туники, чтобы ты не страдал от холода в эту зиму». Никогда
не
услышишь таких слов от женщины! Скорее она поднимется раньше
петухов и разбудит меня словами: «Муж мой, дай мне денег
на
подарок моей матери в день календ; дай мне на лакомства,
на
подарки в праздник Квинкватрий [1] певице, отвращающей болезни,
снотолкователю, гадалке, гаруспику... Как? Разве ты ничего
не
пошлешь кормилице маленьких рабов?! Было бы позором ничего
ей
не послать: какими глазами она будет на меня смотреть?»
Вот эти,
а также многие другие подобные им разорительные капризы
женщин
и заставляют меня избегать жены, которая засыпала бы меня
подобными речами.
Так как у меня много родных, то какая мне надобность в
детях?
Теперь я живу хорошо, счастливо и делаю, что вздумается,
что
только душе моей угодно. Свое имущество я откажу родным,
разделю
его между ними. Они теперь, как дети, ухаживают за мной,
приходят
узнавать о моем здоровье и справиться о моих желаниях. Чуть
свет,
они уже тут и спрашивают — хорошо ли я спал ночью. Я считаю
их
за детей; они присылают мне подарки и, когда приносят жертву,
дают мне лучшую часть, чем себе; они приглашают меня на
завтрак
и на обед. Тот, чей подарок окажется меньше других, считает
себя
несчастным! Они соперничают друг с другом в том, кто предложит
мне лучшие подарки, и я говорю себе потихоньку: «Они разевают
рот на мои богатства и наперебой кормят меня и осыпают подарками»...
Если бы у меня были дети, то, клянусь Поллуксом, сколько
бы мучений доставляли они мне! Сто раз душа моя терзалась
бы: случись у кого-нибудь из них лихорадка, я думал бы,
что он умрет; если бы сын свалился пьяный с лошади, я бы
боялся, что он сломал
себе ноги или разбил голову.
(Плавт, Хвастливый воин, 684 и след.).