237

Глава IV

БОРЬБА ЗА ПОБЕРЕЖЬЕ. ВОСТОЧНЫЕ ВОЙНЫ И ТРЕТЬЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА

Vae soli
(Горе одинокому)

• Вторая Македонская война....................................................... —
  
• Сирийская война................................................................. 257
  
• Третья Македонская война....................................................... 273
  
• Третья Пуническая война........................................................ 284

ВТОРАЯ МАКЕДОНСКАЯ ВОЙНА

Активизация восточной политики римлян — «Акмэ» римского флота — Борьба с иллирийскими пиратами — Союзники римлян — Родосцы — Хиосское сражение и бой при Ладе — Вовлечение в войну сил Афин и Египта — Халкидская база македонян и действия против нее римлян — Присоединение к союзникам Пергама —Действия на островах — Штурм Эретрии и действия под Коринфом — Противоречия родосцев и сирийцев — Завершение войны и ликвидация морских сил Македонии.

После завершения Второй Пунической войны Римская республика фактически без перерыва начинает активизировать свою политику на восточном направлении, по отношению к эллинистическим государствам. Этот логически очевидный этап расширения сферы римского влияния имел принципиальное значение для дальнейшей судьбы Республики и ее культурного и политического развития. Главными результатами этого «Drang nach Osten» стали серьезная эллинизация всего римского общества и создание того феномена римской науки, культуры и ментальности вообще, который на добрую половину был сформирован ушедшей в прошлое греческой ученостью, а также получение римлянами «ключей» к странам Востока, в особенности способствовавшее империализации Римского государства.
В течение первой половины II столетия до н. э. римляне приходят в военное столкновение с Македонией (дважды), государством Селевкидов и союзами греческих городов. В течение долгого времени римские политики находят сильных союзников среди эллинистических государств, создают и разрушают могущественные коалиции, активно лавируют в хитросплетениях восточной политики. Противоречия между соперниками как никогда играли на руку Риму и стали основой той масштабной экспансионистской политики, которая привела к аннексии значительных территорий в Восточном Средиземноморье.
Сам тип боевых действий и характер территорий, которые стали основными театрами этих войн, предполагали активное вовлечение сил флота в большинство операций. Однако тип боевых формирований и характер их использования имели в этот период свои особенности.
Период Первой и Второй Пунических войн, включая промежуток между ними (эпоха с 264 по 201 г. до н.э.), справедливо характеризуется в литературе как своеобразное «акмэ» римского флота. Сходного расцвета и развития военно-морские силы этого государства достигали лишь в I столетии до н.э., да и то ненадолго. Общей чертой было одно обстоятельство: и в тот, и в другой периоды римский флот, за небольшими исключениями, формировался самими римлянами. Это были римские корабли с преимущественно римскими же экипажами, хотя в число последних союзники набирались весьма часто. Это объясняется довольно

238

просто —и в первом, и во втором случаях римлянам приходилось вести борьбу за Италию или Сицилию, и борьба затрагивала настолько принципиальные сферы жизнедеятельности государства, что требовалась предельная концентрация усилий, причем своих собственных.
Однако почти сразу же по окончании Второй Пунической войны римляне обратились к другому театру военных действий, и, как следствие, претерпела коррекцию вся их военно-морская политика. Контингенты флотов союзников — как своих (в меньшей степени), так и далеких, неиталийских, стали активно привлекаться к решению тактических и стратегических задач римского флота, а их доля в его численном составе существенно возросла.
Система вспомогательных флотов, применявшихся на Востоке после 201 г. до н.э., была непосредственным продолжением той практики сотрудничества, которая выковалась в ходе совместных операций Сульпиция и пергамского царя Аттала в эллинских водах во времена Первой Македонской войны, которая фактически была интегрирована во Вторую Пуническую.
Теперь положение изменилось. Если до 201 г. до н. э. греческие воды были однозначно второстепенным театром военных действий и размах оперативной деятельности там был невелик, то теперь восточная политика становилась главной для Рима. Наращивать до бесконечности военное присутствие в условиях определенной «конверсии» после Ганнибаловых войн Рим не мог и не хотел, поэтому практика массового привлечение союзников была вполне оправдана.
Почти сразу же по окончании Второй Пунической войны римляне оказались втянутыми в войну с Филиппом V Македонским. Ситуация в Восточном Средиземноморье в тот период была следующей. Основными силами тамошней политики были три важнейших эллинистических государства — остатки империи Александра Македонского. Это были Македония, находившаяся под властью династии Антигонидов, Египет, возглавляемый Птолемеями, а также империя Селевкидов. Соответственно, Македония стремилась к безраздельному доминированию в материковой Греции — македонский царь к тому же формально был главой лиги греческих государств; держава Селевкидов включала в себя север Сирии, значительную часть юга Малой Азии и практически все восточные провинции, некогда завоеванные Александром; египетская держава включала в себя также южную часть Сирии, Кирену, Кипр и ряд островов Эгейского архипелага.
В ранний период своей истории Рим на Востоке ограничивался преимущественно дипломатической игрой. Единственными серьезными действиями бывали спорадические операции по искоренению пиратства в Адриатическом море. После войн с Пирром Рим заключил союз с Птолемеем II Египетским (в 273 г. до н.э.), однако этот союз лишь окончательно подчеркивал факт вхождения Рима в число «мировых держав» той эпохи, в действительности не обязывая стороны к какой-либо взаимной деятельности или соблюдению каких-то условий. Сферы их фактических интересов пока еще пересекались в столь незначительной степени, что разногласий или особой взаимной привязанности просто не существовало
Принципиальным моментом стала борьба римлян с иллирийскими пиратами на рубеже 230-220-х годов до н.э. Иллирийские племена были ближайшими соседями римлян на западе, на побережье Балканского полуострова. Только выходя из состояния первобытного бесклассового общества, они, подобно всем аналогичным социумам, перешли к активному внешнему разбою, реализуя свой

239

потенциал стадии военной демократии. В силу приморского положения племен это естественным образом вылилось в морское пиратство, от которого страдали как Балканы, так и Италия. После падения морского могущества Сиракуз и Тарента к середине III столетия до н.э. иллирийцы совсем осмелели. Их террористическая деятельность достигла такого масштаба, что реально угрожала морской торговле и связям греческих государств и Рима. В довершение всего иллирийцы захватили Коркиру — важнейший остров в транспортном сообщении Италии с Востоком.
Манера действий иллирийцев блестяще описана Полибием в эпизоде с нападением на войско этолийцев: «.. .Ночью на сотне лодок иллиряне в числе пяти тысяч человек подошли к македонскому берегу, в ближайших к городу местностях. Пристав к берегу, они на другой же день с рассветом быстро и незаметно для врага сделали высадку, по обыкновени выстроились небольшими отрядами и двинулись на стан этолян... Иллиряне, не останавливаясь, ударили на легкие отряды и благодаря своей многочисленности и тяжести боевого строя выбили их с позиции, а сражавшуюся вместе с ними конницу принудили отступить к тяжеловооруженному войску. Вслед засим они ударили с холма на этолян, стоявших в равнине, и быстро обратили их в бегство, ибо в нападении на этолян участвовали медионяне из города. Много этолян было убито, еще больше взято в плен, все вооружение их и обоз попали в руки иллирян. Исполнив приказание царя, сложив взятые пожитки и остальную добычу в лодки, иллиряне немедленно отчалили и отправились домой».
Подобные террористические действия привели в результате к еще большему разгулу иллирийских разбойников, поощряемых государством. Иллирийский «царь» Агрон «по возвращении лодок выслушал сообщение начальников о битве и чрезвычайно обрадовался победе над этолянами, преисполненными величайшей гордыни. Он предался пьянству и прочим излишествам, заболел плевритом, от которого через несколько дней и умер. Царство унаследовала жена его Тевта, которая управляла государственными делами при помощи верных друзей. Тевта, как и свойственно женщине, мечтала только об одержанной победе, не помышляя о прочем, и потому прежде всего разрешила подданным грабить на море по своему усмотрению всякого встречного; потом она снарядила флот, собрала войско не меньшее прежнего и, отправляя его в поход, дозволила начальникам поступать с каждой страной, как с неприятельской».
Иллирийцы и ранее совершали набеги на италийских купцов, а во время осады Феники в Эпире большая часть их покинула основные силы флота и занялась целенаправленным грабежом римских и италийских торговых кораблей и портов. Римские послы, намекнувшие царице, что Римское государство следует обычаю защищать своих сограждан, были по ее приказу убиты на обратном пути в Рим. В ответ сенат начал призыв в армию и формирование флота. Вняв просьбам о помощи со стороны италийских купцов и некоторых греческих городов, римляне ввязались в войну с пиратами. В 229 г. до н.э., в разгар сражений за Коркиру, иллирийцы показали себя умелыми моряками в сражении у Паксов. Используя не только свои корабли, но и семь палубных (классических греческих) кораблей, полученных от своих союзников акарнанов, они вступили в морское сражение с ахейцами — союзниками коркирян. Большие союзнические суда выдерживали удары ахейских кораблей, а иллирийцы, предварительно связавшие свои легкие

240

корабли по четыре в ряд в целях непотопляемости, атаковали ахейские суда, которые, облепленные вонзившимися в них иллирийскими «связками», теряли подвижность. После этого иллирийцы без всяких приспособлений карабкались на ахейские корабли и в ожесточенной абордажной схватке занимали их. В результате флагман ахейцев вместе с их командующим был потоплен, а четыре квадриремы иллирийцы захватили в качестве приза.
В этой ситуации в дело и вмешался римский флот под командованием Гнея Фульвия, который насчитывал в своем составе две сотни кораблей. Его поддерживала сухопутная армия Луция Постумия. Пользуясь преимущественно силой устрашения, Фульвий прошел с флотом по морям, где действовали иллирийцы, один за другим освобождая города. В столкновениях с противником его флот достаточно легко разделывался с небольшими судами иллирийцев. В одном случае римлянам достались 20 кораблей с добычей. В результате Тевта отправила посольство к римлянам. По условиям договора иллирийцы платили дань, оставляли значительную часть своей территории и обязывались не переходить за Лисс (соврем. Алессио, между Диррахием и Скодрами) «более как с двумя судами, и то безоружными».
В этой скоротечной операции римляне впервые столкнулись с либурнами — легкими и мореходными судами, которые назывались так по имени впервые создавшего подобный проект иллирийского племени либурнов. В условиях 229 г. до н. э. римляне переиграли оснащенный в значительной мере именно либурнами флот иллирийцев, однако этот тип судна уже тогда начал заимствоваться римскими корабелами. В дальнейшем ему суждено было сыграть ключевую роль в событиях на море позднего периода истории Рима.
Таким образом, территория иллирийского государства с центром в Скодрах (современный Шкодер) была серьезно сокращена, причем это сокращение коснулось прежде всего принадлежавшего им побережья — почти все оно оказалось в руках римлян. Это со стратегической точки зрения было исключительно важно: гавани иллирийцев стали стоянками римского флота в Адриатическом море. Рим приобрел важные опорные пункты для последующей агрессии на Востоке. Рим, к тому же, впервые сыграл в Восточном Средиземноморье роль международного жандарма, и с успехом.
Но еще важнее то, что, захватив иллирийское побережье, римляне перекрыли выход к Адриатике македонскому царю. Вместо полудиких племен Иллирии соседом Македонии стал Рим.
Предпринятые Римом во второй половине III в. до н. э. меры по борьбе с иллирийскими пиратами затрагивали интересы как римской, так и греческой торговли, поэтому римский сенат после заключения мира направил в 228 г. послов в Афины и Коринф, чтобы доложить о результатах кампании на Адриатике. События на этом театре в период Второй Пунической войны подробно описаны в гл. III, здесь же стоит отметить, что римляне превосходно отдавали себе отчет в экспансионистских планах Филиппа Македонского. Несомненно, лавры царя Пирра не давали ему покоя, а римляне, (как британцы времени Нельсона и Черчилля) как огня боялись высадки противника на их полуостров.
События периода 214-205 гг. до н. э. официально считаются Первой Македонской войной, однако шла она безынициативно и не принесла каких либо существенных выгод ни одной из сторон. Филипп сохранил за собой часть адриатиче-

241

ского побережья (у устья реки Апса), но отказался от претензий на главенство в лиге греческих государств. Сил на увеличение своего влияния на дела в Адриатике у него не было. Поэтому царь занялся поиском союзников. В 203 г. до н. э. он вступил в союз с царем Антиохом III Селевкидом, после чего сумел построить довольно мощный флот и атаковал островные владения Птолемеев. Согласно договору, производился классический раздел сфер влияния, а потом и территорий. Союзники делили периферийные владения Египта: предполагалось, что Антиох получит Келесирию, Финикию и Кипр, а Филипп завладеет малоазиатскими территориями Египта в Карии, островами Эгейского моря и Киреной. Царь Египта Птолемей — тоже пятый по счету, как и сам Филипп, — был слишком мал, чтобы реально управлять государством, и Филипп в последующие два года захватил ряд принадлежавших Египту островов в Эгейском море.
Свойственные македонскому монарху варварские методы ведения войны (а он прославился продажей в рабство населения целых городов, регулярными пиратскими нападениями на торговые суда не только своих противников, но и нейтральных государств и т.д.), естественно, очень скоро настроили против него многие греческие государства, в том числе таких столпов эллинистического мира, как Афины остров Родос. Родосцы, существовавшие в основном за счет морской торговли, в особенности серьезно страдали от действий македонского флота. В результате кратких переговоров они почти без всяких усилий со своей стороны убедили пергамского царя Аттала возобновить войну с Македонией (у того к македонцам было предостаточно претензий еще с прошлой кампании).
Но Филипп, неоднократно битый в первую войну римлянами и союзниками, все же оказался неплохим учеником. Его флот с честью выдержал испытания, и морская кампания 201 г. до н. э., несмотря на победы, тотального успеха на сей раз греческим союзникам не принесла. Боевые действия на море велись в основном близ юго-западных и западных берегов Малой Азии. В сражениях при Хиосе и Ладе флот союзников понес потери в корабельном составе, однако македонский флот был еще больше потрепан. К тому же Филипп лишился и множества своих солдат и моряков.
Хиосское морское сражение заслуживает пристального рассмотрения, несмотря на то, что это была, в сущности, внутригреческая, эллинско-македонская, схватка — римляне к ней прямого отношения не имели. Однако это одно из наиболее подробно освещенных исторической традицией морских сражений древности, которое к тому же содержало и определенные тактические «изюминки», заслуживающие внимания.
Обстоятельства его были таковы. Филипп, активно изыскивая средства на войну, предпринимал постоянные усилия по разработке месторождений драгоценных металлов, прежде всего в Малой Азии. Обычной его практикой было устройство своего рода плавучих дозоров для прикрытия этих разработок. Однако, зная об однозначном перевесе союзников в количестве судов и их качестве (у них было намного больше закрытых, палубных кораблей), македонянин не рисковал. При попытке захватить его врасплох флот снимался с якоря и покидал место стоянки, уходя к новым месторождениям.
Но однажды союзникам все же удалось настичь македонского монарха вместе с его флотом и навязать сражение. Чрезвычайно подробное описание этого боя у Полибия дает пищу для размышлений, тем более, что в нем подробно разбирает-

242

Хиосское сражение 201 г. до н. э.

ся как общий ход битвы, так и действия отдельных кораблей. Самое яркое, что бросается в глаза, — это удивительная пестрота типового состава флотов противников, где были представлены, похоже, все мыслимые типы кораблей — от крошечных челноков и простых беспалубных гребных судов до децемрем. Учитывая,

243

что существующая тенденция переводить их наименования как «восьмипалубники», «десятипалубники» и т. д. в корне некорректна (этот вопрос освещается в гл. IX), возникают некоторые накладки при истолковании хода сражения.
Командовали союзниками Аттал и Феофилиск. Несмотря на разновременный выход эскадр в море — родосцы несколько отстали, — гребцы, усиленно налегая на весла, вскоре почти одновременно нагнали эскадру Филиппа. Македонский флот следовал двумя кильватерными колоннами и, в соответствии с этим, Аттал и Феофилиск синхронно напали — первый на правую колонну, а второй — на левую. Численность флота Филиппа определяется в 53 «палубных судна», открытые суда и более 150 челноков и «пристов». Таким образом, общая численность флота Филиппа сильно переваливала за две сотни вымпелов. Ему противостояли не менее семидесяти крупных палубных кораблей союзников — в их числе упомянуты три «тригемиолии» и столько же триер. То есть численный перевес был у Филиппа, а качественный — у Аттала со товарищи.
Филипп, застигнутый врасплох, дал сигнал своему правому крылу вступить в битву и поворачивать в сторону неприятельских кораблей, а сам с несколькими легкими челноками отступил под прикрытие небольших островков, где и выжидал исхода битвы. Однако с собой он захватил небольшой эскорт из палубных кораблей.
Аттал отдал приказ к атаке. Его корабль набросился на вражескую «восьмерку». Кормчий Аттала блестяще справился с задачей и нанес противнику смертельный таранный удар ниже ватерлинии. Противники пытались оказать сопротивление, как пишет Полибий (какого рода сопротивление может оказать влипший в такую историю корабль — непонятно; вероятно, активно отстреливались), но в конечном итоге, разумеется, как только корабль Аттала попытался дать задний ход, пошли на дно. Флагман Филиппа («десятка», децемрема, судя по всему), напротив, оказался не на высоте. Никто этого не ожидал — корабль был велик и грозен. Его кормчий провел бой на сходящихся встречных курсах с тригемиолией и удача сопутствовала ему: угол его удара был рассчитан вернее, и таран угодил тригемиолии в самую середину корпуса, что неизбежно должно было привести ее к гибели. Но страшное ускорение последней и инерция хода привели к тому, что македонский флагман потерял ход, как будто наскочив на скалу, и его стало разворачивать на месте. Тригемиолия повисла на его таране, и флагман стал практически неуправляем. Видя это, две пентеры с противоположных бортов пробили корпус огромного корабля и отправили его на дно почти со всей командой. Вместе с кораблем погиб адмирал Филиппа, наварх Демократ.
Известны обстоятельства боя двух командиров кораблей Аттала — братьев Дионисодора и Динократа. Динократ при встречном таране пробил вражеской «восьмерке» корпус в подводной части, сам же получил пробоину выше ватерлинии (видимо, противник шел с дифферентом на корму), однако, как ни пытался, не мог стряхнуть врага со своего тарана. Пергамский царь самолично поспешил на выручку своему подчиненному и ударом сбросил вражеский корабль с его тарана. Но корабль был уже «мертв»: в ожесточенной схватке воины Динократа перестреляли всех противников на вражеском судне. Дионисодор же так рьяно устремился на противника, что промахнулся и снес не противнику, а себе не только весла правого борта, но и подпорки боевых башен. Его корабль был окружен

244

и захвачен, а команда истреблена, за исключением самого Дионисодора и двух его моряков, каким-то чудом спасшихся вплавь и подобранных триемиолией.
Вскоре после начала подоспели родосцы. Сначала они ломали весла, догоняя македонские суда. Но вскоре, примкнув к кораблям Феофилиска, они вступили в правильный линейный бой с македонянами. Последние прибегли к средству, примененному позднее карфагенянами в последней битве под стенами родного города. Все пространство между крупными судами македоняне заполнили многочисленными челноками и легкими кораблями. Они, как стая ос, набрасывались на родосские суда, цепляясь за весла, пытаясь пробить то борт, то нос или корму. В результате правильная атака развалилась на серию поединков кораблей, отягощенных действиями «москитного флота».
Родосцы также попытались применить хитрость. Перегружая носы своих кораблей, они шли на врага с большим дифферентом и получали удары выше опасной зоны, в то время как сами наносили противнику повреждения, вызывавшие неминуемое затопление. Македоняне же открывали такой шквальный огонь из всего, что можно было метнуть и из чего можно было выстрелить, что родосцы начали уклоняться от сближения. Однако вскоре они все же достали своего противника еще одним способом, на сей раз традиционным. Идя в лобовую атаку, родосские корабли старались развить максимальную скорость и сломать весла неприятелю. Этим сокращалось и время нахождения под обстрелом. Затем, описав циркуляцию, нападали на почти обездвиженного соперника и таранили его с кормы или в борт. Именно таким образом было потоплено большинство македонских кораблей.
Известен также героический бой трех пентер союзников. Одним из них командовал Никострат, кормчим был Автолик. Нападение на вражеский корабль для них закончилось трагической победой: пронзив врага, они потеряли свой таран вместе с носовой оконечностью корабля. Потеряв ход и медленно погружаясь, они отбивались от окруживших их вражеских кораблей, но силы были неравны. Почти все воины погибли, а раненый Автолик в полном вооружении предпочел прыгнуть в воду. В это время подошел второй корабль под командой наварха Феофилиска. Он не смог спасти судно, но протаранил два вражеских корабля, воины с которых (с верхних палуб) попадали в море. Но Феофилиска также окружили. Он потерял большинство своих воинов и сам был трижды тяжело ранен. Спас он свой корабль благодаря вмешательству третьего героя, Филострата. Несмотря на ранения, Феофилиск, едва придя в себя, вновь пошел со своим судном в бой.
В силу изначального построения судов македонян в две колонны сражение сразу же распалось на две практически самостоятельные битвы: правое крыло Филиппа постоянно держалось вблизи малоазийского берега, а левое вело бой с родосскими кораблями вблизи побережья острова Хиос. На правом крыле решительный перевес постепенно одерживал царь Аттал. Он уже понемногу приближался к тем островкам, под которыми укрылся Филипп. Однако царь вдруг заметил, что одна из его пентер вышла из общего боя и почти затонула, атакуемая неприятельским кораблем. Он бросился к ней на выручку вместе с двумя тетрерами. Враги бросились наутек, а Аттал так увлекся преследованием, что не заметил, как оказался в опасной близости от резерва Филиппа. И тот не замедлил бросить против своего врага весь наличный корабельный состав: четыре

245

пентеры, три «полуторника» (?) и несколько челноков. Отрезав царя от его флота, они прижали его к берегу и вынудили причалить. Царь с командой бежал на сушу и укрылся в городке Эрифры. Его спасла собственная хитрость и жадность македонян. Он велел разбросать по палубе все самое ценное из своих сундуков. Первыми к судну причалили команды легких челноков; не блиставшие достатком македонские моряки набросились на драгоценности и одежду, забыв о цели своего визита. Ведя на буксире царский корабль, Филипп поплыл к своему флоту, ободряя его и приводя корабли в боевой порядок. Он убеждал всех, что они одержали победу. Дионисодор, принявший командование, смекнул, что именно произошло с его царем, и тоже собрал свои корабли вместе, после чего отошел к якорным стоянкам у малоазийского берега. Два флота разошлись. Прекратили битву и на другом фланге. Остатки македонян вышли из боя, как бы стремясь подать помощь собственным судам. Родосцы, ведя на буксире трофейные корабли, ушли к Хиосу.
В результате сражения фланг Филиппа потерял из состава своего флота по одной «десятке», «девятке», «семерке» и «шестерке», а также 10 «крытых судов» (?), три триемиолии и 25 челноков вместе с командами. На другом фланге безвозвратные потери составили 10 крытых судов и около 40 челноков, еще две тетреры и семь челноков с командами увели родосцы в качестве трофеев. Аттал потерял одну триемиолию и две пентеры, не считая захвата в качестве трофеев двух тетрер и флагмана самого царя. Родосцы потеряли две пентеры и одну триеру, но потерь трофеями не понесли. Что касается людских потерь, то счет был ужасающим. Аттал потерял 70 человек, родосцы — 60, а македоняне 3000 солдат и 6000 гребцов и моряков, да еще более двух тысяч пленными.
Несмотря на это, Филипп провозглашал себя победителем — ибо загнал Аттала на сушу и встал на якорь на месте, где плавали обломки судов, т. е. оставил поле битвы за собой. Однако в душе он иллюзий не питал. Это был разгром.
Не менее интересным, судя по всему, было и сражение при Ладе. Однако, к сожалению, у нас куда меньше сведений и подробностей о нем, чем о многих других и уж, во всяком случае, чем нам хотелось бы иметь.
Древние авторы считали, что битва при Ладе была не только не менее важна, чем хиосское сражение, но даже превосходила его по напряженности, примечательным случаям и по кровопролитности. Интересно, что сдержанный обычно Полибий разражается целым пассажем по поводу искажений исторической действительности отдельными своими коллегами именно в отношении битвы при Ладе. Однако и в его собственном труде о ней, к сожалению, сохранились лишь совершенно отрывочные сведения. Некоторые авторы — в частности, Зенон и Антисфен, — по словам Полибия, приписывали победу родосцам. Из его слов заключить этого, конечно же, нельзя.
Из конкретики сражения можно выделить упоминаемые в историографии факты захвата двух пентер родосцев македонянами вместе с командой. Родосцы, в конечном итоге, все же отступили. Один из их кораблей, получив серьезную пробоину и другие повреждения, видимо, первым вывалился из схватки и, поставив носовой парус, ушел в открытое море. Вслед за ним то же самое стали предпринимать многие другие корабли родосцев. Наконец, к остальным кораблям вынужден был присоединиться и флагман. И уже затем корабли родосцев были отнесены ветром к Миндскому берегу, где и бросили якоря. На следующий

246

день они вновь вышли в море и ушли к берегам Коса. Македоняне же, уволокшие с собой свои призы, вновь провели ночь на бывшей якорной стоянке своего противника — видимо, чрезвычайно гордые собою. Так что победа в данной битве, вне всякого сомнения, все же принадлежала не Родосу, а его противникам. Точные их потери неизвестны, однако родосцы вряд ли могли продать свою победу слишком дешево. Как бы то ни было, Филипп нес потери еще до вмешательства римлян.
При этом борьба на море не могла ликвидировать сил Филиппа на суше. В результате стало ясно, что без помощи извне обойтись вряд ли удастся. Царь Аттал вновь прибег к испытанному временем средству и решил привлечь к сотрудничеству римлян, усилив за их счет антимакедонскую коалицию. В результате в Рим в 201 г. до н.э. была отправлена группа послов от пергамского царя, которых сопровождала родосская делегация.
На самом деле римлянам война в сложившихся условиях была не слишком-то и нужна. Только что завершилась война с Карфагеном. Государство было измучено напряжением сил и разорением, причиненным Ганнибалом и мятежными союзниками. Не хватало еще воевать на Востоке. К тому же в данной ситуации у римлян решительно не было никакого повода воевать с Македонией. Филипп, вроде бы, вполне корректно соблюдал все условия договора 205 г. до н. э., и со стороны римлян претензий к нему быть не могло. Пергамским царем двигали исключительно корыстные интересы и его цели также были весьма далеки от всякого идеализма. Реально пострадавшей стороной были родосцы, которые потеряли несколько своих портов и были терроризируемы македонским флотом. Только для них эта война была насущной необходимостью.
Однако существовали еще и сугубо стратегические соображения. Помимо осознания того, что в ближайшей перспективе придется что-то делать на Востоке, сыграли свою роль и речи атталовых послов. Несколько раз выступая перед сенаторами, они, наконец, убедили их в том, что союз Филиппа с Антиохом не только в долгосрочной перспективе, но уже и сейчас непосредственно угрожает римским интересам. Военные успехи и явное усиление Филиппа тревожили римлян. Римлянам, разумеется, трудно было забыть, что Филипп, не колеблясь, не преминул воспользоваться результатами битвы при Каннах. Перспектива экспедиции в Италию по примеру Пирра не могла не волновать и сенат, и народ Рима, а такая перспектива была вполне реальна. Повторения подобного никак нельзя было допустить. Поэтому проатталова партия в сенате развернула кипучую пропагандистскую деятельность.
Собственно, римляне и сами предпринимали какие-то действия, реагируя на усиление побежденного некогда противника. Так, например, уже в 201 г., задолго до прибытия посольства от союзников, они, получив известие о действиях македонского флота, перебазировали одну из своих эскадр из Сицилии к берегам Иллирии. Это была эскадра знаменитого пропретора Марка Валерия Левина. Приняв близ Вибоны под свое командование от Гнея Октавия 38 кораблей, Левин отправился к македонским берегам. Однако боевых действий в тот год не велось.
В 200 г. до н. э. консул Публий Сульпиций Гальба, наконец, убедил сенат объявить войну Македонии. Формальным поводом к войне стало то, что Филипп напал на союзников Рима —это было истинной правдой. Македонскому царю

247

Борьба за господство в Восточном Средиземноморье. Районы патрулирования и боевых действий в 201 г. до н.э.

248

был послан ультиматум с требованием незамедлительно возместить все убытки как жителям Родоса, так и Пергамскому царству. Помимо этого, от него недвусмысленно требовали впредь отказаться от какого бы то ни было вмешательства в отношения между греческими государствами. То есть Филиппа окончательно устраняли от участия в делах греческой лиги.
Не следует думать, что положение македонян было блестящим в этот момент. Македонский флот понес серьезнейшие потери. Наиболее печальным для Филиппа было то обстоятельство, что, в отличие от Аттала и родосцев, он не имел возможности восстановить численный и качественный состав своих флотилий в короткое время.
Положительной стороной его стратегического положения в морской войне было то, что в ходе войны ему удалось захватить Перею, прибрежную область Карий, расположенную всего лишь в 20 милях от Родоса. Это представляло потенциальную угрозу как для родосцев, так и для Пергама. В Перее был расквартирован македонский гарнизон, а самому Филиппу вместе с остатками своего флота удалось прорвать блокаду союзников и вернуться в Грецию, где он почти сразу же вступил в войну с Афинами.
Теперь уже афиняне обратились за помощью к Египту, Пергаму и Родосу. Союзники предоставили в их распоряжение свой флот, однако им фактически нечего было противопоставить македонской армии, поэтому родосцы убедили афинян последовать их примеру и просить помощи у Рима.
Афины по-прежнему считались культурной столицей цивилизованного мира, их авторитет во всех смыслах был исключительным. Поэтому, если послы Аттала и родосцев вынуждены были напрягать все свои усилия на переговорах, но вначале так и не смогли добиться от римлян ничего определенного, то появление в Риме афинского посольства сделало свое дело. Слова афинян упали на подготовленную почву, и Рим перешел от ультиматумов к активным действиям. Римляне вступил в войну.
Родосцы тем временем, пользуясь своими морскими силами, заняли несколько морских баз Филиппа Македонского на Эгейских островах. В рамках их наступления были блокированы его гарнизоны, оставленные на островах Самос и Парос. Параллельно Филипп предпринял активные действия на суше далеко к северу, во Фракии. Не являясь прирожденным моряком и морским стратегом, царь отлично отдавал себе отчет в том, сколь эфемерны в действительности его успехи на море. Как и положено нормальному македонцу, он имел вполне сухопутный образ мышления, не был фанатиком морской мощи и не собирался им становиться. Трезво оценивая свои перспективы, он отнюдь не надеялся добиться абсолютного превосходства на море. Именно этим был вызван интерес к фракийскому фронту. Филипп рассчитывал пробиться на азиатские берега, в Малую Азию, к оставленным там гарнизонам, именно вдоль фракийского побережья. Попутно, если бы это удалось, предстояло лишить противника всякой возможности использовать морские базы во Фракии, заняв их с суши.
Морские базы в Египте (Эн, Элей, Алопеконнес, Каллиполис и Мадит) были захвачены македонянами достаточно легко. Упорное сопротивление оказал только Абидос, куда Аттал перед тем успел ввести около 300 своих солдат. Филипп блокировал город. Репутация македонского царя, уничтожавшего или поголовно продававшего в рабство население захваченных им городов, была такова, что жи-

249

тели Абидоса, осознав безнадежность своего положения, предпочли покончить с собой и поджечь город, нежели сдаться.
Родосцы, за отсутствием у них наземных войск, не смогли оказать никакой действенной помощи Абидосу, как тем более не смогли воспрепятствовать и продвижению македонян во Фракии. Поэтому они занялись тем, что умели делать: с этого момента Родос ставил своей главной задачей борьбу с флотом Филиппа, а также всемерное уничтожение, где только возможно, критских пиратов, которые были союзниками македонского царя и вовсю орудовали в Эгейском архипелаге. В частности, родосцы оказали услугу Афинам, отбив у македонцев четыре недавно захваченных теми афинских корабля и возвратив их законным хозяевам. Однако родосцы не были вполне свободны в своих действиях. Македонская группировка в Перее находилась в угрожающей близости от Родоса и представляла для него нешуточную угрозу. В силу этого Родос постоянно держал значительную часть сил своего флота близ карийского побережья для противодействия возможным попыткам захватить свою территорию
Филипп был расчетливым политиком. В результате падения Абидоса во Фракии и в целом всей его фракийской агрессии ему удалось организовать настоящий хлебный кризис в Элладе. С захватом черноморских проливов македонский царь в известном смысле наложил руки на горло Греции. Массовое поступление зерна из Причерноморья в Грецию прекратилось. Поскольку Аттика и Родос почти полностью зависели от импорта северопонтийского зерна, это привело к очень серьезным проблемам прежде всего для них. А другой важнейший греческий источник хлеба — Египет — в этот момент также испытывал массу проблем в силу того, что египтяне в Южной Палестине проигрывали войну войскам Антиоха. Те заняли большинство левантийских баз Египта. В результате египтяне потеряли как корабли, которые вошли в состав флота Антиоха III, так и материальную базу для их воспроизводства в виде верфей в городах Леванта.
Римляне тем временем начали боевые действия. Первым делом ими была отправлена в Иллирию эскадра. Часть кораблей уже стояла в гаванях иллирийского побережья, теперь общая численность иллирийского флота была доведена до 75 судов. Вместе с кораблями прибыла армия под командованием Публия Сульпиция Гальбы. Этот переход из Брундизия был совершен за один день. Основным пунктом базирования флота Гальба избрал остров Коркира. Свои действия римляне согласовывали с активностью союзников —в то время, как из состава римских сил для патрулирования берегов Аттики было отправлено отборное соединение из 20 трирем, при котором находился Клавдий Центон с тысячей воинов; к ним присоединились посланные родосцами четыре квадриремы, а также несколько афинских кораблей — афрактов.
Македоняне в этот момент активно использовали захваченную ими военно-морскую базу в Халкиде. Часть сил их флота находилась там и регулярно совершала набеги на греческое побережье. Появление патрульных сил союзников резко изменило обстановку — македонские корабли несколько присмирели. Однако сама по себе база пока была головной болью для союзников. Именно с ней и было необходимо разобраться в первую очередь. Родосцы особенно настаивали на этом — ведь у них имелся достаточно богатый опыт борьбы с пиратскими стоянками — как на Крите, так и в других местах. Несмотря на рискованность предприятия, была проведена чрезвычайно дерзкая и оттого удачная операция.

250

Воспользовавшись тем, что македоняне, расположенные на Эвбее, не ожидали нападения, не были приведены в боевой порядок и стояли рассредоточенно, объединенная римско-родосская эскадра, совершенно в духе Пунических войн, вошла ночью в пролив Эврип. Перед самым рассветом корабли одним броском достигли бухты Халкиды. Родосцы предоставили свой флот, и их войск на эскадре было совсем мало, поэтому десант состоял преимущественно из римских легионеров. Римляне внезапно ворвались в ничего не подозревавший город и подожгли все, что представляло ценность для базирования флота Филиппа, прежде всего македонские продовольственные склады и арсенал. Родосцы тем временем освободили содержавшихся под стражей лидеров антимакедонских партий. Идея рейда заключалась в нанесении македонянам максимального ущерба и общем устрашении. Возможностей вернуть и удержать Халкиду у союзников не было, поэтому они ограничились разрушением укреплений и запасов имущества и, погрузив на корабли войска, ушли.
Нападение на Халкиду и учиненный там погром были не только болезненным уроном для войск македонян. Важно было и то, что это стало неприятным щелчком по носу македонского царя. Рассвирепевший Филипп вторгся в Аттику и осадил Афины, решив взять их штурмом. При этой осаде он и сам чуть не был убит снарядом одной из афинских катапульт. Несмотря на все усилия, штурм оказался безрезультатным. Тогда Филиппу пришло в голову захватить другой важный и весьма значимый для греков город — Элевсин. Но его штурм был не менее провальным. Причем в этом провале свою роль сыграло преобладание союзников на море. Благодаря наличию пусть и небольшого, но уже победоносного флота, с которым македонский царь не отваживался тягаться, римляне и родосцы перебросили в Элевсин подкрепления, которые подоспели как раз вовремя и предотвратили возможное падение города. Взбешенный полосой неудач Филипп, не будучи в силах достичь искомых результатов, нашел утешение в откровенном вандализме, сорвав свой гнев на многочисленных священных местах Аттики путем разрушения множества храмов и осквернения гробниц. Отведя душу, македонский царь со своим войском ушел через Беотию на север.
Вообще в этот период одной из главных задач флота союзников было адекватное прикрытие с моря Афин. В состав осуществлявших его сил входили как римские корабли, так и три квадриремы с Родоса и еще три беспалубных корабля.
Так закончился первый год этой войны с участием римлян. Вмешательство римского флота привнесло принципиальное разнообразие в течение боевых действий. Даже не вводя в действие всех сил, римляне продемонстрировали, насколько серьезной проблемой является владение морем. Одно только присутствие их военно-морской группировки в водах Аттики и вообще к востоку от материковой Греции резко снизило активность флотилии Филиппа. По сравнению с Пуническими войнами морская война вообще становилась более динамичной. Показательно, что Филипп даже не пытался сопротивляться на море, фактически уступая его римлянам и их союзникам. В свою очередь коалиция без римлян вряд ли была дееспособна. Только последние могли выставить столь же качественные сухопутные контингенты, как и у македонского царя. Мы сталкиваемся с парадоксом. Эта внутренняя греко-эллинистическая война как-то сразу и безоговорочно стала римской войной, ибо именно римляне были решающей силой как на суше, так и на море.

251

Восточное Средиземноморье. Боевые действия 200 г. до н. э.

252

Любопытен масштаб римских операций. В ходе войны, например, осуществлялась переброска тысячного контингента нумидийских всадников Масиниссы и огромного количества карфагенского зерна на кораблях в Македонию и Грецию, в расположение воюющих армий и флотов. Эти мероприятия наглядно демонстрировали как способности и роль флота вообще, так и намечающуюся роль Рима в грядущем средиземноморском миропорядке. Показательно, что зерновые кризисы не коснулись Рима: Тит Ливий специально упоминает, что в 200 г. до н. э. зерно было очень дешево.
На следующий 199 г. до н.э. к берегам Аттики прибыли и основные силы римского флота под командованием легата Луция Апустия. На этот раз коалиция нарастила свои силы. К римлянам присоединился пергамский флот, который базировался на Эгину. Родосцы также не остались в стороне, прислав 20 квадрирем под командованием Акесимброта. Таким образом, совокупные силы флота союзников в этом году как минимум в пять раз превосходили те, что были сконцентрированы в Восточном Средиземноморье в прошлое лето. Среди многочисленных предзнаменований, к которым римляне всегда были исключительно внимательны, были и связанные с флотом: на корме одного из стоявших в Македонии кораблей вырос лавровый куст. Несмотря на все рационалистические предпосылки этого явления, оно никак не могло не внушать оптимизма римлянам.
Флот начал свои операции с захвата острова Андрос. Здесь Аттал, уже имевший базу на Эгине, построил свою вторую островную базу для флота. Однако следующая операция — попытка захватить остров Кинф в составе Кикладского архипелага — оказалась неудачной. Примкнувшие к союзникам далматинские пираты (цель оправдывает средства!) совершили новый набег на юго-западное побережье Эвбеи. После этого, используя некоторое ослабление обороны этого острова, объединенный флот союзников захватил на нем же крепость Орей.
Сдача Орея имела для македонян серьезнейшие последствия и сильно повлияла на ход войны в дальнейшем. В результате для кораблей Филиппа был фактически закрыт пролив Эврип. Это, в свою очередь, изолировало с моря Коринф, который был главным опорным пунктом македонян на юге. Эта удача коалиции имела и серьезный политический резонанс в Греции и сопредельном мире. Этолийцы, до той поры ведшие достаточно пассивную политику, теперь открыто выступили против Македонии и начали боевые действия. Таким образом, в результате фактически одного-единственного шага союзников половина их вожделенной задачи — запереть Филиппа с его войсками в Македонии — была выполнена.
Помимо этого флот привлекался и для решения некоторых других задач — в частности, он крейсировал вдоль побережья Фракии с явной целью демонстрации силы и рекогносцировки захваченных македонянами морских баз; высаживал десанты на Херсонесе Фракийском, а также принимал участие в блокаде и осаде Аканфа, после чего возвратился в эгинскую базу.
В операциях этого лета принимали участие почти исключительно корабли римлян и пергамцев — родосцам с их судами было поручено отслеживать перемещения македонского флота. Дислоцировался родосский флот вблизи мыса Зеласиум, неподалеку от Деметриады, которая на тот момент выполняла функции главной военно-морской базы македонян.

253

В этой войне — пожалуй, первой в истории Рима, которую он вел так далеко и, формально, за чужие интересы — роль флота была исключительна. Далеко не всегда есть адекватные данные о конкретике его участия в операциях, но бесконечные «прыжки» с острова на остров, напоминающие операции японского и американского флотов в Тихом океане во время Второй мировой войны, были немыслимы без налаженной структуры морского перемещения сухопутных сил. Эти годы не были отмечены крупными морскими сражениями, но война все-таки в большей степени шла на море, чем на земле. Именно поэтому Филипп ее проигрывал.
Что касается македонского флота, то в этот период он практически не предпринимал активных действий. Дело в том, что македонцы за истекший срок не вводили в строй, насколько известно, новых боевых кораблей. И если в прошлом году Филипп не рисковал понапрасну, то в этом году, с кардинальным увеличением численности противников, рисковать не стоило тем более, в результате всего несколько родосских квадрирем смогли на все лето блокировать совершенно исправный и, наверное, боеспособный флот македонского царя. Эта флотилия все эти месяцы, стоя в Деметриаде, понемногу переоснащалась, ремонтировалась и готовилась к новым «подвигам». Командовавший македонским флотом Гераклеид не предпринимал никаких иных действий и, в конце концов, был смещен Филиппом со своей должности, а впоследствии даже арестован. Но, в общем-то, и сам Филипп прекрасно понимал степень потенциальной опасности, поэтому опустошил острова Перарет и Скиаф, которые лежали рядом с Деметриадой и которые родосцы могли бы использовать как опорные пункты для нападения на нее.
Однако и у союзников были определенные проблемы, в том числе и на море. В частности, внезапное вмешательство в войну против них Антиоха III, который стал угрожать Пергамскому царству, не давало Атталу — как и родосцам — полностью сосредоточить свои усилия на войне с Македонией. Например, половина флота Родоса была вынуждена конвоировать транспорты с зерном и патрулировать пролив между островом и континентом.
Таким образом, в общем и целом, кампанию 199 г. до н.э. можно признать прошедшей под знаком несомненного, хотя и не подавляющего, превосходства союзников на море. Все поставленные перед флотом задачи были с успехом выполнены. Проблемы, которые создавало вмешательство внешних сил в лице Антиоха, никак от союзников не зависели и послужили лишь к их вящей славе.
В период зимних месяцев флоты традиционно отстаивались в базах, приводя себя в порядок и готовясь к следующему сезону. На следующий год командовать римским флотом был назначен, пожалуй, самый энергичный и удачливый из всех адмиралов за эту короткую войну — Квинт Фламинин.
Первой операцией, предпринятой им, был штурм еще одной македонской крепости, бывшей исключительно важным для них опорным пунктом, — Эретрии. В этой масштабной операции приняли участие все соединенные силы союзного флота.
Установленные на судах метательные машины пробили брешь в стене крепости. Гарнизон попытался начать мирные переговоры с Атталом, но Фламинин опередил их и, совершенно в духе действий советского командования под Выборгом в марте 1940 г., предпринял ночной штурм и захватил город. Показательно,

254

что в данной операции едва ли не впервые в римской истории артиллерия флота сыграла решающую роль именно в дистанционном разрушении оборонительных стен города-крепости. Было продемонстрировано явное возрастание боевой мощи кораблей и кардинальное увеличение их роли в осадах наземных укреплений. В перспективе это позволяло сокращать численность атакующих города наземных группировок. Более того, теоретически складывались предпосылки для самостоятельных операций флота по взятию приморских крепостей.
Слава этого штурма немедленно разнеслась по всей Греции. Союзный флот образца 198 г. до н.э. представлял собою грозную и вполне самостоятельную силу. Поэтому гарнизон Кариста, другой эвбелской крепости, не стал дожидаться аналогичной участи. Он добровольно капитулировал, после чего был обезоружен и переправлен в Беотию.
Затем флот союзников направился к Коринфу. На этот раз в чем-то повторилась история с осадой Элевсина. Блокировать город не удалось — Филипп сумел перебросить туда подкрепления и припасы на легких кораблях — лембах, для чего, впрочем, ему пришлось снять экипажи с части своих боевых кораблей. Взять эту сильную крепость штурмом не представлялось возможным. Аттал убедил Фламинина снять осаду, и римский флот вернулся на зиму на свою базу в Коркиру.
Ситуация этого периода характеризовалась тем, что, несмотря на активные боевые действия, союзникам не удалось переломить ход войны в свою пользу окончательно и бесповоротно. Македоняне сумели удержать за собой Коринф. В результате они могли, используя его как чрезвычайно удобную базу, продолжать осуществлять свою практику пиратских нападения на идущие в Грецию римские транспорты и другие суда.
С другой стороны, были и явно положительные моменты — в частности, успешно шли переговоры с Ахейской лигой. Однако в Аргосе к власти в это время пришла откровенно промакедонская партия. В результате все чрезвычайно удачные боевые действия флота союзников летом были несколько снивелированы общей ситуацией, зависевшей как от непосредственных военных действий, так и, в особенности сильно, от политики в этом чрезвычайно многополюсном регионе.
Иными словами, воцарилось некоторое затишье, своего рода пауза в войне, которая и так должна была наступить к зиме, но была явно подчеркнута общей обстановкой. Эту зимнюю паузу македонский царь постарался максимально использовать для налаживания первых мостов к миру. При всей неоднозначности положения, дела Филиппа были совсем не так хороши, как могло показаться. Он прекрасно понимал, что в ходе комбинированной сухопутно-морской войны ему, при всем желании, не удастся переиграть союзников на море, а это имело решающее значение. Поэтому зимой Филипп затеял предварительные переговоры с союзниками.
Встреча сторон состоялась в Локриде в Малийском заливе, куда македонский царь демонстративно прибыл в сопровождении всего лишь нескольких легких судов — «пяти ладей и одной присты». Однако, несмотря на данные ему гарантии безопасности, в первый день он отказался сходить на берег, ссылаясь на присутствие этолийцев, и за все время переговоров единственный раз покинул корабль для личной встречи с Фламинином. Переговоры зашли в тупик. Филипп, в част-

255

Восточное Средиземноморье. Боевые действия 199-198 гг. до н. э.

256

ности, готов был вернуть родосцам Перею, но хотел при этом сохранить за собой захваченные гавани, что в принципе лишало его уступку всякого смысла.
Родосцы же к следующему 197 г. уже перебросили в Перею около восьмисот наемных ахейских гоплитов и небольшой отряд из сотни кавалеристов. К этой группировке присоединился родосский командующий флотом, знаменитый Павсистрат, у которого было еще около двух тысяч пехотинцев. В битве при Алабаунде они разгромили македонян. В результате войска Павсистрата все же освободили Перею, однако он не смог предотвратить отход македонских гарнизонов и войск в Баргилию и захватить Стратоникею, что вначале предполагалось. Примечательно, что римский флот в этой операции участия фактически не принимал — все было сделано силами лишь части родосского флота — остальные его корабли продолжали входить в состав союзнической эскадры у берегов Греции. Все это время Фламинин горел желанием навязать Филиппу генеральное морское сражение, однако хитрый и осторожный македонский царь настойчиво уклонялся от такого недвусмысленного предложения.
Одновременно в дело, наконец, вмешалась еще одна сила. Сидевший до поры довольно тихо Антиох III в 197 г. до н.э. решил взять свое, пользуясь поглощенностью союзников борьбой с его прежним товарищем Филиппом. Царь намеревался занять, наконец, те египетские (птолемеевские) военно-морские базы, которые еще продолжали существовать на малоазийском побережье. Вряд ли он стремился поддержать по старой памяти Филиппа — такого альтруизма от Селевкида ждать было сложно. Однако он вывел в море довольно большой флот — порядка сотни тяжелых кораблей-катафрактов и около двухсот более легких судов (в том числе упоминаются быстроходные транспортные корабли — так называемые «керкуры»).
Появление большого сирийского флота у малоазийских берегов затрагивало, в первую очередь, интересы Родоса. Родосцы немедленно предъявили селевкидскому царю ультиматум с требованием не выходить за пределы мыса Хелидония в Киликии. Родосцы заявили, что если Антиох не удержит свой флот и войско на этом рубеже, то они выступят против него, причем не из какой-либо ненависти, но чтобы он не соединялся с Филиппом и не стал помехою римлянам в их деле освобождения Греции. Римляне, кстати, чрезвычайно высоко оценили стойкость родосцев в защите в том числе и их интересов, удостоив их многих слов похвалы. Антиох III прекрасно понимал, что ему, зажатому между Пергамом на севере и Египтом на юге, конфликт с Родосом — при отсутствии у Сирии господства на морях и ее зависимости от морских коммуникаций — в данной ситуации совершенно ни к чему. Поэтому Антиох незамедлительно пошел на попятную и заверил родосцев в отсутствии у его планов как-либо ущемить их интересы, заодно также и напомнив им о старинной дружбе между ними и его предками. Антиох, вероятнее всего, рассчитывал на помощь родосцев — прежде всего, на их могущественный флот. Ведя с ними переговоры, он, тем не менее, понемногу аннексировал малоазийские города, продвигаясь по побережью на север, к Пропонтиде.
Однако вскоре произошел ряд почти синхронных событий, перемешавших все карты на столе этой многосторонней стратегической игры. Филипп, ослабленный после сражения при Киноскефалах, уже не мог всерьез продолжать войну; флот Антиоха был жестоко потрепан бурей и пострадал от вспыхнувшего мятежа; что

257

касается Родоса, то его в самом начале 196 г. до н. э. постигло печально известное разрушительное землетрясение, от которого серьезно пострадали его наземные укрепления и вся инфраструктура. В конце концов, военные неудачи заставили македонян пойти на уступки.
Мир, завершивший эту краткую, но насыщенную событиями войну, был заключен в 196 г. до н. э. в городе Никее. Согласно этому договору Филипп должен был уступить свои владения в Малой Азии и вывести гарнизоны из опорных пунктов на проложенной им прибрежной дороге на восток, в Азию. Македонский царь возвращал всех пленных и перебежчиков. Ему предписывалось иметь не более пяти тысяч воинов в составе своей армии и ни одного боевого слона (как тут удержаться от аналогий с условиями, наложенными на Германию в 1919 г.?). Македония выплачивала римлянам громадную контрибуцию (размер ее в источниках указывается различно). Царь Аттал только что скончался, и его сын Эвмен не рискнул требовать большего, но Пергам обидели: ему пришлось вернуть все островные базы в Эгеиде прежним владельцам этих островов (оставили только базы на Эгине и острове Андрос). Родос получил все, чего желал, и главное — ликвидацию военно-морской мощи Македонии.
Римляне конфисковали весь македонский военный флот «крытых кораблей», кроме символических пяти судов и еще одного представительского монстра — гигантского «шестнадцатирядного» неповоротливого флагмана, построенного еще самим Деметрием Полиоркетом. Соглашение о флоте было внесено в договор римским сенатом уже после переговоров между Филиппом и Фламинином. Вероятно, это предложили родосцы, которым и так досталась часть захваченного в Коринфе легкого флота, хотя римляне и сами могли стремиться к полной ликвидации военно-морской мощи македонского царя.

СИРИЙСКАЯ ВОЙНА

Столкновение интересов Селевкидов и Родоса — План Ганнибала по низвержению Рима — Переход Ливия Салинатора к Делосу — Маневры союзников и сирийцев — Битва при Корике и ее последствия — Хитрость Поликсенида и прорыв кораблей Павсистрата с использованием зажигательных приспособлений — Разброд в действиях союзников, «странная война» — Сражение у мыса Сиде — Пиратские и десантные операции сторон — Разгром флота Поликсенида при Мионнесе — Морская блокада Фокеи и конец войны.

В 190-170-х годах до н.э. внимание римлян было отвлечено войной с кельтиберскими племенам в Испании, в которой флот выполнял важные, но почти исключительно транспортные задачи. В то же время во второй половине 190-х годов стала отчетливо и неотложно вырисовываться сирийская проблема. Если быть предельно точным, она просто стала на повестку дня и должна была быть рано или поздно решена.
Интересы римлян и сирийского царя Антиоха III должны были неминуемо столкнуться. То, что столкновения до сих пор не произошло, следовало бы отнести на счет осторожности и изворотливости Селевкида. После временного «умиротворения» Македонии, держава Селевкидов стала сильнейшим государством эллинистического мира. Она однозначно и активно претендовала на гегемонию в Восточном Средиземноморье. Заняв своими войсками ряд областей Келесирии

258

и Палестины, Антиох продиктовал Египту условия мирного договора. Вслед за тем он отвоевал несколько флотских баз на малоазийском побережье. Ему подчинился Эфес. На данном этапе он рассматривал как своего главного противника и перспективную добычу Пергамское царство. Готовя агрессию против него, Антиох заботливо окружал Пергам своими союзниками — он привлек в свой лагерь Каппадокию и галатов. Вслед за тем Антиох переправился во Фракию и завоевал греческие города по берегам Пропонтиды — те самые, на которые в свое время претендовал Филипп Македонский. Антиох повторил и шаг Филиппа по завоеванию Херсонеса Фракийского, блокировав Пропонтиду и перекрыв пути из Черного моря.
Фактически родосцы объявили войну Антиоху уже в 197 г. до н.э. И они, и Пергам страстно желали привлечь римлян к участию в этой войне, но тем вполне хватало проблем в Греции, где еще не закончилась война с Филиппом. Римляне вообще намекнули Антиоху, что готовы закрыть глаза на его агрессию в Азии при условии его невмешательства в дела Европы. Однако Антиоха это никак не устраивало. Очередной претендент на наследие Александра Великого уже почувствовал вкус побед и не мог остановиться. Ни Пергам, ни Родос такие отношения не устраивали, и они с нетерпением ожидали, когда же римляне все-таки ввяжутся в эту войну. Дипломатия Рима, во исполнение союзнических обязательств, требовала от Антиоха как оставления греческих городов, так и возвращения отнятых у Египта земель. Но царь и не думал этого делать. Более того, он в 195 г. до н. э. демонстративно и с огромным почетом принял у себя Ганнибала, сделав его своим советником. Ганнибал тотчас же начал разрабатывать планы войны с римлянами в расчете на союз с царем.
Вывод римских войск из Греции породил ряд конфликтов. Многие греки были недовольны римлянами. Однако последним удалось удержать ряд городов от выступления на стороне Антиоха. К тому же, путем поблажек Филиппу по поводу некоторых статей договора, удалось также удержать его в состоянии нейтралитета.
Война в Греции шла уже полным ходом. Спартанский тиран Набис, выступавший на стороне македонян и перед тем разгромленный союзниками, нарушил условия мирного договора, восстановил свой флот (у него было три «катафракта» и несколько кораблей класса лемб), начал войну с Ахейским союзом, захватил ряд прибрежных крепостей и осадил город Гитеум на побережье Лаконии, который удерживал ахейский гарнизон. Ахейцы вначале намеревались снова призвать на помощь римлян, потом решили обойтись собственными силами, что привело к анекдотическим последствиям. Они, в частности, как могли, восстановили тот самый бывший флагман македонского флота, что достался им в счет репараций. Этой квадриреме было порядка 80 лет, что явно было несовместимо не только с боевой службой, но и с содержанием судна на плаву близ стенки гавани. Тем не менее ахейцы, в числе прочих, послали в бой и эту посудину. Естественно, корабль просто развалился при первой же попытке атаковать флот лакедемонян. Однако, несмотря на победу в морском сражении, Набис, кроме захвата Гитеума, не имел других успехов ни на море, ни на суше, где скоро был бит ахейцами.
В войну ввязались этолийцы, рассчитывая на территорию Фессалии. В результате, разочарованные ходом событий, этолийцы обиделись на римлян и призвали в Грецию Антиоха, прося его освободить страну от «римского деспотиз-

259

ма». И Антиох все-таки десантировал в 192 г. до н.э. в Деметриаде 10000 воинов, занял Халкиду, вторгся в Фессалию. Флотом Антиоха командовал весьма талантливый адмирал, изгнанный с Родоса Поликсенид. В составе флота царя насчитывалось около 200 транспортников и порядка сотни эскортных судов, из ни 40 тяжелых катафрактов и около 60 легких боевых кораблей. Ни греки, ни этолийцы не испытывали теперь уже радости от прибытия «союзника», а Филипп Македонский честно соблюдал условия договора с Римом. Родос, крайне недовольный вторжением, не имел достаточно сил, чтобы на равных противостоять такому флоту, поэтому ограничился пока обороной и бездействовал. Что касается римлян, то именно теперь они осознали угрозу, исходящую от сирийца. Его вторжение они расценили — быть может, и преждевременно, но вполне вменяемо — как создание плацдарма для последующей возможной высадки в Италии.
На 191 г. до н. э. были назначены консулами Публий Корнелий Сципион и Маний Ацилий Глабрион. Симптоматично, что были предприняты меры по усилению контроля за прибрежными водами Италии — видимо, вторжения всерьез опасались. В частности, Луций Валерий с двадцатью военными кораблями должен был патрулировать приморскую область от Пахина до Тиндарея. Претор Марк Юний ремонтировал старые корабли и набирал на них экипаж. Претору Гаю Ливию поручили с флотом из тридцати судов усилить контингент, базировавшийся в Греции. Туда же отсылалась и 20-тысячная армия пехотинцев, 2000 всадников и 15 слонов во главе с консулом Манием Ацилием Глабрионом. В формировании сил принял участие даже Масинисса, который выразил желание снарядить флот (!). Так что подготовка была затеяна вполне масштабная.
Ганнибал, прекрасно помнивший свою эпопею, носился с идеей переноса войны на территорию Италии. Его активность превосходила все пределы. На военных советах он разражался речами, требуя от Антиоха примерно следующего. По стратегическому замыслу Ганнибала, необходимо было вызвать в Грецию весь флот Антиоха. После этого, оставив в покое греческое побережье, Ганнибал предлагал разделить силы флота на две части. Одна из них должна была блокировать Коркиру и предотвратить возможность переброски римлянами подкреплений на Балканы. Вторая же часть флота отсылалась, согласно плану, в южноиталийские воды. Заняв положение в проливах между Италией и Сицилией и патрулируя воды Тирренского моря, т. е., фактически, зону ответственности остийской эскадры, корабли должны были обеспечить превосходство на море и подготовить высадку десанта в Италии. Ганнибала выслушали, всецело одобрили и даже послали Поликсенида за флотом. Но в реальности план карфагенянина выполнен не был.
Тем временем Маний Ацилий Глабрион действовал в Греции вполне успешно, заставив Антиоха отступить из Фессалии и выбив его из Фермопильского прохода (он, кстати, воспользовался тем же самым обходным путем, по которому персидский отряд зашел в тыл к спартанцам в далеком уже теперь 480 г. до н. э.). При отступлении Антиох потерял значительную часть своей армии и был вынужден вернуться в Азию. Римляне, вынудив царя к подобной ретираде, были намерены сплавать за ним и в Азию.
В те же дни сражения при Фермопилах префект римского флота Авл Атилий застиг в море царские корабли, миновавшие с большим грузом провианта

260

Стратегический план Ганнибала 191 г. до н.э.

261

пролив Андрос. Часть судов была потоплена, часть захвачена, и лишь немногие вернулись назад, избежав печальной участи, но не выполнив и задания.
Римский сенат принял масштабную кораблестроительную программу, предусматривавшую строительство сотни новых кораблей. Часть ее возлагалась на союзников. Однако выполнение этой программы пробуксовывало и отставало от графика.
Заслуживает внимания экспедиция Гая Ливия Салинатора. Его эскадра из 50 палубных кораблей (в основном старой постройки, еще ветеранов Второй Пунической войны примерно 15-25-летнего возраста) вышла из Рима в Неаполь, куда должны были собраться ожидаемые от союзников суда. Соединившись с ними и приняв их под свое командование, Ливий прошел Мессинским проливом, захватив по пути еще шесть кораблей, посланных Масиниссой, а также суда локрийцев и регийцев. С этим-то флотом он последовал на Коркиру. Узнав, что консул, царь и флот — все находятся под Фермопилами, Ливий двинулся туда же, огибая Пелопоннес. Разорив по пути Саму и Закинф, он присоединил три судна царя Эвмена к своему флоту и вскоре в Пирее принял под командование переданные Авлом Атилием еще 25 кораблей. Завершив этот, вероятно, самый беспрецедентный в истории римского флота маневр с собиранием кораблей, Гай Ливий оказался во главе флотилии из 81 тяжелого корабля и множества легких—как сторожевых, без ростров, так и таранных — легких, но беспалубных. С этой эскадрой он пошел на Делос.
В тот период (191 г. до н.э.) римлянам не всегда сопутствовал успех. Они не смогли отбить Халкиду, не сумели заблокировать в Деметриаде эскадру сирийских судов и понесли заметные потери под Эвбеей. Поэтому Ливий стремился к перелому ситуации на море — сейчас это было жизненно важно.
Главной задачей, стоявшей перед римским флотом, были охрана и снабжение той армии, которая должна была двинуться в Азию по суше, вдоль фракийского побережья. Эвмен, обеспокоенный, естественно, прежде всего судьбой собственного царства, предложил Ливию решить эту задачу, перебросив флот через Делос к пергамской военной базе на Элее, откуда исключительно удобно было контролировать все водное пространство малоазийской акватории, а также охранять Геллеспонт и сам Пергам.
Ливий согласился на это. Он совершил внезапный бросок с флотом через Эгейское море. В результате Поликсенид покинул район пролива. Родосцы, в свою очередь, убедились в том, что римляне действительно готовы сражаться в восточных водах. Родосский флот в числе 25 кораблей под командованием Павсистрата немедленно отправился к острову Самос для соединения с римским флотом. С этого союзного острова, имевшего две укрепленные гавани, родосцы также с успехом могли следить за судами, выходящими из гавани Эфеса. Ливий, пожалуй, больше заботился не о соединении с флотом союзников, а о скорейшем достижении Элеи. Однако ветром его корабли были отнесены в сторону Хиоса, к которому он, отложив рандеву с Павсистратом, пристал, решив пополнить запасы провизии и воды.
Поликсенид толково наладил службу оповещения, и ему сразу доложили о приближении эскадры Ливия. Извещенный об этом Антиох, который в то время был уже у Геллеспонта, бросил все дела и, собрав все свои имевшиеся таранные корабли, ушел в Эфес, где стал совещаться со своими приближенны-

262

ми: не следует ли немедленно выйти в море и дать римлянам морское сражение?
Поликсенид уверял, что медлить ни в коем случае нельзя и следует дать сражение раньше, чем с римлянами соединится флот Эвмена и Родоса. В настоящий момент сирийский флот незначительно уступал римскому в численности, но был новее его и превосходил почти во всем: и в скорости кораблей, и в разнообразии установленных на нем боевых машин и приспособлений. Считая римские суда неповоротливыми и неумело сработанными, Поликсенид отметил, что они еще и нагружены припасами. А сирийцы будут действовать в своих водах и смогут держать на кораблях только необходимое — войска и оружие. Они прекрасно знают здешнее море, береговую линию, направления господствующих ветров; противнику в этом смысле куда как тяжелее. Потратив два дня на подготовку флота, на третий день Поликсенид вышел в море навстречу врагу.
По старой традиции эллинистических монархов Антиох не собирался сам командовать флотом и остался на берегу. Флот пошел к Киссунту — гавани эритрейцев.
К римлянам, тем временем, примкнул Эвмен — с 24 палубными и примерно тремя десятками открытых кораблей. Всего в союзном флоте было 150 палубных судов и около полусотни открытых. Состоявшаяся битва известна как сражение при Киссунте, или Корике.
Поликсениду донесли о приближении флота врага, и он обрадовался случаю наконец вступить в сражение. То ли самоуверенность, то ли незнание тактики римлян, которые после первых сражений Первой Пунической всегда и везде обычно в первую очередь стремились превратить морское сражение в сухопутную рукопашную резню, помешали Поликсениду выбрать правильную тактику. Он начал совершать весьма замысловатые маневры, вероятно, стремясь захватить противника в клещи. Левое крыло он повел сам, направив его в открытое море, капитанам кораблей правого крыла он приказал растянуть свои суда вдоль суши.
Зато на римлян эти весьма, вероятно, толковые и изящные перестроения не произвели желаемого впечатления. Они просто шли и шли вперед на противника, всего лишь сомкнув ряды и увеличив плотность построения в ордере. Ливий приказал убрать паруса и снять мачты. Затем, когда корабли римлян выстроились по тридцать в линию, на них подняли носовые паруса — спинакеры. Они позволяли судну двигаться при попутном ветре и увеличивали маневренность и скорость судов. Ливий отошел мористее и приказал судам перестраиваться так, чтобы атаковать прежде всего правое крыло сирийцев. Перед римским флотом шли три пунийских союзных корабля от Масиниссы, а навстречу им — три царских. Силы были неравны, и сирийцы искусно зажали один из кораблей, обломав ему весла с обеих сторон, а затем взяли его на абордаж. Второй дрался один на один, но отступил, увидев поражение товарища.
Разъяренный Ливий бросил свой корабль в бой против тех самых двух кораблей, что ломали весла пунийцу. Пытаясь повторить маневр, они также устремились к его кораблю. Ливий приказал опустить весла в воду и табанить. Остановив корабль, он приказал захватывать корабли сирийцев уже знакомыми нам «железными руками». «Воронов» на кораблях опять не было, но захваченные корабли римляне без проблем взяли на абордаж — причем оба и довольно лег-

263

ко. В результате началось общее сражение двух линий судов. Эвмен, подоспев позже всех и видя, что Ливий напал на левое крыло неприятеля, взял на себя правое.
Вскоре на левом крыле началось самое настоящее бегство; Поликсенид, заметив это, также поднял передние паруса и бросился бежать. За ним вскоре последовали и сражавшиеся вблизи берега сирийские корабли. Римляне и Эвмен налегали на весла, стремясь догнать беглецов. Но те шли налегке и удирали столь быстро, что союзные гребцы начали выдыхаться, и вскоре Ливий прекратил преследование.
Римляне потопили в этом сражении 10 вражеских кораблей и еще 13 захватили вместе со всей командой. По данным источников, римляне потеряли единственный карфагенский корабль в начале боя и, даже если эти данные занижены, победа была полной.
Поликсенид остановился, только ворвавшись в гавань Эфеса. Римский флот на следующий день покинул место сражения и отправился в Эфес; будучи на подходе, он встретился с флотом палубных кораблей родосцев числом 25 под командованием Павсистрата. Затем, достигнув гавани Эфеса, они блокировали ее. В результате противники союзников вынуждены были признать свое окончательное поражение. После этого римляне ушли курсом на Хиос, а союзники разошлись по своим портам. Приближалась зима, поэтому Ливий приказал вытащить суда на берег под Канами (одна из вспомогательных пергамских баз) в Малой Азии и обнести лагерь валом для зимовки.
Антиох все еще надеялся предотвратить перенесение военных действий в Азию, блокировав дорогу через Фракию. Пользуясь зимой, он спешно достраивал заложенные в предшествующем году новые корабли — Ганнибала, выполнявшего при нем роль неофициального военного советника, он отправил с этой целью в Финикию, где находились его главные судостроительные мощности, а Поликсенид тем временем спешно ремонтировал флот в Эфесе.
Антиох надеялся начать кампанию на море и объединить свой флот прежде союзников. Но и они не дремали.
Римляне продолжали развивать свою судостроительную программу. Трем легатам — Сексту Дигитию, Луцию Апустию и Гаю Фабрицию Лусцину — поручили вновь собрать у союзников заказанные корабли и перевести их в Брундизий. Флоту был дан новый командующий — Луций Эмилий Регилл. Вместе с тем был отдан приказ и еще одному командиру — Луцию Аврункулею — подготовить дополнительно тридцать квинкверем и двадцать трирем, поскольку ходили слухи, что Антиох значительно увеличил свой флот.
Весной 190 г. родосцы отправили на север 36 кораблей под командованием Павсистрата (на этот раз они не опаздывали, а наоборот, опередили всех), а Ливий вышел со всем своим флотом и частью флота Эвмена к Геллеспонту, где намеревался разрушить ряд укреплений противника и расчистить дорогу для римской армии — быть может, несколько и преждевременно, поскольку ей предстояло воспользоваться этим маршрутом не раньше, чем в следующем году. Оставив 10 кораблей на стоянке напротив Абидоса, Ливий направился с остальным флотом осаждать Сест.
Поэтому сложилась весьма опасная для союзников ситуация: Родос остался без поддержки, один на один с Антиохом, против всего сирийского флота. По-

264

Сирийская война. Кампания 191-190 гг. до н.э.

265

ликсенид воспользовался этим и решил заманить родосский флот в ловушку. Павсистрат, его соотечественник, отзывался о нем презрительно, и Поликсенид был оскорблен еще и лично. Он послал к Павсистрату послов, сообщая, что готов выдать ему весь царский флот или, по крайней мере, большую его часть в обмен на право вернуться на родину. Предложение было слишком заманчивым, но и опасным. Когда Поликсенид в присутствии павсистратова гонца лично написал подтверждение и запечатал его своей печатью, Павсистрат, наконец, поверил. В самом деле, его визави оставлял такие улики, которые неминуемо привели бы его на эшафот, узнай об этом Антиох.
Родосский флот в это время базировался на Самос, в гавани Панорма, откуда Павсистрат продолжал следить за Эфесом. Договорились и о технике измены: Поликсенид оставит все приготовления, и на кораблях будет некомплект гребцов и матросов. Часть судов вытащат на берег или отошлют в другие порты, оставив лишь некоторые в гавани Эфеса. Многих гребцов отослали в Магнесию, чинили причалы и вообще создавали видимость полного разброда и неготовности. Павсистрат последовал примеру Поликсенида и разослал с поручениями часть своих кораблей.
Пойманный на Самосе воин Антиоха рассказал на допросе правду, однако Павсистрат уже настолько уверовал в удачу, идущую в руки, что не придал значения сведениям пленного.
Поликсенид действительно вытащил большую часть своих судов на берег около Эфеса, однако в назначенное время тайно вызвал гребцов обратно, спустил на воду суда, сразу после захода солнца с 70 палубными и несколькими десятками легких судов двинулся против родосцев. Кроме того, он заключил союз с пиратом Никандром, который с пятью палубными кораблями должен был ночью высадить своих людей у Панорма в тылу у родосцев. Разделив свой флот на два отряда, он попытался взять гавань Панорма в клещи.
Сирийский флот появился у входа в гавань на рассвете, когда было еще темно. Павсистрат быстро взял себя в руки и повел воинов и моряков на образующие гавань полукруглые мысы, пытаясь удержать порт на суше. Но тут с тыла напали пираты Никандра, принятые родосцами за десант гоплитов Антиоха. Павсистрат немедленно приказал отступать на корабли и прорываться из гавани.
Расположенные по обеим сторонам бухты снятые с судов метательные машины открыли огонь по сирийским судам. Это был блестящий пример использования береговой артиллерии в классическом, почти современном, ее понимании. Около двух десятков судов Павсистрата уже были захвачены на берегу. Остальные, гребцы которых налегали на весла, устремились к выходу из гавани. Сирийцы, ловя ускользающую добычу, отыгрались на флагмане противника. Корабль Павсистрата был пронзен таранами трех кораблей и затонул вместе с командой и героическим навархом. Та же участь постигла и многие другие суда родосцев. Лишь пяти кораблям с Родоса и двум с Коса (из 27) удалось уйти.
Их спасение было следствием изобретения Павсистрата, блестяще примененного в этом бою. На носах кораблей укреплялись длинные шесты с металлическими крюками на концах. На крюках подвешивались железные корзины с горючими материалами, в которых и разводился огонь. Будучи безопасным для собственного корабля, такое приспособление, оказываясь над палубой, корпусом или снастями противника, почти неминуемо поджигало его — тем более, что этим

266

шестом можно было управлять и стряхивать зажигательную смесь на вражеский корабль.
Это страшное поражение союзников заставило Ливия прервать бесполезную геллеспонтскую экспедицию. Корабли нуждались в ремонте, людям не хватало продовольствия — поддерживаемые Антиохом пираты перехватывали шедшие из Италии транспорты с припасами. Известие о поражении родосцев вызвало мятеж в Фокее, где оставались четыре римских корабля. Собрав свой флот (вместе с кораблями, спущенными на воду в Канах) и дождавшись Эвмена, Ливий ушел на Самос.
Родосцы буквально за считанные дни восстановили свои силы, преисполненные гневом на предательство и скорбящие о гибели цвета своего флота. За несколько дней было отстроено или оснащено 20 новых квадрирем; суда укомплектовали экипажем и назначили командовать флотом Евдама. Родосский флот соединился с римским у Самоса, причем по пути туда римлян едва не перехватил Поликсенид. Поликсенид устроил засаду у острова Макрис: он хотел атаковать суда, отбившиеся от строя проходящей на Самом эскадры. Однако ветер крепчал, и он сам побоялся выходить в море. Противники простояли у острова Эфалия, не решившись напасть друг на друга. В открытом бою Поликсенид не рисковал нападать на римлян, и укрылся в Эфесе. Ливий попытался разорить окрестности этого города и пополнить запас провианта, но его солдат атаковали эфесяне, и они вернулись ни с чем.
Наконец, Ливия сменил Регилл. Напоследок спросили совета Ливия, и он предложил затопить на входе в бухту Эфеса грузовые корабли, заполненные песком, дабы запереть врага в гавани. Однако этот совет отвергли — вряд ли противник позволил бы беспрепятственно это сделать, к тому же мог поднять корабли, а сам получил бы передышку. Четкого плана действий не было ни у кого — ни у римлян, ни у союзников. Родосцы почти восстановили численность своего флота. Они встретили Регилла в Пирее, откуда он направился на Хиос, оставив у берегов Греции 18 кораблей для борьбы с пиратами, угрожавшими римским транспортным коммуникациям.
Родосцы предложили захватить Патару, укрепленный город на азиатском берегу, до войны им же и принадлежавший. Он располагал удобно и хорошо защищенной гаванью, из которой вполне можно было перехватить идущий с юга, из Финикии, к Поликсениду флот Антиоха. Регилл в целом одобрил план, но категорически отказался разделять свой флот. Он выделил для этой операции лишь две квинкверемы под командованием все того же Ливия. Для операции, вместе с четырьмя родосскими квадриремами и двумя афрактами, удалось набрать только 11 кораблей. Вообще операция сразу не задалась: потерян был из-за плохой погоды элемент внезапности. Гарнизон сделал вылазку, которую союзники отбили. Однако не стоило и думать о штурме крепости с таким контингентом. В результате Ливий отпустил родосцев и, не заходя на Самос, отбыл сначала в Грецию, а затем в Италию. Регилл был крайне разозлен этим неудачным сражением. Он предпринял ряд довольно бессмысленных действий, явственно свидетельствовавших о недостаточности его талантов как флотоводца.
Региллу упорно не везло, однако причиной этого невезения был в первую очередь он сам. У него не было ни четкого стратегического плана действий, ни ясного представления о роли флота в этой войне. В силу этого боевые подразде-

267

ления римских кораблей распылялись и привлекались в основном для решения второстепенных, хотя и объективно важных, задач. Первостепенной целью как римского, так и союзнического флотов были, по мнению Регилла, набеговые действия против береговых группировок противника и его населенных пунктов. Регилл увел весь вверенный ему флот с Самоса, предоставив Поликсениду полную свободу действий, затем совершил несколько рейдов на побережье и, наконец, подошел к Лориме — ближайшему к Родосу порту на материке. Его собственные трибуны неодобрительно высказывались о планах своего командира, предвидя, что противник наверняка воспользуется сложившейся ситуацией. Так и произошло. Сын Антиоха, Селевк, атаковал сперва пергамскую морскую базу в Элее, а затем двинулся на Пергам.
Естественно, Эвмен, как только получил известие о приближении врага к своей столице, немедленно вернулся в Пергам и увел с собою все свои корабли. Римляне и родосцы вынуждены были последовать за ним хотя бы только для того, чтобы не дать противнику уничтожить по пути весь пергамский флот, который в одиночку вряд ли мог противостоять сирийцам.
Антиох тем временем подошел к Элее со всей своей армией и предложил собравшимся там союзникам начать переговоры о мире. Однако царь по какой-то причине не воспользовался чрезвычайно выгодным для себя моментом — ведь взятие Элеи или Пергама однозначно приводило к перелому в войне и ставило под удар планы римского и союзнического вторжения в Азию. Флот Поликсенида вполне мог запереть весь союзный флот в гавани Элеи (этот вопрос был предметом жарких споров в союзнической ставке: римляне и слышать не хотели о такой возможности, а родосцы, напротив, очень ее опасались).
Регилл, как мог, затягивал переговоры, обоснованно ссылаясь на то обстоятельство, что он не уполномочен подписывать какие либо соглашения до прибытия консула (вместе с консулом, как знали, должна была прибыть и армия). Повисла странная пауза, всего менее объяснимая с точки зрения сирийского царя: Антиох ни на чем особо не настаивал, как и не предпринимал никаких действий под Пергамом. Поликсенид оставался в Эфесе и тоже практически бездействовал.
Регилл предпринял еще одну неудачную попытку захватить Фокею. Римский флот вместе с кораблями Эвмена и родосцев отправился в Митилену. После этого рейда он ушел в Фокею, где союзники десантировали войска у острова, именуемого Вакховым, и предались грабежам окрестностей. Разгрому и расхищению подверглись многочисленные храмы, до той поры не страдавшие от войны и оттого особенно богатые. Потом, подойдя к самому городу, войска начали штурм. Однако прибывшее к горожанам и войскам подкрепление изменило баланс сил, и союзники вынуждены были отступить обратно на корабли.
После этой не слишком успешной операции союзники начали всерьез готовиться к переправе в Азию. Эвмен ушел домой готовить все необходимое для переправы через Геллеспонт консула и войск, а римляне и родосцы двинулись к Самосу. Престиж Регилла был весьма низок, и союзники в каждом удобном случае предпочитали действовать самостоятельно. Эвдам, забрав с Самоса 13 родосских квадрирем, одну квинкверему с Коса и одну —с Книда, вернулся на Родос, чтобы стоять там на страже в ожидании вражеского флота, который, по слухам, плыл из Сирии. К моменту его возращения уже было получено известие о выходе в море флота Ганнибала — за пару дней до прибытия Эвдама против

268

него были отправлены 13 родосских квадрирем под командованием Памфилида. Эвдам поспешил на юг вслед за ним и настиг флотилию Памфилида у Мегисте, где принял командование объединенным родосским флотом. Тем временем родосцы, используя еще четыре корабля, охранявшие побережье Карии, отбили осаду Дедал и ряда других укреплений Переи, осаждаемых войсками Антиоха.
Фаселида, область, лежавшая на границе Ликии и Памфилии, образовывала далеко выступающий в море мыс, издали видный морякам и служивший ориентиром. От нее море также отлично просматривалось, поэтому лучшего места для засады не было — там и расположился родосский флот. Однако нездоровый климат этой местности и неподходящее время года (самая середина лета) привели к настоящей эпидемии. От лихорадки и разного рода инфекционных болезней вскоре страдало огромное количество членов экипажей, и в первую очередь гребцов. Поэтому флот немедленно перебазировали в устье реки Эвримедонт. И уже здесь Эвдам узнал от местных жителей, что флот противника стоит у мыса Сиде. Безраздельно господствовавшие в этот период западные ветры серьезно тормозили продвижение сирийского флота и были на руку родосцам. Они встретили противника у мыса Сиде. Сирийцы также знали от береговых жителей о близости флота противников. На рассвете оба флота вышли из своих гаваней и двинулись навстречу судьбе.
Несмотря на то, что родосцы высылали вперед разведывательные суда, встреча была неожиданной для обеих сторон — оба флота шли в походном строю и огибали мыс, когда внезапно увидели друг друга. Сирийцы имели преимущество, так как уже были выстроены в боевой порядок. Они имели в этом бою небольшой численный перевес. У родосцев были тридцать две квадриремы и четыре триремы. Флот противника включал тридцать семь больших судов, в том числе три «семерки» (гептеры) и четыре «шестерки» (гексеры), а также десять трирем. Левым («царским») крылом командовал сам Ганнибал, правым, находившимся ближе к берегу, — Аполлоний, один из приближенных Антиоха. У родосцев во главе строя шел корабль Эвдама, замыкал строй Хариклит, а серединой командовал Памфилид.
Чтобы предотвратить окружение родосского флота и дать ему время на перестроение, Эвдам решился на смелый шаг — на глазах у противника развернуть кильватерную колонну по фронту. Это перестроение не обошлось без накладок. Его флагман и четыре корабля сопровождения покинули строй и атаковали левый фланг противника. Но Эвдам, второпях не слишком далеко выйдя в море, уже начал разворачиваться к атаке, поэтому следовавшие за ним суда всего строя не успели повторить этот маневр — у них было недостаточно пространства для крутого разворота. Маневр запоздал и оказался скомкан, поэтому когда корабли, замыкавшие колонну, еще только готовились к встрече с противником, на правом фланге уже давно шел бой.
Родосцы имели неоспоримое преимущество в скорости и маневренности, их команды были лучше обучены, да и сама конструкция их квадрирем давала им преимущество при лобовой таранной атаке. Основными способами поражения в этом бою стали таранные удары в скуловую часть корпуса или сбивание весел по борту. Многие корабли, прорвав строй противника, выполняли повторную атаку на догонных курсах и таранили суда сирийцев в кормовую оконечность.
В первые же минуты боя одна из сирийских гептер на правом фланге была

269

выведена из строя таранным ударом небольшого родосского судна и вскоре захвачена; несколько вражеских кораблей лишились весел — гораздо более маневренные родосские корабли обламывали их таранами, прорываясь сквозь строй.
Довольно скоро правый фланг сирийцев дрогнул и обратился в бегство. Эвдам на флагмане был оттеснен в открытое море и почти окружен отрядом самого Ганнибала, но спас свой корабль. У родосцев была блестяще поставлена сигнальная служба, и знаки, подаваемые флагами на мачтах, были видны очень далеко, а с дисциплиной все было в порядке. Поэтому, когда на мачте флагмана взвился сигнал сбора всего флота, подоспевшие с левого фланга и уже обратившие противника в бегство родосские суда едва не окружили самого Ганнибала, и тот вынужден был дать сигнал к отступлению. Родосцы и рады были преследовать противника, но сказались последствия повальных болезней: большинство гребцов было не в состоянии в течение длительного времени налегать на весла. Несколько получивших тяжелые повреждения крупных кораблей царского флота — в том числе и флагман Ганнибала — были взяты на буксир легкими беспалубными кораблями; двадцать с небольшим сирийских кораблей, наименее пострадавшие в схватке, также покинули место сражения. Флагман Эвдама также получил серьезные повреждения, но он, не в силах совладать с соблазном, отправил Памфилида и Хариклита вдогонку за противником. Те какое-то время преследовали его, однако когда флот сирийцев приблизился к суше, стали опасаться, что ветром их может прибить к вражескому берегу, и прекратили преследование. В результате родосцы не столько радовались победе, сколько жалели потом об утраченной возможности перетопить или захватить весь флот противника.
Самым ценным трофеем (и одним из немногих) оказалась гептера, захваченная в самом начале сражения. Однако важнее всего было другое. Ганнибал был настолько шокирован внезапным и профессиональным разгромом своей флотилии, что совершенно впал в отчаяние и просто перепугался. Он не отважился плыть вдоль берега Ликии, несмотря на то, что это сильно сокращало путь к точке рандеву с остальным царским флотом. Более того, Ганнибал, достигнув гавани базирования, так до конца войны и не покидал ее со своим флотом. Таким образом, поражение при Сиде исключило эскадру Ганнибала из боевых действий в этой войне.
Эвдам, ведя трофей на буксире и в сопровождении семи больших кораблей, вернулся на Самос, к римскому флоту. Он оставил Хариклита с 20 таранными кораблями близ Патар у острова Мегисте — на тот случай, если Ганнибал снова попытается прорваться на север. Регилл, верный своей практике пиратских набегов на побережье, в это время планировал еще одну экспедицию в Геллеспонт, и Эвдаму стоило большого труда убедить его от нее отказаться — находившихся там кораблей Эвмена было вполне достаточно для решения задачи, а перед союзниками стояли более насущные проблемы. Нужно было решать проблему с Поликсенидом, засевшим в Эфесе, а также налаживать конвойную службу для проводки транспортов с провиантом и подмогой.
Антиох в это время отправился в Эфес проводить смотр флоту. Тот стоял в Эфесе уже давно и был, как казалось, в полной готовности. Антиох не был «морским царем», да и в текущую войну его дела на море складывались не слишком удачно, однако флот оставался, тем не менее, его единственной надеждой в данное время: он прекрасно понимал, что его армия не выдержит удара римской

270

армии, коль скоро та окажется на территории Азии. Этому необходимо было во что бы то ни стало помешать. Антиох вновь задумал морское сражение. Демонстративно осадив города Колофон и Нотий (которые находились близ Эфеса и служили прибежищем для союзнической агентуры), Антиох рассчитывал выманить римлян в море и дать бой. С этой целью в море вышел флот Поликсенида.
Эмилий Регилл на Самосе тем временем страдал от бездействия. Эвдам настойчиво внушал ему, что надо забыть о Геллеспонте, где флот Эвмена отлично справляется с задачей прикрытия переправы, что гораздо почетнее как вызволить из осады союзников, так и повторно разгромить однажды уже битый флот и тем самым окончательно вырвать у врага из рук господство на море.
Римляне использовали Хиос как конечную точку для конвоев из Италии. С Самоса приходилось плавать туда за припасами. В очередной раз, когда запасы пищи на базе стали подходить к концу, Регилл получил от агентуры известие, что транспортные суда с грузом вина из Италии задерживаются, но что жители Теоса заготовили пять тысяч амфор вина для флота Антиоха. Решив перехватить этот ценный груз, Эмилий Регилл с полпути отправился на Теос, по дороге встретил пятнадцать легких пиратских судов, союзников Антиоха, и, преследуя их, едва не посадил весь свой флот на рифы у мыса Мионнес, где укрылись пираты. Те возвращались со всевозможной добычей, разорив побережье Хиоса, и, завидев римлян, ударились в бегство, держа ближе к берегу. Их корабли были легкими, маневренными и никак не могли стать добычей римлян, к тому же последние совершенно не ориентировались в прибрежных водах, в которые пираты их успешно завлекли. Высокие, подмытые морем, скалы Мионнеса, под которыми укрылись пираты, не давали римлянам даже приблизиться к ним без опасения в щепки разбить свои суда. К ночи Эмилий Регилл отказался от бесполезного преследования и, пристав в гавани на Теосе, отправил войска разорять окрестности.
Здесь, в гавани Герестик, пока Эмилий Регилл выяснял отношения с местными жителями, обещая прекратить грабеж, если они поставят вино не Антиоху, а римлянам, их и попытались застичь врасплох корабли Поликсенида. Ему стало известно — вероятно, от тех же самых пиратов, что римляне стоят в гавани на Мионнесе. Скрытно подойдя, он бросил якорь напротив Мионнеса, в бухте на острове Макрис, совершенно закрытой с моря и скрывавшей его корабли. Поликсенид предвкушал разгром всего римского отряда кораблей. Он рассчитывал применить уже один раз блестяще сработавший прием и захлопнуть ловушку. Гавань Герестик напоминала гавань Панорма в миниатюре. Два мыса, выдаваясь в море, сходились на концах, так что в этот проход едва могли пройти два корабля разом. Однажды два римских корабля едва не сломали при подобном маневре друг другу весла. Эвдам указывал на это Эмилию Региллу и предостерегал от возможных последствий.
Поликсенид уже решил действовать. Он отдал приказ в грядущую ночь выставить по десять кораблей у мысов с тем, чтобы они с двух сторон нападали сбоку на выплывавшие суда, а с остальных кораблей высадить десант на берег и одновременно напасть на противника как с суши, так и с моря. Его замысел был безупречен, но вмешался случай. Именно в эту ночь римляне получили согласие от теосцев выдать вино и сочли более удобным перевести флот в городскую гавань для погрузки продовольствия на корабли. К тому же союзники опасались и армии Антиоха, находившейся на суше неподалеку оттуда. Так что флот

271

перебазировался, и моряки сошли на берег, собираясь грузить вино и провиант. И тут около полудня в ставку претора привели какого-то поселянина, который сообщил, что у острова Макрис уже второй день стоит некий флот в состоянии полной готовности — вроде бы он вот-вот готовится отплыть.
Началась страшная неразбериха. Трубачи оглашали воздух сигналами к возвращению на корабли; командиры бросились в город за своими подчиненными, в то время как те нестройными толпами бежали обратно в порт, к кораблям. Паника продолжалась и в порту, когда многие из прибывших в спешке не могли отыскать свои корабли или мешали друг другу, карабкаясь на борт. Однако вскоре дисциплина была восстановлена, и флот был приведен в боевую готовность. Эмилий Регилл сам на своем корабле, первым выйдя на рейд, перехватывал как попало отходившие от берега суда и выстраивал их в линию. Эвдам также отвел свой флот от берега и постепенно выстроил его в боевой порядок. Первые корабли развернулись и под командованием претора вышли в море. Замыкали боевой порядок колонны родосские корабли. Флот был как раз на середине пути между Мионнесом и мысом Корик, когда с кораблей заметили флот противника. Корабли Поликсенида шли строем сдвоенной колонны, попарно. Они также заметили противника и развернулись в боевой порядок. Их левое крыло было сильно растянуто в расчете охватить правое крыло римлян и зайти ему в тыл.
Небольшой численный перевес вновь был на стороне царского флота. У Поликсенида в строю находилось 89 боевых кораблей, в том числе три гексеры и две гептеры. Римляне и родосцы располагали в общей сложности восемью десятками кораблей, из которых римских было 58, а родосских — 22.
Сирийцы раньше начали перестроение, к тому же они превосходили эскадру Регилла и Эвдама по числу вымпелов. В силу этого вражеский флот имел все основания рассчитывать на охват колонны противника. Однако Эвдам, заметив эту опасность, приказал своим родосцам приналечь на весла, и их более быстроходные корабли, выскочив вперед, сравняли строй с разворачивающимися для атаки римлянами. Более того, Эвдам взял на себя атаку вражеского флагмана, направив свой корабль на судно Поликсенида.
Шеренги кораблей сошлись одновременно в этом ярком, логичном и без преувеличения красивом бою. Союзный флот качественно превосходил противника. Римляне были впереди в крепости корпусов своих кораблей и, безусловно, в выучке и доблести своих легионеров, бывших на борту. Но и римлян безусловно переигрывали в скорости хода, искусстве кормчих и опытности гребцов родосские корабельщики — а ведь каждый третий корабль союзников принадлежал им. Но самым страшным оружием нападающих родосских кораблей стали зажигательные устройства Павсистрата. Опробованные в Панорме, когда только благодаря им из ловушки спаслись хотя бы немногие родосские корабли, теперь они были применены вновь и принесли победу. Кормчие царских кораблей, в ужасе перед этими корзинами с огнем, нависавшими над носовыми оконечностями родосских судов, заставляли свои корабли буквально шарахаться от противника. Сирийцы уклонялись от лобового столкновения, на которое дерзко и умышленно шли их противники, и, в результате, подставляли их таранам свои борта. Несколько кораблей все же попытались совершить лобовой таран, однако, даже нанеся удар, они немедленно оказывались охваченными огнем. Ужас, который внушала перспектива подпалить свой корабль, который почти сразу вспыхивал факелом,

272

заставил остальные корабли Поликсенида раз и навсегда забыть о своем главном тактическом оружии и больше думать о том, как увернуться, чем о том, как напасть самим. Однако маневр уклонения, как мы сказали, также приводил к почти неминуемой потере судна.
Не менее важную роль сыграли и римские корабли, верные своей таранно-абордажной тактике. Пользуясь доблестью своих воинов, корабли Эмилия Регилла довольно скоро захватили или потопили несколько кораблей в середине строя противника и прорвали его центр. Это и решило исход схватки. Прорвав строй, римские корабли развернулись, охватывая остатки центра и левое крыло сирийцев. Удар в тыл, на соединение с родосскими кораблями, решил все дело. Выдержать его было выше сил флота Антиоха. В несколько секунд положение его стремительно ухудшилось, когда стали идти ко дну один за другим царские корабли. Запаниковало и правое крыло сирийцев, перепуганное страшными потерями своих товарищей. Флагман Поликсенида, выходя из схватки, поднял паруса и пустился наутек. Видя это, оставшиеся на правом крыле суда сирийского флота, поспешно ставя малые передние паруса, также ударились в бегство. Ветер им благоприятствовал, и они, похоже, не останавливались в своем бегстве до самого Эфеса.
Потери сторон были несопоставимы. Флот Поликсенида потерял 42 корабля! Из них 13 были захвачены римлянами или родосцами, а 29 отправились на дно Средиземного моря или сгорели на его волнах. Таким образом, потери сирийцев составили чуть менее половины корабельного состава эскадры. Римляне не потеряли потопленным ни одного судна, однако два корабля были повреждены так, что не подлежали восстановлению и, следовательно, должны быть списаны в безвозвратные потери. Еще несколько римских судов получили пробоины, однако не слишком тяжелого характера. Родосцы не имели бы безвозвратных боевых потерь, если бы не трагикомический и чрезвычайно показательный для понимания термина «воинская удача» случай. Один из родосских кораблей пробил своим тараном сидонский (палестинский) корабль. Однако от удара якорь сидонца выпал и зацепился одной из своих заостренных лап за борт родосского судна. Родосцы засуетились, пытаясь отцепить вражеское судно. Однако якорный канат, который к тому же еще и запутался среди частокола весел родосца, резко натянулся, снеся и поломав их с одного из бортов. Ставший неуправляемым и беспомощным корабль был захвачен уже, казалось бы, почти потопленным противником и уведен на буксире в качестве трофея.
Можно было считать, что война на море закончилась. Фактически лишившись флота, Антиох вынужден был отказаться от всех своих владений за Геллеспонтом. Перепуганный царь, отлично понимая, что он лишился господства на море, вынужден был вывести свои гарнизоны из Лисимахии. Подтвердилась поговорка «у страха глаза велики». Быть может, так резко сдавать позиции и не следовало — гарнизон мог держаться еще долго. Однако лишний раз подтвердилось, что события на море влияют на сухопутные дела гораздо в большей степени, чем это может показаться на первый взгляд.
В результате победы при Мионнесе, в конечном итоге, римская армия смогла беспрепятственно переправиться в Малую Азию. После победы Эмилий Регилл ушел с флотом к Эфесу. Вновь корабли стояли у входа в гавань, как бы заставляя противника признать, что он уступает господство на море. Затем флот

273

ушел к Хиосу, который был местом назначения еще до морского сражения и до которого в свое время не дошли. Там, наконец, был произведен неотложный ремонт кораблей, которые толком не чинили со времени последнего сражения. Луция Эмилия Скавра с отрядом из 30 кораблей Регилл отослал к Геллеспонту для поддержки переправы сухопутных контингентов. Родосский флот также принимал участие в этой операции. По-видимому, Регилл очень хотел отослать их домой, стремясь оставить всю славу выигрыша этого сражения римлянам и себе самому. Он отдал им часть добычи, украсил родосские корабли трофеями и всячески стремился спровадить их на Родос. Однако родосцы «с присущей им неутомимостью» вызвались сперва помочь в перевозке войска консула и только потом вернулись домой. Благодаря этому об их подвигах и стало известно в Риме.
Последней операцией флота в этом году стало участие в штурме Фокеи. Правда, прямого участия в осаде и разрушении стен флот все же не принял, однако помог обложить город блокадой с моря. Взятый после кровавого и упорного штурма с суши город был основательно разграблен, однако вслед за тем, замиренный, стал местом стоянки флота на зиму.
Однако участь Антиоха была уже предрешена. Потерпев поражение при Магнесии в 189 г. до н. э., он вынужден был согласиться с условиями мира, продиктованными Римом. Поликсенид бежал, вполне обоснованно опасаясь мести бывших сограждан, а Ганнибал, не менее обоснованно подозревая, что одним из условий мирного договора будет его выдача римлянам, перебрался в Вифинию.

ТРЕТЬЯ МАКЕДОНСКАЯ ВОЙНА

Римляне не уделяют должного внимания флоту после Сирийской войны — Строительство флота, переброска войск на Балканы, и стычка под Ореем — Операции союзников и осада Кассандрии — Антенор на Делосе (македонская война на коммуникациях) — Перенос войны на сушу и ликвидация Македонского царства — Анализ действий на море в период Восточных войн — Рим и эллинистический мир — Новая стратегия на морях, новая геополитическая ситуация и фактическое поглощение Восточного Средиземноморья римлянами.

Военно-морские силы римлян в период между Сирийской и Третьей Македонской войнами характеризовались если и не снижением их боевого потенциала, то, по крайней мере, стагнацией своего развития. Судя по всему, особых оснований для беспокойства у них не было, и флот существенно снизил свою активность. Новых кораблей не строилось, старые продолжали использоваться, но выучка боевого состава — экипажей и морской пехоты — несомненно, снизилась. Единственной устойчиво продолжавшей тревожить сознание сената задачей оставалась в этот период охрана прибрежных вод Италии от возможных проявлений какого бы то ни было пиратства — как государственного, так и частного уровня. Однако опыт показал, что римская флотилия, численный состав которой в промежутках между войнами, естественно, остается в большей или меньшей степени для нас загадкой, с этими задачами не справлялась — по крайней мере, факт наличия проявлений морского разбоя в прибрежных италийских акваториях имел место. Ликвидировать этот феномен на данном этапе римлянам не удалось.

274

Тем временем обозначились все предпосылки для новой войны с Македонией. Причин и поводов к ней было вполне достаточно, и в центре внимания сената и римского народа к концу 170-х годов вновь оказались македонские дела.
За истекшие два с половиной десятилетия стареющий Филипп, хотя и битый союзниками, нимало не отступился от своих честолюбивых планов и, естественно, активно работал на восстановление мощи своего государства. В результате ему удалось в значительной мере воссоздать потенциал Македонии, позволявший, по крайней мере, рассчитывать на некий реванш. В обход условий договора с Римом, македонский царь перешел на «призывную» систему комплектования армии. Ежегодно, не выходя за пределы лимитированных 5000 солдат, он набирал в армию 4000, а на следующий год распускал их по домам, набирая новых. В результате в стране имелось большое количество обученных резервистов. Царь занимался любимым делом, усиленно разрабатывая золотые месторождения; он создавал стратегические запасы хлеба, активно торговал лесом и солью, обезопасил свои северные границы от нападений фракийских племен. Македония переживала экономический бум.
Надежды римлян на воцарение в ней сына Филиппа —Деметрия, жившего заложником в Риме и обработанного римской пропагандой и образом жизни, провалились. Его казнили, а македонский престол после Филиппа занял его второй сын, ярый «антироманец» Персей. Не слишком блестящая политика Рима на Балканах и в Греции доставила Персею массу союзников. Главными среди них были Иллирия и Эпир, однако в коалицию вошел и ряд греческих государств. На стороне римлян традиционно выступало Пергамское царство, так что коалиционный состав участников войны определился окончательно. Римское посольство обвинило Персея в притеснении греческих союзников Рима. В ответ Персей приказал всем римлянам в трехдневный срок покинуть пределы его государства. Война стала неизбежной, и в 171 г. до н.э. была Римом объявлена.
Первый период войны был ознаменован достаточно вялой динамикой событий. В определенной степени, кроме всего прочего, это объяснялось тем, что устаревший флот римлян (а многим кораблям было не менее 40 лет) требовал все же некоторого обновления. Судя по всему, общая численность его на тот момент была не слишком велика. Вряд ли мы погрешим против истины, если заметим, что совокупный состав флотов римлян не превышал тогда сотни достаточно обветшавших кораблей. Поэтому первой задачей было хотя и не слишком масштабное, но строительство новых судов.
Первой серьезной операцией флота традиционно стала переброска войск на Балканы. Консул Публий Лициний, получивший Македонию, предписал войскам сбор в Риме. Претор Гай Лукреций Галл был назначен командующим флотом (причем, заметим, всем флотом римлян). Он разделил свои силы. Часть кораблей осталась в Остии «для самых разных целей». Отобранные 40 квинкверем с войсками начали свой путь вдоль побережья Италии. На одной из квинкверем претор выслал вперед своего брата Марка Лукреция, приказав ему напоминать союзникам об их обязательствах поставлять корабли, а затем присоединиться с ними к флоту у Кефаллении. Марк Лукреций, получив от регийцев одну трирему, от жителей Локр — две, а Урии — четыре, взяв их с собой, обогнул Калабрию и вышел к Диррахию. Здесь он провел блестящую реквизицию. У Исса стояли 12 легких кораблей, у местного царя в Диррахии —еще 54. «Нисколько якобы не

275

сомневаясь, что эти корабли приготовлены для римлян, он увел их с собой», — писал Тит Ливий.
Как уже было указано, римляне в тот год не предпринимали активных боевых действий, однако все же боевые столкновения на море были. Так, посольство Марция было отослано в Грецию в составе небольшой флотилии из нескольких квинкверем. Точечная лакуна в тексте не позволяет установить их численность, однако форма множественного числа указывает, что кораблей было как минимум два (в действительности, несомненно, больше). Эти корабли позднее, судя по всему, вернулись в Италию.
Флот в первое лето нес патрульную службу, охранял побережье и коммуникации и совершал незначительные набеговые действия, но в основном демонстрировал свои потенциальные возможности. Для конца этого года у нас есть данные о потере в какой-то морской стычке под Ореем как минимум четырех римских кораблей от таранов македонян.
Так прошел первый год войны. В кампанию 170 г. до н.э. римляне также осуществляли переброску войск на Балканы. Тит Ливий упоминает, что сенат постановил отправить из Брундизия восемь полностью оснащенных кораблей на Иссу к легату Гаю Фурию, который базировался там, имея в своем распоряжении всего два местных корабля. С этими судами были отправлены 2 000 легионеров, усилившие гарнизон в этой части Балкан.
В течение этого года римские верфи продолжали один за другим ремонтировать и строить новые корабли. Несомненно, что в восточных водах в этот период находилось не менее 60 боевых судов разных классов.
Параллельно римляне чуть не переругались со своими греческими союзниками— отчасти виной этому был и флот Республики. Так, расквартированные в Халкиде моряки и гарнизоны вели себя с местным населением столь бесцеремонно и вообще вызывали столько нареканий, что сенату пришлось вызывать консула и претора для оправдания перед обвинявшими их в бесчинствах послами греческих полисов.
Активизация усилий в Македонии, тем временем, требовала усиления военно-морской активности. Было приказано набрать во флот тысячу моряков из римских граждан вольноотпущеннического сословия — 500 из Италии и столько же — с Сицилии, а затем переправить их в Македонию, «где бы ни находился флот». Примечательно, что здесь мы наблюдаем интересный прецедент — комплектование экипажей и отправка их к боевым кораблям. Чем это было вызвано — не вполне ясно. Не исключено, что таким образом укомплектовывались команды новопостроенных на балканских верфях судов или же тех кораблей, которые поставляли Риму греческие союзники, а также трофейных судов. Главной и постоянной базой римского флота в этот период продолжала оставаться Халкида.
В 169 г. до н. э. война активизировалась. Римские армия и флот начали согласованное наступление на Македонию. Яркой операцией стали действия командующего, Гая Марция, под Фессалониками, где флот широко применялся для осуществления грабежей на местности и десантировал войска на берег, подвергая разорению вражескую территорию. Однако осада города не задалась. Причиной этого стала высокая активность городской артиллерии, имевшей такую дальнобойность и точность, что она поражала не только осаждающие войска, но и подходившие к городу корабли. Решив не рисковать, Гай Марций снял осаду. После

276

Третья Македонская война. Операции 171-170 гг. до н. э.

277

этого флот отправился к Энее и успешно разорил тамошние земли. Потом корабли перешли в Антигонию, держась берега. Высадившиеся войска, по привычке, занялись грабежом, однако подверглись нападению македонских отрядов конницы и пехоты. Войска отступили к кораблям, но были отрезаны. Потеряв около 500 человек убитыми и почти столько же пленными, легионеры и моряки, наконец, рассвирепели по-настоящему и начали отбиваться всерьез. Примечательно, что весомая поддержка была им оказана с кораблей — оттуда пришло пополнение. В результате десантники уничтожили около 200 македонян и столько же взяли в плен.
Наконец, от Антигонии флот двинулся к палленской области, где опять десантировал войска для опустошений. Это была самая богатая область на всем его пути. Здесь к римлянам примкнули пергамский царь Эвмен с двадцатью «крытыми» кораблями и пять таких же судов, присланных еще одним союзником — царем Прусием.
Важнейшим событием стала совместная осада Кассандтии силами армии и флота союзников. Осадные мероприятия затянулись. Самое забавное, что союзники допустили досадный промах в самом начале осады. Бестолково организованная силами флота Эвмена блокада была не слишком плотной: десяток принадлежавших Персею легких судов, на которых находились отборные галльские воины, под покровом ночи совершенно беспрепятственно проскользнул под самым носом осаждающих кораблей в гавань города. Эти легкие беспалубные суда, так ловко лавировавшие в кильватерном строю под скалистыми берегами, на фоне которых они были совершенно неразличимы, не только нанесли урон репутации пергамцев, но, самое главное, серьезно усилили обороняющийся гарнизон Кассандрии. Это настолько обескуражило союзников, что они бросили осаду Кассандрии и, снявшись с якоря, перенесли блокаду к городу Торона. Здесь, также увидев, что город хорошо охраняется, они вновь оставили свою затею, после чего совершили переход к Иолку, откуда отправились осаждать Деметриаду.
Однако в этот момент между римлянами и пергамцами возникла размолвка. Вероятно, возмущенный тем, что ему не позволили стоять лагерем рядом с римлянами, Эвмен снял свой флот и ушел домой в Азию.
Самые серьезные изменения в ходе войны произошли в связи с назначением нового командующего — Луция Эмилия Павла. Он провел генеральную ревизию всех сил на Балканах и пересмотрел характер боевой службы —как армии, так и флота. Это не замедлило сказаться на общем ходе боевых действий. Известно о наборе 5000 моряков для флота. Исходя из этого и учитывая, что каких-либо серьезных потерь флот доселе не нес, можно предположить увеличение его численного состава на несколько десятков кораблей.
Единственным заметным деянием македонян на морях в тот период было то, что в силу испытываемых ими трудностей со снабжением и будучи зависимы от подвоза продовольствия, они выделили легкий флот для организации конвоев. Есть данные, что Персей отправил к Тенедосу 40 легких судов под руководством Антенора и Каллиппа, а также в придачу к ним пять прист. Им вменялось в обязанность охранять отдельно следующие суда, шедшие через Кикладские острова в Македонию с хлебом. Транспорты родосцев они отпустили, однако узнали, что за мысом в гавани под охраной нескольких пергамских таранных кораблей, которыми командовал некий Дамий, стоят задержанные суда с хлебом для Ма-

278

кедонии. Несмотря на легкость своего флота, македоняне угрозами вынудили пергамцев отпустить транспорты.
Следующей операцией стал перехват этим отрядом конвоя «коневозов» (тяжелых транспортов, перевозивших галльскую конницу) близ побережья Хиоса. Тридцать пять этих транспортников были захвачены македонянами врасплох и были либо покинуты командой прямо в море, либо причалили к Хиосу, где многих галлов перебили, а коней частью уничтожили, частью реквизировали.
После этого Антенор развернул подлинную войну на коммуникациях. Базируясь на Делос, он выходил в море по знаку, который подавали с дозорных башен острова, и топил все суда, кроме шедших в Македонию. Такой террор, вполне сравнимый с действиями подводных сил Германии в конце Первой (и отчасти Второй) мировой войны, конечно же, был явственным признаком близившегося конца боевых действий. Лишний раз сработал принцип «загнанного в угол» противника, который всеми силами напоследок старается отыграться за свои неудачи путем действий против тех, кто не способен отразить подобное нападение.
Однако эти пароксизмы агрессии на морях уже не могли спасти положения. В 169 и 168 гг. до н. э. война стремительно приобретала преимущественно сухопутный характер, а ход ее на суше был крайне невыгоден для македонцев. Персей отступал к Пидне, решив до последнего оборонять горные проходы в Македонию. Именно здесь, при Пидне, в 168 г. до н. э. и произошло сражение, решившее исход войны. Персей проиграл его и вынужден был бежать, однако впоследствии был схвачен римлянами и окончил свои дни в их тюрьме. После этого Эмилий Павел двинулся на Эпир и иллирийцев — самых стойких союзников македонян. Эта война также была удачна. Тотальное опустошение земель и продажа в рабство 150 000 жителей Эпира создали прецедент дальнейших действий римлян по отношению к покоренным народам.
В результате Третьей Македонской войны Рим окончательно ликвидировал Македонское царство. Не будучи сильной морской державой, оно, тем не менее, оказалось способно около полувека противостоять римским военно-морским силам — как путем привлечения эскадр союзников, так и путем строительства собственных военно-морских сил. Их действия по праву снискали себе определенную долю славы. Надо отметить, что действия римлян, при их доминировании на море, конечно же, выглядят достаточно блекло по сравнению с событиями, скажем, эпохи Второй Пунической войны. Однако и ставки, надо признать, были не столь велики.

Следует отметить, что Восточные войны римлян в описываемый период, т. е. в первой половине II в. до н. э., носили весьма своеобразный характер. Это были в полном смысле слова союзнические войны, в которых римский флот (в большей степени, чем армия, бывшая зачастую главной силой коалиции на суше) выступал лишь как одна из сил, действовавших на море. И если римляне численно порой все же превосходили союзников в рамках собираемых эскадр, то это далеко не всегда относится к качеству их действий и командования. Вне всякого сомнения, мы должны отметить в первую очередь роль Родоса. Прирожденные корабельщики, родосцы выступали как исключительно важная морская сила, действуя с равной самоотверженностью, храбростью и рассудком как в самостоятельных операциях, так и в составе союзных флотов, не раз оказывая неоцени-

279

мые услуги римлянам и всей коалиции вообще. Римляне, надо отметить, высоко оценили помощь родосцев в этой войне, установив в их честь в Риме памятную стелу с перечислением их заслуг. И в Македонской, и в Сирийской войнах Родос был отнюдь не только союзником римлян. Родосцы, прежде всего, вели свою собственную войну, в которую они оказались втянуты очень давно — еще задолго до вмешательства римлян в дела Греции и Восточного Средиземноморья. Родос отстаивал, прежде всего, свои собственные интересы — собственную безопасность, не говоря уже о безопасности морской торговли, составлявшей основу всей его экономики. Небольшой остров содержал довольно большой для такой республики флот. Его численность колебалась обычно в пределах 30-40 боевых кораблей. В основном это были квадриремы. Имелось также немалое количество легких кораблей. Родосский флот был хорошо оснащен, прекрасно организован (чего стоит только история создания образцовой системы передачи сигналов в бою на море). Небольшое число кораблей компенсировалось отличной подготовкой команды и достаточно мощным вооружением — ведь даже совсем небольшие суда родосцев имели на вооружении как минимум по одной метательной машине. Важно и то, что Родос был тогда одним из центров исследований в области изучения навигации, картографии, астрономии. Известно, что в то время многие античные картографы проводили нулевой меридиан именно через Родос.
Родосской республике, возникшей на обломках империи Александра, с самого начала своей самостоятельной истории пришлось отстаивать свою независимость от претензий со стороны династий Антигонидов, Птолемеев, а затем и Селевкидов, которые имели на вооружении крупнейшие и оснащенные по последнему слову техники того времени флоты. И исключительно благодаря наличию у них флота родосцы смогли противостоять огромным эллинистическим империям — ведь экономический потенциал, людские ресурсы, территория их были просто несопоставимы. В мирное время родосцы решали те же задачи, что и римляне: охраняли морские коммуникации и боролись с пиратами. Общность врагов и общность интересов в этой сфере неминуемо вели к стратегическому сближению Рима и Родоса — сколь прочному, столь и взаимовыгодному. Поэтому их союз был предрешен историей, и благодаря оказанной римлянам помощи они впоследствии сумели добиться некоторых привилегий в отношениях с римлянами — привилегий, сохраненных ими и после вхождения Родоса в состав Римской Империи. Как бы то ни было, столь симбиотичные связи пошли на пользу тем и другим.
Вместе с тем римляне именно в этих войнах, вероятно, пришли к окончательному убеждению в том, что Средиземное море является их собственностью — пока что не безраздельной, но это уже не за горами. Упорное и настойчивое подавление остатков Карфагена —с почти что «безнаказанным» использованием морских сил; абсолютно новые черты во внешней политике, выразившиеся на море в некоторых аспектах, наводящих на мысль о своего рода «дипломатии канонерок»; понимание союзнических войн как кровного дела Республики, которая не останавливается, не достигнув того результата, который ей необходим, — в конечном итоге, все эти новшества свидетельствовали о новом качестве Римского государства как субъекта международного права.
Результатом же Македонских и Сирийских войн на море стало то, что Рим и его флот окончательно и бесповоротно утвердились на морях Восточного Средиземноморья в качестве как важной и уже неисключимой силы, так и своего рода

280

арбитра и третейского судьи. Римское вмешательство в политические процессы этого региона постепенно становилось не случайностью, но необходимостью. В действительности до полного покорения всего Средиземного моря остался один шаг.
Примечательно, что в результате уничтожения Македонии как единого и сильного государства претерпела кардинальные изменения вся внешняя и морская политика Рима на Востоке. Отныне римляне не были заинтересованы ни в продолжении существования союза Пергама и Родоса, ни тем более в усилении этих двух столь разных государств.
Резкий поворот произошел в отношениях с былым союзником — Родосом. Поскольку остров в экономическом плане чрезвычайно серьезно страдал от войн, в которых выступал в качестве союзника римлян, островитяне многократно пытались завершить эту войну, обращаясь с соответствующими просьбами к римским военачальникам и сенату. Более того, отмечались попытки родосцев выйти из войны, в контексте чего даже был заключен союз с островом Крит —родосцы попытались шантажировать римлян, намекая на возможность войны против них. Однако римляне уже имели гораздо большее влияние, чем поначалу казалось родосцам: у них попросту было больше рычагов для давления. В результате все вышло только хуже для самих родосцев: им пришлось униженно выпрашивать прощение, а римляне использовали этот случай как повод для дальнейшего давления и пригрозили войной. В результате статус «друзей и союзников римского народа» для родосцев был оплачен лишением всех их прежних владений на территории Малой Азии. Родос в результате попал фактически в зависимость от Рима. Более того, римляне создали противовес своему бывшему — как оказалось, слишком строптивому — союзнику. Таковым стал остров Делос, провозглашенный ими свободным портом. В результате восточная торговля, за счет которой, в основном, и жил Родос, потекла мимо него. Этим искусным ходом римское государство лишний раз подтвердило свою решимость навести в Восточном Средиземноморье свой собственный порядок и принять на себя роль арбитра и верховного судьи.
Ликвидация Македонского государства и серьезное ослабление некогда весьма могущественной державы Селевкидов достаточно серьезно изменили общую военно-политическую ситуацию в Восточном Средиземноморье. Фактически здесь теперь просто не существовало сил, которые могли бы противостоять дальнейшей агрессии Римского государства. Римляне все чаще — фактически, постоянно— вмешивались в дела островной и материковой Греции, а также других народов региона. Однако они на тот момент и сами не располагали адекватными силами для полного подчинения или оккупации эллинистических государств, разлагавшихся буквально на глазах. Рим в середине II в. до н. э. придерживался в Восточном Средиземноморье ярко выраженной политики «разделяй и властвуй» : он — посредством дипломатического давления или прямой военной помощи — вторгался во внутреннюю междинастическую борьбу, поддерживал сепаратистские движения внутри эллинистических государств, стравливал их между собой.
Первоочередной задачей после разгрома Македонии стало ослабление, расчленение, а затем и уничтожение державы Селевкидов. В эпоху правления Антиоха IV (175-163 гг. до н.э.) Селевкиды явно обнаруживают признаки новой

281

жизни. В частности, они проявляют серьезный интерес к Египту. В 168 г. до н. э. Антиох оккупирует Северный Египет, что, естественно, вызывает немедленную реакцию Рима. Усиление государства Антиоха не входит в их планы и, тем более, им совершенно не улыбается перспектива включения Египта в его состав. Помимо потери ряда баз и приближения опорных пунктов противника к пределам Римского государства под контроль Селевкидов переходила едва ли не важнейшая в Восточном Средиземноморье житница. Римское посольство в ультимативной форме потребовало очистить Египет, и Антиох, скрепя сердце, вынужден был покориться. Не менее важным ходом было активное внедрение римлян в иудейскую политику. Разжигая и всячески поддерживая восстание Маккавеев, римская дипломатия не только способствовала развалу Селевкидского государства, но и предуготовляла базу для своего утверждения в Иудее, бывшей стратегически одним из важнейших регионов —как для торговли, так и для базирования военных флотов. В 163 г. до н.э. Антиох IV погиб. Используя это обстоятельство и острейшую внутреннюю борьбу в его державе, римская дипломатия наконец добилась вожделенной цели — ликвидации двух главных составляющих военной мощи этой державы, тревоживших сенат: отрядов боевых слонов и военного флота. Потомки Антиоха IV управляли уже не той державой. Государство погрузилось во тьму хаоса и междоусобиц, его раздирали как внутренние войны, так и внешние противники — в частности, парфяне. Ряд поражений на суше доконал страну. В 129 г. до н.э. последний Антиох — седьмой по счету — проиграл битву парфянам и погиб. Огрызок государства — Сирия — еще будет существовать около полувека, но римляне постепенно начнут подминать под себя — сначала через купцов, а потом и откровенным вторжением — все новые территории на Ближнем Востоке. К концу II в. до н. э. они станут хозяевами в самом удаленном от Рима уголке Восточного Средиземноморья.
Египет, гарантами «свободы» которого римляне формально себя выставляли, в течение второй половины II в. до н. э. также полностью попал в орбиту их влияния. Политика в отношение него была менее жесткой, однако римляне, прежде всего путем вмешательства во внутренние проблемы этого государства, довольно легко установили над ним свой контроль.
Не менее важна была борьба за пергамское наследие. По отношению к Пергаму римляне дольше всего сохраняли видимость лояльности и всячески поддерживали его внешнеполитические притязания — до тех пор, пока они не выходили за рамки региона. Параллельно с этим Пергамское царство буквально наводнилось римскими торговцами, которые заняли практически все ключевые посты в транзитной и собственно пергамской торговле. Таким образом, Рим без какого-либо военного вмешательства установил контроль над экономикой Пергама. Даже когда существование этого государства перестало отвечать интересам Рима, правители Пергама продолжали опираться на его помощь. В результате получилось, что римляне одновременно поддерживали и пергамских царей, и их врагов. Поддержав ряд восстаний в провинциях Пергамского царства —в Галатии, Пафлагонии и Вифинии, — а также войдя в тесные дипломатические и торговые отношения с важным центром Понтийского региона — Гераклеей Понтийской (являвшейся ярым конкурентом Пергама в сфере торговли), — римляне породили целый клубок противоречий, который вел к изматыванию сил Пергама. Несмотря на то, что засилье римских торговцев вызывало активное брожение в

282

Акватории, контролировавшиеся римлянами после Восточных войн (к 130-м годам до н.э.)

народе, в 133 г. до н.э., после смерти последнего пергамского царя Аттала III, лидеры пергамского нобилитета предпочли предать державу римлянам — якобы, по завещанию самого царя.
Последующие события чрезвычайно отчетливо продемонстрировали новые тенденции в развитии Средиземноморья. Когда в Пергаме — будущей провинции Азия — вспыхнуло антиримское восстание «гелиополитов» под руководством Аристоника, оно охватило преимущественно внутренние области страны. Это произошло потому, что приморские города отвергли саму идею восстания, ибо уже включились в римский товарооборот на всем средиземноморском пространстве и получали от него ощутимые выгоды. Оставаясь еще республикой, Рим создавал типичную имперскую инфраструктуру, предоставлявшую чрезвычайно благоприятные условия для развития, в частности, морской торговли. Морские войны, таким образом, немедленно получали экономическое продолжение, среди участников которого практически не было недовольных. Зарождавшаяся Империя протекционировала спокойствие и процветание на морских коммуникациях.
Однако одним из наиболее значимых для римлян приобретений в ходе Восточных войн было, безусловно, поглощение Греции. Непосредственным прологом к нему стало то, что римляне учинили в Македонии, Иллирии и Элладе после Третьей Македонской войны. Разделив Македонию на четыре части, а Иллирию — на три, римляне попытались вполне искусственным путем раздробить эти государства и подорвать их экономику путем запрещения разработки и экспорта основных естественных ресурсов — соли и корабельного леса. На большее они пока пойти не могли — аннексировать эти территории не было ни сил, ни юридической

283

возможности. Однако подобная политика все равно вызвала ожесточенное сопротивление, которое к началу 140-х годов до н. э. вылилось в открытое восстание. Грек Андриск из Фракии, выдававший себя за законного наследника македонского престола Филиппа — сына царя Персея — сформировал армию и вторгся в Македонию. Его поддержали многочисленные противники римлян. Несмотря на ряд тяжелых поражений, римляне перебросили морем на Балканы новые контингенты и с помощью пергамских войск в 148 г. до н.э. подавили восстание, расправившись с самим Андриском. Эпохальным событием — явным результатом подавления этого восстания — стало кардинальное преобразование системы отношений римлян с подвластными народами в Элладе. Была образована провинция Македония, включившая в себя также Эпир, ряд островов Ионического моря и острова Аполлония и Диррахий.
Эта провинция имела просто потрясающее значение для дальнейшей римской экспансии на Востоке. Дело в том, что от Диррахия до Византия была вскоре проложена знаменитая Via Egnatia — Эгнациева дорога. Связывая по кратчайшей линии бассейн Адриатики и район Геллеспонта, эта трасса дала римлянам громадное стратегическое преимущество, поскольку позволяла в кратчайшие сроки перебрасывать воинские контингенты на Восток, в Азию. Фактически именно с этого момента римляне начинают пересматривать длительно создававшуюся ими систему зависимых государств в Восточном Средиземноморье. Последующие захваты на Востоке не оформляются уже в виде формальных отношений зависимости от Рима — в состав Римского государства просто вливаются новые провинции.
Разгром Македонии изменил римскую политику по отношению к Ахейскому союзу, который после Второй Пунической войны стал главным проводником римского влияния в Элладе. Под предлогом защиты Спарты от притязаний Ахейского союза римляне вмешались в греческие дела и к 146 г. до н. э., после битвы при Истме и разрушения Коринфа, фактически включили Грецию в орбиту влияния римских наместников в Македонии.
Культурный аспект этого «аншлюса» переоценить невозможно. Рим, разграбив древние памятники и святилища, пропитался эллинской культурой. Однако не менее значимо и то обстоятельство, что римляне, наконец, включили в состав своего неимоверными темпами растущего государства области наиболее развитого, прогрессивного и в определенном смысле гениального кораблестроения античного мира. С одной стороны, опыт греческих корабелов был адекватно усвоен римскими судостроителями. С другой — области его генезиса были благополучно поглощены Римским государством. В результате у римлян просто не осталось конкурентов в плане прогресса корабельного дела. Да, разумеется, феномен эллинистических государств еще не был уничтожен в принципе. Митридатовы войны покажут, что традиции кораблестроения будут еще благополучно доживать свой век кое-где в Средиземноморье. Однако это была уже агония. Агония как эллинизма, так и эллинского судостроения. У него было блистательное прошлое и почти столь же великолепное настоящее, однако будущего уже не было.

284

ТРЕТЬЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА

Причины последней войны с карфагенянами — Задачи флота — Переброска войск в Африку — Ультиматум и начало осады Карфагена — Карфагенская тактика брандеров — Установление римлянами надежного контроля над островами между Италией и Африкой — Флотская десантно-штурмовая группа предпринимает попытку захвата участка обороны Карфагена — Проблемы организации блокады и сооружение римлянами дамбы — Карфагеняне роют канал из города и строят свой последний флот — Последняя морская битва под стенами Карфагена: «москитный флот» и хитрость союзников-сидетов — Поражение Карфагена и его ликвидация — Завоевание римлянами Лузитании и установление ими полного контроля над Западным Средиземноморьем.

Вероятно, в первой половине II в. до н.э. римляне постоянно ощущали, что существование Карфагена является не чем иным, как досадной исторической ошибкой. Если Аэций в свое время не уничтожил под Каталаунами Аттилу и его войско, то это, по крайней мере, имело какое-то объяснение: он стремился сохранить, как теперь принято говорить, «многополюсный мир», где все силы уравновешивали бы друг друга. В этом контексте Карфаген не был нужен Риму ни в 201, ни в 149 г. Он только мешал, а если и выполнял какие-то торговые или буферные функции, то история показала в дальнейшем, что Рим и сам с ними справлялся отлично. Поэтому вопрос: отчего римляне не стерли с лица земли этот огрызок финикийской диаспоры, вероятно, будет будоражить многие умы еще долго. После разгрома при Заме и публичного сожжения пунийского флота Публием Корнелием Сципионом Карфаген перестал быть не только значительной, но и вообще какой бы то ни было силой. Да, римский народ был измотан тяжелейшей войной, но он никогда не был так силен в отношении своего давнего противника, никогда еще разница в мощи не была так очевидна. Нужно было еще одно усилие — на этот раз последнее. Но, возможно, сознание римлян еще работало как-то иначе, нежели в известные нам времена славы Империи. Для его становления и воплощения в хрестоматийно знакомые формы потребовались именно последующие полстолетия.
В середине II в. до н.э. Римская республика превратилась в ведущую державу Средиземноморского региона. Безусловное преобладание Рима обеспечивалось как динамикой его экономики, так и уникальным сочетанием военных, административных и инженерных талантов римлян. Флот римлян беспрепятственно осуществлял свою боевую, транспортную и торговую службу в пределах громадной акватории.
Однако на территории региона все еще оставалось противостоящее Риму государство, и это был Карфаген. Разумеется, для пунийцев было крайне проблематично, скажем, ликвидировать римское государство военным путем. Однако экономическая конкуренция со стороны Карфагена была весьма ощутима. Кроме того, римляне прекрасно помнили, как быстро карфагеняне умели оправляться от самых, казалось бы, тяжелых поражений. В последние годы Второй Пунической войны пунийцы перенесли ряд неудач, но вместе с тем именно к этому периоду относятся те страшные, по сути, броски, которые предпринимали Магон и другие военачальники, когда из ничего вдруг появлялся флот, и толпы наемников оказывались в Северной Италии или грабили сардинские берега, или — того хуже — будоражили римских союзников или варваров.

285

На этот раз Карфаген, разгромленный и униженный, оправился очень быстро. Навыки торговцев и давние связи по всему Средиземноморью и за его пределами позволили ему встать на ноги уже через 10-15 лет после окончания войны. В 187 г. до н. э. карфагеняне сами предложили выплатить всю оставшуюся контрибуцию по договору о заключении мира — надо полагать, что дела у них шли неплохо.
Римляне, верные принципу «разделяй и властвуй», создали в Северной Африке своеобразную политическую ситуацию. Всемерно поддержав своего союзника образца финала Второй Пунической войны — нумидийского царька Масиниссу, — они позволили ему создать протогосударство, постоянно находившееся в оппозиции Карфагену. Масинисса регулярно вел войны с пунами, отнимал у них одну территорию за другой, а те — по договору — даже не имели права вести войну без согласия на то римлян. Притеснения порой становились просто невыносимы в своей оскорбительности для Карфагена.
Борьба партий в Риме, которые решали в спорах между собой дальнейшую судьбу Карфагена, была ожесточенной. Однако перевес, естественно, в конце концов получили сторонники Марка Порция Катона. Как известно, непосредственным поводом к усилению давления на Карфаген стало формирование им в 152 г. до н. э. собственных вооруженных сил для борьбы с зарвавшимися нумидийцами; однако повод к войне римляне получили в результате дополнений к ультиматуму. Выдавшие заложников, стратегические припасы, оружие, карфагеняне были поставлены перед условием перенести свой город вглубь африканской территории. Помимо оскорбительности самого требования это лишало город самого смысла существования: пунийский город мог существовать только как порт. После месячного перерыва — якобы для обдумывания — пунийцы, подготовив все что было можно для войны, решили идти до конца.
Третья Пуническая война на море обычно вообще упоминается вскользь. Недостаток источников, краткость периода боевых действий и отсутствие ярких по своему характеру сражений, казалось бы, должны отвращать от нее любого исследователя. К тому же, в общем-то, игра шла «в одни ворота», и римляне имели неоспоримое преимущество. И все же с точки зрения развития военно-морского искусства эта кампания представляет безусловный интерес — как в стратегическом, так и в тактическом смысле.
С точки зрения стратегии фактически едва ли не единственной задачей римского военно-морского командования было обеспечение качественной, быстрой и беспроблемной переправы воинского контингента в Северную Африку, а затем налаживание столь же надежного транспортного моста между Италией и Сицилией и воюющей армией. Априорным условием решения этой задачи было завоевание господства на море. Второй задачей, являвшейся продолжением первой, было не дать карфагенскому флоту развернуть войну на коммуникациях, т. е. фактически запереть флот пунийцев в гаванях, а в идеале — ликвидировать его.
Единственным театром боевых действий стало Центральное Средиземноморье — акватория между Карфагеном, Сицилией и Сардинией. В этом пространстве разворачивались все события этой войны на море. Первой задачей римского флота стала переброска в Африку громадной армии. На фоне этого контингента меркнет знаменитая переправа Сципиона в конце прошлой Пунической войны. В этот раз переправлялись 80 тысяч пехотинцев и четыре тысячи всад-

286

ников. Для их перевозки с вооружением и провиантом потребовалось, по словам Аппиана, 100 гемиолий и множество других «легких и круглых» торговых кораблей без всякого вооружения. Эскорт эскадры состоял из 50 квинкверем — вероятно, на них также везли какое-то количество людей. Высказывавшееся в литературе мнение о том, что часть контингента, шедшая на малых и относительно быстроходных судах, была отправлена вперед с целью захвата плацдарма и должна была быть высажена ранее главных сил, кажется необоснованной. Финальный участок пути был как раз наиболее опасным — если карфагеняне где-то и могли напасть на римскую эскадру (ну отчего не пофантазировать?), то уж никак не в окрестностях Лилибея, а на подходе. Громадная масса флота была сама по себе зрелищем устрашающим, а небольшой отряд легких кораблей, да еще без охранения, сам просился в руки противника. В конце концов, так рисковать жизнями своих солдат было не в духе римлян ни в одну из эпох.
В отличие от обычно проливающего свет на такие детали Тита Ливия, Аппиан не удосужился снабдить нас точными данными о численности транспортов. Но, судя по всему, число их было очень велико. Учитывая, что многие суда были относительно небольшими, число их должно было еще возрасти. Поэтому даже самая заниженная оценка количества транспортников, выделенных для операции, должна приближаться к 250 и уж никак не быть меньше 200.
Флотом командовал консул Луций Манлий Цензорин. Высокое положение и ранг этого командира придавали его назначению особое содержание. Такое количество войск вообще было трудно разместить и хотя бы несколько дней держать в одном месте, поэтому, несомненно, флот собирался в нескольких гаванях — вероятно, в Остии и портах союзников. Однако последним пунктом остановки перед Африкой был, конечно же, Лилибей.
Экспедиция увенчалась полным успехом —хотя мы и не знаем подробностей, но ни серьезных штормов, ни туманов, ни тем более кораблей противника на своем пути она не встретила. Карфагеняне вряд ли совсем ничего не знали о намерениях врагов — скрыть приготовления такого масштаба было просто невероятно, — но их флот (или то, что можно было назвать этим термином) был просто не в состоянии помешать эскадре Цензорина. Нельзя не учесть и того, что карфагеняне, возможно, еще верили в то, что путем переговоров, идя на уступки римлянам, можно будет избежать войны.
Вместе с тем у Карфагена был флот. Его численность не поддается решительно никакому исчислению, поскольку нет даже намека на нее в источниках. По одному из авторов (Флору) получается, что римляне сожгли все корабли, которые пунийцы добровольно им передали в надежде на мир. По другим данным, карфагеняне активно строили боевые корабли, опережая все мыслимые темпы в надежде противостоять Риму. Так что какое-то количество судов они имели, но, конечно, оно не шло ни в какое сравнение с тем, чем располагали римляне.
Целью перехода была Утика. Ее жители раньше всех почувствовали, куда дует ветер. Еще до отправки римлянами флота и войска представители города явились в Рим и выразили желание сограждан передать свой город под его покровительство. Гавань Утики, разумеется, также должна была быть в полном распоряжении римского флота. Поэтому вопрос о месте высадки, базе и порте снабжения отпал сам собой. Если раньше завоевание базы на африканском по-

287

бережье было ночным кошмаром многих полководцев и флотоводцев, то теперь проблема решилась бескровно.
Кроме того, помимо удобной и ближе всего расположенной к Лилибею гавани, римляне могли беспрепятственно, в случае нужды, пользоваться портами многочисленных дружественных им городов, расположенных к югу от Карфагена,— Ахоллы, Лептиса, Гадрумета и некоторых других. В дальнейшем торговые корабли этих городов осуществляли вспомогательное снабжение римского войска под Карфагеном.
Несомненно, что главным пунктом снабжения армии был Лилибей. Пунктами сбора грузов выступали и иные порты Сицилии, но, в конечном счете, последняя стоянка судов была там. Менее удобным был путь вдоль берегов Сардинии. Если им и пользовались, то исключительно для отправки небольших караванов. Опыт показывал, что крупные соединения желательно отправлять по кратчайшему пути, чтобы избежать потерь. К тому же из Сардинии везли преимущественно местные товары, запасенные на острове — переваливать через Каралы припасы из Остии было мало смысла.
Переговоры, которые велись между римлянами и карфагенянами, благополучно провалились. Естественно, переносить город пунийцы не могли, а римляне уже окончательно решили «дожать» противника. Немедленно после окончания переговоров 20 квинкверем под командованием самого Цензорина бросили якорь возле города. Неизвестно, были ли эти корабли оборудованы для штурма и имели ли на своем борту какую-то артиллерию. Вероятнее всего, их задачей было лишь осуществление торговой блокады и немедленный перехват любого боевого корабля, который попытался бы действовать близ города. Локализация флота не ясна, как и то, был ли он введен также и в озеро близ города.
Вместе с тем команды судов все же не были отягощены избытком боевых происшествий. Об этом свидетельствует тот факт, что матросы кораблей принимали участие в организации сухопутной осады, транспортируя и устанавливая по крайней мере одну из осадных машин. Если при наличии такой громадной армии использовали моряков, то явно им просто нечего было делать в этот момент.
Однако вскоре положение изменилось. Карфагеняне, не рискуя выходить в море на боевых кораблях, использовали брандеры. Это «оружие бедных» показало себя в высшей степени эффективно и доказало, что противник, по крайней мере, способен нанести осаждающим серьезный ущерб и дорого продать свою свободу.
При использовании брандеров карфагеняне активно применялись к ветру, дувшему в сторону стоящей на якорях эскадры римлян. В гавани Карфагена было заготовлено несколько десятков небольших однотипных челноков, специально построенных для этого случая. Вероятно, готовясь к отражению агрессии, карфагеняне в значительной мере строили именно такие «истребители квинкверем». Челноки эти были доверху нагружены сухим горючим материалом — хворостом и паклей — и находились в постоянной боевой готовности под охраной специально приставленных людей. Вместе с этим, здесь же на берегу хранился запас и других горючих и зажигательных материалов — смолы и серы. До поры одно с другим не смешивали. При этом соблюдалась конспирация: место базирования брандеров было полностью закрыто от римлян городскими стенами, и отследить загодя приготовления к запуску таковых они просто не могли.

288

Лишь только начинал дуть подходящий ветер, карфагеняне канатами, по методу бурлаков на Волге, отбуксировывали несколько брандеров к самому краю оборонительной стены. Здесь в них немедленно засыпали серу и заливали все содержимое смолой. Затем на челноках поднимали небольшие паруса и наводили на цель. Как только брандер начинал движение в нужную сторону, содержимое корпуса судна поджигалось. Можно предположить, что этим занимались специальные команды, которые, выведя брандер на курс и жестко закрепив руль, спрыгивали в воду. Менее вероятна буксировка их другими судами. Во всяком случае, служба этих людей, при всей своей напряженности, была неизмеримо безопаснее ремесла команд брандеров нового времени, начиненных взрывчатыми веществами, которые норовили взорваться в самый неподходящий момент от случайной искры или шального ядра противника. Однако эффект, оказываемый карфагенскими брандерами, превосходил все ожидания. Римские корабли стояли относительно плотной группой, перегораживая подход к порту. Понятно, что внезапно сняться с якоря и отреагировать на угрозу было просто невозможно. При самой оптимистической раскладке команде нужно было разобрать весла, вставить их в порты, рассесться на свои места — в то время как выбирали якорь — и, стронув корабль с места, сманеврировать. На все это требовалось никак не менее нескольких минут. Нельзя же было, в конце концов, постоянно дежурить, не отходя от весел или сниматься с якоря и уходить при каждом устойчивом порыве ветра с берега! Проколы были неминуемы.
О том, что тактика регулярно приносила плоды и римлян то и дело заставали врасплох, свидетельствует сообщение Аппиана: карфагеняне причинили им много вреда и едва не сожгли весь римский флот. И действительно, как бы ни была мала площадь корпуса развернутого по ветру судна и сколь бы ни были значительны промежутки между кораблями, при массовом применении зажигательных судов, шедших строем пеленга, попадания в цель были просто неизбежны.
При этом встречающееся в литературе мнение о том, что римляне находились со своими кораблями во внутреннем озере, а корабли были вытащены на берег, кажется не слишком реалистичным. Во-первых, от такой дислокации флота никакого прока для целей блокады не было. Затащенные вглубь материка корабли имели превосходную, укрытую от всех погодных неприятностей стоянку, но никак не могли повлиять на обстановку на море. Во-вторых, атаки брандеров в этом случае были бы слишком сложны, а их эффективность должна быть относительно низка.
От первого года войны под стенами Карфагена дошли упоминания об атаке Нефериса, где, вероятно, применялся и флот. Совершенно однозначно силами флота (хотя и неизвестного состава) была осуществлена экспедиция на остров Эгимурес под руководством консула Мания Манилия. Эта экспедиция преследовала троякую цель: создание дополнительной базы для экстраординарных стоянок транспортов на линии Лилибей—Утика, основание промежуточной стоянки для транспортников лояльных городов африканского побережья и полное «запирание» залива. После захвата острова контроль над прилегающим к Карфагену морем был уже двойным и полным, по крайней мере, с востока. Других событий на море в этом году не было.
На следующий, 148 г. до н.э., военно-морская группировка римлян в Африке была вверена легату Луцию Гостилию Манцину. Общее руководство войсками

289

осуществлял консул Луций Кальпурний Пизон Цезоний. Нет данных об изменении численного или качественного состава флота и каких-либо перемещениях эскадр. Однако с этого года деятельность римских морских сил несколько активизировалась. Регулярно осуществлялись перевозки как из метрополии, так и вдоль африканского побережья. Кроме того, флот принял участие в нескольких осадах и штурмах городов.
Несомненно участие кораблей в блокаде и обстреле укреплений Клупеи, которые были предприняты при осаде этого города Кальпурнием Пизоном. Осада, впрочем, была не слишком удачной и безрезультатной. Взятие Неаполя Африканского несколько скрасило эту неудачу. Флот также был задействован в этом штурме, однако не сыграл решающей роли, что и привело к весьма скромному отражению его участия в источниках. Третьим городом, также осажденным в кампанию этого года, стал Гиппон Диаррит, однако его осада также не привела ни к каким результатам. В конце теплого сезона Пизон с войском, сняв осаду, ушел в лагерь в Утике.
Таким образом, в кампанию 148 г. до н. э. флот привлекался для решения трех основных задач, что, вероятно, было отражено в его трехчастном делении. Первая эскадра продолжала блокировать Карфаген — быть может, изобретая какие-то «противоядия» от атак брандеров.
Небольшая часть флота была отряжена для конвоирования транспортов из Италии и Африки. Однако сделано это было не сразу. Римляне сперва беспечно относились к транспортировкам по морю, за что были наказаны — ряд торговых караванов подвергся атакам кораблей жителей Гиппона. Вероятно, это была частная инициатива — вряд ли дисциплина карфагенян и возможности отдавать приказы из окруженного Карфагена были таковы, чтобы инициировать этот процесс. Угроза была совершенно реальна. Ответом как раз была экспедиция к Гиппону и попытка его нейтрализации, а также включение в состав караваног боевых судов.
Наконец, третья эскадра последовательно поддерживала сухопутные войска при штурме крепостей.
На следующий, 147 г. до н.э., был назначен новый консул — Публий Корнелий Сципион Эмилиан. Несомненно, с ним в Африку прибывали и новые морские силы. Их число неясно, но известно, что в составе флота были триеры. Как неоднократно случалось, и войска, и флот Сципиона были укомплектованы как римскими гражданами, так и союзниками из италийских городов. С флотом находился и новый командующий военно-морской группировкой — легат Сервий Атилий Серран.
Их прибытие совпало с кризисной ситуацией под стенами Карфагена. Войска уже почти два года осаждали город без заметных результатов и даже с потерями среди войск и в корабельном составе. Манцин, командуя флотом и в этом году, решил переломить ситуацию. После зимовки в Утике он вернулся под стены Карфагена и провел дополнительную рекогносцировку укреплений. В северной части стена проходила по скалистому участку вблизи моря. Рельеф был достаточно враждебен для нападающих, к тому же стена здесь была менее высока и почти не охранялась. Сделав соответствующие выводы, Манцин решил попытать счастья именно на этом участке, высадив десант. Прямых указаний на это нет, но, скорее всего, это было сделано или ночью, или непосредственно перед рассветом.

290

В противном случае, как бы плохо ни неслась дозорная служба, не заметить перехода десятка-другого кораблей с войсками вдоль стен и самой высадки десанта было бы просто невозможно.
В результате блестяще задуманной и дерзко осуществленной операции Манцин высадил штурмовую группу легионеров на скалистые берега. Располагая лестницами, «кошками» и другими приспособлениями, солдаты, используя преимущества внезапности, вскарабкались на стену. Однако стену нужно было не только захватить, но и удержать. А это оказалось гораздо более сложной задачей. Десант, высаженный Манцином, был очень небольшим, вероятно, не более нескольких сотен человек, из которых на стену взобрались далеко не все. Карфагеняне же, как только прошел шок, вызванный внезапной опасностью, немедленно отреагировали. Поскольку штурма других участков стены не было, они могли беспрепятственно сосредоточить на угрожаемом участке все наличные силы в любом количестве и пропорции. В результате очаг прорыва обороны был локализован— вероятнее всего, взобравшихся на стену солдат так и не пустили дальше оборонительной галереи. После этого пунийцы занялись ликвидацией десантников. Те оборонялись самоотверженно, но их положение непрерывно ухудшалось при явном неравенстве сил. Встал вопрос об эвакуации десанта.
Все это происходило в течение одного дня и последующей ночи. Именно в этот день новый консул с флотом и войсками прибывал в Утику. И его войскам почти с ходу пришлось вступить в бой. Получив донесение с просьбой о помощи от Манцина, Сципион ночью произвел все необходимые приготовления в своей эскадре и на рассвете вышел в море, взяв курс на Карфаген. Аппиан так описывает произошедшее: «Вдруг показались корабли Сципиона, в стремительном беге поднимая высокие волны, все полные стоявших прямо легионеров». Легионеры, завидев подмогу, предприняли последний натиск и потеснили карфагенян. Когда те ненадолго отступили, моряки Сципиона приняли на борт своих кораблей бывших в опасности римлян.
В этой операции с тактической точки зрения много неясностей, особенно в ее второй фазе. Если флотилия Манцина смогла осуществить высадку десанта, то почему он сам не смог его эвакуировать? Зачем потребовалось вызывать корабли из Утики? Почему на судах Сципиона находились в большом количестве войска? Ведь дополнительной высадки десанта не предполагалось (хотя, быть может, она могла сломать ситуацию в пользу римлян).
Вероятнее всего предположить, что изменилась погода, а Манцин располагал под Карфагеном судами более тяжелого класса, чем триеры Сципиона. И только эти триеры могли осуществить снятие воинов со скал в условиях поднявшейся волны. В любом случае вопрос о войсках остается открытым.
Как бы то ни было, следует признать, что дерзкая операция по захвату участка городской стены провалилась — и, быть может, была сразу же обречена на провал. Задним числом можно придумать многое, но прописной истиной выглядит то обстоятельство, что, коль скоро замышлялась такая диверсия, просто необходимо было предпринять некий отвлекающий маневр или серию таковых в других местах периметра обороны. Только в этом случае можно было гарантированно овладеть стеной и перенести боевые действия внутрь городских стен. Во всяком случае, первостепенной задачей командующего флотом было, в случае малейшего успех на стенах, незамедлительно развить его, высадив подкрепления. В целом

291

операция выглядит как смелый, но бездарно спланированный экспромт, отдающий известной долей непрофессионализма и напоминающий действия некоторых командиров Красной Армии в начальный период Великой Отечественной войны, да и многих других командующих, имевших больше апломба, чем тактических знаний. Так что замена Манцина на посту командира эскадры, пожалуй, была только к лучшему.
Приняв на себя командование, Сципион усилил блокаду гавани. Однако для того, чтобы полностью перекрыть всю акваторию, требовалось неимоверное число кораблей. В сущности, блокада отнюдь не заключается в том, чтобы перекрыть пространство, поставив корабли борт о борт — это довольно абсурдно. Но карфагеняне, находившиеся в безвыходном положении, использовали абсолютно любую возможность для прорыва этой блокады. Судя по всему, существовал специальный небольшой отряд из нескольких грузовых кораблей небольшого водоизмещения — возможно, построенных по образцу легких боевых судов, а возможно — просто переоборудованных из них. Они имели высокую скорость и маневренность, и карфагеняне пользовались этим — вероятно, довольно часто.
Перекрытию подходов к гавани мешало и то, что с восточной и юго-восточной стороны подход к городу изобиловал отмелями и подводными скалами, что исключало здесь якорную стоянку судов. Римляне, безусловно, хуже в них ориентировались, чем местные лоцманы. Кроме того, очень близко к стенам подходить было нельзя, так как с них открывали огонь по кораблям из метательных машин, да и просто применяли ручное оружие. Поэтому между городом и кораблями оставалось определенное пространство, да и кольцо блокады было с брешами. Пользуясь этим, «отсюда грузовые суда Битиаса, а иногда и какой-либо посторонний купец, наживы ради охотно идя на опасность, решались быстро туда проскочить; выждав сильного ветра с моря, они мчались на распущенных парусах, так что даже триеры не могли преследовать грузовые суда, которые неслись по ветру на парусах». Конечно, случались и прорывы из города, односторонний приток кораблей маловероятен. К тому же частные владельцы кораблей не могли просто так посылать суда в город —надо же было и получать прибыль, а ее требовалось вывозить. Базой снабжения, возможно, был город Неферис, однако с уверенностью этого утверждать нельзя.
Иными словами, блокада по объективным причинам не была абсолютной — а ведь римляне никогда ранее не имели такого доминирующего и безоговорочного превосходства на море, как сейчас. Впрочем, отдельные случаи прорыва кольца, конечно же, не могли решить всех проблем осажденного города, и положение его защитников медленно, но неуклонно ухудшалось.
Однако римлян такой ход событий не устраивал. Сципиону требовались решительные действия. Самым верным способом он счел изменение природногеографических условий в Карфагенской гавани. Римский командующий принял в определенном смысле беспрецедентное и масштабное решение — он приказал соорудить каменно-земляную дамбу, дублирующую корабельное кольцо блокады и полностью перекрывающую вход в карфагенский порт. Несмотря на то, что источники едва ли не вскользь упоминают о ней, это, несомненно, было одно из наиболее грандиозных решений за всю предшествующую историю римских войн. Осуществление этого «мегапроекта» было немыслимо без участия сил флота, которые осуществляли подвоз строительных материалов и, вероятно, служили

292

платформами для каких-либо инженерных приспособлений — например, копров. Однако опять остается непонятным, как смогли римляне, не рисковавшие подходить на кораблях под стены крепости, осуществить такой объем земляных работ фактически непосредственно у подножия этих стен? Осуществлялись ли работы только по ночам? Или для их прикрытия велся непрерывный обстрел стен?
Самое забавное, что карфагеняне в этот момент тоже не сидели сложа руки. Они умудрились прорыть из осажденного города в восточном направлении канал, по которому могли выходить корабли. И это инженерное сооружение, надо отдать им должное, было еще более масштабным, чем римское. Конечно же, римляне должны были обнаружить строительство этого канала, но коль скоро он копался изнутри линии обороны, да еще под прикрытием городской фортификации, до самого последнего момента, т. е. до обрушения перемычки и заполнения канала водой, помешать его строительству не было ни малейшей возможности — разве что путем взятия города.
Однако сам по себе канал был мало значим для осажденных. Важнее всего было то, что карфагеняне каким-то чудом, на последнем издыхании, смогли воссоздать свой военный флот. Это событие само по себе является достойным памятником карфагенским морякам и корабелам, сохранившим в веках их уходящую в небытие славу. Как ни был измотан осадой и осознанием неизбежного конца этот город —он смог построить какое-то (однозначно не менее 50, а по Страбону — вообще 120) число судов и с ними еще потягаться на морях с римлянами.
Корабельщики Карфагена в кратчайший срок — уже знакомые нам два месяца—построили и оснастили эскадру, способную выйти в море и дать бой. Разумеется, подробности этого строительства нам неизвестны. Знаем мы только то, что по данным одних авторов, для этого строительства был использован давно заготовленный и лежавший на складах корабельный лес. Другие же, например, Флор, упоминают о том, что для строительства кораблей горожане разобрали кровли своих домов. Трудно за что-либо поручиться, но, вероятнее всего, справедливо и то, и другое. Как говорится, дыма без огня не бывает, тем более, что римляне наверняка могли обнаружить следы использования стропил и балок как минимум в результате взятия города. Да и нехватка стройматериалов в городе после двух лет осады должна была ощущаться. Вместе с тем представить себе боевой флот, целиком построенный из уже далеко не новых деталей кровель, довольно сложно. Прежде всего, лес, используемый в кораблестроении, должен иметь определенную, и достаточно немалую, длину, что диктуется размерениями самих судов — их силовой набор, да и обшивку нельзя сделать из чего попало, тем более из сколоченных коротких брусьев. Лесоматериал, применяемый в строительстве зданий, имеет не только иной размер готовых деталей, но принципиально иное качество, не говоря уже о стремительном изменении этого качества с течением времени. Построить из него плот или лодку еще можно, а вот боевой корабль, даже «одноразовый» — вряд ли. Разумно предположить, что карфагеняне выгребли со складов весь корабельный лес, еще там остававшийся (стратегические запасы в городе вообще, похоже, были на высоте), и пустили его на изготовление важнейших элементов конструкции корпусов и рангоута. Менее важные в инженерном смысле детали внутреннего оборудования судов и часть обшивки, вполне вероятно, изготовлялись именно из пресловутых стропил.

293

Типы кораблей были различны. Среди них, как говорит Аппиан, были квинкверемы, триремы, керкуры, миопары и значительное число меньших судов. Вероятно, крупных кораблей было все же построено относительно немного. Если кораблей было действительно более сотни, то, несмотря на размеры большинства из них, этот флот был все-таки сопоставим с римским.
Римляне к этому моменту то ли вообще утратили бдительность применительно к водному пространству, то ли были всецело поглощены завершением строительства дамбы и инженерным обеспечением осадных работ. Во всяком случае, та вопиющая небрежность, с которой осуществлялось несение патрульно-дозорной службы, не может быть оправдана ничем. Мало того, что римляне или не заметили, или не придали значения строительству канала, они фактически перестали осуществлять блокадные мероприятия на море во всем их комплексе. Не вполне понятно, было ли большинство кораблей римлян вытащено на берег или они стояли на якоре. Второе вероятнее. Однако на этих судах не было ни гребцов, ни палубных команд, ни солдат — все сошли на берег, возможно, оставив на кораблях небольшую стражу, которая сама по себе не могла ни оборонять корабль, ни снять его с якоря для последующего маневра! То, что в этот момент весь римский флот не был в одночасье ликвидирован, всецело лежит на совести пассивных и осторожных карфагенских флотоводцев. Возможно, Карфаген не был бы спасен, и уж, во всяком случае, Рим от этого не проиграл бы войну, но затянуть ее и, скажем, создать в истории феномен Четвертой Пунической карфагеняне в тот день могли. Но этого не случилось.
Внезапно выйдя через канал в открытое море, карфагенский флот не предпринял вообще ничего! Никаких попыток атаковать корабли противника в течение двух суток (!) предпринято не было, и только на третий день карфагенские флотоводцы решили, наконец, использовать свой флот по его прямому назначению и дать бой.
Римляне были полностью готовы к битве и привели свои корабли и команды в надлежащий порядок. И было бы странно, если б это не было сделано — времени им карфагеняне дали предостаточно. Несомненное превосходство римлян в количестве кораблей, особенно в секторе тяжелых судов, имело место, однако, судя по всему, оно не было подавляющим. Можно предположить примерно полуторное численное преобладание римлян, но вряд ли более того. А малоразмерность карфагенских судов на начальном этапе боя даже способствовала их успеху и была не недостатком, а серьезным преимуществом.
Об этом сражении также немного сведений, однако известно, что противники выстроили свои корабли в линию. Таким образом, кульминационный акт морской войны между Римом и Карфагеном начался с применения классической и простейшей тактики морского боя. Изюминкой карфагенской тактики с самого начала боя стало как раз активное использование малотоннажного флота. Небольшие суда карфагенян, развивавшие достаточно большую скорость и тем сокращавшие до минимума время нахождения в зоне прицельного огня солдат на палубах римских кораблей, самоотверженно шли в атаку. Их экипажи подводили свои суденышки к самому борту крупных римских кораблей, где попасть в них копьем или стрелой оказывалось еще сложнее. Здесь, невзирая на опасность, карфагенские моряки изо всех сил старались нанести максимальный урон кораблю противника. Некоторые старались перерубить как можно больше весел, другие

294

лодки заходили с кормы и перерубали рулевые весла, делая почти невозможным управление судном. Отдельные карфагенские челны, также заходя с кормы, пристраивались к кораблю в самом уязвимом (и безопасном для них самих) месте, и члены их команд пробивали обшивку римских кораблей на уровне ватерлинии. Разумеется, тараны для этого не были нужны. Если у карфагенян были орудия (топоры?) для перерубания толстых и прочных весел, то пробить относительно тонкую дощатую обшивку и подавно не составляло особого труда. Все это делалось исключительно силами малого флота — возможно, даже просто долбленых челноков, как можно истолковать употребляемый в источниках термин. Нанеся возможно больший урон, эти кораблики стремительно отступали.
Неясно, приняли ли участие в этой фазе боя крупные карфагенские корабли. Вероятно, они все же остались в стороне. Часть римских кораблей была обездвижена, часть потеряла управление, вероятно, некоторые либо затонули, либо в силу образовавшихся течей были выведены из боя и отошли на мелководье или были выброшены на берег. Но действительно тяжелых потерь в корабельном составе римляне не понесли. Судя по всему, это сражение именно в таком режиме продолжалось весь день, и к концу его карфагенские флотоводцы решили выйти из боя и продолжить его на следующий день. Их тактика себя оправдывала, но результат был слишком незначителен. По сигналу карфагенские корабли начали отход. Однако отход этот был совершен в полном беспорядке. Поскольку канал, прорытый из Карфагена, был совсем узким, и через него не могли проходить одновременно несколько судов, началась форменная неразбериха. Малые суда, более быстроходные и маневренные, ринулись вперед и сгрудились в устье канала, загромождая проход остальным кораблям. Образовавшаяся пробка просто не могла быть растащена быстро, поэтому стало ясно, что крупные корабли — квинкверемы и триремы — обречены принять бой в море. В качестве подспорья при обороне они использовали своего рода грузовой причал: вдоль берега и стен проходила насыпь, сооруженная для погрузки и разгрузки торговых судов. Используя эту насыпь как прикрытие своего тыла, карфагеняне выстроили корабли в плотную линию, борт к борту, развернув их носами к атакующим кораблям римлян. Кроме того, на поддержку своих моряков из города вышли войска с метательным оружием, по возможности использовались и орудия с городских стен.
В определенном смысле повторилась ситуация битвы в гавани Утики в конце Второй Пунической войны, но с зеркальной точностью. Теперь уже римляне штурмовали подобие плавучей крепости. Единственным выходом в этой ситуации могло быть решение всеми способами попытаться атаковать один из флангов карфагенской шеренги кораблей — как это было сделано Олавом Трюггвасоном в «Битве трех королей» при Свёльде. В этом случае строй судов был бы захвачен последовательно, корабль за кораблем. Но римляне предпочли лобовую атаку. И здесь они оказались в весьма невыгодном положении. Атаковать строй было легко, выходить из боя — крайне затруднительно. Видимо, римляне не наваливались всей массой, а атаковали как каждому кораблю заблагорассудится. Не имея возможности нормально отойти задним ходом в силу конструкции своих кораблей, они вынуждены были медленно и неуклюже разворачиваться «на пятачке». Квинкверемы — не боевые танки, и такой маневр для них — дело исключительной тяжести. На него уходило слишком много времени, и корабли в этот момент

295

оказывались под шквальным огнем с неприятельских кораблей. К тому же карфагенские корабли не были связаны, и некоторые из них, давая ход, пронзали таранами обшивку римских судов, топя их. По сообщениям Аппиана, римляне потеряли в этой фазе боя примерно столько же судов, сколько потопили сами.
Обращает на себя внимание факт полного отсутствия на римских судах «воронов». Они не упоминаются прямо, нет и косвенных намеков, позволяющих отследить результаты их применения. Похоже, римляне к концу войны окончательно расслабились. Варианты боя с применением абордажной тактики были отставлены как малореальные в условиях полного преобладания на море. Кажется, корабли абордажными мостиками вообще не оборудовали. Главное техническое достижение римлян в войне на море в финальном акте драмы, разыгравшейся между Римом и Карфагеном, вообще не применялось. Любопытно, что, имея двое суток на подготовку к морскому сражению, римляне в своем лагере даже не сделали попыток соорудить эти приспособления, хотя это было делом нескольких часов. Как бы то ни было, судам пришлось вести обстрел противника и применять замшелую, пусть и надежную, таранную тактику.
Самый оригинальный способ борьбы с карфагенскими «тяжеловесами» изобрели союзники римлян — сидеты, чьи корабли входили в состав римского флота под Карфагеном. В конечном итоге, битва была выиграна именно благодаря им, вернее — благодаря примененной ими хитрости. Особенное уважение вызывает то, что эта хитрость явно была блестящим экспромтом — насколько можно судить, никто и никогда подобную тактику ранее (как и позднее, впрочем) не применял. Измышлена она была в разгар боя и, видимо, была одним из классических примеров той «солдатской сметки», которой всегда очень гордились в своих подчиненных русские, а затем и советские отцы-командиры, старавшиеся оной заменить нехватку оружия и прочих необходимых вещей.
Корабли сидетов один за другим стали применять следующее. На достаточно большом удалении от строя карфагенских кораблей одно за другим их суда бросали кормовые якоря. Когда те достаточно прочно закреплялись в донном грунте, команда налегала на весла и судно, разогнавшись, наносило мощный таранный удар противнику. После этого незамедлительно якорный канат начинали выбирать, подтягивая судно строго кормой к якорю и, соответственно, все время оставаясь носом к противнику — чем максимально сокращали поражаемую площадь и время нахождения в зоне поражения метательного оружия противника. Вероятно, суда были не слишком легкими, поэтому канат выбирали, либо применяя мускульную силу нескольких десятков человек, либо употребляли для этой цели кабестаны. Протараненное судно противника тем временем, потеряв точку опоры в виде вонзенного тарана, стремительно заливалось водой и отправлялось на дно морское, после чего атакующие могли выбирать себе новую жертву. Посмотрев на такую чрезвычайную тактику, остальные суда флотилии — кто с большим, кто с меньшим успехом — стали подражать ему. Наверняка многие сделали это неумело и успеха не добились, но в результате все равно римляне одержали победу. Метод этот, сколь непривычный, столь же и эффективный, был блестящей находкой. Ясно, что применен он мог быть только в зоне прибрежного мелководья, иначе протяженность каната была бы слишком большой, что маловероятно. Однако сама по себе принципиальная простота и доступность этого решения привели к общему успеху. Стоит отметить, что такими ухищрениями

296

римляне расплатились не только за отсутствие на их кораблях «воронов», но и за принципиальный конструктивный минус своих судов — несимметричность их оконечностей. Будь на месте римлян скандинавы эпохи викингов, проблема отступления кормой вперед просто не возникла бы.
Как бы то ни было, победа осталась за римлянами. Перетопили они явно не все суда противника, а, вероятно, лишь большинство тяжелых кораблей. Потери самих римлян в этом бою также неизвестны. Помимо тактических новшеств — весьма активного и относительно нетривиального использования маломерного флота и подтягивания кораблей к якорям — это сражение при Карфагене вошло во всемирную морскую историю как последний морской бой Третьей Пунической войны и Пунических войн в целом. Насколько известно, после этого боя и вплоть до падения Карфагена никаких сражений на море не происходило. Карфагеняне, напрягши последние силы и соорудив из всего, что только можно было найти, боевой флот, лишились его главной ударной силы — тяжелых кораблей. Маломерная флотилия в море больше не вышла —глупо было бы надеяться застать римлян врасплох еще раз и напасть на них с небольшими челноками. Римский флот продолжал обеспечивать блокаду крепости с моря и осуществлять масштабные перевозки, но уже практически никого и ничего не опасаясь. Карфаген-город еще держался, но с Карфагеном как морской державой, властелином и бичом Средиземноморья, было покончено. Теперь уже навсегда. А в следующем году пришел черед и самого города.
Не следует думать, что взоры римлян в эти годы были обращены исключительно на восток. Со 154 г. до н.э. римляне вели тяжелую и неоднозначную войну на Иберийском полуострове. Утвердившись в Испании после Второй Пунической войны, римляне постепенно расширяли сферу своего влияния. Трения с племенами Иберии, вызванные весьма нечистоплотной политикой наместников и притеснениями со стороны войск, вскоре стали неизбежны. «Запалом» стали лузитаны, жившие на западе полуострова, однако поражения.римлян всколыхнули и большинство ранее лояльных племен. Затяжная и жестокая с обеих сторон война шла с переменным успехом полтора десятилетия. В конечном итоге, склонив на свою сторону часть племенной знати и устранив с ее помощью вождя и идейного вдохновителя освободительной антиримской борьбы, римлянам удалось в 139 г. до н.э. полностью покорить Лузитанию. Таким образом, к концу 130-х годов до н. э. римские легионеры победным маршем вышли на берега Атлантического океана.
Это не было завоеванием всего мира — всего лишь достижением его пределов. Ведь Средиземое море на протяжение веков и даже тысячелетий продолжало оставаться зоной актуальности для целого ряда цивилизаций. Именно вокруг его берегов вращались основные события древней и античной истории. Никто и никогда прежде не становился господином на таком обширном пространстве в Средиземноморье. Конечно его еще предстояло освоить. Но римляне наметили и попрали своей ногой крайние точки этого пространства и, казалось, более не имели достойных противников в этой акватории. Правда, это действительно только казалось.
Уместно отметить, что римляне в период 160-130-х годов до и. э. весьма ограниченно применяли свой флот. Точных сведений ни о его численности, ни о дина-

297

мике развития мы, естественно, не имеем. Ряд демаршей вблизи берегов Эллады, отправка посольств, разовые поручения, патрульная служба и, конечно, переброска войск на Балканы, в Азию и в Иберию — вот основные задачи римского флота в этот период. Состав флота сократился по сравнению с периодом Пунических войн, ибо численность противников в Средиземноморье серьезно уменьшалась. Однако традиции военного флота уже были несокрушимы. Римляне обзавелись главным — опытом, который уже передавался от поколения к поколению моряков вне зависимости от позиции самого государства. Римляне окончательно стали морским народом. Два процесса — самообучения и обзаведения морскими базами — шли параллельно. В результате Средиземное море во второй половине II в. до н. э. стало понемногу превращаться в то, что нам известно из истории последующих веков, —mare nostrum, «наше море».

Подготовлено по изданию:

Хлевов А. А.
Морские войны Рима. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. — 496 с.
ISBN 5-288-03738-8
© А. А. Хлевов, 2005
© Издательство С.-Петербургского университета, 2005