов, направлявших значительное число ратников на оборону приморских земель Аттики. Мореходство и морские промыслы издавна пополняли средства жизнеобеспечения всего населения этого полуострова. Естественно, что полемархи и связанные с ними другие звенья разных уровней власти должны были усердно заботиться о защите весьма протяженного поморья, сопредельных морских угодий и о безопасности важных морских путей.
Заслуживает особого внимания тот факт, что уже с середины IX в. увеличивается заселенность приморских земель Аттики, причем ряд центров выделяются своим благополучием. Так, могильники Марафона, Пирея, Меренды, Палайя Коккины и Анависа четко свидетельствуют об обитании в тех местах достаточно состоятельных семей1. Известный ныне уровень благосостояния таких групп местных жителей мог быть достигнут благодаря деятельности трех-четырех предшествующих поколений, усиленно обживавших приморские земли и тщательно изучавших тамошние естественные средства к жизни. Упомянутое выше погребение воина, захороненного в Марафоне где-то между 960-900 гг., показывает, что некоторые местные ополченцы были хорошо вооружены2 и что обитатели поморских земель энергично заботились о защите своих владений. Успешное решение этой сложной задачи во многом зависело от плодотворного сотрудничества полемарха и его ведомства с населением прибрежных кланов.
Организация действенной береговой обороны требовала применения труда не только отрядов пеших ратников, но и обособленных морских сил. Вероятно, еще издавна приморские посады в случае опасности сплачивали свои суденышки в общую флотилию, защищавшую владения объединившихся соседей. Деятельностью поморских оборонительных сообществ ведали, естественно, полемархи и власти кланов.
Следует полагать, что по мере укрепления триархической государственности архонты-полемархи уделяли все большее внимание усилению военно-морской обороны. Даже хозяйственное развитие приморских земель могло побуждать пиратов к грабительским налетам. Нельзя исключать и военно-морские столкновения с воинственными островными эллинами. Предлагаемые предположения

1 Coldstream J. N. Ibid. P. 78 sq.; Whitehead D. Demes. P. 8-9.
2 Однако набор оружия состоятельных афинян был много шире.
289

основаны на ярких источниках, отражающих развитие военно-морского дела в самой Аттике и на Евбее уже в конце X — начале IX вв. Достичь тогдашнего уровня военно-морского судостроения в обеих названных частях Эллады можно было лишь на основе длительно накопленного технологического и управленческого опыта нескольких поколений знатоков морского дела.
Рост знаний и мастерства в изучаемой сфере деятельности сосредоточивались, без сомнений, в приморских центрах. Естественно, что повседневную практическую работу вели местные клановые власти или, возможно, руководимые ими специалисты. Общность сложной организации береговой охраны предопределяла постепенное формирование межклановых военно-морских сообществ в отдельных округах. Деятельность этих местных управлений морских дел была связана с ведомствами всех триархов, не только полемархов. Ведь постройка и оснащение боевых кораблей и подготовка для них качественных команд требовали больших материальных затрат. Такие средства могли собрать со всех земель Аттики работники ведомств полемарха и архонта. Басилей и служители военно-морских божеств, вероятно, не только обеспечивали сакральное покровительство благим начинаниям; можно думать, что местные священнослужители поддерживали душевный настрой участников таких совместных предприятий в трудные периоды их деятельности — ведь море иногда могло причинить большой вред строящемуся кораблю.
Сплочение усилий нескольких кланов в пределах различных приморских районов постепенно упорядочивалось высшими органами власти. Общегосударственные интересы побуждали правителей способствовать превращению локальных военно-морских управлений в важные звенья всей аттической политейи. О начальных ступенях данного процесса можно только догадываться. Вероятно, возвышению значимости этих органов особенно активно содействовали олигархические круги приморских земель, заинтересованные в связях с высшими властями.
Надлежит заметить, что главы полиса содействовали и дальнему мореходству жителей стольного града: уже в конце X в. в Афинах появились бронзовые сосуды, повторяющие форму ваз, привезенных с Кипра1. Столь протяженные связи могли быть реальными при условии наличия достаточно крупных и способных к отражению напа-

1 Coldstream J. N. Geometric Greece. P. 32-33. Fig. 4a.
290

дений судов. Плавание в ближних водах было вполне, по-видимому, безопасным, как можно судить по оживленным аттическо-евбейским контактам1. Естественно, что аттические корабли бывали и на других островах, например на Сиросе. Можно полагать, что начавшееся около 950 г. мощное воздействие аттического скудельного дела на работу гончаров Фессалии2 стало возможным именно благодаря безопасности мореплавания в северо-западных водах Эгеиды.
Приведя лишь часть известных данных о ближних и дальних водных путях аттических моряков, считаю их достаточными для заключения: еще в X — начале IX вв. в Аттике успешно действовала система береговой обороны и тесно связанное с ней управление морским флотом. Для всего полуострова их деятельность издавна была жизненно необходимой, причем постоянной, без малейших перерывов. Эту систему постепенно развивали триархи и клановые власти, вероятно, лишь дополняя ее традиционное устройство. Источники V в. и Аристотель сообщают, что в VII в. в Аттике важное значение имела система навкрарий — административных подразделений, на которые делилась вся территория полиса. Каждую навкрарию возглавлял притан.
Вопрос о времени возникновения навкрарий остается неясным. Полагаю, что именно в X в., по мере укрепления триархической государственности, были разработаны основные принципы объединения разрозненных усилий групп самообороны, защищавших отдельные участки аттических побережий. Точных данных о формировании ранней системы навкрарий еще нет. Однако некоторые начальные черты этой организации можно найти в сообщениях авторов.
Заслуживает особого внимании указание Геродота (V, 71, 2) на важную роль пританов навкрарий около 640 г. во время мятежа Килона: они тогда ενεμον τότε τάς Αθήνας. Такие права на управление в Афинах свидетельствуют о давности высоких полномочий пританов навкрарий. Правда, Фукидид, более подробно излагавший те же события, о пританах навкрарий не упомянул вовсе, хотя подчеркнул неограниченный авторитет архонтов (1,126). По-видимому, даже в VII в. должность притана была столь близка к рангу архонта, что вариант исторического предания, использованный Геродотом, сохранил сведения о решающей роли пританов навкрарий в переговорах с мятежниками.

1 Coldstream J. N. Geometric Greece. P. 41-43.
2 Ibid. P. 40-41.
291

Несомненно, столь высокое значение поста руководителя навкрарии могло сформироваться за три-четыре столетия деятельности этих важных военно-морских органов полисного управления. Они были непосредственно связаны с населением всех частей аттического полуострова. Традиционное важное значение навкрарий ясно показывает отношение к ним Солона, а также Аристотеля.
Действительно, в своей Афинской политии Стагирит сообщил, что Солон сохранил древнейшее деление на четыре филы καθάπερ πρότερον, каждая из которых делилась на двенадцать навкрарий. Властью над навкрариями были облечены навкрары, поставленные для сбора взносов и для отпуска средств на возникающие расходы (8,3). Возможно, что упомянутое Аристотелем число — сорок восемь навкрарий — было установлено Солоном сообразно с увеличившимся населением земли. В ранние времена, в Χ-ΙΧ вв., в малообжитых частях полуострова навкрарий могло быть немного. Умолчание Геродота о числе всех пританов навкрарий в 640-630-х гг. можно истолковать как свидетельство об их малочисленности.
Но независимо от размеров и числа навкрарий их начальникам в ранние времена приходилось вести очень большую работу по подготовке и содержанию в боевой готовности аттических военно-морских сил. Ведь до начала афинского монетного чекана в VII в. члены навкрарий оплачивали свое участие взносами материальных средств, например лесом, металлическими изделиями, парусиной, канатами и прочими видами снаряжения. Особенно сложной задачей навкраров было распоряжение трудом выделенных им кланами мастеров судостроительного дела. Вопрос упирался не только в целесообразную расстановку работников различного уровня мастерства на соответствовавшие их возможностям участки судостроения. Индивидуальные несогласия были не столь сильны. Но могли возникать противоречия по поводу неравного обложения некоторых кланов. Несомненно, упорядочивание таких вопросов требовало от пританов навкрарий и от властей экономически ущемленных ими кланов тщательного изучения соответствующих правовых обычаев и способов их применения. Не только отдельные разногласия, но и менявшиеся реальные условия усложняли практику применения межклановых и общегосударственных правовых установлений, регулировавших военно-морские повинности аттических обитателей и их сообществ.
Несомненно, круг обязанностей пританов навкрарий постепенно изменялся от Χ к VII столетию, особенно в периоды существенных

292

сдвигов в самой аттической политейе. Естественно, что после установления десятилетнего срока для переизбрания триархов в 754/3 гг. и особенно после 683/2 гг., когда всех архонтов стали выбирать ежегодно, полномочия навкраров испытали какие-то изменения. Следует полагать, что упрочение полисной государственности усилило роль навкрарий, остававшихся значимыми низовыми единицами управления на местах и в системе всей политейи. Пританы навкрарий традиционно занимали весомое положение в своих округах и в высших правительственных кругах, что неизбежно умножало их правовую деятельность.
Только Клисфен, вводя в 509/8 г г. новое административное устройство Аттики, установил деление полуострова по демам взамен традиционного распределения по навкрариям, причем демархов он наделил теми полномочиями, которые раньше имели навкрары1. Аристотель в Афинской политий исчерпывающе охарактеризовал направленность политики Клисфена καν γαρ τους δήμους ävri των ναυκραριών έποίησεν (Ath., Pol. 21,5). Такое принципиальное противопоставление нового и старого органов административного деления аттической территории позволяет заключить, что и в VI в. система навкрарий служила олигархическим политикам, использовавшим древние обычаи, часть которых, возможно, сохранялась от времен формирования навкрарий.
Вполне естественно, что строение самых ранних навкрарий могло отличаться своеобразными местными чертами. Вероятно, полемархи постепенно сглаживали ненужные различия, сплачивая воедино все звенья береговой и морской службы защиты. Такое выравнивание должно было происходить уже в X-IX вв., когда аттическое общество развивалось весьма динамично: выше были отмечены важные сдвиги в хозяйственной деятельности жителей полуострова и в их духовных представлениях. Общие перемены затронули даже столь традиционную область, как погребальная обрядность этноса. Ведь около 1050 г. кремация вытеснила давний способ захоронения покойника непосредственно в могиле, однако уже около 850 г. обряд ингумации был опять распространен по всей Аттике.
Естественно, что в тот же период должны были происходить дальнейшие усовершенствования политейи, пусть и частичные. Прежде всего, именно военное ведомство было вынуждено быстро укреплять

1 Вопрос о соотношении обязанностей навкраров и демархов обстоятельно рассмотрел Д. Уайтхэд (Whitehead D. Demes. P. 15, 33-34).
293

аттическую обороноспособность, улучшая военно-морскую технологию и некоторые звенья оборонного дела. Более чем вероятно, что именно в указанные столетия система навкрарий была в основном сформирована; что тогда полемархи и их ведомство энергично укрепляли земельные сообщества для военно-морской обороны.
Вероятно, характер навкрарных сообществ должен был отвечать не только требованиям общеполисных властей, но и местноклановым правопорядкам владения участками аттического поморья. Разнохарактерность берегов отчасти воздействовала на силу сплочения нескольких кланов для общего дела. Естественно, что при всех различиях реальных возможностей во всех навкрариях главенствовал объединяющий принцип земельно-водного соседства, который в напряженные времена мог ставиться даже выше отдельной клановой принадлежности. Допустимо предполагать, что в каждой навкрарии постепенно вырабатывались местные береговые установления, которые обеспечивали успешное решение общих задач этой округи.
Вместе с тем навкрарии становились все более важными звеньями аттической государственной системы. Они не только развивали межклановые связи и постепенно расширяли практическое сотрудничество местных и верховных властей. Упрочение всей системы навкрарий вело к все большей консолидации аттических земель, политико-правовое единство которых, соответственно, возрастало.
Допустимо предположить, что деятельность навкрарий способствовала повышению самосознания отдельных членов клановых сообществ, выходцев из рядового слоя клановой общины. Каждая навкрария особенно нуждалась в качественном труде местных мастеров, выдающихся знатоков материаловедения, судостроения, кораблевождения и других отраслей военно-морского дела. Профессиональная одаренность таких работников, полноправных членов своих кланов, нередко могла ставить их выше своих издревле знатных или состоятельных сородичей. К тому же совместный труд в навкрарии с мастерами из других кланов содействовал укреплению внеклановых профессиональных связей, причем значимость известных одаренных мастеров могла получить признание далеко за пределами своей или соседних навкрарий. Конечно, эти предположения не позволяют конкретно определить изменение социального веса того или иного крупного работника. Однако отмечу: в обществе рос слой дельных знатоков, управлявших местными земельными и водными делами. Эти политы не занимались крупными общеполисными вопросами.

294

Живя в отдалении от стольного града и ответственно участвуя в развитии хозяйства своей земли, эти эллины деятельно умножали интеллектуальный опыт всей Аттики. Естественно, что у них самих развивалось сознание своей значимости для всего полиса. Соответственно, повышалось их внимание к устойчивости своего правового положения. Тем самым вновь укреплялись давние традиции аттической народоправности — ведь басилеи и знать в XII—XI вв. не смогли существенно их ослабить. Рядом креп полис недругов-мегарян!
Конечно, деятельность навкрарий оказала несомненное воздействие на некоторые стороны аттической правовой жизни. Помимо постоянных задач по укреплению обороны, должен был неизбежно стоять вопрос о тщательном соблюдении правовых обычаев, определявших права каждого клана на морские промыслы в его собственных владениях и в отдаленных водах. Практика применения этих традиционных установлений могла иногда сильно изменяться в сейсмически неустойчивые периоды. Природные сдвиги разрушали общепринятые земельные и морские рубежи разных владений. Возникавшие конфликты между потерпевшими кланами или навкрариями могли упорядочить лишь мудрые знатоки уставов. Естественно, что ведавшие сложными положениями морских промысловых обычаев местные правоблюстители обладали особым общественным весом.
Еще одна группа работников, напряженно трудившихся на морях, должна была пользоваться значительным авторитетом. Это были опытные мореходы, умело промышлявшие в открытом море и доставлявшие своим кланам внушительное количество средств к жизни. Конечно, их доля в добыче могла быть несколько большей, чем часть, приходившаяся рядовым сухопутным сородичам. Не только материальные, но и психологические соображения могли побуждать семьи, выделявшиеся способностями и знаниями своих членов, последовательно наращивать свое мореходное мастерство на протяжении нескольких поколений сородичей. Умелые корабельщики увеличивали благосостояние своей семьи и клана, повышали общественную значимость ближайших сородичей. Нараставшее в X-VIII вв. имущественное неравенство отдельных семей внутри кланов и возвышение социального авторитета качественных знатоков мореходства и морских промыслов должно было наносить какой-то ущерб самосознанию тружеников, разрабатывавших менее обильные естественные богатства. Указанные сдвиги лишь постепенно набирали силу, но они все же подрывали давние обычаи внутрикланового равенства.

295

Логично полагать, что при этом возрастала сплоченность олигархических элементов в кланах и их групп во всем аттическом обществе.
Деятельность навкрарий в изучаемые столетия должна была способствовать упрочению авторитета Аттики в пределах всего эллинского массива. Происходившее политическое обособление отдельных земель, сопровождавшееся их внутренней консолидацией различных степеней, требовало обладания необходимым военным потенциалом, реально доступным и растущим полисам, и крупным позднеплеменным союзам северного эллинства. В каждой автономии военная мощь зависела от качества ополчения, поставляемого тогда широкими кругами населения. В землях, сохранивших свою независимость, участвовавшее в обороне своей родины коренное население, вероятно, пользовалось весомыми традиционными уставами, определявшими правоспособность политов.
Но в Аттике движение политической жизни уже со второй половины XI в. определялось точно установленной системой обязательной смены триархов, исполнявших свою должность до 753 г. пожизненно. Наследственная передача власти была оставлена только клану Код-ридов, архонтов-басилеев, ведавших сакральными и некоторыми правовыми вопросами пожизненно до 753 г. Уже с 714 г. полномочия архонта-басилея могли получать члены различных кланов.
Следует предполагать, что неизбежно возникавшая необходимость обязательной замены отслуживших десятилетие полемархов и архонтов становилась причиной острых разногласий между особо состоятельными и авторитетными кланами. Ведь экономически слабые кланы были не в состоянии освободить от родственных повинностей своих членов; к тому же напряженный труд на малоплодородных угодьях таких кровных сообществ препятствовал активному участию выходцев из этих кланов в общеаттической политической деятельности.
Более чем вероятно, что успешно хозяйствовавшие на плодородных землях и занимавшиеся важными промыслами кланы могли создавать самые благоприятные условия своим сочленам, добивавшимся избрания на пост триарха. Успех полита во внутриполитической борьбе придавал особое достоинство всему его клану — в тогдашнем обществе представления о значимости и авторитетности каждого сообщества были весьма развиты. Общее признание сородича, избранного триархом, вероятно, побуждало его рядовых родственников более усердно стремиться к экономической и социальной устойчивости, причем не только всего клана, но и отдельной семьи.

296

Надлежит отметить, что внушительное количество точных свидетельств конца X-IX вв. четко указывает на рост значения экономического благосостояния в жизни всего аттического общества. Известные ныне конкретные материальные источники детально и красноречиво освещают ряд черт сложного развития тогдашней Аттики. Они гармонично и существенно дополняют общую характеристику высшего органа власти, которую Аристотель в Афинской политий привел вплоть до эпохи Драконта τάς μέν αρχάς καθίστασαν άριστίνδην και πλουτίνδην ήρχον δέ τό μέν πρώτον δια [βίου], μετά δέ ταΰτα δεκαέτειαν (3,1). Прямое указание Стагирита на пожизненный и затем на десятилетний срок полномочий трех высших правителей1 позволяет уверенно заключить, что в Х-VIII вв. духовный и материальный факторы имели одинаковое значение во внутриполитической борьбе. И они оба были обязательным условием для деятелей, состязавшихся за посты двух светских триархов. Ведь в изучаемые столетия не все знатные кланы обладали значительными средствами, необходимыми для борьбы за успех своего сородича.
Действительно, хозяйственный потенциал некоторых кланов тогда уже намного превосходил зажиточность других кровно-родственных общин. Вероятно, основой их крепкого благосостояния были не только лучшие земельные и морские угодья, но и успешная ремесленная деятельность искусных мастеров-сородичей. Развитие производственной жизни в изучаемые столетия позволяет предполагать рост числа мастеровых не только в самих Афинах, но и в городках и посадах. Естественно, что группы политов, содействовавшие благосостоянию своих кланов, могли активно поддерживать политические устремления наиболее энергичных сородичей. Ведь именно особо состоятельные семьи в преуспевавших кланах широко использовали творческие возможности и производственное мастерство сородичей-ремесленников.
В психологии зажиточных групп населения уже нарастало стремление к обладанию личными ценностями, что постепенно подрывало традиционные представления о материальном внутриклановом равенстве сородичей, ярко проявлявшиеся в суровых бытовых древностях еще в XII—XI вв. Но в X и последующих столетиях материальные источники ясно отражают рост накопления имущества от-

1 Уже Дж. Е. Сэндис уверенно дополнил διά [βίου], опираясь на Ath. Pol., З, 6 и на Aristot., Pol., 1270b 39; 1272a37; 1285al5. См. Sandys J. Ε. Aristotle's Constitution of Athens. P. 6, not.
297

дельными личностями. Сначала такие «крепкие хозяева» увеличивали материальный и политический авторитет своих кланов, причем не только в своей округе, но и во всем полисе. Однако возраставшее экономическое превосходство во многих случаях вело к развитию политических столкновений между кланами и их властями.
Борьба за главенство неизбежно усложняла духовный мир жителей Аттики. Она вносила некоторые отрицательные черты в миропонимание отдельных социальных групп и их представителей. Энергичные обладатели значительным имуществом могли уверенно состязаться за политическое преобладание в обществе. Еще Фукидид, указывая общечеловеческие недостатки, отметил, что любостяжательство и честолюбие порождают стремление к власти1. Аттическое общество X-IX вв. не было исключением — материальные источники, бесспорно, свидетельствуют о знаменательных сдвигах в психологии зажиточных кругов. Состоятельные семьи считали себя вправе не только иметь большое имущество, но и явно показывать свое богатство. Об этом можно судить по характеру заупокойных даров в могилах афинян и жителей некоторых других мест.
Весьма показателен рост числа и качества золотых украшений в погребениях афинянок. Если в тревожные 1125-1050-е годы в субмикенском некрополе Афин золотые украшения единичны и довольно просты2, то уже около 1050-900 гг. драгоценные дары сопровождали покойниц гораздо чаще и в большем количестве. Так, по две весомых золотых спирали обнаружено в афинских протогеометрических могилах № 5 и 22, причем качество этих изделий стало более высоким3. Массивность украшений указывает на то, что тогда приток золота в Афины был достаточно велик.

1 Thuc., III, 82, 7-8; Кессиди Φ. X. Философские и этические проблемы. С. 42-44.
2 Kraiker W. // Kerameikos. Bd I. S. 24-25,81. Taf. 2,1. Погребенная в могиле № 46 афинянка имела лишь одну золотую спираль, но зато много бронзовых вещей. Среди последних приметны, тогда весьма модные, две булавки для одежды, каждая длиною по 0,38 м. Еще в одной могиле того же времени находилась одна золотая спираль, но место и номер погребения исследователем не указаны (Kraiker W. Ibid. S. 131).
3 Kraiker W. I/ Kerameikos. Bd I. S. 97. Taf. 76; Kübler K. // Kerameikos. Bd IV. S. 25-32. Taf. 39. Менее состоятельная афинянка, погребенная в могиле № 25, получила лишь одну скромную одновитковую золотую спираль (Kübler K. Ibid. S. 33. Taf. 39).
298

Наличие в Афинах весьма состоятельных семей, обладавших конями или золотыми украшениями 1, позволяет полагать, что во второй половине X в. в обычном праве уже применяли некие клановые и общеполисные установления, определявшие права личного владения разными видами ценностей. Эти положения исходили из действовавших семейно-клановых правопорядков. Но постепенно должно было возрастать разграничение индивидуальных владельческих прав и семейно-клановых правил, которые упорядочивали практику владения недвижимым имуществом отдельной семьи и всего кланового сообщества. Видимо, именно личные вещи обычно сопровождали своих владельцев в Аид, особенно если они принадлежали к средним слоям. Но некоторые семьи и кланы в IX—VIII вв. снабжали своих знатных покойников исключительно ценными заупокойными дарами, видимо выделенными из общего семейного или кланового имущества.
Естественно, что имеющиеся ныне источники неполно освещают виды имущества, которым обладали богатые семьи. Остается неизвестной ценность изделий, служивших предметами натурального обмена. В тогдашней Аттики полный набор ратного вооружения пешего ополченца мог стоить гораздо больше, чем две-три золотые безделушки. Однако ясно, что слой столь тщательно вооруженных пехотинцев, составлявших важную часть всего населения, имел прочное политико-правовое положение в жизни полиса. И хотя наиболее богатые семьи в ряде кланов постепенно обособлялись в олигархические группировки, однако они не могли пренебрегать весомой поддержкой успешно хозяйничавших сородичей. Описанные выше обряды захоронения ратников с их оружием, бесспорно, указывают на значительный общественный вес таких субъектов кланово-полисного права.
Можно предположить, что нараставшее социально-экономическое неравенство, проявлявшееся в различных слоях аттического общества, обусловило в X-IX вв. разработку необходимых дополнений к действовавшим правовым уставам. Развитие правотворчества шло

1 Весьма спорно предположение А. Снодграсса об отсутствии в могильнике Керамика в X в. золота и других ценных даров (Snodgrass. Dark Age. P. 246-248). Например, на рубеже X-IX вв. два золотых кольца украшали афинянку, погребенную около 900-880 гг. в могиле № 7 Керамика (Coldstream J. N. Geometric Greece. P. 32-33 Fig. 5b). Ведь золотом были богаты некоторые среднебалканские земли, куда аттические моряки могли попадать, преодолев лишь около 600 км пути каботажным плаванием.
299

в различных направлениях: в отдельных кланах и в масштабах всей политейи. Следует думать, что внутриклановые правоведы были озабочены не только проблемой укрепления значимости древних обычаев естественного права, определявших характер кровнородственных связей каждого сообщества. Несомненно, усложнялись контакты между кланами, причем иногда немалую роль могли иметь межличностные отношения верхов различных кланов: на местах такие вопросы много значили не только для олигархов, но и для населения прилегающей округи.
Более сложные процессы происходили в сфере тогдашнего общеполисного права, призванного защищать внутренние и внешние интересы всей Аттики. Оно подлежало охране и упорядочению самих триархов и их ведомств. Успешное развитие хозяйственной и духовной жизни всего полуострова позволяет полагать, что правовая деятельность триархов около 990-800 гг. была достаточно разносторонней. Реальная практика требовала не только рационального применения уже действовавших правовых обычаев, но и создания новых общеполисных установлений, которые могли лучше содействовать жизнестойкости всей государственности. Расширение круга общеаттических правовых обычаев, которое проводили триархи, неминуемо вело к увеличению круга обязанностей и полномочий высших властителей. Вероятно, каждому из триархов приходилось тратить много усилий, чтобы добиться разумного соотнесения местных правовых традиций с общегосударственными установлениями. Успеху таких согласований должно было способствовать усиление идеи о единстве всего населения полуострова. Очевидно, триархи тщательно поддерживали тенденции к сплочению этноса — ведь консолидация аттического кланово-племенного сообщества существенно укрепляла всю политейю и личную власть каждого из пожизненных верховных правителей.
Допустимо предположить, что некоторые триархи могли находиться у власти длительное время. Так, аттическая традиция, сохранившая сведения о правивших басилеях-триархах, между приблизительно 990-890 гг. упоминает имена лишь трех последовательно сменявшихся глав сакрального ведомства. Правда, деятельность светских триархов могла временами быть столь сложной, что она значительно сокращала жизнь некоторых полемархов или архонтов. Назову лишь столь острый вопрос, как проблема главенства триархов над полномочиями клановых верхов. В нем могли переплетаться противоречия столичных и местно-клановых властей, усложненные

300

деловыми конкретными реальностями, а также личными интересами особо энергичных честолюбцев. Уже К. М. Колобова справедливо указала, что в VIII в. в Аттике наблюдается сильная централизация власти1. Но начало этого политического процесса, несомненно, следует искать еще в предшествующих двух столетиях.
Изложенные выше мои суждения пока содержат много предположений. Однако ряд явлений в аттической жизни Χ—VIII вв. указывает на важные новшества и в мировоззрении, и в хозяйственной деятельности обитателей полуострова.
Отметим существенные данные, которые освещают такие разделы духовной жизни Аттики в Χ—VIII вв., как искусство и погребальные обряды. Дошедшие источники согласованно свидетельствуют о том, что представления о тесном единении всего аттического населения господствовали в миропонимании всех слоев общества.
Особенно красноречивы памятники художественной мысли, отчетливо выражающие единство принципов изобразительного творчества. Немалое число произведений прикладного искусства указывает на общность художественных взглядов гончаров, вазописцев, оружейников и других мастеров, творивших для потребителей, имевших весьма различный достаток.
Доходчиво эту общность выражала вазопись, по своей природе являвшаяся глубоко каноническим искусством. Между 1050-700 гг. в аттической керамике мощно развился геометрический стиль, отличавшийся строгим соблюдением традиционных норм. Правда, некоторые вазописцы в деталях вводили элементы своего личного творчества, но не нарушали главенства общей направленности эстетических представлений тогдашней Аттики. Характерной чертой этой направленности было решительное обращение к художественным элементам (например меандр, метопное расчленение рисунка), применявшимся в искусстве Эллады еще в III тысячелетии, когда население страны достигло позднеплеменного общественного развития. Возрождение давних художественных представлений в период решительного ограничения власти басилеев отражало силу стремлений аттического населения использовать ряд отеческих обычаев домонархического общества, служивших благу простого народа.
Несомненно, известное значение могло иметь воздействие внутреннего устройства племенных массивов северобалканских земель. Жившие в условиях зрелого племенного быта, эти северные соседи

1 Колобова К. М. Древний город Афины. С. 35-37.
301

эллинства, издавна ему родственные, сохраняли многие древние установления, оберегавшие прочность основных жизненных условий для самых широких кругов населения своих земель. Внутренним порядкам этих сообществ в полной мере соответствовали их сакрально-эстетические представления: они развивались последовательно в III-I тысячелетиях, причем в прикладном искусстве непрерывно использовались геометрические художественные мотивы, полностью главенствовавшие.
Естественно, что аттические керамевсы в Χ—VIII вв., безоговорочно следуя общепринятому стилю, все же использовали некоторые традиции мастеров, в XIV-XIII вв. работавших в Аттике1. Но эти воспроизведения гармонично вводились в ряды общепринятых орнаментальных мотивов. При этом тщательно соблюдалась последовательная стройность, являвшаяся одним из важнейших принципов всей системы геометрического стиля.
Мощное развитие единого направления художественного творчества, бесспорно, указывает на то, что данное явление аттической духовной жизни отражало основные идеи умственной деятельности всего населения полуострова. Эта общность художественных вкусов была одним из проявлений крепнувшего единства его обитателей. Сила консолидирующих тенденций столь же отчетливо просматривается в быстроте общего сдвига в погребальном обряде: между 850-760 гг. кремацию вытесняет обычай захоронения покойника в могильной яме, простой или укрепленной камнями. Этот переход, как отметил уже К. Кюблер2, явился возрождением обряда, принятого в Элладе в III-II тысячелетиях. В XI-X вв. этим способом хоронили только детей. Возвращение к сакральному обычаю предков довольно плавное, причем первоначально оба вида захоронения применяли почти одновременно на одном и том же некрополе.
Попутно отметим, что мощное развитие идей единства в духовной и материальной деятельности Аттики постепенно оказывало все боль-

1 Snodgrass. Dark Age. P. 382-386. Вопрос о древнейших прототипах, использованных мастерами геометрического стиля, уже вновь рассмотрен (Benson J. Ε. Horse, Bird and Man: the Origins of Greek Painting. Amherst. (Mass.), 1970). Коренному населению полуострова эти мотивы непрестанно говорили о важных этико-правовых ценностях, созданных предками еще во II тысячелетии. Правда, в Χ—VIII вв. эти отдельные представления на практике понимались иногда неоднозначно: в тогдашнем аттическом обществе нарастало обособление некоторых его частей (Roebuck С. Three Classes (?) in Early Attica // Hesperia. 1974. Vol. XLIII. P. 485-493).
2 Kübler K. // Kerameikos. Bd V, 1. S. 8,37.
302

шее влияние на некоторые стороны культуры соседних эллинов, особенно жителей островов и аттических апойкий. Так, в Лефканди на Евбее в конце X в. привозили аттическую керамику и даже в обряде погребения кремацию совершали по аттическому обычаю — например, на пепелище № 14 в нижнем захоронении1. Естественно, что милетяне столь же усердно следовали обычаям своей метрополии2.
Сопоставляя данные материальных источников со сведениями легендарной традиции о беспрерывном правлении триархов, следует предположить, что в Χ—VIII вв. жизнь Аттики направляли выдающиеся личности. Реально мыслившие люди трудились на разных уровнях хозяйственной и духовной сфер деятельности, причем не только внутри своего полуострова. Постепенно возрастал авторитет Аттики среди других частей эллинского массива, что, несомненно, указывает на успешные межэллинские отношения, которые устанавливали тогдашние аттические политики.
Можно полагать, что аттические власти старались укреплять добрососедские отношения с островными эллинами. Ведь в экономике всего полуострова морские промыслы и мореходство были весьма значимыми источниками для жизнеобеспечения растущего населения. Естественно, что мирные связи с ближними и отдаленными островитянами, вплоть до Крита и Кипра, могли быть успешными при соблюдении ряда точных договоренностей между сторонами. Вероятно, постепенно вырабатывались устойчивые обычаи морского сообщения, в том числе и правила совместной борьбы с пиратскими нападениями на суда и поморья. Наиболее целесообразные положения правовой деятельности морских кругов, несомненно, переходили в общеполисные установления и Аттики и островных автономий.
Значимость мореходства не только возвышала культ Посейдона, она оказала воздействие на аттическую художественную мысль: в изделиях прикладного искусства появились изображения корабля3. Очевидно, уже к 850-м гг. афинские мореходы стремились подчерк-

1 AR for 1984-85. P. 15-16.
2 Boardman A. The Greeks overseas. P. 23-24.
3 Около 850 г. в Афинах на Керамике в могиле № 41 был погребен зажиточный афинянин. Среди его погребальных даров был найден щиток бронзовой фибулы с изображением корабли и рыбы под ним (Kübler К. // Kerameikos. Bd. V. 1. S. 236. Abb. 159-161). Этот вид фибул получил особое распространение в VIII в. причем не только в Аттике (De Vries К. A Grave with a figured Fibula at Lerna // Hesperia. Vol. XLIII. 1974. P. 80-93.
303

нуть свою профессиональную принадлежность, используя даже фибулы. Конечно, столь красноречивые источники отражают положение мореходства довольно позднего времени. Начало особо оживленного хождения по морю можно отнести еще к X в., когда, согласно заключению В. Десборо1, распространение аттического протогеометрического стиля на островах и в малоазийском эллинстве происходило в условиях спокойного развития. Это авторитетное суждение об устойчивом положении около 1025-900 гг. в межэллинских контактах Аттики позволяет уверенно полагать, что и внутреннее состояние аттического общества было тогда довольно прочным. Не столь давно введенная триархия показала не только целесообразность многовластной формы государственности для всего населения. Ей удалось завоевать весомые позиции во всем обширном многочленном эллинском массиве, включавшем политические образования, достигшие различных ступеней автономии и автаркии.
Но последовательное укрепление политейи не уменьшало количество сложных вопросов, появлявшихся внутри общества. В его реальной жизни, несомненно, возникали положения, упорядочение которых требовало активного сотрудничества властей всех уровней. Например, некоторые кланы могли иногда оспаривать необходимость мер, проводимых верховными правителями. Поэтому главы полиса должны были в таких случаях применять особые политико-правовые приемы для укрепления своей власти и всей триархической политейи. Ведь даже отдельные клановые деятели могли пытаться расширять свои полномочия в ущерб полемарху или архонту.
Высказывая изложенные предположения, я считаю необходимым подчеркнуть, что в Аттике тех столетий, несомненно, имела место борьба мнений отдельных кланов или их верхов по вопросам не только местного значения, но и относящихся к общей политической направленности деятельности триархов. Ведь все общество переживало сложный период укрепления и согласования всех звеньев системы троевластия. Эти задачи требовали напряженной интеллектуальной деятельности тружеников в различных сферах жизни полуострова. Несомненно, особенно необходимым было создание новых общеаттических ранне-триархических правовых установлений взамен ряда политических порядков уже отмененного единовластия.
Естественно, что положительную роль в это время сыграла прочность традиционной и незыблемой кланово-племенной организации

1 Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 298-302.
304

населения, издавна объединенного идеей своей племенной общности. Эта система связей отдельных сообществ сохраняла свое значение в жизни всего народа с давних времен. Даже в период царевластия, стремившегося вытеснить некоторые исконные правовые обычаи своими установлениями, монархам не удалось существенно ослабить кровные и племенные связи во всей аттической земле.
Здесь необходимо напомнить, что клановые, то есть биологические, связи были важным фактором в развитии человечества, особенно значительным в жизнедеятельности родоплеменных и ранне-государственных общественных устройств. Кровное родство играло весьма существенную роль в истории эллинства даже в периоды действенности сложных государственных систем в разных автономных землях Эллады в VI—III вв.
Естественно, что аттические клановые единства оказались самыми основными устойчивыми единицами во всей общественной системе в то столетие, когда происходило завершение переустройства высшего органа власти: в ущерб царевластию нарастал авторитет светских правителей, полемарха и архонта. Начало этого процесса восходило к раннемонархическим временам, когда существовал обычай: при слабом басилее военно-политическое высшее правление переходило к полемарху. Об этом порядке свидетельствует аттическая традиция, сохраненная Геродотом (VIII, 44) и Аристотелем в Афинской политий (3,2). Следует полагать, что в решении вопросов о временных полемархах обычно участвовали и верхи кланов, поскольку именно они ведали отправкой сородичей-ополченцев под начало полемарха. Эта обязательная деятельность кланов весьма способствовала тому, что кровные сообщества накопили значительный правовой опыт упорядочения отношений не только во внутриклановых делах, но и в общегосударственных вопросах.
Более чем вероятно, что эволюционное изменение политейи. которое аттическая традиция относила к временам правления царей Медонта-Кодрида (около 1068-1048 гг.) и его сына Акаста (около 1048-1012 гг.), стало возможным и весьма успешным благодаря тому, что все части населения поддерживали этот сдвиг. Особенно важны были позиции кланов, которые уже к середине XI в. умели активно участвовать в общей внутриполитической жизни. Ведь завершившееся при Акасте тщательно продуманное разделение высшего органа власти на три обособленные ветви было весьма основательным

305

преобразованием. Обновленная система правительства оказалась прочной, бесспорно, в силу того, что именно массовые клановые сообщества согласованно поддерживали ее деятельность. Конечно, не все простые жители полуострова умели понимать тонкости государственной системы, но они могли следовать суждениям авторитетных сородичей, хорошо знавших правовые обычаи и ясно понимавших необходимость создания триархии.
Полагаю, что именно наличие в кровно-родственных сообществах правоведов, умевших мыслить кланово-племенными и общегосударственными категориями, позволило этим звеньям полисной системы вести весьма ответственную деятельность. Разнородные источники показывают, что в ХІ-Х вв. кровные объединения, соблюдая общепринятые сакральные обряды, дополняли их строгими внутриклановыми установлениями. Например, примечательна суровая упорядоченность рядов могил на некрополях. Так, в Афинах уже с XII в. полностью принят обычай поодиночного погребения каждого взрослого сородича независимо от его материального положения1. Такой четкий порядок ясно отражал устойчивость принципа внутрикланового равенства бедных и богатых сородичей. Представление о решающем значении кланового, именно кровного, единства сородичей определенно противостояло обычаям монархического времени, когда состоятельные семьи сооружали семейные склепы2, а простые могилы и плитовые ящики служили незнатным и бедным людям.
Столь ясный отказ от погребальных обычаев XVI-XII вв. неоспоримо свидетельствует о мощи антимонархической идеологии. Видимо, в ХІ-Х вв. самосознание всей массы аттического народа было достаточно определенным: отрицание монархических установлений существенно изменило даже сакральную обрядность. Вероятно, потомки знати царских времен хорошо понимали неизбежность отказа от узких семейных традиций во имя возрождения силы кланов.
Факт равного захоронения сородичей на клановом некрополе, бесспорно, свидетельствует о тщательной разработке кладбищенского права, обеспечивавшего членам кланов заупокойное пользова-

1 Snodgrass A. Dark Age. P. 147-148.
2 В Перати зажиточные обитатели продолжали использовать семейные склепы даже между 1190-1075 гг. (Iakovides S. Perati. II. P. 240, 243).
306

ние участком на клановом погосте. Это сакрально-правовое установление позволяет утверждать, что в изучаемые столетия система аттического поземельного права уже содержала раздел положений, регулировавших межклановые и даже внутриклановые земельные отношения.
Несомненно, усилению общей правоспособности кланов весьма содействовало то обстоятельство, что формирование триархии около 1048-1012 гг. сопровождалось устранением царских управителей на местах. Однако реальная жизнь требовала быстрого решения ряда местных задач и умелого выполнения общегосударственных установлений и распоряжений триархов. Власти кланов обладали важными традиционными полномочиями и трудом сведущих родичей-правоведов. Поэтому сотрудничество с ними было особенно необходимо верховным светским правителям для согласованного укрепления обновленной политейи и сохранения автономии всей Аттики.
Имеющиеся источники неоспоримо свидетельствуют, что в XI-IX вв. развитие общества шло эволюционным путем и благосостояние обитателей полуострова постепенно, хотя и не единообразно, возрастало. Очевидно, всем органам власти удавалось тогда достаточно полно отвечать основным интересам народной массы и ее отдельных частей. Конечно, менявшиеся общие, местные и даже частные внутриклановые условия могли вызывать иногда некоторые противоречия. Вопрос об использовании водных ресурсов мог, например, порождать столкновения между соседними сообществами. Однако такие случаи не нарушали устойчивого внутреннего порядка. На это указывает мощное единство главных черт общей культуры различных частей всей Аттики.
Впечатляющее единообразие культуры позволяет заключить, что в духовном мире населения полуострова главенствовали идеи, утверждавшие силу этнотерриториального единения всех обитателей, сплоченных в клановые сообщества и управляемых общим верховным правительством. Следует полагать, что идеологические воззрения массы народа, его знати и его правителей развивались достаточно согласованно. Основным понятием для всех частей общества, судя по источникам, была идея необходимости поддержания усредненного равенства, особенно внутрикланового. Это представление восходило к идеологии предков времен зрелого племенного быта. Его возрождение логически вело к оживлению некоторых старинных идей и правопорядков еще домонархических времен.

307

Примечательно, что возвращение к некоторым важным воззрениям и установлениям проходило в условиях жесткой упорядоченности духовных и материальных сфер жизни всего общества. Источники XI-IX вв. свидетельствуют, что все слои населения неуклонно считались с главенствующими моральными ценностями, которыми были идеи порядка, умеренности, строгого исполнения обязанностей и соблюдения правил, ограничивавших образ жизни почти всех групп обитателей полуострова. На практике эти требования привели к некоторому упрощению форм жизни народа. Однако хозяйственное развитие Аттики продолжало идти по восходящей линии, как показывает количественный и качественный рост производившейся продукции. Ее создавали по усложнявшейся технологии.
Ясные свидетельства о неуклонном развитии деятельности всего народа показывают ошибочность довольно распространенного среди современных историков мнения, будто простота быта и усиление клановых сообществ означали глубокий упадок культуры и возвращение аттического населения в условия первобытно-общинного устройства1.
Бесспорный крупный политико-правовой поворот аттического общества в XI-IX вв. был последовательно проведен народом, сознательно продумывавшим свой накопленный веками опыт внутриполитического устройства, а также ясно понимавшим сложность задачи: сохранить независимость автономной Аттики и укрепить ее авторитет во всем эллинском массиве. Успешное установление троевластия показывает, что оно было создано обществом, развившим активную политическую жизнь. Конечно, инициатива принадлежала ведущим политико-правовым деятелям из мощных кланов. Однако их курс был понят и, видимо, поддержан большинством населения полуострова.
Очевидно, масса рядовых жителей одобряла идею укрепления внутрикланового равенства кровнородственных общинников и весь-

1 Упомяну лишь суждения Ю. В. Андреева, полагавшего, что вторжения дорян вернули эллинские земли, в том числе и Аттику, на стадию первобытно-общинных отношений; что эллинство, утеряв опыт монархического строя, только в VIII в. стало заново создавать государственные системы (Андреев Ю. В. Раннегреческий полис. С. 13-15; Он же. К проблеме послемикенского регресса // ВДИ. 1085. № 3. С. 9, 16, 29; Он же. В ожидании греческого чуда // ВДИ. 1993. № 3. С. 14-15).
308

ма положительно относилась к политике властей, целеустремленно поддерживавших преобладание мировоззрения средних слоев населения. Судя по погребальному инвентарю тогдашних афинян, даже состоятельные семьи ограничивались скромными дарами усопшим родичам.
Бесспорно, некоторые верхи кланов, родоначальники которых достигли богатства и почета еще при единовластных царях, могли быть недовольны главенством умеренности в сознании всего остального общества. Возможно, именно их чрезмерная гордыня побуждала народ и высшие власти проводить столь жесткую идеологическую политику. Категоричность аттического миропонимания изучаемого времени весьма выразительно отражают художественные каноны геометрического стиля в вазописи X — начала VIII вв. Его абстрактный линейный характер стал более суровым: почти исчез мотив круга, основными элементами декора стали зубцы, меандр и простые сочетания линий. Только около 850 г. круг вновь получил полное признание.
Искусствоведы, исследовавшие указанные изменения в вазописи, согласно полагают, что эти немногие художественные образы служили утверждению основных духовных ценностей аттического общества, стремившегося тогда к строгому порядку, простоте и дисциплинированности. Настоятельное и мастерское повторение этих идей вазописцами указывает на общеобязательность таких понятий. Тем самым большинство народа и, вероятно, власти всех уровней неукоснительно поддерживали установленные порядки и общепринятые умонастроения.
Попутно замечу, что столь суровое воздействие на творчество эллинских вазописцев не имело предшествующих примеров. Даже в III тысячелетии мастера, используя общепринятые геометрические мотивы, иногда позволяли себе обращаться к мотивам живой природы. Хорошо известны произведения кикладских керамевсов, например расписная фигурка медведя с миской, происходящая с острова Сирос. В соседней с островным миром Аттике даже мотив спирали мог воспроизводить морские волны.
Сопоставляя данные об однотипности погребального обычая со строго ограниченными рамками художественного творчества керамевесов, можно уверенно утверждать: в период ранней триархии внутреннее состояние Аттики было столь напряженным, что только жестко регулируемый властями порядок и сознательное самоогра-

309

ничение большинства населения обеспечивали дальнейшее успешное развитие земли1.
Естественно, что в таких условиях происходило уточнение и дальнейшее умножение правовых обычаев, определявших правила междуклановых и внутригосударственных взаимосвязей. Одновременно могли быть отменены некоторые ставшие бесполезными нормы. Однако правотворческая мысль должна была разработать новые правила, которые согласовывали бы действовавшие установления аттического этноса с его измененной системой верховного управления.
Необходимо еще раз подчеркнуть, что необратимое преобразование политейи в XI в. было важнейшим сдвигом в системе управления: оно впервые ввело отделение полномочий главных мирских магистратов от прав верховного сакрального правителя и утвердил принцип постоянной выборности двух светских пожизненных триархов.
Имеющиеся источники не содержат сведений о том, какие группы народа участвовали в выборах полемарха и архонта. Вероятно, право избрания принадлежало, прежде всего, властвовавшим триархам и совету старейшин, включавшему в себя клановые верхи и авторитетных местных деятелей. Однако это предположение исходит из более поздних сведений о роли высшего совещательного и, одновременно, правившего органа, собиравшегося на холме Арея.
Особенно важен бесспорный факт: пожизненный срок исполнения должностей двух светских триархов и необходимые выборы их преемников, пусть происходившие в различные нерегулярные сроки, открыли постоянные и строго узаконенные возможности для деятельности политических групп или их отдельных членов, например, кланов или даже энергичных честолюбцев. Началась и набирала силу целеустремленная политическая борьба за два из трех высших правительственных постов. Ведь власть полемарха и архонта, обязан-

1 Следует отметить, что в идеологии эллинства времен монархического строя много значили представления о порядке и уравновешенности. Они соблюдались не только в вазописи изысканных и простых массовых сосудов, но и в монументальной архитектуре: симметрично стоят две львицы, охраняя вход в царскую крепость-дворец в Микенах (Wace A. Mycenae. Р. 52-53. Fig. 73). Четкий порядок ахейского пешего ополчения запечатлел художник, расписавший около 1200 г. микенский Кратер Воинов. Очевидно, такое строгое построение ратников отвечало давним порядкам военного обычного права Арголиды, сохранявшегося всем народом этой земли.
310

ных заботиться о благополучии всей Аттики, самопроизвольно придавала особый вес их кланам и честолюбивым родичам. Возможно, что избираемость двух триархов способствовала усилению принципа выборности во внутриполитической жизни полуострова. Ведь в монархии воля басилея лишала народ возможности избирать своих правителей и, возможно, земские власти.
Но сколь частыми были перевыборы пожизненных глав политейи? Историческая традиция сохранила лишь общее указание — δια βίου, которое Аристотель привел в Афинской политии (З, 1, 4, 6), говоря о длительности правления триархов, властвовавших в период от царствования Акаста (около 1048-1012 гг.) до 754-753 гг.
Следует полагать, что триархами становились знатные и богатые жители земли, добившиеся уважения и известности не только в своей клановой общине кровных сородичей, но и в большинстве аттических кланов. Естественно, что притязать на пост триарха могли авторитетные политические деятели, уже достигшие лет 30-35 или даже более зрелого возраста. Ведь в раннеаттической политейе общество особо ценило политический опыт и мудрость представителей старших возрастных групп, которых было достаточно много среди клановых верхов. Вероятно, в большинстве случаев полемархами или архонтами избирали пожилых людей, которые до своего преклонного возраста1 могли ответственно выполнять обязанности верховных правителей. Естественно, что при благоприятных условиях большинство триархов в Х-ІХ вв. могли занимать свои посты лет 25-20. Иногда неожиданная кончина правителя обусловливала избрание новых высших сановников через более короткие периоды времени.
Изложенные предположения позволяют утверждать: сколь бы долго ни длилось пожизненное правление каждого из мирских триархов, аттическому народу приходилось проводить выборы новых соправителей два раза на протяжении каждых 15-20 лет. Повторение, пусть и нерегулярное, столь важной внутриполисной процедуры укрепляло практику выборности, неизменно возвышая принцип

1 Должно помнить, что в Афинах между 1100—900 гг. лишь немногие горожане достигали 60 или более лет. Так, на некрополе Керамика лишь четыре из девяти погребенных к 1050 г. покойников (могила № 93 и черепа №№ В, С, D) прожили 50-60 и больше лет (Breitinger Е. Die Skelette. S. 220-238). Более часты погребения лиц около 30-50 лет. Например, около 900 г. в могиле № XXVII был кремирован, по определению Дж. Ангела, афинянин, достигший лишь 34 лет (Blegen С. Two Athenian Grave Groups. P. 282).
311

обязательной смены двух верховников. Тем самым, каждому поколению правоспособных обитателей земли надлежало принимать активное участие в политической деятельности: вероятно, сначала в пределах своих кланов, выдвигавших претендентов на освободившийся высокий пост или поддерживавших известного деятеля из другого кланового сообщества.
Отсутствие прямых источников позволяет только предполагать, что выборы светских триархов проходили не прямо, но возможно. Однако, несомненно: соперничество нескольких активных деятелей неизбежно вело к образованию сильных политических групп, включавших клановые верхи с достаточно приближенной направленностью их политических интересов. Сам факт установления в 754/3 г. десятилетнего срока триархического правления бесспорно свидетельствует, что во внутренней жизни земли уже полностью главенствовала группа политиков, считавших необходимой отмену традиционного порядка пожизненного правления мирских триархов. Естественно, что проведению столь глубокого преобразования предшествовал длительный период борьбы мнений о целесообразности сохранения пожизненного правления двух верховников. Очевидно, уже к середине VIII в. социальный вес сторонников реформы намного превосходил силу ее противников.
Бесспорно, развитие аттической государственности и формирование общеполисных правовых норм требовали повышения ответственности светских триархов, а также более четкого разграничения полномочий властей всех уровней. Естественно, что в клановых общинах и в локальных племенных и территориальных сообществах вырабатывались частные правовые обычаи, отвечавшие местным особенностям жизни. Соответственно, становилась все более сложной задача обязательного согласования действий различных властей, применявших общеаттические и локальные правовые положения. Успешное развитие всей земли показывает, что внутреннее состояние общества в основном было устойчивым. Однако в практической работе местных и общеполисных должностных лиц неизбежно могли возникать разногласия относительно способов разрешения реальных дел.
Особенно часто должны были появляться противоречия при истолковании положений древних обычаев или при создании новых правовых формул-изречений. Ведь устная передача обязательных установлений обычного права издавна происходила при условии непременного сохранения их точной словесной формулировки.

312

Это требовало высокоразвитого уровня правосознания и точных знаний своего дела от составителей новых юридических положений: их формулы служили долгое время. Устойчивость канонов геометрического стиля (около 1000-700 гг.) позволяет предполагать, что не меньшей была сила общепринятых положений и в важнейших сферах аттического мировоззрения тех столетий.
Естественно, что очевидная прочность общеэтнической правовой дисциплины обеспечивала сохранность основной массы правовых формул, применявшихся на практике. Однако истолкование правового изречения могло существенно изменяться в силу новых реальных условий или в зависимости от личного умозрения некоторых правоведов. Вполне возможно, что именно последнее обстоятельство порождало нередкие противоречия между блюстителями клановых прав и сановниками, ведавшими применением общеаттических установлений. Бесспорно, общеполисные правоведы стремились укреплять правопорядки, необходимые для всей политейи, что могло ограничивать частные права кровных общин. Предполагаемые неизбежные разногласия между двумя указанными группами аттических правоведов на практике должны были способствовать развитию правотворчества, усложняя его и совершенствуя формулы юридических положений, отвечавших интересам всего этноса и его отдельных частей. Тем самым возрастал профессионализм знатоков права различных уровней. Одновременно усиливалось внимание самых широких кругов народа к правовой практике властей: ведь они могли нанести ущерб правам клановой общины и даже интересам отдельных членов кровного сообщества.
Следует заметить, что после установления триархии в правовой жизни Аттики неизбежно должны были происходить сдвиги. Например, неминуемо увеличилось значение клановых властей в связи с тем, что был устранен штат царских управителей, а полемарху и архонту, вероятно, потребовалось какое-то время для организации своей сети местной службы. Несомненно, коллегия триархов должна была, прежде всего, систематизировать схему общеаттического управления. Конечно, каждый триарх и его ведомство вносили изменения и дополнения в свод правил, определявших их деятельность. Такие необходимые изменения приводили к последовательному развитию обособленности направлений их правовой практики, мысли и создаваемых заново юридических обобщений. Изначально предполагаемое разграничение могло проявляться довольно слабо.

313

Однако изменения в структуре всего общества к концу X в. должны были оказать влияние на правосознание жителей полуострова и на практическое применение некоторых общеправовых положений. Рост государственности создавал новую действительность. Последовательное развитие хозяйства Аттики сопровождалось поступательным движением во всех сферах экономической деятельности общества и одновременно дальнейшими сдвигами в его мировоззрении. По-видимому, указанные процессы протекали довольно динамично — ведь они происходили за время жизни лишь 5-6 последовательно сменявшихся поколений. За 140-150 лет от правления Акаста до конца 900-х гг. в кланах и семьях передавалась живая историческая традиция, насыщенная не только общеаттическими преданиями, но и рассказами о жизни и правах прадедов, бережно сохранявшимися потомками. Масса частных и общих сказаний о прошедших временах развивала умозрения каждого члена общества, конечно, в меру его индивидуальных способностей. Однако подавляющее большинство жителей полуострова должно было внимательно наблюдать успехи эволюционного перехода от монархии к властвованию трех архонтов и ясно понимать пользу этого изменения для политейи и их самих.
Естественно, что значительная часть дамоса высоко ценила политические действия триархов, укреплявших ряд традиционных установлений, сохраненных народом еще со времен позднеплеменного быта и уцелевших в эпоху монархического строя. Безусловно, жизненно важнейшими для общества были правопорядки землепользования и несения военной повинности.
Скудость земельного фонда Аттики и точные данные о строгой планировке некрополей в конце XI-X вв. позволяют полагать достаточно уверенно, что правила землепользования были тщательно упорядочены. Возможно, что уточнялись не только межклановые земельные отношения, но и некоторые общегосударственные установления относительно всего земельного достояния народа. Вероятно, полемархи особенно заботились об использовании земельных и морских порубежных владений, басилеи же опекали святыни.
Несколько более многочисленны сведения об организации аттического ополчения. Следует заметить, что ведомство полемарха было весьма заинтересовано в поддержании уже сложившейся системы ратной службы. Однако оно постоянно должно было осуществлять необходимые изменения, повышавшие боеспособность всего войска и личное искусство каждого воина. Динамическое развитие военной

314

сферы труда народа неминуемо оказывало существенное воздействие на рост его общественно-политического самосознания. Несомненно, население Аттики, ведшее напряженную умственную деятельность при переходе к новому строению высшего органа власти, должно было, в силу некоторых изменявшихся реальных условий, не ослаблять политической активности. Не все кланы могли равнозначно участвовать в общей внутриполисной деятельности, однако происходившие изменения сказывались на усложнении духовного мира всего населения.
Конечно, вопрос о безопасности постоянно тревожил обитателей земли, что существенно влияло на их мировоззрение. Естественно, что в психологической жизни общества проблема взаимообусловленности военного труда его боеспособных членов и их социального положения в кланах и во всем государстве занимала весьма важное место. Можно полагать, что некоторые сохранявшиеся обычаи военно-племенного народовластия получили дальнейшее развитие в условиях триархической государственности. Однако в X-IX вв. племенного народовластия почти не было. Теперь в обществе стоял вопрос о народоправности, означавшей сохранение всей массой политов своих основных прав.
Материальные источники красноречиво указывают на рост значимости пехотного ополченца, что неминуемо укрепляло его правовые позиции. Например, судя по инвентарю погребений воинов в Афинах, Марафоне и других местах, ополченцы среднего достатка были значимыми субъектами кланового и общеаттического права. Они выступали вооруженными добротным оружием, хотя не все имели его полный набор. Возможно, что не все семьи могли положить в могилу полный набор предметов вооружения умершего воина (может быть, часть их должна была перейти к наследникам). Но в реальной военной обстановке все ратники одного отряда должны были иметь сравнительно однотипное вооружение, чтобы не уступать в боеспособности остальным бойцам.
Несомненно, исключительная роль всего войска обеспечивала даже рядовым воинам-пехотинцам устойчивое и более-менее равное правовое положение. Прочность общественного веса столь внушительной массы населения укрепляла социальную значимость средних кругов населения городов и сел. Ведь именно оттуда приходили в войско новые ратники. Служба в ополчении логично укрепляла их внутриклановые связи. Но в то же время именно участие в общеат-

315

тической рати должно было расширять самосознание каждого воина: росло понимание своих обязанностей перед всем государством. Сохранявшиеся в ополчении некоторые обычаи военно-племенного быта, например общеотрядные или общевойсковые сходы, принимавшие решения большинством воинов, в условиях роста внутриполитической деятельности правоспособных жителей полуострова содействовали формированию и дальнейшему укреплению локальных (и общеаттических?) собраний полноправных членов общества.
Можно полагать, что участие в сходах разных уровней открывало более широкие возможности активно мыслившим деятелям. Ведь собрания в кровных сообществах издавна жестко контролировались клановыми властями, отдававшими предпочтение суждениям старших по возрасту и по положению сородичей. Однако подобные внутриклановые порядки нередко могли ограничивать полезные инициативы родственников средних возрастов.
К концу X в. стали очевидными важные результаты коллегиального правления триархов: троевластие благоприятствовало росту деятельности всего населения полуострова и укреплению боеспособности его ополчения. Вместе с тем, развитие государственности неминуемо требовало от всех частей населения все большего вклада в материальный и интеллектуальный потенциал Аттики. Несомненно, каждое клановое, локальное или профессиональное сообщество, отвечая своей работой на запросы всего государства или его отдельных должностных лиц, все яснее понимало значимость своего участия в общеполисной деятельности.
Естественно, что усложнявшиеся технологические процессы в земледелии и ремеслах повышали внимание к личному мастерству каждого труженика. Росла известность качественных работников, а также некоторых групп локальных производителей добротной продукции. Общество того времени тщательно оценивало работоспособность и усердие политов и постепенно вырабатывало понятие трудовой этики. Претворение в жизнь таких этических требований было по силам не всем работникам.
Например, в сложном и ограниченном аграрном фонде Аттики земледельцы часто встречали новые природные трудности. Успешно преодолеть их могли лишь особо сведущие сельчане, которые творчески использовали реальные возможности и сельскохозяйственные знания, выработанные в данной местности многими предшествующими поколениями. Особенно важной становилась задача

316

повышения урожайности: судя по увеличению афинских некрополей в X-IX вв., население Аттики постепенно возрастало, что делало необходимым получение дополнительной массы продукции из полей и садов. Этого требовало поддержание мощи всего этноса и его внутренней устойчивости.
Действовавшие неумолимо биосоциальные факторы, еще теоретически не осознаваемые, заставляли народ на практике выделять в селе и каждом клане наиболее авторитетных земледельцев. Такие знатоки и даже небольшие их группы самим ходом жизни как бы возвышались над остальными сородичами или соплеменниками. Конечно, их считали особо верными исполнителями заветов Деметры и следовавших за богиней других сакральных покровителей сельского населения. Сами искусные земледельцы, накапливая опыт и уверенность в своих силах (что способствовало росту их самоуважения), бесспорно, усердно хранили и всячески дополняли свои знания. Ведь помимо общеустановленных правил, сельчанам каждой местности необходимо было знать и тонко понимать реальные возможности своих земель. Поэтому наиболее успешными были труды хозяев, обладавших мудростью и глубокой интуицией. Их авторитетные суждения учитывали не только сородичи, но и жители окружающей местности.
Заметим попутно, что тогдашнее население Аттики умело строго оценивать качество труда своих специалистов, например гончаров и металлообработчиков. Такой обусловленный здравым смыслом подход определял и существенные изменения в высших органах управления, как показывает введение триархии взамен неограниченной монархии. В кругах сельчан заслужить уважение было не менее трудно.
Естественно, что сведущие земледельцы стремились передавать свои знания прежде всего своим потомкам и ближайшим родичам, обладавшим достаточными способностями. Такая практика привела к тому, что наилучшие правила локальной агрономии последовательно сохранялись и передавались преимущественно близким по крови сельчанам. Возможно, что лучше обработанные земли таких сведущих хозяев более часто приносили высокие урожаи, что способствовало укреплению благополучия некоторых членов клана. Допустимо предположить, что энергично развивая особо полезные агрикультурные знания, известные довольно узкому кругу, представители таких более зажиточных семей могли горделиво подчеркивать свое происхождение от «хороших предков».
Такие домохозяева, опираясь на свой трудовой авторитет, могли постепенно сплачиваться в обособленный слой знатных сородичей

317

внутри сельских и ремесленно-городских кланов. Эти группы с течением времени все больше подчеркивали свою родовитость. Они сами и их окружение широко использовали старинный термин εύπατρός, известный в эпическом творчестве еще додорийских времен1. Постепенно термином «евпатриды» стали обозначать наиболее знатные семьи в кланах. Общность частных интересов сближала евпатридов из разных кланов, что вело к формированию все более выделявшегося слоя евпатридов в аттическом обществе. Однако обособление столь знатного слоя шло медленно и неравномерно в разных частях полуострова.
В кланах и локальных племенах, обитавших в особо каменистых землях, евпатридами становились семьи, обладавшие высоким профессионализмом. Эти родовитые земледельцы или животноводы могли поддерживать свой авторитет значительными трудовыми усилиями и строгим соблюдением агрономической традиции, унаследованной от предков. Но материальное положение этих евпатридов было довольно умеренным в силу недостаточного земельного фонда. Вероятно, ограниченное благосостояние такой знати содействовало длительному сохранению внутриклановой общности всех сородичей. Все же допустимо предположить, что и эти небогатые евпатриды умели гордиться своей мудростью и своими известными предками.
В достаточно плодородных землях формирование слоя евпатридов происходило более интенсивно. Здесь искусное применение необходимых агрономических правил сравнительно быстро вело к весомым материальным результатам — к устойчивой урожайности полей и садов и к более качественному состоянию домашней живности. Крепкое хозяйство убедительно выделяло евпатридов; оно было весомым поводом для почтительного отношения к ним менее преуспевающих сородичей и даже отдаленных соседей. Умение вести хозяйство всегда поднимало самоуважение каждого земледельца, пусть даже имевшего мало земли. Для евпатридов их благосостояние подтверждало прочность их знатного наследственного положения. Вместе с тем, в домах евпатридов росли более крепкие потомки — будущие работники на полях и в усадьбах. Количественный и качественный рост до-

1 Заметим, что герои ахейского эпоса почти обязательно носили свои отчества, в большей части вполне земные. Однако эпитет εύπατέρεια прилагали к таким дочерям небожителей, как Елена и Тиро (Il., VI, 292; Od., XI, 235).
318

мочадцев знатного хозяина обеспечивал ему возможность увеличивать трудовые затраты для сохранения плодородия своего земельного владения.
Можно предполагать, что в изучаемые столетия среди аттической знати должно было вырасти значение ремесленно-промысловых групп. Удачная профессиональная деятельность выдающихся мастеров, работавших в городах, поселениях и в мореходстве, могла довольно быстро их обогатить и доставить им выдающееся положение.
Несомненно, место ремесленной знати в обществе значительно изменялось по мере развития триархической государственности. Благодаря эволюционному переходу от монархии к троевластию, слой мастерового населения всего полуострова сохранил достаточную численность авторитетных умельцев и, что важно, свой инструментарий и рабочие площади на суше и на море. Особенно упрочились позиции мастеров, работавших в клановых поселениях и прибрежных посадах1.
Напомним, что древняя аттическая быль о деятельности царя Фесея, излагавшая его разделение народа на евпатридов, геоморов и демиургов, особо подчеркнула то, что демиурги выделялись своей многочисленностью2. По-видимому, в трудные XII—XI в. этот разряд населения мог временно уменьшиться. В XI-X вв., несомненно, сократилось число изготовителей особо ценных вещей. Ведь суровые воззрения тогдашнего общества обусловили последовательное упрощение бытовых предметов, как показывает быстрое развитие геометрического стиля. Опустение таких городков, как Перати в 1100-1075 гг., должно было привести к ослаблению деятельности тамошних мастеров.
Однако уже концу X в. население полуострова стало расти и увеличился спрос на добротную массовую продукцию. Повсюду в кланах и окружных центрах работали различные ремесленники. Несомненно, наиболее опытные из них пользовались широким признанием не только рядового населения, но и верхов аграрной знати. Вероятно, особо состоятельные ремесленники постепенно занимали весомое положение в кругах местных жителей.

1 Характерно, что документы из царских управ в XIV—XIII вв. упоминают многих ремесленников-профессионалов, однако не называют их демиургами. Очевидно, существовало какое-то разделение между придворными мастерами и местными ремесленниками, работавшими на клановые и местные сообщества. Видимо, именно вторых звали демиургами.
2 Plut. Thes., 25, 2.
319

Можно полагать, что в стольном граде также происходило аналогичное сближение высших кругов знати с группами выдающихся работников ремесленных и промысловых отраслей хозяйства. В Афинах эти взаимосвязи могли стать теснее, поскольку обеим группам горожан приходилось чаще сотрудничать не только между собой, но и с триархами при решении общеполисных задач.
Вероятно, именно афинские демиурги скорее получили возможность изготавливать высококачественные индивидуальные вещи. На это указывает расширение видов керамической продукции, потреблявшейся не только внутри полуострова, но и за его пределами.
Выше (стр. 302) мы отметили устойчивые связи Аттики и Евбеи, о которых свидетельствует поступление аттических изделий в Лефканди. В X-IX вв. туда привозили не только добротную посуду, но и уникальные произведения керамевсов. Назову лишь две найденные в Лефканди аттические вещи. Весьма примечательна фигурка тяжеловесной лошади, везущей на спине две амфоры, которую В. Десборо отнес ко времени между 960-900 гг. Общий вид терракоты позволяет полагать, что ею мог интересоваться достаточно состоятельный и практичный земледелец. Зато искусно украшенная тонкой миниатюрной росписью изящная ойнохоя, привезенная в Лефканди около 900 г., несомненно, попала в дом, где обитала семья более высокого положения. Один из ее членов, владевший этим сосудом, был человеком с изысканным художественным вкусом1. Оба указанных предмета, как и другие аттические изделия в Лефканди, позволяют заключить, что состоятельные обитатели городка уже давно и довольно широко пользовались вещами, созданными в мастерских Афин и других мест соседнего полуострова2.
Приведенные данные о вывозе ремесленной продукции из Аттики на ближайший остров вполне соответствуют материальным источникам из других земель Эллады. Например, на Крите аттическое

1 Popham Μ. R., Calligas P. G. and Sackett L. Η. Further Excavations of the Thumba Cemetery at Lefcandi, 1984 and 1986, a Preliminary Report // AR 1988-1989. P. 117,119-120. Fig. 16,6a.
2 Связи Аттики с Евбеей и другими островами, бесспорно, доказывают ошибочность устаревшей гипотезы о том, что в XI-IX вв. развитие всех земель Эллады характеризовалось особой изолированностью. Все больше источников опровергают это заблуждение (Sheedy К. A. A Prothesis Scene from the Analathos Painter// MDAI(A). Bd 105. 1990. S. 148).
320

воздействие на местное гончарное дело ясно прослеживается: уже в X в. в Кноссе мастера развивали свой характерный протогеометрический стиль, в ряде мест на острове бытовали сосуды из Аттики1.
Естественно, что спрос на аттическую продукцию в отдаленных краях эллинского мира весьма способствовал росту социального значения мастерового населения в самой Аттике. Здесь должно было увеличиваться число демиургов и одновременно появлялись новые черты в системе связей с окружением как городских, так и сельских мастеров.
Например, необходимость работать не только для своих сородичей внутри клана, но и по заказам неродственных соседей, а также выполнять важные аккордные работы в отдаленных селах, постепенно отрывала сельчан-демиургов от своего клана. Краткое или даже длительное отсутствие ремесленника могло препятствовать его участию в важных общеклановых сходах. Ведь клановая община должна была сообща распоряжаться общим имуществом и правом пользования им каждой отдельной семьей; она же требовала неукоснительного соблюдения сакральных установлений и общеклановых правовых обычаев.
Отрыв от повседневной жизни своего кровного сообщества демиург, вернувшись, мог уравновесить более активной внутриклановой деятельностью. Так, в кланах выделялись отдельные сильные личности из числа ремесленно-промысловых работников. Следует полагать, что такие вернувшиеся домой мастера должны были пользоваться особым авторитетом среди сородичей. Ведь они обладали не только славой мастеров своего дела, но и более широким политико-правовым сознанием.
Действительно, работая вне клана сородичей, демиург выступал, как индивидуальный субъект общеаттического и своекланового права. Такое положение неминуемо и действенно укрепляло личные права инокланового ремесленника. Например, прибывший из другого кровного сообщества мастер нередко привозил с собой набор инструментов. Это снаряжение он уже отделил от общего имущества своей семьи и клана: ведь практические условия заставляли основательного демиурга тщательно подгонять каждое рабочее орудие к собственной сноровке сообразно доступным возможностям. Естественно, что в чужом клане мастер строго оберегал свой инструментарий, используя обычай личного владения. Четко выработанное по-

1 Coldstream J. N. Geometric Greece. P. 48-50.
321

нимание необходимости защиты своих владельческих прав на личные орудия труда вернувшиеся издалека мастера не утрачивали и в своем родственном сообществе. Такие демиурги, помимо расширенного правосознания, обладали еще и более весомым политическим опытом, накопленным в иных частях полуострова. Вероятно, в каждом клане таких особо умудренных мастеров было не столь много, но деятельность способствовала росту их общественного значения их, как отдельных личностей. Такие индивидуумы, вероятно, первоначально старались гармонично сочетать свои личные устремления с принятыми обычаями и интересами кровных сородичей. Однако со временем во внутриклановых отношениях у них могли появиться некоторые сложности.
Ведь повышение уровня мастерства выдающихся демиургов при наличии их яркой одаренности, генетически передаваемой способным потомкам, постепенно создавало особый авторитет ряду семей ремесленников и промысловиков. Нередко такие родственные группы проникались сознанием особого превосходства над остальными сородичами. К тому же, в таких ремесленных кругах ответственное отношение работника к своей созидательной деятельности логично вело к формированию устойчивых представлений об этике труда мастерового населения. Вероятно, образ мыслей демиургов в подобных вопросах в основном был близок аналогичным воззрениям опытных земледельцев1.
Несомненно, особенности самосознания разных групп сородичей могли порождать внутриклановые несогласия или, наоборот, более сильное сближение суждений некоторых отдельных личностей. Конечно, традиционная общность сакральных и правовых установлений значительно смягчала остроту разногласий между сородичами. Однако даже необходимость как-то учитывать или полностью отвергать мнения инакомыслящих вносила беспокойство в духовную жизнь кланового сообщества.
Естественно, что не только профессиональные особенности занятий некоторых сородичей усложняли внутриклановую психологическую обстановку. Принципы кровного единства и общего равенства сородичей испытывали все больший натиск в условиях интенсивного

1 На значение этики труда в процессе накопления народом своего общественно-исторического опыта обстоятельно указал Φ. X. Кессиди (Кессиди Φ. X. Философские и этические проблемы. С. 96 и сл.).
322

развития хозяйственной жизни, позволявшего отдельным семьям накапливать значительное по тем временам имущество. Разница зажиточности членов одного и того же клана проступала много быстрее и нагляднее, чем признаки интеллектуального превосходства одних сородичей над другими. Неизбежно возникавшие споры о правах владения материальными предметами внутри семей или о праве на какую-то часть общекланового имущества должны были всемерно расширять правовую практику во всех аттических землях. Допустимо утверждать, что одновременно нарастал повышенный интерес к юридическим установлениям, регулировавшим отношения внутри кланов и между разными кланами, а также соответствие клановых и общеполисных правопорядков.
Целостности кланового обычного права в Χ—VIII вв. наносило ущерб не только возроставшее материальное и моральное неравенство сородичей внутри кровных сообществ. Усложнялись отношения между различными клановыми объединениями.
Реальные условия постепенно усиливали общественно-экономическое неравенство самых состоятельных и захудалых кланов. Традиционно владевшие более плодородным земельным фондом некоторые состоятельные кровные единства лучше сохраняли свои генеалогические предания о знатных предках XV и последующих веков. Опираясь на общеизвестные клановые легенды, такие кровные общины могли энергично претендовать на особо знатное положение и, соответственно, на весомую роль во внутренней жизни политейи.
Можно с уверенностью полагать, что еще в ранние времена триархического строя аттическая знать особо целеустремленно расширяла свое полномочное участие в государственном управлении. Вероятно, аристократия опиралась на поддержку достаточно многочисленного слоя правоспособного состоятельного населения. Деловой контакт был необходим обеим группам не только во внутриклановой жизни, но и во всех вопросах общеаттической политики. Сами клановые верхи были заинтересованы в прочности хозяйственно-правового положения своих зажиточных родичей и соседних земляков. Все части народа были связаны первостепенными общими задачами, начиная с охраны независимости и безопасности всей Аттики. Среди важных вопросов стояли и заботы о сохранении и развитии действовавших правопорядков, претворявших в жизнь основные правовые принципы всего общества. Заметим, что наиболее консервативными могли быть сакральные установления, тогда как даже существенные право-

323

вые понятия, связанные с практической деятельностью клановых сообществ и общенародных властей, должны были несколько изменяться под воздействием реальной действительности.
Естественно, что вопросы правовой защиты интересов всего государства и отдельных групп аттического населения в XI-X вв. находились в центре внимания всего общества, бесспорно обладавшего уже высокоразвитым правовым мышлением.
Следует подчеркнуть, что к 1200 г. правосознание всего эллинского массива уже достигло высокого уровня: за предшествующее тысячелетие народ накопил основательный политико-правовой опыт. Источники II тысячелетия из разных земель Эллады ясно свидетельствуют, что тогдашние эллины вели многообразную правовую практику, обладая разнонаправленной правотворческой мыслью. Назову лишь понимание должного и справедливого, которые главенствуют в эпосе, а также точную деловую документацию, которую вели царские экономы и часть микенских горожан.
Правовое сознание дорян, переходивших в XII-X вв. от позднеплеменного строя к раннемонархической государственности, отличалось особым архаизмом. Однако примечательно, что в завоеванных ими землях доряне не отменяли важных правопорядков подвластных им эллинов. Только царь Агис I, правивший около середины XI в., судя по Геродоту (VI, 52), жестко ограничил права подчиненного населения, особенно разряда илотов. Но даже илотам было оставлено право владения самым необходимым имуществом и его приобретения. Этот пример убедительно показывает, сколь велика была сила местного и общенародного права во всем эллинском массиве — даже завоеватели не решались отменять его полностью. Сами спартанцы долго удерживали в своей политейе ряд правовых положений, созданных ими еще во времена позднего первобытного строя, причем соблюдали свои старые и новые обычаи одинаково строго. Жесткое подчинение правилам также шло от давних традиций — известно, что в племенных обществах правовые обычаи обладали мощной силой, а нарушение их строго наказывалось1.
Население аттического полуострова, непрерывно сохранявшее свою независимость, сберегло не только глубину своего правового чувства, но и прямую преемственность в развитии уставов обычного права. Даже в период ранней монархии, около XV-XII вв., среди ду-

1 Котляревский С. А. Власть и право. С. 28.
324

ховных ценностей всего массива рядовых обитателей Аттики бесспорно оставались весьма прочными некоторые принципы давних, «отеческих» правовых обычаев. Именно устойчивость ряда черт народного правосознания обусловила успешность сознательного обращения всего этноса к традиционным идеологическим убеждениям далеких предков в сложный период формирования раннетриархической политейи.
Действительно, на протяжении XI-IX вв. в мировоззрении аттического населения происходил исключительно важный принципиальный поворот. О нем свидетельствуют разнообразные источники, отражающие значимость вводимых новшеств. Мощный и необратимый эволюционный сдвиг в политико-правовой жизни общества позволил населению последовательно трансформировать устаревшую монархию в пожизненную триархию. Выше были приведены сведения древних авторов об этих событиях. Письменные известия существенно дополняют материальные источники, рисующие конкретные изменения части традиционных погребальных обрядов и новшества в гораздо более динамичном художественном творчестве. Именно искусство тогдашнего общества посредством избранных им изобразительных мотивов ясно выражало общепринятые идеологические представления о должном и необходимом принципах в системе внутриаттического мировоззрения.
Особенно четко отразилась направленность духовной жизни обитателей полуострова в произведениях тогдашних керамевсов. Гончарное дело отвечало формами и росписью своей продукции не только повседневным запросам своих потребителей. Оно постоянно утверждало и развивало эстетические вкусы всего населения. Одновременно оно энергично распространяло и укрепляло понимание общепринятых социальных убеждений, тщательное следование которым было долгом каждого обитателя Аттики. Творческая мысль керамевсов энергично выражала настоятельное требование неуклонной поддержки устанавливавшихся правопорядков.
О том, какова была направленность этих порядков и тогдашних правовых обычаев, можно судить по некоторым условиям работы самих скудельных мастеров и по тем представлениям общественного сознания, которые они должны были отражать в своих произведениях. Как известно, именно аттические керамевсы создали в XI-VIII вв. свой, совершенно своеобразный, геометрический стиль в вазописи и морфологии продукции.

325

Выше (с. 270 и сл.) отмечено неуклонное соблюдение геометрических канонов всеми вазописцами. Видимо, они были обязаны строго следовать жестко установленным стилистическим правилам. Изначально мастера широко использовали древние элементы аттического орнамента, равно как и принципы их композиции, еще домонархических времен. Столь безусловное подчинение возрожденным и общепринятым правилам старины не могло быть результатом воздействия принципов, выработанных в каком-либо, пусть и столичном, отдельном керамическом предприятии. Ясный отказ от живого воспроизведения окружающей среды и выработка всеми гончарами абстрактной геометрической орнаментики были общенародным делом. Уже Б. В. Фармаковский отметил его значимость: «Полная ясность и стройность, сухая логичность всех построений геометрического стиля удивительны. Строгость проведения системы и ее принципов, можно сказать, неумолима»1.
Историк должен обратить особое внимание на понятие «неумолимость», введенное великим русским археологом, искусствоведом и историком более 80 лет назад.
Конечно, неумолимую строгость мог проводить лишь высший булевтерий — правовой орган, обладавший исключительными полномочиями в тогдашнем обществе. Он ведал духовным миром всей Аттики, регулируя ее правопорядки с особой тщательностью. Несомненно, это звено политейи в XI-X вв. стояло выше коллегии триархов, органа исполнительной власти по преимуществу. Как высший хранитель важных обычаев, оно могло проводить политику возрождения и дальнейшего развития правовых принципов позднеплеменного, еще домонархического, строя. Очевидно, таким деятельным звеном политейи мог быть тогда орган, непрерывно существовавший издревле и ставший особенно мощной силой в период замены монархии правлением триархов.
Дж. Сэндис уверенно указал на совет, действовавший в Аттике при басилеях и ведший свое происхождение от совета старейшин времен первобытно-племенных отношений2. Суждение Дж. Сэндиса получило развитие в трудах Г. Бузольта, В. Бузескула и ряда других ученых, рассматривавших характер и состав древнейшего аттического совета, в который издавна входили представители клановой знати.

1 Фармаковский Б. В. Художественный идеал. С. 20.
2 Sandys J. Ε. Aristotle's Constitution. P. 11 — 12. Comm. ad Ath. Pol., 3, 6.
326

Новые источники позволяют несколько уточнить одно общее заключение Г. Бузольта, который писал, что совет, составленный из знатных, «приобретал все большее влияние, пока, наконец, не устранил наследственную царскую власть»'.
Полагаю, что значение общеаттического Совета в ранние времена, особенно в XII—XI вв., было много большим, чем в VIII в. Думаю, что именно Совет, собиравшийся на холме Арея, провел при Медонте и его сыне-преемнике Акасте, правивших согласно традиции между 1066-1012 гг., исключительно важное и принципиальное преобразование политейи: отмену единовластия монарха и установление трехчленной структуры высшего органа исполнительной власти. Эта реформа управления, ограничившая полномочия басилея и упорядочившая обязанности каждого из триархов, не могла быть задумана и осуществлена только самими Кодридами. Ведь такое изменение государственной системы наносило ущерб царским полномочиям, оно заставляло басилея отказаться от неограниченной власти и встать на одну ступень с двумя соправителями-триархами, людьми знатного, но не царственного происхождения.
Конечно, этот крупный внутриполитический сдвиг, постепенно проведенный не более чем за 50 лет, мог быть делом издавна существовавшего и обладавшего верховным правотворческим авторитетом общеаттического высшего органа. Таким тогда в Аттике был только Совет на холме Арея, превосходивший могуществом и царский дом, и командовавших ополчением полемархов. Должно полагать, что оба последовательно правивших Кодрида бесспорно были постоянными членами Верховного Совета, однако им пришлось уступить настоятельным, хотя и умаляющим их достоинство, требованиям большинства советников.
Очевидно, входившие в тогдашний состав Совета знатные члены кланов, возможно, приводившие на совещания не столь родовитых, но хорошо знающих правопорядки и их применение, сородичей, тщательно выработали согласованное решение о необходимой реформе высшего органа исполнительной власти. Судя по тому, что Аристотель в Афинской политий (3,3) приводит два варианта традиции о времени создания должности архонта — при Медонте и при Акасте — формирование этой высшей магистратуры происходило на протяжении 10-15 лет или немного больше. Несомненно, сотворение сана

1 Бузольт Г. Очерк. С. 141.
327

архонта происходило в условиях весьма напряженных дискуссий в Верховном Совете на холме Арея.
Бесспорно, на этих обсуждениях остро сталкивались мнения аристократических реформаторов и Кодридов, поддерживаемых не столь многочисленными и авторитетными сторонниками. Однако решающая победа новаторов означала не только разветвление верховного правящего органа на триархию. Подготовка и введение этого принципиального изменения политейи, безусловно заново подтвердили и значительно расширили законоблюстительные права общеаттического Совета. По-видимому тогда же Совет укрепил свое древнее право сурово карать нарушающих общие порядки. Оно особо отмечено Аристотелем (Ath., Pol. 3,6) и в политейе VII в. В новых условиях этот орган должен был значительно повысить уровень знаний своих законоведов и требовать от них более ответственной правотворческой деятельности.
Вполне возможно, что число знатоков обычных правил увеличилось не только в столичных кругах, но и в каждом клановом сообществе. Следует полагать, что такие низовые правоведы умело направляли политические настроения широких кругов народа в русло течения, полностью одобрявшего деятельность Совета на холме Арея. Правда, большинство населения и само хорошо понимало, что после отражения дорян около 1066 г. следует особо укреплять политейю для успешной защиты земли и ее автономии.
Реальную сплоченность интересов всего народа и его аристократических верхов в ХІ-Х вв. довольно ясно показывают некоторые существенные свидетельства об умонастроениях всего тогдашнего общества Произошедшие между 1050 и 900 гг. основательные изменения в мировоззрениях и практических действиях жителей Аттики могли быть проведены уверенно работавшим Верховным Булевтерием, традиционно собиравшимся на холме Арея, видимо, древнем месте военных сходов.
Полагаю, что именно Буле, этот высший Совет, добившись преобразования монархии в триархию, последовательно занялся упорядочением и обновлением ряда общественных отношений внутри всего общества и даже некоторых внутриклановых установлений. Ведь принципиальный сдвиг в верхах политейи настоятельно требовал соответствующих идеологических изменений взглядов: аттическому этносу надлежало освободиться от важных представлений периода единовластия басилеев и воспринять идеи, служащие укреплению созданной заново триархической политейи.

328

Видимо, совещавшиеся на холме Арея аристократы хорошо знали и внимательно учитывали духовный настрой всего народа, вплоть до его низов. Сакральные обычаи и бытовые древности позволяют уверенно заключить, что все население полуострова, почитавшее ряд отеческих установлений — τά πάτρια, энергично поддержало идеи верхов о возврате к суровым правопорядкам и всеобщему скромному быту своих предков. Этим народ отвергал не только принцип единоличного царевластия, но и необузданную роскошь жизни басилеев и их окружения.
Материальные источники ясно показывают силу единомыслия знати и всего народа. Очевидно, всем была понятна необходимость возврата к строгим установлениям домонархических времен во имя сохранения жизни и безопасности обитателей полуострова. Бесспорно, успеху столь согласованного обращения всех частей общества к важным идеологическим ценностям позднеплеменного строя весьма способствовала прочность внутриклановых родственных связей. Именно устойчивость кровных сообществ — тесно сплоченных клановых общин — обеспечила реальность важных сдвигов в некоторых сферах деятельности всего общества. Конечно, сохранять и возрождать ряд древних традиций мог позволить себе этнос, хозяйственная жизнь которого развивалась достаточно последовательно по восходящему направлению. Разнохарактерные источники освещают значимость происходивших изменений.
Выше приведены данные о создании афинскими керамевсами протогеометрического художественного стиля, отразившего резкий идеологический поворот всего населения. Он начался после 1025 г., следовательно, в последние 10-12 лет правления Акаста, когда триархическая система управления в основном уже сформировалась.
Приблизительно в то же время, в последней четверти XI века, в Аттике стали применять кремирование покойников, хотя остальные правила обряда не изменились. Следует отметить меньшую динамичность новшеств в погребальном обряде по сравнению с подчеркнутой общеобязательностью поворота в творчестве гончаров. Почти 200 лет, приблизительно вплоть до 820-х гг., наряду с кремацией взрослых детей постоянно хоронили путем ингумации. Очевидно, в сакральных представлениях обитателей земли сохранение древнего обычая погребения малолетних обеспечивало им в царстве Аида особо благожелательный прием их предков. Генетические связи поколений признавались действительными и в потустороннем мире.
Следует отметить, что в последней четверти XI столетия в Афинах пожилые люди должны были хорошо помнить детали похоронного

329

обряда, основательно измененные лишь незадолго до 1050 г. Несомненно, некоторые семьи и позднее тщательно сохраняли свою обрядовую устойчивость. Например, где-то между 1020-1000 гг. одна афинская семья, имевшая весьма ограниченные средства, неукоснительно соблюла древний обычай1. И хотя, насколько мне известно, этот факт ингумации взрослого усопшего остается для того времени пока единственным2, значение даже одного этого события не совсем простое. Ведь оно указывает на возможность частного отступления от уже общепринятого изменения кладбищенского обычая. Некое кровное единство предпочло сохранить приверженность своей давней семейно-этнической традиции, вероятно получив согласие верхов клана или старших сородичей.
Данный факт важен тем, что даже малоимущая семья могла решить продолжить традиционную практику погребения, хотя и устаревшую; что местные правоблюстители не препятствовали этому, видимо, в силу традиционной направленности распоряжений Верховного Совета.

1 Речь идет о захоронении по обряду трупоположения, раскопанном в восточном секторе площади Агоры. Здесь в конце XI в. была погребена женщина около 44 лет, снабженная весьма скромными заупокойными дарами: ей положили только четыре небольших сосуда (один из них — лепной, бывший в долгом употреблении) и одно пряслице. Такой инвентарь ясно свидетельствует об ограниченных средствах родичей усопшей (Shear Т. L. The Athenian Agora: Excavations of 1972 // Hesperia. Vol. XLII. 1973. P. 398-400. Pl. 73 е.). Возможно, что именно материальные затруднения заставили семью избрать старинный обряд захоронения - на их части кланового некрополя скала позволяла вырубить могилу даже без обкладки ее стенок. Но главным фактором были надежды на то, что божествам мог быть особенно угоден древний способ погребения. Допустимо предположить, что такая погребальная традиция строго сохранялась в упомянутой семье. Необходимо отметить, что менее чем в одном метре от вышеописанной могилы было открыто более раннее, датируемое 1100-1050 гг. захоронение. Оно примечательно тем, что и конструкция могилы, и физические особенности погребенной в ней 33-летней афинянки весьма сходны с чертами соседнего захоронения, совершенного около 1020-1000 гг. Заупокойные дары в ранней могиле весьма скудны: эти два небольших сосуда Т. Шиер отнес к периоду перехода от субмикенской керамики к протогеометрической (Shear Т. a. Op. cit. Р. 398. Pl. 73b). Сходство черт обоих женских костяков позволяет предположить, что здесь были близко погребены прабабушка и ее правнучка.
2 Т. Шиер даже определил, что в конце XI в. такой вид погребения был «ненормальным анахронизмом» (Shear Т. a. Op. cit. Р. 400).
330

Бесспорно, в период столь существенного преобразования политейи Булевтерий мог усиленно поддерживать устойчивость древних сакральных положений, крепко сплачивавших Аттику.
Во времена ранней триархии прочность общеэтнического единства была особенно необходима Верховному Буле. Ведь измененное положение сана архонта-басилея и истолкование решений, принятых относительно полномочий этого триарха, могли, естественно вызвать разногласия между большинством советников и явно ущемляемыми Медонтидами. Какие-то трения были неизбежны и внутри самой коллегии триархов.
Заметим, что проблема взаимоотношений родовитой автохтонной знати и клана Кодридов могла усложняться. Можно предполагать отдельные личные столкновения, по-видимому, возникавшие еще при Кодре1. Позднее это были острые вопросы хозяйственной жизни, прежде всего условия владения земельными ресурсами. Лучшие угодья издавна принадлежали старейшим кланам, евпатриды которых строго оберегали права своей общины. Конечно, ставший царем Меланф получил земельные наделы в аттической хоре и в самих Афинах2. Со временем рост царской семьи превысил экономические воз-

1 Кажется, уже тогда не все в Аттике считали бесспорными права Кодридов на престол. Видимо, об этом знал Платон, писавший, что Кодр добивался победы, дабы сохранить царский сан своим потомкам (Symp., 208 D).
2 Вероятно, со времен Меланфа царственный род владел участком у самого Акрополя, на котором потомки Кодра когда-то создали героон Кодра, Нелея и Басилы. Позднее это святилище стало общеполисным: в 418-417 г. Буле и Демос постановили вымежевать его теменос и выделили на это казенные средства (IG. I2. № 94). В. Диттенбергер убедительно заметил, что в этом одном храме каждому из трех божеств богослужения совершали отдельно (SIG. № 93. п. 4). Этот героон И. Т. Хилл помещает к юго-востоку от театра Диониса (Hill I. Th. The ancient Gity. P. 215). По-видимому, полис оставил Кодридам кусок их давней земли: там они продолжали чтить предков в святилище Медонтидов. Это храмовое подворье было огорожено камнями с надписями, как показывает межа с текстом «Святилище Медонтидов» — IG. I2. № 871. Почитатели героев Медонтидов имели и другое святилище. Оно находилось в весьма плодородной местности (современная Кератея, в 46 км от Афин) и в V в. его отмечала надпись «Храм Медонтидов» (IG. I2. № 872). Другие ветви клана Кодридов усердно заботились о хозяйственных землях. Например, Алкмеониды в VII-VI вв. уже обладали наделами в демах Алопеке, Агриле и Ксипете (Lewis D. Μ. Cleisthenes and Attica // Historia. Bd XII. 1963. P. 23).
331

можности хозяйства басилея. Не только честолюбие заставило младших Кодридов, Нелея и Андрокла, уехать из Аттики и возглавить переселения в Милет и Эфес. Ограниченный земельный фонд Аттики был уже давно поделен, и младшим царевичам иного выхода не оставалось.
Однако решение о выводе апойкий Кодриды могли осуществить получив одобрение древнего Высшего Совета, созданного еще Фесеем в Афинах. Ведь подготовка и высылка апойкий требовали больших материальных и трудовых затрат из средств почти всех земель Аттики. Также должны были быть решены важные сакрально-правовые проблемы жизни почти всего населения.
Бесспорно, большинство советников поддержало почин Кодридов: несогласия в царском доме и выезд Нелея, Андрокла и их младших родичей в Эфес несколько ослабили могущество правящего клана. Стремление евпатридов уменьшить всесилие монарха, вероятно, находило поддержку среди широких слоев населения, учитывавшего и экономические выгоды от основания апойкий в плодородных землях малоазийского побережья.
Напомним, что Медонту власть царя досталась не только по праву старшего сына, но и благодаря поддержке Дельф, судя по рассказу Павсания, упомянувшему о хромоте первого Кодрида (VII, 2, 1). Конечно, увечность царя вредила его боеспособности, и во всех кругах аттического ополчения об этом много говорили. Возможно, что клан Кодридов намеренно сохранял предание о суждении Дельф в пользу Медонта — оно возвышало их значение в Аттике. Для историков дельфийского оракула такое раннее свидетельство о связях святилища и аттического басилея также было важным доказательством высокого авторитета их храма.
Однако в вопросе о выводе апойкий Медонту было необходимо одобрение Булевтерия на холме Арея — ведь именно Совет и басилей должны были согласовать выработку внутреннего устройства апойкий, которое должно было соответствовать правопорядкам Аттики.
Естественно, что после введения триархии деятельность Совета на холме Арея получила новое направление. Высший булевтерий, продолжая традиционное наблюдение за нерушимостью основных установлений политейи, должен был теперь энергично развивать и укреплять правоспособность трехчленного правительства. Происходившие в обществе изменения ясно показывают согласованность умозрений и практической деятельности верховного Совета и триархического правительства.

332

Бесспорно, важный сдвиг идеологических воззрений всего аттического населения около 1025-850-х гг. был осуществлен совместными усилиями основных ветвей верховной власти. Именно их единомыслие обеспечило быстрое и неуклонное применение строгих принципов геометрического стиля всеми мастерами, изготовлявшими различные виды массовой и редкой продукции. Столь же показателен переход всего населения полуострова к единообразному обычаю кремации взрослых покойников. Такие существенные факты аттической истории, бесспорно, свидетельствуют, что суровые принципы и методы управления, принятые тогда верхами, получили общеаттическое признание. Видимо, все слои народа понимали необходимость строгой уравнительной политики властей для укрепления политейи и своей жизнедеятельности1.
Именно достаточно высокий уровень общего правосознания позволил верхам использовать ряд моральных и политико-правовых ценностей, унаследованных от патриархальной эпохи позднеплеменного быта и не забытых народом в раннемонархические времена.
Особенно примечательно успешное утверждение принципа усредненного равенства в повседневном обиходе большинства населения. Вероятно, малосостоятельные жители Аттики и даже знать бедных кланов охотно следовали строгим установлениям высших властей. Все же можно предположить, что во многих кланах особо родовитые семьи сохраняли прочные знания своих родословных и предания о высоком положении некоторых выдающихся предков. Но эти сведения о былом значении праотцов, видимо, старались не подчеркивать и не кичиться своим происхождением. Судя по материальным источникам, особенно по данным некрополей, в XI-X вв.

1 Важен характер афинского некрополя на северном берегу Эридана. Там около 1200 г. возник пригород и его кладбище уже около 1125-1025 гг. имело регулярную планировку. Однотипные глубокие могилы были тщательно облицованы хорошо подогнанными пластинами известняка. Лишь в половине захоронений обнаружены скромные дары - обычно один-два сосуда, украшения очень редки. Скудость инвентаря и добротность сооруженных могил свидетельствуют, что семьи усопших обладали некоторым достатком, однако не гордились им и строго придерживались общепринятой уравнительной идеи. Однако около 1025- 950-х гг. материальное неравенство стало, судя по заупокойным дарам, выступать более свободно: возросло число сосудов и их орнаментация. На одной амфоре даже изображен корабль (Karo G. An Attic Cemetery. P. 6-12).
333

сельская и столичная знать придерживалась скромного образа жизни, очевидно следуя идеологическому воздействию властей. Их единомыслие показывает, что авторитет Верховного Булевтерия и коллегии триархов был достаточно силен и им удалось установить суровую направленность мировоззрения всего общества, опираясь на некоторые традиционные обычаи, созданные еще во времена зрелого родоплеменного строя.
Следует подчеркнуть, что живучесть ряда давних установлений в толще народа помогала этносу не только энергично содействовать идеологической политике своих верхов. Одновременно крепли еще сохранявшиеся идеи народоправности и некоторые практические порядки, обеспечивавшие силу ряда полномочий правоспособного населения.
Ведь правовой опыт аттического общества был достаточно развит еще в XIII в. Недаром Фесей, основательно упорядочивая около 1258/7-1217/6 гг. внутренний строй своего царства1, счел необходимым несколько отклониться от обычной царской политейи2. Полагаю, что некоторое указание можно найти в сообщении Фукидида (II, 15,1-2) о давнем местном самоуправлении в городках и о том, что Фесей перевел эти земельные власти и булевтерии в стольный город, где он создал единый совет и общий пританейон. Очевидно, энергичный басилей стремился поставить хотя бы некоторые органы местного народовластия под свой контроль. Однако эта мера не могла полностью ослабить идею аттической народоправности и, возможно, какую-то часть политико-правового опыта всего населения. Длительная военная угроза независимости полуострова должна была возродить в XII-XI вв. не только необходимые полномочия местного самоуправления. Соответственно, снова стали укореняться давние понятия о народоправности, развивались более точные представления о правоспособности различных групп населения.
Изложенные выше суждения о согласованности правовых взглядов высших властей и всей массы населения и об упрочении право-

1 Thuc., II, 15, 2; Marm. Par. Ер. XX-XXII, Lin. 34-38.
2 Aristot., Ath. Pol., 41,2. Другое сообщение Аристотеля о деятельности Фесея по-своему, в лексике своего времени, передал Плутарх: ött δέ πρώτος άπέκλινε προς τόν δχλον, ώς Αριστοτέλης φησί,... (Thes., 25, 3). Следует полагать, что Фесей склонялся к интересам не всякого люда, но к устремлениям клановых верхов и массива правоспособных земляков-ополченцев.
334

способности народа, особенно заметные после 1050-х гг., остаются пока что предположениями, недостаточно обоснованными прямыми источниками. Однако важен неоспоримый факт: выработанная к концу XI в. аттическая государственность оказалась весьма жизнестойкой. В последующие времена устойчивая политейя, несомненно, способствовала созданию уверенности народа в целесообразности и разумности давних правопорядков.
Но всеобщая принципиальная поддержка триархической политейи не исключала роста понимания того, что отдельные правовые обычаи нужно дополнять и изменять. Эту необходимость ясно показывал динамичный подъем практический деятельности населения Аттики, происходивший в X — начале IX вв. Уже тогда твердо сложившаяся государственность могла лишь ограниченно и медленно поддерживать ясно видное мощное продвижение производственной жизни народа. Однако материальные источники показывают, что аттические власти, очевидно, считали необходимым не вмешиваться в частные обычаи разных трудовых групп. Ведь успешное развитие хозяйства укрепляло все общество, что вело к упрочению его основных политико-правовых порядков. Материальное благополучие основного массива обитателей позволяло им стойко держаться принципиальных положений своей государственности.
К тому же, усложнявшиеся хозяйственные взаимоотношения пока что требовали лишь частных дополнений к действовавшим правовым обычаям. Например, общество в своей повседневной деятельности постепенно вырабатывало местные обычаи или узкопрофессиональные правила, упорядочивавшие частные отношения между субъектами внутрикланового и междукланового права; могли складываться новые отношения между такими значимыми субъектами права, как весь клан или группа кланов и должностные лица из ведомств полемарха или архонта. Все же даже мелкие изменения, постепенно накапливаясь, должны были способствовать появлению некоторых различий в положении тех или иных групп населения.
Вероятно, прежде всего наметились различия в правосознании и практической деятельности отдельных преуспевавших кланов. Напомним, что в ряде местностей обитали кланы, имевшие возможность непрерывно сохранять и даже увеличивать свои человеческие и материальные ресурсы. Из поколения в поколение в них передавались способности умело применять знания при использовании унаследованных земельных владений предков. Мысль о том, что

335

некоторые значительные семьи еще «микенских» корней смогли выжить в XI-X вв. благодаря обладанию землями пращуров, убедительно развита К. Рэбаком1. Замечу лишь, что исследователь изучал происхождение лишь немногих именитых афинян и не принял во внимание хозяйственную преемственность широких кругов населения, труд которых обеспечивал и клановой знати сохранение земли и производственного инвентаря.
Следует полагать, что значение некоторых кланов было связано не только с материальными возможностями, но и с их ролью в сакральной жизни: исполнение наследственных обязанностей в почитании локальных или общегосударственных культов придавало особый авторитет таким кровным сообществам. Их возвышение должно было когда-то начать подтачивать основы общепринятой идеологии усредненного равенства, господствовавшей безоговорочно между 1025-900 гг. Вероятно, на первых порах представления об уровнях благородства кланов не оказывали глубокого воздействия на правосознание всего этноса. Продолжало сохраняться равновесие значимости кровных сообществ внутри каждого района и всей Аттики в целом. Ведь осознанная всем населением задача укрепления политейи и постепенного ущемления монархических правопорядков, несомненно, укрепляла общность интересов всех клановых верхов; различия в именитости предков, по-видимому, еще занимали второстепенное место.
Но к концу X в. развитие хозяйственной жизни могло внести некоторые изменения в представления о значимости некоторых кланов. Широкое распространение железных орудий уже к 900 г. позволило кланам, обитавшим в менее плодородных землях, несколько расширить свой аграрный фонд и повысить производительность труда земледельцев. Увеличившийся достаток таких сообществ побуждал их добиваться более весомого общественного положения. Сдвиги в межклановых отношениях должны были найти отражение в традиционных установлениях этих сообществ. Бесспорно, реальная жизнь требовала большего упорядочения части внутриклановых правовых уставов и, возможно, более тесной их связи с общегосударственными правопорядками.
Изменение социальной значимости некоторых кланов и развитие понятий о неравном личном имуществе должно было воздействовать

1 Roebuck С. Three Classes (?) in Early Attica // Hesperia. Vol. XLIII. 1974. P. 488-490.
336

на цельность мироощущения почти каждого обитателя полуострова. Конечно, сила старинных принципов внутрикланового единства на первых порах смягчала жесткую необратимость происходивших движений общественной мысли. Духовные ценности каждого кровного объединения, его сакральные, правовые и бытовые традиции поддерживали сравнительно спокойную психологическое равновесие внутри кланов, так что их члены продолжали чувствовать себя полноценными элементами сообщества. Уравновешенность личного мироощущения весьма способствовала эволюционному упорядочению действовавших клановых обычаев, несомненно, допускавшему частные дополнения. Можно полагать, что накопление таких изменений способствовало развитию правосознания всей массы народа. Изложенные суждения остаются пока гипотетичными, но на них указывают новые особенные черты, появившиеся в облике всего общества в XI-X вв.
Заметное изменение состояния общества было порождено разными причинами, в том числе и большими правовыми послаблениями. О них приходится судить по характеру некоторых новшеств в материальной культуре обитателей аттических городов и весей. Конечно, многое остается неизвестным, но отдельные яркие факты позволяют предположить правдоподобные заключения о новых направлениях в правовой жизни полуострова.
Несомненно, сложившееся к концу X в. неравенство экономического уровня различных групп населения и благосостояния отдельных лиц в клановых сообществах явилось следствием практического отхода общества от установленного принципа жесткой умеренности. Особенно красноречивы источники, рисующие степень зажиточности членов афинских кланов. Бытовые древности этих кругов весьма разнообразны; они позволяют выделить некоторые черты политико-правовой и культурной истории тогдашней Аттики. Приведу лишь часть известных данных, бесспорных и впечатляющих.
Важные свидетельства доставили погребения № XXVI и XXVII, открытые у дороги, ведшей от будущей Агоры на юго-запад в сторону холма Ареопага.
Могила № XXVI исследована Р. Янгом1, описание которого я привожу в сокращеном виде. Погребение было совершено по всем пра-

1 Young R. S. An Early Geometric Grave near the Athenian Agora // Hesperia. Vol. XVIII. 1949. P. 275-297. Номер погребения указан в 1952 г. К. Блегеном.
337

вилам обряда кремации: на дне почти прямоугольной могилы (1,50 χ 0,65 м), в юго-западном углу ее, была выкопана узкая яма глубиной до 0,80 м. В ней стояла амфора-урна с кремированными остатками костей и украшений. Урна была плотно закрыта опрокинутой пиксидой. Амфору окружили каменной обкладкой, накрытой плоской плитой. Замечу, что крупные размеры могилы и ее архитектура указывают на тщательность работы строителей. На дне могильной ямы обнаружены остатки 23 сосудов — ойнохой, скифосов и др. Керамика была поставлена в погребальный костер необожженной, многие сосуды обожжены лишь частично. Формы и декор сосудов относятся ко времени плавного перехода от протогеометрического стиля к раннегеометрическому, что позволило Р. Янгу уверенно датировать могилу 900-м годом. Другими дарами были украшения, глиняное пряслице и железный нож. Последний, по мнению Р. Янга, свидетельствует о том, что в могиле были захоронены останки женщины и мужчины1. Однако нож не может служить бесспорным доказательством мужского погребения.
Отмеченный археологом небольшой размер и изящные очертания ножа, равно как и дорогой материал орудия, говорят в пользу того, что оно принадлежало именно покойнице. Она происходила из очень зажиточной семьи: кроме упомянутых даров, в могиле обнаружены две бронзовые фибулы, две бронзовые булавки, две электровые спирали и изящное пряслице. Особенно примечательны две пары терракотовых башмаков, повторявших формы кожаной обуви2. Одна пара несколько больше другой — вероятно, родичи предполагали, что за время пути в Аид ноги покойницы несколько увеличатся.
Р. Янг подробно рассмотрел вопрос о значении образцов обуви в погребальном обряде эллинов. Добавлю только, что уже в 1300-1200-х гг. аттическая знать иногда включала в заупокойные дары терракотовый башмак: в склепе возле современного села Вула был найден его расписной образец3. И в IX в. аналогичный дар был положен одному из усопших жителей Элевсина 4. Очевидно, древний устав не забывали.

1 Young R. Ibid. P. 289.
2 Young R. Ibid. P. 282, 287, 296. Pls 60 and 70.
3 AR. 1955. P. 7; Marinatos S., Hirmer M. Kreta und das mykenische Hellas. S. 126. Fig. 236.
4 Young R. Ibid. Pl. 71.
338

Даже краткий перечень вещей из могилы № XXVI свидетельствует, что зажиточная семья усопшей афинянки строго следовала основным сакральным и бытовым установлениям. Но это сообщество весьма считалось с личными вкусами и запросами своей молодой родственницы. Однако ее индивидуальное захоронение подтверждает соблюдение общего принципа одинаковой значимости каждого члена клана, не допускавшего резкого обособления захоронений усопших из богатых семей на давнем клановом кладбище. Очевидно, выработанные еще в XI в. сакрально-правовые порядки оставались обязательными для всех1.
Прочность внутриклановой правовой дисциплины подтверждает характер погребения в могиле № XXVII открытой лишь в трех метрах от могилы № XXVI. Исследовавший памятник К. В. Блеген определил его как захоронение ремесленника-воина, датируя его 900 г. Родичи покойника совершили обряд кремации несколько проще, но позаботились о его военно-трудовой деятельности и в загробном мире. В полу небольшой могильной ямы устроили ямку для амфоры-урны, в которой хранились обожженные кости покойника. Вокруг плотно накрытой урны были заложены заупокойные дары, в том числе и согнутый железный меч (см выше, с. 283). Яма с урной была засыпана грунтом до пола могилы, выше которого шел слой мелкого камня, накрытый закладом из простых камней. Эти подробности показывают, что могилу № XXVII сооружали весьма тщательно, применяя подручные материалы без особой обработки.
Зато заупокойные дары содержали весьма необходимые вещи. Это 10 железных предметов вооружения: меч, по два наконечника копья и ножа, топор, долото, проволочные удила и петля, а также точило. Остальные вещи — два костяных кольца и семь скромно расписанных сосудов — указывают на среднюю зажиточность семьи погребенного. Но его родичи проявили особое внимание к военной обязанности усопшего2. Судя по удилам, этот ратник мог быть и конником, что требовало бы значительных средств на содержание ло-

1 Все же воспоминания о семейных склепах монархического времени угасали в Афинах не полностью: некоторые семьи старались погребать родичей в близком соседстве. Такова группа из трех могил, датируемая концом XI — началом X вв. Веши из плитовой могилы девочки лет 10-12 (пять бронзовых украшений и пять качественных глиняных сосудов) указывают на значительный достаток этой семьи (Thompson Η. Excavations in the Athenian Agora: 1953 // Hesperia. Vol. XXIII. 1954. P. 58).
2 Blegen С. Two Athenian Grave Groups. P. 279 sq.
339

шадей. Одно несомненно: обладание конем указывает на возможность несения конной службы и на бесспорное крепкое хозяйство самого афинянина и его семьи. Добавим, что на вазах из могильника на Керамике изображения лошади появились уже в конце XI-X вв., причем эти рисунки воспроизводили облик боевых коней1.
Указанные источники ясно показывают, что создание конных частей в аттической рати вело к нарушению единообразия военной повинности, традиционно общей для всех мужчин клана. Это изменение должно было вызвать некоторые сдвиги во внутриклановых правовых обычаях. К давним традиционным установлениям относительно различия положений родичей по степеням родства и по возрастным классам постепенно добавлялись новые существенные уставы, упорядочивавшие различие общественного веса пешего и конного ратника. Несомненно, в X-IX вв. происходило усиление внутрикланового правотворчества, что должно было содействовать развитию правосознания всех слоев аттического общества.
Динамичное усложнение отношений различных групп населения, бесспорно требовало более тщательного упорядочения не только внутри- и межклановых связей, но и дальнейшего согласования правовой деятельности всех уровней власти. Очевидно, Верховный Булевтерий на холме Арея продолжал свое попечение о сохранности государственного устройства и его правовой устойчивости. Прямых данных о действиях Буле в те столетия пока нет.
Более уверенно можно говорить о развитии полномочий триархов и о росте их авторитета внутри общества, что укрепляло позиции Аттики во всем эллинском мире.
Несомненно, главы исполнительных органов могли успешно разрешать стоявшие перед ними сложные задачи лишь при условии все большего главенства полномочий триархов над правами мелкоплеменных и клановых властей. Этот неизбежный естественный процесс должен был влиять на некоторые внутренние правопорядки упомянутых сообществ. Особенно могли быть затронуты традиционные обычаи, определявшие связи низовых образований между собой и их отношения с верховными органами власти. Однако заметный рост сплоченности этноса в X-IX вв. позволяет заключить, что деятельность аттических правителей достаточно успешно отвечала интересам всего населения земли. На это указывает ряд источников из сфер духовной и материальной жизни общества. Традиционно

1 Kübler K. Neufunde // Kerameikos. Bd IV. S. 5,9. Taf. 8, 27.
340

делившееся на локальные племенные и клановые группы население энергично шло по пути усиления своего спонтанного единения.
Рассматривая внутреннее состояние аттического этноса, К. М. Колобова полагала, что в изучаемые столетия происходила некоторая централизация власти1. Может быть, тенденции к централизации еще только намечались, зато набирал силу рост значимости общегосударственных властей и их ведомств, призванных укреплять мощь и правопорядки аттического государственного устройства. Примечательно, что ряд явлений в истории тогдашней Аттики указывает на усиление монолитности массы ее населения именно в этот период, когда раннетриархическая политейя уже достигла полного развития.
В Χ—VIII вв. в мировоззрении аттического населения еще яснее проступают черты идеологического единства его различных групп. Памятники искусства и погребальные обычаи отчетливо отражают усиление идей общности всего аттического этноса. Его художественная мысль продолжала сохранять единство принципов изобразительного творчества. Возраставшее количество произведений прикладного искусства, бесспорно, указывает на общность основных принципов создававших их мастеров.
Эту общность весьма четко выражала вазопись, по своей природе являвшаяся глубоко каноническим видом искусства. Мощный расцвет геометрического стиля между 1025-700 гг. показывает, что аттические мастера строго соблюдали традиционные идеи своего дела. Правда, они все свободнее вводили в узоры элементы личного творчества, а также шире использовали мотивы росписей XVI-XIII вв. Последний факт отразил оживление ряда традиций эпохи Бронзы не только в Аттике, но и во всей тогдашней Элладе2. Эти тенденции

1 Колобова К. М. Древний город Афины. С. 36.
2 Snodgrass A. The Dark Age. P. 382-383. Обращение к «микенским» прототипам мастеров геометрического стиля уже рассмотрел Бенсон (Benson J. Ε. Horse, Bird and Man: the Origins of Greek Paintings. Amherst (Massch). 1970). Сохранение коренного аттического населения в конце II — начале I тысячелетий обусловило живучесть ряда традиций. Например, в XI-X вв. детей погребали по обряду трупоположения — следовательно, древний обычай действовал непрерывно для определенного возраста, категории. Около 900 г. зажиточные афиняне ставили урны своих родичей в ямы под полом могил — эта практика прямо восходила к устройству могил в полу склепов аттической знати, распространившемуся, как отметила И. Хилл, в 1400-1300 гг. (Hill I. Ancient City. P. 16).
341

в аттическом обществе укрепляли стремления к единству этноса, заметные в мировоззрении разных групп населения.
Силу консолидирующих тенденций ясно показывает плавный характер отмеченного выше перехода от кремации к ингумации, который, как определил уже К. Кюблер1, возрождал обряд, принятый в Элладе еще в III-II тысячелетиях. Процесс, происходивший в 850-760-е гг., допускал применение обоих способов захоронения одновременно на одном участке некрополя.
Указанные факты неоспоримо свидетельствуют о сложившемся в те времена прочном равновесии внутриполитических сил на полуострове: установившийся государственный строй обеспечивал достаточные возможности существования большинству населения. Очевидно, властвовавшие Верховный Булевтерий и триархическая Коллегия искусно поддерживали силу принципов усредненного равенства в общественном миропонимании. Конечно, это требовало умелого согласования общеполисных интересов и запросов союзов кланов или отдельных кланов, а также постепенно складывавшихся некровных профессиональных групп. Но представлениями, главенствовавшими в идеологии всей массы народа, оставались понятия о разумности народоправности, несколько ущемленной в монархический период.
Естественно, что в сознании народа патриархальные клановые порядки продолжали оставаться самыми общедоступными правовыми средствами для сохранения и развития правоспособности населения своей земли. Ведь именно правовая устойчивость клановых сообществ обеспечивала, как и прежде, возможности успешного развития хозяйства всего клана и отдельных групп сородичей внутри и вне кровного единства. Данные аттических некрополей свидетельствуют, что в изучаемые столетия социальная значимость даже бедных сородичей была устойчивой. Здравый смысл клановых деятелей диктовал им необходимость всемерного укрепления системы кровных объединений в условиях развития общеэтнического единения. Оно проявлялось не только в усилении всей политейи, но и отразилось даже в повседневной жизни народа. Например, однотипность бытовых древностей в разнохарактерных землях полуострова свидетельствует о тесных связях их обитателей.
Следует еще раз напомнить, что мощная культура тогдашней Аттики оказывала сильное воздействие на развитие некоторых частей эллинского мира. Естественно, что чтившие свою метрополию

1 Kübler K. Die Nekropole // Kerameikos. Bd V, 1. S. 8, 37.
342

афинские выселенцы и их потомки, особенно милетяне, как рассказал Геродот (V, 97), воспринимали ряд новшеств из аттической культуры1. Устойчивые связи Аттики с островными эллинами особенно расширились по мере роста ее собственного мореходства, вероятно, превышавшего деятельность флотилий соседних островов.
Заслуживают внимания данные об отношениях Аттики и Евбеи. Уже в X в. в некрополе Левканди появились аттические изделия массовых типов и ярко-индивидуального характера2. Различие качества аттического импорта показывает, что им пользовались левкандяне разных уровней благосостояния. Такие широкие контакты могли установиться еще в XI в., после отражения дорян около 1050-х гг. Сила воздействия аттических художественных идей на вкусы соседних евбеян указывает, что самостоятельное творчество мастеров Аттики успешно отвечало ряду духовных традиций всего эллинства.
Первенство Афин в развитии художественных принципов всех эллинов стало особенно ясным около 950-900 гг., когда керамевсы во всех землях Эллады творчески восприняли идеи аттического протогеометрического стиля. Проследивший этот процесс по обширному массиву источников Дж. Колдстрим подчеркнул, что достигнутая однородность творческих воззрений керамевсов установилась без политического давления Аттики на остальных эллинов; что после 850-х гг. многие местные художественные школы вазописи стали энергично создавать свои варианты геометрического стиля3. Замечу попутно, что приведенные факты указывают на беспочвенность рассуждений о том, что в XI—VIII вв. развитие отдельных областей Эллады характеризовалось особой изолированностью. Правда, новые источники уже обусловили иные, весьма основательные выводы исследователей4. Полагаю важным то, что местные виды геометри-

1 Убедительным свидетельством непрерывных связей Аттики и Милета в XII—VI вв. является употребление милетянами аттической керамики от субмикенского стиля вплоть до создания черно- и краснофигурного стилей (Boardman J. The Greeks. P. 23 sq).
2 Отметим лишь терракоту — лошадь с двумя амфорами на спине — аттического протогеометрического периода (около 960-900 гг.) и крупную расписную ойнохою (около 900 г.) (Popham Μ. R., Calligas P. G. and Sackett L. Y. Further Excavations of the Thumba Cemetery at Lefkandi, 1984 and 1986, a Preliminary Report // AR. for. 1988-1989. P. 118,119-120. Figs. 16, 6a).
3 Coldstream J. Greek Geometric Pottery. P. 335-341.
4 Sheedy K. A. A Prothesis Scene from the Analathos Painter // MDAI. Ath. Abt., Bd 105. 1990. S. 148.
343

ческой вазописи развивались неуклонно. Это ясно отражает силу этнокультурной самостоятельности всего эллинского массива.
В самой Аттике общеэллинское значение ее идеологических принципов имело результатом не только подъем ее духовного самосознания. Успешный вывоз керамической продукции способствовал упрочению социального веса мастерового населения и, безусловно, улучшению материального положения аттического ремесленного люда. Количество умельцев в IX—VIII вв., судя по росту продукции, возрастало, что должно было поднимать и общественное положение каждой профессиональной группы. Вероятно, весьма выделялись работники гончарного дела: сами скудельники, вазописцы и творцы врезного декора вложили много ума и искусности, чтобы доходчиво передать художественными приемами нужные обществу идеи общего единства и прочных порядков. Деятельность этих массовых распространителей важных государственных мыслей была особенно полезна обществу, в котором начали происходить некоторые изменения, неоднозначно влиявшие на общепринятые взгляды.
Однако первоначально эти влияния проявлялись умеренно; они не затрагивали высших звеньев политейи. Аристократия в Верховном Булевтерии расширяла свои правотворческие полномочия. Правительство триархов упорядочивало основные принципы управления и практику их применения властями разных уровней. Со временем рост количества и качества новшеств неуклонно отражался на идеологии и деятельности всего общества. Значимость этих сдвигов раньше всего и подробно показывают материальные источники.
Именно данные об экономической жизни Аттики позволяют судить о росте имущественного неравенства членов клановых групп. Ясные свидетельства предоставляют афинские некрополи. Уже в конце X в. малоимущие семьи упрощенно погребали усопших родичей: кремацию совершали на месте будущей могилы или в уже готовой яме, на дне которой складывали остатки кострища и дары; могильную засыпь отмечали лишь кучей простых камней. Бедные семьи снабжали умерших родичей только оружием и немногими сосудами; женщины, кроме посуды, получали простые пряслица, скромные украшения были редки1. Но ограниченность средств, видимо, не ума-
Глава 3. Развитие государственности и правопорядков в Аттике 343

1 Smithson Ε. L. A Geometric Cemetery. P. 332,334.340. Pl. 68-74, Lang et al. The Athenian Agora: a Guide. P. 57.
344

ляла общественного значения таких членов родственной общины, поскольку кровное родство прочно связывало все семьи одного клана. Давние клановые установления оберегали их права и строго требовали от них исполнения важных общеклановых обязанностей.
Таким образом, не только родственные связи, но именно деятельное посильное сотрудничество всех членов кровной общины в ее хозяйственной и духовной жизни еще долгое время смягчало остроту быстро нараставшего экономического неравенства. Выше уже были отмечены имущественные различия, обособлявшие в кланах некоторые группы общинников. Однако около 900-850-х гг. личное имущество отдельных индивидуумов имело уже такие внушительнее размеры, что должно было придавать самим владельцам и их семьям особую значимость не только в клане, но и во всем обществе.
Можно полагать, что столь преуспевавшая знать постепенно отказывалась от полного подчинения всем принципам официальной уравнительной идеологии. Однако этот слой аристократии тщательно соблюдал традиционные клановые установления, прежде всего сакральные уставы. Именно клановая знать умела выполнять особо сложные обряды богослужения внутри кровного единства и в пределах всего общества. Такие особые знания возвышали их над остальными сородичами и даже над общей массой аттического населения. Естественно, что активная богослужебная деятельность постепенно вырабатывала более свободное отношение к выполнению общепринятых обычаев. В частности, можно отметить некоторые отклонения от строгой схемы обряда кремации.
На развитие особых черт в миропонимании знатных групп населения указывают данные афинских некрополей. Следует привести весьма примечательное погребение выдающейся афинянки, открытое в 1967 г. на северном склоне Ареопага1. Сановная семья покойницы тщательно позаботилась о ее загробной жизни. Ныне ее захоронение стало важным археологическим источником. Его краткое описание позволит понять ряд черт развития общества в IX в.
Совершенное около 850 г. по обряду кремации с урной, данное погребение выделяется некоторыми деталями процедуры и богатством заупокойных даров.

1 Smithson Ε. L. The Tomb. P. 77-116. Pis. 18-33; Lang et al. The Athenian Agora: a Guide. P. 228-230.
345

Так, костер был разложен вокруг могильной ямы (1,50 χ 1,06 м) и на самом дне ее; в огонь были положены останки покойницы и самые простые ее вещи. После конца кремации в дне могилы была выкопана яма, куда поставили урну с кремированными останками, драгоценностями покойной (ей было лет 30-35) и мясными дарами. Урну плотно закрыли сырцовыми кирпичами. Вершина могилы не сохранилась, но ее могли завершать обычные для того времени надмогильный сосуд и небольшой каменный знак1.
Исследовавшая памятник Э. Л. Смитсон справедливо отметила его как одно из богатейших афинских захоронений того времени. Действительно, одних только глиняных сосудов было положено более 50, из которых целыми дошли 36 вещей; они изготовлены на круге или лепные с врезным орнаментом. Из глины были два пряслица и четыре крупные бусины. Примечательны качество и количество металлических украшений. Из бронзы были четыре длинных булавки, две фибулы и один простой перстень. В золоте выполнены шесть перстней и две одинаковых массивных серьги, украшенные филигранью и зернью. Обе подвески изукрашены обычными геометрическими узорами. Изготовленные высокоискусными афинскими ювелирами, эти серьги находят ближайшие аналогии в металлических украшениях того времени. Особенно ясна близость декора этих украшений, как считает Э. Смитсон (Ibid. Р. 110-112), аттическим золотым фибулам, хранящимся в Берлинском музее.
Тщательно изучавшая технологические приемы тогдашних афинских ювелиров исследовательница отметила, что форма некоторых деталей фибул восходит к обычной форме, известной в аттическом субмикенском периоде. Это наблюдение ученой позволяет подчеркнуть: в XII—IX вв. аттические ювелиры, как и современные им афинские керамевсы, непрерывно сохраняли точные знания и навыки высшего мастерства, хотя официальная идеология в XII—XI вв. не допускала практического применения их искусства. Однако уже в X столетии жесткое соблюдение всеобщего умеренного равенства, одного из главных идеологических принципов, несколько ослабело: появился спрос на личные художественные изделия в самой Аттике,

1 Колобова К. М. Древний город Афины. С. 27-28. Убедительно указав на возобновление древнего обряда возлияния, исследовательница проследила последовательное усложнение форм погребений в XI-VIII вв. Ее суждения расширили мое понимание правового развития Аттики тех времен.
346

и вскоре их стали потреблять на ближайших островах1. Эти возможности развития ювелирного дела и других видов прикладного искусства были использованы не только их творцами. Велико было их влияние на психологию имущей знати.
Разнообразие и художественное качество ценных даров в изучаемом погребении показывают, что семья этой покойницы к 850-м годам уже накопила значительное богатство. Оно состояло не только из простых материальных ценностей2, большое значение имели гармония материала и художественного исполнения каждой вещи. Можно предположить, что женщины этого дома уже много десятилетий формировали свои вкусы и умение пользоваться дорогими украшениями3.
Конечно, мужская часть знати ценила, прежде всего, качественное вооружение. Однако имущие аристократы хорошо понимали, что художественно исполненные украшения их родственниц доходчиво объясняют значимость состоятельности и благородства всего семейства. Поэтому даже в Аид зажиточных покойниц сопровождали драгоценности.
Другие дары в изучаемой могиле свидетельствуют, что при жизни афинянка ведала сохранностью важных материальных ценностей. Это три слоновокостных изделия: две печати с геометрическими узорами и амулет с изображением человеческого глаза. Видимо, не только печати, но и неземные силы должны были оберегать сохранность имущества.
О виде и размерах имущества следует судить по двум искусно расписанным керамическим моделям зернохранилищ 4. Меньшая

1 Изделия аттических керамевсов нередки в могилах Лефканди (Евбея), в которых встречены творения одаренных мастеров. Приведу лишь трехручную амфору, исполненную около 920 гг. в Аттике. Ваза выделяется совершенством своей формы и сложностью тонкого узора (AR for 1984-85. P. 15. Fig. 18).
2 Около 1125-1050 гг. в Афинах особо значимым был материал украшения. Формы и орнаментация вещей были строго простыми, хотя их изготавливали из дорогого тогда железа — таковы единичные кольца, открытые в четырех (погребения № 20, 83,84 и 100) из 112 могил на кладбище к югу от Эридана (Kraiker W. // Kerameikos. Bd I. S. 16, 39,47. 100).
3 В Аттике были особые условия для прямой передачи ценностей внутри кланов и семей и для сохранения технологических знаний опытными мастерами. Уже К. Кюблер отметил, что уцелевшие «микенские» драгоценности служили образцами ювелирам и питали воспоминания знати о былых богатствах (Kübler K. // Kerameikos. Bd V, 1. S. 183-192).
4 Smithson Ε. Ibid. P. 93-95. Pl. 24-27. Привожу только часть описания этих терракот.
347

терракота представляет собой круглое сооружение с конической крышей, стоящее на кольцевом поддоне. Большая фигурка имеет сложную композицию: на узком продолговатом ларе в тесном ряду стоят пять круглых житниц; каждая имеет входное отверстие в верхней части. Очевидно, в таких сооружениях сохраняли большое количество зерна; опустошенные емкости такого вида можно было легко проветрить и хорошо очистить. Примечательно, что строители использовали традиционную в Элладе форму пифосов, но поставили их в обратном положении.
Сложная конструкция хранилища для значительной массы злаков указывает не только на высокую продуктивность земледелия в тогдашней Аттике1. Общество уже выработало практику хранения зерновых запасов, которыми, видимо, распоряжались клановые, племенные и общегосударственные власти. Наличие таких фондов обеспечивало достаточно благоприятные условия для жизни, результатом чего был заметный рост населения в ХІ-ІХ вв. На это указывают некрополи Афин, Элевсина, Форика и, слабее, Менды.
Искусно исполненные модели житниц ясно указывают на то, что их владелица энергично участвовала в накоплении зерновых запасов своих семейства и клана; что родичи отводили ей ту же роль и в загробной жизни. Уникальный характер обеих терракот побудил нынешних ученых именовать их собственницу Госпожой зерна. Это имя удачно выделяет знатную афинянку, которой около 870-850 гг. доверяли распоряжаться столь весомыми материальными ценностями2.

1 Весьма сомнительно суждение А. М. Снодграсса будто в XII-X вв. в Аттике землепашество было незначительным, скотоводство же было главным занятием (Snodgrass A. Dark Age. P. 378-380). Автор не учел того, что в гористой земле достаточную урожайность в середине IX в. можно было получить в результате непрерывной работы нескольких поколений предков сельчан на их участках. Помимо физического труда, крестьянин должен был умело применять сложные агрономические правила для улучшения почвы своего надела.
2 Примечательна близость размеров всех пяти пифосов. Видимо, каждая житня вмещала почти одинаковое количество зерна, которое составляло некую общепринятую единицу сыпучих тел. В эллинском мире давно обращались разные виды товароденег — уже в XIII в. на Кипре были известны золотые слиточки, служившие домонетными деньгами (Зограф А. Н. Античные монеты. С. 23). В земледельческих кругах Эллады в ХІ-ІХ вв. общепринятая мера зерна могла нередко служить таким видом крупной товаро-денежной единицы.
348

Надлежит отметить глубокое внимание коропласта к точной передаче форм и орнамента зернохранилищ. Роспись фигурок отражала основные идеи тогдашнего аттического общества. Важнейшим элементом орнамента обоих изделий был меандр. Его сильный, немного грубоватый, рисунок1 четко передавал строгие принципы духовной жизни общества: упорядоченность, ритмичность, последовательность и тесное его единство в условиях главенства идеологии усредненного равенства.
Искусное исполнение форм каждой из житниц отражает хорошее знание коропластом важного земледельческого оборудования. Сама Госпожа зерна должна была знать всю технологию качественного сохранения собранного урожая. Назначение этих запасов остается неясным.
Э. Смитсон, рассматривая роль житниц в деятельности Госпожи зерна, предположила, что она участвовала в экономических делах2, вероятно, в пределах своего домохозяйства. При этом исследовательница подчеркнула богатство семьи усопшей, полагая, что она могла быть женой или дочерью басилея, полемарха или архонта3. Эти интересные суждения я попытаюсь несколько дополнить.
Действительно, знатная афинянка умела носить великолепные драгоценности и ведать сохранностью внушительных запасов зерна. Однако простой хозяйственной работой она почти не занималась, два пряслица, видимо, имели символическое значение. Зато и в Аиде ей были необходимы восемь калафов, заметных искусной выделкой (Smithson Ε. Ibid. P. 98-103. Pl.. 28): сквозная работа мастера и роспись обоих ажурных поясов каждого сосуда особо выделяют эту группу керамических даров. Калафы, сосуды типа корзинки, применялись в обрядах служения богине Деметре, и уже К. Кюблер отметил их значение в Элевсинской утвари4. Необходимые для деятельности Госпо-

1 Меандр был художественным символом земледельцев, обитавших со времен неолита на просторах от Эллады, остальных балканских стран, Италии и приальпийских областей вплоть до Швеции (Carašanin Μ. V. Zur Entstehung der Maanderdekoration // VAHD. Bd 56-59. S. 58). Судя по лепной посуде с врезным орнаментом из погребения Госпожи зерна, она весьма чтила древнейшую сакральную символику.
2 Е. Смитсон отметила, что публикуемые ею модели житниц являются самыми ранними из известных ныне терракот, и привела список происходящих из Аттики подобных изделий, относящихся ко времени между 850-700 гг. (Smithson Ε. L. Ibid. P. 92).
3 Smithson Ε. L. Ibid. P. 83,95-96.
4 Kübler K. // Kerameikos. Bd V. 1. S. 29.
349

жи зерна калафы и житницы ясно указывают на то, что усопшая весьма активно участвовала в почитании Деметры, которую все эллины чтили как богиню, установившую основные правопорядки в обществе. Деметре-законодательнице, именовавшейся ΘΕΣΜΟΦΟΡΟΣ, во многих полисах были посвящены внушительные храмы — Фесмофорионы. Это были крупные центры религиозно-правовой деятельности, нередко обладавшие правом убежища. Нарушение этого права богини было ужасным святотатством — о таком преступлении на Эгине сообщил Геродот (VI, 91).
В Аттике, политейя которой издревле непрерывно развивалась, почитание Деметры Фесмофоры должно было усложняться по мере изменений в политико-правовой жизни общества и его богословской мысли. Вместе с тем ряд древнейших теоретических положений и исконных обрядов увеличивали свою силу в новых условиях1. Это тщательно учел Клисфен, который около 508 г. позволил всем иметь кланы, фратрии и священнослужения, согласно отеческим установлениям: τά δε γένη και τάς φρατρίας και τάς ίερωσύνας εϊασιν εχειν κατά τά πάτρια (Aristot., Ath. Pol., 21,6). Сообщение Стагирита о том, что законодатель слил частные святилища и превратил такие укрупненные храмы в общегосударственные (Aristot. Pol., VI, 2, 11, 1319 b20), показывает, что Клисфен не допускал частных отклонений от общеполисной сакральной системы. Видимо, он строго охранял неприкосновенность традиционных религиозных идей и обрядов, принятых издавна.
Естественно, что укрепление демократической государственности в V в. придавало все большее значение почитанию Деметры Законодательницы. В Афинах общеполисный Фесмофорион и справлявшиеся там государственные празднества Фесмофорий оказывали огромное влияние на все сферы жизни народа. Об этом свидетельствуют многие авторы, назову лишь Аристофана (Thesmophor., 78-83). Простому народу были особенно близки обряды, которые совершались в местных святилищах Деметры. Обстоятельные официальные документы из демов указывают обязанности священнослужительниц богини Законодательницы в местных Фесмофорионах, которым демархи существенно помогали. Всюду жестко соблюдалось общее

1 Надлежит помнить, что ряд преданий о деятельности богини Законодательницы сохранялся в некоторых ее местных храмах. Особенно своеобразными были мистические учения, которые таили богословы святилища в Элевсине. См.: Новосадский Н. И. Елевсинские мистерии. СПб., 1887; Deubner L. Attische Feste. S. 40-92.
350

установление: исполнять основные обряды празднества Фесмофорий имели право только замужние гражданки под руководством жриц Деметры; мужчины и девушки к священнослужению не допускались. Правда, ратники всюду были готовы защищать безопасность своих молящихся согражданок от возможных нападений извне — о такой активности граждан Эфеса сообщил Геродот (V, 16).
Обязанности аттических служительниц Деметры требовали от них не только хорошего знания исполняемого священнослужения, но и качественной хозяйственной деятельности при подготовке празднества. Источники V-IV вв. свидетельствуют, что в Фесмофорионах тщательно готовили пищу и дрова, потребные для свершения обрядов. Яркие сведения доставили ораторы, особенно Исэй (III, 80; VI, 49-50; VIII, 19-20). Документы из демов перечисляют официальные поручения и денежные затраты, которыми ведали полйтиды, входившие в персонал Фесмофорионов местного значения. Среди этих текстов особенно примечателен пирейский документ (IG, II2, № 1177), упоминающий священнослужение «согласно отеческим заветам».
Разнообразные данные авторов и эпиграфических текстов недавно основательно исследовали Дж. Гоулд и Д. Уайтхэд1, труды которых позволяют мне высказать догадки о роли служительницы Деметры Фесмофоры в аттическом клане около 900-850 гг.
Весьма убедительно суждение Дж. Гоулда о том, что в V-IV вв. участие гражданок в сакральных и обрядовых действиях не только допускалось, но и обязательно требовалось; что это было необходимо для упорядоченного существования всего общества и нерушимости его духовно-сакрального единства (Ibid. Р. 50-51). Несомненно, столь важный правовой аспект положения политид вырабатывался не одно столетие, вероятно, его корни следует искать еще в обычаях развитого племенного строя всего эллинства.
Значение труда родственниц в жизни кровных общин должно было повысится в Х- VIII вв., когда постепенно нарастали различия экономического и политического характера в положении отдельных кланов. Конечно, любое кровное сообщество ценило хозяйственные знания и навыки своих умелых родственниц, обязанных выполнять доступные им работы. Но аристократические кланы, претендовавшие на особое положение в обществе, требовали от своих общинниц

1 Gould J. P. Law, custom and myth: aspects of social position of women in classical Athens //JHS. Vol. C. 1980. P. 38-59; Whitehead D. The Demes. P. 79-81,123,129,189 sq., 197, 228,251,376, 396.
351

более тщательного исполнения религиозных установлений, обеспечивавших таким кланам особое положение. Естественно, что почитание Деметры Фесмофоры доверялось не только самым благочестивым, но и самым имущим родственницам, умевшим разумно распоряжаться материальными средствами, выделяемыми на празднества богини.
Возможно, что данное кровное сообщество, почитавшее Деметру как законодательницу, поручало ее авторитетной служительнице наблюдать за сохранностью общеклановых зерновых запасов. Многосоставность терракотовой житни указывает на практику длительного хранения значительных количеств злаков; вероятно, именно общие зернохранилища Госпожа зерна опечатывала своими слоновокостными печатями.
Несомненно, усопшая афинянка обладала яркой индивидуальностью. Она хорошо знала древние предания о богине и ее дочери и умела применять необходимую в их священных обрядах лепную утварь, покрытую сложными резными узорами — Э. Смитсон отметила разнообразие рисунков и необычность их сочетаний (Ibid. Р. 103, Pl. 29). Вместе с тем распорядительница зернохранилищ придавала значение отвращающей зло силе взгляда, судя по тому, что ее проводили в могилу со слоновокостным апотропеем. Несомненно, знатная семья покойницы принадлежала к древнему афинскому клану, имевшему кладбище на склоне Ареопага, где были открыты еще несколько захоронений состоятельных горожан, как отметила Э. Смит-сон. Очевидно, имущие семьи этого кровного сообщества уже широко признавали право личной собственности своих родичей на ценные вещи. Это право сохранялось после смерти владельца на часть его имущества и на некоторые личные орудия труда.
Известные ныне погребения с вещами такого рода ясно показывают, что в обществе шел интенсивный процесс развития индивидуального права собственности, уже четко отделявшегося от общекланового и даже от общесемейного права владения1. Формирование

1 Следует полагать, что неукоснительное соблюдение давнего военно-кланового обычая, утверждавшего владение ополченца своим оружием (устав выполняли и около 900 г., как показывает согнутый меч в афинской могиле № XXVII — см. выше с. 283, 338), содействовало быстрому распространению аналогичного права собственности земледельцев и мастеровых на их орудия труда.
352

частного права наличные вещи и инструменты отчасти ограничивало правоспособность семьи и клана в отношении движимого имущества их сочленов, но такой обычай полного владения вещами еще не наносил ущерба семейно-клановым правопорядкам: он не затрагивал всю систему семейно-клановых правовых отношений, поскольку новые обычаи владения складывались в сфере личных связей человека с его движимым имуществом.
Действительно, в X-IX вв. основные установления кланового быта сохраняли свою традиционную силу. Правда, общая суровость государственной идеологии несколько смягчалась, судя по тому, что уже около 850-х гг. начался быстрый отход этноса от обычая кремации к древнему обряду ингумации. Но это было возвращение к отеческим сакральным установлениям, непосредственно связанным с исконным принципом деления общества на кровные общины.
Общеаттический сдвиг в погребальном обряде не отразился на традиционных правилах кладбищенского землепользования, как показывает сохранность планировки клановых могильников в Афинах. Этот факт позволяет полагать, что внутриклановые уставы относительно прав общинников на традиционное обладание полагающейся каждому сородичу долей в земельных угодьях (пашенных наделах, пастбищах, ископаемых ресурсах) или в морских промыслах его клана оставались в силе. Естественно, что развитие правовых отношений, определявших собственность человека на его движимое имущество, должно было усилить заботы кланового сообщества о его традиционном пользовании земельным фондом и прочими природными богатствами. Несомненно, что для каждого члена клана право давностного соучастия в клановых владениях оставалось одним из важнейших юридических оснований его прочного общественного положения.
Но постепенный рост личного имущества и развитие защищавших этот вид владения правовых обычаев неизбежно влияли на правовую жизнь внутри кланов и во всем обществе. Особенно усилились движения правотворческой мысли к началу X в., когда аттическое хозяйство стало быстро крепнуть.
Ярким показателем является мощное развитие ремесленной деятельности, в частности керамического производства. Не только жители самой Аттики обильно пользовались изделиями своих мастеров, их продукция поступала во многие земли материковой и островной Эллады. В. Десборо отметил, что в 950-900 гг. аттическая керамика ввозилась в десяток эллинских центров; что она не просто

353

достигала этих областей, но способствовала выработке локальных вариантов в землях, начиная от северной Фессалии и Киклад вплоть до Крита1. Этот процесс, свидетельствующий о силе авторитета Аттики в эллинском мире и об устойчивых связях ее даже с отдаленным эллинством, указывает на увеличение массы продукции гончарных мастерских. Отмеченный выше подъем металлургического производства позволяет уверенно утверждать, что во всех отраслях аттического хозяйства с X в. происходило улучшение технологических процессов и орудий труда. Естественным результатом явилось повышение качества и увеличение количества производимых материальных ценностей.
Конечно, развитие отдельных сторон экономики происходило неравномерно, но это не препятствовало крупному положительному движению численности аттического населения. Например, в самих Афинах демографический сдвиг выразился в том, что в X-IX вв. некрополи на берегах Эридана увеличились почти вдвое. Бытовые древности тогдашних афинян свидетельствуют о разнородной деятельности горожан. Вероятно, постепенно увеличивалось число людей, занятых не столько прямой производительной деятельностью, сколько управленческой работой в государственных и клановых подразделениях. Даже в особо имущих семьях могли использовать труд вспомогательного обслуживающего персонала, работавшего внутри домохозяйства знатного родича. Несомненно, рост числа жителей стольного города мог происходить в условиях высокой продуктивности сельского хозяйства всей земли.
Вероятно, увеличение афинского населения шло за счет более высокой выживаемости малолетков в имущих семьях, а также благодаря притоку в столицу высокопрофессиональных работников, выходцев различных местностей Аттики. Не имевшие кровных связей с коренными афинскими кланами, вновь прибывшие мастера сохраняли обычаи своих родных сообществ, что должно было вести к согласованию ряда местных и столичных клановых правопорядков. Тем самым укреплялись принципы общеаттического права и сплоченности всего населения полуострова.
Следует предполагать, что аналогичное правотворчество, более скромных размеров, происходило и в местных ремесленно-промысловых центрах. Например, в прибрежные земли естественно прибы-

1 Desborough V. Protogeometric Pottery. P. 294, 394.
354

вали выходцы из внутренних кланов, привлекаемые работой в судостроении, мореплавании и рыболовных промыслах. Совместная деятельность поморян и пришельцев настоятельно требовала создания новых общих обычаев и правопорядков, стоявших выше локальных клановых и племенных установлений.
Особенно сложными могли быть надклановые местные уставы, которые вырабатывали обитатели посадов и городков, мест развития сложных промыслов и производств1. В таких центрах пришлые работники, вынужденные надолго отрываться от родных кланов, должны были подчиняться локальным обычаям и общеаттическим правопорядкам. Естественно, весьма разработанными должны были быть правовые положения в давних местах сложных ремесленных производств.
Таким был Форик, городок в юго-восточной Аттике, в котором уже в середине II тысячелетия искусные металлурги вели добычу серебра2. Это был сложный процесс, осуществление которого показывает, что жители Форика энергично использовали рудные богатства своей округи. Могильники XI-VIII вв. свидетельствуют о непрерывном составе населения, несомненно сохранявшем и развивавшем давние знания и навыки своих металлургов. Действительно, в X в. тамошние

1 Дж. Колдстрим справедливо подчеркнул значение пригородных посадов в хозяйстве Афин в Χ—VIII вв. Однако сомнительно его предположение, что в VIII в. стольный град состоял из группы обособленных неукрепленных сел и что тогда еще сколько-нибудь заметный центр политической жизни в Аттике отсутствовал (Coldstream J. Geometric Greece. P. 303). Ведь на Акрополе издавна стояли святыни и царский дворец. Вероятно, Медонтиды, став архонтами-басилеями, не отказались от наследственных палат предков. Дворцовый комплекс не только подтверждал их царственное происхождение — он оставался хранилищем священной утвари и различного инвентаря, необходимого при исполнении общеполисных богослужений на Акрополе. К тому же, дворцовое здание, как показали раскопки, находилось на южном краю вышгорода (Lang Μ. et al. The Athenian Agora. P. 26. Fig. 5). Очевидно, оно не примыкало к священному подворью и его обособленность могла облегчать Медонтидам использование их традиционного дома.
2 Уже в 1965 г. Н. Верделис и Г. Мусше раскопали в Форике на холме Велатури остатки мастерской, в которой около 1550-х гг. добывали серебро из окиси свинца, местного среброносного минерала (Daux G. Chronique des fouilles 1966. P. 628; Megaw A. Archaeology in Greece. 1967-1968 // AR for 1967-1968. P. 6). Подробная публикация см.: Moussche Η. et al. Thorikos 1965: rapport preliminaire sur la troisieme campagne de fouilles. Brussels, 1967 (non vidi).
355

мастера широко применяли сложную металлургическую технологию, как показали раскопки части мастерской, которая была засыпана горным обвалом1.
Это было отдельно сооруженное плавильное отделение площадью в 48 кв. м, работы в котором велись около 900 г., по определению Н. Верделиса и Г. Мусше. В пол помещения были вделаны несколько чанов, в двух из них были обнаружены свинцовые осадки. Очевидно, как и прежде, форикские металлурги добывали серебро путем окислительного плавления в печи, стоявшей в этой же горнице. Применение метода купеляции указывает на обширные технологические знания трудившихся здесь металлургов. Судя по количеству чанов, они использовали немало сырья.
Характер памятника позволяет полагать, что в этом заведении работали профессионалы разных уровней. Конечно, их возглавляли опытные технологи, досконально изучившие местную металлургическую традицию. Их знания и практический опыт повышали материальный потенциал родственных им общин. Естественно, что внутриклановые установления тщательно поддерживали обычаи, определявшие обязанности и права таких выдающихся металлургов. Вероятно, подсобные работники (сородичи и пришельцы из других кланов) не имели особых привилегий. Однако инообщинники приносили обычаи своих кланов и энергично использовали общеаттические покровительственные им правовые нормы. Рост населения городка в IX—VIII вв. свидетельствует о благоприятных правопорядках для всех2.
Интенсивная ремесленная деятельность в стольном граде и в небольших городках и посадах уже в X-IX вв. бесспорно порождала важные сдвиги в состоянии всего этноса. Несомненно, увеличивался массив неземледельческого населения в прибрежных районах и в землях, обладавших естественными богатствами. Временный или длительный отрыв части общинников от их кланов мог усиливать местное и общеаттическое правотворчество — умножалось число различных категорий субъектов права. Уточнением их прав и обязанностей должны были ведать клановые и общеаттические правоведы.

1 Megaw A. Archaeology in Greece. 1966-1967 // AR for 1966-1967. P. 5; Coldstream J. N. Geometric Greece. P. 70-71; Daux G. Ibid. P. 628.
2 Особенный рост населения и зажиточности горожан около 770-700 гг. отметил Г. Мусше, исследовавший некрополь того времени (AR 1971-1972. Р. 6). Логично полагать, что начало этого процесса восходит еще к XI-X вв.
356

Вероятно, усложнялись вопросы совместного использования береговых и рудоносных земель с соседствующими кланами, причем разногласия могли приводить к враждебным столкновениям. Правда, ясных данных пока нет.
Более уверенно следует предполагать развитие правовых обычаев, регулировавших внутриаттический обмен. Конечно, традиционные правила обмена продукцией земледельческих и скотоводческих общин изменялись сравнительно медленно при отсутствии природных бедствий. Гораздо динамичнее развивались правопорядки в сфере обмена ремесленными изделиями. Потребителями продукции производственных заведений могли выступать весь полис, отдельные кланы и множество разрозненных индивидуальных потребителей. Накопление общегосударственных ценностей, например имущества главных святилищ, способствовало образованию постоянного фонда материальных средств всего этноса. Сохранение и использование казенного имущества регулировали правила, вводимые заново или дополняющие уже действующие обычаи. Но как высшие власти, Верховный Булевтерий и триархи, оплачивали государственные приобретения, пока остается полностью неясным.
Некоторые данные позволяют судить о платежных средствах клановых общин и их верхов, причем отдельные знатные люди уже давно могли пользоваться немногими видами товароденег: мерами зерна, ценной утварью и животными. Но в Аттике расширение ремесленных производств, выполнявших индивидуальные заказы или продававших свою массовую продукцию, должно было способствовать появлению мелких единиц металлических товароденег. Вероятно, в обращении ходили кусочки бронзы или серебра.
Напомню, что на Кипре уже в XIII в. употребляли золотые слиточки в качестве средства домонетного обмена, а в Аргосе до 740 г. длительное время были в обращении железные прутья, оболы1. Поскольку некоторые аттические кланы в VII в. имели право чеканить свою частную серебряную монету2, постольку можно предполагать, что эти родственные сообщества уже давно имели обычай употреблять кусочки серебра в качестве одного из видов товароденег.
Но в X-VII вв. большинство земледельцев Аттики вряд ли могло широко пользоваться серебром, добывавшимся в Лаврионе.

1 Зограф А. Н. Античные монеты. С. 23. Рис. 1; С. 38-39. Рис. 15.
2 Seltman С. Т. Athens. Its History and Coinage before the Persian Invasion. Cambridge, 1924. P. 6,14.
357

В повседневном обиходе имело хождение доступное всем платежное средство — зерно. Его основная мера — медимн — вмещала чуть меньше 52 литров зерна и четко делилась на мелкие подразделения: на 6 гект, по 8,6 литров сухого зерна каждая; или на 48 хойников (около 1,1 литра); или на 192 котилы, почти 0,3 литра каждая. Такая система натуральных средств обмена обеспечивала участие в торговле лиц и сообществ, обладавших весьма различным достатком. Несомненно, использование медимна и его мелких частей в обменных операциях было выработано многовековой практикой обитателей Аттики, располагавшей ограниченным фондом пашенных земель1. Именно традиционная устойчивость медимна побудила Солона установить этот вид товаро-денег единицей оценки доходов четырех категорий граждан, хотя в его время в Аттике уже имели хождение серебряные монеты2.
Попутно замечу, что в историографии иногда встречается необоснованное сомнение в точности сведения Аристотеля, сообщившего, что Солон повторил уже существовавшее прежде деление на разряды жителей согласно оценке имущества — τιμήματα διεΐλεν είς τέτταρα τέλη, καθάπερ διήρητο και πρότερον (Ath. Pol., 7,3). Противники Стагирита почему-то забывали о той жесткой упорядоченности аттического быта, которую власти проводили с конца XI в., как свидетельствует введение протогеометрического стиля в 1025-900 гг. Естественно, что сдвиги в духовной жизни народа могли быть тесно связаны с возникавшей системой учета доходов различных кланов и отдельных групп населения. Само развитие государственной системы в XI-VIII вв. требовало большего числа материальных повинностей от кланов и различных слоев обитателей земли. Свидетельства аттических авторов ясно показывают, что в основу податной системы был положен принцип учета доходности каждого хозяйства. По обычаю этот учет вели в общепринятой товароденежной весовой единице — в медимне зерна. Такой счет был точен и ясно показывал разницу благосостояния богатых и бедных земледельцев.

1 Обстоятельный анализ природных особенностей главных аттических областей см.: Зельин К. К. Борьба. С. 164-168.
2 Полагаю, что давняя прочность медимна как основной единицы аттических товароденег убедила Солона не нарушать общепринятого устного обычая экономической жизни, хотя монетную систему он решительно изменил. Силу устных обычаев в духовном мире Аттики в V-IV вв., иногда превышавшую авторитет писаных законов, убедительно проследил Hirzel R:. АГРАФОS NOMOS. S. 50-56.
358

Естественно, что рост имущественного неравенства мог порождать в клановых общинах и во всем населении серьезные разногласия относительно размеров податных обязательств каждого слоя жителей. Эти противоречия, вероятно, побудили власти начать выработку строго упорядоченной системы налогообложения. Она была основана на принципе учета реальной платежеспособности земледельцев различных уровней благосостояния. Такой подход позволил создать последовательную многоступенчатую систему деления общества на имущественные разряды. Конечно, формирование такого податного устройства во всей земле происходило не сразу, его отдельные звенья могли возникать постепенно. Прямых свидетельств о времени, когда началось и как происходило деление жителей по имущественным категориям пока почти нет. Поэтому решусь высказать лишь некоторые предположения — ведь ко времени Солона некая система учета доходов уже была известна каждому политу и реформатор это учитывал.
Полагаю, что началом длительного процесса могло стать выделение слоя коневладельцев, составлявших особую часть аттического ополчения. Зажиточный ратник мог выполнить свою обязанность содержать боевого коня лишь при получении ежегодного урожая в 300 медимнов зерна со своего хозяйства. Вероятно, власти подсчитывали расходы всадников при установлении подати, гиппады, для этого слоя жителей. Уплата гиппады, о которой пишет Аристотель (Ath. Pol., 7,3-4), была официальным свидетельством прочного благосостояния каждого конного ратника. Естественно, что слой домохозяев, имевших одинаковые доходы и плативших равную гиппаду, постепенно приобретал особую значимость в обществе. Это можно заметить по вниманию к изображению коня, которое заметно в аттическом искусстве уже в X в1.
Допустимо предположить, что вслед за выделением всадничества был установлен имущественный разряд зевгитов, обладателей парной упряжки лошадей или быков. Зевгиты, получавшие по 200 медимнов зерна со своего хозяйства, были обязаны платить подать зевгисий (Ath. Pol., 7,4). Отметим архаичность наименований этих двух податных групп по видам ценнейшего скота в их хозяйствах. Логично пола-

1 Вазописцы рисовали на дорогих сосудах (см. с. 338 и сл.) именно боевых коней, непригодных к пахотной работе. В мелкой пластике около 930-900 гг. появилась фигурка лошади, (см.: Young R. An Early Geometric Grave. P. 290. Fig. 3).
359

гать, что самосознание столь зажиточных слоев населения могло повышать их политическую активность, что иногда вносило сложности в психологический настрой кланов и других групп общества.
Возможно, что устойчивость положения всадников и зевгитов подтолкнула самые богатые круги добиться установления высшей оценки их доходов: их имущественный критерий равнялся 500 медимнам. Тем самым состоятельнейшая знать подчеркивала материальное превосходство своего разряда над экономическими рубежами всадников и зевгитов.
Новые археологические источники позволяют приблизительно наметить начало практического выделения разряда «пятисотмедимников». Само наименование — пентакосиомедимны — тесно связано с определением их доходов в сотнях медимнов. Оно не содержит никаких указаний на вид деятельности богачей этого разряда. Очевидно, доход, равный 500 медимнов, могли иметь лица различных профессий — аграрии, ремесленники, моряки, торговцы. Доходы жителей, не связанных прямо с землепользованием, все же, пересчитывали по общепринятой единице товароденег — по медимну. Судя по терракотам из могилы Госпожи зерна1, учет зерна по медимнам уже прочно вошел в хозяйственную жизнь Аттики.
Следует полностью принять мысль Э. Смитсон о том, что владелица этих даров могла быть дочерью или женой аристократа, относившегося к разряду «пятисотмедимников». Исследовательница являлась глубоким знатоком материала и могла проницательно анализировать свидетельства источников. Взвешенно и непредвзято рассматривая принципиально важные факты истории эллинства в XI—VIII вв., она считала, что утверждения о глубокой отсталости страны в указанные столетия весьма ошибочны. Никогда не принимая такие схематичные определения, она писала Дж. Колдстриму: «в действительности эти века были периодом кипучей деятельности» населения Эллады2.

1 Smithson Ε. L. The Tomb of a Rich Athenian Lady. P. 83, 93-95. Pl. 23-27; Lang M. et al. The Athenian Agora. P. 228. Fig. 118.
2 Coldstream J. N. The Rich Lady of Areopagus. P. 391-392, 403. Указанная статья содержит принципиальный отказ Дж. Колдстрима от своих неверных суждений 1970-х гг., когда он писал об изоляции и отсталости Эллады в «темные» XI-VIII вв. (Coldstream J. Geometric Greece. P. 109sq). Новые весомые источники подтвердили бесспорность выводов Э. Смитсон. Уже и в 1995 г. Дж. Колдстрим безоговорочно признал неоспоримое значение взглядов покойной коллеги.
360

В полуостровной Аттике хозяйственное развитие шло достаточно успешно, как показывает значительный подъем в Χ—VIII вв. жизненного уровня не только части знати, но и среднезажиточного населения.
Следует отметить, что к началу IX в. среди афинских аристократов четко выступило материальное неравенство некоторых семей1. Но оно, видимо, еще не подрывало устои внутрикланового единства. Возможно, что самосознание небогатых членов кровной общины даже укреплялось гордостью их близости к особо могущественным сородичам.
Убедительный вывод Э. Смитсон о появлении евпатридов с доходами в 500 медимнов ежегодно уже к середине IX в. позволяет поставить вопрос: когда этот слой стал столь многочисленным, что его экономический вес обусловил установление специального податного разряда в хозяйственных обычаях политейи?
Полагаю, что процесс развивался постепенно. Вероятно, не только в стольном граде, но и в плодородных землях полуострова должны были появиться такие же состоятельные семьи. Численный рост слоя богатой клановой знати неминуемо вел к возвышению его политического авторитета. Естественно, что честолюбивые и расчетливые представители богатейшей аристократии могли реально претендовать на ведущее положение в обществе. Вероятно, некоторые евпатриды успешно использовали свои позиции в сакральной сфере, а также благочестие своих родственниц, достойно священнослужительствовавших.
Можно с уверенностью полагать, что еще в IX — начале VIII вв. среди знати нарастала целеустремленная борьба за высшие государственные должности. Она разворачивалась прежде всего в Верховном Булевтерии, побуждая советников к упорной работе в области государственного правоведения. Одновременно рядовое преуспевающее население в какой-то мере усерднее осмысляло реальности политической жизни и своего правового положения. Ведь активным политическим деятелям была необходима поддержка своих клановых общин; большинство их сородичей это хорошо понимало. Даже

1 Например, умеренно обеспеченная семья, имевшая участок на аристократическом кладбище северного склона Ареопага, могла между 900-850 гг. снабжать усопших родичей добротным оружием (Smithson Ε. L. Geometric Cemetery. P. 330, 333-334, 341-343, 349). Однако покойницам этой семьи выделяли лишь обиходную посуду, пряслица и немногие мелочи.
361

косвенное участие в деятельности своих аристократов-политиков развивало правовое сознание массы жителей.
Бесспорно, к концу 760-х гг. напряженность внутриполитической жизни в Аттике достигла высокого уровня. Результатом ее явился крупный сдвиг в системе высшей исполнительной власти: в 754/3 гг. пожизненный срок исполнения обязанностей триархов был заменен десятилетним периодом. Тем самым посты полемарха и архонта замещались путем открытых выборов, тогда как сан архонта-басилея до 714 г. оставался доступен по выбору лишь членам клана Медон-тидов1. Они избирали басилеем очередного старшего наследника.
Логично полагать, что проведение столь кардинального преобразования выборов глав высших исполнительных властей было осуществлено лишь после длительных предварительных обсуждений в Верховном Булевтерии, возможно, с участием опытнейших клановых правоведов. Ведь вопрос о кандидатах на два высших правительственных места мог решаться лишь на основе точного определения политической правоспособности весомых слоев населения. Видимо, тогда же наряду со знатным происхождением для соискателей архонтских должностей был введен и имущественный критерий. Его исчисление в медимнах зерна ясно показывает, сколь сильно было значение богатейших хозяев-аристократов, оставлявших права на более скромные посты всадникам и зевгитам. Но и эти две группы составляли весьма зажиточные общинники.
Создание таких правовых категорий, несомненно, отвечало общей направленности аттической идеологии конца 900-х — начала 700-х гг. О ее характере можно судить по значительному количеству памятников культуры. Они показывают, что в обществе все еще главенствовали мысли о необходимости порядка и укрепления связей внутри всего населения. Но жесткая соподчиненность отдельных элементов этого массива постепенно видоизменялась. На это указывают некоторые изменения принципов художественной мысли тех

1 Хронологические сведения Евсевия и Синкелла сопоставлены А. Сэмюэлом, считающим 754/3 гг. наиболее точной датой установления смены триархов каждые 10 лет (Samuel A. Chronology. P. 195sq.). Однако, Г. Бузольт, исходя из точного указания Паросской хроники о ежегодном переизбрании архонтов-эпонимов с 683/2 гг. (Marm. Par. Ер. XXXII), полагал, что первым из семи последовательно служивших по 10 лет архонтов был Харопс, избранный в 753/2 гг. (Busolt G. Griechische Geschichte. Bd IP. S. 132-135).
362

столетий: они допускали более свободную расстановку акцентов в облике памятников искусства. Особенно заметно это в творчестве выдающихся вазописцев.
Как известно, около 900-700 гг. в Аттике наблюдался расцвет геометрического стиля. Исследователи, детально изучавшие характер этого художественного направления, отметили ряд черт реальной жизни в вазовых росписях. Наблюдения искусствоведов расширяют представления историков об особенностях политико-правовой жизни тогдашнего населения Аттики.
Так, весьма важны суждения В. Д. Блаватского, указавшего на то, что работы выдающихся вазописцев IX—VIII вв. сохраняли черты примитивного творчества, что отражало силу древних традиций в искусстве. Однако в те же столетия аттические художники стали особо подчеркивать главные части сосудов, покрывая их самым сложным декором; на второстепенные места ваз мастера наносили простые узоры1. Решусь предположить, что неравное исполнение росписей на дорогих вазах вполне гармонировало со вкусами заказчиков или потребителей, не склонных придерживаться уравнительной идеологии предшествующих столетий.
Более значительно суждение упомянутого исследователя: «в фигурных композициях геометрического стиля вазописец большое место уделяет изображению рядовых персонажей», причем такое внимание к фигурам обычных людей было вызвано тем, что «в жизни общества значительная роль еще принадлежала массе» простых жителей, хотя знать уже имела большие богатства2. Логично полагать, что художники, внимательно выписывавшие десятки фигур второстепенных участников боевых или погребальных сцен3, тем самым сознательно подчеркивали значимость широких кругов населения. Очевидно, одаренные профессионалы, обладавшие глубоким пониманием и тонким видением событий, происходивших в обществе, стремились творчески выразить то, что они наблюдали в действительности. Поэтому внимание мастеров, работавших около 770-700 гг.,

1 Блаватский В. Д. ИАРК. С. 61-63.
2 Там же. С. 66.
3 Дж. Колдстрим полагает, что на частично дошедшем кратере из дипилонской мастерской (около 770-760 гг.) был представлен бой, в котором участвовало более 100 ратников (Coldstream J. Geometric Greece. P. 110). Добавлю, что на сосудах, расписанных ок.760-725 гг., было нередко тщательно выписано по 60-70 действующих лиц.
363

к изображению массы рядовых персонажей даже в ущерб показу важнейших участников тех же сцен следует полагать отвечающим именно реальной политической обстановке на полуострове. Очевидно, там самый многочисленный слой населения играл немаловажную роль и клановая знать это хорошо понимала.
Ведь после 754/3 гг. политическая жизнь общества стала развиваться более динамично. Многим евпатридам открылась возможность добиться поста архонта. Аттическая знать, видимо коренная, начала борьбу и за отмену наследственного права Медонтидов на должность архонта-басилия. Уже в 714 г. привилегия царственного клана была уничтожена — очевидно, 40 лет было достаточно для решения столь сложного вопроса. Естественно полагать, что выдающиеся политики в Верховном Булевтерии и энергичные светские триархи считали два указанных изменения системы выбора высших органов власти полезными для укрепления всей политейи, решительно порывающей с монархическими принципами. Несомненно, сдвиги в системе управления развивали организационно-правовую практику полисных верхов. Уже складывалась группа весьма могущественных евпатридов, политика которых к 714 г. была непререкаемой даже для Медонтидов, как показывает их отказ (думаю, вынужденный) от своего давнего наследственного права на басилейю.
Очевидно, мощь этих олигархов, коренных аттических аристократов, основывалась на хозяйственном весе их кланов. Также много значило умелое использование олигархами прочной поддержки их многочисленных сородичей. Некоторые сведения о характере и силе кровных связей дают нам произведения аттических вазописцев.
Особенно красноречивы изображения на сосудах из могильника за воротами Афин, позднее названными Дипилонскими. Эти очень дорогие вазы, датируемые 760-700 гг., были, видимо, созданы по специальным заказам аристократов, желавших особо подчеркнуть прочное единство клановых сообществ, точно и упорядоченно исполнявших общинные дела и священные обряды. Следует полагать, что такие картины отвечали запросам политиков олигархического образа мыслей, использовавших мощь кланов для укрепления своего авторитета во всем обществе. Действительно, тщательно исполненные сцены военных сюжетов и похоронных обрядов ясно показывают многие десятки энергичных участников этих действий1.

1 Общий анализ некоторых ярких сцен см.: Demargne P. Naissance. Р. 288-293; Coldstream J. Geometric Greece. P. 110-122.
364

Бесспорно, умело руководить движениями массы взрослых сородичей, даже детей1, могли те представители клановой знати, которые обладали обширными сакральными полномочиями, знанием дела и высоким почетом в своей кровной общине. Конечно, они прилагали много усилий, но эти ответственные работы возвышали их не только над остальными сородичами, но и среди иноклановых соотечественников. Тем самым увеличивалась значимость управленческого опыта наиболее честолюбивых политиков, что ускоряло формирование олигархических группировок среди знати. Допустимо предполагать, что активные политики усиливали борьбу за ведущее положение в Верховном Булевтерии и за главные правительственные посты. Прекращение исключительного права Медонтидов на басилейю в 714 г. было важным событием. Оно ясно показывает силу антимонархического направления среди знати и прочность системы триархии.
Следует отметить, что участие массы общинников в общеклановых действиях неизбежно укрепляло их самосознание. Все они являлись полноправными субъектами кланового права, установления которого четко определяли общественное положение каждой группы сородичей. Тогда в массе народе еще были сильны многие понятия времен военно-племенного народовластия, причем реальное значение пережитков отеческих порядков проявлялось больше всего во внутриклановых обычаях. Но и эти обычаи претерпевали изменения. Особенно важны перемены в заупокойном инвентаре среднезажиточных ратников: после 850 г. мужчин в Аид обычно сопровождал только нож2. Видимо, более ценное вооружение оставлялось наследникам.
Однако возможно иное предположение: это было время, когда внутри кланов формировалось разделение общинников по доходности их владений. Поэтому преуспевающий всадник или владелец рабочего скота мог придавать меньшее значение своей паноплии — ведь умение хорошо вести хозяйство становилось особенно важным. Сама строгая упорядоченность общественной жизни направляла все

1 Весьма важны суждения Дж. Бордмена, отметившего ряд характерных черт массовых сцен на сосудах, датируемых 800-700 гг. См.: Boardman J. Attic Geometric Vase Scenes, Old and New /JHS. Vol. LXXXVI. 1966. P. 1-5.
2 Bouzek J. Homerisches Griechenland. S. 130. Правда, в Форике еще около 825 г. состоятельная семья снабдила своего покойника не только ножом, но и мечом. См.: McDonald W. A. A Geometric Grave Group from Thorikos in Attica// Hesperia. Vol. XXX. 1961. P. 299-304. Pis 63-64.
365

большее внимание на степень благосостояния каждого общинника. Можно только догадываться, сколь острые и сложные противоречия возникали внутри родственных сообществ и в междуклановых отношениях из-за земли и других источников зажиточности. Вероятно, такие разногласия побуждали весь массив сородичей во многих кланах особо ревностно соблюдать общие сакральные обычаи, о чем свидетельствуют росписи на дипилонских сосудах. Политики времени ранней олигархии, видимо, энергично старались использовать весомые традиционные обычаи своих кланов. Однако уже в VIII столетии в правовой жизни общества стали набирать особую силу новые важные явления.
Несомненно, произошли изменения в деятельности Верховного Булевтерия, так как после 754-753 г. в его состав, помимо клановых старейшин, стали входить отставные триархи, уже завершившие свою десятилетнюю службу. Эти опытные в делах государственного управления советники, бесспорно, возвысили значимость Верховного Булевтерия как общеземельного надкланового охранителя полисной политейи и ее уставов. Значение деятельности таких советников четко подчеркнул Аристотель: сначала он изложил обязанности древнего Совета в системе еще до-Драконтовой политейи: ή δέ των Αρεοπαγιτών βουλή την μέν τάξιν είχε τοΰ διατηρεΐν τους νόμους, διώκει δέ τά πλείστα και τά μέγιστα των έν τη πόλει, και κολάζουσα και ζημιοΰσα πάντας τους άκοσμοΰντας κυρίως.
Тщательно отметив обязанности Верховного Совета - постоянно оберегать законы, распоряжаться большей частью дел полиса, особенно важнейшими, а также препятствовать нарушению общих порядков и наказывать всех, поступающих вопреки принятым уставам, — философ сразу же указал принципы избрания архонтов и то, что отслужив, они становились пожизненными членами Совета на Ареопаге (Ath. Pol., 3,6). Конечно, такие советники, знавшие реальное состояние общества, более умело применяли полномочия Верховного Булевтерия1. Видимо, именно они усиливали влияние олигархов на

1 По всей видимости формула полномочий древнего Совета, сложившаяся между 1030-754 гг., была весьма устойчивой, так что позднее в нее делали лишь необходимые вставки — например, в Афинскую политии 4, 4; 8, 4. Будучи лишена возможности изложить начатую Дж. Сэндисом дискуссию о «Драконтовой конституции» в данном труде Аристотеля, укажу лишь суждения Бузескула В. Афинская полития. С. 309-325; Доватура А. Политика и политии Аристотеля. С.193-195, 299.
366

отношение Совета к народу Ведь в 679-624 гг. в Буле последовательно выступали десятки опытных знатоков права и экономики, энергично обиравших население и развивавших всесильную олигархию.
Расширение состава Буле и сферы его деятельности было особенно необходимо в последующие десятилетия, когда население полуострова выросло почти в три раза1. В тот же период около 750-700 гг. должна была развиваться практика дифференциации жителей по уровню доходности их хозяйств. Такое разделение неминуемо углубляло различия между достаточно состоятельными и самыми бедными общинниками2, что, естественно, усложняло внутриклановые отношения и подрывало традиционную прочность связей кровных сородичей. Неизбежным следствием хозяйственного неравенства было ухудшение психологического состояния менее обеспеченных слоев общества, тогда как преуспевавшие круги энергично накапливали свои состояния. Указанные процессы происходили не только в стольном граде: некрополи в пригородах Афин и во внутренних землях полуострова доставляют сведения о неуклонном росте числа погребений богатых лиц3. Конечно, инвентарь погребений отражает накопление движимого и личного имущества отдельными семьями, особенно в зажиточных кровных сообществах. Без сомнения, стяжательство и произвол богатых общинников ущемляли права бедных сородичей, причем весьма острыми должны были быть земельные споры. Ведь аттические сельчане испытывали трудности, вероятно достаточно близкие бедам их современников, живших в беотийской Аскре4.
Но на скудных землях Аттики имущественное неравенство выступало еще сильнее, как показывает бедный могильник конца VIII в., в Фалероне, о котором упоминал Дж. Колдстрим (Ук. соч., 134-135). Положение слабейших хозяев нередко ухудшалось тем, что местная аристократия все меньше считалась с клановыми правовыми установлениями или, наоборот, энергично истолковывала их только в свою пользу. Верховный Совет, очевидно занимавший про-олигархические позиции, нередко предавал интересы бедняков, уступая притязаниям сильных политов.

1 Coldstream J. Greek Geometric Pottery. P. 360; Idem. Geometric Greece. P. 109 sq; Whitehead D. Demes. P. 6-8.
2 Глубину социальных противоречий в тогдашней Аттике внимательно исследовала К. М. Колобова. Колобова К. М. Древний город Афины. С. 36-40.
3 Coldstream J. Geometric Greece. P. 77-79, 132-135, 137.
4 Hes., Op., 300-617; Яйленко В. П. АГБВ. С. 40-53.
367

По-видимому, внутреннее положение в тогдашнем обществе было весьма напряженным; возникали столкновения не только богатых и бедных. Различные группы олигархов вели между собой борьбу за главные посты в правительстве, причем для успеха им была нужна поддержка средних слоев населения. В этих условиях все более важной становилась задача приведения в порядок общеполисных правовых уставов и практики их применения.
Именно так следует объяснить крупный принципиальный сдвиг в системе государственного управления: в 683/2 гг. взамен десятилетнего срока правления архонтов было введено их ежегодное избрание. Тогда же стали выбирать уже не трех, но девятерых архонтов — так была установления эннеархия. Ясно, что правившие тогда в Афинах олигархи считали такое переустройство архонтата весьма настоятельным и как-то им полезным.
Важно то, что шесть дополнительных архонтов1 были наделены сугубо правовыми полномочиями. Эти «хранители установлений» именовались фесмофетами, термином, восходящим к понятию θεσμΰς, фесм, созданному на ранних ступенях правосознания эллинов, когда народ особо чтил богиню Деметру-Фесмофору, покровительницу упорядоченного земледелия2. Позднее фесмами стали обозначать не только божественные уставы, но и правила, созданные человеческим разумом.
Ежегодное переизбрание правительства, в том числе шести фесмофетов, знаменовало огромное продвижение на пути развития правовой практики и общеаттического правосознания. Видимо, к 680 гг. количество и сложность правовых конфликтов достигли таких размеров, что разрешить их могла лишь группа архонтов-правоведов. Возможно, что в сдвиге был заинтересован даже сам Верховный Булевтерии, все более занятый контролем за соблюдением основных государственных правоустановлений властями или политами.
Естественно, что деятельность фесмофетов была нужна и массе народа, страдавшего от всесилия местной знати в кланах и профессионально-территориальных объединениях. Создание группы архонтов-фесмофетов в 683/2 гг. означало, что аттическое государство осознало свой долг организовать правовую защиту всему населению полуострова. Может быть, в этом действии следует видеть влияние

1 Aristot. Ath. Pol., З, 4; Lipsius Η. Attische Recht. S. 11.
2 Hirzel R. Themis, Dike und Verwandtes. S. 320-337.
368

давних «отеческих установлений», восходивших к домонархическим временам военно-племенного народоправия. Ведь в памяти автохтонного населения Аттики такая устойчивость правовых понятий народа должна была иметь большую силу.
Однако, непосредственным стимулом реорганизации правительства могло быть сильное сопротивление массы политов злоупотреблениям олигархов. Недаром Верховный Совет и архонты осознали необходимость сбора записанных образцов устных правовых обычаев: обязанностью фесмофетов было, выписав установления, охранять судебное решение относительно рассматриваемого спора (Aristot., Ath. Pol., З, 4). Очевидно, повседневная правовая практика была весьма напряженной, она изобиловала множеством противоречий, часто возникавших из-за различных толкований устных правовых обычаев.
Сообщение Аристотеля показывает, что уже в 680-е гг. в правящих кругах Аттики сложилось понимание необходимости создать более работоспособное правительство, имеющее достаточно силы для проведения общеполисной правовой политики. Ведь выделение дополнительных шести архонтов, ведавших исключительно вопросами правовой жизни общества, утверждало главенство общегосударственного права над клановыми правовыми обычаями. Конечно, верховные правоохранители, фесмофеты, принадлежали к знатным кругам населения. Однако соперничество между различными группами аристократии могло побуждать знать иногда уступать некоторым требованиям средних слоев населения, что, видимо, учитывали и фесмофеты.
Очевидно, уровень правосознания не только евпатридов, но и массы рядового населения в период создания эннеархии был уже достаточно высок и большинство общества стремилось к знанию и упорядочению применяемых правовых обычаев. Именно этим ожиданиям отвечала обязанность фесмофетов выписывать фесмы, относившиеся к различным спорам1.
Точно очерченная задача фесмофетов, бесспорно, свидетельствует о том, что тогда в Аттике уже существовала практика записи особо важных устных правовых обычаев. Вероятно, эти тексты, записанные на бронзовых или свинцовых листках, были немногочисленны или труднодоступны (хранились в святилищах?). Но увеличивавшееся

1 Термин «фесмофет» толкуют иногда как «законодатель», однако в эпоху до-Драконта годично сменявшиеся архонты-фесмофеты могли быть лишь истолкователями и блюстителями уже существовавших норм обычного права.
369

количество правовых конфликтов, поступавших на рассмотрение самих фесмофетов, неизбежно требовало выработки ими общепринятого толкования каждого значительного устного обычая и последующей точной записи их конкретного решения. Таким образом, в аттической правовой практике наряду с устным обычным правом постепенно появлялись записанные архонтами уставы1.
Совершенно очевидно, что работавшие в стольном граде фесмофеты были заняты, прежде всего, упорядочением общеполисных правил, долженствовавших укреплять строй тогдашней государственной системы. Эту политейю Аристотель назвал в Афинской политии «первой» и «древней, еще до-Драконтовой» (4, 1; З, 1). Развивая общеполисное право, архонты-правоведы, несомненно, должны были несколько совершенствовать сферу юридических отношений клановых сообществ и полисных сановников. Но внутриклановые устные уставы фесмофеты вряд ли изменяли: ведь это было бы невыгодно не только клановым властям, но и общинникам, опиравшимся на свои древние права.
Полагая, что внутриклановые обычаи оставались в руках местной знати, следует учитывать процесс расслоения аттической аристократии, о котором обоснованно писала К. М. Колобова. В трудные времена хозяйственная прочность аристократии мощных и слабых кланов разнилась весьма значительно, что неизбежно могло влиять на отношение богатых олигархов к среднедостаточным политам.
Здесь необходимо особо подчеркнуть, что VII в. принес многим обитателям полуострова многочисленные беды. Углублялось неравенство общественного положения разнодоходных групп населения, что могло ослаблять внутриклановые связи. Но особенно вредили народу жадные богачи. Их наглость росла: уже около 620-х гг. они воровали даже священное и общенародное имущество (Solo. Eleg. З, 14-16).

1 Аттические философы признавали пользу применения неписаных законов наряду с записанными. Платон, определяя «отеческие законы» как собрание неписаных установлений, считает их важнейшим, связующим полисный порядок средством; они составляют прочную основу писаных законов (Leg., VII, 7, 4, 793a-d). Аристотель отметил больший авторитет законов, основанных на обычае, причем они относятся к делам более важным, чем казусы писаных законов (Pol., III,6, 1287b6). Судебные ораторы IV в. в Афинах неоднократно обращались к неписаным обычаям, ставя их рядом с записанными законами. Укажу лишь: Lys., VI, 10; Demosth., XXIII, 70; Idem. XVIII, 275.
370

Конечно, такие сородичи беззастенчиво грабили весь свой клан и каждого общинника. Погоне за богатством содействовало усиленное движение ценных товароденег, которое привело к тому, что уже в конце VII в. в Аттике появилась своя чеканная монета. Это удобное средство обращения быстро использовали олигархи — около 610 г. некоторые кланы чеканили собственные монеты1.
Естественно, что после 683/2 гг. в результате многолетней работы архонтов-фесмофетов в Аттике расширилось правосознание всех слоев населения. Можно предполагать, что росла правовая активность не только власть имущих, но и неолигархических группировок. Примечательно, что заново введенные должности архонтов-фесмофетов предназначались для образованных знатоков правоведения: они должны были хорошо знать массу общих и местных обычаев. Все же вероятно, что фесмофеты изначально занимались, главным образом, общеполисными и межклановыми правовыми обычаями, формулами, а также практикой их применения.
Создание девятичленного правительства, эннеархии, ясно показывает напряженное состояние политико-правовой жизни общества. Бесспорно, теперь большему числу олигархов был открыт доступ в высшие органы власти, что могло усилить обособление этого слоя не только от рядовых политов, но и от родовитых небогатых евпатридов. Уже К. М. Колобова убедительно проследила появление обедневших групп внутри знати в VIII—VII вв., что привело к расслоению аристократии и социальным потрясениям2. Рост могущества олигархов наносил ущерб интересам остальных слоев населения, традиционно использовавших многие правовые обычаи аттического военно-племенного народоправия, которое развилось еще во времена зрелого племенного быта. Все же и в трудном VII в. силу народного самосознания поддерживали архаичные клановые правопорядки и, что весьма важно, местные и общеполисные сакральные установления. Именно опираясь на них масса рядового населения могла тогда как-то отстаивать свое положение свободных политов в клановых общинах даже при нажиме корыстолюбивых олигархов3. Очевидно, даже локальная борьба за правоспособность простолюдинов неминуемо укрепляла народоправность во всем олигархическом полисе.
Организация группы архонтов-фесмофетов являлась принципиальным сдвигом в развитии аттического права: усилилось более чет-

1 Seltman С. Т. Athens, Its History and Coinage. P. 6-15.
2 Колобова К. Μ. Древний город Афины и его памятники. С. 36-37.
371

кое отделение государственного и гражданского права от общеполисных религиозных уставов. Практическая деятельность фесмофетов, видимо уже изначально работавших в отдельной палате (Aristot., Ath. Pol., З, 5), логично обусловила создание ими государственного собрания записанных юридических правил. Этот полисный архив использовали работники всех сфер государственного управления: здесь они могли находить точные записи общепринятых правопорядков. Данные из этого хранилища облегчали дальнейшую разработку общеаттической правовой технологии.
Естественно, что проолигархические правоведы уверенно использовали свои знания в интересах правивших кругов. Однако хозяйственное развитие общества в VII в. все больше умножало правовые отношения не только олигархов, но и среднезажиточных кругов. Росла их правовая осведомленность, вероятно позволявшая им хоть как-то противостоять произволу олигархов при истолковании неписаных уставов. Такая правовая активность некоторых групп рядового населения должна была развивать его понимание необходимости создания общеполисных писаных правовых норм.
Вполне возможно, что во второй половине VII в. в Аттике уже возросло число судебных органов, разбиравших внутриклановые или сугубо частные тяжбы. Этим местным судам наличие писаных фесм было особенно необходимо. И народ яснее понимал пользу точно установленных правовых формул, применявшихся при разборе повседневных гражданских конфликтов. Можно полагать, что и три высших общеполисных судилища — Верховный Совет, коллегия эфетов и пританей, которые в конце VII в. работали в Афинах, как указано в восьмом законе Солона (Plut., Sol., 19), — также опирались именно на писаные установления. Здесь же следует заметить, что деятельность фесмофетов могла быть особенно весомой в массе народа. Ведь термин θεσμός, означающий правило или установление, восходит к очень ранним ступеням развития эллинского правового сознания. В Аттике понятие об установлении порядка было тесно связано с образом богини Деметры, покровительницы упорядоченного земледелия и других видов деятельности этноса. Как охранительница порядка, Деметра получила эпитет Θεσμοφόρος. С течением времени термином θεσμός стали обозначать не только божественные установления, но и правила, созданные человеческим разумом, в частности установления предков.
Формирование в 683/2 гг. группы архонтов-фесмофетов, обязанных работать в обособленной палате, показывает, что власти учиты-

372

вали недовольство народа всесилием олигархов, часто попиравших традиционные правовые обычаи. Увеличив число архонтов-правоведов, власти тем самым признали свой долг оказывать некую правовую защиту широким слоям полноправных политов. Ведь Верховный Булевтерий, издревле состоявший из клановых старейшин1 и отставных триархов (еще немногих в 754-684 гг.), в VII в. был занят контролем за сохранностью политейи и наказанием нарушителей государственного порядка (Aristot., Ath. Pol., З, 6). Столь высокие полномочия Древнего Совета не оставляли ему возможности для разбора все возраставшего количества обыденных судебных дел.
Деятельность архонтов-фесмофетов в сфере гражданских конфликтов естественно вела к тому, что в аттическом обществе постепенно росло значение каждого его свободного члена и даже понимание того, что незаконный ущерб одной личности ведет к умалению прав сообщества политов в целом, следовательно и всего полиса.
Вместе с тем, примечателен принцип коллегиального обсуждения фесмофетами вопроса о применения нужных норм при рассмотрении конкретного спора. Этим уже признавалось несовершенство единоличного понимания установленных обычаем положений.
Деятельность архонтов-фесмофетов, постоянная и, видимо, успешная, оказалась плодотворной в процессе выработки устойчивых форм правовой жизни Аттики. Апелляция к записанной формуле обычного права стала повседневным явлением в судебной практике. Все чаще записывались установления, касавшиеся обязанностей отдельного лица и групп политов, а также нормы поведения всего массива граждан по отношению к богам, формам почитания божеств и исполнению общегосударственных сакральных обязательств. Ведь сакральные предписания эллинов имели целью обеспечить правильное течение жизни всего общества и практической деятельности каждого полита.
Но все более острым становился вопрос применения устных правовых установлений к практическим ситуациям, динамически изменявшимся с течением времени. Здесь письменная формулировка древних предписаний играла значительную роль, тем более что к юридической регламентация прибегало все большее количество конфликтующих лиц. Однако изменявшиеся условия жизни общества иногда делали весьма затруднительным прямое применение еще действовавших старинных норм. Во многих конкретных случаях остро

1 Замечу, что Д. М. Мак Довел слишком ограничил значение и состав Высшего Совета в ахейских монархиях (MacDovell. Law. P. 27-28).
373

стояла проблема правильной, отвечавшей новому уровню правосознания, интерпретации древних правовых положений.
Можно полагать, что именно в это время в Аттике зародилось так называемое казуальное право, нормы которого формулировались в виде конкретных решений по отдельным делам или спорным ситуациям. Естественно, что весомый творческий вклад в развитие казуальной юридической мысли внесли многие десятки земских правоведов, приходивших на помощь своему клану в трудных случаях. Бесспорно, что в гуще народа издавна появлялись одаренные знатоки сакральных и светских устных установлений. Их анализ возникавших правовых проблем и удачное решение сложных дел сохранялись не только в памяти заинтересованных сторон, но и вероятно, записывались теми местными судьями, кто активно искал разумного согласования нравственных требований с юридическими обычаями.
Следует думать, что индивидуальное творчество в правовой сфере имело место не только в клановых общинах, но и в стольном граде. Там комиссии фесмофетов не один раз приходилось сталкиваться с аргументированными возражениями некоторых лиц, более обстоятельно понимавших устные и записанные уставы. Ведь фесмофет, особенно горожанин, мог не знать некоторых тонкостей местных обычных норм, имевших силу в отдельных областях Аттики. Даже будучи осведомленными о содержании локальных установлений, фесмофеты могли уступать местным правоведам в глубине истолкования юридического обычая применительно к данному казусу. Положение усложнялось и тем, что фесмофеты, во многих случаях субъективно толкуя правовые нормы, защищали интересы своей социальной группы, олигархов, в ущерб принципу истины. Естественно, что вопрос правовой охраны рядового гражданина от произвола властей или особо богатых земляков органически вливался в поток социально-экономических противоречий, усиливая противостояние дамоса и олигархов в политико-правовой жизни Аттики.
Вероятно, уже с 650-х гг. вопрос о правовой осведомленности всего аттического этноса стал особо значимым. Этому способствовало то, что в фесмофетии накапливался подготовленный архонтами-правоведами обширный перечень записанных и признанных имеющими законную силу уточнений, дополнений, исключений и толкований общеаттических и клановых правовых обычаев. Консолидация этноса и укрепление государственной системы делали все более необходимым широкое ознакомление всех слоев населения с этими

374

важными нормативными материалами. Ведь каждый субъект права (клан или полит) мог качественно исполнять свои обязанности, лишь хорошо зная общепринятые в полисе правовые установления. Об этом должно было заботиться само государство — только поощряя правовую осведомленность населения, власти могли требовать добросовестного правового поведения от каждого члена общества или группы жителей. Можно полагать, что рост значения каждого субъекта права постепенно набирал силу именно в условиях практических уточнений взаимных прав и обязанностей полисных верхов и подвластных им политов. Но в VII в. эти процессы были сильно усложнены и замедлены олигархическим строем аттической государственности.
Естественно, что рост самоуправства олигархов и их правонарушения вызывали все большее недовольство народа1. Противоречия между особо активными олигархами и основной массой населения ярко проявились в 630-е годы, когда среди знати выделился олимпионик Килон, прославившийся своей победой в двойном беге в 640 г.
Сообщения о нем Геродота (V, 71), Фукидида (I, 126, 2-12) и Плутарха (Sol., 12) позволяют заключить, что Килон умело сплотил группу сообщников в Афинах и использовал помощь инополисного противника своей родины: мегарский тиран Феаген, тесть Килона, прислал ему отряд воинов. Попытка Килона стать афинским тираном не удалась, он позорно бежал, бросив своих приверженцев на осажденном Акрополе. Их всех, нарушив обещание сохранить сдавшимся жизнь, перебили афиняне из клана Алкмеонидов.
Опуская ряд важных деталей в сообщениях авторов о мятеже Килона, происходившем в 636 или 632 г., отмечу, что деятельность умного и беспринципного политика весьма ярко отражает внутренние противоречия аттического общества. Вражда различных олигархических кланов могла даже принять форму кровавого междуусобия, особенно если в конфликте был заинтересован тиран дорийских Мегар2. Естественно, что в мирных условиях противники шли на

1 Несомненно, корыстолюбивые верхи кланов не только увеличивали материальные поборы с отдельных сородичей, но и своевольно использовали общеклановое имущество.
2 Уже Г. Бузольт справедливо подчеркнул значение мегарского отряда в мятеже и то, что Килон обеспечил себе поддержку Дельф (Busolt G. Griechische Geschichte Bd II2. S. 203-211; Яйленко В. П. Архаическая Греция. С. 185. Неприязнь соседей могла быть опасна и раньше.
375

серьезные правонарушения. В то же время в массе трудового населения крепли постоянные земельные и профессиональные связи; правоспособность преуспевающих средних слоев была еще достаточной, и военнообязанные политы с оружием в руках могли выступать в защиту принципов прадедовской политейи.
Подавление мятежа Килона особенно обострило вопросы правовой жизни общества. Корыстолюбивые олигархи старались обогатиться, самовольно нарушая интересы остальных слоев населения. Сами политы, особенно ратники, выступавшие, согласно Фукидиду (1,126,7), παδημεί έκ των άγρων против Килона, настоятельно требовали соблюдения их давних прав и, возможно, желали записи юридических обычаев. Несомненно, власть имущие не решались открыто противоречить дамосу. К тому же некоторые олигархи могли рассчитывать, что краткая запись нужных им уставов или субъективное истолкование писаных формул позволит им своевольнее пользоваться общими правами и средствами.
Следует отметить, что запись общеполисных правовых положений тогда имела особое значение. Преступная попытка Килона и кровавая расправа с килоновцами Алкмеонидов, святотатственно нарушивших право убежища храма Афины, показали здравомыслящим кругам населения слабость всей политейи и высших властей, которые не смогли остановить агрессию соседей-мегарцев. К тому же весь народ страшился гнева его верховной небесной владычицы Афины, оскорбленной нечестивым поступком Алкмеонидов.
Суровое наказание этих святотатцев (изгнание всего клана из Аттики и даже выброс костей их покойников из могил за пределы родины (Thuc., I, 126; Aristot., Ath. Pol., 1) показывает, сколь жестко народ наказал знатных земляков, преступивших общие сакральные и государственные уставы. Естественно, что пережившие из-за борьбы с Килоном острый психологический кризис жители всего полуострова возлагали большие надежды на точную и упорядоченную официальную запись действовавших правовых уставов.
Возможно, что длительные несогласия олигархов из различных кланов становились уже слишком обременительными для рядовых общинников, обязанных поддерживать свою знать. Народ мог полагать, что писаное право сможет как-то ограничить произвол главенствующих сородичей. Сами же олигархи рассчитывали выработать

376

такие формулировки правовых предписаний, которые укрепили бы их хозяйственные и политические преимущества.
Вероятно, подготовка текстов общеполисных юридических положений заняла немалое время. Но уже в 624/3 гг. архонт-фесмофет Драконт завершил запись строгих правовых установлений полиса и провел их опубликование1. Конечно, под руководством столь авторитетного знатока права работали несколько правоведов, хорошо знавших устные уставы и уже записанные статьи. Очевидно, Драконт, выполнивший свою задачу деловито и систематично, имел не менее ответственных помощников, даже каллиграфы должны были хорошо знать правовую терминологию.
Следует отметить, что полная запись действовавших тогда в полисе основных правовых установлений не была чисто технической их фиксацией. Драконт и его сотрудники должны были решать вопросы о включении в создаваемый свод государственных уложений ряда клановых правовых обычаев, ставших на практике уже общеполисными правопорядками. Конечно, это были уставы, которые уже давно регулировали основные обязанности всех политов.
Еще Аристотель отметил, что Драконт не вводил в правовые предписания ничего им самим придуманного, кроме особой жестокости наказаний для нарушителей государственных фесм (Pol., II, 12, 9, 1274 Ы5). Однако следует помнить, что еще в XI-IX вв. аттические власти неукоснительно требовали от народа сурового образа жизни, что тогда ясно отразилось в художественном творчестве всех мастеров. Конечно, правосознание народа оставалось достаточно жестким и много позднее2.
Естественно, что имущественное неравенство, развившееся к 620-м гг., могло увеличить число правонарушений рядовых сородичей. Ведь многие из них еще сохраняли представления о давних правах на общеклановое достояние, уже частично расхищенное корысто-

1 Busolt G. Ibidem, II2. S. 173. Anm. 2. S. 223-232; Яйленко В. П. относит постановку фесм к 624-622 гг. См.: Яйленко В. П. Архаическая Греция. С. 185.
2 Суровость неизбежно пронизывала тогда и внутриклановые правовые отношения. Ярким свидетельством является одиночное погребение очень бедного хромого афинянина, возможно страдавшего эпилепсией: где-то между 875-850 гг. его похоронили вне кланового могильника в заброшенном колодце (Little L. Μ. Papadopoulos J. К. A Social Outcast in Early Iron Athens // Hesperia. Vol. 67. № 4.1998. P. 375-404. Pis 65-69.
377

любивыми олигархами. Видимо, участились кражи натуральных продуктов — проступков, которые Драконт карал смертной казнью (Plut., Sol., 17). В таких случаях фесмодатель, ограждая интересы состоятельных земледельцев, официально укреплял развивавшееся право индивидуальной собственности.
Правовые уставы, записанные Драконтом, в аттической правой терминологии именовались фесмами1. Правда, Аристотель в Политике (II. 12,9.1274Ы5) и более поздние авторы называли их законами. Но судя по лексике Солона, именно термин «фесмы» точнее отвечает архаическому характеру правовой терминологии самого Драконта и его помощников.
Создание общеполисного свода фесм было крупным достижением аттических правоведов. Значение записи важнейших правопорядков уже определено в трудах многих ученых XIX-XX вв. Суждения ряда исследователей, несомненно, убедительны. Все же некоторые стороны деятельности Драконта заслуживают дополнительного изучения.
Например, следует особо подчеркнуть, что запись фесм отвечала достигнутому тогда уровню правовой культуры всего общества, в частности его полисных правоведов и многих отдельных политов. Вместе с тем, четкое и умелое применение фесм зависело от степени устойчивости правового сознания разных слоев народа и от состояния их правовой психологии. Ведь локальные обычаи иногда оказывали сильнейшее влияние на юридическое самосознание обитателей некоторых областей.
Фесмодательство Драконта не только знаменовало рост главенства писаного права над устными юридическими обычаями. Это был также крупный принципиальный сдвиг в правосознания всего общества: от аттического сакрального права четко отделилось государственное право, ограждавшее интересы всего полиса и его политов. Такое разграничение усилило разработку гражданского права, особенно его разделов, регулировавших хозяйственные и семейно-кла-новые отношения. Бесспорно, созданный Драконтом свод общеполисных фесм значительно развил всю систему государственных правопорядков, немного дополненных или лишь четко записанных. Наличие широко опубликованных фесм облегчало технологические процедуры решения правовых вопросов. Также оно благоприятствовало более интенсивной деятельности полисных властей. Теперь

1 Aristot., Ath. Pol., 4, 1; 7б 1; Andocid., I, 81, 83 sq., 87; Demosth., XLIII, 57.
378

быстрее уточнялись обязанности и полномочия ряда должностных лиц, энергичнее вырабатывались необходимые рабочие связи между общеполисными и локальными властями. Несомненно, росло число государственных и клановых правоведов. Это было особенно необходимо потому, что в фесмах Драконт повторил уложения из древних правовых обычаев, архаический язык которых мог быть не всегда ясен его современникам
Правда, текст фесмы об убийствах, имевший силу закона и в IV в. до н. э., ясно показывает, что Драконт записал уже тщательно разработанный общеаттический семейно-клановый обычай, включая и статью об умышленном убийстве1. Очевидно, и остальные фесмы, имевшие силу лишь между 623-594 гг., были изложены столь же обстоятельно.
Естественно, что в общеполисные установления Драконт должен был включить новые, но уже действовавшие, положения о полномочиях клановых властей в выработке общеполисных правовых норм. Следует полагать, что олигархи постарались добиться записи в общеполисные фесмы некоторых местных устных уставов, практически полезных для них самих. Произвольно толкуя такие предписания, корыстолюбивые верхи безнаказанно нарушали права клановых сообществ и их отдельных членов.
Все усложнявшаяся хозяйственная жизнь общества и юридические последствия совершавшихся тогда разнообразных правовых сделок создавали условия, при которых не всякий субъект права мог защитить себя от произвола богачей или своекорыстных олигархов. Рядовых общинников беспощадно грабили кровные или иноклановые земляки. По-видимому, между 621-600 гг. простые сельчане, обычно занятые хозяйственными трудами, редко могли выбраться в Афины для детального изучения тех фесм, которые могли быть им особенно полезны. Их правовая неосведомленность делала многих земледельцев легкой добычей заимодавцев, обусловливавших займы закладом земельных наделов должников. Такое нарушение традиционного аттического земельного права вело не только к обнищанию части беднейших сельчан, но к потере ими своего полноценного правового положения — закабаленных политов заимодатели могли продать в рабство даже за пределы Аттики (Solo. 3,23-25).Корысто-

1 Aristot., Ath. Pol., 7, 1; IG. I2. № 115; Stroud R. Drakon's Law of Homicide. P. 42-47,110-115.
379

любивые богачи сумели овладеть высшими органами власти и беспощадно проводить выгодную им политику, не считаясь с благом остального народа. Видимо, они целеустремленно использовали какую-то часть фесм Драконта.
Очевидно, Древний совет на холме Арея, пополнявшийся уже отслужившими архонтами-олигархами, в большинстве случаев занимал проолигархические позиции. Поэтому к концу VII в Аттике развилась безудержная олигархократия, которую Аристотель определил как ολιγαρχία λίαν άκρατος (Aristot., Pol., II, 12, 2, 1273b36).
Тяжелое состояние общества точно описал политик Солон, сын Эксекестида (635 - ок. 560 г.). Его элегии показывают, что несмотря на фесмы, олигархи беспрепятственно и незаконно могли укреплять свои экономические права и политическое владычество. Быстрое развитие денежного обращения помогло олигархам своевольно толковать экономические уставы, указанные в фесмах. Возможно, Драконт, хорошо зная давние правовые обычаи, сам не очень ясно представлял сколь губительными будут последствия записанных им древних хозяйственных, правопорядков. Однако часть его фесм была широко использована олигархами для собственного обогащения в ущерб интересам остального населения. Бесспорные свидетельства Солона, Аристотеля и более поздних авторов позволяют заключить, что Драконт заботился, прежде всего, о правоспособности и преимуществах своего социального круга1. Даже то, что Солон и его единомышленники отменили большинство фесм Драконта (Aristot., Ath. Pol., 7) ясно показывает проолигархический характер предписаний фесмодателя. Такая направленность ума авторитетного правового эрудита говорит о некоторой ограниченности его политического кругозора. Не думая об интересах и правах народа и попирая ряд «отеческих» моральных ценностей, Драконт не понимал реального состояния общества и сложного правосознания своих современников. Его отвлеченное миропонимание даже содействовало крушению неукротимой олигархии.
Однако должно отметить, что практическая деятельность архонта-фесмофета, систематизировавшего правовые уставы полиса, положительно сказалась на дальнейшем развитии аттического права и,

1 Демосфен восхвалял Драконта за полезные афинянам законы (XXIV 211). Но эта оценка была преувеличением, необходимым оратору в пылу спора.
380

в частности, всего судопроизводства. Следует согласиться с Г. Бузольтом, еще в 1920 г. писавшим, что законоположения Драконта были большим шагом вперед в политико-правовом развитии аттического общества1.
Конечно, уголовные фесмы Драконта исправно служили полисным и внутриклановым правоведам, особенно при разборе обычных бытовых казусов. Часть таких предписаний перечислил Демосфен (XXIII, 53). Эти фесмы четко определяли некоторые основные права каждого свободного обитателя земли, полита, который являлся ответственным субъектом общегосударственного права. Именно полисное право теперь главенствовало над клановыми уставами.
Следует отметить направленность этих фесм, безоговорочно устанавливавших неподсудность ряда действий отдельного полита, защищающего свою личность и права. Надлежит подчеркнуть значимость положений о правах главы семьи (например, хозяин дома имел право убить захваченного у себя прелюбодея — закон, действовавший и в V в.: Lys., I, 30), которые отвечали росту правоспособности отдельной семьи, постепенно обособлявшейся внутри и вне своего клана.
Несомненно, такие фесмы укрепляли самосознание среднесостоятельных евпатридов и сельчан. Здравомыслящие политики из этих кругов, видевшие, что злоупотребления властей ведут к политической катастрофе общества, выступили на борьбу с безудержно правившими олигархами. Именно состоятельные полноправные политы, обладавшие прочным общественным положением, смогли поднять народ против властвовавших знатных хищников, которых Аристотель назвал οΖγνΰριμοι. Развернулись внутренние распри. Стагирит отметил силу и длительность противоборства обеих враждовавших сторон (Aristot., Ath. Pol., 5, 1-2). Философ дал сжатую и емкую характеристику противоречий внутри общества, которые настоятельно подсказывали преобразование политейи. Добавить и почти нечего.
Однако решусь подчеркнуть некоторые отдельные черты тогдашней политико-правовой жизни Аттики. Например, сплоченные своими узкими интересами олигархические власти грабили своих земляков не только простыми силовыми средствами. Сведения об их злоупотреблениях в конце VII в. показывают, что власть имущие превосходили массу рядовых политов значительной политико-правовой образованностью. Используя свои знания, власти установили чрез-

1 Busolt G. Griechische Staatskunde. S. 530.
381

вычайно жесткий режим правления, не останавливаясь даже перед угрозой казни полита, порицавшего их указы (Plut., Sol., 8).
Особенно губительна была их экономическая деятельность, подрывавшая основные устои аттической политейи. Солон и Аристотель ясно засвидетельствовали, сколь умело вовлекали богачи своих земляков в недобросовестные сделки с землей и другими материальными ценностями. Используя обширные знания существовавших уже долгового, залогового и иных видов обязательственного права, корыстолюбивая знать ставила нуждавшихся политов в зависимость от себя: несостоятельного должника беспощадно использовали. Займодатель мог даже лишить закабаленного человека его положения свободного полита1. Тем самым полис лишался части своих военно-трудовых резервов.
Произвол олигархов неизбежно ослаблял общее состояние населения. Правовая беззащитность обедневших политов порождала депрессию широких кругов населения. Не только рядовые политы, но и достаточно состоятельная знать понимали губительность управления.
Положение усугублялось и тем, что враждебные соседи-доряне учли глубину психологического кризиса в обществе: Мегары захватили аттический остров Саламин. Военный потенциал тогдашней Аттики был очень слаб и в многолетней борьбе с мегарянами аттическое ополчение терпело поражения. Олигархи пытались вернуть Саламин, но не достигли своей цели. Видимо, эннеархи не смогли сохранить боеспособность военных сил полиса. В конце VII в. власти даже ввели закон, запрещавший политам под страхом смертной казни призывать к возобновлению войны за Саламин, которая, согласно Страбону (IX, 10), велась еще издавна. Этот указ, бесспорно, свидетельствует о глубине противоречий между правящими верхами и остальным дамосом. Решусь утверждать, что в последние годы VII столетия военное поражение и последующая постыдная политика верхов, не желавших и неспособных качественно исполнять свои обязанности, предельно усилили противостояние народа и властвовавших олигархов. Естественно, что угроза мегарских вторжений побуждала общество к срочному укреплению обороноспособности всех аттических земель. Но власти бездействовали.

1 Тогдашнее бедственное состояние аттического общества почти исчерпывающе обрисовал Г. Бузольт: см. Бузольт Г. Очерк. С. 146-147.
382

Конечно, дальновидные политики из противоолигархических кругов ясно понимали, что народу необходимо коренное изменение действовавшей государственной системы и существенное упорядочение всех правопорядков. Несомненно, после 624 г. многие средне-зажиточные евпатриды, сохранявшие живые связи с трудовым населением полуострова, реально учитывали трудности борьбы с образованными и многоопытными олигархическими властями. Очевидно, некоторые деятели пронародного образа мыслей использовали свои материальные возможности для особо углубленного изучения важных политико-правовых и экономических знаний. Данные авторов о Солоне и его окружении позволяют утверждать, что такие евпатриды целеустремленно готовились к предстоящей борьбе и становились высокообразованными знатоками государствоведения, военного искусства, экономики и правосознания своего полиса.
Видимо, мыслители антиолигархического направления внимательно анализировали губительные последствия правления верховных правонарушителей, пользовавшихся фесмодательством Драконта. Вместе с тем, стремившиеся к преобразованиям политейи деятели не отвергали ряд фесм, излагавших традиционные правовые обычаи. Основное внимание в дискуссиях и окончательных выводах политиков, энергично разрабатывавших программы нововведений, занимали изменения политейи и системы исполнительных властей. Надо полагать, что взгляды некоторых мыслителей могли разниться, однако все противники олигархии исходили из принципа ответственности государства за жизнь и свободу своих политов и обязанностях каждого правоспособного лица по отношению ко всему полису.
Настроенные антиолигархически, энергичные евпатриды пользовались растущей поддержкой народной массы. В конце VII в. угроза нападения мегарян естественно укрепляла давние представления о значимости аттического ополчения. Это должно было оживить ряд принципов народоправности во внутриклановых уставах и в сознании большинства обитателей полуострова.
Естественно, что готовившиеся к ниспровержению олигархии энергичные политики всемерно поощряли народ при практическом обращении к отеческим обычаям, издавна успешно оберегавшим всю землю. И сами антиолигархические мыслители обдумывая будущие правопорядки принимали за основу некоторые положения народного правосознания. Свидетельством этого является то, что Солон прово-

383

дил свои преобразования политейи опираясь именно на традиционные принципы аттической народоправности, причем законодатель уверенно отстаивал коренные интересы дамоса. Недаром Аристотель выделил три группы законоположений, изданных в 594/3 гг., как наиболее пронародные, τά δημοτικώτατα (Ath., Pol., 9, 1). В «Политике» Стагирит безоговорочно писал, что Солон... κοά δημοκρατίαν καταστήσαι την πάτριον (Pol., II, 12,1273b37). Несомненно, в сознании народа, эволюционно развивавшего свое общественное устройство (непрерывно шедшее от зрелого родоплеменного строя с его весьма значимым военно-племенным народоправием) вплоть до эннеархической олигархократии, должны были сохранять силу важные принципы «отеческих» установлений. Среди последних особо значимыми были идеи, обеспечивавшие прочное положение каждому политу-ратнику, а всей массе ополченцев — весомое участие в решении государственных вопросов.
Конечно, готовившиеся к ниспровержению олигархократии деятели должны были предвидеть трудности согласования отеческих уставов с изменившимся социально-экономическим состоянием общества. Однако успех преобразования политейи и создания ряда важных соответствовавших ей законов, проведенных Солоном, позволяет заключить, что к 594 г. учитывавшие интересы народа мыслители уже выработали основные положения, долженствовавшие изменить государственную систему.
Хронологические рамки избранной темы не позволяют мне углубиться в изучение реформаторской деятельности Солона и его сподвижников1. Однако широта правового мышления ведущей группы олигархоборцев и качественно выполненное ими переустройство сложной политейи ясно указывают на высокий политико-правовой культуры, достигнутый этими деятелями еще в последней четверти VII столетия. Очевидно, тогда выделилась довольно значительная группа евпатридов-демософилов, развившая напряженную интеллектуальную деятельность. Решусь утверждать, что эти политы своими знаниями, политической дальнозоркостью и умением оберегать аттический полис намного превзошли умственный потенциал противников-олигархократов.

1 Из массы суждений о законодательстве Солона укажу немногие. См.: Bengton G. Griechische Geschichte. S. 108,118-123. Яйленко В. П. Архаическая Греция. С. 184-193.
384

Качественно выполненное переустройство политейи в 594/3 гг. позволяет полагать, что в предшествующие два десятилетия группа евпатридов-демософилов выделилась пониманием своей ответственности перед народом. Эти политики ясно видели, что незаконные действия олигархократов разоряли массу рядовых политов, что военное бессилие властей грозило порабощением всему аттическому населению. Рост внутреннего напряжения в обществе подталкивал противников олигархии к решительным действиям.
Известно, что из ведущих деятелей-реформаторов наибольшим авторитетом в то время пользовался Солон, сын Эксекестида (около 635-559 гг.). Происходивший из среднедостаточной давней афинской знати, этот политик умело определил время и программу действий антиолигархических сил. Судя по его хорошо засвидетельствованной последующей общеполисной деятельности, этот аристократ отличался высотой государственного ума и глубокими знаниями экономики, права, полисного устройства, военного искусства и культурных традиций своего народа и всего эллинства.
Следует полагать, что свои знания Солон накопил за многие годы напряженной работы. Энергичный политик был и одаренным поэтом-гуманистом, с болью наблюдавшим злостные правонарушения олигархократов. В своих политических элегиях он глубокомысленно анализировал важнейшие беды народа (Solo., 24,1 -25). Вместе с тем, сын Эксекестида учитывал трудности борьбы с олигархократией. Несомненно, он долго готовился к решительному столкновению.
Свидетельство Аристотеля (Pol., II, 12, 2 1273b37) показывает, что мудрый политик предварительно тщательно анализировал действовавшую политейю. Он отбирал из нее устойчивые властные учреждения для будущей государственной системы, в которую он заново вводил демократические органы — экклесию и гелиэю (Aristot., Ath., Pol., 7, 3). Политико-правовые изыскания Солон соединял с интенсивной политической деятельностью, сплачивая в Аттике группу единомышленников. Видимо, именно сам он руководил разработкой стратегии и тактики антиолигархического движения.
Бесспорно, начало открытого выступления было определено им же: Солон лично обратился к афинянам с призывом возобновить войну с Мегарами, прочтя свою элегию «Саламин» на агоре с камня вестников. Сила его стихотворного воззвания (Solo. 2) была такова, что народ вышел из глубокой психологической депрессии — масса политов рвалась в бой, бездействие олигархов усиливало напряжение в

385

обществе. Власти были вынуждены отменить свой позорный запрет, вновь начать войну с Мегарами и поставить главой ополчения именно Солона (Plut., Sol., 8-9). К сожалению, биограф ограничился словами προσθησάμενοι τον Σόλωνα (Ibid., 8,3), не указывая объем полномочий и должность военачальника. Одаренный командующий использовал свое назначение вполне успешно: около 600 г. Солон отвоевал Саламин для Аттики.
Несомненно, победа особо упрочила связи главы войска с большинством подчиненных ему ратников-политов. Источники умалчивают сведения о военной истории Аттики в последующие годы. Однако следует полагать, что проблемы укрепления обороноспособности полиса и упразднения олигархии будоражили умы воинов всех уровней состоятельности. Естественно, что основная масса ополченцев верила Солону и была готова оказать ему необходимую поддержку. Военно-политический авторитет сына Эксекестида рос и в условиях обостренной борьбы между различными группами политов. Росло и количество его приверженцев. Аристотель отметил, что противостояние боровшихся было длительным (Ath., Pol., 5, 2).
Допустимо предположить, что Солон уже давно открыто поддерживал главные требования народа об отмене долгов, закладе земли и запрете правонарушений олигархов. Но он, видимо, не раскрывал все положения своей программы, пока не получил твердых официальных полномочий. Только в 594 г. по общему соглашению (вероятно, выработанному в Верховном Совете) Солона избрали архонтом и примирителем, причем тогда же ему поручили переустройсво политейи: ...και την πολιτείαν επέτρεψαν αύτω... (Aristot., Op. cit, 5, 2; Plut., Sol., 14,3).
Аристотель ясно указал, что только став главой государственных дел — κύριος δέ γενόμενος των πραγμάτων (Aristot., Ath. Pol., 6, 1), — Солон освободил народ и провел дальнейшие изменения политейи. Очевидно, высокопринципиальный политик считал необходимым получить законным путем высшие полномочия для коренного переустройства политейи в интересах всего народа. Недаром он безоговорочно отвергал предложения некоторых политиков захватить власть и стать тираном (Solo. 23, 8-11; Aristot., Ath. Pol., 6, 3; Plut., Sol., 14,4-9).
Осторожность Солона была разумной: ожидая сопротивления олигархов, видимо не предвидевших размах его замыслов, реформатор за один только год провел коренное изменение сложной политейи. Как ответственный политик и опытный военный стратег,

386

Солон понимал, что такое изменение государственности необходимо завершить быстро. Начиная переустройство политейи, архонт-примиритель осуществил основные требования народа: долги были уничтожены, отменены полностью все закладные сделки на землю. Так Солон сразу восстановил правоспособность и экономические позиции самых бедных политов1.
Рядом последующих законов Солон добился устойчивого согласования еще сохранявшихся правовых традиций военно-племенного народоправия с изменявшимися материальными условиями и возникавшими новыми отношениями в жизни общества. Уже в 594 г. народ, обладавший развитым правосознанием, ясно увидел, что его вождь твердо борется с преступлениями олигархов, что он принципиально отстаивает интересы малоимущих политов. Естественно, что доверие к Солону быстро возрастало во всех слоях антиолигархического населения.
Энергично вводя новые правопорядки, архонт заботился об укреплении реальной политической значимости всей массы свободных политов. Сразу выделяя податные разряды зевгитов и фетов и четко определяя их гражданские права и обязанности (Aristot., Ath. Pol., 7, 3), Солон полностью осуществил свои замыслы о восстановлении правоспособности, пусть и не равной, всех слоев свободного населения.
Очевидно, выполнить столь важные изменения политейи архонту удалось благодаря мощной поддержке рядовых ополченцев. Проницательный политик заранее точно рассчитал, что только опора на сплоченную массу политов-ратников позволит ему бескровно сокрушить власть олигархократов. Подготовка заняла несколько лет и лишь в 594 г. он законно установил демократическое устройство в Аттике (Aristot., Ath. Pol., 9, 1; 41, 2; Pol., 2,12 1273b37).
Еще в предвыборные годы защитник народа добился доверия многих сторонников: Аристотель отметил, что Солон по роду и по общему мнению был из числа первых лиц в полисе (Ath. Pol., 5, 3).

1 Надлежит обратить внимание на то, как обстоятельно законодатель решил задачу организовать общедоступную публикацию текста переработанной политейи. Он собрал лучших афинских механиков и столяров, которые создали сложный деревянный механизм с 24 вращавшимися таблицами (аксонами). На аксоны каллиграфы нанесли строго систематизированные тексты законов, легко читаемые каждым грамотным политом. Это искусное сооружение служило исправно и в IV в. Подробно об аксонах: см. Ruschenbusch Ε. ΣΟΛΩΝΟΣ ΝΟΜΟΙ. S. 1-140.
387

Важно то, что внимание Солона к бедствиям несостоятельных земляков становилось общеизвестным. Это должно было содействовать развитию народного самосознания и сплочению противников олигархии. В памяти народа все более оживлялись некоторые давние обычаи, возникшие еще во времена военноплеменного народоправия и частично сохранявшиеся позднее в клановых установлениях. Усиление борьбы с правонарушениями олигархов в конце VII в. могло придать некоторым правовым традициям пращуров весомое общеполисное значение. Ведь рядовые политы издавна следили за их соблюдением в повседневной жизни кланов, и теперь любой, житель умело разбирался в некоторых вопросах внутреннего управления. Видимо, Солон учитывал правовую осведомленность небогатых земляков и полагал ее вполне достаточной для прямого участия зевгитов и фетов в важных звеньях демократической политейи.
Устойчивость преобразованной архонтом-примирителем государственности показывает, что он предварительно глубоко и целенаправленно изучал сложное состояние всего аттического общества. Эти знания помогли ему установить практически осуществимые правопорядки и добиться того, что сплоченный народ стал мощным защитником своих прав и земли.
Действительно, непосредственное участие после 594 г. многих народных представителей в важных звеньях полисного управления обеспечило укрепление политейи, несмотря на враждебную деятельность олигархофилов. Ведь реформатор, точно определив широту правового мышления, запас знаний и уровень правовой психологии малосостоятельных политов, уверенно наделил их как реальной ролью в государственном управлении, так и весомой ответственностью за прочность всей политейи.
Следует заметить, что успех политики Солона определило не только использование давно накопленного правового опыта аттического населения. Высокообразованный демософил тщательно продумал особенности экономического и правового положения бедных и богатых земляков. Он учел возможности реального участия каждого слоя в системе государственного управления. Солоновы законы ясно показывают, что их создатель твердо обеспечил малоимущим политам доступ в народное собрание и судебные заседания, что не требовало от них личных материальных затрат. Вместе с тем эти полномочия фетов и зевгитов указывают на значимость их правового

388

мышления в общеполисной правовой культуре1. Видимо, законодатель считал приблизительно равнозначимым вклад каждого слоя политов в развитие интеллектуального потенциала своего полиса. Ведь ограниченность естественных ресурсов издавна требовала от народа тщательно продуманной целесообразной материальной и духовной деятельности.
Аристократ Солон, сын Эксекестида, учитывал трудности жизни своих земляков. Уважая разумность своего народа и высоту моральных ценностей далеких поколений предков, он создал аттическому обществу раннедемократическую государственность. Твердо проводя переустройство политейи, Солон не мог полностью упорядочить внутреннее состояние полиса. Однако он достиг своей главной цели, открыв народу доступ к государственной деятельности. Величие политики законодателя ясно показал Аристотель: Солон поставил благосостояние и безопасность полиса выше собственного обогащения — και περί πλείονος ποιήσαδθαι τό καλόν και την της πόλεως σωτηρίαν ή την αϋτοΰ πλεονεξίαν (Ath. Pol., 6, 3).

1 Несомненно, развитость правосознания и правовой психологии рядовых политов весьма способствовала скорому и умелому применению новых аттических законов.

Подготовлено по изданию:

Блаватская Т. В.
Черты истории государственности Эллады. — СПб.: Алетейя, 2003. — 409 с. — (Серия «Античная библиотека. Исследования»).
ISBN 5-89329-632-Х

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2003
© Т. В. Блаватская. 2003



Rambler's Top100