230
Глава III
Родосская колонизация VII в. до н. э.
1. К вопросу о причинах греческой колонизации VIII—
VII вв. до н. э............ 143
2. Гела............ 169
3. Кирена ............ 194
4. Дафны и Навкратис......... 198
5. Ликия и Фаселида ......... 230
5. ЛИКИЯ И ФАСЕЛИДА
На юго-западном побережье Малой Азии, к востоку от о. Родоса и в непосредственной близости к нему раскинулась Ликия, страна, овеянная легендами с гомеровских времен. Впервые с ликийцами мы встречаемся в «Илиаде», где они выступают союзниками Трои; их вождями были Главк и Сар-педон.372 Геродот считал ликийцев племенем, родственным критянам,373 и Сарпедон, по преданию, был братом Миноса, выселившимся в Ликию с Крита.
Ликийцев считали строителями киклопических построек Микен и Тиринфа в Арголиде.374 С ликийцами же связывается предание о Беллерофонте, по имени которого назывались и отдельные демы в районе Ксанфа; там же помещали и его могилу. Существует мнение, что именно в микенскую Арго-лиду, в территорию которой входил и Коринф, миф о Беллерофонте (еще без связи с Пегасом) был занесен из Ликии.375
Предание о Химере, повидимому, тоже связано с Ликией;373 в Ликии была родина и Телефа.377 В Ликии же распространен был и малоазийский культ Аполлона,378 рожденного, вместе с сестрой Артемидой, матерью Латоной. Это, пожалуй, единственный бог на Олимпе, вошедший в число 12-ти богов, как сын женщины, ибо отцовство Зевса — элемент более поздний и второстепенный.379 Имя Латоны мы встречаем почти на всех ликийских гробницах, где она призывается карать нарушителей покоя могил.
231
Древний оракул Аполлона в Патаре, действовавший лишь зимой (летом, по преданию, Аполлон удалялся на Делос), может быть, был не менее древним, чем делосский, который, догреческого происхождения.380
Таким образом в древнейшие времена Ликия была тесно связана с микенской Грецией.
Однако, со времен дорийского переселения и в период малоазийской колонизации греков Ликия оставалась, в значительной мере в силу своих географических особенностей, труднодоступной и малоизвестной грекам страной.
Территория Ликии представляла собой соединение высоких и труднопроходимых горных хребтов с большими плодородными долинами. Древнейшими центрами ее культуры являлись, повидимому, три долины, отделенные друг от друга горами. На востоке —долина Ксанфа, простирающаяся с севера на юг; на западе — долина Лимира, расположенная параллельно долине Ксанфа, и на юге — долина Мироса, реки, текущей с востока на запад. Высокое плато Эль-Мали на северо-западе Ликии, отделенное от ее восточных районов крутыми горными кряжами, повидимому, лишь позднее стало также одним из центров, заселенных ликийскими племенами.
Не только внутри страны Ликия была разделена горами на отдельные, изолированные друг от друга районы. И с запада и с востока горы отгораживали ее от моря: на западе от ликийского Тельмесса до Пидн тянулись два горных, как бы продолжающих друг друга хребта, Краг и Антикраг; на востоке — Солимский хребет, с вершинами, достигающими 2400 м. над ур. м., тянется от Адалии и Термесса на севере вплоть до Хелидонского мыса на юге. У подножия высочайшей вершины этого хребта Солима и была расположена, прижавшись к морю, древняя родосская колония Фаселида. На западном побережье Ликии только Термесс и Кармилесс обладали гаванями, удобными для стоянки кораблей. Остальной берег представлял из себя круто обрывавшийся в море острыми скалами хребет Крага. Южное побережье было также обрывистым и скалистым; его теснила горная терраса, вышиной до 1000 м, круто спадающая в море. Отдельные якорные стоянки были слишком малы и ненадежны для пристанища древних кораблей. Единственными убежищами для них в этом районе были гавани, образуемые о. Мегисте — родосским владением, откуда, вплоть до последнего времени, греческие купцы отправляли лес в Сирию и Египет.381 Гавани этого острова и лежащих восточнее городов Аперлы и Кианеи были наиболее крупными гаванями юга.
232
На западе, до основания Адалин, наиболее посещаемым портом была Фаселида; она обладала тремя небольшими, но хорошо защищенными гаванями и была стоянкой на пути из Финикии и Сирии в Грецию. 382 Горы Солима не давали ей возможности расширить свою территорию. Две вершины Гуллик-Богаз и Чибук-Богаз, образовывали непроходимый барьер на западе и на севере. Недалеко от Фаселиды в горах Солима (выходил вулканический, постоянно действующий огонь, который, может быть, и породил ликийское предание о Химере.383
Таким образом, берега Ликии не изобиловали удобными гаванями, подобно Ионийскому побережью Малой Азии. Кроме того, ни одна из больших долин Ликии не выходила к морю и не сообщалась с гаванями; потому-то судоходство и морская торговля не могли стать здесь преобладающими факторами деловой жизни.
Климатическое своеобразие Ликии заключалось в чередовании долин и гор, в соединении на небольшом отрезке земли альпийской прохлады и субтропического зноя. Так, например, в нижней части долины реки Ксанфа февраль был месяцем расцвета весны, а в районе Ак-Дата и в верхней долине Ксанфа в феврале была глубокая зима, сопровождавшаяся снеговыми заносами; одновременно, в устье Ксанфа, в районе Патары, было уже жарко.384
От других районов Малой Азии Ликия также была отделена труднопроходимыми горными реками и хребтами. От Карий, и тем самым от западного побережья Малой Азии, Ликия отделялась стремительным течением Инда, низвергающегося с вершин в провалы торных отрогов; от Памфилии Ликию отделяло верхнее течение бурного Алагир-чая и Чандар-чая с обступающими их горными массивами. По восточному побережью Ликии из Адалии в Фаселиду вела лишь узкая тропа, проходимая только в тихую безветренную погоду; по этой тропе некогда совершил свой знаменитый переход Александр Македонский.
Ко внутренним границам Фригии и Писидии вели узкие горные тропы, по которым могли проходить лишь привыкшие к горным переходам и хорошо знакомые с местностью люди.
Основное население Ликии занималось земледелием и скотоводством. Зимой оно жило в долинах, летом уходило в горы.
Кроме зерна и скота, страна была богата лесом; Плиний упоминает о знаменитых ликийских кедрах, елях и платанах.385 В изобилии имелись шафран и вино.
Обращенная к Родосу, Кипру и Криту Ликия была в исто-
233
рические периоды связана с основным греческим миром лишь очень поверхностно.
Некогда район Эгейского моря, при посредстве Крита, был широко открыт Востоку. Несомненно, что ликийцы, так же как карийцы, лелеги, лидяне и другие родственные между собою племена, образовывали единый до некоторой степени этнический слой. Словарь Сундваля наглядно иллюстрирует несомненное языковое родство населения Лидии, Карии, Ликии, Памфилии, Писидии, Исаврии, Ликаонии и Киликии. Идущие восточные влияния от Двуречья и хеттов, через Фригию и Ликию, от Египта, через Сирию и Ликию, через Крит и Кипр скрещивались в бассейне Эгейского моря. Ахейская культура не прерывала связей с Востоком. Арголида впустила критский и малоазийский Восток в свои дворцы, в роспись фресок, в искусство ювелиров и в роспись микенских сосудов. Если уже на Крите восточные элементы были представлены в своеобразной форме («европейский Восток» по терминологии Грозного), то в Арголиде шла дальнейшая переработка их, применительно к требованиям и вкусам ахейской знати.
Позже вторжение дорийцев и распространение греческой культуры прервало эту общую линию развития. В главенствующих центрах Арголиды, и в первую очередь в Микенах, оказалась побежденной верхушка завоевателей-ахейцев; в районе Эгейского моря процесс вторжения совершался медленнее, но и здесь обнаруживаются слои населения, для которых характерна примитивная геометрическая керамика, находящаяся в родстве с более развитым геометрическим искусством греков.
В этот период история Ликии обособляется от истории Эгейского района и Балканского полуострова. Отгороженные крутыми горами, малодоступными извне, ликийцы не впустили треков внутрь своей страны.
Довольно распространенное в науке представление о ранней эллинизации Малой Азии — сильно преувеличено. Уже Стржиговский более 40 лет тому назад выступил с резкой критикой этой теории.386 На основании большого привлеченного им материала малоазийских архитектурных памятников можно считать доказанным, что еще в конце V в. до н. э. районы греческой и смешанной культуры отступали на второй план перед территориями, заселенными негреческим населением, управлявшимся негреческими или полугреческими правителями. Несмотря на раннее внедрение греческого элемента, Малая Азия в целом так же мало могла считаться греческой, как и остальной древний Восток: «Греческое влияние, —
234
пишет Стржиговский, — сказывалось лишь на западной прибрежной полосе Малой Азии; в центральной части, судя по памятникам, о нем не может быть речи. Мы могли бы разделить Малую Азию на две зоны — центральную, идущую рука об руку с Арменией и северной Сирией, и береговую полосу, которая в эллинистический период стала полностью греческой».
О ранней греческой колонизации в Малую Азию сохранились крайне недостоверные сведения, главным образом искусственные генеалогии и топонимические легенды;387 тем не менее некоторые данные свидетельствуют о том, что заселение береговой малоазийской полосы было длительным процессом, сопровождавшимся борьбой колонистов с местным населением. Туземцы были отчасти вытеснены, отчасти уничтожены или превращены в рабов. В отдельных случаях должно было происходить и смешение населения отдельных прибрежных районов северной Малой Азии с туземцами, охваченными ранее критомикенской культурой.388 Там, где плодородные долины рек сообщались с морем, проникновение в страну для греков, конечно, было облегчено; иначе обстояло в Ликии.
Враждебность ликийских племен по отношению к грекам выступает отчетливо уже β «Илиаде», где Сарпедон и Главк, возглавившие ликийское войско, были ведущими союзниками троянцев в борьбе с ахейцами.
Мифический вождь дорийских колонистов на Родосе Тлеполем вступает в единоборство с царем Ликии Сарпедоном.389 Уже древние комментаторы отмечали здесь следы старой вражды родосцев с ликийцами. Характерна и речь Тлеполема, обращенная к Сарпедону
Ликии царь Сарпедон! Какая тебе неизбежность
Здесь между войск трепетать, человек незнакомый с войною
Лжец, кто расславил тебя громоносного Зевса рожденьем!
Нет, несравненно ты мал пред великими теми мужами,
Кои от Зевса родились, меж древних племен человеков,
И каков, повествуют, великая сила Геракла,
Был мой родитель, герой дерзновеннейший, львиное сердце!
...Ты же робок душой и предводишь народ на погибель.
Нет, для троян, я надеюся, ты обороной не будешь,
Ликию бросил напрасно...
В этой речи, полной насмешек, ясно выступает желание унизить ликийского героя, сына Зевса. Интересно и примечание схолиаста: «Говорят, что всегда ликийцы враждовали с родосцами». 390
Сопротивление ликийцев грекам было облегчено трудным доступом в их страну, закрытую от моря нагромождениями
235
скал. В сердце страны греки долго не могли проникнуть, и ликийские племена продолжали здесь жить согласно старым обычаям.
Древность этих племен и надолго сохранившийся консервативный уклад их жизни подтверждаются и сообщением Геродота о сохранении у ликийцев матриархата.
Геродот391 сообщает, что ликийцы, происходящие с Крита, при Сарпедоне назывались «термилами», а позже по Лику, сыну Пандиона, были названы «ликийцами». «Их обычаи ча стично критские, частично «арийские. Они имеют лишь один удивительный обычай, не свойственный никаким другим народам: называют себя по матери, а не по отцу. Если кто-либо спросит соседа — кто он, то он называет свой род по материнской стороне и перечисляет матерей матери. И если женщина-гражданка (γυνή αστή) соединилась с рабом, то дети считаются благородными, если же мужчина-гражданин, хотя бы и знатнейший среди них, возьмет чужеземку или наложницу, то дети не имеют гражданских прав».
Термин άστή употреблялся применительно к женщине-гражданке, предки которой уже в течение многих поколений жили в городе, и пользовались гражданскими правами, т. е. применительно к женщине из благородного и почетного в данном полисе рода.392
Фрагмент Николая Дамасского подчеркивает те же черты ликийского матернитета: 393 «Ликийцы чтут женщин более, чем мужчин, называются по матери и оставляют наследство дочерям, а не сыновьям».394
Однако этим совершенно недвусмысленным указаниям на наличие материнского права в Ликии как будто бы противоречат ликийские надписи IV—III вв. до н. э.
Как уже отмечалось в науке, ликийские собственные имена в подавляющем большинстве случаев следуют патриархальной традиции — наименованиям по отцу. Калинка, издавший ликийские надписи, еще более категорически утверждал, что в надписях он не нашел подтверждений свидетельству Геродота.396 Выход из этого затруднения Треубер пытался найти в том, что все дошедшие до нас ликийские надписи относятся к более позднему периоду и потому отражают уже другой период общественного развития.397 Одновременно сам же Треубер обратил внимание на то, что у Геродота, как бы в противоречие к его сообщению о ликийском матернитете, вождь ксанфян Киберниск назван сыном Сика, т. е. по имени отца.398
Таким образом, создается затруднительное положение: нет
236
оснований заподозрить Геродота в лживости его сообщений, но нет и материала для подтверждения его слов.
У Гомера, как уже указывалось, предводителем ликийцев был Сарпедон; Главк занимал по отношению к Сарпедону подчиненное положение. Как уже отмечалось в литературе, Сарпедон стал главой ликийцев по материнской линии наследства: он был сыном дочери Беллерофонта, женатого на ликиянке, дочери ликийского царя, 399 в то время как Главк происходил от сына Беллерофонта.400
Геродот, кроме сообщений о матернитете, рассказывает также о том, что современные ему ликийцы, «утверждающие, что они из числа ксанфян», на самом деле, — пришельцы, кроме 80-ти семейств; эти 80 семейств в то время случайно находились вне родины и таким образом остались в живых.401
Таким образом, есть основание предполагать, что там, где Геродот говорит о ликийцах и их обычаях, он прежде всего говорит не о пришедших после разгрома Гарпата чужеземцах, но о потомках 80-ти семейств подлинных ликийцев.
В ликийских надписях почетное положение ликийской женщины не вызывает сомнений. В ряде случаев жена сама сооружает гробницу и высекает на ней надпись для себя, для живущего с нею мужа и своих детей. 402 Нам кажется, что в тех случаях, когда заботу о месте вечного погребения берет на себя не муж, но жена, не жена входит в дом мужа, но муж в дом жены.
В одной из надписей 403 свекор допускает жену своего сына покоиться в гробнице при том условии, если она не расторгнет своего брака с его сыном. Следовательно, женщина в Ликии могла оставлять мужа по собственному желанию.
В некоторых случаях гробница сооружается для брата матери;404 в числе лиц, которым разрешено покоиться в гробнице, мы находим наряду с женой и сестру жены,405 мать жены,406 мать мужа и мужа дочери,407 молочную сестру жены вместе с ее мужем408, детей жены409 и т. д.
В одной надписи на ликийском языке гробница сооружена для брата матери и перечислены, повидимому, предки по материнской линии.410 В другом случае некий Порпак, посвящая Аполлону статую, упоминает сначала имя своего отца Θρΰφις и затем дядю по матери, Пуриматеса; он сообщает далее имя жены (повидимому, армянки), Тисевсембры, и затем имя ее дяди по матери, гражданина Прианобада из дема Тлои.411
Порпак и его жена перечислением материнского рода стараются подчеркнуть свои права на ликийское гражданство.
237
поскольку, по свидетельству Геродота, гражданские права наследовались по линии материнского родства.
Имя матери в надписях нередко встречается после упоминания имени отца.
В некоторых случаях мы и вообще встречаем при определении родства лишь имя матери.412
Очень интересна одна из надписей Кадианды, в которой дан список должностных лиц— булевтов и демотов Сидимы. Все имена, за исключением трех, патронимические. Одновременно, однако, среди имен других булевтов с обычным обозначением отца находится и Никета, сын Парфены; среди демотов — Никета,413 сын Лаллы, и Евтих — «сын неизвестного отца».
Любопытно, что в одной и той же надписи мы встречаем три формы наименования: по матери (2 случая), по отцу (большинство )и — «сын неизвестного отца».
Браунштейн справедливо критикует мнение Хегардта, что имя матери объясняется здесь просто неустановленностью отца (πατρός άδηλου). Он указывает на то, что, если не установлен отец, то сын может именоваться по матери, и видит в этом выражении явное свидетельство торжества патриархата. 414
Нам кажется, что на основании этой интересной надписи можно сделать несколько общих выводов:
1. Подавляющее большинство патронимических имен говорит о распространенности патернитета.
2. Однако два случая, когда булевт и демот называются по матери, указывают на наличие в отдельных родах или семьях устойчивых матриархальных традиций. Родство по матери, когда мать принадлежит к числу знатных женщин гражданского коллектива (ср. геродотовское γυνή άστή), ни в коем случае не ущемляло гражданских прав, но могло, в значительной мере, служить знаком отличия среди остальных членов гражданской общины, именующихся по отцу.
3. Обозначение πατρός άδηλου обозначало как раз развитие патриархальных отношений и норм. Несомненно, что мать этого Евтиха была гражданкой, ибо иначе Евтих не имел бы гражданских прав. Однако мать его не принадлежала, по-видимому, к числу тех знатнейших женщин Сидимы, родство с которыми составляло бы гордость и славу ее сыновей. Отец Евтиха мог быть и действительно неизвестным, либо мог принадлежать к низкой общественной прослойке. Вполне возможно, что это выражение подчеркивало внебрачное происхождение ребенка, его незаконнорожденность;415
238
однако это — лишнее доказательство того, что гражданские права Евтих унаследовал от матери; тем не менее имя матери не упомянуто. Самое стремление дать патронимическое обозначение и в этом случае, может быть, свидетельствует о том, что обычай называться по отцу все более распространялся тогда, когда родовые традиции наследования по матери в тех или иных семейных общинах не были слишком устойчивы. Некоторый свет на затронутый вопрос проливает гортинское право. На о. Крите дети от брака гражданки и раба были гражданами, если раб переходил на жительство в дом жены; если же свободная женщина уходила к рабу, то дети становились рабами.410 Следовательно, условия наследования гражданских прав в Гортине и Ликии очень схожи.
И в Ликии, повидимому, матернитет сохранялся прежде всего там, где муж входил в дом жены. Интересно отметить, что в надгробных ликийских надписях встречается и двойная система счета родства. Так, в надписи из Ксанфа значится, что строитель гробницы соорудил верхнее помещение погребения для своей жены и ménneteidehe esedennevi, а нижнюю камеру — для своего собственного дома.
Торп предполагал, что слова ménneteidehe esedennevi, следующие непосредственно за словами «для своей жены», обозначают тесно связанных с его женой родственников жены, т. е. прежде всего ее отца, ее братьев и сестер. Поэтому он переводил: для своей жены и для потомства Menne Teidehe (имя отца жены).417
Таким образом, погребение разделяется на две камеры: в верхней находится жена с ее родственниками (матернитет), в нижней — муж со своим потомством; перед нами два счета родства.
Ликийская терминология родства была очень богатой и тщательно разработанной; к сожалению, она— наиболее труднодоступна для понимания, и ею мы пока не можем с уверенностью пользоваться.
Из отдельных попыток, сделанных в данном направлении, укажу лишь на утверждение Имберта, что в Ликии существовал термин для обозначения наличной семьи, как единого целого, включающий всех живых в данное время членов этого семейного коллектива — prnnazi; 418 кроме того, термин Χήηα в понятии γένος, род, причем, по утверждению Томсена, χήηα одновременно является синонимом «матери», и, может быть, по предположению того же Томсена, esedennevi обозначало семью по женской линии.419
Родоначальница — мать обеспечивала физическим актом
239
рождения процветание своего рода; ее дочери гарантировали продолжение этого рода, в то время как сыновья и братья принадлежали к роду лишь персонально, не обеспечивая его процветания.420
Так обстояло дело при матрилинейном счете родства. Но в Ликии, как указывалось, налицо две системы счета, характерные для переходных периодов от матриархата к патриархату.
Из Ликии до нас дошла большая генеалогическая надпись, содержавшая более 300 строк (до нас дошло в трех фрагментах 230 строк).421 Это надпись на святилище в честь предков, в котором были собраны саркофаги, урны и кенотафы различных предков Флавиллы из Эноанды.
Вводные строки надписи гласят: «Лик(иния) Г(ая) Лик(иния) Фоантина, дочь Флавилла из Эноанды, построила это святилище, в которое поместила соматотеки родителей е е и предков». Далее следуют обычные для ликийских надписей запрещения помещать кого-либо постороннего в данное святилище и угроза уплаты высокого штрафа в случае нарушения покоя мертвых.422
Верхняя строка надписи, начертанная более крупными буквами, представляет заголовок: «Установленная 423 генеалогия Ликинии Флавиллы и Флавиана Диогена, сородича ее из Эноанды».
Остальные столбцы посвящены родословной Флавиллы и Диогена, восходящей к далекому женскому предку — к жене третьего Троконда.424
В этой родословной прежде всего бросаются в глаза внутри-родовые браки: дети братьев вступают друг с другом в брачный союз; таковы браки Татион с Ликинием Фоантом; браки детей двух братьев — Ликиния Фоанта и Ликиния Мусея: сын первого — Ликиний Максим женится на дочери второго — Ликинии Максиме, и дочь первого Флавилла выходит замуж за сына второго — Ликиния Фронтона; далее — сын Ликиния Фронтона женится на дочери брата своего отца — Ликинии Максиме.
Такие брачные союзы возможны только тогда, когда братья принадлежат к разным (женским) родам; поэтому браки детей братьев являются не внутриродовыми, но межродовыми (экзогамными) браками.425
Материнский счет родства в генеалогии Флавиллы и Диогена подтверждается наличием семейно-родовых общин, возглавляемых женщинами. Так, от второго брака Ликинии Максимы с Юлием Антонином (не родственником ее) родив-
240
шаяся дочь Юлия Лисимаха входит в род Ликинии и продолжает его в своем потомстве от брака с Клавдием Дриантином. В свою очередь дочь Лисимахи, Клавдия Елена, остается тоже в роде матери и продолжает родовую линию через свою дочь Клавдию Юлию Проклу. Также и женщина, носившая имя Ликиния Гэ, она же и Ликия, дочь Ликиния Лонга, оставаясь, несмотря на два брака, в роду матери, сама является родоначальницей для следующих поколений детей. И Флавии Диоген входит в одну родовую генеалогическую линию родства с Флавиллой вследствие принадлежности к роду матери, Флавии Ликии.
Однако наряду с явно выраженным счетом родства по материнской линии, в этой же генеалогической таблице сосуществует с матернитетом счет родства и по мужской линии. Так мы имеем генеалогию: Троконд третий — Ликиний Мусей (жена — Аммия)—Ликиний Мусей второй (жена — Ликиния Книла...ра) — Ликиний Лонг (первая жена —Маркия Ликия, вторая—Элия Ликиния Лонгилла). Таким образом, дети Ликиния Лонга от его двух браков входят в тот же род, что и дети его сестры Ликинии Максимы; таким образом, дети брата и дети сестры включены в единую родословную Флавиллы.
Род в целом возглавляет женщина-родоначальница, упоминаемая в первой строке первого столбца генеалогии. Имя этой женщины, повидимому, довольно пышное, к сожалению, не дошло полностью; ее муж Троконд третий входит в род по линии жены, сам не являясь родоначальником.
Поскольку в надписи имеются большие лакуны, то не всегда с уверенностью можно проследить, где в начале следующих генеалогий стоит женщина и где — мужчина. Однако несомненно, что в данном роду и мужчина и женщина равным образом могли давать продолжение своему роду; а это могло иметь место, по нашему мнению, в том случае, когда мужчина данного рода брал жену к себе в дом, а женщины рода брали в дом мужей, если последние стояли вне данного рода.
Двойная система счета родства в ликийской генеалогии Флавиллы находит себе этнографические параллели. Д. А. Ольдерогге в интересной статье, посвященной вопросу происхождения отцовского рода, приводит ряд примеров подобной же двойной системы счета родства у первобытных племен. Так, у гереро, племени, обитающего в юго-западной части Африки, «существует двойной счет родства, т. е. две системы, и материнский, и отцовский род сосуществуют рядом»;426 у юго-восточных банту в случае покупки жены мужем счет родства
241
идет по линии мужа; если же муж беден и не в состоянии уплатить за жену выкуп, счет родства идет по линии матери. 427
В нашей надписи перекрестные кузенные браки и право женщины на оставление потомства в своем роде — свидетельствуют о материнском счете родства.
Перекрестные кузенные браки, кроме того, являются несомненным пережитком некогда бывших групповых браков класса братьев и класса сестер, характерных для определенной стадии матриархата. С другой стороны, и мужские предки Флавиллы оставляют своих детей от брака с женщиной, стоящей вне данного рода, в своем роде, а не в роде жены.
Объяснение мы видим в том, что в богатых, консервативных и влиятельных родовых объединениях ликийской знати и женские и мужские представители данного знатного рода жили совместно, и в тех случаях, когда браки совершались вне данного рода, мужья и жены входили в данную родовую организацию.
Когда жена входила в дом мужа, она теряла свои матриархальные права. Это тоже убедительно доказывается генеалогией Флавиллы, в которой жены и мужья, пришедшие со стороны, не имеют права на своих детей.
Если бы не было этой, в высшей степени интересной генеалогии, у нас могло бы создаться впечатление о полном господстве здесь патриархальных отношений. Если мы, например, знакомились бы с этим родом по сохранившейся надписи, чествующей Ликиния Фронтона и его жену Ликинию Флавиллу, то не могли бы даже заподозрить наличия матриархальных черт, имеющихся в данном роде.428
Перед нами, судя и по данным генеалогии и по другим сохранившимся надписям в честь отдельных представителей этого рода, занимавших руководящие жреческие и государственные посты и бывших крупными богачами, — представители старинной ликийской знати; это один из самых влиятельных, если не самый влиятельный род в Эноанде. Может быть, именно такую знать и имел в виду Геродот, говоря об исконных 80 ликийских домах, подлинных представителях древних ликийцев.
В дополнение к вышеизложенной родословной Флавиллы необходимо еще упомянуть об одной греческой надписи на саркофаге из Ликии: данный саркофаг был сооружен Титом Аврелием Трокондадом для себя, своей жены и дочери Тихарути, для мужа Тихарути, Кондиона, и их детей. Иначе говоря, муж Тихарути — Кондион, повидимому, вошел в дом
242
жены, т. е. в ее род, и потомство Тихарути закреплялось, таким образом, за ее родом, а не за родом мужа.429
В другом случае мы читаем, что некий Гермакт, сын Сарпедона, внук Гермакта, Аперлит из города Исинды соорудил гробницу: «себе и тем, кому сам предоставит, своей жене Семибридасе дочери Гермократа, внучке Гермакта и детям, и детям детей, и еще детям этих детей, и женам их, и мужьям. Другому же никому», и т. д.430
Фактически здесь мы видим ту же самую картину, что и в родословной Флавиллы. Муж и жена (вероятнее всего — двоюродные брат и сестра), их дети, внуки и правнуки как мужчины, так и женщины будут покоиться здесь вместе с их женами и мужьями.
Таким образом, и женское и мужское потомство Гермакта и Семибридасы останется в одном семейно-родовом коллективе: и сыновья их, и дочери, и внуки, и внучки должны взять мужей и жен к себе в дом и закрепить за собой право на потомство в данном роду.
Другая надпись включает в число имеющих право на совместное погребение, кроме мужа и жены, детей и потомков их, также зятя и родителей жены,431 т. е. строитель гробницы входит в род жены, а не жена входит в род мужа.
Однако это не было общим правилом для всех ликийских семей, которые, в большинстве случаев, имели уже только одну патриархальную форму счета родства. На это указывают другие формулировки надгробных памятников, в которых дочери специальной оговоркой исключаются из числа лиц, имеющих право на родовое погребение в семье отца (ср. «и детям мужского пол а».)432
Напомним при этом, что в изложении Геродота мы также встречаемся с двумя формами счета наследования: в одном случае Геродот утверждает, что ликийцы назывались именем матери, в другом случае он дает имя ликийца, с обозначением имени его отца.
Этот факт, вызывавший много недоумений, с нашей точки зрения вполне естествен и закономерен.
В Ликии уже и во времена Геродота не было матриархата, и большая часть ликийцев жила моногамными семьями с преобладающим отцовским правом. Но в отдельных родах исконной ликийской землевладельческой знати были консервированы элементы матернитета в целях, может быть, в первую очередь экономических: ни сын, ни дочь не выходят из данного рода и, таким образом, сохраняют богатство рода как единого экономического целого. Первоначально этим целям
243
служили внутриродовые браки двоюродных братьев и сестер; позже это было распространено и на всех входящих извне путем брака в данный род.
Таким образом, за женским потомством данного рода сохранялась привилегия передачи детям наследственных прав своего рода. В дальнейшем процессе развития патриархальных отношений эти пережитки матриархата в среде ликийской знати были законсервированы как определенная политическая привилегия, как признак особой древности и знатности данного рода. Тем самым матрилинейный счет родства, присвоенный только определенным кругам женщин, стал служить демаркационной линией между исконной знатью и демосом, из которого позже выделилась знать патриархального типа|.
Нам кажется, что указание Геродота на наличие в Ликии 80 исконных ликийских семей, т. е. на существование 80 семейств исконной ликийской знати, имеет непосредственное отношение к его сообщению о ликийском матриархате. Условно говоря, в этих 80 семьях и сохранились пережитки материнского счета родства, отличающие их от чужеземцев, «утверждающих, что они из числа ликийцев».
Аналогию сообщению Геродота мы находим в сообщении Полибия о матернитете потомков 100 семейств италийских локров.433 Наследственная знать этих локров, ограниченная пределами 100 семей, вела свое происхождение от женщин и соблюдала (материнский счет родства,434 в то время как остальные их сограждане жили по нормам патриархального счета родства.
Согласно локрийским преданиям, Пандора, рожденная из глины, дала начало человеческому роду. Пирра, ее дочь, возродила людей после потопа; дочь Пирры Протогения — «первородная».435 В одной локрийской надписи мы встречаемся с наименованием по матери: ...идам, сын Демократии.436
Данные Полибия, таким образом, подтверждаются и другими материалами, свидетельствующими об отношениях, аналогичных отношениям в Ликии.
То немногое, что нам известно о Ликии, свидетельствует о необычайной стойкости родовых связей в среде ликийской знати. Самый способ погребения рода в ряде его поколений говорит о строгой родовой регламентации жизни хозяев этих гробниц.
Земледельческое и скотоводческое хозяйство ликийских племен оставалось примитивным и в основном обслуживало
244
только нужды самих ликийцев. Торговля существовала во внутренней жизни ликийцев, главным образом, в форме межплеменного обмена, а в их внешних сношениях — в форме пиратства. Таким образом, социальная дифференциация внутриродовых объединений могла долгое время развиваться очень замедленным темпом. Оторванная после переселения дорийцев от Эгейского бассейна, враждебная грекам Ликия как бы повернулась спиной к морю.
Аристотель437 связывает материнский счет родства с бытом племен, поставляющих наемников и ведущих воинственный образ жизни. Может быть, наблюдение Аристотеля не лишено правильности, поскольку в этих общинах резче выступает приоритет женщины в хозяйстве и в доме.
В древнейших ликийских земледельческих родах при застойной примитивности сельскохозяйственной техники и натуральном безденежном хозяйстве роль женщины оставалась попрежнему значительной. Черты, роднившие Ликию с Критом, исчезли полнее и быстрее на Крите, завоеванном дорийцами, чем в Ликии, сохранившей свою независимость.
Это все, конечно, лишь возможные предположения, которые трудно отстаивать из-за отсутствия материала. В своих предположениях мы основывались, главным образом, на сообщении Геродота о критском населении ликийцев, на их связях с Арголидой микенского периода, на сообщении Гераклида Понтийского о пиратстве ликийских племен и примитивности их быта.
Но эти отдельные, разрозненные дошедшие до нас сведения помогают восстановить в общих чертах ту общую картину, которую мы пытались набросать.
Итак, по материалам поздних (до периода Римской империи включительно) ликийских надписей можно судить о том, что матриархальные права были закреплены, в основном, за женщинами знатных ликийских родов. Поэтому не удивительно, что имена матерей встречаются не так часто в ликийских надписях, как это имело бы место, если бы обычай наименования по матери был повсеместно распространенным.
Подобная несогласованность литературной традиции с эпиграфическими памятниками приводила ученых в недоумение. Исходя из литературных источников, они искали в ликийских надписях только имена матерей и удивлялись, встречая их сравнительно редко.
Как я пыталась показать — это явление совершенно естественное и закономерное. В эпиграфических памятниках поздней поры, таких, как генеалогия Флавиллы, мы встре-
245
чаемся со все более усиливающимся влиянием норм патриархального права даже и в отношении к женским представительницам этого рода. Так, например, сын Ликинии Гэ, оставаясь в роде матери, назван при рождении по имени отца (Тит Флавий Тициан Капитон), хотя второй сын носит имя отца Ликинии—Клавдий Лонг. И в посвятительных надписях в честь отдельных представителей этого рода мы встречаемся с патронимическими именами их отцов, хотя мать и жена попрежнему играют большую роль в жизни рода.
Таким образом, в поздние времена, может быть под влиянием римского патриархата, даже отношения матриархальные (оставление детей в роду матери) внешне принимают патриархальное обличие.
О быте и жизни ликийских племен мы знаем очень мало. Их погребения давно разорены и расхищены; города не сохранились. Раскопки в районе Ликии, производившиеся эпизодически, обнаруживали только эллинистические слои; кроме того, систематические раскопки почти невозможны, так как .ликийские города теперь совершенно исчезли с лица земли.
Сохранились лишь многочисленные гробницы, высеченные в скалах. Недаром все путешественники, объездившие местоположения древних ликийских городов, единодушно называют Ликию «страной гробниц».
Как правило, эти города сооружались высоко на горах, образующих естественные укрепления. Внизу, на плодородных равнинах, раскидывались, вероятно, поселения земледельцев.
Немецкий путешественник Людвиг Росс, увлеченный идеей новой германской колонизации районов древней Ликии, в этих «практических» целях подробнейшим образом знакомил германские империалистические круги со всеми особенностями ликийских районов. В значительной степени он и подытожил впечатления, производимые ликийскими городами на европейцев: путешественника, уже привыкшего к созерцанию греческих и римских руин, сразу захватывает своей неожиданностью вид ликийского города: саркофаги с высокими сводчатыми крышками, увенчанные готическим шпилем и теснящиеся друг к другу как внутри города, так и вне городской стены; своеобразные каменные гробницы, которые высечены вблизи города, на высоких отвесных скалах. Одни из этих гробниц подражали в архитектуре храмовым фасадам, другие — деревянным домам с плоскими крышами из деревянных бревен, третьи — домам со стрельчатыми фронтонами.438 Все скульптурные и архитектурные детали были покрыты полихромной
246
окраской, сильно пострадавшей при производстве англичанами гипсовых слепков.
Наиболее распространенной формой ликийских погребений была низкая и узкая, выдолбленная в скале, четырехугольная пещера, труднодоступная по своему положению для чужих (рис. 30). Обычно такие погребения строились всегда на отвесных скалах. По самой своей форме этот тип погребений
Рис. 30. Четыре типа ликийских гробниц. 1—каменная гробница. 2—храмовая гробница. 3—саркофаг. 4—tumulus.
предназначался для хранения кремированных трупов.439. Каменные погребения тесно соприкасались друг с другом, напоминая своим видом пчелиный улей, и часто стояли перпендикулярно друг к другу.440 Внешний фасад погребений напоминал жилище.
Кроме того, в Ликии часты саркофаги, либо высеченные в скале, либо особо сделанные из камня погребения в форме ложа. Над ними сооружали деревянный, позже (в императорское время) каменный балдахин.
Штемлер различает в саркофаге, восстанавливая это по надписям, 5 частей: 1) фундамент, 2) лестница, 3) гипосорий, 4) самый саркофаг, постепенно все более принимающий вид храма, и 5) покрытие.441
Третьим видом погребений были надгробные памятники в форме башни, являвшиеся одновременно, как показывает знаменитая ксанфская стела Гарпагида, и гробницей и памят-
247
ником славы.442 Как показывает та же стела, относящаяся к последним десятилетиям V в. до н. э., и похожие на нее стелы в самом Ксанфе и в других ликийских городах, этот тип погребений связан с героизацией покойника. Стела Ксанфа особенно интересна тем, что строитель ее сын Arnn (в греческой транскрипции: Άρπάγο υίος) выстроил эту стелу в священной ограде 12 богов Ликии и, таким образом, героизировал себя еще при жизни.
И саркофаги и надгробные стелы ставились чаще в городе или в непосредственной к нему близости.
Интересно и то, что все погребения — родовые, и надписи на них с точностью указывают, кто и в каких пределах родства может быть здесь похоронен.
Несомненно, что такие сооружения требовали больших издержек, не говоря уже о дополнительных расходах на барельефы и скульптуры, украшавшие многие погребения. Несомненно и то, что это были погребения знати с разветвленной и уходящей далеко вглубь родовой генеалогией.
Где и как хоронились ликийские крестьяне и ремесленники, не приписанные к какому-либо знатному роду, — мы не знаем. Может быть, они сооружали наземные деревянные погребения. Во всяком случае, других ликийских некрополей до нас не дошло, а явное подражание деревянным постройкам свидетельствует, что первоначальные погребения и вообще были деревянными.443
Родовой характер дошедших до нас ликийских погребений требовал приспособления гробниц к ряду повторных захоронений. Поэтому в каменных гробницах делались плоские выступы, напоминающие ложа, на которые, при повторных захоронениях, мертвецы иногда накладывались один на другого; в некоторых случаях эти выступы делались один над другим, наподобие каютных коек; в саркофагах также производились повторные погребения. Поросовый камень содействовал быстрому и полному уничтожению всех подверженных гниению частей покойника.
И повторность погребений, и характер надгробных надписей говорят о существовании в Ликии сильной родовой знати, возглавляемой, может быть, потомками тех чистокровных 80 матриархальных семейств, о которых сообщает Геродот.444
Уже у Гомера мы встречаем и ликийский демос445 и ликийскую знать — Λυκιων ηγήτορες ανδρες ,446 вооружение которых отлично от греческого.447
На ликийских монетах и в V и в IV вв. до н. э. преобладают изображения местных ликийских династов.448
248
В фрагменте из трактата Гераклида Понтийского о ликийцах дошло до нас ценнное известие о древней Ликии: «Ликийцы проводят жизнь, занимаясь пиратством. Пользуются же не законами, но обычаями и с древних времен управляются женщинами. Давших ложные показания продают, а имущество их обращают в собственность народа».449
Треубер считает, что свидетельство о разбое ликийцев непосредственно связано с каперской войной ликийцев против родосских торговых кораблей; поэтому он склонен видеть в основе сообщения Гераклида Понтийского родосский источник.
В одном отношении, повидимому, Треубер прав: сведения об исторической Ликии могли исходить прежде всего от родосцев, территориально близко расположенных к Ликии и настроенных весьма агрессивно.
С другой стороны, пиратство является ранней формой сношений, когда производства на рынок еще нет, а нужда в недостающих товарах уже ощущается.
Ликийцы выступают перед нами еще в Тель-Амарнской переписке как пиратские племена. Аменхотеп III был занят постоянно охраной побережья Дельты от пиратских нападений ликийцев, и в правление Эхнатона царь Алашьи (Кипра) сообщал, что « Lykki » ежегодно опустошают одно поселение за другим в береговой полосе его страны.450 Ликийских наемников мы встречаем в Египте в правление XXVI династии фараонов.
Таким образом, на протяжении веков ликийцы представляли из себя воинственные племена, поставляющие пиратов и наемников. Отсутствие письменного права, строгие родовые законы, применяемые на родовом суде, — все это говорит о глубокой архаичности древней Ликии, той Ликии, с которой очень рано, может быть еще в IX—VIII вв. до н. э., впервые враждебно столкнулись родосцы.
Все исследователи согласны, что ликийцы сопротивлялись греческой колонизации Малой Азии. В то время как северозападное побережье полуострова покрывалось сетью греческих колоний и туземцы либо оттеснялись в глубь материка, либо попадали в зависимость, либо (частично) вовлекались в переселенческий коллектив, Ликия оставалась нетронутой греческим колонизационным движением.
Весь IX, VIII, VII и, может быть, даже часть VI вв. до н. э. родосцы вели борьбу с ликийцами, пытаясь укрепиться на побережье Ликии и проникнуть в плодородные и богатые кораблестроительным лесом ликийские долины.451
249
На юго-восточном побережье Малой Азии очень рано, по-видимому, даже раньше Гелы,452 была основана на границе Ликии и Памфилии родосская колония Фаселида, первая и •единственная в то время греческая колония в Ликии.
Об основании Фаселиды родосцами дошло до нас несколько скудных сообщений.
В сохраненном у Афинея фрагменте Филостефана Киренского основателем Фаселиды назван аргосец Лакий, которого некоторые именуют линдийцем, брат Антифема, основателя Гелы. Он был послан Мопсом (по оракулу матери Мопса, Манто, дочери Тиресия) на запад для основания Фаселиды, где купил землю у некоего Килабра за соленую рыбу. Поэтому ежегодно фаселитяне приносят ему в жертву соленую рыбу, чтя Килабра, как героя.453
По второму варианту, братья Лакий и Антифем прибыли в Дельфы, и здесь Пифия приказала Лакию плыть к восходу солнца, а засмеявшемуся Антифему — к солнечному заходу.454
Третий вариант мы встречаем в фрагменте Геропифа: Лакий, выводивший колонию, предложил пастуху Килабру, пасшему скот, плату за землю, и Килабр из всего предложенного Лакием выбрал соленую рыбу. Этот рассказ приведен в объяснение обычая фаселитян приносить в жертву соленую рыбу.4"'3
Уже Иммиш, касаясь легенды, отмечал смесь древних и более новых наслоений. Герои легенды Мопс, Манто и Лакий связаны с древним святилищем Аполлона — Кларосом, вблизи Колофона.456
Иммиш различал три версии сказания о Манто: первая — о Манто, жрице Аполлона в Кларосе, прибывшей в Дельфы в виде добычи после падения Фив и названной в Дельфах Дафной. Вторая версия, связывающая Манто с Лакием || Ракием, корнями уходящая в Крит. По этой версии, прибывшая из Дельф Манто с людьми захвачена в плен у Клароса и становится женой правителя Клароса критянина Ракия; от их брака рождается Мопс, который затем становится основателем Колофона. И, наконец, третья версия, коринфская, которая связывает Манто с бакхиадом Зогреем.
Лакий называется то аргосцем, то линдийцем.457 В Памфилии был известен Ракий как муж Манто и отец Памфила.458 В версии Геропифа налицо, несомненно, связь истории возникновения Колофона с основанием Фаселиды; критское происхождение Лакия указывает, по мнению Иммиша, что образ критянина принадлежит древнеколофонской легенде, в то время как брак его с Манто не первоначален.
Святилище Клароса, повидимому, очень древнее и его
250
культ восходит к догреческому культу солнечного божества с женщиной-жрицей во главе его. Позднее, может быть в VIII в., образ этой древней жрицы принимает черты ионийской сивиллы, пришедшей из Греции (Дельф). Она предстает перед нами в образе Манто, матери Мопса, победителя карийцев, который, изгнав аборигенов Клароса, стал посредником между Кларосом и ионийцами. Ракий отступает на второй план. Отцом Мопса становится Аполлон, а Ракию||Лакию постепенно отводится второстепенная роль.459
Для нас во всем изложенном интересно прежде всего то, что основание Фаселиды стоит в какой-то непосредственной связи со святилищем Клароса и легендами об основании Колофона, почему Геропиф и помещает рассказ об основании Фаселиды в свой трактат ϊΩροι Κολοφωνίων.
Связь древнекритского героя Лакия || Ракия и с Фаселидой, и с Кларосом, и с колонизацией южных районов Малой Азии также говорит о каких-то связях, объединяющих Фаселиду как колонию Родоса с центральным святилищем Колофона.
Эта связь проглядывает и в жертвоприношениях рыбой, практиковавшихся ежегодно в Фаселиде, с гидромантией в колофонском Кларосе.460
Одновременно этот обычай фаселитян, как уже отмечалось в литературе, связан с ликийским рыбным оракулом, о котором сохранен у Афинея фрагмент Полихарма.461 К тому же это ликийское прорицалище Сура было также связано с культом Аполлона.
Тот факт, что в легендах об основании Фаселиды даны варианты уже более поздних греческих представлений, где Лакию отводится второстепенная роль (он послан Мопсом по оракулу Манто), свидетельствует, по нашему мнению, о более позднем возникновении легенды об основании Фаселиды, когда явилась необходимость связать Фаселиду с Кларосом.
Эта необходимость вытекала из каких-то довольно давних, но непосредственных отношений родосцев с Колофоном, отношений, о которых до нас не дошло прямых сведений.
Однако некоторые данные как будто бы подтверждают наше предположение.
Эпиграфический материал Родоса, как мы уже говорили выше, дает ряд родовых имен, параллельных родовым именам Колофона и Эфеса. На Родосе существовала древняя камирская фила Алфеменида,462 в Эфесе одним из подразделений филы Каренеев является хилиастида Алфеменея.463 Кроме того, на Родосе (Линд) существовала диагония Агеторидов и
251
родовое объединение (может быть, патра) Агеториев. В Колофоне мы встречаем родовое объединение, повидимому, род Эгеторидов,464 и в Эфесе хилиастиду Эгеторию.465
Повторение имени родосского героя Алфемена в родовых названиях Эфеса и Камира, наличие родового имени Агеториев и Эгеториев в Линде и Эфесе и Агеторидов и Эгеторидов в Линде и Колофоне кажется нам обстоятельством, заслуживающим внимания и свидетельствующим о каких-то весьма тесных связях в ранние времена Колофона и Родоса.
Эти выводы косвенно подтверждаются и указанием Геродота на то, что только колофонны и эфесцы не справляли общего ионийского праздника Апатурий.466
Родосские города, так же как Колофон и Эфес, помимо общей заинтересованности во внешнеэкономических сношениях, обладали тремя авторитетнейшими святилищами того времени: родосские города — святилищем Афины Линдии, Эфес — Артемиды, Колофон—святилищем Клароса; все святилища — догреческого происхождения.
В восточной колонизации было важнее заручиться оракулом Клароса, чем оракулом Дельф. Поэтому дельфийская версия, сделавшая Лакия братом Антифема и связавшая основание Гелы с основанием Фаселиды, кажется нам значительно более поздней.467
В свидетельствах самих родосцев, как показывает линдийская храмовая хроника, воспоминания о ликийской колонизации связывались с представлениями о военных походах. Так, § 23 раздела «С» начинается фразой: «Совершившие с Клеобулом поход в Ликию...».
Это единственное свидетельство о походе линдийского тирана Клеобула в Ликию со ссылкой на доселе неизвестного историка III или II в. до н. э. Тимокрита и на родосского историка, ялисца Полизела.
§ 24 представляет посвящение фаселитян: „Фаселитяне — шлем и кривой меч, на которых написано: «Фаселитяне от Солимов Афине Линдии, под предводительством ойкиста Лакия»" (со ссылкой на родосского историка конца IV в. до н. э. Ксенагора). 468
Таким образом, здесь изображены военные трофеи фаселитян с некоторым соблюдением местного колорита,. В своих комментариях Блинкенберг справедливо напоминает об описании вооружения ликиян у Геродота: «они имели ножи и кривые мечи».469
Солимы были, повидимому, одним из племен, отличавшихся от трамилов и живших в районе Фаселиды. По их
252
имени гора вблизи Фаселиды называлась Солимой. Может быть, это было одно из племен Писидии.470
Блинкенберг датирует это событие примерно 690 г. до н. э., считая, что родосцы относили посвящение фаселитян либо ко времени основания города, либо к ближайшему после него.
Интересно отметить, что и здесь, в представлении родосских историков, основание Фаселиды не было мирным актом, как это можно было бы заключить из литературной традиции, сохранившейся у Афинея, где земля была куплена у Килабра за соленую рыбу. Здесь отражена другая, и более правдоподобная версия: земля Фаселиды была отвоевана родосскими колонистами у враждебно настроенных туземцев.471
В первом издании хроники Блинкенберг правильно отметил, что «ликийцы выступают здесь только в качестве побежденных врагов».472
По пути из Родоса в Киликию Фаселида была наиболее удобная и наиболее посещаемая гавань.473 И позже, в период расцвета родосской морской политики, Фаселида являлась одной из главных морских баз для родосского флота на востоке.
Первым ученым путешественником, посетившим Фаселиду, был Бофорт, оставивший подробное описание ее руин.474 Бофорт описывает современный берег, как нагромождение рыхлых, легко разрушающихся скал, покрытых мелким лесом и пересеченных оврагами; ниже залегают желтоватые известняковые породы, заросшие вечнозеленым кустарником. Над берегом и морем царит пик Тахталу с пятнами снега в августе; поднимающееся за ним высокое горное плато, хотя и ниже, но также покрыто сплошным снегом.
Туземцы рассказывали Бофорту об источниках чистейшей воды, сбегающих с вершины, и о том, что, несмотря на снег, розы цветут в горах круглый год. При этом мы не можем не вспомнить, что розовые мази фаселитян особенно славились в древности.475
На маленьком полуострове, прижатая к подножью Тахталу, была расположена Фаселида, первоначально располагавшая только одной, но ко времени Страбона уже имевшая три гавани. За городом раскинулось озеро, превратившееся теперь в болото. Уже Ливий и Цицерон говорили о Фаселиде как о нездоровой местности.476
Город находился на плато, естественно защищенном от моря скалами, отвесно падающими вниз с высоты 18 с небольшим метров. Бофорт отмечает,477 что мыс, на котором расположился город, состоял из мягкой скалы, легко поддаю-
253
щейся воздействию моря. Эти скалы подмываются снизу, и Бофорт во многих местах видел остатки цементированных круглых фундаментов рухнувших жилых домов:. Поэтому и самый полуостров и город на нем простирались за современные пределы (рис. 31).
«Если разрушение, производимое морем, будет прогрессировать в той же пропорции — пишет Бофорт, — то скоро от Фаселиды останется немного следов: полуостров будет уменьшаться, постепенно превращаясь в бесформенные рифы скал ниже поверхности моря».478
Во времена Бофорта, т. е. в начале XIX в., еще можно было различить остатки искусственного мола в юго-западной гавани города (более поздние путешественники уже его не обнаружили) ; Бофорт открыл и место некрополя Фаселиды вне города у берегов северозападной гавани (между озером и гаванью), но часть обнаруженных им саркофагов уже омывалась водой. Можно предположить, что часть некрополя фаселитян находится на дне гавани.
Рис. 31. Фаселида.
От маленькой северо-западной гавани, хорошо защищенной от бурь и ветров искусственной дамбой, широкая аллея (400 шагов длины, 30 ширины) вела к остаткам больших строений, среди которых мог и находиться, по мнению Бофорта, храм Афины. Эта аллея некогда была украшена посвятительными статуями и снабжена сиденьями.479 Упоминание храма Афины в Фаселиде мы встречаем у Павсания: Павсаний говорит о том, что в этом храме хранится копье Ахилла,480 которым некогда был, по преданию, ранен Телеф. Как кажется, миф о Телефе в условиях обостренных отношений Родоса и Ликии принимал не только религиозную, но и политическую окраску.481 Недалеко от этих руин, точно не определенных Бофортом, находился небольшой театр Фаселиды императорского времени, как это видно из найденной здесь надписи строительницы театра Тиндариды.482
Плоская вершина полуострова была покрыта разрушенными современными постройками, среди которых находились
254
также остатки и древнего города.483 К сожалению, более детально их никто не исследовал.
Из находок на месте предполагаемого некрополя нужно отметить остатки одного мавзолея и нескольких саркофагов. Все саркофаги были расхищены и не имели надписей; лишь в одном из них Бофортом обнаружен скелет. На берегу моря стояли два крупных саркофага из белого мрамора, отделанные с большой роскошью. В отличие от сводчатых покрытий остальных саркофагов, эти имели гладкую крышку с изображением в плоскостном рельефе мужской фигуры. Стороны одного из саркофагов были украшены рельефом из цветов и фруктов, другого — скульптурными изображениями погребальной процессии и сценой охоты на вепря, носорога и слона.
Когда на следующий год Бофорт приехал вновь в Фаселиду с намерением сделать гипсовые отпечатки скульптур, это было уже невозможно, волны довершили разрушение.484
Риттер высказывает предположение, что здесь могли быть похоронены знатные чужеземцы, может быть, египтяне, но это относится уже к позднему эллинистическо-римскому периоду.
Таким образом, описание ничтожных остатков города не дает какой-либо связной картины; даже то, что осталось, принадлежит к поздним периодам существования Фаселиды.
Дошедшие до нас надписи по времени относятся к эллинистической поре.485
Участие Фаселиды в основании Навкратиса при Амасисе говорит и об ее оживленных сношениях с Египтом и о заинтересованности в этой торговой связи.486 Из беглого упоминания Фукидида можно заключить, что и в V в. Фаселида была чрезвычайно важным пунктом связи между Сирией, Финикией и Грецией.487 Торговые пути Родоса в Киликию, Финикию, Сирию шли через Фаселиду.
Фаселида была основана во враждебной стране и походила на крепость: с севера, с запада и с юга ее отделяли от Ликии крутые горные террасы, опоясывающие ровной дугой Памфилийский залив. Дорога в Фаселиду тянулась вдоль этих гор по береговой полосе. В концах горной дуги между морем и горными террасами, подымавшимися уступами кверху, путь был проходим только при северном ветре, гнавшем волны от берега. В остальное время, особенно зимой, когда дули сильные южные ветры,488 дорога заливалась водой, разбивающейся с шумом о скалы. Переход Александра из Фаселиды в Перге по воде через «Памфилийскую лестницу», рассматривался как чудо и породил много легенд.489
255
Погребений ликийского типа здесь не обнаружено; повидимому, ликийцы здесь и не жили.
Обосновавшись лицом к Киликии и спиной к Ликии, фаселитяне прежде всего должны были сделать мореходство и морские торговые и рыболовные промыслы (ср. жертвоприношения рыбой) основным своим занятием.
Начиная с первых дошедших до нас монет (по Хэду до 466 г. до н. э.) и до поздней империи, Фаселида сохраняла на них изображение то носа, то кормы корабля.490
Фаселитяне занимались и садоводством: горы Солима доставляли им много цветов, особенно роз. Возможно, что в районах, непосредственно прилегающих к городу, фаселитяне занимались и земледелием. У Арриана мы читаем, что Александр, прибыв в Фаселиду, разрушил сторожевую укрепленную башню писидян, возведенную на горах над городом, откуда туземцы нападали на фаселитян, обрабатывающих поля.491
Из этого мы можем заключить, что греки еще во времена Александра встречались с постоянной враждебностью горцев, не нападавших, конечно, на город, но делавших вылазки на фаселитян, отдалившихся от городских стен.
Удавалось ли поселенцам получать что-либо от туземцев в порядке меновой торговли — мы не знаем. Но при взаимной враждебности этот обмен мог носить лишь спорадический, а не постоянный характер.
Поэтому в основном, повидимому, процветание Фаселиды основано на транзитной торговле.
О связи Фаселиды с районом Эгейского моря говорит, может быть, и миф об основании города, связывающий его через Мопса, Лакия и Манто с оракулом Клароса; об этом же свидетельствует и сообщение Плутарха о большой дружбе хиосцев с фаселитянами во времена Кимона,492 дружбе, связанной, может быть, еще с навкратийским двенадцатиградием, членами которого были и Хиос и Фаселида.
В то же время описываемая Плутархом враждебность фаселитян к Афинам в V в. до н. э., может быть, вытекает из общеродосской антиафинской политики этого времени.
Так, в смутных чертах выступают перед нами ранние связи Фаселиды с островным и греческим малоазийским миром.
В истории торговых отношений архаического периода Фаселида должна была играть еще одну роль, чрезвычайно важную для Родоса и определявшуюся ее основанием в районе Ликии, на перекрестках торговых путей: ее флот должен был вести борьбу с пиратами, охраняя морской путь для родос-
256
ских и других дружественных кораблей. В гавани Фаселиды можно было найти и укрытие от пиратов.
Этот форпост, выдвинутый Линдом и другими родосскими городами далеко на восток, полностью отвечал целям их восточной политики, тесным связям их с Кипром, Финикией и Сирией. Насколько это было важно для Родоса, можно заключить из того, что основание Фаселиды было военным актом, заканчивающим один из этапов борьбы с ликийцами.
Рис. 32. Береговая полоса у о. Мегисте.
Поэтому для основания Фаселиды нужно было не только умело выбрать место, обеспечивающее неприкосновенность городу, но и захватить этот район и удержать его в своих руках, несмотря на враждебность и сопротивление окружающих племен. Это было сделано ценой немалых усилий.
Таким образом, возникла первая по времени отдаленная от Родоса колония Линда.
Позже родосцы укрепляют и пути к своей колонии, захватывая о. Мегисте и строя το πάλαιαν τειχος в будущих. Гагах. Мегисте (современный о. Кастелорицо) был одним из самых крупных по размеру островов у южного побережья Ликии. Он был расположен на одной широте с Линдом и находился, примерно, на полпути к Фаселиде. История и время захвата его нам неизвестны, но уже в V в. до н. э. он принадлежал родосцам, которые удерживали его во все время своего самостоятельного существования 493 (рис. 32).
Этот скалистый остров с единственной гаванью, расположенный на крайней южной точке Малой Азии, на пути между Родосом и Хелидонскими островами, являлся прекрасным одновременно и наблюдательным и военным пунктом для охраны торгового морского пути к Сирии и Кипру.
Самый остров был бесплоден; фрукты, зерно, вино, ово-
257
щи — все доставлялось с материка. 494 Фелловс отмечает и недостаток воды, которая в его время собиралась и сохранялась в искусственных прудах; возможно, что в древности и питьевая вода должна была доставляться извне. Однако прекрасное расположение Мегисте на оживленном торговом пути, связывающем Грецию с востоком, искупало эти недостатки. Еще в XIX в. Кастелорицо был главным торговым транзитным центром для всего южного малоазийского побережья.495
Древний город Мегисте был построен на вершине скалы, господствующей над гаванью, и укреплен мощной стеной, остатки которой были еще видны на поверхности в XIX в. (рис. 33). Таким образом, система укреплений родосской колонии свидетельствует о том, что остров был захвачен силой и представлял родосскую базу военно-сторожевого характера. Родосские торговые корабли могли найти здесь безопасную стоянку на полпути к Фаселиде.
Рис. 33. Остров Мегисте, его гавань.
Кроме того, с о. Мегисте, расположенного у входа в гавань Фелла и Антифелла (ликийское название которого Киинда), можно было контролировать вход и выход из этой гавани.496
Далее на восток, севернее Хелидонских островов, родосцы обосновываются в Гагах; о заселении ими этого города мы узнаем только из «Большого этимологического словаря» 497 (рис. 34).
Повидимому, Гаги существовали как местное поселение; туземное имя города удержалось и в период поселения здесь родосцев.
Первоначально, по свидетельству историка Александра Полигистора, современника Суллы, Гага называлась παλαιον τείχος. 498 Это название указывает на укрепленное поселение во враждебном или полувраждебном районе (ср. Μιλησίων τείχος в Навкратисе).
В предании об основании Гаг, сохраненном в «Этимологике», отразились, по нашему мнению, представления о долгой борьбе родосцев у берегов Ликии. Героем предания является родосский военачальник Немий, сражавшийся с ликий-
258
скими и килийскими пиратами у южных берегов Малой Азии.499 Здесь же отражены и представления о родосских колонистах, требующих у ликийцев земли, и о туманных и страшных бурях, губящих корабли у скалистых ликийских берегов.500
Родосская крепость, возникшая на территории туземного поселения Гаги, никогда не играла сколько-нибудь значительной роли в торговых связях того времени.
Может быть, в легенде об основании этого города отразилось его позднейшее назначение — охраны морских путей от пиратов и забота о безопасности дорог, ведущих через Фаселиду в Киликию (Солы), в Сирию и на Кипр.
Рис. 34. Побережье от Хелидонских островов до Фаселиды.
Возникновение этих промежуточных баз на пути к Фаселиде лишний раз показывает, какое огромное значение придавали родосцы своему торговому пути на восток.
Если основание киликийских Сол с участием родосцев совершилось действительно около 700 г. до н. э.,501 то необходимость обеспечения торгового пути на восток должна была еще более возрасти уже в VI в. до н. э., так как Солы соединялись с единственной сухопутной дорогой, ведшей к южному берегу Черного моря.
Самое положение Родоса вблизи берегов Карии и Ликии и обладание островом Мегисте фактически ставило все внешние сношения по морю с Ликией под контроль родосцев.
Подготовлено по изданию:
Колобова К.М.Из истории раннегреческого общества (о. Родос IX-VII вв. до н.э.). Л., Издательство ЛГУ, 1951.