Глава двенадцатая
Историография эпохи Юлиев — Клавдиев чутко реагирует на политические условия и вкусы времени. Теперь, когда вся полнота государственной власти сосредоточена в руках одного человека, а народ потерял свои прежние полномочия и перестал быть творцом истории, уступив эту роль императору и его приближенным, писатели-историки все свое внимание концентрируют на отдельных фигурах политических деятелей. Однако их историческая объективность страдает от двух противоположных тенденций. У одних историков слишком живуч дух конформизма, у других преобладает преданность республиканским идеалам. Голоса этих последних, т. е. немногих смелых историков, скоро смолкли. Все произведения, направленные против принципата, были уничтожены, как, например, история Тита Лабиена, или окружены молчанием официальных кругов, как труд Помпея Трога.
Так что нет ничего удивительного в том, что до нас дошла историография, прославляющая императоров и новый политический строй, в то время как историография просенатской ориентации почти целиком исчезла. Здесь, видимо, не обошлось без
цензорского вмешательства центральной власти, зорко следящей за тем, чтобы все следы оппозиции были стерты и распространялись лишь те произведения, направленность которых была угодна императору.
Ненамного позже «Филипповой истории» Помпея Трога увидело свет историческое сочинение, которое разительно отличается от него. Это — «Historia Romana» («Римская история») Гая Веллея Патеркула. Насколько Помпей Трог равнодушен к доблестям и славе Рима, настолько Веллей Патеркул — восторженный поклонник римской империи и особенно Тиберия, так что складывается впечатление, что его история была задумана как панегирик императору.
О жизни Веллея Патеркула мы знаем лишь то, что он сообщает о себе в своем сочинении. Он принадлежал к кампанскому роду всадников, крепкому своими военными традициями. Высокие посты в римской армии занимали его дед по отцовской линии, отец и брат. Сам Веллей Патеркул воевал в составе римского войска на Востоке, в Германии и Паннонии. Был начальником конницы при Тиберии и позже его легатом. В Германии ему предоставилась возможность лично узнать Тиберия и оценить его военные способности. В 14 г. н. э. Тиберий назначил Веллея Патеркула претором на ближайший год. Таким образом, историк принадлежал к тем социальным группам, которые выдвинулись с установлением принципата.
Свою «Историю», которая охватывает обширнейший период от Троянской войны до 30 г. н. э., Веллей Патеркул посвятил своему другу, консулу 30 г. н. э. Марку Виницию. Начало истории утрачено, кроме того, имеются значительные лакуны в дошедшей части сочинения. Весь труд разделен на 2 книги, в первой из которых изложение доходит до событий 146 г. до н. э., когда были разрушены Карфаген и Коринф. Вторая книга посвящена внутренним и внешним событиям последнего столетия римской республики, переходу к принципату Августа и правлению императора Тиберия.
Содержание «Истории» Веллея Патеркула охватывает огромный отрезок времени, однако автор, не задерживаясь на событиях очень отдаленных времен, быстро переходит к рассказу о современных ему событиях. Повествование лишено какой-либо авторской индивидуальности и довольно безлико.
Обращение к далеким истокам, которые непосредственно сами по себе историка не интересуют, — обычная уступка анналистике. Поэтому темп повествования очень неровный, что видно уже из распределения материала по двум книгам: первая часть напоминает сжатый компендий с очень стремительным темпом изложения, постепенно рассказ делается все более обстоятельным и подробным, когда же речь заходит о Тиберии, повествование становится до некоторой степени элогием с характерными для этого жанра чертами стиля, пространного и
многословного, так что вся предшествующая часть служит как бы вступлением к основной части сочинения. Веллей Патеркул сам заявляет о своем намерении вести изложение в стремительном темпе и неоднократно указывает на некоторую свою торопливость в рассказе о древних событиях. Однако не создается впечатления, что его произведение написано без тщательной предварительной подготовки материала.
Тот факт, что «История» была написана специально для Виниция, чтобы снабдить будущего консула кратким и удобным руководством по всеобщей и римской истории, в какой-то степени объясняет некоторые характерные особенности этого сочинения, в частности, его общедидактическую установку, благодаря которой история под пером Веллея Патеркула становится чем-то большим, нежели простой перечень событий. Это скорее серия портретов исторических персонажей, которые показаны довольно наглядно с их достоинствами и недостатками, причем автор время от времени делится своими замечаниями и объяснениями.
С этим способом комментированного изложения материала сочетается полное отсутствие у писателя исторического чутья и проницательности. От его взора ускользают действительные, сложные и глубокие причины событий, которые, по его мнению, зависят прежде всего от отдельных личностей, на которые он взирает скорее с любопытством, чем с прозорливостью исследователя.
Стремление к упрощенчеству делает Веллея Патеркула фанатичным защитником законности и установленного порядка, каким бы этот порядок ни был: тот, кто его защищает, всегда прав; тот, кто ему противится, — не прав. Это — одно из оснований, побуждающих историка восхвалять Тиберия, ведь Тиберий— законный наследник Августа, живая гарантия непрерывности императорской власти, вечности и несокрушимости Римской империи. В принципате Веллей видит оплот мира и залог порядка. Он превозносит цезарей, как раньше, описывая эпоху республики, отзывался с похвалой о Сулле и Помпее, воспринимая их как опору и носителей законности.
В то время как римская историография эпохи империи часто принимала аристократически-оппозиционный характер, Веллей Патеркул представлял собой как бы рупор военного сословия, к которому он принадлежал и лояльность которого по отношению к принципату выражал.
Веллей Патеркул вовсе не раболепствующий льстец, каким он иногда может показаться. Он пишет с искренностью, которая заслуживает уважения, просто он не ставит перед собой политических проблем; идеологические расхождения его не интересуют. Из упрощенческого понимания и истолкования исторического процесса рождается и его морализм. Все это, однако, не мешает ему следовать стилистической моде времени. Сила
изобразительности в прозе Веллея скорее внешняя, а не присущая писателю органически. Для достижения эффекта он прибегает к стилистическим ухищрениям — ассонансам, антитезам, параллелизмам, апострофам.
В «Истории» Веллея Патеркула есть одна оригинальная находка: описывая политические и военные события, он нередко задерживает внимание на событиях из области культуры и литературы, сообщая, пусть очень кратко и в общих чертах, об особенностях греко-римской цивилизации в различные периоды ее существования. Он не только дает сведения об истории литературы, но и высказывает свои суждения по отдельным вопросам. Эти оценки не заслуживают особого внимания, но весьма показательны из-за своего наивного схематизма. Так, Веллей полагает, что каждый литературный жанр, развиваясь, достигает своей наивысшей зрелости, после чего неизменно следует стремительный упадок.
Хотя Веллей Патеркул никогда не углубляется в причины событий, его история представляет интерес, потому что в ней имеются те характерные черты, которые вскоре станут господствующими в имперской культуре: универсализм, форма краткого руководства, внимание к вопросам культуры и литературы, любопытство к биографиям личностей.
От сочинения Веллея Патеркула отличается и назначением, и установкой исторический труд его современника, писателя Валерия Максима. Однако по некоторым параметрам они все же могут сближаться. Это прежде всего общий для обоих историков интерес к человеку. Черта эта, столь явная в «Истории» Веллея Патеркула, у Валерия Максима становится ведущей, что видно уже из самого названия его произведения «Factorum et dictorum memorabilium libri IX» («Замечательные дела и слова в девяти книгах»).
То немногое, что нам известно о жизни Валерия Максима, извлечено из кратких намеков, которые он сам сделал в своем сочинении. Человек небогатый, он был клиентом консула 14 г. н. э. Секста Помпея, которого в 27 г. н. э. сопровождал в поездке в Малую Азию. Свой труд Валерий Максим опубликовал после 31 г., на эту дату он указывает в последней книге.
Девять книг Валерия Максима — это не столько историческое сочинение, сколько сборник примеров (exempla) доблести и порока, собранных вместе для нужд риторических школ и сгруппированных по разделам, посвященным определенным нравоучительным темам, в свою очередь, разделенным на 95 рубрик (глав). Примеры предназначены иллюстрировать и доказывать какой-то конкретный моралистический тезис. Каждая рубрика имеет свое заглавие, например «О религии», «О терпении», «О человеколюбии и кротости», «О целомудрии», «О суровости» и т. д. Таким образом, получилось что-то вроде краткого руководства по практической морали.
Внутри каждой главы располагаются рассказы из римской истории и истории других народов, преимущественно греков. Такая группировка материала напоминает принцип, положенный в основу сочинения Корнелия Непота «О знаменитых людях». Столь тщательная рубрикация содержания обусловлена схоластической целью сочинения снабдить тех, кто готовит себя к адвокатской или литературной деятельности, удобным пособием, облегчающим труд по поиску и подбору нравоучительных примеров из всеобщей истории.
Сочинение открывается льстивым обращением к императору Тиберию, представленному как образец добродетели.
Ориентирующийся лишь на нравственные ценности и сводящий историю к серии портретов и забавных анекдотов, Валерий Максим исходит из распространенного в то время взгляда, что в послеавгустовскую эпоху история полностью прекратила свое развитие, как окончательно завершенная. Писатель не ставит перед собой цели рассмотреть факты в их историческом единстве, он стремится лишь к одному—сделать свое изложение предельно назидательным и доступным, для чего использует стилистические средства риторики, нередко при этом впадая в высокопарно-проповеднический тон.
Историографию с ярко выраженными признаками риторики представляет собой сочинение Квинта Курция Руфа, увидевшее свет в первые годы правления императора Клавдия (41 — 54 гг. н. э.). О жизни писателя нам ничего не известно. Возможно, его следует отождествлять с одноименным ритором, упомянутым Светонием.
Сочинение Курция Руфа «Historiae Alexandri Magni Macedonis» («История Александра Великого Македонского») в десяти книгах дошло до нас не полностью — без двух начальных книг. В уцелевших книгах повествуется о походах Александра Великого в Малую Азию, Сирию, Египет, Персию, Мидию, Индию и его возвращении в Вавилонию, где он нашел свою смерть. В последних главах 10-й книги рассказывается о борьбе за наследование власти, которая разгорелась после смерти царя, и разделе огромной державы, созданной Александром, между его полководцами. Та часть, которой мы сейчас располагаем, начинается с событии 333 г. до н. э.
Интерес к личности македонского царя в римской культуре уже имел прецеденты. Биография Александра Великого в школах риторики превратилась в популярный excmplum, который на все лады обрабатывался в разных схоластических упражнениях. Так, по мнению исследователей, известный пассаж Тита Ливия с вопросом: «Какой исход могла бы иметь для римского государства война с Александром?» (9, 17) представляет собой юношеское упражнение будущего писателя, включенное им впоследствии в «Историю». В риторических школах нередко
разрабатывалась проблема: доблести или удаче обязан Александр своим успехом?
Фигуре Александра Великого целые две книги «Филипповой истории» посвятил Помпей Трог. Греческий монарх был образцом, которым вдохновлялся римский император Калигула.
Курций Руф мог обратиться к обширной исторической, биографической и анекдотической литературе, которая, начиная с эллинистической эпохи, накопилась об Александре Великом. В греческой литературе он стал героем романа, действие которого происходит в сказочных местах и изобилует чудесами, а подвиги героя сопровождаются необыкновенными приключениями.
Хотя эта традиция об Александре Великом имела апологетический характер, все же, даже при всех преувеличениях, она не отвечала истинному величию этой замечательной личности, открывшей новую историческую эпоху. Романтические и сказочные одежды, в которые облекла Александра легенда, скрыли истинное значение этого выдающегося исторического деятеля.
Из эллинистических источников Курций Руф использовал преимущественно труд греческого историка Клитарха, изобилующий романическими элементами, подключаясь, таким образом, к миметическому направлению в античной историографии. Он хочет дать читателю полный приключений рассказ, имеющий историческую основу. Описываемым событиям историк придает, как правило, сценическую форму. Прямые речи героев строятся по канонам риторического искусства. Курций Руф любит изображать впечатляющие движения масс, однако это не всегда соответствует важности излагаемых событий.
В композиционном отношении весь материал распределяется так, что каждому знаменательному моменту, способному взволновать читателя и побудить его к размышлению, посвящается отдельная часть. С целью поразить свою аудиторию писатель часто останавливается на необычном и удивительном (mirabilia). Неиссякаемый материал для этого давали походы Александра в восточные страны, особенно в Индию, быт обитателей которой был полон экзотики для жителей Италии.
Курций Руф лишен даже минимального желания взглянуть критически на свои источники, хотя и испытывает некоторый скептицизм по отношению к ним: «plura transcribo, quam credo» («я больше списываю, чем верю»), — заявляет он (9, 1, 34). Источники Курция Руфа не всегда благосклонны к Александру, который в истории римского автора предстает как человек, наделенный одновременно великодушием и жестокостью, добродетелями и пороками. И это понятно, поскольку цель сочинения— главным образом развлекать читателей и поражать их фантазию. Портрет героя создается по обычной, широко распространенной в риторических школах схеме.
Не следует, однако, исключать, что автор намеревался про-
вести какую-то параллель между историей Александра и некоторыми событиями современной ему действительности, ведь римские императоры, стремясь соперничать с легендарными подвигами македонского царя, любили сравнивать себя с ним.
Как бы то ни было, жизнь македонского монарха дает римскому писателю богатый материал для его сочинения, которое больше напоминает сказочное повествование, имеющее мало общего с подлинной историей. Курций Руф — скорее новеллист и ритор, пользующийся историческим материалом, чем историк. Цели сочинения соответствует стиль — простой и ясный, но с элементами пышной изысканности. Вместе с тем стиль Курция Руфа часто становится вялым из-за чрезмерного стремления автора найти образные выражения и орнаментальные фигуры речи, свойственные сказке.