1. Эней. За много веков до Вергилия сложилось греческое сказание об Энее, вошедшее несколькими крупными эпизодами и отдельными пассажами в «Илиаду». Их условно рассматривают как Энеиду Гомера 1.
Аналитики с давних пор считают, что царь дарданов Эней позже других героев вошел в эпос. Как показано мною в главе II, связь Энея с дарданами вторична. Первоначально царь и «его» народ были приурочены к разным местностям в Троаде: дарданы — к северному побережью (где город Дардан, пролив Дарданеллы), Эней — к южным склонам Иды (куда он убегал от Ахилла). Дарданы — древний исторический народ, ко времени сложения песен столь же мифический, как Троя; Эней — фигура поздняя. Доля формул с постоянными эпитетами для этого имени от общего числа его упоминаний в «Илиаде» — 18%, тогда как для Елены 65%, для Одиссея — 56, Александра — 47, Гектора — 41, Ахилла — 38, Приама — 32, Патрокла — 23%. Энея не было среди женихов Елены (у Гесиода) 2. его отца Анхиза нет в числе старейшин Приама (в «Обзоре со стены») 3. Во многих книгах «Илиады», где по обстановке Эней мог бы быть среди героев (I, III, IV, VII, Χ, XV, XXIV), он отсутствует4.
Имя «Эней» (Αινείας) образовано от названия упоминаемого в «Илиаде» (IV, 520) города Эн (Αίνος)5, причем не как эпоним (по которому назван город), а как производное от названия города. Город находился неподалеку от Троады — во Фракии, возле устья Герба — и получил название от реки Эний (Strab., VII, 51а) или от фракийского
племени энеев (о нем — Hipponax. Fr.41 Diehl), но у фракийцев раньше он назывался Полтиобрия (Strab., VI, VI. 1). Город был колонизован эолийцами из Кимы (Herod., VII, 57; Thukid., VII, 57; Strab., VII, 51). Эолийской была и та среда, на которую ориентировались певцы, избравшие Энея своим героем: имя Αινείας в отличие от имен других главных героев «Илиады» (Όδυσσεύς, Αχιλλεύς, Διομήδης и проч.) имеет эолийское грамматическое оформление 6.
Большинство критиков обоих направлений — и аналитики, и унитарии сходятся на том, что Эней был включен в «Илиаду» потому, что певцы (или певец), создавшие ее, подвизались при дворе рода Энеадов, правившего из города Скепсиса всей Южной Троадой (царский род сей известен Деметрию Скепсийскому, автору I в. до н.э. — Strab., XIII, I, 52). Это вытекает из гомеровского пророчества ex eventu, вложенного в уста Посейдона (XX, 307-308), о том, что Энею и его потомкам суждено царствовать в Троаде7. Впрочем, возможно, что столицей царства Скепсис не был и лишь задним числом претендовал на такое прошлое. Скепсис был дан в управление потомкам Энея (или тем, кто возводил свою генеалогию к Энею) ионийцами из Милета8. Отсюда роль главного бога Ионийской Лига Посейдона Геликонского в спасении Энея (ср. XX, 292-340 и 403-405). Многие добавляют, что тому же певцу или его кругу принадлежит гомеровский гимн Афродите, матери Энея и покровительнице рода Энеадов 9.
Прославление Энея в «Илиаде» проведено с обычной у придворных певцов чрезмерностью: его спасают все боги вне зависимости от того, на чьей они стороне; Аполлон уносит его в свой храм (чего не удостоился даже его любимец Гектор); никто в «Илиаде» не имеет столь детальной генеалогии (XX, 202-241) и столь почетной — Эней поставлен ею выше Ахилла (XX, 105-107,
207-209)10. А ведь Эней, собственно, если присмотреться, не совершил ничего великого — не убил ни одного сколько-нибудь видного противника. Очевидно, он потому не мог этого сделать, что ко времени его вхождения в «Илиаду» все завидные подвиги такого рода были уже распределены, и Энею оставалось только «пушечное мясо» (так С.Бауре называет незначительных персонажей, специально придуманных, чтобы пасть в бою с важным героем), а также возможность избегать гибели от рук выдающихся ахейцев, с которыми честь требовала его столкнуть.
Род его славился особой породой лошадей, очень быстрых, — что ж, это реально. Конные заводы Троады были известны и в VI в., при персах11. Этим, пожалуй, исчерпывались возможности прославления Энея и его рода, так что певцам пришлось пойти на всяческие уловки, дабы, не изменяя остальные эпизоды поэмы, возвеличить Энея.
Все три основных эпизода «Илиады», в которых главным героем является Эней, — поединки с Диомедом, Идоменеем и Ахиллом — плохо держатся в своем контексте.
2. Энеида с Диомедом. Первый эпизод, в V книге, показывает Энея, вместе с Пандаром сражающимся против Диомеда. Пандар, выстрелив из лука, ранит Диомеда. Тот, взмолившись Афине об отмщении, бросается на троянцев. Эней ищет и находит Пандара, приглашает в свою колесницу, и они вместе нападают на Диомеда. Но пеший Диомед убивает Пандара и ранит Энея. Тут боги бросаются на помощь Энею: сначала Энея спасает его мать Афродита, но Диомед и ее ранит, тогда Энея спасает Аполлон, но Диомед и на него нападает. Апполон все же уносит Энея и вызывает Ареса, на которого Диомед тоже нападает и ранит бога. Так Диомед в этом бою сражается с тремя богами и двух из них ранит. Так что Энею не унизителен исход боя: он ранен вместе с богами, тем же противником. Таков вкратце сюжет эпизода с Энеем в аристии Диомеда, да в сущности это и сюжет самой аристии: если вычленить взаимосвязь событий, то аристия Диомеда не намного шире. Эпизод с Энеем в ней главный и связующий.
V книга («Диомедия») вообще очень трудна для анализа. Унитарии написали целые монографии, не говоря уж о статьях, стараясь доказать ее единое авторство12. Между тем, обычно цельность самоочевидна и
в таких изощренных и пространных доказательствах не нуждается. С другой стороны, и аналитики иной раз приходят к выводу, что книга прошла слишком много переработок — все в ней так переплелось, перепуталось и переплавилось, что расчленению уже не поддается13.
Действительно, книга прежде всего стилистически и сюжетно пестрая, клочковатая. Описания сражений вполне однородны лишь на небольшом протяжении, но от одного такого отрезка к другому происходит резкая смена. То все герои-ахейцы один за другим убивают бегущих противников, то пеший герой одну за другой низвергает пары противников, стоявшие на колесницах, то просто перечисляются все убитые одним героем14 — неужели все это разные манеры одного автора? Непохоже. Попытаемся разобраться (см. рис. 16).
А. Выделение схватки Энея и Пандара с Диомедом. Из неувязок в контексте больше всего бросается в глаза (и часто используется аналитической критикой), что Пандару, только что, в IV книге, нагло нарушившему клятвенный договор троянцев с ахейцами, никто здесь не напоминает об этом, даже Диомед при его умерщвлении, а Эней даже удивлен, за что бы это богу гневаться на троянцев (V, 178)15. Но этой неувязке могут быть даны разные объяснения, и я основные приведу далее, а пока отмечу, что она могла получиться за счет общей отделенности «данайских» книг «Илиады» от «ахейских». Да и сама неувязка сомнительна: бог все-таки прогневлен.
А вот противоположность богоборца Диомеда V книги богобоязненному Диомеду VI (обе «данайские») важнее: она выделяет из всей «Илиады» V книгу и даже точнее — эпизод с Энеем, ибо в нем сосредоточены богоборческие поступки Диомеда. Они не имеют удовлетворительного объяснения вне связи с прославлением Энея, но это ускользнуло от внимания критиков. Во-первых, ранение богов Диомедом извинило поражение раненного им же Энея и даже вознесло его — уравняло хотя бы в этом с богами. Во-вторых, Диомед здесь — главный противник Энея, а вражда противника с богами — Афродитой, Аполлоном и Аресом должна подчеркнуть угодность Энея богам. Других функций у этого мотива в поэме нет. Таким образом, уже тогда была заложена традиция «благочестивого Энея» (pius Aeneas).
Еще более узко выделяется эпизод с Энеем размещением богов10. Аполлон перед эпизодом с Энеем вдохновляет троянцев издали, с Пергама (IV, 506-507), а в эпизоде вдруг оказывается на поле боя (V, 344). Арес до эпизода (IV, 439) и после него (V, 592) возглавляет троянскую рать, но перед появлением Энея на сцене Афина ни с того, ни с сего (троянцы в это время дрогнули, так что нужды в таком вмешательстве нет) берет Ареса за руку и выводит из боя на берег Скамандра (V, 29-36), где потом пострадавшая в бою Афродита и находит его17. А заодно она находит там и его коней, которых Афина туда не выводила, поскольку бог был пеш. Бога нужно было вывести из боя именно потому, что в готовом к тому времени эпизоде с Энеем ему была отведена роль стороннего наблюдателя, и эту ситуацию надо было как-то подготовить. Сделано не очень ловко, но результат достигнут. Соответственно, по окончании эпизода надо вернуть Ареса на поле боя — это и делает Аполлон, причем сия операция описана дважды: один раз возвращение Ареса мотивируется наглостью Диомеда (V, 454-457), другой раз — уходом Афины, т.е. более свободной обстановкой (V, 510-511). Одна из двух мотивировок лишняя, и критики много доказывали, что лишняя — вторая18. Спор не так уж важен: по удалении вставного эпизода с Сарпедоном (правомерность чего обще-признана19) обе мотивировки почти смыкаются20, вторая поправляет первую — там не сказано было, что Афина оставила поле боя, а это необходимо: чтобы на некоторое время предоставить Аресу свободу действий.
Б. Остатки других вариантов эпизода с Энеем. Удаление Афины с поля боя и возвращение Ареса в бой делят V книгу пополам: за ними текст другой. В первой половине рядом с Энеем сражается
Пандар, прибывший из Зелии, якобы ликийского городка тут же, в Троаде; во второй расположены вставные эпизоды (471-493, 628-698), в которых действует царь ликийцев Сарпедон — из настоящей Ликии, расположенной далеко на юге Малой Азии. На этом основании В.Крист предположил здесь соединение двух Диомедий — одной с северными ликийцами, другой — с южными 21. Эта идея заслуживает развития, с той, однако, оговоркой, что это не были Диомедии. Сцеплены они искусственно.
В первой половине расположен весь эпизод с Энеем, и завершение его вполне естественное, выдержано в соответствии с эпическими стандартами: бог Аполлон, спасший тяжко раненного Энея, уносит его в свой храм на Пергаме, и там героя лечат сестра и мать Аполлона. Но во второй половине над телом Энея еще идет борьба на поле боя (451-470). Это не было предусмотрено в первой половине, и для перехода к такому обороту дел пришлось Аполлону создать изображение Энея и подбросить его на поле боя (449-450). Таким образом, эпизод с Энеем и Пандаром, свершенный спасительным удалением Энея в храм Аполлона, был переделан из такого, в котором Эней просто погибал, и на поле борьба шла за труп. Арес так и возглашал: «О сыны Приама... Долго ль еще вам убийство троян попускать аргивянам?.. Пал воевода, почтенный для нас, как божественный Гектор! Доблестью славный Эней... Грянем, из бранной тревоги спасем благородного друга!» (464-469). О прежнем облике эпизода говорит сам характер ранения Энея: тяжелым камнем по коленной чашке. Герой «пал на колено.., и взор его черная ночь осенила» (309-310). Ранение в колено скорее всего осталось от эпического выражения «сломить колена» (γούναθ' έλυσεν), что означало «убить». Вот в какой системе переделок получает смысл подстановка изображения на место павшего Энея. Это переход к прежней концовке эпизода, а эта прежняя концовка сохранилась далее в тексте, потому что эпизод был включен в песнь еще с прежней концовкой, а переделан уже в составе песни. Но переделан лишь в основной части, а концовка, размещенная несколько отступя, сохранилась. Вот и пришлось прилаживать к ней новый облик эпизода с Энеем, заменяя на поле унесенного в храм Энея его изображением.
Но и после того не все гладко: Эней неожиданно оказывается в числе сражающихся (528-589). К этому тоже надо было подготовить
слушателя — пришлось Аполлону возвращать исцеленного скоропалительно Энея из храма (512-515). А затем оказались сразу же забыты и изображение Энея, и сам Эней, так что изворотливость Аполлона была нужна только для увязки разнородных текстов.
Тут во второй половине книги проступает кусок иного текста с Энеем — текста, в котором Эней сражался вообще не с Диомедом. В этом ином тексте в числе противников Энея на первом месте Агамемнон, с ним Менелай, и от этого текста в V книге есть еще один кусок (ср. 528-589 и 37-84). В целом это был интересный вариант эпизода с Энеем, привязанный к внешним вехам. В этом варианте от руки Энея погибли сыновья Диокла из Феры (V, 541-560). И этот царь, и его царство, расположенное между Пилосом и Спартой, упоминаются в «Одиссее», а именно — в «Телемахии» (Od., III, 488—490; XV, 186-188), а в «Илиаде» более не упоминаются. Как раз в этом единственном пассаже с Диокловыми сыновьями за них здесь заступается Менелай (из Спарты) и Антилох (из Пилоса). Стихи, возможно, говорят о знакомстве певца с материалами «Одиссеи», с песнями «Телемахии».
В. Выделение аристии Гектора. Как ни странно, Диомед в V книге («Диомедий»!) не изначален. Он вошел в нее с эпизодом Энея, по сути — ради Энея. Оказывается, далее, что и богоборцем Диомед изначально не был.
В начале книга в ответ на просьбу раненного Пандаром Диомеда вернуть ему силы, чтобы он мог копьем поразить обидчика, Афина просьбу исполняет, но дополнительно, хоть он об этом не просил, дарует ему способность узнавать богов и запрещает с ними сражаться. К чему бы это? Только в этом эпизоде неоднократно повторяется, что нужен особый дар, чтобы увидеть бога, отличить его от людей. Повсюду в остальной «Илиаде» герои сами опознают богов, хоть боги и появляются в облике людей или птиц22. «Отвести мрак от очей» обещала Диомеду Афина (127), но перед тем мрак не спадал на очи. Поскольку дар Афины не имеет никакого основания ни в предшествующих событиях, ни в просьбах Диомеда, значит, он весь нацелен на предстоящее и вызван исключительно им. Соответственно и запрет «мотивирован» предстоящим событием. Что же там впереди? Аполлон укроет лишь Энея «облаком черным», Афродита вообще «мраком» не воспользуется. Значит, дар Афины имеет в виду Ареса и только его. Именно он все покроет мраком, помогая троянцам защитить тело Энея
(506-507) 23. И запрет сражаться с богами имеет в виду его же, — увидев бога, Диомед отступает со словами к ахейцам: «отступайте, с богами отнюдь не дерзайте сражаться»! (606).
Все это — не в эпизоде с Энеем и Диомедом, а после него — в том тексте, где рассказывается об удалении Афины и возвращении Ареса. То есть вместе с рассказом о даре Афины эти сообщения образуют некое обрамление эпизода с Энеем. В обрамление это (29-36, 122-130, 133, 449-470, 494-511) входят и упомянутые выше действия Афины (вывод Ареса с поля боя) и странные поступки Аполлона. Часть этих событий расположена перед эпизодом с Энеем (появление Афины, вывод ею Ареса и ее наказ Диомеду), часть — после эпизода (уход Афины и все заботы Аполлона об Энее). Все это действия, которыми эпизод с Энеем и Диомедом вводится в текст песни, а затем текст подлаживается к новому варианту эпизода.
Эпизод включен в первую половину книги. К нему (85-121, 134-311, 432-448) принадлежат и начальные стихи аристии Диомеда (1-29) — тут он сражался пеший против колесниц. Это столь необычно, что внесена специальная мотивировка (255-256): «Мне даже леность всходить в колесницу», — говорит раненный Диомед своему другу Сфенелу, приглашавшему его взойти в колесницу. Видимо, для авторов контекста была непривычна спешенность Диомеда в этом эпизоде и они считали необходимым как-то мотивировать ее, но получилось неуклюже: раненый Диомед отказывается от колесницы перед боем с двумя знаменитыми противниками, стоящими на колеснице. Поздний, добавочный, характер этих стихов виден из того, что в них содержится уже указание на дар Афины: «трепетать не велит мне Афина» (256), а позднее включение Афины показано выше.
Что же это был за текст — первоначальная песнь, в которую был вставлен эпизод с Энеем и Диомедом и в которую по соседству с эпизодом вводились все эти подправки? В тексте явно участвовал Арес (раз его пришлось выводить на время действия эпизода с Энеем). Кроме того, троянцев в этом тексте возглавлял тот, кого Эней, навязанный эпизодом, подменил во главе троянцев, т.е. Гектор. Арес, Эрида (Распря) и Гектор действительно выступают в ряде пассажей, которые связуют обе половины книги и, как нити канвы, проходят сквозь всю V книгу, захватывая и последнюю часть IV книга 24. Таким образом, спереди к
обрамлению эпизода с Энеем надо присоединить IV, 422-544, сзади — V, 494-511, 590-627. 699-710. Вместе они образуют канву для всех включений и объединяются в одну систему.
По смыслу это была аристия Гектора. Гектор совершает подвиги, прославляется, наступает. Его ведет Арес. Перед ними откатываются ахейцы, отступает великий Аякс, должен отступить и Диомед. Вот зачем Афина дала Диомеду строгий наказ не дерзать против богов (имея в виду Ареса). В нововведенном эпизоде с Энеем Диомед мог побеждать, но в старой аристии Гектора наступал, побеждал и должен был побеждать Гектор, ведомый Аресом. Аристия Гектора сохранилась и продолжалась за границами эпизода с Энеем — ничего не поделаешь, приходилось с этим считаться.
Г. Вставной эпизод с Сарпедоном. Во второй половине книга помещен эпизод с Сарпедоном. Основа эпизода — поединок Сарнедона с Тлеполемом, сыном Геракла. Оба царя происходят из стран юго-запада Малой Азии: Сарпедон — из Ликии (где действительно долго сохранялся культ Сарпедона), Тлеполем — с Родоса. Их поединок давно рассматривался как перенесение южных противоречий под стены Трои («ликийцы с родосцами всегда враждовали», говорит схолиаст) 25. Что эпизод этот в «Илиаде» вставной, тоже давно установлено: в его совмещении с контекстом полно неувязок26. Троянцы наступают, ахейцы отступают, но именно герой с ахейской стороны, Тлеполем, задирает противника, а не наоборот. Непонятно и свободное пространство для их поединка в условиях наступательной битвы, когда одни теснят других. После ранения Сарпедона Одиссей раздумывает, настигнуть ли его или напасть на его подданных — ликийцев, как будто не ахейцы отступают! В обоих кусках эпизода с Сарпедоном совершенно отсутствует Главк — в других местах «Илиады» ближайший друг и соратник Сарпедона. А здесь за раненым ухаживает некий Пелагон, «друг, им отлично любимый» (695). Эпизод полностью игнорируется позднейшими песнями «Илиады»: ведь Сарпедон там через несколько дней жив-здоров, сражается и побеждает, тяжкой раны в бедро как не бывало!
Эпизод с Сарпедоном явно включен именно в аристию Гектора ибо один из двух кусков этого эпизода (528-589 и 628-698) с обеих
сторон плотно охвачен ее частями, другой примыкает к ней. Вряд ли такая избирательность осуществилась бы, если бы эпизод включали в готовый текст, ставший книгой, со всей его пестротой вставок. Более реалистично предположить, что такая позиция эпизода с Сарпедоном сохранилась с той поры, когда аристия Гектора существовала еще в чистом виде. В первом куске Сарпедон укоряет Гектора за бездействие, во втором Сарпедон убил Тлеполема и будучи им ранен, просит Гектора о помощи, но Гектор промчался мимо. В обоих случаях Сарпедон знает только Гектора, но не знает Энея. Никаких упоминаний о Пандаре, хотя тот тоже был объявлен ликийцем. Словом, ни авторы эпизода с Сарпедоном, ни те, кто его включил в аристию Гектора, по-видимому, еще не знали об эпизоде с Энеем.
Д. Распространение с Афродитой. Диомед нападает и на Афродиту, но это нападение, а значит, и все вмешательство Афродиты
в битву (312-417) надо признать дополнительной вставкой — добавкой к эпизоду с Энеем 27. Дело не только в ненужности дара Афины для нападения на Афродиту, но и в том, что оговорка Афины о нераспространении на Афродиту запрета разить введена — и тоже без мотивировки — в последних двух строках речи Афины (131-132), т.е. дополнительно. Это новая идея, никакого отношения к первоначальному «дару» не имеющая28. Афродита появляется совершенно неожиданно. Арес и Афина были в предшествующем тексте, до Энея, и их присутствие на войне вообще естественно: они боги войны, что и отмечено тут же (V, 331-333, 430). Афродите же вторгаться в битву не положено. Правда, она похитила перед тем Париса с арены поединка, но там похищение было быстрым и незаметным. А здесь она укрывает сына своими руками и одеждой от стрел, а сама продирается сквозь густые толпы воинов (334) и подставляет себя под удар Диомеда. Весь рассказ гораздо более развернут, чем рассказ о спасении Энея Аполлоном, но не получил успешного завершения: спасение уже было завершено Аполлоном. Так что этот добавлен потом. Все, что относится к Афродите, — скорее всего, распространительная вставка (одно упоминание Киприды оказалось и в первом варианте возвращения Ареса Аполлоном на поле боя, в стихах 458-459, возможно, оно вставлено при работе распространителя над эпизодом с Афродитой).
Е. Распространение с Аресом и дополнение с Герой и Афиной. Распространением первоначального эпизода выглядят и завершающие песнь стихи 793-906, где Афина отменяет свой прежний запрет разить богов, особенно подчеркивая, что отмена рассчитана на встречу с Аресом. Она сама восходит на колесницу Диомеда и направляет его копье в Ареса. Что бы ей сразу исключить из запрета и Ареса! Нет, только теперь потребовалось поразить и его. Более того, неясно, почему он мирно ждал, пока Афродита вступалась за Энея29. И вот появляется уникальное и в «Илиаде» не мотивированное сообщение, что Арес только что перешел на сторону троянцев. Это совершенно не вяжется с недавним удалением его из боя Афиной30 — проахейского Ареса было бы незачем удалять! Когда сообщение о том удалении вводилось, этого замечания о переходе явно еще не было. То есть здесь подразумевается, что в эпизоде с Энеем этот бог был на стороне ахейцев. Вот почему он там не участвовал в наступлении троянцев и почему после изменения его ориентации пришлось перед этим наступлением увести его с поля боя. Был он на стороне ахейцев и в другой версии эпизода с Энеем. Там о выступающем вперед Менелае сказано: «Арес распалял ему душу» (563), и это было естественно для проахейской позиции Ареса. А вот в аристии Гектора Арес на стороне троянцев. Эта система постепенно ассимилировала чуждые тексты, и появился добавочный стих, поясняющий проахейское поведение Ареса в отношении Менелая: (распалял) «С помыслом тайным, да будет сражен он руками Энея» (564), А с Менелаем рядом встал Антилох, и Эней отступил. Так что такой затейливый помысел был бы совершенно несуразным. Наверное, проще было бы, желая смерти Менелая, подстегивать не Менелая, а его предполагаемого убийцу. Нет, Арес не желал смерти Менелая.
Распространение с Аресом составляет 75 строк. Эти поправочные стихи отличаются от основного текста песни тем, что Диомед впервые за всю свою аристию восходит на колесницу. Помещенный перед началом распространения с Аресом выезд двух богинь — Геры и Афины (711-792) — подключен вообще из другого текста. Между выездом и предшествующими стихами — явный разрыв (на 710 стихе в греческом оригинале неоконченная фраза обрывается). Торжественно и подробно обрисованный выезд противоречит незначительности деяний Геры и
тому, что она затем вообще забыта, да и удаление на Олимп очень скромное — в двух строчках. В конце описания выезда переход к деяниям одной Афины неловок: стоя рядом с Герой, Афина держит в руках тяжелое копье, а став (всего через 100 строк) рядом с Диомедом, берет в руки бразды и бич — куда же девалось копье? К тому же Гера, возбуждая ахейцев голосом Стентора, сетует, что ныне троянцы уже «пред судами» воюют (791) — это совершенно не соответствует ситуации: битва идет близ города31.
Возможно, к этой вставке относятся также находящиеся на отшибе стихи 418-431, с Герой и Афиной на Олимпе и Зевсом, поручающим битву Аресу и Афине. И, конечно, завершающие песнь стихи 907-909 (возвращение Геры и Афины на Олимп)32.
По-видимому, кусок текста с Афиной, встающей на колесницу Диомеда и направляющей его копье в Ареса-перебежчика, был сделан специально для распространения эпизода с Энеем вскоре после распространения с Афродитой и был предназначен к тому, чтобы увеличить богоборческие грехи Диомеда и сгладить противоречие между проахейским Аресом эпизода с Энеем (в двух его вариантах) и протроянским Аресом включающей аристии Гектора. Для введения этого куска были использованы готовые стихи про выезд Геры и Афины (V, 711-792) 33, хотя Гера в этом контексте лишняя. Да она и стремится действовать отдельно и, выступая в облике Стентора, делать то, чего Зевс ей в данном случае не поручал. Стихи эти взяты из какого-то места, где война шла уже перед судами. Увязке этих кусков служит весьма искусственная ситуация: две богини по дороге заехали к Зевсу, и он велит Гере идти восстановить на Ареса Афину. Почему бы не велеть это Афине непосредственно? Она ведь тут же, рядом с Герой. Стихи 418-431 взяты неполным отрывком: говоря о речи двух богинь, сказано, что «первою речь начала» Афина, но речь второй богини так и не прозвучала, вторая богиня тут и не упомянута34.
Афина в завершающих стихах V книги, относимых к этой серии, именуется Алалкоменой (V, 908). Точно так она именуется и в
IV книге35, где тоже на Олимпе действуют Гера и Афина (IV, 8), а на землю Афина отправляется одна (IV, 74-79). Для соединения же кусков там придумана искусственная увязка — Гера подсказывает Зевсу послать Афину. Там Зевс, издеваясь над Герой и Афиной, превозносил Афродиту (IV, 5-13), здесь Гера и Афина, издеваясь над раненной Афродитой, язвят Зевса (V, 418-425)36. Там, как и здесь, идет речь тоже о Пандаре, к чему мы далее обратимся.
Итак, в V книге канвой была аристия Гектора с ограниченными в ней остатками рассказа о сражении за труп Энея. Арес в этой аристии был на стороне троянцев. В эту канву включены куски двух вариантов эпизода с Энеем, в которых Арес был на стороне ахейцев. От одного из них (с Агамемноном на первом плане) сохранились лишь обрывки, другой (Эней с Пандаром против Диомеда) вошел в значительном объеме в первую половину канвы. Он-то и придал всей песни облик аристии Диомеда, особенно после распространения эпизода нападениями Диомеда на Афродиту и Ареса. Эти распространения были сделаны уже после включения эпизода в аристию Гектора. В первой половине книги из вариантов эпизода с Энеем остался только этот апологетический, остатки других сохранились во второй половине. В ней же содержатся включения двух кусков при Сарпедона.
Проверка предложенного здесь анализа (членения и стратификации) книги, проведенная по формальным параметрам, показывает, что «данайский» характер книги определяется главным образом распространением с Афродитой и тем вариантом эпизода с Энеем, где главным действующим лицом был, как и в книге XI, Агамемнон, а также вставками с Сарпедоном. Канва книги (аристия Гектора) носит «аргивский» характер и в еще большей мере «аргивскими» являются распространение с Аресом (сюда же принадлежит единственное в песни использование термина «Троя») и вставки с двумя богинями — Герой и Афиной. Основные тексты с Энеем принадлежат к «ахейским» материалам. На таблице ранние части графически размещены выше канвы, а поздние — ниже; заметно увеличение «аргивских» показателей к поздним частям и «данайских» — в средних.
3. Нарушение клятв. Для прояснения включенности Энеиды с Диомедом в «Илиаду» надлежит еще рассмотреть предысторию появления Пандара рядом с Энеем — ту, где Пандар стрелял в Менелая, но только ранил героя. Об этом Пандар с огорчением напомнил
Энею во время битвы (V, 207-208). Сам эпизод находится в предшествующей, IV, книге (1-219) и называется «Нарушение клятв». В чем его суть?
Только что закончился поединок Менелая с Парисом. Условие: кто победит, тот и забирает Елену. Менелай победил, а Париса спасла от гибели Афродита. Нужно исполнять условие поединка — выдать Елену грекам. Тогда война завершится... и, не завершившись, оборвется поэма. И вот действие перенесено на Олимп. Зевс спрашивает богов, не закончить ли войну миром, возвратив Елену Менелаю. То есть не дать ли троянцам выполнить условие договора и тем спасти их город. Гера, жаждущая гибели Илиона, требует предотвратить такой ход событий. Она настаивает, чтобы Зевс послал Афину и та подговорила троянцев нарушить клятвы и сорвать договор. Действие снова на поле боя. Афина, приняв облик Лаодока, сына Антенора, выполнила запланированную провокацию — соблазнила Пандара вероломно выстрелить в Менелая, но сама же спасла Менелая от смерти (ему ведь еще предстоит действовать в поэме и в других поэмах цикла). Менелай легко ранен, договор сорван по вине троянской стороны, и можно продолжать войну. И, конечно, поэму.
Как было показано выше, сцена на Олимпе (IV, 1-74) подключена позже. Она родственна сценам с Герой и Афиной из V книги и чужеродна контексту в IV книге37. Гера здесь не та, что в других песнях, где она, пусть со злобой, но повинуется Зевсу и, сдерживая себя, помалкивает. Здесь она диктует Зевсу свою волю, и Зевс подчиняется. Зевс тоже не тот: он начисто забыл, что недавно обещал Фетиде дать перевес троянцам. Он то хочет закончить войну миром, то допускает троянцев совершить клятвопреступление, не сулящее им ничего хорошего.
Вся эта искусственная сцена нужна только для того, чтобы обеспечить переход от поединка Менелая с Парисом (книга III), от его неожиданного и незапланированного в основном сюжете финала к продолжению военных действий. Победив противника, Менелай обеспечил конец войны. А прекратить войну нельзя — тогда завязка сюжета повиснет в воздухе, дальнейшие события оторвутся от начала поэмы. Спровоцированный Афиной выстрел Пандара спасает положение для автора — для певца.
Это, конечно, deux ex machina — прием, вскоре ставший обычным для греческой драмы: переход от развития событий, естественного для исходного сюжета, к развитию, неестественному для этого сюжета 38.
Нужен ли, однако, здесь такой сложный и неестественный переход? Ведь авторы могли поступить проще: Парис отказывается выполнить условие и выдать Елену — вот и повод для ахейцев продолжать войну! И, что интереснее всего, такой простой выход тоже реализован. Он использован в VII книге, после поединка Гектора с Аяксом, хотя как раз к тому поединку он не имеет никакого отношения: ведь там не было этого условия. Там-то этот выход из трудной ситуации не выполняет своего естественного назначения — послужить поводом для продолжения войны. Более того, там даже заключается перемирие непосредственно после отказа Париса выдать Елену. А война там и так продолжена (после перемирия), так что никакой повод для этого не нужен.
Тем не менее именно там троянцы держат совет, в совете выступает Антенор и предлагает выполнить условия договора: выдать Елену и похищенные у Менелая сокровища. Парис решительно отказывается. Он согласен выдать только сокровища и добавить к ним свои, но Елену не отдает. С этим вестник троянцев Идей идет к грекам. От имени греков отвечает Диомед: не только сокровища, но даже и Елену греки теперь уже не примут, пока не падет Илион. «Понятно уже и тому, кто бессмыслен, что над градом троянским грянуть готова погибель!» (VII, 400-402).
Поскольку ответ греков вложен в уста Диомеда, ясно, что этот вариант был рассчитан на переход от обоих поединков (они оба в «ахейских» песнях) к песням, где главную роль играет Диомед, т.е. к «данайским» песням39. Но, как уже сказано, в поединке Гектора с Аяксом не было условия о выдаче Елены, а перед VIII книгой замечание Диомеда об очевидности военного превосходства греков не соответствует военной ситуации: ведь в конце V книги (первой из «данайских») греки отступали, а в начале VIII (второй из «данайских») началось повальное бегство греков. Приходится сделать вывод, что место этого варианта перехода (с отказом Париса и репликой Диомеда) изменилось.
Во-первых, этот вариант перехода к текстам «данайских» книг логически вытекал не из вторичного поединка (Аякса с Гектором), а из основного поединка (Менелая с Парисом), т.е. не из VII книги нынешней последовательности, а из III. Значит, он стоял непосредственно после событий III книги, в ее конце. Во-вторых, такая связь подразумевала отсутствие VII книга вообще, т.е. существовала в то время, когда текста VII книга еще не было в «Илиаде» (выше показано, что текст этой книга появился в поэме поздно и несет на себе следы уподобления тексту III книги). В-третьих, подразумевалась другая военная обстановка — не отступление греков, а их успехи в осаде города и готовность к штурму. Впрочем, возможно, что такая обстановка, обозначенная только репликой Диомеда, появилась (вместе с этой репликой) позже — когда в поэму вошел текст книга VII, а также часть книга VI (прощание с Андромахой): в обеих книгах подразумевается именно такая обстановка — отступление троянцев, грозящий штурм города. Новый же вариант перехода — провокация Афины, клятвопреступление троянцев (выстрел Пандара) — заменил старую концовку поединка Менелая с Парисом тогда, когда старый вариант очутился не на своем исконном месте, а далеко от него, оказавшись завершением другого поединка — Гектора с Аяксом (т.е. VII книга в нынешней последовательности). Как можно представить себе эту передвижку?
Исходить надо из того, что вначале «сборно-ахейские» песни и «данайские» песни (или версия «Илиады» с Диомедом) существовали двумя отдельными массивами (рис. 17 А). Эта картина следует из распределения топонимов и этнонимов. Тогда в составе «сборно-ахейских» песен был только один поединок — Менелая с Парисом (книга III в нынешней последовательности), а поединка Аякса с Гектором (книга VII) еще не было: согласно выводам предшествующего анализа (глава VI) он появился позже и был переделан — уподоблен поединку Менелая с Парисом. В таком вот виде две версии «Илиады» сомкнулись (здесь рассматривается только этот участок стыка). Естественным переходом от поединка Менелая с Парисом к «данайским» песням с Диомедом и стал было отказ Париса от выдачи Елены — отказ, встреченный гордой репликой Диомеда40.
Позже в «Илиаду» была включена другая «сборно-ахейская» песнь — из версии «Илиады» с Аяксом («Эантиды»). Она состояла из
прославления Аякса (начало I книги), Прощания Гектора с Андромахой («ахейская» часть VI книги) и Поединка Гектора с Аяксом (VII книга). В это время текст VII книги и был переработан — исчезла гибель Гектора от рук Аякса, бой превратился в рыцарский турнир. В «Илиаде» текст был помещен впритык к поединку Менелая с Парисом, точнее, между поединком и переходной концовкой, ведшей к «данайским» песням и дававшей повод к продолжению войны. Так что концовка эта оторвалась от поединка Менелая с Парисом (нынешняя III книга) и стала концовкой поединка Гектора с Аяксом (ныне VII книга), а с тем — и всей «сборно-ахейской» части «Илиады», оставаясь переходом к «данайской» части (рис. 17 Б).
«Данайская» часть, судя по ответу Диомеда, начиналась с побед или, по крайней мере, с готовности к победам «данаев». Это, конечно, не VIII книга — там ситуация другая, но ведь и невозможно себе представить, чтобы «данайский» массив начинался с VIII песни, второй в ряду «данайских». Поскольку текст V книги возник поздно вокруг образа Энея, «данайский» массив, надо полагать, начинался с какого-то ныне исчезнувшего описания побед данаев и Диомеда, которым противостоял Гектор. От них остались «Шествие троянок» и «Свидание Гектора с Парисом» (ныне средние части VI книги): там данаи стоят под стенами Илиона, и городу грозит штурм, а больше всего горожане опасаются Диомеда.
Если принять, что раньше блок песен с «Поединком Аякса и Гектора» и с переходной концовкой стоял перед блоком, содержавшим «Шествие троянок» и «Свидание Гектора с Парисом», то тогда становится понятным тот «гнев», та «злоба на граждан троянских» или «печаль», о которых Парис говорил в «Свидании с Гектором» (VI, 335-336) и которые вызвали так много гаданий среди критиков41. Злоба Париса на сограждан в VI книге разъясняется тем, что эти сограждане в конце VII книги, тогда стоявшем перед частями VI, предлагали выдать Елену грекам. В «Свидании Гектора с родными» его посещение Париса
приобрело новый смысл: оно шло теперь за «Поединком Менелая с Парисом» — бежавшего Париса нужно было вернуть в бой. «Шествие троянок» (VI книга, первая половина) помещалось, как и сейчас, в составе аристии Гектора и Диомеда (еще без вставных богоборческих эпизодов), но не перед другими эпизодами VI книги и всей VII книги, а перед VIII книгой. Присмотримся: в «Шествии троянок» говорится о бегстве троянок в город, о попытках удержать рати у ворот (VI, 80-82), а VIII книга, если исключить сцену на Олимпе (1-52), начинается с того, что троянцы ополчаются в городе и высыпают из ворот.
В дальнейшем по каким-то причинам «Поединок Аякса с Гектором» и примыкающие к нему с одной стороны «Прощание Гектора с Андромахой», а с другой — переходная концовка (отказ Париса выполнить условия договора) оторвались от «сборно-ахейских» книг и цельным блоком переместились к VIII книге, на нынешние места. Соответственно, на их место подвинулись «Шествие троянок» и «Свидание Гектора с Парисом», тоже единым блоком. То есть эти два блока поменялись местами. Произошла как бы рокировка песен. При этом «Прославление Аякса» (ныне начало VI книги) оторвалось от блока текстов об Аяксе и отодвинулось от прежнего места не так далеко: нужно было дать место «данайским» «Шествию троянок» и «Свиданию с Парисом», чтобы они могли примкнуть к «ахейскому» «Прощанию с Андромахой», ибо эти события протекали в схожей обстановке.
Такие передвижки значительных отрезков текста в поэме бывали, хорошо документированы. Так, в некоторых древних рукописях «Каталог кораблей» находился не во второй книге, а в конце поэмы. В книгах III—VII подобный случай (рис. 17 В).
Похоже, вся эта перестройка была частью композиционной реорганизации поэмы — реорганизации, превращавшей конгломерат неспаянных частей в структурное единство 42. Такого эффекта можно было достичь даже простой перетасовкой песен, но певцы вряд ли руководствовались таким намерением. Ими двигали соображения логики и художественного чутья.
Описание побед данаев над троянцами было выброшено, так как резко противоречило основной концепции «Илиады»: за обещанием Зевса Фетиде показать ахейцам, каково им придется без Ахилла, должны были следовать победы троянцев. «Поединок» же «Гектора с Аяксом» нужно было отодвинуть подальше от предшествующего «Поединка
Париса с Менелаем», чтобы устранить однообразие. В результате этой «рокировки» «Прощание Гектора» слилось с «Шествием троянок» — на стыке двух блоков возникла нынешняя VI книга, действие которой происходит главным образом в Илионе.
Но не все улучшилось. Чем-то пришлось пожертвовать. «Гнев» Париса стал непонятен, «печаль» его приобрела другой смысл. «Шествие» и «Жертвоприношение троянок» оказались недостаточно мотивированными: дела троянцев на этом этапе не так уж плохи, им незачем было срочно отряжать командующего (Гектора) в город — ни для организации жертвоприношения, ни для вызова Париса . После
VII книга странно выглядит начало VIII: ведь в VII троянцы стоят в поле, погребают мертвых, а ахейцы строят стену перед кораблями, в
VIII же троянцы только еще высыпают из ворот города. Это было логично после VI книга.
Так что до передвижки была своя логика в последовательности книг. Пусть новая последовательность оправданнее с точки зрения общей композиции и единства, но старые логические связи разорваны, и обрывки висят, а в некоторых местах пришлось вызывать deus ex machina. Особенная пустота чувствовалась теперь перед VI книгой. Здесь требовалась какая-то активность данаев и Диомеда, чтобы объяснить бедственное положение троянцев в VI книге, но не слишком большая, без побед, чтобы не противоречить общей линии Зевса на покарание ахейцев.
Итак, «сборно-ахейские» книги («Илиада» с Менелаем и Аяксом) были соединены с «данайскими» книгами («Илиада» с Диомедом) уже задолго до появления переходного текста с выстрелом Пандара — до текста «Нарушения клятв». Тут встает вопрос о новом варианте связующего звена — о том, который в нынешней «Илиаде» находится сразу после «Поединка Менелая с Парисом» (III книга) — в VI книге и который поручает срыв перемирия Афине в облике Антенорида и Пандару. Почему и когда он тут оказался?
Общая причина его появления здесь ясна: теперь, после «рокировки», вслед за победой Менелая, требующей выполнения договора и лишенной концовки, сразу следовало продолжение войны. Нужно было создать новую мотивировку срыва договора. Но почему срыв обрел именно ту форму, в которой мы его находим, — выстрел Пандара? Почему не вернули сюда более естественный старый вариант с того места, где он оказался ненужным? Куда ведет новый вариант перехода?
Возможен только один ответ: этот новый вариант перехода ведет к V книге, в которой действует Эней. Простой вариант с отказом Париса от выдачи Елены теперь не устраивал певцов тем, что ослаблял моральные позиции Энея. Оказывалось бы, что он появляется на поле боя в самый невыгодный для благородного героя момент — когда троянцы наглядно подтвердили, что отстаивают неправое дело (возможность для Париса нежиться с чужой женой). Нужно было изменить повод для выступления. Вмешательство богов и насильственный срыв перемирия убирали с глаз долой вопрос об укрывательстве чужой жены.
Что же до клятвопреступления, то оно, если и было знакомо автору, совершалось не Энеем, а ликийцем Пандаром, который вскоре и расплатился за это жизнью. Правда, для оправдания гневной реакции греков нужно было, чтобы вина распространялась на всех троянцев — и в речах Агамемнона и Талфибия к определению виновника («ликийский») добавлено: «или троянский» (IV, 111, 127). Во всяком случае, это не дарданец, не подданный Энея. Эней свободен и от неправедных целей и от вины за нарушение клятв. Пандар — не троянец, не дарданец, а союзник-ликиец, но Афина для осуществления провокации почему-то ищет именно его, хотя проще было обратиться к какому-нибудь троянцу. Почему ищет именно его? Потому что Пандар — лучник? Но в лучнике не было необходимости: в поисках Париса Менелай бродил по троянскому стану (III, 449-454). Его мог поразить любой воин любым оружием. Пандара Афина искала потому, что, когда сочинялся этот эпизод, Пандар был уже чем-то близок автору, чем-то ангажирован. Но перед этим событием Пандара не было. Значит, он раньше появился в последующем тексте — там, где он сражается вместе с Энеем. Правда, он не там, а именно тут, перед провокацией, экспонирован, представлен слушателю (указаны его отчество, национальность, происхождение). Что же, это означает, что там, в сражении, он был знакомым героем, т.е. что там представлена только часть текста о Пандаре, а та, в которой было начало его деятельности, не попала в «данайские» книги «Илиады».
Вообще вопрос о нарушении клятв (IV книга) в дальнейшем тексте (V книга, эпизод с Энеем) не задевается. Хоть выстрел Пандара и упомянут (V, 206-208), так что вроде бы о забвении события говорить не приходится, но это упоминание — скорее всего вставка: в той же речи уже есть упоминание о выстреле — одном, в Диомеда44. Но если
представить себе, что «Нарушение клятв» создано после эпизода с
Энеем, хотя, быть может, и тем же автором, то все объясняется очень
просто — и отсутствие упоминаний о нарушении клятв в эпизоде с
Энеем, и то, что для провокации Афина искала именно Пандара.
«Обход (Смотр) войск» (IV, 220-421) — единственный эпизод,
заполняющий промежуток между «Нарушением клятв» и аристией
Гектора (также Диомеда), и эпизод этот не связан с обоими текстами,
которые его обрамляют. Он почему-то начинается с наступления
троянцев, а не ахейцев, разъяренных нарушением договора45. Он иначе
группирует и именует героев («два Аякса), и, видимо, он появился
позже46 : в нем уже есть указания на нарушенный договор (IV, 234-236,
268-271). Видимо, по отдельности были сделаны его хвалебная часть,
где Агамемнон хвалит угодных ему героев (220-326), и его критическая
часть, где Агамемнон корит и ругает героев, ему неугодных (327-421)47.
Из V книги с ним родственен только отрывок с «двумя Аяксами»
(519-528). «Смотр» — явно отдельный самостоятельный эпизод, включенный ради представления основных героев 48. С изъятием этого эпизода «Нарушение клятв» и эпизод с Энеем из аристии Диомеда смыкаются (рис. 17 Г).
Появление эпизода с Энеем в V книге воздействовало на соседние участки текста — певец, включавший этот эпизод в поэму, одновременно ввел несколько пассажей с Энеем в ближайшие окрестности эпизода, чтобы скрепить его наличие в поэме хотя бы простым упоминанием нового имени вне эпизода. Так, в начале VI книги Эней упомянут в речи Гелена. Гелен обращается с советом к Энею и Гектору удержать бегущие рати у ворот города и с предложением к Гектору отправиться в город для организации жертвоприношения Афине. Но когда говорится о выполнении этого совета, фигурирует только Гектор — Эней испарился. Ясное дело, Эней в речи Гелена — новшество. Впрочем, немногим раньше создана и вся речь Гелена: она введена, чтобы объяснить появление Гектора в городе.
Существенно, что в первой трети «Илиады» упоминания Энея и связанных с ним героев и событий сосредоточены вокруг V книги — в IV и начале VI. Книги VII—IX от них свободны (как, впрочем, и X). Это говорит о том, что Эней здесь появился уже после упомянутой перестановки песен — когда возникла их современная последовательность. Раньше его не было.
С другой стороны, мог ли он войти в «Илиаду» позже перестановки, через какой-то интервал времени? Перестановка сопряжена с новым переходом от побед Менелая к продолжению боев, она немыслима без такого перехода, разрыв между событиями слишком разителен. А наличный тут переход рассчитан на прославление Энея, на присутствие Энея в аристии Диомеда.
Напрашивается вывод, что передвижка текстов («рокировка»), вкчючение в «Илиаду» эпизода с Энеем, превратившегося в аристию Диомеда, и создание «Нарушения клятв» проведены практически одновременно, одним творческим актом. «Нарушение клятв» и Энеида с Диомедом и Пандаром принадлежат одному и тому же автору. Это два куска одного монолита.
Такой вывод подтверждается распределением этнонимов: оба отрезка начисто лишены этнонима «данаи» и почти лишены этнонима «аргивяне». В обоих используется главным образом или только этноним «ахейцы»: в эпизоде с Энеем — 4 раза, в «Нарушении клятв» — 10 раз. Подтверждается и принадлежность отрезка с Аяксом к «Обходу войск», и разделение «Обхода войск» на 2 части.
Это тот автор, тот певец, который провел композиционную реорганизацию «Илиады», унификацию поэмы.
4. Энеида с Ахиллом. Второй эпизод с Энеем на нервом плане — его схватка с Ахиллом — помещен в книге XX (156-352), после первого отрывка «Битвы богов», тоже вставной. В XX книге «Битва богов» была прервана в самом начале, дабы дать место эпизоду с Энеем. Место в поэме для эпизода было выбрано как нельзя более эффектное: сами боги, уже было выстроившиеся попарно и начавшие грозную битву (от землетрясения даже Аид испугался), прервали битву и расселись с двух сторон по окрестным высотам, чтобы наблюдать за поединком Энея с Ахиллом. Более великолепного антуража для поединка не придумать49. Эпизод начинается с выступления ратей друг против
друга, и ими заполняется все поле кроме свободного промежутка, куда и выходят Эней и Ахилл. Между тем, в предшествующем тексте рати уже заполнили поле, уже выступили, взять ли текст с «Битвой богов» (ср. 18, 21, 47, 55) или без нее (1-3, 42, 76), и в этой обстановке Ахилл жаждал сразиться с Гектором. Когда поединок начался, войска уже устремлялись к бою и земля задрожала под стопами толп (97-98), во время поединка гремит общий бой (245), поле кипит битвой (328), но после поединка рати опять стоят друг против друга, а Ахилл и Гектор воодушевляют каждый свое войско, словно бой и не начинался; троянцы только-только подняли копья и уставили их в противников (353-374).
В течение всего поединка Ахилл и не вспоминает о Патрокле, только что убитом, не проявляет той безудержной ярости, которой пылал до и будет пылать после поединка, сам предлагает противнику разойтись полюбовно (196-198), даже испытывает страх, за что певец его упрекает (262-266). Словом, это совсем не тот Ахилл, который действует в остальном тексте. Заступается за Энея перед богами и спасает его от Ахилла здесь Посейдон, в остальной «Илиаде» сторонник ахейцев.
Ясно, что и здесь эпизод с Энеем чужд контексту «Илиады», это вставной эпизод50. Между ним и оборванным началом «Битвы богов», предшествующим ему, помещены стихи, сделанные специально, чтобы мотивировать этот обрыв и перекинуть мостик от прерванной «Битвы богов» к эпизоду с Энеем51. Бог Аполлон, несмотря на занятость в Битве богов, отправляется, приняв вид Приамида Ликаона, вдохновить Энея на бой, и Гера, несмотря на такую же занятость в Битве богов, беспокоится, испугавшись за Ахилла. Ее опасения (116-126) совершенно не соответствуют предшествующим стихам — началу «Битвы богов», где Зевс говорит (26-30), что Ахилл и один сильнее всех троянцев вместе взятых. Зевс даже опасается, не падет ли от рук Ахилла Троя немедленно, судьбе вопреки. А тут испуг за Ахилла...
Неловкость замечена самими же певцами: добавлено две строчки о том, что он ведь может испугаться кого-либо из богов, если они вступятся за троянцев. Гера обращается с призывом к Посейдону и Афине остановить Энея или усилить Ахилла (очевидно, имея в виду, что Посейдон мог бы сделать первое, Афина — второе). Но в ответ
на ее призыв Посейдон (именно он, который будет так активен в спасении Энея) не совсем кстати предлагает прервать Битву богов и ограничиться наблюдением поединка. По сути это отказ Гере и нарушение воли Зевса, который хотел полюбоваться Битвой богов. Битву же богов Посейдон предлагает возобновить, если кто-либо из богов — Арес или Аполлон (названы, таким образом, сторонники троянцев) начнет препятствовать Ахиллу в сражении. А между тем Ахиллу в поединке воспрепятствует сам Посейдон, спасая Энея (поэтому боги и названы им так неопределенно).
Вообще в этом связующем мостике — введении к эпизоду — использованы данные из самого эпизода, но в эпизоде они разбросаны, а тут собраны вместе. Один такой пассаж — в речи Энея, поначалу не желающего выступать против Ахилла: тот, де, прежде уже согнал Энея с Иды пелиосским копьем, разорив Лирнесс (90-93), — это выжимка из похвальбы самого Ахилла в эпизоде (187-194), переведенная в первое лицо (певец не заметил, что получилась стилистическая несуразица, немыслимая для эпического героя самокритичность: «согнал меня»). Другой такой пассаж — в ответе Аполлона (105-109), который советует Энею не смущаться угрозами Ахилла, происходящего от низшей богини, в то время как Эней — от высшей, — это выжимка из речи Энея (200-202) и из сообщенной им генеалогии (203-209)52.
Далее, во введении к эпизоду с Энеем упомянуты Ликаон и взятый Ахиллом город Педасс. В самом эпизоде их нет. Это сочетание (Ликаон и взятие Ахиллом Педасса) есть в XXI книге в эпизоде с Ликаоном53. Эпизод с Ликаоном, как показано выше, тоже вставной и сделан позже эпизода с Энеем: в эпизоде с Ликаоном использованы стихи из рассказа о поединке Ахилла с Энеем — слова о «великом чуде» (XX, 343-344 = XXI, 53-54). Стихи о «чуде» использованы и в третий раз — в XIII книге (99), родство которой с Энеидой будет рассмотрено в этой же главе.
Заимствование из эпизода с Энеем в эпизод с Ликаоном говорит о том, что эпизод с Ликаоном сделан позже «Энеиды с Ахиллом», так что его родство с введением к этой части Энеиды вполне реально. Как видим, в оба отрезка — и во введение к Энеиде, и в эпизод с Ликаоном — взяты кое-какие сведения и стихи из «Энеиды с Ахиллом».
За эпизодом с Ликаоном следует смоделированный по нему эпизод с Астеропеем (XXI, 139-210), тоже рассмотренный выше. Астеропей упоминается во главе своих пеонов и в XVII книге, в стихах, прямо прославляющих Энея (319-355). Эней в них, по наказу Аполлона, призывал Гектора и троянцев сражаться. Этот кусок, конечно, вставлен вместе с данным эпизодом. Сподвижником Астеропея там был Апизаон, сын Гиппаса. Строка о его гибели (XVII, 349) скопирована со строки о гибели «другого» Апизаона — сына Фавза, в XI книге (579): «В печень под сердце пронзил и на месте сломил ему ноги». Видимо, оттуда взято и имя. А вот отчество использовано (без указания национальности) опять же в XIII книге — там погибает сын Гиппаса Гипсенор (511). Все эти мелкие незапоминающиеся герои нужны были лишь как «пушечное мясо» — для конкретизации убитых, имена их изобретались походя, ad hoc, и перекличка этих имен или отчеств, случайные повторы связывают куски текста из отдаленных мест, из разных песен — возможно, в них проступает рука одного и того же мастера.
Проверить выделение отрывков распределением этнонимов в данном случае невозможно: упоминания этнонимов здесь единичны. Но по общему соотношению «Энеида с Ахиллом» близка к ранним пластам «Энеиды с Диомедом»: основному тексту и дополнительному эпизоду с Энеем (существенное преобладание терминов «ахейцы» и «Илион»).
5. Малая Ликия. Связь Энея с ликийцем Пандаром, сыном Ликаона из близлежащей Зелии, и с Ликаоном, сыном Приама, родичем лелегов из близлежащего Педасса, требует объяснения. Зелия и Педасс — городки на окраинах Троады, Ликия и Ликаония расположены далеко на юге Малой Азии, и оттуда у Гомера происходят другие ликийские вожди — Сарпедон и Главк. Никакой связи или хотя бы разграничения между ликийскими вождями, действующими в одной и той же V книге, — между живущим в Троаде Пандаром и прибывшим издалека Сарпедоном — в «Илиаде» не установлено. Напрашивается предположение, что они введены разными авторами и из разных источников.
С античного времени исследователи по-разному пытались разрешить это противоречие в локализации. Почти все признавали наличие двух обиталищ в Малой Азии (Eustaph., 353, 25; 448, 42)54 — ареалов, отделенных друг от друга большим расстоянием: по одну сторону Ликия
и Ликаония, где ликийцы засвидетельствованы с XIV в.55, а ликаонцы с античной поры, а по другую — Малая Ликия (μικρά Λυκία), небольшой анклав в Троаде, где их знает только Гомер. При этом одни исследователи реконструировали доисторическую миграцию ликийцев из Ликии в Троаду 56, другие — из Троады в Ликию 57. Но уже П.Кречмер полагал, что Ликия в Троаде, «малая Ликия» — литературная фикция: уж очень чиста Троада от следов ликийского присутствия58.
Пандар считается ликийским героем. Действительно, в Ликии известен его культ, его героон в Пинарах, но в греческое время и достаточно поздно (Strab., XIV, III, 5). Гомеровский эпос этого не знает. Высказывалось предположение, что герой или культ переместился в догомеровские времена из Ликии в Троаду вместе с некой группой ликийцев 59. Высказывалась, разумеется, и гипотеза о противоположном маршруте — из Троады в Ликию60. Все такие реконструкции исходят из предположения, что Пандар был в Троаде в до-гомеровские времена. Что говорило бы за такую гипотезу? Собраны факты в пользу тою, что культ Аполлона происходит именно из Троады: бог Апалиунас в договоре Алаксандуса с хеттами XIV в.; стелы, напоминающие культ Аполлона Уличного или Дверного в Гиссарлыке-Илионе XI в. (Троя VIIa); позднейшая популярность Аполлона в Троаде. В «Илиаде» Пандар находится под покровительством Аполлона. Из этого сделан вывод, что Пандар прибыл в Ликию из Троады с культом Аполлона61.
Но в этом рассуждении много слабых звеньев. Что культ Аполлона распространился из Троады в Грецию — вполне правдоподобно, но что в Ликию он проник прямиком из Троады — сомнительно: ведь в Ликии первоначально почитался другой бог, лишь функционально подобный Аполлону — Натри (Вождь). Аполлоном его стали называть греческие колонисты. В «Каталоге кораблей» у Пандара дарованный Аполлоном лук (II, 827), но в «Нарушении клятв» оказывается, что лук Пандару сделал ремесленник из рогов убитой самим Пандаром серны (IV, 105-111), и владелец отчаянно ругает этот лук, который его подвел (V, 214-216). Героев, находящихся под покровительством Аполлона, много, а свидетельств того, что Пандар — непременная, исконная принадлежность культа Аполлона, нет, как нет и следов почитания Пандара в Троаде.
В.Л.Цымбурский напоминает, что мертвый иератический диалект ликийского языка в VI в. до н.э. сохранил название «труели» («по-троянски»). То есть можно предполагать, что задолго до того какая-то группа троянцев побывала в Ликии и насадила там некоторые элементы своей религии. Что ж, действительно, морские походы труша (в них можно предполагать троянцев, хоть и не илионцев — см. главу I) захватили и дельту Египта. Но это были труша, а не ликийцы — те известны были египтянам отдельно, раньше (с XIV в., а может быть и с XX) и под другим названием, своим собственным 62. Правда, Т.Брайс обращает особое внимание на то, что, хоть Пандар именуется в «Илиаде» ликийцем, его подданные, жители Зелии, называются троянцами 63. Но это не может быть запечатленным в источнике этнонимическим следом дальней миграции: ведь для такого источника Пандар был бы троянцем.
Ликаон — эпоним Ликаонии. Греческая форма его имени (Λυκάων) скопирована с лувийской: «житель Ликии», «выходец из Ликии» (Lukka-wana, с суффиксом — wana, аналогичным хеттскому — тала) 64. Цымбурский отмечает, что как отчество Пандара это имя совпадает с эпиклезой Аполлона. По мнению исследователя, эпиклеза Λυκηγενής (рожденный в Ликии) есть калька с Lukka-wana «выходец из Ликии». Но отсюда нельзя заключать, что Пандар — alter ego Аполлона. Эта эпиклеза употреблена только в «Илиаде» (IV, 101, 109) и больше нигде. Ее появление в «Илиаде» нетрудно понять. Коль скоро Пандар ликиец,
а живет в Троаде, его покровителем сделан Аполлон Ликей. Эпитет бога Λύκειος, Αύκιος, означавший по-гречески «Волчий» (в греческом мифе у Аполлона очень тесная и многообразная связь с волками), был еще в далекие времена понят как «Ликийский» (народная этимология), и по одному варианту мифа Аполлон действительно родился в Ликии. Этот вариант и использован в «Илиаде».
Для Пандара Аполлон — свой бог, земляк. Ничего сверх этого эпитет не говорит. Смысловая связь эпитета с именем Ликаон — через лувийскую этимологию — была недоступна греческим певцам и их слушателям и, по-видимому, никогда не отражала актуальную связь реалий. Она всегда относилась лишь к истории языка. Правда, в XX книге «Илиады» Аполлон выступает в облике Ликаона, но другого — не отца Пандара, а сына Приама. Да и в чьем только облике не выступают боги в «Илиаде»! В таких случаях учитывается лишь уместность героя в ситуации, т.е. в данном случае — не близость Ликаона Аполлону, а близость Ликаона Приамида Энею (как в XXII книге близость Деифоба Гектору, а не Афине).
Лелеги — сказочный народ, который греческие авторы размещали, как и пеласгов или кавконов, в разных местах: в Локриде, на юго-западе Пелопоннеса, в Малой Азии — в Карии 65. Последняя локализация — только у Гомера и зависимого от него Страбона (XIV, 1, 3; 2, 18). Она ближе всего к предполагаемому происхождению названия: хет. lulahhi, лув. lulahi, кар, luleki. Так назывались наемники в армии хеттских царей 66. Ионийское λέλεγες ближе всего к карийскому luleki. Видимо, название перешло от карийцев через милетян. Город Педасс ко времени Страбона не сохранился в Троаде. Возможно, что его там и не было. Прообразом его послужила Педаса — город в Карии. В этой связи любопытно, что в «Нарушении клятв», где речь идет о выстреле Пандара Ликаонида, использовано сравнение крови с красным окрашиванием слоновой кости, которое обычно делает «карийская или меонская женщина» (IV, 141-145). Таким образом, оформление эпизодов с Ликаоном и Пандаром происходило в ионийском регионе.
Картина появления под Троей ликийского героя Пандара и мифического расплывчатого, раздваивающегося Ликаона, по-видимому, не отличалась от появления там мифического ликийского (вне «Илиады» — критского) царя Сарпедона с его другом Главком, а также
царя эфиопов Мемнона и совсем сказочных амазонок. Их притянули под Трою из легенд и сказок.
Но притянули не те певцы, которые были близки к южным странам и потому хорошо знали местожительство (по легенде) Сарпедона, его друга Главка и врага — Тлеполема с Родоса. От Главка происходили Главкиды, правившие в Милете и других ионийских городах (Herod., I, 147). Географический кругозор певцов, включивших в «Илиаду» ликийских героев, приуроченных к Троаде, — Пандара и Ликаона, ограничивался Троадой. На ее окраинах они и разместили этих героев, отведя Пандару, сыну Ликаона, Зелию у отрога Иды, на крайнем северо-востоке области, а другого Ликаона поместив на крайний юг Троады, за горой Идой, и связав его с городом Педассом и народом лелегов.
Если эта картина покажется неправдоподобной, то стоит вспомнить, что в Троаду певцы переселяют еще и киликийцев с дальнего юго-запада Малой Азии и, сделав их родичами Андромахи, помещают на юго-восточной окраине Троады (VI, 397). По-видимому, это один круг певцов. Пандар у них — соратник Энея, а города, из которых происходят Андромаха и мать Ликаона, находятся во владениях Энея (или, по крайней мере, по соседству с ними).
Таким образом, оба героя «Илиады» не историчны — в том смысле, что таких реальных личностей в истории не было. Не только их участие в Троянской войне, но и места их обитания придуманы. Это дальние реминисценции существования исторических ликийцев и ликаонов. Связи Энея — это характеристики эпического образа, отражающие кругозор, интересы и ориентацию певцов.
В этом свете различное использование имени Ликаона говорит все же о разном авторстве (или о разных ближайших источниках). Получается два разных варианта.
Для автора Энеиды с Диомедом соратник Энея Пандар — ликиец, сын Ликаона, покровительствуемый богом Аполлоном, рожденным в Ликии. Он живет в Зелии на севере Троады. Там обитали дарданы. судя по античному городу Дардану, а в «Илиаде» дарданами правит Эней. Видимо, и Эней рассматривается как живущий на севере Троады.
Автору Энеиды с Ахиллом Пандар вообще, похоже, не известен. Может быть, правда, просто не упоминается, поскольку погиб в первых книгах, но, может быть, считался уже царем Эфеса, как Пандарей в мифе об Амфионе и Зефе. Ликаон в представлении этого автора — сын Приама, и в его облике и связях уже ничто не напоминает о Ликии или Ликаонии. Его мать происходит от сказочных лелегов, якобы живущих в Педассе на юге Троады. Там же, в Фивах Гипоплакийских,
обитают киликийцы, из которых происходит Андромаха, жена Гектора. Для этого певца все это — ближайшие соседи Энея, ибо Эней и сам обитает на склонах Иды, в городе Лирнессе (откуда его изгнал Ахилл), и где-то там же якобы располагался мифический город Дардания, который был старше Илиона и которого давно нет (и, видимо, никогда не было).
Первая система представлений — с четкими отражениями Ликии (хоть и перемещенной на окраину Троады), с дарданами на их исторических местах — носит более архаичный облик. Вторая — с полным отрывом от понятия Ликии, с отрывом дарданов от их исторических обиталищ вторична, более поздняя. Некоторую поддержку этому выводу дает распределение этнонимов: по этому показателю («ахейцы» — 3 раза, «данаи» — 1 раз) Энеида с Ахиллом (сам эпизод) схожа не с самим эпизодом Энеиды V книги (с Диомедом), а с распространениями его. Но, конечно, числа слишком малы, чтобы на эту поддержку можно было надежно опираться.
Итак, ни в Ликии, ни в «Малой Ликии» (троадской) Пандар и Ликаон не имеют глубоких корней. А вот в греческой мифологии корни образа Пандара проследить можно. В ней важную роль играет фигура героя, чьи дочери оборачиваются весенними птицами. Герой этот носит варьирующее имя с корнем Pand-. Гесиод (Opp. 568-569) рассказывал о ласточке — дочери Пандиона, а Пандион (Πανδίων) — это мифический царь Афин, который на весеннем празднике Анфестерий принимал Ореста, убившего свою мать. У Гомера в «Одиссее» (XIX, 518-519) дочь Пандарея (Πανδάρεος) Аэдона, убившая сына, появляется в виде соловья. В следующей книге «Одиссеи» рассказано, что три дочери Пандарея, сына Меропа, осиротели (Пандарей был убит Зевсом за святотатственную кражу) и были разнообразно одарены богинями, но затем унесены во цвете лет бурей или гарпиями к Эриниям, мстительницам за убийство (XX, 66-78). В схолиях к «Одиссее» (XIX, 518) одна из дочерей Пандареса (Πανδάρης) названа (по деду'.') Меропой. А Мероп в «Илиаде» (II, 831) происходил из Перкоты в Троаде, рядом с Зелией, отчизной Пандара, но имел других сыновей (оба погибли под Троей). По Павсанию (X, 30, 2), дочерей Пандареса зовут Клития и Камиро — это эпонимы городов Родоса. Таким образом, приуроченность имен к Троаде и даже к Малой Азии заметна, но не так уж строго локализована и прочна.
Еще К.А.Лобек сообразил, что имена Пандар и Пандарей — варианты одного имени67, а М.Майер добавил к этому перечню имя
Пандион68. Пандион связан по мифу с Афинами и с весенними праздниками Анфестериями и Пандиями. Название Пандий — от того же корня Pand-, об Анфестериях известно, что это праздник в основе своей хтонический, связанный с заупокойным культом. Эта связь позволяет привлечь к данному комплексу еще одну фигуру — Пандору.
Пандора, подобно дочерям Пандарея, была одарена всеми богами. Ящик Пандоры, из которого по ее вине вылетают все беды, в античном мире был пифосом. Дж.Гаррисон обратила внимание на древнее изображение, на котором из пифоса, откупоренного женщиной (по догадке исследовательницы — Пандорой), вылетают птички. Исследовательница связала это изображение с днем откупоривания сосудов на празднике Анфестерий, с его заупокойным культом, а птичек трактовала как души умерших — это вполне в духе античной традиции 69. Нахождение душ в пифосе объяснимо практиковавшимся в древнейшей (среднеэлладской) Греции обычаем захоронения в пифосах 70.
Как можно было видеть, и Пандион-Пандарей тоже связан с птицами, весенним праздником и насильственной смертью. Это подкрепляет позицию Гаррисон, но и ее выводы расширяют наше понимание образа Пандиона-Пандарея.
Вот из какого комплекса мотивов был взят образ Пандара — на роль героя, которому в Троянской войне отведено святотатство: нарушение клятв и предательский выстрел, возобновивший войну, а с нею бедствия для всех. Святотатством, смертоносностью, бедствиями для всех характеризовался весь этот комплекс — и Пандора, и Пандион или Пандарей. Совершившего клятвопреступление Пандара убил Диомед, как Пандарея за его святотатство — Зевс.
По раскладке сил в сюжете «Илиады» и но гибельной роли в ней Пандара, певцы должны были увязать его с Аполлоном, губителем людей. Как можно полагать, связь с ликийцами (в Троаде), а затем и с Ликией возникла из-за путаницы: аргивская эпиклеза Аполлона «Ликий» («Волчий») была понята как «ликиец», «рожденный в Ликии». Отсюда и ликийская отнесенность Пандара. Такую лингвистическую операцию вряд ли могли проделать в Аргосе, где Аполлон Ликий был главным богом, ибо там жило первоначальное значение слова «Ликий».
зато в восточных колониях оно легко могло утратить первоначальный смысл и приобрести этнический. В этой связи любопытно, что Ликаон появляется в мифологической традиции Самоса71, а Пандар действует именно в позднейших, «аргивских», т.е. самосских текстах «Илиады» (где много употреблений этнонима «аргивяне»), а его функция в сюжете — связать «данайские» части поэмы с «ахейскими».
6. Энеида с Идоменеем. Рассмотрим еще один крупный эпизод с участием Энея — в аристии Идоменея. Сама эта аристия в XIII книге («Битва при кораблях») держится неважно.
Ее начало путаное, нелогичное, содержит неувязки с предшествующим вмешательством Посейдона в войну72. В аристии Идоменея Деифоб, Деипир и Антилох воюют вместе с Идоменеем на левой стороне битвы, а в предшествующем тексте — на середине, где Аяксы и Гектор. Посейдон, вдохновив греков и пылая отомстить за смерть сына, Амфимаха, направляется почему-то не в битву, а к шатрам, «случайно» встречает идущего оттуда Идоменея и побуждает его к бою, а между тем в этом нет нужды — тот и так шел сражаться. В разгар битвы этот вождь оказывается без оружия и доспехов — их он только еще наденет для своей аристии. У его друга Мериона сломалось копье, он тоже направляется к шатрам. Словом, все они направляются туда — видимо, потому, что аристия Идоменея была уже готова и начиналась (со стиха 240) от шатров, а это все — позже сочиненное введение к ней.
В этом введении есть и отрывок (126-154), который начинается с упоминания Аяксов, но который весьма напоминает аристию Гектора в V книге: те же хвалы Гектору, то же упоминание Ареса и Афины. (В этом отрывке и формула воззвания к троянским войскам содержит название ликийцев — она характерна для «данайских» песен, но отсутствует в V; весь отрывок выглядит как перенесенный из V книги).
Нарекание вызывает и надуманный (применительно к данной ситуации) диалог Идоменея с Мерионом, содержащийся в начале аристии73. В середине аристии, в эпизоде с Энеем, содержится хоро-
шее свидетельство вставного характера этого эпизода — указание на то, что один из героев, кабезиец Офрионей, прибыл под Трою недавно — и тут же приводятся биографические сведения о нем (XIII, 363-369). Это характерно для вставок с новыми героями: надо как-то объяснить, кто таков герой и почему его не было до того (так было с Астеропеем).
Очень резко отделяется от аристии Идоменея конец XIII книги (середина поля боя описывается там сызнова, будто раньше и не было ее описания), а предшествующие этой концовке подвиги Менелая и Гелена (со стиха 576) по крайней мере не связаны с аристией Идоменея, не вытекают из нее 74.
Таково обрамление аристии Идоменея. Но внутри этого обрамления между введением к аристии и следующими за ней подвигами, т.е. со стиха 330 по стих 575, — идет сплошной текст, в котором сомнительным можно признать лишь один общий ретроспективный пассаж (345-360): он очень не к месту помещен75. В остальном события неразрывно связаны между собой. Это так называемые «цепные бои» (Kettenschlachten): Идоменей убивает Азия, за Азия мстит брат Гектора Деифоб — убивает одного ахейского героя, это тоже не остается без ответа, и т.д. В ходе этих боев пал от руки Идоменея Алкафой, зять Энеева отца Анхиза, воспитатель Энея (427). С этого момента становится неизбежным появление Энея на поле боя.
Деифоб вызывает его на помощь из задних рядов. Идоменей в страхе созывает греческих героев. За Энеем, «как овцы за бараном», устремляются первейшие троянские герои — Деифоб, Парис, Агенор. В поединке Идоменей и Эней промахнулись, Идоменей стал отступать, а Деифоб метнул в отступавшего дротик, но промахнулся, и дрот угодил в Аскалафа, сына Ареса. В последний раз Эней упоминается тут в стихах 541-544.
Что здесь любопытно, это участие Аскалафа. Сын Ареса воюет на стороне греческой и погибает от руки троянского героя. А ведь в целом в «Илиаде», напоминаю, Арес защищает троянцев. В этом эпизоде явно та же ситуация, которая уже знакома нам по Энеиде с Диомедом. В XV книге (кстати, «данайской») Арес узнает от Геры о смерти сына
и рвется отомстить за него. Кому? По логике, разумеется, троянцам. Восклицание Ареса гласит: «За сына я мстить иду к ахейским кораблям» (XV, 116). Выражение неясное: то ли он собирается бить ахейцев, то ли присоединиться к ним. Допустить его туда нельзя: в обоих случаях возникнет несуразица — либо пострадает логика, либо разрушится вся система разделения богов на партии, авторам придется переделывать слишком много мест. И Афина задерживает Ареса, мотивируя это запретом Зевса, наложенным еще в VIII книге, на вмешательство богов в боевые действия.
Таким образом, аристия Идоменея близка к Энеиде с Диомедом и Пандаром, которая Ареса помещает в прогреческий лагерь. В то же время в аристии содержится намек на конкуренцию династий, характерную для другой части Энеиды — для Энеиды с Ахиллом: праздность Энея в задних рядах мотивируется тем, что он всегда питал гнев на Приама за то, что тот не оказывал ему подобающей чести (460-461). Эти различия между двумя частями Энеиды снимаются: сочетание их в третьей части показало, что они действительно были случайными. По этим показателям части Энеиды скорее схожи между собой.
Поединок Энея с Идоменеем, собственно, окончился ничем. Это нетипично для поединков в эпосе, но авторы этого эпизода не могли допустить, чтобы что-либо бесповоротное и решительное произошло с этими героями: они ведь действуют в поэме целыми и невредимыми до и после этого эпизода. Такая неуязвимость обоих героев должна рассматриваться как намек на то, что этот эпизод с Энеем позже двух других.
По распределению этнонимов Энеида с Идоменеем в отличие от Энеиды с Ахиллом напоминает не эпизод с Энеем V книги, а его канву и распространение, т.е. более поздние части. Доля ахейского участия (индекс а) в эпизоде с Энеем XIII книги равна 1,3 (4:3), а в более поздних подготовительных стихах — 4,3 (13:3). Показания «данайского» участия (индекс β) в том же эпизоде — 0,5, в подготовительных стихах — 2,0. Стало быть, эпизод с Энеем XIII книга в точности совпадает по всем этим показателям с канвой V книги, а подготовительные стихи — ближе к «Нарушению клятв» и распространениям эпизода с Энеем V книги (стихи эти резко выпадают из XIII книги, «аргавской» по общему характеру).
Такое хронологическое соотношение частей Энеиды (близость Энеиды с Ахиллом к ранним пластам Энеиды с Диомедом, а Энеиды с Идоменеем — к поздним ее пластам) соответствует и употребительности имени Ликаон: в Энеиде с Диомедом и в Энеиде с Ахиллом это
имя интенсивно употребляется (пусть и по-разному), в Энеиде с Идоменеем — не употребляется совсем.
Выше, при анализе эпизода с Астеропеем, упоминался его соратник Апизаон Гиппасид (XVII, 349). Другой Гиппасид, Гипсенор, назван в аристии Идоменея (XIII, 511). Поскольку в Энеиде с Ахиллом эпизод с Ликаоном позже эпизода с Энеем, а эпизод с Астеропеем позже эпизода с Ликаоном, неплохое совпадение текстов из эпизода с Астеропеем и из аристии Идоменея понятно: оба Гиппасида принадлежат к самому позднему пласту песен об Энее и связанных с ними. Гиппас же известен как легендарный (по фон дер Мюлю — мифический) герой, некогда прибывший на Самос76 — снова мы получаем и указание на этот ареал возникновения поздних частей «Илиады».
7. Антенориды. Существенна еще одна особенность гомеровской Энеиды, если взять ее в полном ее объеме, т.е. включая не только основные эпизоды (их три), но и мелкие пассажи, разбросанные по разным местам «Илиады». Особенность эта заключается в том, что в этих эпизодах и пассажах часто рядом с Энеем действуют сыновья Антенора (рис. 18).
В Каталоге троянских сил войско дарданов ведет Эней, а при нем сыновья Антенора Архелох и Акаманф (II, 819-823); следующий отряд ведет лучник Пандар, сын Ликаона (824-827). Связь налицо, но специально анализировать эту ее конкретизацию не стоит: «Каталог» дело особое, его отношение к книгам «Илиады» заслуживает отдельного рассмотрения.
В аристии Диомеда (книга V) Антенориды не упоминаются, но в первом отрывке ее канвы, т.е. аристии Гектора (IV, 422-544) названы фракийцы, прибывшие из Эна (города, эпонимом которого является Эней) под водительством Пироса (он есть и в Каталоге — II, 844), а также Антенорид Агенор — без отчества, хоть это первое упоминание героя в «Илиаде». В отрывке с Агамемноном фигурирует внебрачный сын Агенора Педей, воспитанный женой Антенора Феано. В «Нарушении клятв» Афина в поисках Пандара принимает образ Лаодока Антенорида (IV, 85-86), а перед тем (III, 121-124) Ирида является к Елене в облике золовки — дочери Приама, которая замужем за сыном Антенора Геликаоном.
В аристии Идоменея наряду с Энеем упоминается все тот же Агенор, сын Антенора (XIII, 490), причем в соседних книгах рассыпаны
пассажи с такими же совместными упоминаниями: в XI книге упомянут Эней и рядом три Антенорида — Агенор, Полиб и Акаманф (56-60), а далее с отдельным обращением к Музам идут 46 стихов (218-263) про подвиги двух Антеноридов, Ифидаманта и Коона, и их гибель от рук Агамемнона — стихи, вероятно, вставные (от их исключения текст не страдает: местоимение, следующее за ними, относится к Агамемнону, но о нем шла речь и до вставки).
В XII книге Эней командует одной из пяти громад троянцев, и с ним, как в Каталоге, два Антенорида — Архелох и Акаманф (99-100), а при Парисе, который командует другой громадой — еще один Антенорид, Агенор, и воспитатель Энея Алкафой (93). Кстати, тут же при Сарпедоне и Главке, ведущих еще одну громаду, — Астеропей (101-103), который окажется близок к Энею в конце «Илиады» — в Энеиде с Ахиллом. В XIV книге одной строкой упомянуты Эней с Агенором (425), неподалеку стоит рассказ о смерти Архелоха и мести Акаманфа за брата (461-485). В XV книге упоминаются Агенор (339) и «пеших бойцов предводитель» Лаодамант Антенорид (516). В XVI книге («Патроклии») Мерион, соратник Идоменея, убивает Акаманфа (343-445), а в битве за труп Сарпедона участвуют Эней и Агенор (535-537).
Судя по соседству с аристией Идоменея (разброс простирается на две книга перед XIII и на три после), а также по составу перечня имен, все эти пассажи, несомненно, одного происхождения, связаны с аристией Идоменея и введены в текст вместе с ней.
Такая же группа вставных пассажей с Энеем и Антеноридами (но в основном другими) расположена ближе к концу «Илиады» — вокруг Энеиды с Ахиллом. Последовательность такова: в XX и XXI кн. идут друг за другом сама Энеида с Ахиллом (XX, 79-111, 156-352), колесничная аристия Ахилла с упоминанием Демолеона Антенорида (XX, 395-396) и Эхекла, сына Агенора (XX, 474-477), вставные эпизоды с Ликаоном и с Астеропеем, а в конце XXI кн. и в начале XXII следует эпизод с Агенором Антеноридом, тоже вставной. Никакой роли в развитии сюжета этот эпизод не играет, а гамлетовские рассуждения Агенора предвосхищают такие же рассуждения Гектора и ослабляют значение последних. По-видимому, весь эпизод скопирован с начала смертельного поединка Гектора с Ахиллом и вставлен специально и исключительно для прославления рода Антеноридов.
Таким образом, в «Илиаде» Антенориды чрезвычайно тесно связаны с Энеем. Очень мало есть упоминаний Энея без Антеноридов и еще меньше — Антеноридов без Энея. Антенориды связывают воедино все части Энеиды, хотя каждая из трех частей (с Диомедом, с Идоменеем
и с Ахиллом) оснащена и окружена своим набором имен Антеноридов, не вполне совпадающим с наборами двух других частей. При первой части упомянут Агенор, а также при нем (и больше нигде) Лаодок и Геликаон Антенориды; при второй — Агенор, Архелох, Акаманф, Ифидамант, Коон, Полиб и Лаодамант (четыре последних — каждый в одном месте); при третьей — Агенор, а также его сын Эхекл и брат Демолеон (оба последних упоминаются по одному разу).
Все они вместе с Энеем и Ликаоном маркируют последний пласт в «Илиаде», так как везде, где удается уловить структуру, они оказываются во вставных эпизодах, а изолированные пассажи могли быть вставлены в текст безболезненно.
Похоже, что, хоть части Энеиды вошли в «Илиаду» примерно одновременно и происходят из одного круга певцов, каждая из этих трех частей со своей россыпью связанных с ней пассажей включена в «Илиаду» отдельным творческим актом и сделана, возможно, отдельным певцом. Лаодок и Геликаон упоминаются только в первой части, хотя они остаются живы и могли бы участвовать в последующих боях, но для этих боев созданы новые Антенориды. Из семи Антеноридов. участвующих во второй части, шесть гибнут в ней же, а это говорит о том, что они специально для этой части созданы, и автор не планировал тогда другие части (Агенор единственный оставлен в живых потому, что он действует в событиях, развивающихся после гибели Гектора и описываемых в других поэмах). То же можно сказать и о третьей части.
Сам Антенор никогда не выступает в эпизодах или пассажах с Энеем, а фигурирует в «сборно-ахейских» книгах, т.е. в «Илиаде» с Аяксом. В «Обзоре со стены» он восседает в сонме старейшин народа на Скейской башне (III, 148) и вспоминает, как принимал в своем доме «и угащивал дружески» Одиссея и Менелая, приходивших послами перед началом войны (III, 203-224). Когда Приам отправляется скреплять торжественной клятвой условия поединка Менелая с Парисом, Антенор стоит с ним рядом на колеснице (III, 262, 313). В «Шествии троянок» (VI, 297-303) двери в храм Афины отворяет и, приняв от Гекубы жертвуемую ризу, кладет ее на колени богине жрица Феано, дочь Киссея, жена Антенора (Кисеей, царь фракийцев, потом упоминается в рассказе об Ифидаманте как его воспитатель — XI, 223-226).
Как расценить эту разницу в распределении старших и младших фигур семейства Антенора? Собраны ли основатели рода в «сборно-ахейских» книгах просто потому, что в них идет речь о самом городе, где и положено быть старшим, а младшие — там, где речь идет о ноле битвы? Или здесь налицо исконное почитание этой семьи в
«сборно-ахейских» книгах, а в Энеиде — лишь привязка позднейших героев к этой семье? Или сосредоточение старших в начале поэмы обусловлено тем, что они почему-то собраны в первой части Энеиды — возможно, как части более древней?
Есть признаки того, что и в этих книгах упоминания об Антеноре и его семье — такие же вставки, как и везде, что они не связаны исконно с текстами «сборно-ахейских» книг, а принадлежат к Энеиде77. Антенор среди старейшин на Скейской башне появляется в последней строке списка старейшин — строке, которой нет в списке братьев Приама в XX книге после аналогичной предшествующей строки (XX, 238 = III, 148). Виламовиц логично предположил, что эта предшествующая строка заимствована из текста XX книги и вставлена в III книгу, чтобы пополнить список старейшин братьями Приама. Если бы они были изначально в III книге, то автор, конечно, не преминул бы отметить, что это братья Приама.
Почему же эта строка оказалась последней в списке? Виламовиц объясняет: последним назван Антенор, ибо он будет говорить вскоре после упоминания78. Но говорить он будет через пять десятков строк и пять речей. Видимо, требуется другое объяснение: строка с Антенором вставлена еще позже строки с братьями Приама. Речь Антенора, обращенная к Елене (III, 203-224), не требовалась диалогом Приама с Еленой и не получает ответа. Она напоминает указание на Идоменея в речи Елены (III, 230-233) — и там и тут говорится, что героев угощали в доме. А между тем, об Идоменее Приам не спрашивал! Обо всех, о ком рассказывает Елена, Приам спрашивал, а о нем нет79. Это тоже вставка, к тому же нарушающая принцип тройственности (предшествующий, Аякс, был третьим, о ком Приам спрашивал Елену). Вставка эта, очевидно, сделана вместе с аристией Идоменея.
Насчет жертвоприношения Афине еще Э.Бете заметил, что, по обычаю, жрицей здесь должна была бы выступать жена царя — Гекуба80. Остальные упоминания слишком мимолетны и могли быть вставлены без заметных швов.
При такой аттестации этих пассажей бросается в глаза, что вокруг первой части Энеиды сосредоточиваются упоминания главным образом
старших членов семейства — самого Антенора, его жены Феано, сына Агенора, вероятно, старшего. Другие сыновья упоминаются лишь косвенно — как образ, который принимает богиня, или как муж женщины, образ которой принимает богиня, причем эти сыновья Антенора далее не упоминаются. Во второй части и вокруг нее рассыпаны имена сыновей Антенора в наибольшем количестве, представители же старшего поколения упоминаются здесь лишь косвенно — как родители и воспитатели Антеноридов. В третьей части упоминаний немного, и опять же из Антеноридов упоминается Агенор и его сын, а кроме них только один Антенорид. Хоть это и единственная часть, в которой действует не только второе, но и третье поколение этого рода — внук Антенора Эхекл, сын Агенора, но это, видимо, должно было лишь подчеркнуть зрелый возраст Агенора.
Идею, что основатели рода естественно представлены Энеидой там, где описан город, можно было бы счесть наиболее правдоподобной, если бы это распределение не соответствовало тому, которое получилось при анализе представлений о Ликии и распределения этнонимов: Энеида с Диомедом и Энеида с Ахиллом — раньше, Энеида с Идоменеем — позже.
Все аналитики согласны в том, что прославление Антеноридов вызвано теми же причинами, что и прославление Энея, т.е. что в архаическую эпоху Антенориды были знатным родом, которому певцы стремились угодить81. Антенор в «Илиаде» сделан негласным союзником греков: он принимал в своем доме Одиссея и Менелая, когда те приходили послами, и «дружески угащивал их» (III, 207); он стоит за выдачу Елены и мир с греками; в постгомеровских поэмах он даже становится перебежчиком. Его сына Геликаона Одиссей в «Разрушении Илиона» опознает и выводит из гибнущего города.
Род, возводивший себя к Антенору или к его сыновьям, реально существовал. В историческое время Антенориды жили на Крите, в Кирене (там по ним назван курган — Pindar, PV, 83) и, возможно, во Фракии82. Акаманф в «Разрушении Илиона» — афинянин, сын Тезея. По нему названа одна из афинских фил — Акаманфида. Афиняне образовывали также от этого имени свои колонии (Акаманфии) на Кипре, в Великой Фригии и Фракии. С Акаманфием Фракийским, возможно, и связан Акаманф Антенорид: в «Каталоге кораблей» (II, 844) и в канве аристии Диомеда (V, 462) Акаманф и прямо выступает
как предводитель фракийцев. Во всяком случае связь рода Антеноридов с Фракией проступает явственно: Кисеей, тесть Антенора, — царь Фракии. Если учесть, что и имя Энея указывает на фракийские корни рода Энеадов, то связь двух родов получит еще одно подтверждение.
Э.Бете считает, что род Антеноридов также царствовал в Троаде (поэтому Феано и жрица) 83. Однако выявленная повсеместная привязка Антеноридов к Энею в качестве фигур второстепенных и пост самого Антенора как сановника при дворе Приама говорят о том, что это был род не царский, а, скорее, ближайших к царю вельмож. Если певцы, создававшие Энеиду, подвизались при дворе Энеадов, они, конечно, должны были считаться и с амбициями влиятельных придворных84. Количество Антеноридов, вторгшихся в «Илиаду» вместе с Энеем и вокруг Энея, пожалуй, подсказывает нам, что во время формирования «Одиссеи» и «Долонии» Антенориды отличались при дворе Энеадов тем, что особенно покровительствовали певцам, создававшим для отдельного исполнения и для включения в «Илиаду» разнообразные гомеровские песни про Энея.
8. Создатели и даты. В авторах этих песен многое выдает милетян или вышедших из Милета колонистов: особая близость к Ликии, связь с Карией (этимология лелегов, название Педассы, упоминание карийских женщин в сравнении). Возможно, к Милету восходит и память о критских героях (Идоменее и Мерионе): известна роль Крита в основании Милета 85. С милетскими колониями (а их в Троаде было немного) связано и размещение героев «Энеиды» в Троаде.
В Энеиде с Диомедом задействованы северные окраины Троады — именно там находятся милетские колонии Лампсак, Пес, Абидос, Кремасте и, вероятно, Зелия (Strab., XIII, 1, 9-22)86. Кстати, Пес упоминается и в канве «Диомедии» — как родина Амфия, сраженного Аяксом (V, 610-622); к канве же «Диомедии» относится и отрывок из IV книги, где упоминается Абидос — там жил побочный сын Приама Демокоон, убитый Одиссеем (494-504).
В Энеиде с Ахиллом задействованы южные окраины Троады — именно там находится милетская колония Скепсис. Она действительно освоена Милетом сравнительно поздно (Strab., XIII, 1, 52).
Интерес к Фракии, отчетливо проступающий в Энеиде (этимология имени Энея, родственные связи Антеноридов, просто описание «чубатых фракийцев» в IV и XIII книгах), по-видимому, следует рассматривать как отражение милетских колонизационных устремлений. Одновременно с Абидосом милетянами был захвачен Сест на фракийском берегу пролива, да и в Абидосе милетянам пришлось столкнуться с фракийцами, переправившимися туда раньше (Strab., XIII, 1, 8, 22). Но образ Энея милетяне уже застали в Троаде: оформление имени все-таки эолийское, имя образовано от эолийской колонии во Фракии.
Еще несколько деталей. Имя «Амфимах» используется по-разному в Энеиде и вне ее. В Каталоге троянских сил (II, 867-875) Амфимах, предводитель карийцев — жалкая фигура, даже в битвы ходил, наряжаясь златом, как дева. Он погибает от рук Ахилла в Приречной битве — в той версии, которая не отражена в нашей «Илиаде». В XIII книге Амфимах (у него тут другое отчество) — ахейский герой, внук Посейдона, главного бога Ионийской лига. Он погибает от рук Гектора, а тело его выносят из боя афиняне, и Посейдон возбуждает Идоменея отомстить за него (XIII, 185-220). В этом различии сквозит разное отношение к Милету. В Каталоге отношение враждебное: Милет там — единственная из греческих колоний во вражеском лагере. В аристии Идоменея — другое отношение, отражающее промилетскую позицию автора.
С этой точки зрения понятно также появление сыновей Гиппаса в XIII и XVII книгах на троянской стороне (т.е. на стороне врагов греческой коалиции) и гибель их от рук ахейских героев: Гиппас считался основателем греческой колонии на Самосе 87, а Самос в VII в. враждовал с Милетом — в длительной Лелантской войне Милет был на одной стороне, а Самос — на другой88. Промилетские певцы, естественно, были недругами, хулителями сыновей Гиппаса.
Любопытно, что именно на Самосе было популярно имя «Ликаон» — в «Илиаде» Ликаон выступает в основном как страдательный герой, фигура жалкая и несчастная. Отрицательным отношением к Самосу можно объяснить и злокозненность главной покровительницы этого острова — богини Геры именно в этих книгах («Обман Зевса», «Нарушение клятв»). Однако Гера нередко именуется в «Илиаде» Аргивской. Это значит, что в черных красках образа Геры гораздо
больше неприязни к Аргосу. Во вражде Диомеда с богами также можно видеть отражение неприязни певцов к Аргосу. Резкая антипатия афинян к аргивянам была связана с таким событием, как поражение Афин от дорийского Аргоса (Herod., V, 86-88), видимо, в VIII в.90 — она сохранялась еще во времена Геродота. А особая близость ионийцев Милета к Афинам считалась традиционной (Herod., V, 97).
Отсюда понятна расстановка богов при спасениях Энея: его спасают Афродита (его мать), Аполлон, имевший свое святилище под Милетом (в Дидимах), и Посейдон Геликонский — главный бог Ионийской лиги. Богини же, покровительствующие государству Аргоса, — Гера и Афина, отказываются спасать Энея (в XX книге).
Эти вехи дают и ориентировочную датировку для гомеровской Энеиды: termini post quibus — Лелантская война конца VIII — начала VII в.91 и основание милетянами Абидоса в первой половине VII в. (ок. 670 г.)92. Гомеровская «Энеида» — не раньше этого времени, скорее всего позже.
Сложную проблему представляет гомеровское государство Диокла в Фере93. Это та область, к которой принадлежали 7 городов, предложенных Агамемноном Ахиллу в качестве приданого за дочерью (IX, 147-156, 290-298), среди этих 7 городов есть и Феры. Принадлежность этих городов Атридам, владевшим Спартой, говорит о ситуации после I Мессенской войны (730-706 гг.): Мессения завоевана Спартой. Эта ситуация отражена в «Пресбее» («Посольстве»). Но каким образом Феры оказываются самостоятельным государством в Энеиде? Вряд ли здесь отражена довоенная ситуация: до войны эта область входила в Мессению, еще раньше — во владения Пилоса. Остается время после I Мессенской войны. Во время II Мессенской войны (675-657 гг.) мессенские области восстали, и тут образовались самостоятельные районы, претендовавшие на независимую историю. Эти претензии должны были вызывать симпатии милетян, поскольку Спарту, подавившую восстание, поддерживали традиционные соперники милетян Самос и Коринф. Итак, опять приходим к той же, но более узкой датировке: вторая четверть VII в. как terminus post quem.
На основании других соображений (роль жрицы Феано при храме с сидячей статуей Афины в рост, интерес греков к Троаде и др.) И.Эсперман считает датой включения Антенора и Антеноридов конец VII в.94
Возможно, это и есть время создания Энеиды, а значит, по установленным выше связям (кавконы, сыновья Диокла), и Телемахии в «Одиссее». Из того факта, что в «Одиссее» совершенно отсутствуют упоминания Энея и Антеноридов, следует, что ее создатели не знали «Илиады» (что и без того установлено Д.Пейджем и признано Дж.Керком 95), но создатели гомеровской Энеиды, видимо, знали «Телемахию».