Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
7

Глава I

ЮНОСТЬ ЦИЦЕРОНА (106—82 гг. до н. э.)

Сведения, имеющиеся у нас о юности Цицерона, довольно скудны, но не настолько, чтобы нельзя было извлечь из них некоторого представления об убеждениях и интересах Цицерона еще в ранней юности, какие черты характера были ему свойственны, и, следовательно, с какими предпосылками он вышел на общественную арену.
Цицерон происходил из плебейского рода Туллиев и был старшим сыном не очень богатого, но и не бедного всадника, владевшего небольшим родовым поместьем около Арпина, небольшого городка в Лации. Когда ему было 14 лет, отец его с ним и с его младшим братом Квинтом перебрался в Рим; там Цицерон стал учиться всему, что требовалось для подготовки к карьере судебного оратора,— риторике, праву и философии. Благодаря хорошим способностям он рано овладел греческим языком, а также латинским стихосложением, о чем свидетельствует дошедший до нас (частично) его стихотворный перевод астрономической поэмы Арата. В 16 лет (в 90-м г.) перед самым началом Союзнической войны он вступил в римское войско и попал под начальство всадника Помпея Страбона, у которого начинал свою службу и сын самого Помпея Страбона, впоследствии Помпей «Великий». Возможно, что отношения Цицерона с Помпеем завязались именно в тот период и снисходительное отношение к недостаткам Помпея, неспособность долго сердиться на него, которые проявлялись у Цицерона до самой смерти Помпея, объясняются их общей службой в юности.
В 90-м году отношения между группировками Суллы и Мария еще не были так сильно обострены, как в 80-е годы. Однако Помпей Страбон и в это время принадлежал к сулланцам, и когда в 89-м году конфликт стал назревать, весь его отряд поставил себя в распоряжение Суллы, а тем, кто привел это войско к прославленному уже тогда Сулле, был именно молодой Помпей; между 89-м и 80-м годами он прошел свою военную выучку в сулланском войске, на Востоке в первой войне с Митридатом и в гражданской войне против марианцев. В это же время его ровесник Цицерон (между ними была разница только в несколько месяцев) покинул военную службу; и до 81-го года мы не имеем о нем никаких сведений; где именно он провел эти годы (целых девять лет), в Риме ли, переходившем несколько раз из рук в руки и являвшемся ареной страшных уличных боев, резни и казней, или в каком-нибудь

8

провинциальном городе,— неизвестно, но совершенно достоверно, что он не выступал активно ни на той, ни на другой стороне. Сам Цицерон, хотя и очень глухо, говорит об этом времени во второй из дошедших до нас речей («За Росция Америйского» 47). «Все, кто знают меня, знают и то, что, когда оказалось невозможным, как мне хотелось, чтобы дело окончилось мирным путем [или: чтобы было достигнуто соглашение — ut componeretur], я по мере сил стремился к тому, чтобы победила именно та сторона, которая и победила. Кто не видел тогда, что низшие сражались за власть с высшими? И плохим гражданином был бы тот, кто не стал бы на сторону людей, которые в случае победы сделали бы государство процветающим внутри и уважаемым во вне. В этом, я полагаю, и заключалась цель борьбы, и я, сознаюсь, стоял на этой стороне». Что понимает Цицерон под туманными выражениями «стремился» и «стоял на этой стороне», неизвестно; вернее всего это означает его чисто пассивное сочувствие- (в известной мере свойственное его характеру и в позднейшие времена); но что симпатии его всегда принадлежали «вышестоящим», а не «низшим», несомненно; только человек, которого никто не мог заподозрить в сочувствии марианцам в эпоху их господства, мог позволить себе (в речи за Публия Квинкция) чисто политические выпады против некоего Невия, который после разгрома марианцев стал ярым сторонником сулланцев.
Учителя Цицерона тоже никак не могли внушить ему особых симпатий к «народоправству». Философские направления, с которыми он ознакомился в эту пору, были: во-первых, учение Академии, сохранявшей в общих чертах идеалистические и аристократические установки своего основателя Платона и в лучшем случае проповедовавшей равновесие сил в государстве (оттого на Цицерона впоследствии произвела такое сильное впечатление теория Полибия); во-вторых,— эпикуреизм, учивший избегать государственных почестей и общественной деятельности вообще; поэтому эпикуреизм не вызывал у молодого Цицерона симпатии, а у стареющего — заслужил явную вражду и презрение. В области права Цицерон был учеником двух убежденных аристократов консервативно-республиканского типа, правда, отнюдь не сулланцев, но ярых врагов марианцев — авгура Муция Сцеволы и его двоюродного брата, юриста, носившего то же имя; последний был убит по распоряжению Мария Младшего в 82 году, по-видимому, как активный противник популяров. Это тоже не могло не произвести впечатления на юного Цицерона.
Такова общая характеристика той атмосферы, в которой воспитывался Цицерон. Конечно, мы не имеем достаточно фактов, чтобы считать абсолютно доказанными заложенные в нем

9

с юности консервативные взгляды, но служба в войске Помпея Страбона и быстрый отказ от военной карьеры, длительные годы, проведенные в полной неизвестности, обучение у философа-академика и двух аристократов-юристов и, наконец, оставшееся на всю жизнь преклонение перед «заветами предков», их республиканскими доблестями,— все это обрисовывает образ молодого Цицерона как человека, не столько ставшего на чью-либо сторону, сколько в своей юности, пришедшейся на исключительно бурную эпоху истории Рима, стоявшего в стороне от исторических событий.
Некоторым противоречием к такой консервативной установке является сведение о том, что Цицероном в юности была написана поэма «Марий», что как будто свидетельствует о преклонении перед Марием. Однако противоречие это не так убедительно, как кажется на первый взгляд. Марий ведь был в глазах римского народа отнюдь не только и не в первую очередь вождем популяров, а прежде всего победителем Югурты, кимвров и тевтонов (именно то, что вся слава от победы над Югуртой была присвоена Марию, и было поводом к первому столкновению с Суллой, которому в сущности принадлежала заслуга захвата Югурты в плен). На Цицерона, отнюдь не воинственного, воинские подвиги всегда производили огромное впечатление; этим его впоследствии надолго ослепил Помпей, пока Цицерон не понял, что Помпей совершенно не способен к государственной деятельности. Чувство восторга перед военным героем могло быть особенно сильно в его юности, тем более, что герой Верцелл был тоже уроженцем Арпина и на своей скромной родине пользовался почти что божескими почестями. Юношеская поэма была написана Цицероном до начала собственно гражданской войны, до взаимных проскрипций сулланцев и марианцев, но уже после того, как Марий в свое консульство подавил восстание Сатурнина, т. е. совершил деяние, о котором даже отнюдь не демократически настроенный Моммзен пишет: «Даже более дурной человек, чем Марий, должен был содрогнуться перед той бесчестной ролью, которую он играл в этот день»2. Уже будучи консулом, Цицерон восхваляет Мария именно за этот его «подвиг» и называет его великим мужем («За Гая Рабирия» 9, § 29—30).
Кроме того, еще одна черта в судьбе Мария могла особенно привлекать Цицерона; Марий был «homo novus» в еще большей степени, чем надеялся быть сам Цицерон; то, что человек может возвыситься не родовитостью, а личными заслугами, было излюбленным тезисом Цицерона в течение всей его жизни, и его республиканский консерватизм не следует отождествлять

2 Т. Моммзен. История Рима, т. II, М., 1937, стр. 197.
10

с преклонением перед одним только аристократическим происхождением как таковым. Даже и в поздние периоды своей жизни он с удовлетворением упоминал о том, насколько высоко удалось ему подняться, а ведь он только «homo novus»; в молодости это его чувство было особенно остро. И именно как homo novus он понимал, что в такую бурную эпоху, в какую ему довелось жить, надо быть очень осторожным и не бросаться без оглядки в водоворот событий. Именно поэтому, восхвалив Мария, он отнюдь не сделал из этого восхваления практических выводов, не примкнул к его сторонникам в 80-е годы и устранился от всякого участия в гражданских смутах.
Однако эта отчужденность от современных событий была не установкой, принятой Цицероном на всю жизнь, а только временной выжидательной позицией. Он отнюдь не собирался прожить весь свой век, не принимая активного участия в общественной жизни и отказаться от прохождения крутой, но почетной лестницы государственных должностей. Он еще через 20 лет (в 61 г.) характеризует себя в письме к Аттику, противопоставляя себя ему (Письма к Аттику I, 17): «Единственным различием между нами является направление нашей жизни, выбранное добровольно тем и другим,— поскольку меня жажда почестей [честолюбие] повела к политической карьере, а тебя твои стремления, отнюдь не заслуживающие порицания, привели к тихой честной жизни частного человека». Действительно, Аттик, который был старше Цицерона на три года, еще во время первого консульства Суллы, будучи только 22-х лет от роду, уехал в Грецию, приобрел имение в Эпире и за всю свою долгую жизнь (он умер при Августе) не занимал ни одной государственной должности; но этот крупный финансист, умевший ладить и с Помпеем, и с Цезарем, и с Марком Антонием, и с Октавианом, играл в действительности не меньшую, а скорее большую роль во внутренней политике, чем Цицерон; недаром Цицерон постоянно то обращается к нему за советами, то просит, а иногда буквально умоляет его приехать в Рим в самые ответственные моменты жизни; недаром в ночь, когда ожидали нападения Катилины на Рим, именно Аттик, никогда не служивший ни в одном войске, с сильным отрядом всадников занял Капитолий. Едва ли Аттик был менее честолюбив, чем Цицерон, но он хотел быть действительным, а не мнимым вершителем судеб Рима и понимал, что без его финансовой помощи ни Антоний, ни Октавиан со всеми их военными талантами и доблестями власти не достигнут и не удержат.
Цицерон хорошо понимал эту мощь Аттика, а свое честолюбие признавал и даже умел иногда подшутить сам над собой (Письма к Аттику II, 17). Упоминая о том, что (по его мнению) даже подвиги Помпея будут оценены потомками ниже его соб-

11

ственных заслуг, он пишет: «Та доля тщеславия, которая во мне есть — ведь, правда, очень хорошо признавать свои недостатки — получает при этом некоторое удовлетворение»; а прося Аттика помочь своему брату Квинту, назначенному претором в Азию, в которой Аттик пользовался большим влиянием, Цицерон откровенно замечает: «Дорогой друг, так как мы ведь всегда носили в себе пожирающую жажду похвал... то приложи все свое искусство, всю ловкость и действуй со всей возможной энергией, чтобы нас [т. е. обоих братьев] всюду любили и хвалили» (Письма к Аттику. I, 15). Честолюбие, несомненно, было присуще характеру Цицерона с юных лет.
Другая, столь же типичная для него черта отмечена им самим в уже приведенной цитате из речи за Росция Америйского — это желание «ut componeretur», желание решить все конфликты мирным путем, не прибегая к оружию; он любил только словесную борьбу, принимал горячее участие в сенатских прениях, но его идеалом оставался всегда «consensus»; даже в самые отчаянные времена вражды с Клодием он думал, что игрой слов, шуткой, иногда даже очень поверхностной, он победит своего непримиримого противника; необходимости и неизбежности борьбы, столкновения интересов он, по существу, не понимал, и мнимое равновесие «героической эпохи» республики навсегда осталось для него желанной и несбыточной мечтой; эта черта, которую можно назвать в хорошем смысле миролюбием, а в дурном — соглашательством, тоже была присуща характеру Цицерона с молодости. Отчасти именно от нее зависит и та впечатлительность, доверчивость и склонность к переменам настроения, которые отличают Цицерона во всей его жизни.
Между тем, как и честолюбие, и миролюбие могли принести и приносили Цицерону то удачи, то неудачи и побуждали его то к хорошим, то к. дурным поступкам, одну его черту надо оценить как безусловно положительную: он был честен в денежных делах. В то время, когда вокруг него почти не было честных людей, когда процессы «о подкупе» (de ambitu) и «о вымогательстве» (de pecuniis repetundis) составляли постоянное занятие всех судебных коллегий, на Цицерона не только никогда не было подано обвинения, но даже не возникало подозрения в его честности. Ему удалось пройти весь свой путь, не запятнав себя нечестностью ни в затруднительных званиях квестора и эдила, ни при нежелательном для него проконсульстве в Киликии; постоянно страдая от неустройства своих личных финансовых дел, он никогда не посягал на имущество государства. Только твердо заложенные в юности убеждения могли сохраниться в такой обстановке, в какой ему пришлось жить, и, вероятно, отчасти они-то и не допустили его принять

12
участие в гражданской войне на стороне сулланцев. Характерно, что именно грабительство сулланцев-победителей вызвало резкие высказывания в первых речах Цицерона (хотя эти речи, как мы увидим ниже, имели и политический характер, несколько, впрочем, иной, чем обычно полагают).
С такими заложенными в юности взглядами и убеждениями, одаренный блестящими ораторскими способностями, прекрасно образованный, с широким, но не слишком глубоким интересом к философии и наукам, вступил молодой Цицерон на судебное поприще после окончательного разгрома марианцев, во время мнимого замирения под диктатурой Суллы при господстве установленной им конституции.

Подготовлено по изданию:

Цицерон. Сборник статей. Москва, Издательство Академии Наук СССР, 1958.



Rambler's Top100