В истории бывают периоды, когда «клубная» жизнь охватывает значительную часть общества, как, например, в Англии XVIII—XIX вв. Но трудно назвать страну и период, где активность частных ассоциаций была бы выше, чем в древней Греции. Это объясняется характерной для древней Греции тесной связью между частными корпорациями и гражданской общиной — полисом.
Еще Аристотель, перечисляя разнообразные корпорации в Греции, от родовых и культовых объединений до увесилительных клубов и товариществ для оказания взаимного кредита, обращал внимание на то, что «все сообщества являются частицами гражданского целого» (Eth. Nic., 1160а 28). Полис мыслился древними как корпорация полноправных граждан, противостоящая всем остальным людям: рабам-варварам, не-гражданам-грекам, живущим на его территории, и чужеземцам. Эта корпорация была, по современным понятиям, небольшой. Аристотель полагал, что количество граждан должно определяться «желательностью взаимного знакомства всех
их» (Polit., 1326b 15). Чаще всего, действительно, число граждан полиса составляло несколько тысяч, а то и сотен человек1. Гражданский коллектив, уже в силу своего размера и условий жизни на небольшом участке земли, тесно сплоченный, ежедневно сталкивающийся с необходимостью защиты своих интересов перед лицом противостоящего ему мира, был главной общностью, наследственная принадлежность к которой определяла отношение человека ко всем людям. Грек так и представлялся: «Геродот из Галикарнасса», «Фукидид — афинянин».
С незапамятных времен каждый афинянин принадлежал к таким подразделениям гражданской общины, как фила и фратрия, некоторые еще и к родам, с генеалогиями, возводимыми часто к мифическим предкам, знать же — еще и к политическим клубам, гетериям, группировавшимся вокруг лидеров как аристократии, так и демократии2. Существовали корпорации и для частных целей, в период расцвета полиса, впрочем, никогда не противостоящие интересам государства в целом. Компании купцов, культовые сообщества, даже товарищества пиратов' возникали, кажется, еще до времени Солона, т. е. до начала VI в. до н. э.
Важнейшей особенностью социально-психологического контекста полисной жизни являлась, следовательно, ее ориентация на общение. Атмосфера корпоративности определяла форму социальных и психических реакций на жизненные условия, в которых оказывался грек.
Культовые сообщества, как мы попытаемся показать, возникли именно как попытка части неполноправных граждан обрести некоторую замену того, чего им недоставало в общественной жизни, т. е. прав и привилегий исконных афинян.
Эти сообщества и занимают среди частных особое положение по нескольким причинам. Судя по имеющимся данным, они возникли в Аттике раньше большинства других (древнее их, видимо, только гетерии, восходящие
к микенской эпохе 3). Поскольку культовые сообщества уже существовали ко времени образования всех остальных видов ассоциаций, то могли послужить прототипом для них. Нужно учесть и то, что в силу общей религиозной окрашенности миросозерцания древних греков товарищества купцов, ветеранов, даже философские союзы объединялись вокруг культа того или иного божества-покровителя. Наконец, культовые ассоциации были наиболее многочисленными и наиболее широко распространились по всему греческому миру, что и заставляет обратить на них особо пристальное внимание.
В Афинах было два вида культовых сообществ — ассоциации оргеонов и фиасы, члены которых назывались фиасотами. Источники, которые содержат сведения об оргеонах,— трех родов. Основным являются древнегреческие надписи — почетные постановления и записи уставов корпораций, т. е. их подлинные документы. Способ создания надписей — резьба по камню — диктовал необходимость краткости, недаром сложилось выражение «лапидарный стиль» (от лат. lapis — камень). Люди не станут высекать на мраморной плите очевидные для них вещи, а очевидное для самих афинян часто представляет живейший интерес для нас. Последнее замечание применимо и к древнегреческой литературной традиции, второму источнику информации об оргеонах и фиасотах.
Оргеоны упоминаются в речах афинских ораторов, но там, разумеется, тоже не разъясняются ясные слушателям понятия. Третий вид источников — это словари, составленные учеными-лексикографами во времена поздней античности и византийскую эпоху и содержащие объяснения слов, вышедших к тому времени из употребления, и реалий, которые начинали забываться. В сочинения лексикографов вошли извлечения из многочисленных «Историй Аттики», написанных древнегреческими авторами, которые сегодня известны лишь по фрагментам. Оргеоны упоминаются в них дважды, в цитатах из труда Филохора, приводимых Фотием и Свидой.
Этимология слова «оргеон» не выяснена достоверно 4. Оно не имеет производного для обозначения группы, поэтому в классическую эпоху члены этого союза именовали себя просто «оргеоны», а в III—I вв. дон. э. начали придумывать различные союзы (κοινά), собрания (σύνοδοι), даже фиасы оргеонов (сочетание, немыслимое в V в.).
Оргеоны — чисто аттическое явление. Известны только две неаттические надписи, в которых они фигурируют: одна из Мегар (IG, VII, 33, доимператорский период), другая — с острова Теоса (ок. 150 г. до н. э.) 5. Очевидно, это заимствования термина из Афин, относящиеся к тому времени, когда в самой Аттике уже не проводили, как прежде, различия между оргеонами и фиасотами. Может быть, употребление слова на Теосе и в Мегарах связано с зафиксированным в античных поэтических текстах значением: оргеон — «жрец» 6.
Слово «оргеон» встречалось в античной литературе достаточно часто, чтобы попасть в поле зрения лексикографов, и достаточно редко, чтобы в византийскую эпоху уже нуждаться в объяснении. Из дошедших толкований часть — те, в которых смешиваются оргеоны и фиасоты (Etym. Magn., s.v., οργεώνες) или оргеоны и геннеты (Pollux,
III, 52; Anecd. Gr., I, 227; Etym. Magn., s. v., γενν^ταί),— по сути, ошибочны (стоит разобраться, почему могла возникнуть путаница). Те, в которых обращается внимание на сам характер сообществ или на их отличие от похожих объединений, могут быть весьма полезны (Suida, Phot Harpocr., s. v., οργεώνες; Pollux, VIII, 107; Anecd. Gr., I, 240).
Из этих определений мы узнаем, что интересующие нас сообщества представляли собою группы почитателей неких героев или божеств и были разбросаны по всей Аттике. Они собирались в условленные дни для отправления определенных культовых церемоний на собственные средства. В культе они отдавали предпочтение именно героям. В определениях, приводимых Свидой и Фотием, говорится, что оргеоны поклоняются «героям или богам» (обычно при перечислениях сперва упоминались боги). Герои ведь, по представлениям греков,— смертные, некогда совершившие столь значительные подвиги на земле, что удостоились особого почитания. Обычно поэтому
центром культа была могила героя, а вся округа считалась находящейся под его особым покровительством, причем по мере приближения к этому месту «сила» героя возрастала. Иногда, правда, с течением веков до уровня героев низводились мелкие божества или даже некогда считавшиеся могущественными боги, например боги завоеваний страны,— верили, что они сохраняют хотя бы часть своей власти над прежде принадлежавшей им землей. Ясно поэтому, почему святилища оргеонов располагались в разных концах Аттики (Anecd. Gr., I, 240),— оргеоны стремились быть ближе к центру культа своего покровителя.
Но важнейшие сведения об оргеонах дают их собственные документы. Благодаря им становится ясно, что и данные лексикографов отражают ситуацию, относящуюся к классической эпохе (V—IV вв. до н. э.). Исходя из состояния источников мы вначале рассмотрим внутреннюю организацию сообществ оргеонов этого периода, а затем, уже зная, каков был результат их многовекового развития, попытаемся нарисовать картину зарождения первых сообществ и, наконец, проследим дальнейшую историю частных культовых сообществ в III — I вв. до н. э.
Прежде всего можно уточнить характер культа у оргеонов. К сожалению, в этом отношении документы дают не слишком много. Почитали оргеоны, действительно, чаще всего героев. Имена их порой называются 7, порой нет. Иногда покровитель оргеонов называется богом (богом назван Гиподект — IG, II2, 2501), но ясно, что это лишь уважительный жест: названное божество по значению остается почти на уровне героя.
Оргеоны, как свидетельствуют их декреты, собирались раз в год для совместного жертвоприношения. Божество у греков при жертвоприношении получало внутренности и другие менее аппетитные части жертвы, а самую тушу съедали почитатели. Оргеоны, конечно, владели собственными святилищами. Из дошедшего договора между оргеонами героя Эгрета и частным лицом об аренде принадлежащего оргеонам участка и помещения (IG, II2, 2499) ясно, что там были и кухня, и строение, где располагались столы и ложа. Так что нет никаких сомнений в том, что мясо оргеоны не просто делили, но съедали и жарили все вместе, причем в этом участвовали семейства целиком, вместе с чадами и домочадцами.
Совместная с божеством трапеза сохраняла культовое значение 8. Устанавливалась при этом не непосредственная связь с объектом почитания, который считался на трапезе или гостем, или хозяином и получал свою долю в виде жертвы как дар, как признание власти. Не только философы-стоики, трактующие этот вопрос, но даже Ямвлих и Саллюстий, рассуждая о связях, устанавливаемых между богом и человеком, не упоминают ритуальной трапезы9. Ритуальная трапеза означала появление особых отношений, особой близости между участвовавшими в ней людьми, съедавшими мясо жертвы.
Но в значительной степени этот пир был еще и поводом для веселого времяпрепровождения. Ведь божество при жертвоприношении, как уже говорилось, получало чисто символическую долю, а остальное доставалось почитателям; над этим ехидно подшучивает Аристофан (Eq. 410, 654, 114; Vasp., 72; Plout., 227). Недаром трудно понять, на что намекают слова «любит жертвоприношения» в «Осах»,— на благочестие или на обжорство. «Приносить жертвы» и «пить» у комедиографов — часто одно и то же (Kock., fr. 101). На значение банкета для оргеонов указывает и то, что главным должностным лицом (часто единственным, помимо жреца) во всех ассоциациях был гостеприимец (έστιάυωρ).
Подробности церемоний у оргеонов неизвестны. Жертвы приносились жрецом раз в год, в определенный день. Обычно обряды, связанные с почитанием героев — усопших смертных, чаще всего мыслились как обращенные к подземным богам, и жертвы должны были быть темными или черными, приноситься ночью, мясо животных не могло употребляться в пищу 10. Но культ героев у оргеонов не имел никаких признаков заупокойного. В дошедших документах нет указаний на это. Слово «обычаи» (νόμιμα), которым часто обозначались заупокойные обряды, в документах оргеонов встречается только однажды, да и то в поздний период — в начале II в. до н. э. (IG,
II2, 2948: το σέβειν, Βάκχε τα σοί νόμιμα)— и не имеет ничего общего с миром мертвых 11.
Важно отметить, что аттические оргеоны, почитая героев как надземных, а не подземных богов, не делали ничего оригинального, культ особенно знаменитых и популярных персонажей иногда осуществлялся без заупокойных церемоний 12. Поскольку же ритуальная трапеза означала связь между ее участниками, но не между ними и божеством, а греки вообще не слишком боялись привидений, то у них не было и причины для воздержания от употребления мяса жертвенных животных.
Мы уже упоминали то обстоятельство, что оргеоны обладали святилищами. Декреты оргеонов Амина, Асклепия и Дексиона были найдены в святилище Амина и Асклепия 13. Дошло два договора об аренде помещения у оргеонов героя Эгрета, конец IV в. (IG, II2, 2499) и «бога» Гиподекта, 306—305 г. (IG, II2, 2501), из которых можно вынести представление об участке и святилище. Благодаря указанию, что в помещении, где происходили трапезы оргеонов Эгрета, должны были находиться ложа и столы на два триклиния, можно вычислить примерное количество оргеонов — 12—30 человек (на одном ложе, судя по росписям, могло поместиться от 2 до 5 человек). Гораздо крупнее была ассоциация оргеонов Эхела 14; они приносили в жертву быка, а, как известно из надписи (IG, II2, 47), быка хватало более чем на 100 персон (при оценке количественного состава оргеонов нужно учитывать, что, помимо взрослых мужчин, в банкете участвовали все члены их семейств, а также служанки, сопровождавшие дам) 15.
Дошел также перечень оргеонов «классического типа», включенный в список одного из аттических демов III в. до н. э. (IG, II2, 2355). Он состоит из 16 имен, принадлежащих людям, явно связанным родственными узами. Таков был обычный состав старых аттических объединений оргеонов 16.
То, что оргеоны входили в демы, и то, что они обладали земельной собственностью (святилищами), указывает на их безусловную гражданскую принадлежность — неграждане не имели права владения недвижимостью в Аттике, для этого требовалось специальное разрешение афинского совета и народа, которое давалось лишь в специальных случаях.
Некоторые из оргеонов занимали видное положение в
обществе; например, среди оргеонов Амина, Асклепия и Дексиона было несколько влиятельных лиц, известных по другим надписям (IG, II2, 943; II, 573).
Оргеоны Амина, Асклепия и Дексиона были хорошо обеспечены, своих должностных лиц они награждали венками ценой в 500 драхм; фиасоты Сирийской Афродиты, например, в подобных случаях чествовали венками по 20 или 50 драхм (IG, IV, 2, 611). Они могли освободить особо отличившихся членов сообщества от необходимости делать взносы в общий фонд, что тоже редко случалось в других ассоциациях, частные корпорации стремились не урезывать своих доходов 17.
Но обычно оргеоны были вынуждены значительно более бдительно следить за размером трат. Оргеоны Эгрета сдают свое святилище в аренду за 200 драхм в год, а оргеоны Гиподекта — всего за 50. Оргеоны Эхела в своем уставе в мелочах оговаривают, при каких обстоятельствах какие порции получают отцы и матери семейств, дети; предусмотрено, что средств на быка может не хватить, тогда следует приносить более дешевую жертву. В то же время предполагается, что матрон (αί έλεύθερai — свободных женщин) сопровождают служанки, причем их количество приходилось ограничивать. Оргеоны Геракла на Лемносе (безусловно, это были афинские военные поселенцы-клерухи) могли выдавать под залог надела ссуды размером в 1000 и в 100 драхм (IG, XII, 8, 19, 21) и обладали довольно большим храмом (15 X 32 м2) 18. Эти данные опровергают мнение некоторых исследователей, которые считают оргеонов обездоленными бедняками. Они никогда, вплоть до поздних этапов своего существования, таковыми не были, и еще в I в. до н. э. традиция употребления слова «оргеоны» по отношению к ассоциациям зажиточных граждан была жива 19.
В группах оргеонов по образцу гражданского сообщества поддерживались демократические порядки. Документы оргеонов по форме — копии афинских народных постановлений. Оргеоны совместно рассматривали хозяйственные вопросы, принимали уставы ассоциаций 20, назначали должностных лиц, декретировали почести особо отличившимся. Для этих целей они, вероятно, собирались дополнительно,— не занимались же они делами во время культовых церемоний и застолья, устраиваемых всего раз в год?
Из должностных лиц известны только гостеприимцы (έστιάτορες) и жрецы во всех сообществах и только в нескольких— казначеи. Может быть, в казначеях нуждались группы, ведшие более интенсивную хозяйственную жизнь. Наиболее важным лицом в любой ассоциации был госте· приимец; им должен был быть в высшей степени, по выражению Б. Джонсона, clubable man (буквально — подходящий для клубной жизни человек). Помимо того что во многих ассоциациях он был единственным должностным лицом, на нем лежало приготовление всего необходимого для жертвоприношения, и он же был душой компании во время банкета. Не случайно большая часть почетных декретов посвящена именно гостеприимцам.
Доходы оргеонов слагались из вступительных и ежегодных взносов членов ассоциации, арендной платы, процентов по кредитам, штрафов, выплачиваемых провинившимися. Расходы шли на содержание святилища, жертвоприношения и награды.
В вопросе происхождения аттических оргеонов из-за скудости источников мы оказываемся втянутыми в построение шатких схем, сломать или утвердить которые окончательно может лишь находка новых свидетельств.
Некие «wo-ro-ki-jo-ne jo c-re-mo (ka-ma)» появляются в табличках микенской эпохи (XVI—XII вв. до н. э.) из Пилоса 21, но о том, что они собою представляли, ничего не известно. Может быть, какая-то связь между аттическими и пилосскими оргеонами и существует, но сейчас разумнее отказаться от ее определения.
Отправной точкой для нас является один из фрагментов из сочинения Филохора, цитируемых Фотием и Свидой (Suida, Phot., s. v., όργεώνες). Об оргеонах писал и Филохор, что в число фратеров обязательно включаются и оргеоны, и гомогалакты, «которых мы называем геннета-
ми». Это замечание важно и само по себе, поскольку указывает на непременную гражданскую принадлежность оргеонов. Ведь обоснованность притязаний на гражданство проверяла фратрия. Процедура проверки, докимасия, была очень строгой. Попытки проникнуть в число граждан, наделенных многочисленными привилегиями, были нередки, и корпорация бдительно следила за законностью происхождения каждого. Слова Филохора означают, что право на гражданство членов сообществ оргеонов ни у кого не вызывало сомнения.
Но как связаны оргеоны, геннеты и гомогалакты?
Род (γένος — генос) — это клан, фамилия, состоящая из нескольких десятков взрослых мужчин. В него входили семьи в обычном смысле — дома (οίκοι). Члены рода — геннеты считали себя происходящими от одного предка по мужской линии и осуществляли общий культ, обычно своего мифического предка (а культ, как известно, связан с жертвоприношениями и трапезами). Геннетами были все афиняне на начальных стадиях развития полиса, лишь впоследствии, как мы увидим, они выделились в особый слой 22 единомышленников. Выйдя за рамки полисного сознания, человек выбирал тот вид сообществ, который наиболее полно соответствовал его индивидуальности. Но жизни вне принадлежности к какой-либо живой корпорации (а не застывшей, как, например, род к этому времени) грек себе не представлял.
Следует еще раз подчеркнуть, что неродственные связи и союзы играли в греческом обществе значительно более важную роль, чем в большинстве известных государств древности, и это обусловило многие специфические черты эллинской культуры.
До конца классического периода строй мышления гражданина полиса определялся прежде всего системой
ценностей, принятой в полисе, неким эталоном гражданина. Неполноправные граждане пытались подражать этому образцу, будь то геннет эпохи Тесея или аристократ в досолоново время. Не имея возможности достичь идеала во всем, они хотя бы в некоторых отношениях пытались получить компенсацию, весь строй жизни в городе-государстве толкал их к организации частных культовых сообществ. В условиях расцвета полиса такие сообщества не нарушали создавшегося равновесия, напротив, являлись одним из составлявших его факторов, заполняя пробелы в общественной жизни гражданина, делая ее полноценной и гармонически завершенной. Государство, в свою очередь, сотрудничало с такими формами социальной организации и полностью принимало их.
Но кризисные явления в жизни полиса не обошли и частные сообщества. С одной стороны, происходило проникновение иноземных культов, противостоявших государственной религии. С другой — огосударствление частных ассоциаций, причем с самого начала их существования. И в идеологическом, и в государственно-правовом отношении они порой выходили за рамки полисного существования, подтачивали и расшатывали его. Эта тенденция была заложена в самом факте существования внутри общества замкнутых корпораций. В эллинистический период объединение в частное сообщество означало уже не стремление к более полному выражению себя как гражданина полиса, а попытку обрести в чуждой или безразличной среде постоянный круг общения.
В аттической традиции мы встречаемся с двумя случаями включения инородцев в гражданскую общину (Plut. Thes., 25; Thuc., I. 2). Эта практика, наверное, началась в послемикенскую эпоху (XI — IX вв. до н. э.), когда Афины остались единственной цитаделью, не пострадавшей от катастрофы, условно именуемой дорийским нашествием 23. Причем бежала сюда от неурядиц на родине знать, которую сопровождали товарищи и приверженцы, а также певцы, ремесленники. Вероятно, при условии получения гражданских прав многие переселялись в Аттику и в более поздний период. Эти иммигранты входили во фратрии и роды. Но не могли же коренные афиняне никак не отличать их от себя? Различие проводилось, во всяком случае, для тех, кто составлял свиту могущественных вождей.
Гомогалакты представляли собою загадку уже для лексикографов. Ключ к ее решению вслед за Н. Дж. Л. Хэммондом 24 мы видим в указании Аристотеля (Polit., 1252b 18), отметившего, что семейство или деревенская община иногда включают в свой состав некоторое число не связанных с остальными родственными узами членов, которые обозначаются как όμοσίπιοι (буквально — единохлебные) в Катане, όμοκαποι (единоплодные) на Крите, ομογάλακτες (единомолочные) — в Афинах.
Скорее всего, новые члены семейства или деревенской общины присоединялись через церемонию участия в общей ритуальной трапезе. Этот обычай сохранился до классического времени, апатурии, главный праздник фратрии, начинался с застолья фратеров (Schol. Aristopli. Ach., 14, 6). Резонно предположить, что подобным же образом присоединяли новых членов и роды. Становясь гомогалактами, пришельцы получали полные права геннетов, благодаря чему через несколько поколений практически не выделялись из массы коренных афинян.
Однако постепенно, как говорит Фукидид, поток беженцев стал слишком обильным для того, чтобы все вновь прибывшие могли допускаться в общину наравне с исконными гражданами. Тогда и была введена новая система. Иммигранты получали гражданские права, но урезанные, их перестали включать в роды. Эти-то переселенцы или их потомки и могли образовывать союзы оргеонов.
Чего были лишены не-геннеты?
Принадлежность к роду и фратрии каждого гражданина недвусмысленно следует из закона Драконта (IG, I2, 115). Но только геннеты могли обладать родовой земельной собственностью, которая вряд ли могла отчуждаться до начала Пелопоннесской войны 25. Поэтому в случае несостоятельности должники-геннеты не лишались надела, а становились издольщиками; прочие же граждане, если уже не имели никакой собственности для расплаты с кредитором, продавались в рабство вместе с семьей. Солон, проведший реформу, целью которой было смягчение про
тиворечий внутри гражданской общины, четко выделяет две категории облагодетельствованных им людей: одних он освободил от необходимости при полном банкротстве отдавать часть урожая, других — от рабства (vers. 3, 4; Plut. Sol., 13). К этой второй группе принадлежало в основном городское население, люди, владевшие землей не на плодородной равнине, где наделы были родовыми, а в горах (в этом, может быть, одна из причин соперничества педиэев и диакриев).
Итак, если идти от текста Филохора, оргеоны — это переселенцы, граждане, но неполноправные.
Рассмотрим теперь, какое отношение они имеют к культам. По традиции, государство в Афинах руководило организацией культов важнейших богов-олимпийцев. Почитание героев и местных божеств, т. е. местные культы, находилось в ведении родов, происходивших из округи, с которой было связано какое-либо предание (например, считалось, что герой был там погребен или совершил подвиг). Доступ к определенному культу имел только род (Thuc., II, 14; Plut. Thes., 25) 26. Не-геннеты оказывались вне родовых культов, т. е. вне множества празднеств и ритуалов. Переселенцы, даже приписанные к фратриям, оказывались лишенными права участвовать в церемониях родов.
Вспомним о двух вещах. Во-первых, греческая народная религия — религия не слова или убеждения, а действия 27. Верили в существование прямой связи между совершением определенного ритуала и благорасположением божества. Если со временем в этом стали сомневаться некоторые философы и вольнодумцы из аристократии, то большинство греков и в более поздние эпохи, а в столь глубокой древности, как X—IX вв., безусловно, придерживались таких убеждений. Не совершая необходимых обрядов, человек считал себя вне покровительства богов, причем богов местных, эффективность обращения к которым была наибольшей именно в их округе. Во-вторых, за жертвоприношением следовала трапеза. Важным психологическим фактором было стремление к общению.
Пришельцы были, конечно, включены во фратрии, но· это — слишком крупные корпорации; нужны были еще и микрообщества. А перед иммигрантами был пример родов, которые как раз давали непосредственное ощущение принадлежности к узкой, замкнутой корпорации. Вся ак
тивность родов носила в основном культовый характер. Именно это принципиально важно для нас. Общего предка у геннетов могло и не быть. Но общий культ и культовая трапеза создавали прямые связи между ними, создавали узы, отсутствие которых остро ощущали не-геннеты. Поэтому, обосновавшись на новом месте, переселенцы, если им позволяли средства, образовывали сообщества «для почитания героев или богов» чаще всего той местности, где они жили.
Н. Дж. Л. Хэммонд полагает, что к VII в. все афиняне были либо геннетами, либо оргеонами 28. Но в дошедшей традиции нигде прямо не указано, что фратрия делилась на геннетов и оргеонов (хотя один род, вероятно, принадлежал к одной фратрии, а аристократические, наиболее влиятельные роды занимали в ней господствующее положение 29). Безусловно, существовал значительный слой фратеров, не принадлежащих ни к одной из этих категорий. Смысл текста Филохора, на наш взгляд, можно передать так: в число фратеров автоматически включаются те, кто может доказать свою принадлежность к оргеонам или гомогалактам, т. е., поскольку гомогалактов не отличают от геннетов,— к оргеонам и геннетам. Остальные случаи рассматриваются в обычном порядке. Подразумевалось, что оргеоны и геннеты, как члены элитарных корпораций, осуществляют более строгую проверку своих членов, чем даже фратеры.
Принадлежность к оргеонам сохраняла свое значение при решении вопроса о законности гражданства еще в
IV в. до н. э. Во второй речи Исея пасынок, желая убедить всех в том, что он был усыновлен отчимом, подчеркивает: «Он представил меня фратерам из присутствующих здесь и вписал в состав демотов и оргеонов» (Is., II, 14). Это наводит на мысль, что оргеоны вели какие-то официальные списки, к которым можно было обратиться в случае необходимости.
Как входили во фратрию оргеоны и геннеты, индивидуально или в качестве корпорации, неизвестно 30.
Для вопроса о происхождении оргеонов важно выяснить, какой исторический период отражен во фрагменте Филохора. Хотя его фрагмент входил в IV книгу «Истории Аттики» (FGH, 328, F 35а, b), хронологические рамки которой — 464—395/94 гг., его считают отступлением, повествующим о времени либо Солона, либо Клисфена 31.
При решении вопроса датировки этого фрагмента следует учитывать, что уже при Драконте во фратрию входили лица разного общественного положения, которые могли, по нашему мнению, стоять на социальной лестнице ниже оргеонов. Значит, специально издавать такой закон не было нужды 32. Подчеркнуть этот элемент традиции мог Солон. Вся его деятельность, нацеленная на установление равновесия, согласия в полисе, исходила из интересов среднего гражданина. К этой средней прослойке должны были принадлежать и оргеоны. Так что такая мера, как закрепление законности их гражданства, вполне соответствовала бы духу программы Солона. Вряд ли фратриями занимался Клисфен, проведший ряд демократических реформ в конце VI в.,— традиция единогласно утверждает обратное,— но если бы и занимался, то сделал бы автоматическим допуск в гражданскую общину значительно более широких масс. Исследователи, считающие занимающее нас установление частью демократической программы, независимо от того, когда и кем она выдвигалась, игнорируют тот факт, что оргеоны — если и плебеи, то отнюдь не вовсе безродные и обездоленные.
Итак, если фрагмент из сочинения Филохора — не вновь введенный закон, а констатация|уже существовавшего положения вещей, есть основания отнести этот акт ко времени Солона.
В результате можно сделать вывод, что товарищества оргеонов возникли только в Аттике во время массовой миграции туда в XI — IX вв. до н. э. Переселенцев зачисляли во фратрии, предоставляя им гражданские права, однако они не включались в роды, значит, не могли обладать плодородной землей на равнине и были лишены доступа к родовым культам, наконец, чувствовали недостаток в общении, одновременно непосредственном и все же как-то оформленном. Не имея возможности изменить характер земельной собственности, иммигранты образовывали по образцу родов тесные наследственные группы, в которых почитались местные божества. Но это позволяли себе лишь
избранные не-геннеты. Новая форма общественной жизни, сообщества оргеонов, укоренилась так глубоко, что была признана государством и принадлежность к оргеонам стала существенно упрощать, если не снимать вообще, процедуру докимасии при представлении детей во фратрию.
Кроме культовых сообществ оргеонов, существовали еще и фиасы. Как развились они и что они представляли собой в классическую эпоху?
Этимология слова θίασος точно не установлена33. Оно не встречается ни в эпосе Гомера, ни в гомеровских гимнах, ни у Гесиода. Появляется у Алкмана, позже — в законе Солона. Слово могло применяться в различных контекстах, меняя оттенки значения 34, но сохраняя сущность его: тесное сообщество последователей, толпа приверженцев.
Наиболее же распространенное значение θίασος передает Афиней: «Фиасом называется следующая за Дионисом толпа» (VIII, 362 Е). Таких фиасов было множество. Дионис мыслился как почитаемый фиасом бог 35, с дионисийскими празднествами связывалось в первую очередь слово «фиас» и в позднейшей литературе (Harpocr., Неsych., s. v. θίασος). Фиасы Диониса, Сабазия, Матери
онов, приводит IG, II2, 2723; во фратрию входят Γλαυκιδαι, >Επικλειόαι (аристократические роды) и φράτερες οι μετα 3Ερατοστατο, φράΐερες οι μετά Νικονος. Но ассоциации оргеонов назывались по именам божеств; основатель или председатель возглавлял фиасы фратрий, возникшие, вероятно, в конце V в. до н. э. Некоторую параллель дает надпись с Хиоса (Michel G. Op. cit., N 1114), из которой явствует, что фратрия состояла из двух родов и нескольких других групп (οι ^Ερμιος*, οι Τηλάγρου). К. Хайнетт (Hignett C. Op. cit., p. 62) полагает, что этот факт можно объяснить, только предположив, что к родам на Хиосе, как и в Афинах, принадлежали потомки исконного населения, а в некие группы объединялись потомки иммигрантов. Эти данные, позволяя составить представление о том, как входили во фратрию геннеты, не дает возможности сделать вывод об оргеонах.
Богов последующих эпох восходят к ним как к одному из своих корней.
Демосфен, выискивая в биографии Эсхина порочащие того факты, разузнал и сообщил афинянам, что мальчиком его противник «вращался на сонмищах (έν θιάσους) среди пьяных людей» (XIX, 199; пер. С. И. Радцига). Далее Демосфен подробно описывал непристойности — с точки зрения благовоспитанного афинянина,— которым предавались участники «сонмищ» (XIX, 258—560). Страбон разъясняет, что таинства, в которых участвовали мать Эсхина и он сам, были посвящены Сабазию и Матери Ботов (X, 3, 18). П. Фукар показал, что под именем Сабазия могли почитать Диониса 36.
Во времена Эсхина (IV в. до н. э.) эти группы вряд ли были постоянными, скорее всего единственным бессменным участником был жрец (или жрица), прочие же посвящаемые и посвященные менялись.
В отличие от сонмищ, к которым принадлежал Эсхин, фиасы Геракла ни у кого не должны были вызывать брезгливость. Астифил у Исея (IX, 30) рассказывает, что его отчим представил в них своего приятеля, «дабы тот был причастен к сообществу» (ί'να μετέχοι της κοινωνίας), и об этом говорится как о достойном поступке. Приятель отчима Астифила был представлен в фиас, но не во фратрию и дем отчима, поскольку принадлежал к фратрии и дему собственного отца.
Однако уже в начале IV в. существовали фиасы фратрий, в которых сын обязательно принадлежал к группе отца. О них мы узнаем только из надписей, прежде всего из так называемой надписи Демотионидов (IG, II2, 2355). Эти фиасы возникли в конце V в. как подразделения фрат рий и просуществовали недолго 37. Поэтому в классическом периоде нас будут интересовать только те, вполне благопристойные культовые группы, в одну из которых ввел своего знакомого отчим Астифила. О них мы судим в основном по надписям. Одна из них (IG, II2, 2443), например, вырезана на столе и представляет собой список 18 членов фиаса Геракла, возглавляемый жрецом. Значит, эти фиасоты собирались вместе не только ради жертвоприношения Гераклу, но и ради застолья.
Вероятно, подобные товарищества были связаны со многими святилищами Геракла в Аттике (Theophr. Char., 5). О них мог писать Аристотель (Eth. Nic., 1160а 20):
«А некоторые сообщества — фиасотов и эранистов 38 считаются возникшими ради удовольствия, их цель — жертвоприношения и общение».
К этому же виду следует отнести и древнейшую надпись фиасотов, начало V в. 39: — — — ε — — — μ — — — о — — κλεο[ς] [— — — η]ίδρυε ό θίασος [Έ]τ&ονιδον (.......посвятил фиас [Э]тионидов). Она найдена на территории, где был центр культа Геракла 40, поэтому последние слова первой строки восстанавливают как [Έρα]κλέο[ς].
Вероятно, еще с досолонова времени почитатели Геракла, образуя весьма достойные сообщества, именовали их фиасами. Разница между фиасами и оргеонами заключалась в том, что союзы оргеонов непосредственно включились в полисную систему, то ничего подобного о фиасах мы не знаем. Членство в обществах оргеонов было наследственным; кажется, и в этом отношении фиасы не предъявляли строгих требований. Кроме того, не дошли ни декреты, ни почетные постановления ранних фиасов. Может быть, они объединяли людей попроще и победнее, недаром Геракл считался покровителем «маленького человека».
Мы не раз говорили о том, что все названные нами корпорации устраивали совместные банкеты. Фиасы были воплощением желания «маленького человека» хотя бы время от времени, хотя бы в собственных глазах приблизиться к образу жизни аристократии, который в архаический период определялся как «симпосиальный» (от греческого «симпосий» — пир, банкет) 41. Об этом нужно специально сказать несколько слов.
Аристократия гомеровского периода была военной
аристократией. С появлением железа, более дешевого, нежели бронза, и повышением производительности сельскохозяйственного труда наряду с удешевлением оружия на исторической арене появилось ополчение большинства граждан (гоплитов), которые теперь могли обеспечить себя снаряжением и пройти необходимую подготовку. Это вызвало к жизни важнейшие для всего полиса последствия. Для нашего рассмотрения сейчас важно, что военное дело перестало быть исключительно достоянием элиты, которая теперь превратилась в аристократию досуга, проводимого в пирах. Изменились и сами пиры. Был заимствован восточный обычай возлежать у столов; этим поневоле ограничивалось число участников, которые теперь не просто пили и ели, развлекаемые певцами и танцовщицами,— идеалом стала занимательная застольная беседа 42.
Образ жизни элиты определил форму выражения во многих сферах греческой культуры. Архаическая поэзия (кроме религиозной и политической) — застольная, потребностями симпосия определялась форма посуды, ее роспись, характер мебели и т. д., а также направленность воспитания в высших слоях. Конечно, притягательность этой формы времяпрепровождения не могла не сказаться на вкусах всего общества, и к V в. симпосий вошел в круг привычек средних слоев. Обычные возлияния богам, которые были непременной частью каждого пира и уже теряли у аристократии культовую окрашенность, превращаясь в почти механический ритуал, в корпорациях неродовитых афинян сохранили свое значение — банкет предваряло жертвоприношение. Поэтому и сами сообщества-фиасы должны быть отнесены к культовым.
Значение частных культовых сообществ классической эпохи заключалось в том, что они органично вошли в жизнь гражданина полиса, делая ее более полноценной с точки зрения полисных норм. Почитались старые аттические божества, ритуал был, как видно, незатейлив. Появление корпораций, возникших с той же целью, с какой существовали роды, не только не подтачивало основ полиса, а, наоборот, укрепляло их, создавая единообразие его структурных единиц, устраняя один из поводов для ощущения некоторой частью граждан чувства ущемленности, зависти к элите; ведь одним из основных принципов полисного существования был принцип гражданского согласия»
Но равновесие, гармоническое взаимодействие различных составляющих в жизни полиса было очень недолгим, если можно вообще говорить, что оно было. С середины V в., и особенно после Пелопоннесской войны, в условиях кризиса полисов, экономические и социальные структуры, политика, идеология переросли полисные рамки 43.
Очень существенным было то, что корпоративная замкнутость гражданской общины стала сильно тормозить общественный прогресс; роль межполисных объединений, роль не-граждан в жизни каждого полиса возросли до такой степени, что убежденность в исключительности положения гражданина начала ставиться под вопрос. Греки не имели более возможности жить в прежней политической разобщенности. Но таким образом оказывался подточенным основной устой полисной жизни.
Все эти изменения не могли не найти отражения в истории частных культовых сообществ. Понятие «оргеоны» стало терять свою специфику. Первый (и ярчайший) пример — оргеоны Бендиды, фракийской богини-охотницы. Обратим внимание на происхождение культа: оргеоны почитают чужеземную богиню, почитание ее введено между 432 и 429 гг. 44 государственным постановлением. Афины во время Пелопоннесской войны сильно зависели от внешнеполитической ориентации Фракии и стремились обеспечить благоволение фракийцев, в честь богини которых проводились небывало пышные церемонии 45. Фракийцы, как и большинство других метеков (не-граждан, живших постоянно в Аттике), селились в основном в Пирее, афинском порту. Во время бендидий, праздника Бендиды, организовывались великолепные процессии граждан, идущих из Афин в Пирей, и фракийцев, шедших им навстречу; вечером устраивался бег с факелами (Plato. Resp., 327а—328а). Фракийцы— оргеоны Бендиды имели свой храм. В 261/60 г. они ссылались на ранее дарованные им привилегии (IG, II2, 1238): «Поскольку афинский народ дал фракийцам единственным из других народов право владеть землей и право освятить храм...»/ (εγτησις και ί'δρυσις του ίερου).
В надписи 430/29 г., правда сильно поврежденной, слова «оргеоны» нет. Но оно появляется затем во всех декретах почитателей Бендиды, как афинян, так и фракийцев, и в уставе, датируемом второй половиной IV в. (IG, II2, 1361), который фиксирует уже полностью сложившийся порядок. Ассоциация обладала официальным списком членов. Их потомки — будущие оргеоны. Должностные лица — жрецы, жрицы, эпимелеты и гиеропеи; последние исполняли наиболее важные ритуальные функции. Существовало два общества оргеонов — почитателей Бендиды: в Пирее — фракийское, в Афинах — состоящее из граждан 46, которые объединялись лишь для проведения бендидий.
Постепенно эти сообщества теряют черты частных, которые имели в начале существования, культ был введен государственным постановлением, в его отправлении фракийцы были приравнены к афинянам и т. д. Государство участвовало в финансировании жертвоприношений оргеонов (IG, II2, 1496). Количество приносимых жертв и требование максимальной пышности процессий делало невозможным тесное общение оргеонов, количество которых стремились сколь можно увеличить.
Вероятно, в конце V в. государство передало заботу о бендидиях двум ассоциациям оргеонов, оставив за собою контроль над распределением жертвенного мяса и назначением должностных лиц. Жрецы и жрицы, по мнению У. С. Фергюсона 47, были государственными магистратами, избирались из всех афинян, но во всем, кроме совершения общественных жертвоприношений, они подчинялись оргеонам. Когда именно это произошло и как было оформлено юридически, неизвестно. Ясно только, что соответствующее постановление было; фракийские оргеоны не стали афинскими гражданами, но назывались оргеонами тогда, когда можно было еще ссылаться на то, что отчим «вписал в число оргеонов», как на нечто немаловажное при установлении гражданской принадлежности.
Значит, афинский народ должен был оговорить, что дает фракийцам право называться оргеонами, но без вытекающих из этого именования привилегий. Начал нарушаться принцип наследственной принадлежности к сообществам оргеонов. Если в начале устава сказано, что члены сообщества — определенные лица и их потомки, то в конце мы видим разрешение вступать всем желающим.
Когда речь шла о гражданах, говорили обычно οΐς έξεστιν (Dem., XXIII, 28; XXIV, 105), а слова άπαν« τώ βουλομένω Демосфен употребляет, имея в виду не-граждан (XXIV, 45). Следовательно,— и этого надо было ожидать, раз в число оргеонов входили фракийцы — в сообщество допускались и другие инородцы.
Итак, уже в V в. оргеонами стали называться и варвары. Прежде на это имели право только граждане. Государство имело теперь прямое отношение к культу сообщества оргеонов. Прежде оно вообще не вмешивалось в эти вопросы. Количество оргеонов стало таковым, что интимное общение, дружеский пир оргеонов трудно себе представить, а это было первоначально стержнем внутренней жизни сообществ.
^ Далее в течение некоторого времени под одним и тем же названием — оргеоны — существовало параллельно несколько форм культовых сообществ, и старого, «классического» типа, и новой организации, отошедшей от традиций, пока особенность значения слова «оргеон» не стерлась, а самая суть объединений не изменилась в корне. Эта трансформация определялась потребностями всего общества.
Пелопоннесская война ознаменовала рубеж в развитии греческих городов-государств, обострила и ускорила протекание тех кризисных процессов, которые уже наметились в каждом полисе. Ослабив наиболее могущественные государства, Афины и Спарту, и не разрешив противоречий, лежащих в основе конфронтации, Пелопоннесская война сделала невозможным объединение Эллады и тем обусловила ее политическое подчинение Македонии (последняя треть IV в. до н. э.). Бесконечные государственные перевороты, явившиеся одним из симптомов кризиса, рост коррупции и нечистоплотность государственных деятелей привели к тому, что занятие государственными делами стало считаться почти недостойным порядочного человека. Результатом выхода на общегреческую арену наемников, заменивших гражданское ополчение, и потери полисами своей автономии было то, что многие греки, ощущая свое бессилие изменить ход событий, понимая, что над их волей стоят неизмеримо более могущественные
силы, разочаровывались в общественной активности и уходили в частную жизнь.
У Лисия, афинского оратора, деятельность которого приходится как раз на конец V — начало IV в., один афинянин заявляет: «Хотя мне уже 30 лет, я ни отцу ни в чем не перечил, ни из сограждан никто не жаловался на меня. Хотя я жил вблизи от Площади, но меня никогда не видели ни у суда, ни у совета» (XIX, 55; пер. С. И. Соболевского). Таких άτραγμώνες (незанятых, безразличных) становилось все больше. Credo их выразил Платон в VII письме: «Когда я был еще молод, я испытал то же, что обычно испытывают многие: я думал, как только я стану самостоятельным человеком, тотчас же принять участие в общественных делах...» Далее высказывается отношение Платона к государственным переворотам 411 и 404 гг: «Я видел все это, а также людей, которые ведут государственные дела, законы и царящие в государстве нравы, и чем старше я становился и вдумывался во все это, тем мне стало казаться труднее вести государственные дела... В конце концов относительно всех существующих государств я решил, что они управляются плохо, ведь состояние их законов почти что неизлечимо и ему может помочь разве только какое-то удивительное стечение обстоятельств. И, восхваляя подлинную философию, я был вынужден сказать, что лишь от нее исходит как государственная законность, так и все касающееся частных лиц» (324—326 В.; пер. С. П. Кондратьева).
Лишь Платон пытался найти принципы организации идеального государства. Большинство, изверившись в общественной деятельности, просто отказывались от нее, а молодежь, глядя на отцов, часто и не пробовала себя на государственном поприще 48.
Это общее критическое отношение к традиционному образу мышления распространялось и на другие сферы. Ставились под вопрос унаследованные от дедов представ ления о морали, семье, полисную религию начали воспринимать как докучную сумму обязательных церемоний, лишенных живого содержания, и обращались к иноземным культам, в первую очередь восточным, пышным, эмоционально насыщенным, или к религиям, в центре которых была идея личного спасения, таким, как орфизм 49.
Следует подчеркнуть, что эти тенденции проявились не сразу и не во всех слоях общества, поэтому эллинисти
ческий период и представляет столь пеструю картину идей, верований, нравов. Но определяющей чертой общественного климата эпохи эллинизма были растущий индивидуализм и уход в частную жизнь. Однако грек эллинистического периода мог быть занят только собственными интересами и нуждами, но он вряд ли заходил в своей изоляции так далеко, чтобы не нуждаться ни в каком институциализированном общении. Его индивидуализм сталкивался с присущей ему потребностью принадлежать к некоему объединению, отличному от семьи. Будучи членом такой группы, он уже не испытывал чувства разочарования во всем, не уходил в себя полностью 50.
Человек эллинизма освободился от стереотипов, воспринимавшихся его предками безусловно. Перестав подстраиваться под общий стиль жизни, лишь бы быть, «как все», он стремился делать то, что нужно ему самому. Четкая фиксированность образа поведения хорошего гражданина в V в. до н. э. стесняла свободу развития личности, стирала разницу между индивидами, приводила к монотонности общественной жизни. В эпоху эллинизма афиняне, делая для себя выбор сами, сами и строили сообщества, отвечавшие их запросам, в соответствии с тем, чего, как они считали, им недоставало в жизни. Результат — множество видов сообществ и быстрый рост их абсолютного количества.
Сообщества «классического типа» образовывали те, чья идеология была ориентирована на прошлое. От начала II в. до н. э.— времени, когда участились попытки архаизации в различных сферах культуры, дошел интересный пример подражания классической форме сообществ. Документы оргеонов Диониса — дионисиастов (IG, II2, 1325, 1326, 2948) рисуют историю трех поколений семьи основателя ассоциации Агафокла, героизированного своим сыном Дионисием. Судя по всему, должность жреца была наследственной, но назначение должно было быть одобрено оргеонами, которых было всего 15. Кроме жреца, ассоциация, как и в старину, имела казначея, назначаемого на год. Члены союза жили в Пирее, но к дему Пирея принадлежали не все. Называя себя оргеонами, диони-
сиасты были движимы и престижными целями, и желанием подчеркнуть свое гражданское происхождение и фамильную принадлежность к сообществу. Ассоциация, действительно, имела общие черты с оргеонами классического времени: она была небольшой, несложно организованной и без идеологических претензий. Но она и отличалась от старых объединений, была образована лишь недавно, и жрец занимал здесь особое положение, в сообществе не было гостеприимца, исчез семейный характер встреч, которые стали ежемесячными. Кроме того, в классическую эпоху оргеоны, как уже указывалось, не почитали Диониса.
Но таких сообществ было не слишком много. В III — II вв. появилось множество культовых групп, также называвших себя оргеонами, но отправлявших почти оргиастические культы, лишь немногим более сдержанные, чем на Востоке. Ряд документов дошел, например, от оргеонов Великой Матери, центром почитания которой был Писсинунт во Фригии (IG, II2, 1301, 1314, 1315, 1316, 1237, 1328, 1329), от оргеонов Гагне Афродиты, Сирийской Богини (IG, II2, 1337). Интересно, что культ Великой Матери был введен на аттической почве ассоциацией не-граждан (фиасом) (IG, II2, 1237), а затем, в третьей четверти III в., перешел к оргеонам, большинство которых были афиняне 51. После этого в ассоциации справлялось два отдельных праздника аттидей (в честь консорта Великой Матери Аттиса) (IG, II2, 1315). Вероятно, фригийцы желали отметить праздник Аттиса собственными обрядами, участие в которых афинян было невозможно без ущерба для их достоинства. Вообще же культовая практика оргеонов Матери Богов была заимствована из Писсинунта, только без самых неприемлемых для греков церемоний. С культовой практикой древних аттических оргеонов она не имела ничего общего. Оргеонами же члены ассоциации назывались, желая подчеркнуть наследственный характер принадлежности к ней.
Слияние в одной группе афинян и не-граждан достойно пристального внимания. В нем можно видеть результат влияния как условий жизни в целом, так и космополитической идеологии, разрабатываемой в афинских философских школах.
В целом организация оргеонов Матери Богов похожа на организацию оргеонов Бендиды. Их святилище было
открыто для всех желающих, в процессиях, шедших по улицам города, также могли принимать участие не-оргеоны. Совместные трапезы (их сохранение предполагается наличием кухни) перестали носить характер товарищеского застолья, как в старых аттических обществах.
Фиасов с начала III в. появилось огромное количество. Все они имели свои святилища, и нет никаких указаний на то, что им надо было для этого обращаться к афинскому народу, как их предшественникам (IG, II2, 1238— фракийцы; 337— китейцы, 333/32 г.). В эти союзы входили в основном неафиняне, часто на равных правах с мужчинами — женщины (IG, II2, 2354), причем в качестве самостоятельных членов, а не в силу принадлежности к определенной семье, как было прежде. Иногда собственный союз организовывали одни женщины (IG, II2, 1346, 2357). В фиасах этого типа, как правило, почитались иноземные божества (IG, II2,1337,1292,1261,1282, 2361), но кое-где -и аттические (IG, II2, 1297, 1398). Некоторые ассоциации создавались прежде всего для простого человеческого общения, и какое божество почитать, было для них не слишком важно (SEG, X, 60; IG, II2, 1258, 1291, 2350). Многие союзы были и погребальными сообществами; для заброшенных судьбою на чужбину и не преуспевших людей было важно знать, что товарищи достойно организуют их похороны (IG, II2, 1327, 1323).
Несколько слов о правовом положении частных сообществ. Неизвестно, как определялось положение частных ассоциаций, кроме, наверное, оргеонов, до Солона. Скорее всего, законодательно оно никак не регулировалось.
Солон обратил достаточно пристальное внимание на этот пробел в аттическом праве. Закон, приписываемый ему, дошел в «Дигестах» (47, 22. 2): «То, как (жители) деревни или фратеры или отправляющие священные церемонии 52 или сотрапезники или члены обществ для организации похорон своих товарищей или фиасоты или отправляющиеся на грабеж или занимающиеся морской торговлей организуются по отношению друг к другу,
является законным, если это не запрещено государственными законами».
Историческая ценность закона зависит от того, происходит ли он из свода 594 г. или из законодательства 409—01 гг., на которое тоже ссылались как на Солоново (Dem., XXIV. 142) 53. Характер перечисленных в законе сообществ не дает оснований для предпочтения одного из кодексов 54. Мы не можем без колебаний утверждать, что Гай, ссылаясь на закон Солона, не путает его с установлением V в. Все это не значит, однако, что первая редакция не была действительно составлена Солоном.
Свидетельства об ограничении для афинских граждан права свободного образования союзов до 306 г. нет 55. В этом году был издан закон56, о котором сообщают Поллукс и Диоген Лаэртский (Pollux, IX, 42; Diog. Laert.,
V, 38). Под страхом смерти запрещалось организовывать философские школы иначе, как с разрешения совета и народа. Этот закон был святотатственным, так как объединения философов формально считались фиасами муз 57, а в Аттике не было прецедента ограничения свободы сообществ. Но через год, несмотря на политическую конъюнктуру58, неблагоприятную для перипатетиков, против которых был направлен новый закон, он был отменен.