337

4. Религия и государство Римляне знали только государственную религию. Все другие формы религиозного чувства казались им суеверием (superstitio), чем-то лишним, что только нарушает установленный порядок. Ввиду этого принцип свободы совести, право каждого верить и молиться, как он хочет, прямо противоречило учреждениям древней гражданской общины и формально запрещалось ими. Таким образом, религия узаконивалась государством и от него получала власть над совестью людей: нельзя было ничего изменить ни в учении, ни в богослужении без особого постановления сената. Вследствие такого подчиненного положения авторитет религии находился в исключительном распоряжении государства. И по мере того, как историческое развитие выдвигало новые и новые политические принципы, эта религия поочередно освящала и посылала свои благословения царской власти, олигархии, демократии и империи. Когда вера стала исчезать, самые глубокомысленные умы продолжали относиться с почтением к ней, как к вспомогательному средству для поддержания государственного порядка, и с этой точки зрения находили вполне разумными самые странные и нелепые обряды. Уже Полибий замечает, что пышность обрядов и благочестие, которые выставлялись напоказ, имели политическую цель. Позднее Цицерон постоянно восхищается ловкостью, с какою предки пользовались религиозными установлениями для государственных целей, и он, не колеблясь, заявляет, что вся совокупность обрядов была выдумана для пользы республики. Кв. Муций Сцевола и Варрон думали точно так же. Монтескье прекрасно показал, как эта чисто внешняя религия, не имеющая ни определенного учения, ни нравственного кодекса, религия, которая была очень удобна и для невежды, потому что не заставляла думать, и для просвещенного человека, потому что оставляла ему полную свободу мысли, как эта

338

религия была в высшей степени пригодна для того, чтобы служить орудием правительства... Можно было бы опасаться, что жрецы в интересах своего честолюбия нарушат это удивительное согласие и станут злоупотреблять своим авторитетом, чтобы сделаться независимыми от государства. Но от подобной опасности государство было более чем достаточно обеспечено. Жрецам недоставало двух самых необходимых условий для независимости: права инициативы и исполнительной власти. Они не могли ни решить официально какой-нибудь вопрос, без особого поручения от сената, ни придать своему решению обязательную силу. Фециалы и авгуры были лишь помощниками магистратов, которые заключали договоры и созывали народное собрание; децемвиры раскрывали Сивиллины книги лишь по поручению сената; понтифики не имели исполнительной власти даже по отношению к жрецам, которыми они управляли, так что народу не раз приходилось вмешиваться, чтобы заставить уважать их дисциплинарные распоряжения. Сенат сохранил за собой право надзора во всем, что касается религии. Он дарует, например, новым богам право гражданства, он приказывает эдилам принять меры к уничтожению суеверий, противных духу национальной религии, или преторам — строго наказать предсказателей; он же постановляет распустить общество поклонников Вакха... Даже более: в Риме всегда помнили, что жречество есть лишь одна из форм власти, и что вследствие этого жрецы только помощники правительства. Поэтому в самых торжественных случаях магистраты сами исполняли жреческие обязанности. Они приносили жертвы на Капитолии в начале года и на албанском холме во время feriae latinae; они давали обеты от имени народа, обещали богам чрезвычайные праздники или игры; они же предпринимали ауспиции и освящали храмы. Если они отсутствовали, то сенат предпочитал назначить диктатора для исполнения их обязанностей, чем доставить великому понтифику случай захватить их власть. Понтифики и авгуры присутствовали на этих торжествах лишь в качестве распорядителей церемонии, которые должны указывать тому, кто священнодействует, установленные обряды и правила и подсказывать ему священные формулы. Жрецы не имели даже права уклоняться от содействия магистратам. Сами понтифики, хотя и не были ни перед кем ответственны, не пользовались, однако, правом неприкосновенности, которое дало бы им возможность сопротивляться светским властям: на них также распространялась всемогущая власть трибунов, причем требовалось только, чтобы эти последние не нарушали должного почтения. Подобное подчинение людей, располагавших громадным нравст- венным авторитетом, было бы необъяснимо, если бы религия и госу-

339

дарство были представлены двумя совершенно различными классами; но в Риме жречество, за исключением фламинов,* не было связано с посвящением, которое отрывает человека от мирской жизни, и не представляло собой наследственного права, которое сосредоточивается в пределах одной касты. Оно было обыкновенно завершением длинной карьеры, последней целью честолюбия гражданина, который, сделавшись сенатором благодаря тому, что занимал высшие государственные должности, пожелал бы соединить в своих руках обе силы, руководившие обществом. Таким образом одни и те же люди под равными лишь титулами заседали и в сенате, и в жреческих коллегиях; и если в сенате они не забывали о своем жреческом достоинстве, то и в коллегии, без сомнения, вспоминали о том, что они сенаторы... Государство пользовалось религией, не подчиняясь ей, и история Рима также, как и Греции, не заключает в себе ни малейшего намека на ту беспрестанную борьбу между церковью и государством, которые вот уже восемнадцать веков оспаривают друг у друга право руководить обществом и вносят непримиримый внутренний раздор в жизнь человека, принужденного поручать одной свою душу, другому — свое тело. Этого разлада не знал ясный и спокойный дух древних. (Bouche-Leclercq, Les Pontifes de rancienne Rome, pp. 310—318, chez Vieweg).

__________ * Жрецы определенного божества.