 |
333 |
3. Особенности римской религии
Вся римская религия сводится к обрядности; но эти обряды
обставлены множеством мелочных подробностей, из которых
ни одна
не может быть опущена. Всякое жертвоприношение для того,
чтобы
быть действенным, должно быть совершено по определенному
ритуалу, и единственную заботу молящегося составляет то,
чтобы точно
выполнить все правила. Правда, закон римской религии так
строг
и сложен, что точность в исполнении его составляет немалую
заслугу.
Если нужно испросить у неба какую-нибудь милость, то прежде
всего
приходится осведомиться, к какому богу в данном случае следует
обратиться. И это уже немалое затруднение: в римском Олимпе,
весьма густо населенном, весьма трудно разобраться. А между
тем,
знать, какой бог может прийти к нам на помощь, по словам
Варрона,*
так же важно, как знать, где живет булочник или столяр,
когда мы
имеем в них надобность. При этом, недостаточно знать атрибуты
бога, к которому хочешь обратиться, нужно также знать и
его настоящее имя, иначе он может не услышать молитвы. А
это чрезвычайно трудная наука — знать настоящие имена всех
богов, и есть
даже богословы, которые утверждают, что никто этого не знает.
На этот счет существует так много сомнений, что даже к самому
главному богу обращаются с такими словами: «Могущественный
Юпитер, или как там твое имя, то, которое тебе больше всего
нравится». Установив имя бога, нужно еще знать точные выражения
молитвы, которую следует произнести. Если насчет какого-нибудь
пункта окажется сомнение, то обращаются за разъяснениями
к
понтификам. Эти последние представляют собой нечто вроде
юрисконсультов по религиозной части, поставленных специально
для наблю-
|
|
__________
* Марк Теренций Варрон (116—27 гг. до н. э.), римский ученый-энциклопедист,
оставил значительный труд по римской религии «Человеческие и божественные
Древности».
|
334 |
дения за точным выполнением всех подробностей культа. У
них есть
книги, где все предусмотрено, и в которых собраны молитвы
на
всевозможные случаи. Некоторые из этих молитв чрезвычайно
пространны. Римлянин, молясь, всегда находится под страхом,
что
мысль его плохо выражена, и поэтому он старательно повторяет
по
нескольку раз одно и то же, чтобы быть вполне понятым. Чтобы
недоразумения были уже совершенно невозможны, он присоединяет
к словам жесты. Когда он посвящает богу храм, то держит
в руках
дверь храма; произнося слово: «tellus» (земля), он касается
земли; он поднимает руки к небу, когда говорит о Юпитере,
и бьет себя в
грудь, когда речь идет о нем самом. Если и после всего этого
боги
не поймут его, то это уже, действительно, их вина. В своих
отношениях к ним, как и во всем остальном, он очень почтителен
и в
то же время весьма осторожен. Он особенно старается о том,
чтобы
не взять на себя слишком много обязательств и чтобы не было
никаких сомнений относительно того, что он обещает, а то,
пожалуй,
ему придется сделать больше, чем он собирался. Если бы,
например,
при совершении возлияния, забыли произнести слова: «Примите
вот
это вино, которое я вам приношу», то бог, пожалуй, мог бы
подумать,
что ему обещают все вино, находящееся в погребе, и тогда
пришлось
бы отдать его. Малейшее слово имеет огромное значение. Из-за
одного пропущенного слова город несет значительные расходы
и
повторяет дорогостоящие игры. Вследствие этого молящийся
не полагается на свою память: очень часто при нем находятся
два жреца —
один, который подсказывает слова молитвы, а другой, который
следит за книгой, чтобы удостовериться, что ни одно слово
из нее
не пропущено.
Римская религия нисколько не заботится о душевном настроении,
в котором должен быть молящийся; она обращает внимание только
на внешнюю сторону. Для нее самым благочестивым является
тот
человек, который лучше всего знает обряд и умеет молиться
богам
по законам своей страны: в особенности важно являться в
храм в
соответствующем одеянии и принимать там предписанные законом
позы. Римская религия не только не поощряет истинной набожности,
но, наоборот, относится к ней даже с недоверием. Римляне
— народ,
созданный для того, чтобы действовать. Мечтательность, мистическое
созерцание чужды им и возбуждают в них подозрения. Они прежде
всего любят спокойствие, порядок, правильность; все, что
волнует
душу, им не нравится. Их религия тщательно избегает всего,
что
может вызвать возбуждение, и в противоположность другим
культам
старается скорее успокаивать душевные волнения, чем вызывать
их.
Она вменяет в обязанность молчание во время священных церемоний,
она запрещает даже думать. Она старается сделать молитву
как
можно более холодной: она лишает ее свободы, составляющей
душу
молитвы; она запрещает в порыве благодарности или религиозного
|
|
|
335 |
экстаза прибегать к тем выражениям, которые более всего
соответствуют данному настроению; она навязывает определенную
формулу,
которой нужно пользоваться даже тогда, когда эта формула
стала
уже непонятной. Каждый год арвальские братья брали бумажку
с
написанным на ней древним гимном, в котором они не понимали
ни слова; но это нисколько не мешало им усердно повторять
его до
самого конца империи.
У римлян были весьма своеобразные представления об отношениях
между человеком и божеством. Если кому-нибудь казалось,
что один
из богов разгневался на него, он смиренно просил у него
мира, и
можно думать, что между ними тогда заключался своего рода
договор
или сделка, одинаково обязательная для обеих сторон. Человек
должен купить покровительство небес молитвами и жертвами;
но со
стороны бога было бы в высшей степени неловко, если бы он,
приняв
жертву благосклонно, не даровал просимой милости. Римляне
были
уверены в том, что благочестие дает право на счастье. В
самом деле,
вполне естественно, что боги любят больше тех, кто им воздает
должное поклонение, а «если кого любят боги, тому все удается».
Если обнаружится, что боги не исполнили всех условий договора,
на них сердятся и с ними начинают дурно обращаться. Иногда
возникает спор насчет подробностей договора, и тогда обе
стороны,
как ловкие сутяги, стараются поддеть друг друга. Раз договор
заключен, справедливость требует, чтобы его условия соблюдались
свято и ненарушимо: нужно отдать богам то, что было им обещано,
это — священный долг, но не следует ничего преувеличивать.
Все,
что превышает установленное правилами религии, — грех, который
называется «superstitio»; и истый римлянин к подобному «суеверию»
отнесется с таким же ужасом, как и к нечестию. Он ведет
аккуратно
свои счеты с богами: он не хочет оставаться их должником,
но и не
желает также давать им больше, чем следует.
Обряды этого чисто формального культа были так многочисленны
и так сложны, что было чрезвычайно трудно не пропустить
чего-нибудь. И робкие люди приближались к алтарю с трепетом;
римляне
часто говорили, что религия и страх неразлучны. Зато к услугам
граждан была тонко разработанная казуистика, при помощи
которой
можно было благополучно выбраться из какого угодно затруднения
в
деле религии. Известно, напр., что религия устанавливала
множество
праздников, во время которых и земледелец, и вол должны
были оставаться без дела, что не могло не отражаться вредно
на полевых работах. Поэтому постарались сократить насколько
возможно этот вынужденный досуг. Обратились к понтифику
Сцеволе с вопросом, что можно делать в праздник. Он отвечал:
«Всякое дело, вследствие
неисполнения которого может произойти большой убыток». Сначала
решили, что значит можно, не совершая греха, вытащить в
праздник
быка из канавы, в которую он упал, или подпереть дом, который
|
|
|
336 |
грозит падением. Но впоследствии стали позволять себе расчистку
рвов под тем предлогом, что иначе может произойти наводнение
на лугах; купать скот, чтобы предохранить его от болезни,
и даже кончать
какое-нибудь начатое дело, приостановка которого могла его
испортить. Существовали дни, когда запрещалось сражаться,
но богословы прибавляли, что если враг сам нападет, то «все
дни хороши для
спасения своей жизни и защиты чести своего отечества».
Тот же дух господствовал повсюду. Ничто не причиняло столько
беспокойств и тревоги, как советы или приказания, исходившие
от
богов. «Ответ гадателя, — говорит Цицерон, — наблюдения
над жертвой, случайно услышанное слово, пролетевшая мимо
птица, встреча
с халдеем или с гаруспиком, блеснувшая молния, раскаты грома,
удар молнии, даже самый незначительный, самый обыкновенный
случай, если только мы почему-нибудь увидим в нем знамение,
—
все это смущает нас и тревожит. Сон, по-видимому, должен
бы быть
для нас временем отдыха, а между тем именно сны служат чаще
всего поводом наших беспокойств и страхов». Римские богословы
ухищрялись в облегчении этих беспокойств. Они установили
как
правило, что не следует с первого раза верить тому, что
кажется
проявлением воли богов: нужно ждать, чтобы знамение повторилось
несколько раз. Кроме того необходимо, чтобы оно было замечено
непосредственно тем, к кому относится; таким образом, стоит
только
сидеть дома и уметь вовремя закрывать глаза, и боги будут
лишены
возможности сообщить нам свою волю. Когда Марцелл * решительно
задумывал какое-нибудь предприятие, то он выходил ив дому
не
иначе, как в закрытых носилках, чтобы не смущаться никакими
ауспициями. Таким знамением, которого не просили у богов,
можно
было пренебречь: тот, кто случайно заметил его, имеет право
не
обратить на него внимания.
Не нужно слишком мучиться из-за греха, избежать которого
вне
нашей власти. Когда Катон Старший встает ночью, чтоб предпринять
ауспиции, он знает, что при этом по закону должна быть абсолютная
тишина вокруг него. «Но, — замечает он, — если какой-нибудь
раб
произнесет у себя под одеялом слово, которое я не услышу,
то я
не могу отвечать за это». Во время Самнитской войны ** консул
Папирий выбрал удобный момент для сражения с врагом. Воины
рвались в бой, и пулларий [1], который, по-видимому, поддался
общему
настроению, заявил полководцу, что священные цыплята дали
самые
|
|
__________
* Марк Клавдий Марцелл — известный полководец времен II Пунической
войны (218—201 гг. до н. э.).
** 325 г. до н. э.
[1] Pullarius смотрел за священными цыплятами; гадание производилось
на осно-
вании того, как эти цыплята клевали брошенные им зерна. — Ред.
|
337 |
лучшие знамения. Но в тот самый момент, когда битва готова
была
начаться, Папирию сообщают, что цыплята упорно отказывались
от
предлагаемой им пищи и что пулларий солгал. «Это его дело,
—
отвечал консул, — если он солгал, то и понесет за это наказание.
Что до меня, то мне было доложено, что знамения были благоприятны,
и я их считаю благоприятными». И в самом деле, пулларий
был убит в самом начале схватки, а Папирий одержал победу.
Если обряд требовал принесения в жертву какого-нибудь редкого
животного, которое трудно было достать, то делали изображение
его
из теста или воска, которое и предлагалось богу.
(Boissier, La Religion romaine, I, pp. 12 et suiv., 2-e
edit. chez Hachette).
|
|
|
|
 |