|
120 |
7. Телесные наказания рабов
Орудиями наказания были прежде всего розги, палка простая
и с
острым наконечником, плеть, ремень. Плавт сравнивает рабов
с
ослами, до того их кожа привыкла к ударам, и говорит, что
они
принадлежат к породе пантер, потому что тело у них как,
и у пантер,
полосатое. В самом деле, мало нашлось бы рабов, не имеющих
знаков
на теле. Трахалион в Rudens`e утверждает, что он меньший
плут, чем
другой раб, и в доказательство предлагает осмотреть его
спину.*
Кроме этого существовали еще наказания посредством всякого
рода лишений: кандалы на руки или на ноги, ущемление шеи
вилами, приковыванье к цепи, изнурительные работы, голод
и холод.
Подобные виды наказания приносили в то же время материальную
выгоду господину: наказывая раба, он уменьшал его содержание
и
увеличивал его работу.
Первой ступенью этой лестницы наказаний была ссылка в деревню,
где раб употреблялся на земледельческие работы с мотыгой
в руках и с кандалами на ногах. Были и другие наказания,
часто
употреблявшиеся и в городе, и в деревне: раба отправляли
на
мельницу, которая часто упоминается в угрозах господ, так
как это
|
|
__________
* Rudens — комедия Плавта «Канат».
|
121 |
было обычное наказание, на каменоломни, в рудники. «Уведите
его,
пусть на нею наденут тяжелые кандалы. А потом ты отправишься
на каменоломню и, если другие успеют обтесать восемь глыб
в день,
а ты не сделаешь сверх того по крайней мере половины, то
получишь
тысячу ударов». «Я часто видел на картинах, — говорит один
раб, — изображение бесчисленных казней Ахерона [1],
но никакой Ахерон не может сравниться
с каменоломней, из которой я только
что вышел; это место, где работа изнуряет тело до полнейшего
истощения
сил».
Как избавиться от всех этих ужасов?
Убежать? Но это значило попасть из
огня да в полымя. Бегство считалось
одним из самых тяжелых преступлений
раба. За малейшую попытку к бегству,
по одному только подозрению, его жестоко наказывали и клеймили
раскаленным железом. И притом, куда бежать? К частному лицу?
Но закон наказывал такого человека, как укрывателя. В храм?
Но римское государство
не признавало права убежища, которое
было священным в Греции. Нигде и ни
у кого не мог он найти заступничества,
разве у какого-нибудь друга своего хозяина. Если убежавшего
раба поймают,
то дело может не ограничиться тем, что его изобьют до полусмерти,
закуют, замучат работой. Его могли отправить на казнь в
амфитеатр,
где он сделается жертвой диких зверей или гладиаторов; его
могли
бросить в колодец или в печь, уморить на вилах, на кресте,
сжечь
в просмоленном платье.
По отношению к рабу произвол господина ничем не был ограничен.
Минуций Базил подвергал своих рабов в виде наказания самым
ужасным увечьям. Ведий Поллион, выскочка из вольноотпущенников,
бросал провинившихся рабов муренам, чтобы полюбоваться,
как эти
рыбы проглотят их целиком — и все это за какое-нибудь слово,
показавшееся грубым, за простую неловкость. Известна история
|
|
__________
* Ахерон — собственно название реки, текущей вокруг подземного
царства, но иногда этим именем обозначалось и само царство Аида,
в котором, по позднейшим представлениям греков, мучились грешники
— Рвд.
|
122 |
раба, который был приговорен к этого рода казни за то,
что уронил
хрустальную вазу во время пира, где присутствовал сам Август.
Несчастный бросился к ногам императора и стал умолять, чтобы
его не бросали на съедение рыбам; возмущенный Август велел
перебить весь хрусталь у Ведия и простил раба. Но наказал
ли он
господина этого раба? И сделал ли он
что-нибудь для того, чтоб подобные случаи
не повторялись? Да и на каком основании
стал бы он все это делать? Разве сам он
не велел повесить на мачте своего доверенного раба Эроса
за то, что тому пришла
фантазия зажарить и съесть перепелку,
прославившуюся своими победами в боях,
до которых римляне были такими страстными охотниками. Приходится
видеть точное изображение действительности в той
картине нравов первого века империи, которую мы находим
в сатирах. Здесь мы
видим ярость, побои за малейшую ошибку,
полную бесчувственность, даже в
женщинах, которые особенно изощрялись
в подыскивании поводов и придумывании
видов наказания. Эти годовые палачи на жаловании, эти матроны,
которые сами принимают участие в наказаниях, не переставая
в то же время делать свой туалет, болтать с
приятельницами, любоваться золотой бахромой, которая так
красиво
выделяет блеск и великолепие платья, наконец, эта легкость,
с
которой приговаривали к смертной казни по самым пустым поводам,
— все это в значительной степени соответствовало действительности;
и, без сомнения, в следующем отрывке из Ювенала очень
мало вымысла: «Распять этого раба! — Но какое же преступление
совершил он, чтобы подвергнуться такой казни? Где обвинитель,
где
свидетели? Послушай, мой друг: когда дело идет о жизни человека,
нужно быть очень и очень осторожным! — Глупец, да разве
раб
человек? Пусть так: он не совершил никакого проступка, но
я хочу,
я требую этого, и мое желание, кажется, достаточная причина».
И
затем далее: «Бедная Псекас чешет свою госпожу. Рабыне уже
успели
вырвать несколько прядей волос и разорвать платье, чрез
которое
видны плечи. „Зачем этот завиток сделан так высоко?"
Какой-нибудь
волосок не так положен, какое преступление! Сейчас же пускается
в ход воловья жила. Но чем так провинилась несчастная Псекас?
Разве виновата бедная девушка, что ее нос не нравится тебе?»
(В алло и А, История рабства в античном мире, М., 1941.).
|
|
|
|
|