1. Состав группы. По сообщению Геродота (V, 67), во время войны с Аргосом Клисфен, тиран Сикиона, запретил рапсодам состязаться в Сикионе, потому что «в эпических песнях Гомера почти всюду воспеваются аргосцы и Аргос». Дело было в первой половине VI в. до н.э., т.е. всего век-два спустя после формирования Гомеровского эпоса. К этому времени, стало быть, «аргивяне» Гомера воспринимались в Пелопоннесе как 'аргосцы'. В самом эпосе, однако, этот этноним употреблялся расширительно — как обозначение героев, прибывших под стены Илиона со всех концов греческого мира. Город Аргос существовал с микенского времени, и узкое значение термина, вне сомнения, первично. Конечно, расширительное значение термина как-то связано с его узким значением, но лишь в удалении от Аргоса термин мог приобрести столь широкое значение. Однако почему именно этот термин, а не обозначение других столиц на греческом материке?
Утверждение Геродота (или Клисфена), что у Гомера «почти всюду» прославляются аргосцы и Аргос, несколько преувеличивает истинную ситуацию. В «Илиаде» этноним «аргивяне» заметно выступает далеко не во всех книгах. Книги, рассмотренные выше, характеризовались предпочтением двух других этнонимов — «ахейцы» и «данаи». Теперь рассмотрим те книги, которые по заметному использованию третьего этнонима названы «аргивскими».
Как было показано, «данайские» книги составляют прочный блок как по формальным основаниям, так и по содержанию, и именно их формирование как-то связано с Аргосом: там был центр исторической Династии Данаидов, там очаг неоднократно поминаемого в «данайских» книгах Геракла, и т.д. Исходя из этимологии этнонима, к Аргосу должны быть причастны и «аргивские» книги, формально сведенные из двух групп: «нейтральной» (книги XIII, IX, X) и «остаточной»: (XVI, XIX, XXIII, XIV, XII), так что к «аргивским» принадлежат в общем (если Перечислить их в последовательности «Илиады») книги IX, Χ, XII, XIII, XIV, XVI, XIX, XXIII. Но связь этих книг с Аргосом ни в чем, кроме
родства обоих названий, не реализуется, а влияние древнейшего Аргоса было достаточно широким, чтобы сказываться и вне его территории. Связь же этих книг между собой носит какой-то иной по сравнению с «данайскими» характер. Сомкнув их подобно «данайским», мы не получим связного текста, хотя частные связи внутри группы (объединяющие по несколько книг), несомненно, есть. Эти связи образованы вокруг следующих трех мотивов: искупительные дары, Патрокл, ахейская стена. Рассмотрим каждый из этих комплексов.
2. Мотив первый: искупительные дары. Очень четко из книг «аргивской» группы выделяются IX и XIX. Это два эпизода одной сюжетной линии: в «Примирении», или, как эту книгу иначе называют, «Отречении от гнева» (XIX), Ахилл получает те дары, которые ему были обещаны Агамемноном через послов в «Посольстве», или, иначе, «Мольбах» (IX). Сюжетную связь этих книг разрабатывали Б.Низе, Э.Бете, М.Валетон и другие1. Понятно, что перечисление даров в «Примирении» (XIX, 137-144, 172-176, 243-249) оказывается повторением ряда стихов из «Посольства» (IX, 119-157, 260-299). Но, кроме того, только в этих двух книгах, единственных во всей «Илиаде», применяется географическое понятие Аргос Ахейский (IX, 141, 283; XIX, 115) и только в них идет речь о богине Аате — Обиде (IX, 504 505, 512; XIX, 91, 126, 129, 136).
Связь этих двух книг и их выделенность подчеркивается одной деталью. В IX книге все действие протекает в шатре Ахилла. И в XIX книге есть свидетельства такого же представления о месте обычного пребывания Ахилла: если в других книгах труп Патрокла лежит на береговом песке у кораблей, на открытом пространстве, и Ахилл его там оплакивает (XVIII, 314-355; XXII, 386; XXIII, 11, 15, 28-29, 34, 59-61), то в XIX (210-212, 280, 288), и только там, труп Патрокла вдруг на момент оказывается лежащим в шатре Ахилла ногами к дверям 2. Правда, в начале XIX книги (3-14) он так же, как и в других книгах, до и после XIX, лежит у кораблей, но это начало лишь по александрийской разбивке текста отошло к XIX книге, по сути же оно является окончанием XVIII — «Вооружения Ахилла»: собственно XIX книга начинается со стиха 40 3, ив ней нет иного размещения трупа, кроме как в шатре.
Текст XIX книги сочинен хоть и в одной традиции, но не одновременно с IX, другим певцом: порядок перечисления даров и формулировки перечня тут другие. Текст этот сочинен позже: в клятве Агамемнона о его воздержании от близости с полонянкой вместо ее имени стоит лишь местоимение (непонятное без IX книги); в IX книге Брисеида — дева с Лесбоса, и это вяжется с контекстом (были и другие полонянки с Лесбоса) и реалиями (на Лесбосе была местность Бриса), а в XIX она жена царя из Лирнеса; наконец, если в IX книге «Брисеида» — отчество (или указание на местность), что отвечает грамматической форме слова, то в XIX (судя по особенностям склонения) — имя4. Д.Пейдж собрал много стилистических и лексикологических соображений в поддержку особенно позднего характера XIX книги5.
Как явствует из принадлежности к «аргивской» группе, тексты этих книг вообще сформировались позже других: термин «аргивяне» — самый поздний из трех. Содержание книг о дарах не противоречит такому пониманию. Предложение даров, отвергнутое Ахиллом, обогащает поэму, но сюжет о ссоре вождей и гневе Ахилла мыслим и без такого обогащения. Правда, в I книге предсказываются грядущее раскаяние ахейцев и их попытки искупить вину дарами, но эти места могли войти в поэму вместе с книгами о дарах.
3. Мотив второй: Патрокл. Книги XVI («Патроклия») и XXIII («Похороны Патрокла») построены вокруг образа Патрокла.
Правда, завязка этой сюжетной линии помещается во второй части XI книги (стихи 497-520, 525-847), которая относится к «данайским». У ряда исследователей эта часть именуется «Несторидой» (сокращенно обозначается ХI 2) 6, но ее главная фигура — тоже Патрокл. «Несторида название неточное, — пишет В.Шадевальдт, — это подключение Патрокла, и оно никогда не было ничем другим» 7. Сюда же относятся XI, 575-596 и отрезок «данайской» XV книга — про Эврипила, беседующего с Патроклом (389^04). Весь этот вводный комплекс вместе с XVI книгой рассматривают как целое Г.Герман и Э.Бете .
Однако многие аналитики убедительно доказывают, что «Несторида» сочинена отдельно от «Патроклии» — они не согласуются: действия, которые происходили в «Несториде», забыты в «Патроклии» (там Патрокл был послан Ахиллом справиться о раненом Махаоне, здесь поручение никто не вспоминает, Махаон не фигурирует в числе раненых, а Патрокл, видимо, вообще действует по собственной инициативе). Поэтому одни считают, что «Несторида» сочинена раньше и потом чуть подработана для согласования с «Патроклией» 9, другие — и это убедительнее — что она сочинена позже «Патроклии» и предназначена для прославления Нестора (но это попутно) и главное — для введения перед «Патроклией» песен о битвах за ахейскую стену (XII-XIV) или для введения в «Илиаду» самой «Патроклии» 10. Так или иначе, они разного происхождения.
Действительно, по соотношениям частот этнонимов и топонимов «Несторида», даже отделенная от XI книги, принадлежит все же к «данайским» книгам («ахейцы» — 12, «данаи» — 4, «аргивяне» — 2; индекс «ахейского» участия α — 2,0; «аргивско-данайский» индекс β — 0,5), тогда как «Патроклия» — «аргивская» книга.
О том, что «Патроклия» не изначальна в «Илиаде», свидетельствует вопрос Патрокла о причине гнева Ахилла на ахейцев и устранения от боев (не оракул ли какой устрашил героя), а в ответ Ахилл излагает другу историю ссоры с Агамемноном, как если бы не сам Патрокл вручал Брисеиду вестникам Агамемнона! Из этого Г.Яхман заключает, что первоначально автор «Патроклии» не имел в виду помещать свою песнь в одну поэму с изложением ссоры11. Во всяком случае это не тот певец, который повествовал о ссоре.
Вторая часть книги XXIII, а именно «Погребальные игры» (обычно обозначаются ХХIII 2), тоже, как и «Несторида», многими и не без основания рассматривается как очень позднее добавление к поэме12, но первая часть, собственно «Похороны Патрокла» (ΧΧΙII 1), такой аттестации не подвергается. Если она и была вставлена в поэму
сравнительно поздно, то вместе с «Патроклией» или вскоре после нее, с ориентировкой на нее.
В литературе такая группировка не принята. Известны другие. У.Виламовиц, объединив первую часть XXIII с XXII книгой, включает ее («Похороны») в древнейшую «Ахиллеиду»13. Он исходит из того, что некоторые детали «Похорон» (жертвоприношение 12 троянцев, измывательство над трупом Гектора и др.) подготовлены в XVIII-XXII книгах. Но эти детали незначительны и легко могли быть внесены при соединительной обработке14. Еще КЛахман и другие аналитики XIX в. обратили внимание на шероховатости стыка XXII и XXIII книг (два стиха подряд — XXII, 515 и XXIII, I — начинаются со слова ος «так») 15. Правда, само по себе это еще не решающее доказательство, тем более, что предлагались и другие объяснения этой неловкости16, (а я далее предложу еще одно). Более важен общий характер повествования в XXIIIι. Здесь подхвачена не ситуация XX-XXII книг, а скорее книг XVIII-XIX: соучастие Агамемнона в заботах Ахилла, возобновление плача мирмидонян, участие в нем Фетиды17. Если принять полную последовательность книг «Илиады», то богиня, оказывается, в течение всего времени подвигов Ахилла (кн. XX-XXII) оставалась в его стане при трупе Патрокла, что психологически не очень правдоподобно и нуждалось бы в мотивировке. Е.Закс и И.Какридис объясняли неожиданное присутствие Фетиды прямым переносом из похорон Ахилла в «Эфиопиде» 18. При общей вероятности подражания «Эфиопиде» в ряде мест «Илиады»19 такое происхождение данной подробности маловероятно: в этом случае роль богини в оплакивании героя была бы на первом плане.
Таким образом, связь «Похорон Патрокла» с «древнейшей Ахиллеидой» Виламовица («ахейской» «Ахиллеидой») слаба, поверхностна и вторична.
Другие исследователи объединяли «Похороны Патрокла» (XXIII 1) с «Выкупом тела Гектора» (XXIV)20. Действительно, между этими книгами есть связь, и соединение было бы гладким 21, но все это могло образоваться и при позднейшем присоединении «Выкупа» к XXIII 1. Дело не только в том, что аналитики накопили много данных о позднем характере XXIV книги22 — некоторое количество данных такого рода выявлено и относительно XXIII 1 23. Важнее, что есть следы позднего присоединения именно «Выкупа» к поэме. Из общего развертывания сюжета, из его логики и деталей аргументы в пользу такого присоединения извлекли СА.Набер и другие, в частности (и особенно) Виламовиц. Они доказывают, что первоначально «Выкуп тела Гектора» не предусматривался — Ахилл должен был, как многократно грозился, отдать тело Гектора на растерзание псам24. Можно сомневаться в полной справедливости этого вывода (угрозы могли оказаться заведомо пустыми, певец мог привести их только для нагнетания напряженности, труп Гектора потому и не был принесен в жертву на костре Патрокла, что ему было уготовано спасение25), но если труп и был спасен, то не выкупом (в частности, в тексте есть следы другого исхода — похищения трупа Гермесом26). Что «Выкупа» первоначально в поэме не было, это надо считать доказанным.
В книгах XXII и XXIII 1 есть следы подработки для приспособления их к изменившемуся продолжению — к новому окончанию поэмы, к «Выкупу». Так, в стихах XXIII, 186-187 Афродита принимает меры,
чтобы предохранить труп Гектора от повреждений, которые могут образоваться, когда Ахилл будет волочить его за своей колесницей. Это и предстоит в нынешней XXIV книге (14-18). Но в этом месте указание на такую перспективу — явно вставка: ведь в XXII книге Ахилл уже проделывал это с трупом Гектора, а здесь не упоминает о предстоящем волочении по земле, так что, с одной стороны, такие старания богини запоздали, а с другой — они тут не мотивированы и просто не к месту. Более того, весь этот пассаж тут приурочен к угрозе Ахилла отдать труп собакам, и богиня их в самом деле отгоняет. Кроме того, странно, что богиня вообще заботится о Гекторе (она ведь не имеет к нему отношения) и что для сохранности трупа смазывает его розовым маслом, которое скорее подходит для предохранения тела от разложения или для отпугивания трупных мух (ср. XIX, 30-39), чем от повреждений при волочении (когда надо было в самом деле обезопасить от этого, Аполлон прикрыл труп эгидой XXIV, 18-21)27. Очевидно, автор «Похорон Патрокла» (ΧΧΙΙΙ 1) первоначально не знал нынешней XXIV книги — «Выкупа».
Да и шероховатость стыка между XXII и XXIII книгами могла образоваться в результате вставки, которая была сделана в конце XXII книги при присоединении книги XXIV. Первый стих XXIII книги «Так сокрушались трояне по граду», по замыслу, должен, очевидно, следовать не за последним стихом XXII книга (510 — «Так говорила, рыдая; и с нею стенали троянки») — это нескладно и бессмысленно, — а за стихом XXII, 411, завершающим описание именно общего плача всех троянцев «по целому граду». После же этого стиха, между ним и книгой XXIII, стоят описания индивидуальных плачей родных Гектора — таких же, как в XXIV книге. Каждый из этих плачей завершается фразой: «Так говорил(а), рыдая».
Как показал И.Какридис, по обряду полагалось, чтобы плач по мертвому осуществляли женщины — родственницы покойного28. В XXIV книге с причитаниями выступают жена убитого Андромаха, мать Убитого Гекуба и невестка Елена, а перед ними, вне обряда, вопила сестра его Кассандра: выдержано поэтическое правило тройственного членения. В XXII же книге причитают только две женщины и в ином порядке — сначала мать, потом жена. Это нарушает положенную
последовательность (жена считается ближе к покойному, чем мать) 29, но поэтически мотивировано возрастанием драматичности. Зато правило тройственного членения не выдержано. И вот внесена поправка: изложение плача Гекубы разорвано, и между приступом к плачу и самими причитаниями вставлен плач Приама, отца покойного (продолжительность вставки 408-430). В этом плаче старец вопит: «один я пойду к кораблям мирмидонским; буду молить я губителя...» (417-418), — он осуществил это намерение в XXIV книге. Таким образом, плач Приама вставлен не раньше присоединения XXIV книги, а плачи Гекубы и Андромахи, вероятно, одновременны с ней.
Итак, книгу XXIII 1 нельзя объединять с XXIV. Она, XXIII, продолжает прежде всего XVI — «Патроклию». Но все же и они не обязательно одновременны. «Похороны» могут быть и несколько позже «Патроклии» как ввиду смыслового содержания, так и с учетом языковых особенностей.
4. Мотив третий: стена. Три с половиной книга — с XII по середину XV — образуют хоть и не очень цельный, но блок. Они связаны прежде всего тем, что в них ахейский лагерь укреплен мощной стеной. Правда, она упоминается и вне этих книг, но очень мимолетно и непоследовательно. Поскольку стены этой нет или почти нет в других книгах, даже там, где она необходимо должна была бы упоминаться, аналитики давно уже объяснили это различие между книгами тем, что весь блок книг со стеной вставлен в поэму сравнительно поздно, а
до того ахейской стены в поэме не было 30.
У этого блока есть все признаки вставки: заметные швы или разрывы на стыках, отличия от соседних книг, черты позднего происхождения, попытки убрать результаты инородного вторжения в текст поэмы, вернув действие к исходной ситуации. Если в XI книге бой шел в открытом поле, и ахейцы отступали прямо к кораблям, не помьппляя ни о какой стене, то в XII троянцы вынуждены штурмовать ров и стену, возникшие внезапно. Войско троянцев иначе построено — пятью громадами. Развитие действия направлено к единой цели —
взятию стены. Цель эта достигнута в середине XV книги, и действие возвращается к ситуации конца XI книги: троянцы подступили к кораблям31. У.Лиф отмечал в XII книге гесиодовские черты: полный список рек Троады (в других местах «Илиады» упоминаются только три), именование героев «полубогами» (XII, 20-23; ср.: Theog. 340-345, Opp. 160)32.
Книги XIII, XIV и начало XV объединены также вмешательством Посейдона, гибелью потомков Посейдона и Ареса (Амфимаха и Аскалафа), активностью критских героев Идоменея и Мериона, хорошим знакомством с Фракией, рядом имен малозначительных героев33. Книга XII не имеет этих особенностей, а построение троянцев пятью громадами есть только в ней34. Но и ее объединяет с другими песнями этого блока не только стена. В предшествующих песнях Аякс Теламонид (большой, великий Аякс), как правило, воюет в одиночестве, а в книгах XII-XIV он всегда оказывается в паре либо со своим братом Тевкром, либо со своим тезкой Аяксом меньшим — Аяксом Оилидом, и в обоих случаях идет речь о паре Аяксов. В XIII книге ранен брат Гектора Деифоб, в XIV — сам Гектор. Вывод их из боя описан одинаково (XIII, 535-538 = XIV, 429-432).
Нетрудно заметить, что из этой сети связей частично выпадают крайние книги блока: по одним показателям — XII, по другим — XV. Видимо, это связано с постепенным сложением блока: песни входили в него одна за другой (о последовательности есть разные мнения35, но здесь нет надобности рассматривать эту дискуссию).
Создание стены описано вне блока — в конце VII книги, но это явно более поздняя добавка к VII книге: рассказ плохо держится в контексте. Он неловко приклеен к сооружению братской могилы и одновременному перемирию, скверно мотивирован — опасностью, тогда как ахейцы в это время одерживали успехи. Он противоречит и
состоянию дел в XII-XV книгах: там стена предстает сооруженной не только что, а в начале войны, при высадке, что в общем-то гораздо реалистичнее — не то, что построение стены в конце войны!36 Если штурм стены взят для «пересадки» в поэму из какого-то эпоса о начале войны, что предполагали многие, то рассказ о построении создан как следствие «пересадки».
Само сооружение братской могилы сопряжено в VII книге с соблюдением обычая увоза костей для захоронения на родине — обычая, который Ф.Якоби определил как афинский, а учреждение его отнес к середине V в.37 Связав этот факт с тем, что Фукидид считал стену построенной в начале войны (т.е. вроде бы не был знаком с концом VII книги «Илиады»), Д.Пейдж рассматривает всю вставку о стене как поздний вклад афинских редакторов поэмы38, что вызвало резкие возражения унитариев39. В данном случае они правы, но не из-за единства текста и авторства поэмы, а по той причине, что цепочка выводов из Фукидида очень длинная и в ней есть слабые звенья. В середине V в. в Афинах было введено лишь участие государства в общественном захоронении погибших, домашние же погребальные культы погибших на чужбине существовали и раньше, а в поэме речь идет именно об отдельных культах (VII, 334-335: «кости отцовские детям каждый в дом понесет»).
В середине XV книги стену разрушает Аполлон, и это разрушение естественно для вставки: если ею вводится какой-то новый предмет, то в конце ее он должен быть убран, чтобы не повредить дальнейшему повествованию. Так и со стеной. Все же по каким-то причинам кое-где стена проскальзывает и в последующих книгах — XVI, XXI, XXIV. Тем самым, разрушение, проведенное Аполлоном в XV книге, получается неполным. Между тем, в реальности никаких следов стены на берегах Троады не было и во времена поэта, слушатели могли в этом убедиться. Поэтому пришлось ввести еще одно разрушение — полное и окончательное. Оно должно осуществиться после окончания войны — это оговорено при описании сооружения стены и в VII книге, и в XII.
Придумавший ее поэт ее и уничтожил, — считал Аристотель (Strab. XIII, 1, 36)40.
5. Возраст «Долонии». Остается еще книга X — «Долония». Ее позднее появление в поэме констатировали еще древние схолии. Критики нового времени приняли эту констатацию — как аналитики, так и многие унитарии, ибо она подтверждается характером книги: ее события не упоминаются в остальном тексте поэмы и не влияют на него (за исключением начала IX книги, относящегося, однако, не к ней, а к «Долонии» и, очевидно, вставленного вместе с «Долонией» ): так, добыв чудесных коней Реза, Диомед в состязаниях пользуется не ими, а конями Энея. Отмечался и поздний Я1ык книга .
О ее позднем возрасте можно судить также по ее взаимоотношениям с книгой XXI. Общие для «Долонии» и эпизода с Ликаоном стихи отмечены давно (X, 483-484 = XXI, 20-21). Одни исследователи считали, что здесь заимствование из текста, ставшего XXI книгой, в «Долонию» (ПДюнцер)43, другие — что решить, откуда куда шло заимствование, невозможно (В.Крист)44. И сам метод таких сопоставлений подвергнут сомнению: схожие места могут происходить из общего фольклорного фонда45. Однако вне зависимости от состоятельности метода предположение о заимствовании правомерно, и в данном случае решать вопрос о направлении заимствования вполне допустимо. Дело в том, что тут
налицо не изолированное тождество двух книг в одном пассаже, а сходство обеих книг в целой серии выражений.
Схожие стихи в XXI книге описывают, как Ахилл начал поражать врагов вокруг себя мечом, как те стонали, и от крови их покраснела вода. В X книге то же выражение использовано для описания подвигов Диомеда, только там покраснела не вода, а земля, что несколько необычно.
Но в XXI книге перед этим выражением сказано, что Ахилл оставил свое копье на берегу, прислонив к кусту тамариска (17-18), а в X книге перед подвигами Диомеда и Одиссея последний положил в кусты тамариска оружие и доспехи убитого Долона (465-467). Сразу же после описанного в XXI книге избиения Ахилл пленил 12 троянцев (27), а в X книге Диомед убил 12 фракийцев (488). В XXI книге Ахилл, убив Ликаона, взял его за ногу и бросил в реку (120), а в X книге каждого врага, которого спящим убивал Диомед, Одиссей брал за ногу и выволакивал из ряда. Схожие места невелики, но расположены в одной последовательности. Тут уж явно причина сходства не в том, что певцы черпали выражения из общего фольклорного фонда (тогда эти выражения совпадали бы более точно и полно, но последовательность была бы другой). Здесь причина в том, что один певец знал сочинение другого и подражал ему — где копируя точно, а где беря лишь некоторые подробности.
Но так как в XXI книге 12 юношей необходимы для того, чтобы позже (в XXIII книге) их принесли в жертву на похоронах Патрокла (как было обещано в XVIII книге, 336-337), а в X книге число убитых де имеет такой заведомой определенности, да и нет вообще необходимости упоминать их, то приходится заключить, что XXI книга — источник заимствований для книги X. А так как в этот источник текст XXI кн. входит уже вполне сформировавшимся — с эпизодами пленения 12 троянцев и умерщвления Ликаона (а, как будет далее показано, последний эпизод связан с весьма поздним включением Энея в «Илиаду»), то получается, что текст X книги никак не раньше всех этих вкладов.
6. Соотношения мотивов. Итак, три набора песен и одна отдельная песнь образуют «аргивскую» группу. Как соотносятся эти наборы между собой?
Аналитики давно уже заметили, что комплекс даров и комплекс с образом Патрокла не согласуются друг с другом. Прежде всего они ведь функционально параллельны и взаимоисключаются. И дары, и смерть Патрокла служат в поэме одной цели — вернуть Ахилла к сражениям. Если есть дары, то не нужна смерть Патрокла, если есть
смерть Патрокла, то не нужны дары. И действительно, показано, что авторы «Несториды» и «Патроклии» не знали «Посольства», по крайней мере в том месте, где оно помещено в нынешней «Илиаде», — перед отправкой Патрокла в бой. В конце XI книги (609-610) Ахилл говорит о своей надежде, что аргивяне, поняв свою вину, скоро придут обнять его колени — значит, до того не приходили! В XVI книге, отправляя Патрокла в бой, Ахилл наставляет его сражаться так, «чтобы данаи прекрасную деву отдали сами и множество пышных даров предложили» (85-86), — значит, до того не предлагали!46
Правда, в той же XVI книге Ахилл упоминает свое обещание смягчить гнев только тогда, когда битва дойдет до его судов (61-63), а это обещание было дано именно в «Посольстве» (IX, 650-655). Но дано оно было там в ответе Аяксу, а ответа этого первоначально в «Посольстве» не было: Одиссей, излагая результаты посольства Агамемнону, сообщает только о первом решении Ахилла — отплыть домой (IX, 678-689), и только такое решение знает Диомед (IX, 701-702). Следовательно, новое решение Ахилла было введено в «Посольство» (IX) и «Патроклию» (XVI) уже после их объединения в одной поэме. Кроме того, такой же план содержался и в I книге — там его насоветовала Ахиллу Фетида (421-422), и Ахилл его принял (488-492). До этих нововведений «Патроклия» не знала о «Посольстве». Вот еще один штрих, говорящий о том же: Ахилл в IX книге, отвечая Одиссею, ссылается на мрачное пророчество Фетиды, которое удерживает его от боев (410-416): а в XVI говорит: «Мне ничего не внушала почтенная матерь от Зевса» (50-51). Будто и не было «Посольства».
Со своей стороны, и «Посольство» вряд ли предполагало «Патроклию». В IX книге Патрокл, правда, присутствует, но в спорах не участвует, молчит. Нет ни намека на его будущую гибель (как в VIII, 470^76; XI, 604; XV, 63-67); всеведущая Фетида (Нереиды вообще обладали даром предвидения47) ничего о ней не говорит. Ничем здесь не подготовлено его будущее руководство войсками наряду с Ахиллом, его выдающаяся роль в судьбе Ахилла и во всей «Илиаде», наконец, его инициативность. Он здесь всего лишь скромный и бессловесный слуга Ахилла.
По мнению некоторых аналитиков — КЛ.Кайзера, Э.Г.Мейера и В.Беренса, вначале в «Илиаде» не было ни «Патроклии», ни «Посольства», а затем тексты этих книг в нее вошли — сначала «Патроклия», потом «Посольство» (о последовательности можно спорить, но здесь это несущественно). Г.Клуге, положивший в основу разделения поэмы процентные отношения дактилей и спондеев в гекзаметрах Гомера, реконструировал две ранние поэмы о гневе Ахилла — с «Патроклией» и без нее 49. Две поэмы в основе «Илиады» видел М.Валетон: в одной мотивировка примирения — дары, в другой — месть за Патрокла50, причем Валетон первенство отдавал «Посольству».
Комплекс стены также почти не связан ни с комплексом даров, ни с комплексом Патрокла. В IX книге стена упоминается, но мимолетно, а в XVI книге — путано. В свою очередь, в книгах о стене (XII-XIV) не упоминаются ни посольство, ни дары, ни Патрокл. Книги эти плохо согласованы с предшествующими и последующими.
Таким образом, «аргивские» книги, по-видимому, обязаны своим сходством не единому источнику, а своей сравнительной одновременности: все они примерно одновременно и достаточно поздно вошли в поэму. Возможно, что сказалась также общность территории их формирования и внедрения в «Илиаду».
Впрочем, они все-таки не совсем одновременны, и на уровне самых поздних песен этой группы, возможно, при вхождении их в поэму, производилась увязка мотивов друг с другом. Так, в XIX книге есть сугубые неловкости. Ахилл рвется в бой, но Агамемнон почему-то его уговаривает... идти в бой, предлагает ему обещанные ранее дары, хотя Ахилл о них уже не помышляет. Смерти Патрокла Агамемнон не упоминает, хотя тот погиб в конечном счете ради победы Агамемнона. Поэтому С.Эйтрем предположил, что песнь XIX книги первоначально не знала смерти Патрокла: до появления Патрокла в поэме Агамемнон был действительно заинтересован в ублажении Ахилла 51. Была, значит, в самом деле такая версия «Илиады», без гибели Патрокла и, возможно, вообще без Патрокла. А, со своей стороны, смерть Патрокла в принципе
не требует примирения: Ахилл может идти в бой и не мирясь с Агамемноном и не получая даров (что и предусмотрено Фениксом в IX книге). В книгах ХХ-XXII примирение и не упоминается. Это другая версия «Илиады» — с Патроклом, но без даров и без «Примирения». Очевидно, и без «Посольства». В.Беренс был уверен, что «старая Ахиллеида не знала «Примирения»52. В XIX книге слились обе версии.
И книга XXIII 1 также носит следы слияния разных мотивов. В ней некоторые действия, по идее однократные, совершаются дважды: два раза Ахилл начинает рыдание (12 и 17), два раза приступает к пиру (29 и 48, 55), дважды греки сгружают лес для костра (125 и 127), два раза складывают костер (139 и 164), два раза гасят его (228 и 237, 250). Из этих парных изложений в одних дублетах упоминаются мирмидоны, в других — нет. Этому хорошо соответствует предположение В.Беренса о слиянии в этой книге двух версий «Похорон»: одной — с участием Агамемнона и всех ахейцев, другой — без них, при участии лишь Ахилла и его мирмидонов. Первая предполагает примирение состоявшимся, вторая (видимо, исконная для песен о Патрокле) не знает примирения.
7. «Аргивская» «Ахиллеида». Соответственно предпринятому выше разделению «ахейских» книг можно и «аргивские» книги разделить на «ахилло-аргивские» и «сборно-аргивские» (по признаку участия Ахилла и, соответственно, по связанности книг единым сюжетом или же неучастию Ахилла и непричастности книг к этому сюжету). В «ахилло-аргивские» вошли бы две книги, завязанные вокруг даров и идеи примирения, отказа от ссоры (IX и XIX — «Посольство» и «Отречение от гнева», или «Примирение»), и две книги с функционально параллельным мотивом Патрокла (XVI и XXIII 1 — «Патроклия» и «Похороны Патрокла»), который, однако, может рассматриваться и как продолжение и даже следствие посольства; так его и рассматривают унитарии. «Сборно-аргивская» группа состояла бы из книг со стеной, Посейдоном и Идоменеем (XII-XIV), «Погребальных игр» (ХХIII2) и «Долонии» (X).
Если к «аргивскому» варианту «Ахиллеиды» («ахилло-аргивским» книгам) подключить книгу I, без которой его события непонятны, то образуется связный сюжет: ссора и отказ Ахилла от боев — посольство к Ахиллу — отправка Патрокла вместо Ахилла и гибель Патрокла — примирение (отречение Ахилла от гнева) — похороны Патрокла (I-IX-XVI-XIX-XXIII).
По формальным параметрам книга I была причислена к «ахейским», т.е. не вошла в число «аргивских». Однако по содержанию книга I как раз оставалась в одиночестве внутри «ахилло-ахейской» группы, не вписывалась в сюжет древнейшей «Ахиллеиды» (воспевшей подвига Ахилла безотносительно к его ссоре с Агамемноном), а так как она не имеет специфических связей со «сборно-ахейскими» книгами, то выпадает вовсе из «ахейской» группы.
Впрочем, и по формальным параметрам принадлежность 1 книга к «ахейским» не так уж однозначна. Книга отличается от других «ахейских» ненормально высоким содержанием этнонима «данаи» (табл. 15), особенно в описании перебранки на собрании (55-120) и в эпизоде поездки Одиссея на корабле с освобожденной пленницей в Хрису (430-492)53. В списке книг, упорядоченном по индексу отношений этнонимов (по «индексу ахейского участия» а), книга I располагается почти в конце «ахейской» группы, близко к «аргивской» группе (табл. 15). По индексу отношений предлогов π книга выпадает из числа «ахейских» и помещается среди «данайских», а распределение книг по индексу ρ этому не противоречит: по этому индексу все «ахейские» и «аргивские» книга вообще располагаются вперемежку (табл. 19 Б). По соотношениям краткого и длинного имени Афины (индекс Θ) книга располагается среди тех «ахейских», которые размещены вперемежку с «аргивскими» (табл. 25). Таким образом, по формальным параметрам книга занимает промежуточное положение между «ахейской» и «аргивской» группами.
Чем это можно объяснить? Может быть, текст книга складывался вместе с «аргивскими», но со значительным использованием материалов из «ахейского» фонда. Может быть, сказалась обработка текста авторами «аргивских» песен. По крайней мере, во второй половине книга издавна улавливались следы переделок и наслоений: поездка в Хрису имеет признаки вставки, также обещание Зевса Фетиде: для мотивировки пришлось отправить богов в Эфиопию на 12 дней, но это отсутствие богов выдержано непоследовательно, а обещание Фетиде то известно следующим книгам, то нет54. Эти переделки и могли привести к
искажениям в формальной атрибуции. Возможно, дело и не в этом. Но так или иначе приходится давать этой книге двойственную характеристику и причислять ее к обеим группам — «ахейской» (больше по некоторым формальным параметрам) и «аргивской» (больше по содержанию, но также и по некоторым формальным параметрам).
С причислением этой книги к «ахилло-аргивским» они образуют очень связанную сюжетную линию, и в этом варианте «Ахиллеида» издавна получила у исследователей название «Песнь о гневе Ахилла» — Menis. О реальности этой версии «Ахиллеиды» свидетельствует одна деталь ее содержания 55: отправка Патрокла в бой здесь непосредственно следует за «Посольством» (в отличие от нынешней, целостной «Илиады», где между ними книга X-XV). А в пересказе Фетиды Гефесту (XVIII, 444-456), видимо, сохранившем прежние связи текстов книг, события именно так и происходят — отправка Патрокла в бой является непосредственным результатом посольства:
...Старейшины воинств ахейских
Сына молили и множество славных даров предлагали.
Сам он, правда, от воинств беду отразить отказался,
Но героя Патрокла своим он доспехом одеял;
Друга на битву послал и великое воинство вверил.
Не противоречит этому и логическая связь событий в пророчестве Зевса (XV, 64): в отличие от повествования в «Патроклии» перед тем Зевс предсказывает, что Ахилл сам пошлет Патрокла в бой (что и соответствует пересказу Фетиды) — нет речи, чтобы Ахилл отпустил его по его слезной просьбе, что подано в поэме как реально осуществившееся 56.
«Аргивская» «Ахиллеида» (Menis) вполне совпадает с тем, как издавна представляют себе стержневую линию сюжета «Илиады» унитарии. С теми или иными отклонениями эту линию очищали как исходную «Илиаду» более умеренные унитарии, придерживавшиеся теории интерполяции, а отсюда уже только шаг до выделения Menis с позиций аналитиков. Из аналитиков, кажется, первым такую схему
построил Н.Веклейн — он перечисляет почти точно эти книги: I, IX, XVI, XIX, но без XXIII 1, зато добавляет XVIII и ХХII 1. У него сделана попытка обосновать их объединение и выделение с точки зрения анализа содержания 57.
8. Двойное расщепление образа Ахилла. Однако нет ли формальных критериев для проверки этой связи? В поисках таких критериев есть резон исходить из следующего рассуждения. Если в построении сюжета «Ахиллеиды» обнаруживаются две разные версии — «ахейская» (как нечто вроде ариетт Ахилла) и «аргивская» (Menis), созданные разными школами аэдов и потому называвшие греков разными этнонимами, — то должен расщепиться и образ Ахилла.
Идея двух Ахиллов в «Илиаде» не нова. Еще сто лет назад Э.Г.Мейер двумя из нескольких исходных эпопей, легших в основу «Илиады», считал «Ахиллеиду» (так он называл начало Menis) и «Патроклию», в каждой из которых был свой Ахилл: в первой — суровый и непреклонный, во второй — любящий и сентиментальный 58. О другом Ахилле в «Патроклии» по сравнению с остальной «Илиадой» пишет Виламовиц: этот Ахилл мягок, готов к сочувствию (как и в последней книге), не предвидит смерти 59. Но наиболее подробно анализирует эту двойственность Бете. По его наблюдению, в IX, XIX и некоторых пассажах I книга Ахилл неумолимо гневен, только жажда мести еще может вернуть его к битвам; в XVI же (в «Патроклии») и отчасти в I книге он непоследователен и податлив в нем борются разные чувства — гнев, сострадание, честь и т.п.60 О расщеплении характера Ахилла пишут даже унитарии, пытаясь как-то объяснить эту двойственность со своих позиций 61.
Но в основном исследовалось расщепление образа в рамках «ахилло-аргивской» группы. Тогда оно вскрывает то же соотношение, о котором уже говорилось выше: «Илиада» с «Патроклией» против «Илиады» с «Посольством». Две версии Menis. Нас же больше интересует
общее противопоставление Ахилла «аргивской» «Ахиллеиды» (Menis), куда входят и «Посольство», и «Патроклия», Ахиллу «ахейской» «Ахиллеиды» — преимущественно Ахиллу XVIII, ХХ-ХХII, XXIV книг Именно о таком расщеплении образа говорил еще К.Л.Кайзер, который первым подметил вообще, что образ двоится. По Кайзеру, в «Ахиллеиде» (для Кайзера это лишь последние 6 книг «Илиады») Ахилл, в отличие от первых книг, подобен другим эпическим героям, только более жесток и мрачен 62. Действительно, Ахилл «аргивских» книг пронизан — в обеих его ипостасях — то чувством обиды, то чувством мести (то и другое — с нарушением героических идеалов) и готов предпочесть славной гибели долгую жизнь, хотя б и без славы (IX, 406-416). В отличие от него Ахилл «ахейский» более всего заботится о своей посмертной и бессмертной славе (XVIII, 121; XXI, 281, 297, 543; XXII, 18, 206, 393; XXIV, 6-8, 110). Это смысловое отличие.
В плане же формальных параметров обращает на себя внимание то, что имя Ахилла пишется в «Илиаде» то с двумя ламбдами (λλ), то с одной (λ). Этим различением имени Ахилла создаются разные метрические характеристики, стало быть, различие не зависит от случайных ошибок писцов и от произвола редакторов правки.
Рассмотрим соотношения двух вариантов имени Ахилла — Άχιλλεύς и Άχιλεύς — по книгам «Илиады» (табл. 36 А), обозначив отношение частот первого к частотам второго как индекс μ. При колебаниях этого индекса у большинства книг в пределах 0,3-2,0 выделяются значения 2,5 и больше у книг I, XVI, XIX и XXIII. Из «аргивской» «Ахиллеиды» (Menis) здесь нет только книга IX, но и ее индекс μ достаточно высок (2,0). За этим исключением значения индекса μ у книг Menis — от 3,2 до 5,5, т.е. различие между ними и большинством остальных книг «Илиады» весьма заметное. Особенно велик разрыв между Menis и большинством «ахилло-ахейских» книг: их индексы 1,06-1,60, только у книга XXI индекс выше (2,3). Высокий индекс (3,0) также у книги XIV. Таким образом, полностью подтверждается выделение «ахилло-аргивской» группы, т.е. Menis, в качестве особой составной части «Илиады».
В распределении патронимов Ахилла (табл. 36 Б) возможна «ошибка малых чисел», поэтому вычислять отношения по книгам рискованно, но все же тенденция к поляризации по выделенным группам заметна и здесь. Патроним «Пелиад» встречается только в «ахилло-аргивских» Книгах и в XXIV (в I — 2 раза, в IX — 1, в XVI — 3, в XXIV —
3). Патронимы «Пелеид» и «Пелейон» употребительны (оба примерно поровну) в «ахилло-ахейских» книгах XVIII, ХХ-ХХII и XXIV (в сумме 24 раза «Пелеид» и 24 раза «Пелейон»). Патроним «Пелейон» преобладает над патронимом «Пелеид» в «ахилло-аргивских» книгах кроме I и XXIII (в последней, однако, из 12 случаев только 4 относятся к XXIII 1).
Эта картина поддерживается распределением вариантов имени другого героя — Одиссея. У его имени в Гомеровском эпосе тоже двойное написание — с двумя сигмами и с одной ("Οδυσσεύς и Όδυσεύς). Здесь также возможна «ошибка малых чисел», потому что в «Илиаде» Одиссей упоминается реже, чем Ахилл, но все же поляризация по тем же группам видна четко (табл. 36 В). В «ахилло-аргивских» книгах I, IX и XIX индекс μ (здесь отношение частот имени с двумя σ к частотам имени с одной σ) равно 4 и более, тогда как у остальных книг около 1, кроме IV, V и VIII, где отношения 2, 3 и 4 : 0. В XVI книге отношение не выражено, в XXIII — 1,3. Однако по этому показателю применительно к имени Одиссея противопоставить «ахилло-аргивские» книги «ахилло-ахейским» невозможно, так как в последних вообще нет имени Одиссея.
Итак, в Menis («аргивской» «Ахиллеиде») явно преобладают формы Άχιλλεύς, Όδυσσεύς, Πηλιάδες, тогда как в «ахейской» «Ахиллеиде» — Άχιλεύς, Όδυσεύς, Πηλείδες, Πηλείον.
9. Menis в «Илиаде». Из предложенного исследования вытекает очень существенный вывод о хронологической структуре «Илиады». Как установлено предшествующим анализом, этноним «аргивяне» является самым поздним из всех трех обозначений греков в «Илиаде». А как стало ясно здесь, весь сюжет, т.е. сюжет повествования о гневе Ахилла, в обеих своих версиях — с дарами и с Патроклом — оказался именно «аргивской» «Ахиллеидой». Следовательно, можно с уверенностью считать, что этот сюжет наложен на более древний эпос об осаде Илиона — на эпос, к которому относились и песни о походе Агамемнона, и «ахейские» песни о победах Аякса, и «ахейская» «Ахиллеида», и «данайские» песни о подвигах Диомеда. Если это и не самый новый сюжет в поэме, не самый поздний пласт в «Илиаде» («Илиада» еще обогащалась и изменялась некоторое время после его внедрения), то во всяком случае это сюжет, возникший на очень позднем этапе развития троянского эпоса.
Таким образом, стало возможно решить на объективных основаниях давний спор, шедший среди исследователей Гомеровского эпоса, преимущественно среди аналитиков. Это спор о хронологической
позиции Гомера в развитии Троянского эпоса — стоял ли Гомер в начале этого развития или в его конце. Поскольку Гомер обычно понимался как автор стержневого для «Илиады» сюжета о гневе Ахилла, то спор сводился к вопросу о месте этого сюжета в развитии «Илиады». Ранние аналитики почти все — Г.Герман, Дж.Грот, Л.Фридлендер, Г.Дюнцер, Т.Берг, Б.Низе, Р.Джебб, В.Крист, У.Лиф, А.Фик, К.Роберт, Э.Бете, А.Лерхер и другие — стояли на первой точке зрения: развитие «Илиады» или даже вообще Троянского эпоса начинается с сюжета о гневе Ахилла. Близки к ним в XX в. П. фон дер Мюлль и В.Тейлер. Однако постепенно накапливались аргументы в пользу второй точки зрения: сюжет о гневе Ахилла появился в «Илиаде» поздно, и куски древнего Троянского эпоса собрались и перестроились вокруг этого сюжета. Еще в начале XIX в. такие мысли высказывали Хр.Г.Гейне, а из унитариев — попозже, в начале XX в., — К.Роте. Но более отчетливо эту концепцию сформулировали на рубеже веков и в начале XX в. Э.Роде, Г.Финслер, П.Кауэр и особенно У.Виламовиц, а также М.Валетон, Э.Беренс и Э.Шварц. Теперь ясно, что эта концепция была ближе к истине.
Однако Ахилл наличествует и в предшествующем пласте Троянского эпоса — как герой «ахейской» «Ахиллеиды». Между тем, если следовать методике В.Кульмана63, то, хоть Ахилл есть в Троянском эпосе и помимо «Илиады», у него выявляются все признаки позднего пришельца в Троянский эпос: он отсутствует среди женихов Елены (это мотивировано его молодостью), его не пускают на Троянскую войну (мотивируется предвидением его гибели), он не участвует в описываемых битвах (специально мотивируется ссорой), наконец, он гибнет до взятия Трои — чтобы соблюсти общую ситуацию, заданную существованием раннего Троянского эпоса, в котором Ахилла не было: ведь его нет именно в главных эпизодах Троянского эпоса — в описании взятия Илиона. Илион был взят без него — это было традиционное знание, и с этим надо было считаться. Тем, кто захотел ввести Ахилла в эпопею об осаде Илиона, не очень трудясь над ее изменением, надо было сделать это так, чтобы Ахилл не участвовал ни в завязке войны (конфликт из-за Елены), ни в итогах войны (взятие Илиона), ни в известных до того битвах. Ему был передан важный подвиг Аякса (победа в поединке над Гектором), чтобы поручить хоть что-то выдающееся, но это по сути и все. Остальное, что вошло в «ахейскую» «Ахиллеиду» (битва с богом реки Скамандром, избиение второстепенных героев) решающего значения для хода и исхода войны не имело.
Итак, до сложения «ахейской» «Ахиллеиды» был такой этап развития Троянского эпоса, когда Ахилла в нем не было вообще. Это именно тот этап, материалы которого отличаются обилием постоянных эпитетов при слове «ахейцы», т.е. наличием сугубо фольклорного характера. Можно полагать, Ахилла ввели в Троянский эпос те колонисты, для которых Ахилл, в отличие от Аякса или Агамемнона, был своим мифологическим представителем в эпосе, божественным покровителем и объектом локального культа.
Когда же «ахейская» «Ахиллеида», в которой Ахилл был уже обычным эпическим героем, вошла в состав эпоса о взятии Илиона, она вступила в противоречие со сложившимися до того частями эпоса: такой могучий герой, а не участвует во многих известных сражениях. По очень тонкой догадке Н.Веклейна, это и послужило психологическим стимулом для изобретения сюжета о гневе Ахилла, о его ссоре с верховным вождем Агамемноном: ссора должна была мотивировать воздержание Ахилла от ряда битв64. Соответственно, для возвращения его к боям была придумана концовка сюжета, но в каждой версии — своя: одни певцы предпочли искупительные дары, посольство, примирение, а другие — гибель Ахиллова друга Патрокла, который (это все признают) только затем и введен был в поэму, чтобы погибнуть и тем возбудить в Ахилле жажду мести и подвигнуть его на возвращение к боям.
К соображениям Веклейна можно добавить, что, возникнув по такой чисто художественной причине, сюжет оказался очень кстати вдохновителям эпоса благодаря своему идейному звучанию: ссора вождей и ее гибельные последствия — тема, которая позволяла развернуть пропаганду сплочения аристократии и единения греков вообще, а это в паннеархаическое время были излюбленные идеи жречества Аполлона 65. Именно этим обязана Menis своей изумительной популярностью, выдвинувшей ее на первое место из всех сюжетов Троянского цикла. Социальный заказ заставил многих поэтов трудиться над развитием именно этого сюжета, группировать вокруг него другие эпизоды осады Илиона и в конечном счете развернуть Menis в «Илиаду».
Поскольку «данайская» сюжетная линия «Илиады», с Диомедом в качестве главного героя, выше разъяснена как уподобление «Ахиллеиде», возникает вопрос, какой «Ахиллеиде» она подражает — «аргивской» (Menis) или «ахейской». Ответ затруднения не вызывает. Ни один из
Итак, до сложения «ахейской» «Ахиллеиды» был такой этап развития Троянского эпоса, когда Ахилла в нем не было вообще. Это именно тот этап, материалы которого отличаются обилием постоянных эпитетов при слове «ахейцы», т.е. наличием сугубо фольклорного характера. Можно полагать, Ахилла ввели в Троянский эпос те колонисты, для которых Ахилл, в отличие от Аякса или Агамемнона, был своим мифологическим представителем в эпосе, божественным покровителем и объектом локального культа.
Когда же «ахейская» «Ахиллеида», в которой Ахилл был уже обычным эпическим героем, вошла в состав эпоса о взятии Илиона, она вступила в противоречие со сложившимися до того частями эпоса: такой могучий герой, а не участвует во многих известных сражениях. По очень тонкой догадке Н.Веклейна, это и послужило психологическим стимулом для изобретения сюжета о гневе Ахилла, о его ссоре с верховным вождем Агамемноном: ссора должна была мотивировать воздержание Ахилла от ряда битв64. Соответственно, для возвращения его к боям была придумана концовка сюжета, но в каждой версии — своя: одни певцы предпочли искупительные дары, посольство, примирение, а другие — гибель Ахиллова друга Патрокла, который (это все признают) только затем и введен был в поэму, чтобы погибнуть и тем возбудить в Ахилле жажду мести и подвигнуть его на возвращение к боям.
К соображениям Веклейна можно добавить, что, возникнув по такой чисто художественной причине, сюжет оказался очень кстати вдохновителям эпоса благодаря своему идейному звучанию: ссора вождей и ее гибельные последствия — тема, которая позволяла развернуть пропаганду сплочения аристократии и единения греков вообще, а это в паннеархаическое время были излюбленные идеи жречества Аполлона 65. Именно этим обязана Menis своей изумительной популярностью, выдвинувшей ее на первое место из всех сюжетов Троянского цикла. Социальный заказ заставил многих поэтов трудиться над развитием именно этого сюжета, группировать вокруг него другие эпизоды осады Илиона и в конечном счете развернуть Menis в «Илиаду».
Поскольку «данайская» сюжетная линия «Илиады», с Диомедом в качестве главного героя, выше разъяснена как уподобление «Ахиллеиде», возникает вопрос, какой «Ахиллеиде» она подражает — «аргивской» (Menis) или «ахейской». Ответ затруднения не вызывает. Ни один из
геминации — 22 раза с эпитетами и 30 без них 68. Стало быть, форма с геминацией старше, что поддерживается и соображениями по истории языка 69.
Мною сделаны аналогичные подсчеты для вариантов имени Ахилла в «Илиаде». Результаты те же. Форма с геминацией (т.е. с двойной ламбдой) оказывается чаще с эпитетами (125 раз), чем без таковых (109), а форма негеминированная — реже с эпитетами (23), чем без них (110); правда, эта форма (и только она) употреблялась еще в формулах с патронимами (21 из оставшихся 110), но это мало изменяет общее соотношение (табл.37).
Между тем, именно геминированные, т.е. старшие, формы обоих имен преобладают в Menis, тогда как в «ахилло-ахейской» группе, более древней, такая форма имени Ахилла употребляется наравне с негеминированной или реже (говорю здесь только об Ахилле, поскольку имя Одиссея там вообще не встречается). Загвоздка в том, что такое различие явно противоречит полученному выводу о создании сюжета Menis на позднем этапе развития «Илиады», и надо разобраться с этим обстоятельством. Столь парадоксальное распределение этнонимов и личных имен требуется объяснить. Заранее оговорю, что в случае невозможности разрешить это противоречие предпочтение надо было бы отдать этнонимам: они гораздо многочисленнее и их плотная сеть покрывает всю поэму, личные же имена распределены локальнее и больше характеризуют отдельных героев, чем весь сюжет. Правда, это главные герои.
Рассмотрим распределение эпитетов при этих именах. Эпитеты Ахилла (табл. 38), как уже сказано, большей частью связаны с геминированной формой имени (табл. 38 А). Наиболее употребительные охватывают обе группы книг, где часто выступает Ахилл, — «ахилло-ахейскую» и «ахилло-аргивскую» (Menis), но из последней почти отсутствует в XVI книге («Патроклии»). В целом «Патроклия» оказывается оснащенной эпитетами Ахилла почти столь же густо, как и остальная Menis, но за счет менее распространенных эпитетов, а также патронимов в функции эпитета — все это уже в связи с негеминированной формой имени. Возможно, это говорит о более позднем формировании «Патроклии» (или образа Ахилла в ней) и во всяком случае подтверждает отделенность «Патроклии» от остальной Menis.
В распределении эпитетов, связанных с негеминированной формой имени (табл. 38 Б), наблюдается любопытная особенность: они сосредоточены в двух книгах — XVII и XVIII. Поскольку это книги, принадлежащие к разным группам («данайской» и «ахилло-ахейской»), но соседствующие в нынешней «Илиаде», можно сделать вывод, что эти поздние эпитеты не содержались в источниках «Илиады», а проникли в нее уже после слияния разнородных материалов и компоновки их в одной поэме.
Эпитеты при имени Одиссея в «Илиаде» (табл. 39) менее информативны: Одиссей в «Илиаде» участвует меньше, чем Ахилл. При геминированной форме имени (табл. 39 А) эпитета сосредоточены только в «ахилло-аргивской» группе (в «ахилло-ахейской» Одиссея просто нет). «Патроклия» здесь тоже не входит в скопление эпитетов, но здесь это ни о чем не говорит, поскольку Одиссей почти не упомянут в «Патроклии». Во всяком случае единственный эпитет Одиссея в «Патроклии» находится при единственном упоминании, и форма имени в нем — с одной сигмой.
При негеминированной форме имени Одиссея (табл. 39 Б) эпитеты снова сосредоточены в двух соседних книгах, X и XI, принадлежащих к разным группам. Схожую оснащенность поздней формы имени эпитетами снова приходится объяснять соседством книг в нынешней «Илиаде». Книга X («Долония») издавна рассматривается как позднее добавление к «Илиаде», и ее главными героями являются Одиссей и Диомед, а в XI книге эпитета сосредоточены в описании ранения Диомеда и Одиссея, предваряющем «Несториду». Очевидно, оба рассказа (о ранении и «Долония») были введены поздно, в какой-то связи друг с другом.
Итак, наметился критерий хронологической привязки разных вариантов имени Ахилла и имени Одиссея к периодам истории эпоса. Негеминированная форма имени вводилась в основном уже после объединения разных блоков песен в нынешнюю «Илиаду», а геминированная форма, употребление которой ни разу не связывает между собой соседние, но разнородные песни, очевидно, сохранилась с тех времен, когда эти блоки песен существовали самостоятельно, порознь. Приведенные включения пассажей с негеминированной формой имени Одиссея, как кажется, дают ключ к разрешению парадокса с Ахиллом в Menis.
Рассмотрим, какие места занимают употребления негеминированной формы имени Ахилла в книгах «Илиады» (по табл. 40), взяв для примера несколько песен «ахилло-аргивской» группы. Книга I: стихи
1, 74, 199, 319, 322, 558. Это: проэмий, обращение в речи Калханта, узнавание Афины Ахиллом, отправка Агамемноном вестников к Ахиллу за Брисеидой, речь Геры. Книга IX: стихи 107, 164, 166, 224, 225, 496, 513. Это: речь Нестора, приступ к речи Одиссея (неясный эпизод с перехваченным сигналом Аякса), речь Феникса. Книга XIX: стихи 151, 194, 216, 352. Это: необязательное замечание в ответе Ахилла Агамемнону, поручение Агамемнона Одиссею принести дары, обращение Одиссея к Ахиллу о необходимости питаться и сообщение об Афине, подкрепляющей Ахилла нектаром и амброзией.
В каждой песне все это места, не относящиеся к основной линии сюжета. По-видимому, это места, где тексты подвергались изменениям, дополнениям, обработке в эпоху, когда господствовало позднее оформление имени Ахилла — с одной ламбдой. Эта вторичность особенно отчетливо выступает в IX книге: и речь Нестора, и речь Феникса, и эпизод с мигающим Аяксом обоснованно трактуются многими аналитиками как поздние включения в «Посольство» 70. Основы же сюжета в обеих группах — ив «ахилло-ахейской» («ахейской» «Ахиллеиде»), и в «ахилло-аргивской» («аргивской» «Ахиллеиде», Menis) — закладывались еще в ту пору, когда было употребительно имя Ахилла с геминированной сигмой. Это было время, когда отдельные группы песен, составляющие ныне «Илиаду» и выделяемые в ней анализом, существовали порознь.
Таким образом, более значительная насыщенность Menis старшими формами личных имен по сравнению с «ахейской» «Ахиллеидой» означает не разницу в возрасте групп, точнее не больший возраст Menis, а различие в глубине переработки: в Menis меньше поздних включений (с молодыми формами имен), чем в «ахейской» «Ахиллеиде». Это как раз хорошо согласуется со сравнительно молодым возрастом Menis.
В Menis особняком стоит «Патроклия». При одинаковом (с остальной Menis) соотношении частот старшей и младшей форм имени Ахилла «Патроклия» (в отличие от остальной Menis) имеет мало эпитетов, связанных со старшей формой имени, зато густо насыщена патронимами в функции эпитета, связанными с младшей формой имени, причем в «Патроклии» все случаи младшей формы имени Ахилла снабжены либо эпитетами, либо патронимами — в этом отношении «Патроклия» уникальна в «Илиаде» (табл. 40). Ситуация эта, по-видимому, означает, что «Патроклия» складывалась отдельно от остальной
Menis (и, видимо, остальной «Илиады») в позднее время. Поэтому в ней система постоянных эпитетов Ахилла при старшей форме имени бедна и разрозненна, зато при младшей форме имени автор, не терпевший пустоты, заполнил — эпитетами и патронимами, по вкусу своего времени — все места без изъятия.
11. Локализация. Где, в какой области греческого мира возникли «аргивские» песни «Илиады»? Где возникла «аргивская» «Ахиллеида» — Menis? Иными словами, где возник основной сюжет «Илиады»?
Из формальных параметров, отраженных в представленных мною таблицах, важны два: 1) сам факт наибольшего предпочтения, отданного именно в этих песнях термину «аргивяне» для наименования греков, и 2) преобладание в «аргивских» песнях термина Άθηναίη над термином Άθήνη.
Первый факт говорит о том, что авторы этих песен очень почитали Аргос. К традиционному обозначению древних героев как «ахейцев» эти певцы достаточно часто добавляли обозначение «аргивяне». Соответственно, родину греческих героев они обозначали как Аргос, хотя это были герои, съехавшиеся под Трою со всей Греции. В то же время в отличие от авторов «данайских» песен этим певцам не приходило в голову называть своих героев «данаями» — по имени древней узко локальной династии Аргоса. Следовательно, они слагали свои песни не в самом Аргосе, а в сфере его сильного культурного влияния, возможно, в колониях.
Второй факт выступает в таблицах очень ярко (табл. 25). Если по распределению предлогов и частиц «аргивские» песни размещаются в середине списка или по всему списку, т.е. по отношению к этим показателям «аргивские» песни индифферентны, то в распределении вариантов имени богини Афины именно «аргивские» песни сосредоточены на одном конце списка, противоположном «ахейским» песням, — именно сочинители «аргивских» песен именовали эту богиню «афинянкой». Зарождение такого именования было бы странно в самих Афинах, где все местные женщины (и богини) — афинянки, но, с другой стороны, невероятно вне сферы воздействия Афин. Зато оно естественно в местах, куда культ Афины проник из Афин (и уже оттуда или как отражение гомеровского именования оно могло появиться в Афинах). Следовательно, в искомом регионе культ богини Афины был заимствован из Афин.
Дальнейшие факты для определения территориального очага «аргивских» книг можно извлечь из их содержания. В «аргивских» книгах XIII и XIV греческие рати вдохновляет и ведет Посейдон
Геликонский — главный бог Ионийской лиги 71. Следовательно, очаг этих песен находился в ионийском регионе, в пределах Лиги.
Далее, значительную часть «аргивской» XIII книга составляет аристия Идоменея — критского вождя. Это ему покровительствует Посейдон. А вот в «ахейском» «Обзоре со стены» («Тейхоскопии», книга III) Идоменей явно вставлен в готовый текст: о каждом герое Приам спрашивает Елену, и та отвечает, а Идоменея она указывает последним и без запроса — Приам о нем не спрашивал. В «Смотре войск» («Эпиполесис», книга IV) Идоменей тоже крайний, но спереди — его первым отметил Агамемнон (IV, 251-271). И как раз в этом отрезке текста заметна «аргивско-данайская» этнонимика. Таким образом, там Идоменей — в инородных включениях, а в XIII книге — главный герой. Нужно искать такую ионийскую местность, где бы по каким-то причинам (например, существенное присутствие выселенцев с Крита) критский герой был особенно популярен.
Наконец, любопытен союз между Посейдоном и Герой. В XIV книге Гера для того и соблазняет Зевса, чтобы развязать руки Посейдону, помогающему грекам. Это вряд ли богиня Аргоса. Гера называется в «Илиаде» «аргавянкой», что для Аргоса было бы ненужным: в нем ведь все бога и богини — аргивяне. Известно, что Гера звалась «аргавянкой» в Спарте, на Косе 72 и, возможно, в других местах 73 — там, куда культ ее прибыл из Аргоса.
Итак, обрисовывается некий ионийский район, в котором был культ Посейдона Геликонского и в который были перенесены еще некоторые материковые культы — культ Геры из Аргоса и культ Афины из Афин; это был также район, в котором прижилось некоторое количество выселенцев с Крита. Наиболее подходящим под такие характеристики представляется остров Самос. Он входил в Ионийскую Лигу. На Самосе существовало святилище Посейдона Геликонского74 и известнейшее святилище Геры, которое жители острова прославляли как изначально независимое, но объективными следами засвидетельствовано аргивское происхождение этого культа на Самосе, а на начальных
стадиях это сознавали и жители острова (Athen. XV, 12. Р.672; Paus. III, 13, 8; VII, 4, 475). На острове было и святилище Афины Эрганы («Работницы», покровительницы ремесел, особенно женских). Культ Афины Эрганы был распространен в Афинах, Спарте, Олимпии, Мегалополисе, Феспиях, на Делосе76. Но поскольку культ этот зародился в Афинах (Paus. I, 24, 3), на Самос он проник скорее всего из Афин в силу ионийского родства. Как засвидетельствовано археологией, на Самосе в середине VII в. (примерно в 770-730 гг.) аттическое влияние ощущалось больше, чем в других местах77.
Еще в раннеклассическое время, как показывают надписи на пограничных камнях с Самоса, Афину там звали Άθηναίη (или Άθηνα) ή Αθηνών μεδέουσα78, т.е. «Афинянка, покровительница Афин» (Άθηνα есть стяжение из Αθηναίη). Эти надписи относят ко времени после завоевания острова афинянами при Перикле (439 г.), когда там мог быть создан участок Афины в святилище. Однако М.Шеде, принимавший эту гипотезу, отметил, что некоторые графические особенности надписей (написание некоторых букв) говорят о первой половине V в., когда Самос был еще самостоятельным.
Наличие критян в составе населения острова засвидетельствовано Геродотом (31 F 45), а кроме того, названием одной из двух фил, дополнительных к традиционным ионийским, — энопы (Suppl. Epirg. Gr. I, 362, 35), по имени легендарного критского царя Энопиона (Ion. Ch. Fl; ср.: Theopomp, 115 F 276) 79. Выведенная еще в VII в. с Самоса колония носила название Миноя (Suda. S.v. Σιμονίδης; Steph. Byz. S.v. "Αμοργός), что говорит о наличии критской традиции на Самосе.
В VII книге есть одна деталь, которая поддерживает и усугубляет намеченный здесь хронологический лимит (terminus post quem) — после середины VIII в. Нестор так предлагает устроить братскую могилу: «свезем с побоища трупы... и все совокупно сожжем их... После, на
месте сожженья (δ' 'αμφϊ πυρήν), собравшись, насыплем могилу, общую всем на долине» (VII, 332-337). Так и было сделано: «Там, где тела сожигали, насыпали дружно могилу» (VII, 435-436). На месте сожжения! Критики оставили эту деталь без внимания, хотя для археолога это очень важная особенность погребального обряда, нередко дифференцирующая. Описание братской могилы связывали с афинским влиянием. Но в Афинах и Аттике издавна захоронение производилось не на месте сожжения, а поодаль, в урне, принесенной с погребального костра. Обычай этот господствовал только до начала VIII в. После примерно 770 г. афиняне вообще отказываются от кремации, и в могильниках господствует ингумация. Только с наступлением VII в., после 700 г., снова входит в моду кремация, но иная — с трупосожжением на месте (как и описано в книге VII); останки накрываются 01ромным курганом со стелой (правда, на Эвбее такие погребения устраивались и раньше, в VIII в.)80.
Итак, не ранее начала VII в.
В VII в. проявился политический интерес Самоса к району проливов, и самяне появились на большом острове напротив Троады, который в «Илиаде» называется Самосом Фракийским, а в классическое время стал Самофракией. В XIII книге именно на этом острове восседал Посейдон, наблюдая с горной вершины «войну и кровавую битву» (XIII, 1). Но певцу остров был еще плохо известен — либо певец проживал на самом Самосе (родоначальном) и Самофракию изображал понаслышке, либо он побывал в Троаде и оттуда глядел на вершину Самофракии: он предполагал, что это полуостров, отходящий от фракийского берега — Посейдон у него уходит с Самофракии и материковую Грецию посуху:
Вдруг, негодуя, восстал и с утесной горы устремился,
Быстро ступая вперед; задрожали дубравы и горы
Вкруг под стопами священными в гневе идущего бога.
Трижды ступил Посейдон и в четвертом достигнул предела,
Эги; там Посейдона в заливе глубоком обитель...
(ΧΙΠ, 17-21)
Оттуда, взойдя на колесницу, он направился по морю к Троаде — «коней погнал по волнам» (XIII, 27).
Археологическая датировка колонизации острова Самофракии греками не очень ясна. К.Леман, руководивший послевоенными рас-
копками на острове, относил ее предположительно к началу VII в. 81, но его же раскопки святилища дают лишь более поздние даты: на предметах VI в. было много посвятительных надписей на местном языке (фракийских?), из них 3 — до 550 г. до н.э., а греческих — всего одна надпись VI в., и еще в V в. надписи на местном языке преобладали над греческими. Греческий язык в надписях становится господствующим только в IV в.82 Учитывая это, как и данные некрополей, «Кембриджская Древняя История» датирует освоение греками острова VI в., что соответствовало бы традиции, представленной Антифоном (Fr. Gr. Hist. 548 F 5а) 83. Правда, тот факт, что уже в первой половине VI в. греческая надпись все же есть на даре, принесенном в святилище, говорит о том, что греки появились на острове несколько раньше — не позже конца VII в. Видимо, это и есть время создания или обработки самых поздних из «аргивских» книг, в частности книг с мотивом стены.
Любопытно родство «аргивских» книг с «данайскими» по употреблению этнонимов. В тех и других очень высока доля этнонима «аргивяне»: в «аргивских» книгах 18,5-40,0% (за исключением «Патроклии» с ее 14,3%), в «данайских» 17,3-25,6% (за исключением XI книги с ее 15,7%), а вот в «ахейских» доля эта составляет 0-16,2%. Со своей стороны, и этноним «данаи», достигающий в «данайских» книгах 24,6-32,7%, в нескольких «аргивских» книгах (XII, XIV и XVI) почти столь же высок (20,4-28,6), а еще в двух (XIII и XIX) значителен (13,0-14,3). Для сравнения: в «ахейских» книгах он либо меньше 10, либо чуть превышает 10 (табл. 32). Иными словами, похоже, что «данайские» песни прошли через руки певцов, сочинявших «аргивские» песни, и оказали на них некоторое влияние, т.е. путь «данайской Илиады» из Аргоса в ионийский регион лежал через Самос, что и естественно, учитывая родство святилищ Геры.
Примечательна неожиданная близость совершенно разнородных образов главного героя «данайских» песен Диомеда и одного из главных героев «аргивских» песен Идоменея. Один царствует в Аргосе, другой на Крите, один молод, другой — старик, это не соседи и не родственники. Но их ячейки в «Каталоге кораблей» оформлены одинаково и отличаются этим от всех остальных. У обоих царей по
80 судов (у остальных героев «Илиады» меньше, кроме Агамемнона и Нестора). В обеих ячейках списки городов начинаются с двух крупных городов (Аргос и Тиринф, Кносс и Гортина), из которых второй в обоих случаях отмечен как τειχιόεσσαν («укрепленный стенами»). Это редкий эпитет; в остальных случаях аналогичное понятие выражено словом ευτείχεος («крепкостенный»). Обе ячейки оформлены одной и той же формулой. «Смотр войск» (IV книга) начинается с Идоменея и заканчивается на Диомеде. В «Погребальных играх» (книга ХХIII 2) наблюдать за главными состязаниями — бегом колесниц — был поставлен Феникс, но первым победу Диомеда заметил, объявил и защищал в споре Идоменей. У этой близости двух героев нет иного объяснения, кроме контакта двух поэтических традиций — аргивской и самосской.
На Самосе греческое предание помещает аэда Креофила, который то ли свои произведения выдавал за гомеровские, то ли гомеровские за свои. Его потомки, переселившиеся на Крит, якобы передали гомеровские поэмы Ликургу, который их и привез в Спарту. Собственным творением Креофила считается поэма «Взятие Эхалии», воспевавшая последний подвиг Геракла 84. Это еще одна увязка двух традиций: ведь упоминания Геракла очень часты именно в «данайских» книгах «Илиады», а второе место по частоте этих упоминаний занимаю! «аргивские» книги (табл. 29).
Роли Самоса как очага многих песен «Илиады» противоречит одно: ни Самос, ни его святилище Геры не упоминаются в «Илиаде». Но не упоминается и Хиос, а роль Хиоса в создании или, по крайней мере, в сохранении и передаче Гомеровского эпоса (через клан гомеридов) не отрицает никто. По-видимому, умалчивание этих названий было обусловлено тематикой поэмы: в героическом веке Малая Азия и ее острова были обителью врагов, а не греков, и это создавало трудности для включения островов в поэму, воспевавшую древних греческих героев, предков тех, кто населял острова во времена певцов. В то же время неудобно было изображать население островов вражеским. В так называемых гомеровских эпиграммах Самос упоминается (в 12-й эпиграмме).
Самосское происхождение одного из авторов «Илиады» предполагал К.Роберт. К вкладу этого автора он относил Введение, «Тейхомахию» (книга XII) и «Диомедию» (книга V), а также эпизоды с Герой, в частности в XIV книге. Последние и послужили исследователю
основанием для локализации 85. Основанием, разумеется, слишком узким. Как можно видеть, предположение Роберта было поразительно метким, но оно покоилось больше на интуиции, чем на аргументации, и не получило признания. Теперь его оказалось возможным восстановить, сильно расширить, детализировать, уточнить и обосновать.
Итак, главный сюжет «Илиады» сложился на Самосе? Что ж, это возможно, но данных для такого утверждения недостаточно. Никаких специфических особенностей самого сюжета, которые бы заставили думать о Самосе как его родине, у сказания о гневе Ахилла не обнаружено. Утверждать можно лишь, что материал для «аргивских» книг значительную часть своего формирования прошел на Самосе — так же, как «данайские» книги, но без предварительного формирования в Аргосе.
Изложенные соображения о локализации очага «аргивских» книг поддерживают позднюю их датировку, вытекающую из места этнонима «аргивяне» в относительной хронологии. Очевидно, что признание обработки «данайских» песен на Самосе и насыщения их там этнонимом «аргивяне» ведет к более поздней постановке «аргивских» песен, чем «данайских», а «данайские» были датированы не ранее начала VII в. Такая абсолютная хронология согласуется и с началом освоения самосцами Самофракии. Разумеется, это лишь приблизительная датировка текстов «аргивских» книг в целом, а они создавались не все вместе и не все сразу. Но дальнейшая детализация хронологии пока затруднительна.