5

ИВАНОВ ДИОНИСИЙСТВУЮЩИЙ «Великолепный Вячеслав» (так прозвал его Лев Шестов), — не герой, не мореплаватель, не плотник, ни даже академик. Зато — филолог, философ и филэллин. В эти три «ф» с трудом, но можно уместить его многочисленные таланты, призвания и склонности. Нельзя сказать про него: «он ученый» (хотя человек великой учености — несомненно). Или: «литератор» (хоть он и владел блестяще словом, и не только русским). Он, скорее, мудрец — в смысле стародавнем или экзотическом, в духе античности или Востока — подобно столь много для него значившему Ницше. «Но только с русскою душой». Это именно был образец русского, каким видел его Достоевский, то есть подлинно «всечеловек» и гражданин мира, в себе и собою связавший Третий Рим с Первым (Москву, где родился 16 (28) .02.1866 г. в семье землемера, с Римом, где и умер 16.07.1949 не допущенным до кафедры профессором 1); соединивший греческую архаику и классику с русским «серебряным веком»; сливший две национальные стихии: эллинскую и славянскую, — и экуменически примиривший обе части христианской Европы: греческий Восток и латинский Запад (в 1926 г. он принял католичество). Бердяев в «Русской идее» величает Вячеслава Иванова «самой характерной и блестящей фигурой» русского духовного Ренессанса и «главным теоретиком» символизма. Все три любви: к слову, мудрости и Греции, — пришли к нему в гимназическом отрочестве, но он, еще в той же Первой московской гимназии, в пятом ее классе, вздумавший связать себя круговою интеллигентской порукой народослужения, усиленно противился голосу чувства, «далеко обегая свою суженую и избранницу сердца — античную филологию» (Иванов Вяч. Автобиографическое письмо С. А. Венгерову. // Русские писатели XX века. 1890 —1910. Ч.П. Т.Ш. Кн. 8. М., 1916. С. 90). Он, правда, поступил в 1884 г. 1 Уехав в 1924 г. в Италию, Иванов до конца 30-х гг. сохранял советское гражданство, что дало повод профашистски настроенным академическим кругам кассировать его избрание в профессора Флорентийского университета.

6

на историко-филологический факультет Московского университета, но — на историческое отделение, так как, вспоминал Иванов: «Последовать доброму совету директора гимназии и поехать стипендиатом в лейпцигский филологический семинарий казалось мне предосудительной уступкою реакции» (Там же. С. 89). Через два года он отправился-таки в Германию, но не в Лейпциг, а в Берлин — учиться римской истории у славного Теодора Моммзена. И только там спустя еще некоторое время взрослым уже и женатым человеком Иванов решился дать себе волю и обратился к тому, к чему лежало сердце — к изучению «эллинской души». Облегчил ему этот поворот и помог вполне избавиться от народолюбческого самовнушения Фридрих Ницше, с чьими произведениями Иванов познакомился в 1891 г. Чтению Ницше, по собственному его признанию, Иванов во многом обязан и принятым в 1896 г. решением развестись с первой женой, А. М. Дмитревской, и сойтись с Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, влечение к которой, родившееся еще в 1893 г., казалось ему поначалу «темной, почти животной страстью», зато совместная жизнь оказалась «для обоих порою почти непрерывного вдохновения и духовного горения» (Там же. С. 93—94). И тот же «гениальный автор „Рождения Трагедии"» заставил Иванова из всех проявлений эллинского духа сосредоточиться именно на дионисийстве — и притом из соображений отнюдь не научно-исследовательских, а религиозно-самовоспитательных. В 1896 г.— писал Иванов, — «в Афинах, где я пробыл год, я уже всецело предаюсь изучению религии Диониса. Это изучение было подсказано настойчивой внутренней потребностью: преодолеть Ницше в сфере вопросов религиозного сознания я мог только этим путем» (Там же. С. 95). С тех пор Вячеслав Иванов уже неразлучен с Дионисом. В 1903 г. он посвящает ему курс лекций в Высшей школе общественных наук, устроенной в Париже Μ. М. Ковалевским для русских. По просьбе Дмитрия Мережковского лекции эти публикуются в 1904 г. в журнале «Новый путь» под заглавием «Эллинская религия страдающего бога». В 1905 г. журнал меняет название на «Вопросы жизни», а цикл ивановских публикаций — на «Религия Диониса. Ее происхождение и влияния». В 1912 г. Иванов «закончил в Риме исследования об отдельных проблемах религии Диониса» и подготовил к печати «монографию „Эпос и начало трагедии"» (Там же). Книга так и не увидела света, однако некоторые ее фрагменты были напечатаны как отдельные статьи (три из них предлагаются теперь вниманию читателя). Наконец, 22 июля 1921 г. Иванов защитил в Бакинском университете (с 1920 г. вплоть до отъезда за границу он был там профессором, а потом и ректором) докторскую диссертацию, подведшую некий итог обдумыванию им темы Диониса. Дополненная четырьмя главами, диссертация эта была опубликована в 1923 г. под названием

7

«Дионис и прадионисийство». Книга, выпущенная мизерным тиражом, давно сделалась большой редкостью. Четыре ее главы напечатаны в качестве приложения к ивановским переводам Эсхила, вышедшим в 1989 г. в издательстве «Наука», полностью же это замечательное творение Вячеслава Иванова впервые воспроизводится только теперь. Сказать, что оно такое, так же трудно, как выразить одним словом, кто таков был его автор. Трактат по палеоэтнографии, по истории искусств или культов? Все это в нем есть, и уже замечено и оценено (См.: Брагинская Н. В. // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988. С. 294—329). Но все эти штудии для Иванова лишь фундамент, краеугольный камень духовного здания, возводимого им для решения насущной религиозной задачи. Сказано: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин 4.1). «Проверив историей Ницше» (слова Андрея Белого), Иванов «исследовал и испытал мудростью» дух музыки, породивший, как объявил немецкий мыслитель, трагедию, и нашел, что это Дух Божий, и маски трагедии предваряют собою огненные языки Пятидесятницы. Вячеслав Иванов впервые, пожалуй, обнаружил и обнародовал не просто сакральный — об этом знали задолго до него — но сакраментальный смысл трагедии. Таинство есть «видимое слово», говорит Августин. Но что такое трагедия, как не первый случай, когда слово предстало во плоти, и в пластике актеров было не просто видимо, а и нарочно выставлено на показ, сделалось действом («драмою») и зрелищем («театром»)? И простое ли это человеческое слово, или же Слово-Бог, явившее Себя — пусть «как бы сквозь тусклое стекло» — помраченному грехом взору падшего и еще не искупленного человека? «Новым заветом в эллинстве» называет Иванов религию Диониса, «потому что она впервые устанавливает между человеком и божеством единящую обоих связь, переживаемую во внутреннем религиозном опыте энтузиастических очищений» (см.§ XIV настоящего издания). Возможную полноту такого опыта дала трагедия, ставшая «глубочайшим всенародным выражением дионисийской идеи» (см. § XIV), а связь, ею осуществляемая между прихожанами и одержащим их Божеством, обладала не только чувственною животрепещущей убедительностью, безусловностью, но и созерцательной чистотой, была и телесной, и мистической вместе. Иванов неотступно подводит читателя к мысли, что дионисийство есть некое «упреждение» христианства, в трагедии же заставляет различить как бы пробный оттиск вселенской Церкви, мистического тела Христова, поддерживающего единение своих земных и небесных, видимых и невидимых членов посредством таинств. И не зря он говорит, что вакхический культ «дает импульс раннему развитию „теологии"» (см. § XIV).

8

Саму его книгу можно считать выдающимся теологическим сочинением по протоэкклесиологии. Но и это еще не полное определение ее сути. Замечательно, что Иванов богословствует не одними значениями слов, а и звучанием их, звучностью и созвучиями, проповедует интонацией и ритмом своего рассказа, благовествует поистине одическим «штилем» его, строем — чинно-торжественным и вместе возвышенным и вдохновенным. Он богослов-поэт, каким из русских первым был Державин. И вот что еще необходимо сказать напоследок. Андрей Белый в «Начале века» вспоминает о необыкновенном гостеприимстве и радушии Вячеслава Иванова. Столь же гостеприимны и радушны его дионисические исследования. В них не найти ни капли нарочитого мудрствования, ни следа снобизма «посвященного», они распахнуты навстречу читателю, как бы приглашая и залучая его в себя, чтоб одарить сверкающим множеством драгоценных мыслей, оправленных в безызъянное и полновесное золото дивной русской речи. Право же, счастлив, кто держит в руках эту книгу. И тот, кто благодаря ей узнает Вячеслава Иванова. И тот, кому она поможет вновь с ним повстречаться как с добрым другом и учителем. От редакции