Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
7

Глава I

СОЦИАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ АТТИЧЕСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА К НАЧАЛУ VI В. ДО Н. Э.

Наиболее ранние свидетельства о рабстве в Афинах обнаруживаются в источниках, рисующих положение крестьянских масс в Аттике накануне реформ Солона. Обратимся в этой связи к «Афинской политии» Аристотеля, где изображается бедственное состояние аттического народа в конце VII и в первые годы VI в. до н. э. Как отмечает Аристотель, государственный строй Афин был олигархическим «во всех прочих отношениях»: ήν γαρ αότδν ή πολιτεία τοις τε άλλοις ολιγαρχική πάσι, и далее: και δή και έδούλευον οί πένητες τοΤς πλουσίοις και αυτοί και τά τέκνα και α'ι γυναίκες (2, 2). Сочетание και δή και употребляется в греческом языке при переходе от общего к частному.1 Следовательно, речь идет о подробности, иллюстрирующей положение бедных слоев населения при олигархии законченного типа, не оставлявшей народу никаких прав: ούδενός γάρ, ώς ειπείν, έτύγχανον μετέχοντες (2, 3). Ударение у Аристотеля лежит несомненно на слове έδούλευον. Нам предстоит разобраться в реальном значении этого слова в приведенном месте «Афинской политии». Глагол δουλεύω в собственном смысле означает «быть рабом», т. е. находиться юридически в положении раба. Примеры такого употребления этого слова многочисленны. Геродот говорит о женщине, которая была продана, а затем стала рабыней: πρηθήναι. . . έπειτα δουλεόουσα (II, 56). To же слово употребляет Нлатон, рекомендуя определенные средства, которые могут обеспечить рабовладельцам более спокойное поведение их рабов (Платон придает большое значение разобщенности рабов — они не' должны быть земляками): μήτε πατριώτας αλλήλων είναι τους μέλλοντας ραον δουλεδσαι (Leg. VI, 19, 777 D). Такое же значение (рабство в собственном смысле) имеют слова δουλεύειν, δοδλος у Аристотеля в «Политике» (I, 2, 15, 1255а, 4 et sq.). Несколько иное содержание вкладывается в эти слова в ряде других мест греческих авторов. У Геродота маги говорят Астиагу о своем положении при возможном переходе власти к Киру: ημείς έόντες Μήδοι δουλούμεθα και λόγου ούδενός γινόμεθα πρός Περσέων (I, 120)—«и мы, будучи мидянами, превращаемся в рабов и лишаемся всякого значения у персов». Из сочинения того же Геродота мы знаем

1 Denniston J. D. The greek particles. 2nd ed. Oxford, 1959, p. 255.
8

о привилегированном положении мидян в Персидской державе, так что слово δουλούμεθα скорее надо бы перевести «находимся в порабощении» («в порабощенном состоянии»).
Оратор Ликург, говоря о тираническом правлении, употребляет глагол καταδουλόω: ή πόλις. . . ύπό των τυράννων κατεδουλώθη (In Leocr. 60) —«государство. . . было порабощено тиранами», при этом он не имеет в виду подлинного рабства, Геродот обозначает состояние Аттики при тирании другим словом — κατεχόμενον (I, 59)
О рабстве афинского народа при тирании говорит уже Солон κακήν εσχετε δουλοσύνην (10, 3—4 Diehl). Из многочисленные других примеров подобного употребления слова приведем еще один. Ксенофонт вставляет в уста афинян такой отзыв о поведении Алкивиада во время его изгнания: ύπό αμηχανίας δουλεύων ήναγκάσθη μέν θεραπεύειν τους έχθίστους (Hell. I, 4, 15) —«из-за безвыходного положения он был вынужден, находясь в порабощении, служить злейшим врагам».
Теперь разберем наш случай (Aristot., Ath. Pol. 2, 2). Бедные назывались пелатами и шестидольниками: και έκαλοδντο πελάται και έκτήμοροι. За такую плату они обрабатывали поля богачей: κατά ταύτην γαρ τήν μίσθωσιν [ή]ργάζοντο των πλουσίων τοος αγρούς. Дальше сообщается, что за невзнос арендной платы они сами и их дети могли быть схвачены: κα'ι εί μή τάς μισθώσεις άποδιδοιεν, αγώγιμοι και αότοι και οί παίδες έγίγνοντο. Следует остановиться на слове αγώγιμοι.2 Образованные от глаголов прилагательные на -ιμος означают чаще всего, как известно, возможность интранзитивного "или пассивного характера. Так, μάχιμος значит «способный сражаться», «боеспособный», εδώδιμος—«съедобный», πότιμος — «годный, для питья», καύσιμος — «способный гореть» и т. п. Соответственно αγώγιμος—«тот, который может быть уведен, увезен». Применительно к людям мы не раз встречаем это прилагательное у авторов IV в. Ксенофонт приводит оправдательную речь фиванца, который убил изгнанника, самовольно возвратившегося в Фивы; оратор ссылается на постановление, согласно которому изгнанники могут быть арестованы (или подлежат аресту) и выведены из всех союзных городов: τούς φυγάδας αγώγιμους εΐναι έκ πασών των συμμαχίδων (Hell. VII, 3, 11). У Демосфена в речи против Аристократа слово αγώγιμος встречается несколько раз (ХХШ, 11, 16, 34, 35, 52, 215 etc.) всегда в значении «могущий быть захваченным, арестованным» (подлежащий захвату, аресту): εάν τις άποκτείνη Χαρίδημον, αγώγιμος εστω; αγώγιμος έκ της συμμαχίδος πάσης.
Итак, в случае невзноса арендной платы шестидольник подлежал захвату, т. е. — так выходит по смыслу — поступал вместе со своим потомством в собственность богача, который вправе

2 Слово αγώγιμος подробно анализирует Г. Свобода (Swoboda Η. Beiträge zur griechischen Rechtsgeschichte. Weimar, 1905, S. 168 et sq.; 208 et sq.). Тонкость юридического аналива Свободы отмечает К. К. Зельин (Зельин К. К. Борьба политических группировок в Аттике в VI веке до н. э. М., 1964, с. 200).
9

завладеть человеком. С этого момента они вступают в новые отношения — господин и раб.
Такое понимание сообщения Аристотеля получает подтверждение и в последующих словах: και οί δανεισμοί πασιν έπί τοις σώμασιν ήσαν μέχρι Σόλωνος (Ath. Pol. 2, 2) — «долговые обязательства были для всех под залог тела до Солона». Смысл сообщения не вызывает сомнений, но все Hie остается место для некоторых недоумений. Кто брал взаймы? Совершенно ли независимый крестьянин, становившийся затем в результате задолженности шестидольником? В этом случае и самое сосредоточение земли в руках немногих — ή δέ πασα γή δι' ολίγων ήν — следует рассматривать как результат задолженности аттических крестьян. Или взаймы брал шестидольник? А может быть, тот и другой? Союз καί, которым начинается предложение о ссудах, дававшихся под залог тела, следует, по-видимому, объяснять так; в предыдущем речь шла об одном из путей закабаления, а был еще и другой путь — неоплатный должник (кем бы он ни был) становился рабом. Ясного ответа на поставленные выше и подобные им вопросы Аристотель, впрочем, не дает.
Окончание главы содержит указание на угнетенное настроение народной массы и на причины этого настроения, причем на первое место выдвинуто порабощение (τό δουλευειν), а затем уже говорится о бесправии: χαλεπώτατον μεν οδν καί πικρότατον ήν τοις πολλοίς των κατά τήν πολιτείαν τό δονλεόειν οΰ μήν άλλά κα'ι έπί τοις άλλοις έδυσχέ-ραινον ούδενάς γαρ, ώς ειπείν, έτύγχανον μετέχοντες (ibid. 2, 3).
В итоге получаем: 1) мрачный фон социальной картины с общей характеристикой — порабощение (έδούλευον, τό δουλεύειν) бедных богатыми; 2) отсутствие ясных ответов на естественно возникающие у читателя вопросы, слишком беглые сообщения о социальных отношениях, но с вполне ясными указаниями на последние отрезки путей, приводивших свободного человека в состояние рабства.
Обратимся после этого к некоторым местам в дальнейших главах трактата Аристотеля. В конце описания драконтовской конституции читаем: έπ'ι δέ τοΤς σώμασιν ήσαν ol δανεισμοί καθάπερ είρηται και ή χώρα δι' ολίγων ήν (ibid. 5, 5). Подчеркнуты два момента, о которых речь шла выше: кабальные условия при заключении долговых обязательств и сосредоточение владения землей в руках немногих.
В начале своего перечисления реформ Солона Аристотель говорит: κύριος δέ γινόμενος των πραγμάτων Σόλων τόν τε δήμον ήλευθέρωσε κα'ι έν τω παρόντι κα'ι εις τό μέλλον. κωλύσας δανείζειν έπί τοις σώμασιν, καί νόμους εθηκε κα'ι κρεών άποκοπάς έποίησε καί των ιδίων καί των δημοσίων, ας σεισάχθέιαν καλοοσιν (ibid. 6, 1) — «став во главе дел, Солон освободил народ и на данный момент и на будущее, запретив давать взаймы под залог тела, и установил законы, и провел отмену долгов — и частных, и общественных, что называют сисахфией». Запрещение кабального рабства и отмену долгов Аристо-

10

тель называет освобождением народа, т. е. ликвидацией того порабощения, в каком находилось аттическое крестьянство до реформ Солона, тем самым показывая, что все беды, включая и состояние шестидольничества, были результатом задолженности.
Подводя общие итоги реформ Солона, автор «Афинской политии» ставит на первое место в числе мер, имевших наибольшее значение для развития демократии, запрещение кабальных условий при заключении займов: πρώτον μεν κα'ι μέγιστον τό μή δανείζειν feci τοις σώμασιν (ibid. 9, 1).
Почему в сообщениях Аристотеля мы не находим тех точных данных, какие могли бы удовлетворить современного историка, желающего более конкретно представить себе социальные отношения, сложившиеся в Аттике к концу VII в.?
Если оставить в стороне вопрос о том, существовала ли у Аристотеля возможность извлечь более конкретные данные из своих источников, то при любом (положительном или отрицательном) ответе можно спросить себя — почему Аристотеля могло удовлетворить то, что отложилось в «Афинской политии»? Видимо, потому что ему важнее всего было нарисовать общую мрачную картину, чтобы показать заслугу Солона как предстателя народа и основателя демократии. Аристотель, независимо от того, мог он или не мог получить больше от своих источников, написал то, что ему самому в данном случае казалось необходимым. Солон аннулировал долговые обязательства и запретил обращать в рабство неоплатных должников. Значит, нужно было указать (что Аристотель и сделал) непосредственные причины превращения свободного человека в раба: невзнос арендной платы и вообще неуплата долгов (шестидольник не раб в собственном смысле, так что вопрос о переходе независимого крестьянина в разряд шестидольников не находится в поле зрения автора). Говоря о порабощенном состоянии народа, Аристотель имеет в виду и шестидольников, но о процессе перехода крестьянина-собственника в шестидольника он предоставляет догадаться читателю, сам же ограничивается указанием, что запрещение долгового рабства и отмена долгов принесли народу свободу (ibid. 6, 1).
Отсутствие детализации в сообщениях Аристотеля в некоторой степени компенсируется цитатами из поэтического наследия Солона. Ближайшее отношение к нашей теме имеет отрывок из ямбического стихотворения, в котором поэт-реформатор, отвечая своим политическим противникам, как бы дает отчет в своей деятельности. Прежде всего мы улавливаем здесь мотив рабства и свободы в противопоставлении того, что было до реформ Солона, и того, что принесли с собой реформы Земля раньше была порабощена, а теперь она свободна: πρόσθεν δέ δουλεύοοσα, vöv ελευθέρα (ibid. 12, 4). Дальше следуют подробности: о возвращении проданных за границу афинского государства, из контекста видно — за долги, так как речь идет о продаже людей законным и незаконным образом (έκδίκως, δικαίως); о возвраще-

11

нии бежавших под влиянием нужды; об освобождении от позорной рабской доли тех, кто здесь, на родине, трепетал перед своими господами — δουλίην.. . έχοντας. . . ελευθέρους έθηκα. Как полагают, стихотворения Солона несомненно основной источник для Аристотеля в его изображении социальных отношений в Аттике накануне реформ Солона. Кроме упомянутого ямбического стихотворения, приведенного в «Афинской политии», о продаже бедных людей на чужбину и заключении их в оковы говорится еще в одном стихотворении Солона (№ 3, 23-25).
Черные краски в изображений социальной действительности афинского государства перенесены Аристотелем в «Афинскую политию» прямо из стихотворений Солона, причем стихотворные цитаты из первоисточника избавляли Аристотеля от необходимости вдаваться в детали. Не будет слишком смелым предположить, что слова Аристотеля о порабощенном состоянии не только самих бедняков, но и их жен и детей: (έδούλευον) καί αότο'ι καί τά τέκνα καί αί γυναίκες (Ath. Pol. 2, 2) — довольно резко контрастирующие по своему тону с почти юридически формулированным предложением αγώγιμοι και αότο'ι και οί παίδες έγίγνοντο (ibid.), могли быть навеяны каким-нибудь местом из утраченного стихотворения Солона.
То, что мы находим в «Политике», может только подтвердить сделанное выше предположение. Солон положил конец порабощению народа: δουλεύοντα τόν δήμον παοσαι (II, 9, 2, 1273b, 37—38); народной массе Солон дал те политические права, без которых народ был бы рабом: ό δήμος δοολος αν εϊη (II, 9, 4, 1274b, 17— 18). И здесь подчеркнуто порабощенное состояние, которому положил конец реформатор.
Спустя четыреста лет после Аристотеля о положении аттического крестьянства накануне реформ Солона пишет Плутарх. Его сообщение во многих отношениях отличается от того, что дает Аристотель. Плутарх не употребляет слова «порабощение» и родственных ему; нет у него и эмоционально окрашенной подробности о женах и детях. Говорится об антагонизме (ανωμαλία) бедняков и богачей, который дошел до крайнего предела; казалось, что успокоение государству может дать только установление тирании. Само изображение положения крестьянства отличается большей конкретностью и стройностью. Весь народ (т. е. вся народная масса) была в Долгу у богачей: άπας μέν γαρ ό δήμος ήν ύπόχρεως των πλου'σίων (Sol. 13, 4). Задолженность Плутарх выдвигает на первый план как общую характеристику положения, тогда как в той же связи Аристотель говорит о порабощении. У Плутарха состояние шестидольников есть результат задолженности: ή γάρ έγεώργουν έκείνοις' ϊ*τα των γενομένων τελούντες, έκτημόριοι προσαγορευόμενοι κα'ι θητες (ibid.)—«ведь они либо обрабатывали поля для тех, платя шестую часть урожая, нося название шестидольников и фетов». Другая деталь — должники, бравшие ссуду под залог тела (сюда,

12

надо думать, относились и многие из шестидольников), затем (подразумевается — в случае неуплаты долга) захватывались заимодавцами и становились рабами, причем одни оставались в этом состоянии на родине, а другие продавались за пределы страны: ή χρέα λαμβάνοντες έπ'ι τοις σώμασιν, αγώγιμοι τοις δανείσασιν ήσαν, οί μεν αύτοΰ δυυλεόοντες, ol δ'έπ'ι ξένην πιπρασκόμενοι (ibid. 12, 4). Два последних штриха: многие вынуждены были продавать своих детей (закон не запрещал это) и бежать из города из-за жестокости заимодавцев: πολλοί δε καί παΐδας ιδίους ήναγκάζοντο πωλείν — ουδείς γαρ νόμος, έκώλυε — καί τήν πόλιν φεύγειν διά την χαλεπότητα των δανειστών (ibid. 12, 5). Зависимость Плутарха от стихотворений Солона не подлежит сомнению. В сущности все подробности, находимые нами у Плутарха, имеются в сохранившихся стихотворениях Солона. Исключение составляет только свидетельство о продаже детей отцами (не будем гадать, не могла ли эта деталь упоминаться в каком-либо утраченном стихотворении).
Откуда эта стройность и сравнительная обстоятельность у автора, бывшего не историком-исследователем, а скорее моралистом, подходившим к героям своих биографий с этическим мерилом? Недоумение увеличится, если мы обратим внимание на контекст в целом. После подавления заговора Килона в Аттике были три политические группировки: диакрии с демократическими тенденциями, педиеи с олигархическими, паралы, отличавшиеся умеренными взглядами. Все это — на фоне того бедственного состояния аттического крестьянства, которое характеризуется задолженностью и кабальными условиями долговых обязательств. «Афинская полития» Аристотеля знает о трех политических группировках с теми устремлениями, какие приписываются им у Плутарха, но речь о них идет у Аристотеля только в связи с событиями, наступившими после реформ Солона, и с настроением разных слоев афинского общества, порожденным этими реформами (13, 3—5). О сознательной переработке Плутархом данных «Афинской политии», которую он к тому же едва ли держал в руках, думать не приходится. Скорее всего Плутарх просто передает то, что он нашел у того перипатетического писателя, который был его основным источником для жизнеописания Солона, т. е. у Гермиппа (III—II вв. до н. э.). Последний либо сам изучал стихотворения Солона и другие имевшиеся источники, либо воспользовался исследованием кого-либо из предшествовавших ученых перипатетической школы. Закладные столбы на земле, снятые Солоном: ορούς άνεΐλον πολλαχη πεπηγότας (№ 24, 6), т. е. та конкретная подробность, о которой говорит сам Солон, послужила основанием обозначить словом ύπόχρεως общее состояние афинского народа. Конечно, и аристотелевская антитеза порабощение—освобождение также в конечном счете опирается на слова Солона, хотя бы на следующий же стих: πρόσθεν δέ δουλεΰουσα, νδν ελευθέρα. Аристотель выбрал способ выражения, какой нужен был для ореола освободителя и простата — таким ведь был Солон в исторической тра-

13

диции; позднейший же перипатетик предпочел слово, которое дало бы ключ к пониманию реальной обстановки. Стихотворения Солона, а затем и зависящие от них источники (каждый под своим углом зрения) говорят об одном и том же. К концу VII в. до н. э. над аттическим крестьянством нависла большая угроза — превращение некогда свободных земледельцев в зависимых людей.3 Заем под залог тела был предпоследним этапом на пути к переходу свободного человека в раба в собственном смысле. В промежутке был заклад земли с постановкой закладного столба. Остановить процесс закабаления крестьянства было мало, требовалась более радикальная мера — отмена долговых обязательств и запрещение кабального рабства вообще в соединении с признанием незаконности всего того, что проистекало из ранее заключенных займов под залог тела. Так путем ликвидации считавшегося прежде законным пути перехода от свободного состояния в рабство было предотвращено великое социальное бедствие.
Читая Аристотеля и Плутарха, мы не должны забывать о том, что ни тот, ни другой автор не задаются целью представить полную картину социального положения в Аттике накануне реформ Солона. Оба автора сосредоточивают свое внимание на одном определенном, конечно очень важном и характерном для эпохи, социальном конфликте — между богатыми землевладельцами и бедным слоем населения, преимущественно сельским. К тому же для Аристотеля богатые и бедные — две извечные социальные категории; о богатых и бедных он говорит на протяжении всей своей «Политики».4 Схематичность изображения Аристотеля и Плутарха очевидна. Но адекватно ли действительности подобное изображение? Сам Аристотель говорит в «Афинской политии» о принадлежности Солона по имущественному и общественному положению к средним слоям населения: ήν- δ' ό Σόλων. . . τη δ'οόσία καί τοις πράγμασι των μέσων (5, 3). В «Политике» высказывается мнение, что наилучшие законодатели выходят из средних слоев населения; Ев числе таких законодателей и Солон: τοος βέλτιστους νομοθέτας ειναι των μέσων πολιτών. . . Σόλων τε γαρ ήν τούτων (IV, 9, 10, 1296а, (19—20). Так же характеризует положение Солона в афинском обществе Плутарх: δημοτικός ων καί μέσος (Sol. 16, 2). О средних гражданах говорит Плутарх и в другом месте: πολλοί δέ κα'ι δια μεσου πολιτών (ibid. 14, 5) — «не противились тому, чтобы управление государством перешло в руки Солона, многие из средних граждан». Между тем об этих «средних» в общей картине социального состояния Аттики упоминания нет ни у Аристотеля, ни у Плутарха. Имущественная градация афинского гражданства,

3 Яркая картина социального положения в Аттике накануне реформ Солона дается в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» Энгельса (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 111—112).
4 См.: Зельин К. К. Борьба политических группировок. . ., с. 56, I 57, 59, 61, 67, 72.
14

легшая в основу политической реформы Солона (так называемые четыре «класса»), которая не могла внезапно возникнуть на следующий день после отмены долгового рабства, также не нашли своего отражения в описании бедственного состояния Аттики.
Сам Солон в одном из своих стихотворений (№ 1) перечисляет разные профессии людей и постигающие их неудачи и разочарования, имея в виду, конечно, не только греков вообще, но и в первую очередь свое отечество. Мы видим здесь странствующего по морям торговца, воодушевляемого надеждой на большие барыши (v. 43-46); земледельца-батрака, нанятого на год, чтобы обрабатывать чужую землю (v. 47—48; слово λατρεύει наводит на мысль, что имеются в виду те крестьяне, которые до реформы были лишены своей земли либо после реформы были зачислены в разряд фетов) ремесленника, кормящего себя трудом своих рук (v. 49—50) поэта, «наученного дарам олимпийских муз» (v. 51—52); прорицателя, распознающего беду, издали надвигающуюся на человека (v. 53—56); врача, владеющего делом Пэона, сведущего во многих лекарственных средствах (v. 57—62).
Конечно, не все перечисленные группы населения являются в подлинном смысле классами или элементами, определяющими собой структуру общества, но торговцы и ремесленники в той или иной степени являются ими. Для нас важно следующее: даже эти скудные источники дают некоторые конкретные сведения для познания состава афинского общества к концу VII—началу VI в до н. э. Схема богачи—бедняки недостаточна для уяснения реального состава этого общества.
Наиболее простое объяснение общего характера сведений получаемых из двух основных прозаических источников, Аристотеля и Плутарха, можно, думается, получить, если проанализировать первоисточник, который был им и для античных авторов. Речь идет о стихотворениях Солона. Бесспорно, ко времени, предшествующему реформам, относится стихотворение (№ 3). которому условно дано заглавие «Благозаконие» (Ευνομία). Поэт рисует здесь безотрадное внутреннее состояние афинского государства. Сами граждане губят великое государство своим неразумием, подчиняясь деньгам (v. 5—6). Руководители народа, у которых «несправедливый ум» (άδικος νόος), не умеют сдерживать своего корыстолюбия и занимаются грабежом, не щадя ни священного, ни государственного достояния (v. 7—16). Весь полис находится под угрозой и скоро впадет в рабство, став жертвой междоусобного раздора и войны, причем грозным симптомом поэт считает то, что «многолюбимый город терзается на собраниях, любезных несправедливым людям» (v. 17—32). Отметим здесь угрозу порабощения: ές δέ κακήν ταχέως ήλυθε δουλυσύνην (ν. 18). Контекст не позволяет с точностью определить, о каком рабстве (порабощении) думает поэт — о подчинении ли другому государству или о порабощении большей части граждан. В пользу второго предположения говорят скорее стихи, в которых в самых

15

черных красках рисуется положение бедных слоев афинского гражданства (v. 23—29), они кончаются словами: ταδτα μέν έν δημω στρέφεται κακά — «такие беды вращаются среди народа». С этими всенародными бедами сопоставляются беды неимущих: των δέ πενιχρών ίκνοδνται πολλοί γαϊαν ές άλλοδαπήν, πραθέντες δεσμοϊσι τ' άεικελίοισι δεθέντες — «а из бедняков многие уходят в чужую землю, проданные и заключенные в оковы». Дальше образно изображается народное бедствие (δημόσιον κακόν), которое приходит к каждому в дом. Внешние двери не могут («не хотят») удержать его, оно перепрыгивает через ограду и настигает человека даже в отдаленном углу его спальни (v. 23—25). Наконец, после перечисления бед, какие несет с собой для государства беззаконие (δοσνομίη), следуют стихи (v. 32—39), посвященные благозаконию. За общими словами о благораспорядке и подобающем состоянии, которые приносит с собой благозаконие, об оковах, которые оно налагает на несправедливость, идут, может быть, не очень ясно выраженные, но все же в какой-то степени обнадеживающие намеки на то, что от благозакония нужно ожидать изменений к лучшему. В каком-то смысле программой действий звучат и слова о том, что благозаконие сглаживает шероховатости, кладет предел пресыщению, уничтожает наглость, сушит вырастающие цветы злодеяния, «выпрямляет кривые суды», унимает высокомерные дела, прекращает раздоры и т. д., при его господстве все у людей приходит в подобающее состояние и становится разумным.
Это стихотворение могло дать и дало для последующих исторических описаний общий мрачный фон эпохи и некоторые конкретные детали о бедственном состоянии низов гражданства и продаже в рабство многих за границу страны. Но в нем — и это главное — все изображение у Солона оказывается в соответствии с целью, которой он задался, в полной мере плоскостным. По каким причинам бедняки попали в бедственное положение, поэт не говорит (если не считать объяснением их бедствий «наглость», «пресыщение» и т. п. категории нравственного порядка).
Более осязательно положение бедных слоев афинян представлено в ямбах, созданных Солоном уже после реформ, когда ему приходилось отражать нападки людей, недовольных его реформаторской деятельностью (№ 24). Ямбические стихи, являясь ответом на укоры, заключают в себе апологии поэта-реформатора. Он выполнил то, ради чего он объединил народ: των ουνεκα ξονή γαγον δήμον (ν. 1—2). О конкретных мерах, осуществленных Солоном, в стихотворении говорится вполне ясна: Первая мера — он снял закладные столбы, в большом количестве водруженные на земле, которую он называет «величайшей матерью олимпийских божеств, черной Землей»: της έγώ πρτε δρους άνεΤλον πολλαχή πεπηγότας (ν. 4—6), о чем сама земля может наилучшим образом свидетельствовать: σμμαρτυροίη. . . άριστα (v. 3, 5). Ее прежнее состояние названо рабским, нынешнее (после снятия закладных столбов) — свободным (v. 6). Разумеется, с этими стихами тес-

16

нейшим образом связаны и дальнейшие. Вторая мера (точнее вторая сторона той же меры) — Солон возвратил в богозданное отечество, Афины, многих, кто был продан, одни — на законном основании, другие — противозаконно: πολλούς δ' Αθήνας πατρίδ' ες θεόκτιτον άνήγαγον πραθέντας, άλλον έκδίκως, άλλον δικαίως (ν. 9, 11). Имеются в виду заложившие свою землю и не выкупившие ее, а потому утратившие права собственности крестьяне; потеряв землю и нуждаясь в средствах, бедняк заключал заем под залог своего тела. Став неоплатным должником, бедняк превращался в раба. Продажа за пределы государства избавляла владельца, прежнего кредитора, от неприятного присутствия бывшего должника, еще помнившего о своем прежнем свободном состоянии. Произвол, царивший в стране, ярко иллюстрируется тем фактом, что человека можно было схватить и продать не только в соответствии с тогдашними правовыми нормами, но и вопреки им (έκδίκως).
Каким образом были возвращены эти проданные уже в качестве рабов бывшие свободные люди, об этом Солон не говорит. Государство могло произвести выкупную операцию (и это наиболе правдоподобное объяснение). Существует, впрочем, и другое предположение: затраты по выкупу взяли на себя частные лица, та что выкупленные попали в зависимость от выкупивших пока не выплатили последним всей выкупной суммы, ведь законы Солона сделали одно единственное исключение из запрета кабального рабства — выкупленный из плена становился рабом выкупившего до возмещения суммы, затраченной на выкуп. Следует все я сказать, что торжественное заявление Солона о возвращении им в родину проданных за пределы страны едва ли совместимо с предположением об унизительном положении возвращенных; ведь это предположение не исключает возможности не только длительного пребывания в рабстве после возвращения, но и пребывание в этом состоянии до самой смерти в случае отсутствия у выкупленного соответствующих средств.
Возвратил Солон и другую категорию должников — тех, кто бежал под гнетом нужды и много скитался на чужбине, забыв даже свой аттический язык: τοος δ'άναγκαίης ύπό χρειοος φογόντας γλίδσσαν οόκετ' Άττικήν Ίεντας, ως άν πολλαχή πλανωμένους (ν. 10—1). Здесь вопрос решался проще, чем в предыдущем случае: возвращались бедствовавшие раньше люди, можно думать — впавши в долги и бегством спасшиеся от кабального рабства.
Была и другая, по-видимому наиболее многочисленная, группа кабальных должников — та, что оставалась на месте. Они испытывали тяжелое рабское положение и трепетали перед нравом свои: господ. Актом отмены долгов и запрещением кабального рабства законодатель возвратил им утраченную свободу: τους δ'ένθάδ' αυτόυ δουλίην άεικέα έχοντας ήθη δεσποτών τρομευμένους ελευθέρους εθηκα (ν. 13—15).
На основании слов Солона о состоянии бедных слоев населения, главным образом сельского, можно сделать вывод: до реформ -

17

бедственное положение, закладные столбы на земельных участках, возможность захватить и продать бедняка не только по праву, но и в обход права, бегство многих за границу, рабская доля для многих, остававшихся в стране; после реформ — устранение этих бедствий. Легко угадать, что и стихотворения Солона, и сопровождавшее их историческое предание, своего рода исторический комментарий, без которого немыслима жизнь стихотворения, прямо подсказывает афинянам V—IV вв. объяснение всех этих социальных бед — задолженность неимущих слоев населения и кабальные условия займов (запрещение кабального рабства Солоном было общеизвестным фактом). Отсюда построения аттидографов и пользовавшегося Аттидами Аристотеля. Самого Солона, поэта-публициста, естественно, интересовали два момента — что он застал в Аттике, приступая к своим реформам, и что получалось в результате реформ. Ведь таким образом, показав, какие социальные беды он устранил, Солон доказывал противникам плодотворность своей политической деятельности. В совокупности получается перечень его заслуг. Общий характер политических стихов Солона наложил отпечаток на изложение Аристотеля в «Афинской политии»: έδούλεοον ol πένητες τοις πλουσίοις (2, 1); αγώγιμοι ήσαν (ibid.); τό δοολεόειν (2, 3); τών πολλών δουλεοόντων τοις ολίγοις (5, 1); τόν τε δήμον ήλευθέρωσε (6, 1); τό μή δανείζειν έπί τοις σώμασιν (9, 1). Ι В менее сжатом, чем у Аристотеля, изложении Плутарха мы видим такое же, даже с большим приближением к стихотворениям Солона, упоминание о рабстве (Sol. 13, 4). Плутарх дополняет картину бедствий сообщением о продаже некоторыми в рабство собственных детей, так как законом это не было запрещено (ibid. 13, 5). В целом у обоих авторов, в конечном счете зависящих и прямо, и косвенно от стихотворений самого Солона, получается, особенно у Аристотеля, изображение несчастного положения аттического крестьянства, лишенное перспективы. То, что не было нужно Солону для его публицистических целей, а потому и осталось вне поля его зрения, оказывается невыясненным и у Аристотеля, и у Плутарха. Народная масса, по Аристотелю, была в долгу у богачей; в качестве пелатов и шестидольников бедные обрабатывали поля богатых, в руках которых была вся земля. В случае невзноса арендной платы они и их дети могли быть схвачены (и превращены в рабов); вообще займы всегда заключались под залог тела (Ath. Pol. 2, 2).5 Но каким образом народная масса оказалась в положении пелатов и шестидольников, чем отличались друг от друга данные категории людей, было ли это состояние результатом задолженности или дело обстояло как-нибудь иначе (например, состояние шестидольника не было результатом задолженности, последний и до задолженности не владел землей)'

5 О характере отражения социальной действительности Афин в стихотворениях Солона убедительно пишет К. К. Зельин (Зельин К. К. Борьба политических группировок..., с. 178 и след., 193 и след.).
18

Закладные столбы, о которых говорил Солон (№ 24, 6), могли бы помочь античным авторам в той или иной мере разобраться в вопросе, но не использованы ими в этом смысле. Впрочем, и эти столбы допускали разные толкования. Важно, однако, то, что прямого толкования их мы не находим у Аристотеля и Плутарха, как не находим его по другой причине у Солона (последний ведь обращался к современникам,которые хорошо знали смысл столбов). Вопросами, которых не разъяснял Солон, Аристотель и Плутарх не задавались.
Интерпретация данных Солона, Аристотеля и Плутарха является в руках современных исследователей средством для реконструкции социальных отношений в Аттике перед реформами Солона. Прежде всего ученые нового времени ставят в связь тяжелое положение аттического крестьянства в конце VII—начале VI в. до н. э. с общим экономическим положением в Греции. Социальный кризис Афин изучается на фоне общей экономической эволюции греческих полисов. В VIII в. в Греции происходит экономический переворот. Начинает развиваться промышленность. Разделение труда если не вызывает к жизни, то во всяком случае способствует количественному росту и усилению значения ремесленников и торговцев, моряков. Монета, появившаяся сначала в Малой Азии, пришла и в греческие полисы метрополии и начала становиться мерилом богатства и, следовательно, определять собой социальный ранг гражданина. 6 Χρήματα χρήματ' άνήρ (Alcaeus, fr. 139) — «Де-

6 Кроме общих обзоров греческой истории см.: Guirau d P. Etudes economiques sur l'antiquite. Paris, 1905, p. 44 et sq.; Бузескул В. 1) Афинская полития Аристотеля как источник для истории государственного строя Афин-до конца V в. Харьков, 1906, с. 308 и след.; 2) История афинской демократии. СПб., 1909, с. 47 и след.; Linforth I. Μ. Solon the Athenian. Berkeley, 1919, p. 47 et sq.; Колобова Κ. Μ. 1) Издольщина в Аттике. — Проблемы истории докапиталистических обществ, 1934, |№ 11—12; 2) Революция Солона. — Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1939, № 39. Сер. истор, наук, вып. 4, с. 25 и след.; Woodhouse W. J. Solon the liberator. Oxford, 1938, p. 47 et sq.; Лурье С. Я. К вопросу о роли Солона в революционном движении начала VI в. — Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1939, № 39. Сер. истор, наук, вып. 4, с. 73 и след.; Fritz К. V. The meaning of έχτήαοροι. — Amer. Journ. Philol, 1940, ν. 61, p. 54 et sq.; Hammоnd N. G. L. The Seisachteia and the Nomotheteia of Solon. — Journ. Hellenic Studies, 1940, v. LX, p. 71 et sq.; Lewis N. Solon's agrarian egislation. — Amer. Journ. Philol., 1941, v. 62, p. 144 et sq.; Шостакοвич С. В. К вопросу об издольщине в Аттике. — Труды Иркутск, ун-та, 1948, т. III. Сер. истор.-филол., вып. 2; Fritz К. V. Once more the έχτήμο-ί'οι — Amer. Journ. Philol., 1943, v. 64, p. 24 et sq.; Trench A. The economic background to Solon's reform. — Class. Quart., 1956, v. VI, p. 11—12; Lotze D. 1) Εχτήμοροι und vorsolonisches Schuldrecht. — Philologus, 1958, v. 102, S. 1 et sq.; 2) Μεταξύ ελευθέρων χαί δούλων. — Deutsche Аkad. Wissenschaft zu Berlin, Schriften der Sektion für Altertumswissenschaft 17, 1959, S. 3; Hammond N. G. L. Land tenure in Attica and Solon's Seisachteia. — Journ. Hell. Stud., 1961, v. LXXXI, p. 76 et -sq.; Леηцμан Я. Α. Достоверность античной традиции о Солоне. — В кн.: Древний мир. Сборник статей. М., 1962, с. 579 и след.; Trench A. Land enure and Solon's problem. — Historie, 1963, Bd XII, N 1, S. 242 et sq.;
19

ньги, деньги — человек», поговорка, появившаяся в это время (приписывают ее спартанцу Аристодему; Diog. L. I, 1, 31).
После синойкизма, создавшего афинское государства, не вся земля принадлежала ионийским родам — γένη. Согласно предположению Г. Глотца, которое представляется нам вполне оправданным, часть земли обрабатывалась мелкими свободными собственниками, не входившими в состав этих родов.7 Положение мелких собственников еще в VIII в. до н. э., пока экономика страны основывалась на натуральном хозяйстве, могло быть сносным. Родовая знать, не заинтересованная в разорении крестьян, могла даже, как думают некоторые исследователи, приходить им на помощь в затруднительных случаях — ведь эти бедные собственники были чем-то вроде клиентелы для знатного человека и тем самым увеличивали его социальный престиж. Показательно, что еще в 621 г. законодатель Драконт назначал штрафы в виде голов животных, а менее тридцати лет спустя в законодательстве Солона речь идет уже о денежных штрафах (драхмы). Как бы ни была скромна в VII в. роль Афин в общегреческой экономике, самый факт циркуляции монеты в государстве свидетельствует об успехах индустрии и торговли. Афины вывозят отчасти продукты земледелия — вино, оливковое масло, но наряду с этим также произведения индустриального труда — изделия кузнецов и гончаров.
Афинская знать не оставалась в стороне от общего движения. Подобно аристократии других полисов афинские эвпатриды начали участвовать в торговых операциях, приносивших им большие выгоды. Денежные средства, результат участия в торговле, не только давали возможность жить в роскоши, но и сами могли быть источником дальнейшего обогащения. Алчность, жадность (κέρδος, πλεονεξία), вызывающие негодование Солона, видевшего в них социальное зло, конкретно воплощались в ростовщичестве. Богатый эвпатрид не только и, вероятно, не столько копил у себя дома деньги, не только употреблял их на приобретение предметов роскоши, но и пускал в рост, получая большие проценты и ставя в зависимость от себя малоимущих должников. Этими должниками были в значительной части крестьяне, положение которых при господстве денег стало катастрофическим. Деньги — необходимый элемент в хозяйстве — не легко давались мелкому землевладельцу. Неурожай заставлял его прибегать к займу. Согласно тогдашним правовым нормам, неоплатный должник попадал вместе с женой и детьми под власть кредитора.8 Он мог быть оставлен на земле в качестве зависимого работника, шестидольника. Самый термин

Finley М. G. Between slavery and freedom. — History, 1964 v. 6, p. 233 et sq.; Finley Μ. J. La servitude pour dettes. — Rev. hist, droit francais et etranger, 4me Serie, 1965, annee 43е, p. 168.
7 Glotz G. Histoire grecque. Т. I. Pans, 1925, p. 39o.
8 Обо всем этом см.: Glotz G. La solidarite de la famille dans le droit criminel en Grece. Paris, 1904, p. 173, 361.
20

«шестидольник» понимается по-разному. Одни полагают, что рента владельца состояла в 1/6 части всего урожая (так прямо говорит и Плутарх: εκτα τών γινομένων τελουντες — Sol. 13, 4). Другие считают уплату 1/6 части урожая слишком льготным условием; π их мнению, шестидольник должен был довольствоваться 1/6 частью урожая, при этом допускают, что некоторая часть урожая оставалась шестидольнику на семена.9 Вопрос об исчерпывающе реальной интерпретации имеющихся у нас сообщений не входи в нашу задачу. Главное для нас здесь то, что источники ясно показывают широкую возможность перехода в рабское состояние многочисленного слоя населения Аттики.
Характеризуя социальные отношения в Аттике на рубеже VII и VI вв. до н. э., современный исследователь вносит в обычные представления о состоянии Аттики существенные штрихи: 1) в эту пору нельзя еще говорить о твердых общепринятых правовых нормах, регулировавших всю совокупность соглашений, относившихся к землевладению и землепользованию; историческую действительность нельзя подогнать чисто логическим путем под определенные юридические принципы, разнообразие конкретных отношений складывалось под воздействием разнообразных исторических факторов; 2) пытаясь реконструировать историческую действительность, нельзя игнорировать действие еще одного фактора, не вытекавшего из юридических норм, а именно грубого насилия, которое не могло не проявить себя и в Аттике.10
Общая тенденция социального процесса — закабаление сельского населения — была пресечена главным социальным мероприятием Солона — запрещением кабального рабства. Аристотель прямо называет эту меру Солона первой и самой главной: πρώτον μέν καί μέγιστον τό μή δανείζειν έπί τοις σώμασιν (Ath. Pol. 9, 1). Именно это запрещение Аристотель называет освобождением народа, подчеркивая в то же время, что она стала надежной гарантией против опасности возрождения долгового рабства (ibid. 6, 1). Масса аттического населения, занимавшаяся земледелием, а отчасти и другие бедные слои гражданства благодаря реформаторской деятельности Солона избегли перехода в рабское состояние. Солон навсегда закрыл тот канал, который прежде служил широко открытой дорогой для перехода неимущих афинян из свободного состояния в рабство.
Реформы Солона, имевшие огромное значение для дальнейшей истории аттического демоса, разумеется, ни в какой степени не коснулись тех людей, которые были рабами в подлинном смысле слова (не бывшие в прошлом афинскими гражданами). О них сам Солон в сохранившихся стихотворениях ничего не говорит. Об их

9 Glotz G. Histoire grecque, p. 412.
10 Зельин К.К. Борьба политических группировок..., с.158 и след.
21

существовании, однако, все же можно заключить и из поэзии Солона. Выше мы обращали внимание на употребление им слов «раб», «рабство», «быть рабом», которые нужны ему для характеристики угнетенного положения народа, хотя речь шла не о рабстве в собственном смысле слова. Раб — хорошо известная социальная категория в Афинах. Сравнения с рабами было вполне достаточно, чтобы показать унизительность положения, крайнюю степень бесправия тех, кого предстояло освободить от действительно рабского (или приближавшегося к рабскому) состояния. Когда Солон говорит о «недостойном рабстве» — δοuλίη άεικής (№ 2.4, 13), он имеет в виду оскорбительность рабского состояния не вообще для людей, а только для афинян, которые, оказавшись несостоятельными должниками, стали рабами или были близки к этому. Рабы — так понимал всякий афинянин — находились в полной зависимости от своих господ, жили в страхе4 (№ 24, 14), могли быть проданы (№ 24, 9). О жалкой жизни раба поэт-законодатель вспоминает только потому, что беды, сопряженные с рабством, отчасти уже постигли многих его соотечественников,
отчасти грозят им.
Об отношении свободных граждан, особенно знатных лиц, к рабам мы узнаем из стихов мегарского поэта Феогнида (VI в. до н. э.). Поэт-аристократ, хотя и обедневший и фактически утративший свой социальный ранг (он не считал даже богатых людей незнатного происхождения своей ровней и скорбел о бедности своей собственной и людей одинакового с ним социального происхождения, не замечая нужды подлинных бедняков), отнюдь не был склонен размышлять об участи рабов. Изредка он бросает на них презрительный взгляд, чтобы еще больше укрепиться в своих аристократических воззрениях и дать почувствовать ту последнюю грань, за которой находились люди, нужные ему, да и то в редких случаях, для выгодных в моральном отношении сравнений. Свободные люди незнатного происхождения — те, с кем Феогнид боролся на протяжении всей своей жизни, являлись для него противниками, победить которых ему не было дано, в этом он, наконец, и сам убедился. Рабов он, конечно, не удостаивал названия противников; они для него — презренные существа, носители самых низких свойств. Возможно, имея в виду конкретного человека или конкретные случаи рождения у свободного гражданина ребенка от рабыни, Феогнид заявляет, что рабская голова
никогда не может держаться прямо, что она всегда на кривой шее; подобно тому как на морском луке не может вырасти роза, так никогда не рождается от рабыни дитя со свойствами свободного человека (v. 535—538). Очень выразительно отражает взгляды Феогнида на рабов следующее двустишие: «Я не предал ни одного друга и верного товарища, и в моей душе нет ничего рабского» (v. 529—530). В другом стихотворении, вспомнив о богаче, который, растратив свое состояние, начал вымаливать деньги у всех своих друзей, где бы он ни встречал их, поэт, рекомендующий береж-

22

ливое отношение к деньгам, предупреждает, что нельзя ни часть своих трудов переложить на другого, ни, занимаясь нищенство покончить с рабским состоянием — δουλοσύνη (v. 925).
Как это нередко бывает при обращении к Феогниду, мы лишены возможности дать защищенную от всяких возражений интерпретацию его стихов. Все же можно предложить такое понимание: нищенство — плохое лекарство от рабства; что же касается последнего, то поэт либо самое состояние крайней нужы и неизбежность попрошайничества при ней уподобляет рабству, либо предвидит дальнейшее падение нищего и превращение его в раба (путем долгового рабства). Наконец, в стихотворении об Аргириде (v. 1211 — 1216) женщина рабского состояния (гетера, или флейтистка, или то и другое вместе), оказавшаяся на пирушке среди изгнанников знатного происхождения, своим неловким замечанием задевает аристократическую гордость поэта. Последний без всяких обиняков напоминает ей о ее рабском положении (σοι μεν γαρ δούλιον ήμαρ επι — v. 1212) и всячески подчеркивает свое и других участников пирушки превосходство над этой женщиной.
Вполне закономерно перенести взгляды на рабов и отношение к ним мегарского аристократа и на его афинских собратьев. Вообще же о рабах в VI в., в частности об афинских рабах этого времени (т. е. о тех, кто и до и после реформ Солона были рабами), мы имеем мало сведений. Среди законов, приписывавшихся Солону,11 один запрещал продавать дочерей и сестер в рабство за исключением того случая, когда девушку уличали в сожительстве с мужчиной (Plut., Sol. 23, 2). В связи с этим законом мы узнаем что в VII в. продажа родственниц своего и следующего поколении не была запрещена, как не была запрещена и продажа собственных детей: πολλοί δε καί παΐδας ιδίους ήναγκάζοντο πωλεΐν, ουδείς γάΑ νόμος έκώλοε (ibid. 13, 4).
Испорченный текст в одном месте речи Лисия против Феомнеста не позволяет понять, шла ли речь в законе Солона о штрафе за повреждение, причиненное слуге (οίκήος) или рабыне (δούλης» ил и за повреждение, причиненное слугой или рабыней (Lys. X, 19)Я Плутарх и некоторые другие авторы упоминали о законе Солона, запрещавшем рабу умащаться в палестре и вступать в близкие отношения со свободным юношами (Plut., Sol. 1, 6; Plut., Mor. 152 D; 751 В; Aesch. I, 139).13
Итак, даже перечисленные законы Солона, в сущности незначительная часть всего кодекса, записанного на аксонах, позволяем

11 См.: Ruschenbusch Ε. Σόλωνος νόμοι. — Historia Einzelschriften. 1966, H. 9, S. 78. См. также: Ленцман Я.А. Рабы в законах Солона. - ВДИ, 1958, № 4, с. 51 и след.
12 Рушенбуш совершенно справедливо отнес в разряд бесполезного материала сообщение Алкифрона (II, 38, 2) о том, что Солон и Дракона назначив смертную казнь наказанием за кражу виноградных гроздей освободили от всякого наказания тех, кто похитил людей для продажи в рабство.
23

констатировать наличие в Аттике рабского населения после реформ Солона. Жизнь требовала каких-то норм, которые регулировали бы поведение рабов вне сферы их непосредственного общения с хозяевами, и законодатель создал эти нормы, проложив тем самым резкую грань между гражданским коллективом и массой чужеземных рабов.
Некоторые данные по истории рабов в Афинах в интересующий нас период мы можем получить из литературных источников.
Аристотель в «Политике» рекомендует тирану не обижать ни бедных, ни состоятельных граждан и опираться при этом на ту из двух частей гражданства, которая окажется сильнее. Тогда тирану не будет необходимости прибегать ни к освобождению рабов, ни к изъятию оружия у граждан: ούτε δομλων έλευθήρωσιν ανάγκη ποιείσαι τόν τύραννον ούτε οπλών παραίρεσιν (V, 19, 1315а, 37—38). Это явное указание на меры, к которым часто прибегали тираны. Для Афин VI в. до н. э. прямо засвидетельствовано второе — изъятие оружия Писистратом (Aristot., Ath. Pol. 15, 4—5). Первое как массовая мера в Афинах не засвидетельствовано, но предположительно могло в каких-то размерах осуществляться. В случае государственных переворотов рабы, так или иначе участвовавшие в свержении прежнего правительства, могли, как это было в конце V в. после падения Тридцати (хотя мера и была вскоре аннулирована), рассчитывать на освобождение и даже включение в число граждан. В конце VI в. так было во время реформ Клисфена. В «Политике» Аристотеля содержится соответствующее свидетельство, правда не вполне ясное: οίον Άθήνησιν έποίησε Κλεισθένης ' μετά την τυράννων έκβολήν πολλούς γαρ έφυλέτεοσε ξένους καί 'δοόλους μετοίκους (III, 1, 10, 1275b, 35—37). Речь идет бесспорно о зачислении в филы, т. е. в число граждан, людей, ранее к составу граждан не принадлежавших. Это были активные участники государственного переворота, о чем прямо говорят предшествующие слова: δσοι μετέσχον μεταβολής γενομένης πολιτείας — «кто участвовал в произошедшем изменении государственного строя», т. е. в свержении тирании. В перечислении тех категорий людей, которые были зачислены в филы, есть стилистическая неловкость. Έφυλέτευσε — сказуемое, от которого зависят все три дополнения; вставка другого глагола, вроде έποίησε, между словами δούλους и μετοίκους недопустима уже потому, что Аристотель рассуждает здесь о случаях зачисления в граждане и ставит вопрос о справедливости или несправедливости зачисления именно в граждане: τό δ' άμφισβήτημα πρός τούτους εστίν ού τίς πολίτης, άλλα πότερον αδίκως ή δικαίως. Перевод рабов в состояние метэков никакого отношения к предмету обсуждения не имеет.13 Какие бы интерпретации или поправки к тексту ни предлагать, авторы этих поправок Должны исходить из мысли, что во время реформ Клисфена неко-

13 См. об этом: Доватур А. Политика и политии Аристотеля. М,—Л., 1965, с. 354 и след., примеч. 11.
24

торые рабы удостоились звания граждан путем зачисления их в филы. Клисфен в конце VI в. сделал то, что в конце V в. пытался сделать, как на первых порах казалось успешно, Фрасибул, но в конечном счете потерпел неудачу (Aristot., Ath. Pol. 40, 2),
Материалы, касающиеся рабов, не дают возможности выяснить подробности жизни рабов в Афинах в VI в. до н. э., и тем самым остается в силе замечание К. К. Зельина,14 что рабство в Афинах ко времени Клисфена не могло иметь того значения, какое оно приобрело впоследствии, когда того потребовало развитие экономики греческих полисов.
В начале VI в. была устранена опасность перехода в рабское состояние больших масс аттического крестьянства и созданы предпосылки для развития рабовладельческой демократии, ярким образцом которой стало афинское государство,

14 Зельин К. К. Борьба политических группировок. . ., с. 251.

Подготовлено по изданию:

Доватур А.И.
Рабство в Аттике в VI—V вв. до н. э.. — Л., "Наука", 1980.



Rambler's Top100