Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
38

День афинского гражданина

День в Афинах начинался тогда, когда он начинался природе — с рассветом. Афинянин не был лежебокой. Богат он или беден, он вставал с зарей. Иначе было невозможно. Весь строй афинской жизни складывался так, что проспавший утренние часы никого не застал бы дома. Когда Гиппократ хотел идти с Сократом навестить прибывшего в Афины Протагора, он зашел за Сократом до рассвета и, как говорит Платон, «поднял ужасный шум, колотя в дверь палкой». Сократ еще спал. Гиппократ поднял его с постели и настаивал на том, чтобы идти немедленно. Однако Сократ возразил: «Нет, еще слишком рано. Мы пойдем, когда рассветет». И при первых лучах рассвета они отправились в дом Каллия, где остановился Протагор. Однако, когда они пришли, оказалось, что дом уже полон гостей. В портике прогуливался Протагор с Каллием, и за ними следовала толпа иностранцев, пришедших вслед за Протагором из других городов. А в другом конце портика сидел другой софист, Гиппий, и вел со своим кружком беседу об астрономии. Третий софист — Продик — еще лежал, завернувшись в одеяло в кладовой, превращенной для этого случая в спальню из-за переполнения дома гостями, и тоже говорил о чем-то, но Сократ не разобрал о чем, так как у Продика был чрезвычайно низкий голос.

Рассвет был временем, когда считалось приличным ходить в гости.

Утренний туалет афинянина не был слишком сложен. Он ограничивался тем, что мыл лицо и руки и одевался, чтобы выйти на улицу.

Обычно считается, что греки одевались в белое. Это неверно. Афинская толпа представляла собой чрезвычайно красочную картину, вовсе не похожую на монотонное шествие белых фигур. Одежда была яркой и разноцветной, особенно у молодых людей, — пурпурной, красной, зеленой и синей. Желтого цвета мужчины не признавали, он считался приличным только для женщин. Белые одежды отделывали яркой цветной каймой. Основной

39

частью мужской одежды был хитон, который надевали прямо на тело. Он представлял собою кусок ткани с отверстиями для рук. С другой стороны верхние концы скреплялись на плече пряжкой. Длина хитона была различной в разные периоды. Первоначально его носили очень длинным, позднее стали подбирать поясом так, что он доходил только до колен. Иногда к хитону приделывались рукава. Хитоны для рабов, слуг, ремесленников и воинов имели только одно отверстие для левой руки, а правое плечо оставалось обнаженным.

Поверх хитона набрасывали гиматий — нечто вроде плаща. Один край гиматия укреплялся на груди, под левым плечом, затем ткань закидывалась за левое плечо на спину, проходя под правой руки или над ней, и вновь закидывалась на левое плечо так, чтобы другой конец ее падал на спину. Приличный гиматий должен был спускаться ниже колен, но не доходить до лодыжек.

Существовал еще другой вид плаща — короткий, скреплявшийся на шее пряжкой и свободно падавший на спину и плечи. Этот плащ назывался хламидой и применялся на войне, на охоте и в дороге. В Афинах хламида была обычной одеждой юношей.

Голова оставалась непокрытой. Греки носили шляпы только за городом для защиты от зноя или от дождя. На улицах Афин можно было встретить в шляпе только путешественника или инвалида. Никто не может себе представить Платона или Демосфена шествующими по агоре в шляпе.

Белые или коричневые шляпы были нескольких типов: пилос — маленькая войлочная шапочка без полей или с очень маленькими полями, и петас — настоящая войлочная шляпа, плоская и снабженная ремешком. Этот ремешок служил для укрепления ее на голове и для придерживания в том случае, если шляпа снималась и закидывалась за спину. Кюнэ — шапка из собачьей кожи — имела вид полушария и была без полей.

Волосы греков были густыми и пышными. Стригли волосы не слишком коротко, так, чтобы они падали на шею, не доходя до плеч. Некоторые щеголи, вроде Алкивиада, носили длинные, тщательно причесанные волосы. Атлеты, напротив, стриглись коротко.

Кроме франтов, длинные волосы носили еще философы. Это был их отличительный признак.

На ноги надевали сандалии, прикреплявшиеся к ногам ремнями, но существовали и другие виды обуви, вроде сапог,

Гиматий (с рисунка на вазе)

Гиматий (с рисунка на вазе).

40

полусапог и башмаков разного цвета — белые, черные или красные, часто очень нарядные, если шли в гости или на званый обед. Именно обувь была той частью одежды, в которой изощряли свою фантазию афинские франты. Мы знаем о разных изысканных фасонах, связанных с определенными именами. Афиняне говорили о «башмаках Алкивиада» и о «башмаках Ификрата». Делали обувь главным образом из кожи, но иногда и из войлока, подобно шляпам. Некоторые франты украшали обувь золотом и серебром 1.

На черные башмаки наводили лоск с помощью губки. По этому поводу существует любопытный рассказ. Один афинянин встретил другого и увидел, что его башмаки очень хорошо начищены. Из этого он сделал вывод, что его знакомый находится в плохом материальном положении и вынужден сам чистить себе башмаки, так как они не могли бы быть начищены так блестяще, если бы это делал для него раб.

Дома афиняне ходили всегда босиком. Улицы же были в таком состоянии, что защищать ноги было необходимо. Впрочем, это зависело от вкуса или от привычки. Выносливые люди старой школы, вроде Сократа или Фокиона, ходили босиком и по улицам. Сократ ходил так даже зимой.

Наряд афинянина дополнялся перстнем и палкой. Перстни с печатью служили как для украшения, так и для того, чтобы пользоваться печатью. Иные носили по нескольку колец. Палка считалась совершенно обязательной, являясь, так сказать, последним штрихом, заканчивающим туалет. Для почтенного человека было совершенно немыслимо идти по улице без палки.

Хламида (с рисунка на вазе)

Хламида (с рисунка на вазе).

Итак, афинянин готов к выходу. Осталось только позавтракать. Первый завтрак афинянина отнимал немного времени. Несколько кусочков хлеба, намоченного в вине, — вот и все, что он ел утром. Каковы бы ни были его пороки, обжорой он не был.

Проглотив это необременительное кушанье, афинянин отправляется на прогулку. Его сопровождают два раба. Они будут нести его покупки или он пошлет их с поручением — домой или к приятелю. Если он недостаточно богат, с ним идет один раб.

1 В период эллинизма было модно делать на подошвах надписи, которые отпечатывались в пыли. Наиболее частой была надпись: «Следуй за мной».
41

Если же и на это нет средств, он нанимает носильщика на рынке, куда первым долгом лежит его путь.

Афиняне были очень требовательны в вопросах приличия. Они ненавидели суетливость и не терпели высокомерия. Надменная осанка и поступь осуждались, но не следовало и торопиться. Считалось недостойным мужчины вертеть глазами во все стороны, но не принято было также иметь мрачный вид и идти, глядя в землю.

«Мидий, — говорит Демосфен, — шел чуть ли не бегом через рыночную площадь с тремя или четырьмя спутниками, говоря о чашках так громко, что прохожие слышали его... город не хочет его поддерживать».

Быстро ходить и громко говорить считается неприличным. По Аристотелю, человек с самоуважением отличается плавными движениями, низким голосом и спокойной речью, а Феофраст так характеризует невоспитанного человека: «Он покупает орехи, мирты, каштаны и среди многолюдного рынка на глазах у всех лакомится, болтая с торговцем. Прохожих он называет по имени, не будучи даже знаком с ними, а если заметит, что кто-нибудь спешит, то попросит остановиться. Он остановится перед лавкой цирюльника или продавца благовоний и во всеуслышание заявит о своем намерении немедленно напиться до пьяна».

Итак, пройдя среди колоннад, украшенных статуями различных достойных и известных мужей, афинянин достигает места, отведенного под торговлю. Рынок греческих городов, или агора, не был местом, предназначенным только для торговцев. В Афинах на агоре находились все главные здания—совет, суд, храмы, архив, а также аллеи платанов и тополей.

Затемно движутся к рынку по дорогам крестьяне Аттики, гоня перед собой блеющих коз или неся на палке через плечо зайцев, дроздов с продетыми в клюв перьями. Владельцы пригородных вилл посылают на обмен свою продукцию. Из Пирея, из Фалерона подходят рыбаки; в их корзинах лежат черноморские тунцы, морские угри, высоко ценимые афинянами, краснобородки и дорады с Архипелага.

Рынок весь нам доверху добром завали!
Ранним яблоком, луком мегарским, ботвой.
Огурцами, гранатами, злым чесноком,
Рубашонками маленькими для рабов.
Беотийцев увидеть позволь нам опять
С куропатками, с кряквами, с гусем, с овцой,
Пусть в корзинах притащат копайских угрей,
А кругом мы толпимся, кричим, гомоним,
Рвем из рук и торгуемся. Жмутся к лоткам
Знаменитые лако'мки.
(Аристофан)

Палатки торговцев насыщают еще прохладный утренний воздух запахами спелых фруктов, ладана, кожи, рассола,

42

жареных баклажан, свернувшейся крови, вина, пряных трав, необходимых для приправы, и горячих баранок, связки которых привлекают взгляды проголодавшихся покупателей.

Стоит оглушающий шум. Пестрая шумная толпа движется во всех направлениях. Аристофан показывает нам в этой толпе продавца дымящихся колбас с лотком на шее, рыночных «инспекторов» — агораномов, наблюдающих за порядком. Они следят, чтобы хлебы были одной величины в верхней и нижней части и чтобы продавцы рыбы не поливали ее водой.

Бедные женщины принесли свою пряжу или сплетенные ими гирлянды цветов. «Мой муж умер, — говорит одна, — и оставил меня с пятью маленькими детьми. Я кормлю их, плетя гирлянды для цветочного рынка. Эти гирлянды благоухают розами, миртами, фиалками. Они украсят головы тех, кто будет пировать сегодня вечером» (Аристофан). А во фруктовом и овощном ряду можно увидеть мать Еврипида, которая была простой торговкой, как уверяет Аристофан. Она продает кунжут, бобы, лук, чечевицу и фиги.

Рынок устроен по плану. Для каждого ряда продуктов назначены отдельные места; покупатель точно знает, где он найдет хлеб и рыбу, сыр в специальных плетенках, овощи и масло, где можно нанять для званого обеда танцовщицу или повара. Если он хочет назначить на рынке свидание своим друзьям, он говорит точно: «у рыбы», «у сыра», «у фиг».

Торговцы помещались под открытым небом или в маленьких будках, сплетенных из веток или камыша, которые убирались после полудня. Вокруг рыночной площади были лавки, главным образом парикмахеров, парфюмеров, шорников и виноторговцев. В непосредственном соседстве с ними были расположены всякого рода мастерские. На площади, за особым прилавком помещались менялы, носившие название трапедзитов. На холме Колона стояли свободные люди разных специальностей, желавшие наняться на работу на несколько часов, самое большее — на один день или до заката солнца. Позднее (с V века) в греческих городах строились специальные здания для рынков. В Афинах со времен Перикла существовало такое

„Купите горячую лепешку!" (терракотовая статуэтка).

43

здание для продажи муки, а в Пирее — для выставки образцов товаров.

Женщина, если она была богатой или даже просто зажиточней, никогда не ходила сама на рынок, и даже не посылала служанок. Все покупки совершал муж. Нередко можно было видеть воина в полном вооружении, покупающего сардины или фиги; встретила же Лисистрата кавалерийских офицеров, которые несли в своих касках вареные овощи.

Толпа оживлена, разнообразна. Здесь встречаются все афиняне, бедные и богатые. Инвалид, клиент оратора Лисия, живущий ежедневно выплачиваемой государственной пенсией, окружен богатой молодежью; они забавляются его едким, язвительным остроумием. Крестьянин, несущий на спине мешок с визжащими поросятами, уступает дорогу стратегу; заклинатели змей соперничают с владельцами дрессированных или диковинных животных; группы веселых зрителей переходят от фокусника и жонглера к глотателю клинков и пылающей пакли. «Несутся тысячи метких или оскорбительных замечаний, направленных против лиц, появляющихся в небрежной одежде, или против щеголей, не боящихся выставлять на показ возмутительную роскошь; афинский народ насмешлив до излишества, и шутки его особенно жестоки, потому что язвительность их тщательно замаскирована. Кое-где встречаются избранные группы, ведущие поучительные беседы под портиками» (Фенелон).

Терракотовые статуэтки воспроизводят некоторые из обычных для греческой улицы типов. Повар — раб с бритой головой — несет в одной руке блюдо, другой подносит что-то ко рту. Другие повара несут с рынка кроликов и корзины с виноградом. Вот крестьянин, пришедший в город. Дорога была длинной и пыльной, солнце печет беспощадно, и в руках у путника тыквенная бутылка с водой. Ребенок, заботливо укутанный плащом, отправляется на прогулку, держась за руку старой, сгорбленной няньки. Девочка идет с матерью, подняв к ней голову и расспрашивая обо всем, что она видит вокруг себя. Чтобы не потеряться, она ухватилась за край материнского плаща...

Переходя из ряда в ряд, афинянин выбирает продукты, которые он отошлет с рабом домой. Вокруг себя он слышит крики торговцев, зазывающих покупателей: «Купите уксус!», «Купите масло!», «Вы забыли кардамон!», «Клянусь Афродитой, юноша, в моем венке твоя возлюбленная будет еще прекраснее!», «Жареное мясо, по пол-обола за кусок!».

«Все и каждый человек имеет свою цену. В определенных кварталах ты найдешь все что угодно для продажи в Афинах: Фиги, сикофанты, виноград,

Репа, груши, яблоки, соглядатаи, розы, мушмула,
Горячая требуху и медовые соты, горох и дискуссии.
Творог и варенье, мирты и избирательные урны,
Гиацинты и судебные принадлежности».
(Фрагмент комедии)

44

Если нужно, можно тут же на рынке одеться с головы до ног. У торговца готовым платьем есть гиматии по 20 драхм за штуку. За 8 драхм башмачник предоставит сандалии любого цвета 1.

Но особенно привлекателен рыбный ряд. Слабость афинянина не мясо, а рыба. Из всех торговцев рыбаки были самыми независимыми, чтобы не сказать нахальными. Один автор комедий называет их «разбойниками», другой «ночными ворами»... Они назначают цену, какую хотят. Если вы ответите, что это слишком дорого, они закричат: «Это моя цена, шагай дальше!» Они дорожились бы еще сильнее, если бы могли дольше сохранять свою рыбу свежей. Но предусмотрительные агораномы не разрешают поливать ее водой.

„Скорее в Афины, чтобы не протухла пойманная рыба!" (с рисунка на вазе).

„Скорее в Афины, чтобы не протухла пойманная рыба!" (с рисунка на вазе).

Боясь, что рыба протухнет, рыбак поторопится продать ее и не будет требовать слишком большой цены. Однажды на афинском рынке с каким-то прохожим сделался обморок и он упал. Один из рыбных торговцев схватил большой кувшин с водой и вылил на упавшего. Тот, действительно, пришел в себя, но оказалось, что, обливая его, рыбак окатил водой всех соседей и проходивших, которые и подняли крик. Прибежали агораномы и увидели, что ящик с рыбой тоже до половины налит водой, а рыба, уже почти сонная, оживилась и заплескалась. Однако нарушение закона оправдывалось помощью захворавшему, и агораномам осталось только приказать вылить воду из ящика, что торговец и исполнил немедленно — цель его была уже достигнута!— а упавшего в обморок прохожего он сам нанял за два обола.

Чтобы покупатель получал свою рыбу свежей, при появлении на рынке очередной повозки с рыбой ударяли в специаль

1 Самой мелкой серебряной монетой в Афинах был обол. Шесть оболов составляли драхму. 100 драхм—мину. 60 мин составляли талант, уже не монету, а весовую и счетную единицу.
45

ный колокол. Один музыкант давал своим друзьям концерт в доме, близ рынка, когда внезапно зазвучал рыбный колокол. Сейчас же все встали и ушли, кроме одного полуглухого старика. Музыкант подошел к нему и сказал: «Я благодарю тебя, ты единственный человек, соблюдающий приличия и не покинувший меня при звуке рыбного колокола». — «Как, — ответил тот, — ты говоришь, били в рыбный колокол? Спасибо! Прощай!» — И он поспешил вслед за остальными.

В рыночные часы афинянин считал обязательным побывать на рынке. Если у него дома не предвидится никакого торжества, для приготовления обеда достаточно его обыкновенной стряпухи, которой он и отошлет с рабом купленную провизию. Но если у него званый обед — дело усложняется. Нужно с особой тщательностью выбрать рыбу, мясо, овощи.

Сперва я увидел устриц, крупных, бородатых, окутанных водорослями, и я купил их, и несколько морских ежей, ибо пословица называет их приятнейшими председателями пира. Затем, освободившись от этого, я случайно увидел рыб, маленьких рыбок, лежащих на прилавке, и дрожащих от страха, как бы с ними не случилось беды.

Я принял их близко к сердцу, я не хотел их обидеть — ни одну из них... и я купил громадного палтуса.
А потом я купил угря, креветок и рыбу для жарения:
косорота, губанов, пескарей, окуней и лещей, чтобы сделать блюдо более пышное, чем павлин.
Затем пришла очередь мяса:
Свиные ножки, головы и уши, и печенку (стыдно за ее бледный цвет!)
(Фрагмент комедии)

Нужно нанять танцовщицу, флейтистов и повара—одного из тех «шефов», которые специально учились в Сиракузах. Эти повара ежедневно ожидали нанимателей в особой части рынка и занимали довольно значительное место в жизни города, если судить по обилию насмешек над ними у комических писателей. Тип повара — один из самых характерных в греческой комедии. Его изображают вралем, вором, обжорой и краснобаем. Уже Ксенофонт возмущался разными утонченностями кухни его времени, а Платон, не колеблясь, изгонял всех поваров из своей республики. Спартанцы, считая, видимо, изысканность в пище путем к гибели, терпели только таких поваров, которые изготовляли самые простые мясные кушанья, а всех пытавшихся ввести что-либо новое изгоняли из города.

Окончив все дела, между 10 и 11 часами утра, афинянин идет в какой-либо из окружающих рынок портиков, где встречается с друзьями.

46

При встречах приветствовали друг друга жестом руки. Кланяться не принято — это кажется надменным гражданам пережитком тирании, а рукопожатие применяется лишь при клятвах или торжественных прощаниях. Обычное приветствие «Хайрэ!» (Радуйся!) сопровождается иногда каким-нибудь замечанием о погоде. Есть однако и варианты: «Будь здоров!», «Трудись и преуспевай!», «Работай с успехом!».

Обменявшись приветствиями, афинянин беседовал с друзьями о политике, о последних новостях или вступал в философские споры, если он был к ним склонен. Обычным местом для таких встреч и бесед были парикмахерские и парфюмерные лавки. Лавка сапожника тоже была неплохим местом, а однажды Сократ завернул к шорнику, чтобы провести. небольшую дискуссию. Эти посещения лавок были настолько обычным явлением, что Демосфен в одной из своих речей обвиняет какого-то афинянина в «необщественности, так как он никогда не посещает лавок цирюльников и парфюмеров или им подобных».

Лавки цирюльников в особенности были обычным местом свидания. Афинский цирюльник мог похвастаться обширной и разносторонней практикой. Мужчины, как и женщины, красили волосы — или чтобы сделать их белокурыми, или чтобы скрыть седину. Недаром Аристофан укоряет какую-то особу в следующих выражениях:

Черна же ты, как зелье Лисикратово,
Которым он обычно красит волосы.

Для ращения волос применяли масло, смешанное с благовониями. Мужчины, носившие в VI веке длинные волосы, стали стричь их после Марафона. После Александра они стали брить бороды и усы. Никогда греки не носили усов без бороды. Затем цирюльник также делал своему клиенту маникюр, а окончив, подавал ему зеркало самым современным образом.

Пока шевелюра одного из клиентов подвергалась обработке, другие ожидали своей очереди, болтая решительно обо всем. В результате такого образа жизни цирюльники были на редкость общительными. Они знали все сплетни и новости, передавали их и перевирали как могли. За ними твердо установилась репутация болтунов и ротозеев. Первым, кто принес в Афины известие о поражении сицилийской армии, был цирюльник из Пирея. Он узнал об этом событии от раба одного из беглецов и, тотчас же покинув свою лавку, побежал в город, боясь, чтобы его не опередил кто-нибудь другой. В Афинах, где никто еще ничего не знал, сообщение цирюльника вызвало сильное волнение. Его обступили, расспрашивали, но он не знал даже имени того, кто рассказал ему о печальном известии. Раздались возмущенные крики: «На допрос лжеца!», «На пытку!». Цирюльника уже привязали к колесу, когда появились уцелевшие от разгрома воины и подтвердили страшную правду. Потрясенные

47

афиняне, забыв о цирюльнике, разошлись по домам, чтобы оплакать погибших родственников, а незадачливый вестник остался связанным на колесе. О нем вспомнили только вечером. Но, когда палач стал его развязывать, цирюльник первым делом спросил, говорилось ли о Никии и знают ли, как он умер.

Цирюльники знали все и говорили обо всем.

«Как ты хочешь, чтобы я остриг тебя? — спросил цирюльник у Архелая, царя Македонии. «Молча», — ответил Архелай.

Греки не любили молчания. Они были чрезвычайно общительны. В одной греческой песне, перечисляющей условия для блаженства смертных, после здоровья, красоты и богатства стоит дружба. Без дружбы нет радости — она украшает жизнь.

Конечно, характер ее изменялся в зависимости от возраста и склонностей. Так, Аристофан, описывая мирные радости сельской жизни, говорит:

«Есть ли что приятнее того, как при виде рассеянной и орошаемой богами нивы воскликнуть своему соседу: «Эй, Комархид, что бы нам теперь сделать? Не выпить ли нам вместе, ибо боги к нам благосклонны».

Но не эту дружбу имел в виду Сократ, сказавший: «Мне гораздо более хочется обладать другом, нежели сокровищами Дария, нежели самим Дарием, — так сильно я желаю дружбы...»

Помимо настоящей дружбы, о которой мечтал Сократ, греки очень любили просто поболтать о всякой всячине. Иначе, зачем бы им было собираться у цирюльников и парфюмеров?

Однако были границы для болтовни, установленные приличиями. Перейдя эти границы, человек становился болтуном, и над ним начинали смеяться. Вот как описывает болтуна Феофраст: «Болтун, сидя около совершенно неизвестного ему лица, принимается хвастаться перед ним своей женой, рассказывает сон, который он видел в прошлую ночь, подробно описывает, что съедено им сегодня за обедом. Он охотно добавит, что теперь люди много хуже, чем в былые времена, что пшеница вздорожала, что состояние моря благоприятствует отплытию в Дионисию, что если бы выпало больше дождя, то и жатва была бы обильнее, что в следующем году он обработает свою землю, что трудно жить...»

Цирюльник за работой (терракотовая статуэтка).

Цирюльник за работой (терракотовая статуэтка).

48

Наговорившись, афинянин идет домой завтракать. Завтракает он или в крытом портике, или во внутреннем дворике, в кругу своей семьи. После завтрака он отдыхает, может быть, читает. В его библиотеке есть Гомер — папирус уже стар и изъеден червями, есть известные поэты. Каждая рукопись лежит в особом металлическом цилиндре с крышечкой. На отдельной полке рядами лежат речи ораторов, философов и исторические сочинения. Все это тщательно переписано. Одну из рукописей и выбирает афинянин, чтобы провести за чтением час отдыха. Он не спит. Сон, вообще, занимает немного места в его жизни. Он слишком сильно любит жизнь во всех ее проявлениях, чтобы тратить на сон больше времени, чем это необходимо.

Отдохнув, афинянин идет в один из трех больших общественный гимнасиев, расположенных в предместьях Афин — в Ликее, Киносарге или Академии. Это были большие роскошные здания, с тенистыми коридорами, просторными портиками, банями и иными помещениями, служившими для спорта, отдыха и даже для научных целей.

Главные части этих гимнасиев были следующие: 1. Эфебейон — комната для упражнений юношей. 2. Бани, которыми могли пользоваться все посетители гимнасия. 3. Гардеробная. 4. Помещение, где намазывались маслом. 5. Песочная, где борцы обсыпались мелким песком, чтобы облегчить захват тела противника. 6. Коридоры — крытые и открытые — для прогулок и бегания. Особый род коридоров составляли так называемые ксисты (что значит «полированные коридоры») с возвышениями по обеим сторонам для прогулок и с низким пространством в середине для зимних упражнений. За ними простирался стадион с местами для зрителей. Все это было окружено портиками, снабженными сидениями и расширенными экседрами, то есть крытыми или открытыми помещениями в форме полукруга, в которых преподавали и беседовали философы и риторы.

Афинянин необязательно принимает участие в спорте, но смотрит, комментирует и аплодирует; люди постарше, конечно, рассказывают, какие великолепные атлеты были в дни их юности, и сожалеют о слабости нынешних. Группы людей обсуждают различные вопросы. Кто-то чертит палкой на песке, объясняя своему кружку новую мысль. В другой группе некрасивый, курносый человек юмористически разбирает вопрос — что лучше: быть лгуном, не зная об этом, или быть лгуном преднамеренным? Это — Сократ. В Академии Платон развивает свои теории великолепным греческим языком перед кружком молодых и старых поклонников и противников. В Ликее на террасе, называемой «Прогулка», человек с большой головой и явной склонностью к элегантности обсуждает не слишком красивым, но чрезвычайно ясным и выразительным языком, основные принципы политики, этики, поэзии и логики. Это — Аристотель.

49

Здесь афинянин проводит час или два. Желая принять перед обедом ванну, он направляется к баням. Это — очень скромное заведение, всего только комната с котлом и кувшинами, где натирались оливковым маслом, смешанным с благовониями, затем старательно скреблись специальным бронзовым скребком (стригилом) и окатывались водой. На этом процедура заканчивалась. Можно было бы одеваться и уходить, если бы не необходимость задержаться, чтобы поболтать с банщиком, который, подобно цирюльнику, был чем-то вроде живой газеты, и, конечно, знал о своих клиентах даже больше, чем они сами.

Дома все готово для приема гостей к обеду.
Столы, тазы, венки, подушки, коврики,
Лепешки, девки, благовонья, сладости,
Маковники, коврижки, булки, пряники,
Танцовщицы и песни о Гармодии.
(Аристофан)

Обычно, за домашним обедом хозяин возлежит на ложе, жена сидит на стуле; дети приходят к десерту, сидят или стоят, смотря по возрасту и обычаям семьи. Но к званому обеду семья не выходит — присутствуют одни мужчины. Разговор будет либо философский, и, значит, непонятный для женщин и детей, либо чисто мужской и явно неприемлемый для женских ушей.

Диотима, иностранка из Мантинеи, в «Пире» Платона, могла только стоя у дверей примешивать свое красноречие ученой женщины к фантазиям Аристофана, да и то лишь потому, что имела ранг и достоинства пророчицы в своей стране, обычные же участницы пиров, часто изображаемые на вазовых рисунках, не оставляют никаких сомнений относительно их положения.

Что касается жен, они вознаграждали себя в гинекее, где засахаренные фрукты и различные сладости Крита, Самоса и Афин были в большом почете; каждая кухарка приготовляла пирожные к Фесмофориям или другому празднику, и почтенные дамы съедали их, наслаждаясь обществом друг друга.

Греки терпеть не могли есть в одиночку. Плутарх говорит, что обедать одному — «это не обед, а кормежка». Поэтому, кроме приглашений к обеду, существовали различные формы объединения за столом — подписки, складчины и т. д. Эти пиршества происходили или в наемных помещениях, или у какой-нибудь гетеры. Иногда каждый участник просто приносил свою долю в корзине.

В меню особенных излишеств не было. В одной комедии говорится, что обед в Афинах очень красив на вид, но дает мало удовлетворения голодному желудку. У Платона и у Ксенофонта в диалогах за званым обедом совсем не упоминается о еде. Классический идеал Аттики требовал немного хорошо сервированной еды, чтобы только утолить разумный аппетит, так как главным считалось не это, а общество и беседа.

50

Греки были очень гостеприимны. Каждый приглашенный мог привести с собой кого хотел. Это породило даже особый сорт людей, носивших презрительное название параситов. Плутарх посвящает целую главу рассмотрению вопроса — насколько можно пользоваться этой вольностью, не переходя границ приличия. В «Пире» Платона рассказывается, как Аристодем встретил принаряженного Сократа и, узнав, что тот идет на обед к Агафону, решил идти с ним, хотя и не был зван. По дороге на Сократа напал приступ философского раздумья, он отстал, и Аристодем, не заметив этого, вошел к Агафону один. Но никакой неловкости не произошло. Двери были широко открыты, и раб немедленно ввел его в столовую, где Агафон радостно приветствовал гостя, говоря, что и сам хотел его пригласить, но не мог найти.

Как только гости входили в дом, рабы снимали с них обувь. Считалось неприличным находиться в доме, не сняв сандалий, в которых шли по улице. Прежде чем сесть за стол, полагалось еще вымыть и надушить ноги.

Однако и после этого сразу бросаться к столу было бы некрасиво. Несколько времени гости прохаживались по комнате, рассматривая мебель и украшения и хваля вкус хозяина. Греки придавали громадное значение хорошим манерам. У Аристофана есть такой диалог (сын учит отца быть светским человеком) :

Сын:
Поди сюда и возляг.
Отец:
Как?
Сын:
Грациозно!
Отец:
Вот так?
Сын:
Ничего похожего!
Отец:
Как же тогда?
Сын:
Вытяни ноги и откинься в удобной и изящной позе на подушки.
Затем похвали какую-нибудь вещь из бронзовой посуды. Посмотри
на роспись потолка, вырази восхищение занавесками в доме.
Таков был этикет.

Обычай возлежать за столом, хотя и неизвестный в Гомеровскую эпоху, был тем не менее очень древним, как это видно по вазам, относящимся к VII в. На каждом ложе помещались два человека. Опираясь левым локтем на подушку, они находились в полусидячем, полулежачем положении.

Когда все расселись, слуги полили водой на руки гостей, а потом внесли маленькие, низкие столики, уже накрытые, по столику к каждому ложу, то есть на двоих. Ни ножей, ни вилок не употребляли. Ложки существовали, но и их чаще заменяли

51

коркой хлеба. Ели руками. Кушанья подавались разрезанными на кусочки, чтобы их удобно было брать. Ни скатертей, ни- салфеток не было; вытирали руки мякишем хлеба или особым тестом, которое катали между пальцами так, что из него получались шарики. Платон в «Пире» пишет: «Взгляни на этого старика! Как он перепачкался всеми кушаньями; его одежда залита соусом!»... Торжественный обед в Афинах никогда не начинался с супа. Хотя суп и считался полезным (любимой едой

За обедом

За обедом. Перед возлежащим мужчиной стоит переносный столик с десертом. Раб подносит фрукты. В килике налито вино.

Геракла был густой суп из гороха, заправленный клецками), его все-таки называли «кушаньем бедных людей» и подавать за званым обедом не считали удобным.

Первая часть обеда посвящалась еде существенной, главным образом рыбе и птице; рецепт приправ к ним сообщает Аристофан:

... и сыру накрошат, и маслом польют,

Кислым уксусом, зеленью сдобрят еду.

Сладковатой подливкой займутся потом,

Приготовят, и теплою, жирной струей Обольют.

Мяса подавали сравнительно немного. Овощи ели с приправами из масла, уксуса и меда. Некоторые кушанья греков показались бы нам по меньшей мере странными. Вот отрывок у Афинея, описывающий меню обеда: «Появились угри, очень толстые

52

и почти сплошь засыпанные солью, а после них — великолепный морской угорь, которым не побрезговали бы и боги. Потом — большой желудок ската, круглый как обруч. После ската принесли маленькие кастрюльки. В одной находился кусок морской собаки, в другой — упитанные кальмары, в третьей — каракатицы и теплые полипы».

Вина в этой части обеда не пили. Афиняне предпочитали пить вино отдельно от еды; впрочем вино могло заменять еду, когда его смешивали с ячменной мукой и тертым сыром. Эта смесь, носившая название кикеон, была любимейшим напитком греков.

Снова приносят воду, руки вымыты, столы убраны, пол очищен от костей и объедков. Вносят другие столы, уже с вином и десертом. Начинается музыка и пение под флейту, совершается возлияние вина со словами: «Доброму гению» или «На доброе здоровье», и приступают ко второй части обеда. Десерт «зторого стола» состоит из фруктов, свежих и сушеных, соленого миндаля, сыра, чеснока, лука, соли с тмином и пирожков, соленых и сладких, которыми славилась Аттика. Их делали на меду, с сыром и маслом. Особым успехом пользовалось кушанье, называвшееся миттлотос—паштет из протертого сыра, меда и чеснока.

Эта часть обеда называлась симпосионом.

Теперь пьют вино, «благоухающее и сладкое, пахнущее цветами. Сладко пить вино, молоко Афродиты», разговаривают, поют, рассказывают истории, слушают музыку и смотрят на танцы. Скучных разговоров за столом греки не любили. Старик Анакреон говорит:

Мил мне не тот, кто пируя за полною чашею, речи
Только о тяжбах ведет, да о прискорбной войне;

Мил мне, кто муз и Киприды благие дары сочетая,

Правилом ставит себе быть веселее в пиру.

Среди принятых за обедом развлечений находилась игра в вопросы и ответы. Не сумевший ответить должен был в наказанье выпить стакан соленого вина. Вот некоторые из таких вопросов-загадок:

1. Не говори ничего и ты выразишь мое имя; но, если ты назовешь меня, говоря мое имя, о, чудо! Ты не выразишь меня. (Молчание.)

2. Я — черное дитя сверкающего отца; птица без крыльев, я поднимаюсь до облаков; едва родившись, я рассеиваюсь в воздухе. (Дым.)

3. Когда ты на меня смотришь, я тоже смотрю на тебя, но не вижу, ибо у меня нет глаз; когда ты говоришь, глядя на меня, я открываю рот и двигаю губами, но молча, ибо у меня нет голоса. (Зеркало,)

Музыка и танцы за обедом для развлечения гостей известны с самых далеких времен. Когда Одиссей пользовался гостепри

53

имством Алкиноя, он сказал ему: «Сладко слушать такого певца, равного бессмертным. И приятно также видеть гостей, сидящих в порядке перед столами, отягощенными хлебом и мясом, слушая прекрасное пение, в то время, как виночерпий смешивает вино в кратере и разливает его в чаши. Да, именно в этом лучшие наслаждения жизни!»

В более позднее время (V—IV вв.) для развлечения гостей нанимались профессиональные актеры, разыгрывавшие сцены из Гомера, певцы, танцовщицы, флейтистки. Пели и сами гости, хором или по очереди. По словам Плутарха, из рук в руки передавалась миртовая ветвь. Получивший ее должен был петь, аккомпанируя себе на лире, если он это умел. К концу обеда число умеющих обычно увеличивалось.

Необходимой принадлежностью всякого пира был коттаб — игра, привезенная из Сицилии. Она состояла в том, что все оставляли в своих чашах недопитым немного вина, а затем выплескивали его или на противоположную стену зала, или в другое, заранее определенное место. Одновременно с этим задумывалось или произносилось вслух имя любимой особы. Большая или меньшая меткость попадания, а также густота звука, производимого падающей жидкостью, означали, пользуется ли гадающий взаимностью. Иногда вино выплескивалось на весы, причем требовалось заставить их точно опуститься на определенную высоту или разрушить поставленную под чашку пирамиду из разных предметов.

Выбирается «председатель» симпосиона, который руководит порядком. От него зависит, сколько вина должно быть выпито и какой оно должно быть крепости. Пили греки умеренно. Пить чистое, то есть не разбавленное водой вино считалось варварским обычаем. В одной комедии говорится: «Первая чаша несет здоровье, вторая — удовольствие, третья — сон, и после нее надо идти домой. Четвертая чаша приносит грубость, пятая — крик, шестая — беспорядок на улицах, седьмая — подбитый глаз, восьмая — повестку в суд». Аристофан уточняет совершенно конкретно:

Кутить не хорошо: как лишнего хлебнешь,
В чужую лезешь дверь, кого-нибудь прибьешь;
Потом платись за все с похмелья кошельком.
А Евен Паросский добавляет:
Лучшая мера для Вакха — без лишку, ни много, ни мало;
Иначе к буйству он нас, или к унынью ведет.

Тем не менее, авторы не возьмут на себя смелость назвать греков убежденными трезвенниками. Недаром греческая пословица гласит: «Пьющий воду ничего умного не сотворит!» и для

54

ободрения слишком робких гостей существовал специальный призыв — «Пей или уходи».

Вино разбавлялось в пропорции две части воды ка одну часть вина, или три на одну. Последнее рассматривалось как слишком слабое и носило название «питья для лягушек».

Несмотря на эти предосторожности, не всегда, возвращаясь с обеда, афинянин мог похвастаться походкой, настолько уверенной, чтобы не нуждаться в провожатых. Тех из гостей, у которых не было с собой слуг, чтобы их поддерживать, было принято провожать до дому с фонарем. Обед, начавшийся после захода солнца, кончался обычно уже в полной темноте.

Летом вино смешивалось со снегом, который доставлялся с гор и сохранялся в полотне и соломе. На эту тему существует следующий анекдот: по-гречески «скучный», «монотонный» обозначается словом «холодный» или «прохладный». Один драматический поэт спросил у некоей гетеры, с которой обедал, как она ухитряется сохранять свое вино таким восхитительно холодным. «Я заворачиваю его в твои прологи», — ответила гетера... Наивно было бы думать, что все афиняне жили так беспечально. Конечно, здесь речь идет только о зажиточных людях. У многочисленных афинских ремесленников жизнь складывалась совсем иначе.

По петушечьей утренней песне
Поднимаются все на работу — ткачи, печники, скорняки, мукомолы,
Гончары, столяры, маляры, мастера по слесарно-кузнечному делу
Обуваются наспех, впотьмах и бегут...

Бегут, чтобы скорее приступить к работе, чтобы, просидев за ней до наступления полной темноты, заработать свое дневное пропитание. «Если до восхода солнца ты сработаешь один башмак,— говорит ремесленнику петух у Лукиана, — то ты уже на несколько шагов выйдешь ближе к своей цели — заработать себе на ячменную муку».

У этих людей нет ни времени, ни денег на посещение цирюльников. Не ведут они и философских бесед под портиками. Их удел — труд, изнуряющий и повседневный труд от зари до зари. Их детей не воспитывают педагоги, их жены не окружены спасительной тишиной гинекея — они помогают мужу и отцу в тяжелой, непрерывной борьбе. Конкуренция дешевого рабского труда все больше обесценивает изделия свободных ремесленников.

Еще хуже живется беднякам, которых немало было в Афинах. Вот как описывает их быт Аристофан:

«Только плач и стенанья голодных детей и голодных старух причитанья! О бесчисленных блохах, о вшах, комарах говорить я уж вовсе не стану. Их великое множество, над головой они вьются, жужжат, досаждают. Заставляют вставать бедняка, говоря: «Хоть голоден, а все же подымайся». И к тому же вместо платья имеет бедняк лишь лохмотья, а вместо кровати — сноп соломы, клопами кишащий; засни — так они тебя живо разбудят! И гнилую

55

рогожу он вместо ковра постилает, а вместо подушки он под голову камень побольше кладет, и питается он вместо булки корнем мальвы, а вместо ячменных хлебов — пересохшими листьями редьки; от большого кувшина разбитого верх стулом служит ему; бок корчаги, весь потрескавшийся, заменяет квашню». А у Афинея мы читаем; Нас пятеро — мой муж, который очень беден, я — старуха, моя дочь, мой маленький сын и эта служанка. Ужинают только трое, а двоим мы даем по куску от нашей лепешки. Когда нам нечего есть, мы обедаем слезами. Что же до разнообразия нашей пищи—тут и бобы, и люпин и травы, и репа, плоды букового дерева, луковицы, кузнечики, горох, дикие груши; но блюдо божественное, достойное уст Кибелы — сушеные фиги.

Основная пища бедняков — ячменная похлебка (с солью или медом), ячменные лепешки и ячменные хлебы. Они любили густые супы — гороховый и чечевичный — и покупали дешевые колбасы. Надо с огорчением признаться, что Аристофан обвинял колбасников в применении собачьего и ослиного мяса, но, будем надеяться, что это было преувеличением. Мясо и белый хлеб бедняки пробовали редко, но в сравнительном изобилии имели соленую рыбу, привозившуюся с Черного моря. Пили они дешевое местное вино с водой, а чаще — просто воду.

Резко отличалась от Афин и всей остальной Греции Спарта, где пища была примитивной и грубой, вроде гороховой каши — дзомос — обычное блюдо спартиатов. «Ты можешь получить свою кашу», — насмехается какой-то персонаж в утерянной комедии Аристофана, обращаясь к спартанцу. Рассказывают, что один сибарит, попав на спартанский обед, сказал: «Действительно, спартанцы — самые храбрые из людей. Всякий предпочел бы тысячу раз умереть, чем так жить». «Общий обед» спартанцев состоял из черной похлебки, вареной свинины, вина, сладкого печенья и хлеба из овсяной муки. Остаток хлеба служил для вытирания пальцев. Дасье, известная переводчица Гомера, решила, что нашла рецепт знаменитой черной похлебки. Раскрыть, как приготовляли спартанцы это кушанье, пытались сотни раз, но никому еще не удавалось выяснить состав похлебки.

Дасье пригласила на свой «античный» обед всех знаменитых ученых своего времени, угостив их знаменитой «спартанской» похлебкой. Опыт показал, что черная похлебка не что иное, как прекрасное слабительное. Либо ученая дама ошиблась в рецепте, либо французские желудки устроены иначе, чем греческие.

Если верить Плутарху, нужно было специальное воспитание, чтобы оценить эту похлебку, которую так любили спартанцы. Дионисий, тиран Сиракузский, купил лакедемонского повара и приказал ему приготовить прославленное блюдо. Однако проглотить он его не смог и выплюнул. Тогда повар сказал ему: «Чтобы оценить это кушанье, надо делать лакедемонскую гимнастику и купаться в Евроте». Так как большинство греков того времени этого не делали, лакедемонская похлебка не пользовалась успехом нигде, кроме Спарты.

56

Повседневная жизнь афинских граждан, радостная и яркая для одних, трудная и тяжелая для других, шла своим чередом под безоблачным небом Аттики, пока грозное дыхание войны не врывалось в город.

Пустели улицы. Затихала агора. Женщины и дети боязливо жались в гинекеях, ожидая страшных или радостных вестей. Под портиками седобородые старики вспоминали битвы своей юности, критиковали тактику стратегов и тревожно думали, принесет ли война славу или преждевременную могилу их сыновьям на далеких полях сражений.

А если поля сражений из далеких становились близкими, если враг, сломив афинское войско, вторгался в Аттику, город познавал в полной мере горе, разорение, голод, а часто массовую гибель и порабощение близких.

Подготовлено по изданию:

Колобова К.М., Озерецкая Е.Л.
Как жили древние греки. Л., 1959.



Rambler's Top100