176

5. Египетские элементы в ранней орфической доктрине Народ знал на земле дикого охотника — Загрея, ловца душ, увлекаемых им в подземный мрак, — Актеона, истуканы которого связывались узами, — и другие лики и имена того же Сильного Ловчего, чья лютая свора растерзывает путника, застигнутого в горах призрачной охотой. «Это — владыка душ, Дионис, — подсказывали орфики, — его нужно благославлять. И Зевсов отрок, пожранный титанами, не кто иной, как тот же Сильный Ловчий, Загрей Дионис». (См. гл. I, § 7, стр. 31—33). Прямо отожествить Диониса с «подземным Зевсом» (Zeus kata-chthonios — Илиад. IX, 457) было нелегко, да притом и не нужно 4. «Последний суд вершит над мертвыми другой Зевс, — тот, что в царстве Аида», — говорит Эсхил 5, провозглашающий себя у Аристофана питомцем элевсинских таинств: «Деметра воспитала дух и 4 Срв. Dittenb. Syll. 2, 373: Dionysöi Lenei — Dil' chthoniöi, Gei chthoniei. 5 Aeschyl. Suppl. 232.

177

разум мой; достоин я твоих мистерий» 1. Но, как элевсинец, он имеет особенные, таинственные поводы различать подземного судию от его сыновнего лика — Диониса-Иакха. Зато Гераклит по-своему разрубает узел: «один и тот же бог —Аид и Дионис, его же во имя безумствуют и исступляются». И это отожествление отчеканено в общераспространенном орфическом стихе: Вакх на земле живущим, в земле опочившим Аид он 2. Трудность упомянутого отожествления в религии экзотерической проистекала из той чисто исторической причины, что подземный Зевс был, по своей сущности, пра-Дионис 3, и новоявленный сын Зевсов не мог заменить своего же древнего двойника. Таинственный же смысл различения в кругу посвященных был более глубок: с древних времен мы находим в эллинской теологии и мистике отчетливое признание ипостасности, т. е. утверждение нераздельности и неслиянности лиц божеств, по существу единого; и элевсинский Дионис, младенец Иакх, должен был быть различаем от подземного Зевса как ипостась сыновняя, коей единственно принадлежат атрибуты божественного рождения, смерти и воскресения. Но тайна Дионисова лика в подземном царстве, тайна Иакха, — осталась тайной для непосвященных в мистерии. Эсхил, посвященный или слывший таковым в Афинах, не отожествляет подземного Зевса с Дионисом: «Прости, Загрей, и ты, гостеприимный царь!» — говорит его Сизиф, уходя из подземного царства. Однако, тот же поэт называет Загрея то сыном Аида, то — в «Египтянах» — прямо Плутоном. Зевс, в ипостаси отца и в ипостаси сына, является в подземных обителях двуипостасно-единым Аидом-Загреем; но собственно Дионис мыслится в образе младенца Иакха 4. 1 Aristoph. Ran. 886. 2 Bakchos eni zöoisin, eni phthimenois Afdöneus. Срв. изображения, относимые к Дионису хтоническому — Wiener Vorlegebl. XI, 3. 3 Срв. Schneider, Wiener Studien XXV, 1903, S. 148: «gegenüber dem homerischen, olympischen und anthropomorphen Zeus repräsentiert also Dionysos den «anderen Zeus», wie ihn Aischylos nennt, den vorhomerischen Zeus der mykenischen Epoche, den chthonischen und theriomorphen, als welcher er nach den Ausgrabundgen von Kreta bekannt geworden ist». 4 Исодет (Isodaites), т. е. «равно распределяющий пиршественное угощение», — одно из обрядовых наименований Диониса и вместе наименование подземного Гостеприимца вообще. По Гесихию, Исодет-Плутон и сын Плутонов (hyp'eniön ho Plutön, hypo de allön kai Plutönos hyios). По другому объяснению (Anecd. Bekker. p. 267,-о котором Лобек, Agl. p. 621, замечает: «поп liquet mihi»), Исодет — «солнцебог, равно раздающий всем смерть» (Isodaites theos ho helios, ho ton ison hekastöi thanaton dianemon), — следовательно, Дионис-Аид, он же и солнце живых, хотя по преимуществу — солнце подземного мира. Под «сыном Плутона» у Гесихия разумеется также Загрей-Дионис. Отца и сына вместе называет Эсхил в «Сизифе»; в «Египтянах» Загреем назван Плутон.

178

Вышеприведенный (стр. 47) отрывок из филиппийской эпитафии дает две картины гадательной загробной участи усопшего отрока: или он юный Сатир (мужской коррелят нимфы-менады) в сонме посвященных служительниц (mystides) Диониса, славящих бога на цветистом лугу; или, со светочами в руках, предводитель хора ночных менад влажной Нисы. В последнем образе ему приданы черты самого Диониса, единственного предводителя вдохновенных огненосиц; это отожествление с богом, в особенности за порогом гроба, есть постулат мистической религии «вакхов», цель которой — обожествление (апофеоза) человека. Сатиры же, в мирном общении с менадами, являются пестунами божественного младенца 1: в первой картине Дионис мира загробного мыслится как младенец, лелеемый толпою своих мамок (tithenai) и пестунов (tithenoi). Пребывание Диониса в сени смертной рассматривается как уже начавшееся рождение его в мир. Триетерический период оргий (празднование их однажды в двухлетие по терминологии древнего календаря: «на третий год») знаменует, быть может, период вынашивания его во чреве подземной богиней: длительность этого периода воспроизводит мистически утроенный срок женской беременности. «Фиады» (парнасские менады, — первоначально, подобно амазонам, служительницам Артемиды, оргиастический сонм единой Богини) совершают, «будя Ликнита» (т. е. младенца в сите-колыбели), в дельфийском месяце «Огненосиц», соответствующем поре зимнего солнцеворота, магические действия родовспомога-тельницы Эйлифии (ипостаси Артемидиной), «вызывают» зачатого и питаемого в лоне Персефоны бога выйти на землю через двери рождения (thyraze proienai), раскрывают заклинательными выкликаниями ложесна подземной богини. Оттого — черта чаровательного подражания событиям призываемым — они изображают баюкание ребенка положенного, по обычаю древнейшего земледельческого быта, в сито для хлебного зерна (liknon). 1 Срв. Orph. hymn., 65: Klythi meu, 6 polysemne trophos, Bakchoio tithene. Seilenon och' ariste. Nicandr. Alexipharm. 31: Seilenoi keraibio Diönysoio tithenoi. См. гл. I, § 7, прим. 3, стр. 33.