|
|
226
|
§ 5. Итальянская историография античности
Сложные социально-экономические и политические
процессы в Италии периода 1917 — 1945 гг. обусловили
весь спектр ее идеологического развития, в том числе
своеобразие итальянской историографии. В результате
первой мировой войны страна оказалась в критическом
положении. Недовольство создавшейся обстановкой
охватило самые различные слои общества. В этих условиях
начался в Италии революционный подъем, усилившийся под влиянием
Великой Октябрьской социалистической революции.
В период обострения классовой борьбы из социалистической
партии выделилась в 1921 г. Коммунистическая партия Италии.
Используя раскол рабочего движения, сочетая социальную демагогию
с террором возникло фашистское движение. Опираясь на агрессивный
империалистический блок монополистического капитала и
помещиков, фашисты, захватившие власть в 1922 г., к
1926 г. ликвидировали буржуазно-демократические свободы
и установили фашистскую тоталитарную диктатуру.
В интеллектуальной жизни страны сказывалось
влияние неогегельянства. Эта идеалистическая философия служила
основой фашизму, но притягивала к себе
и представителей других политических течений, вплоть
до философов либерального толка, таких, как популярный в
Италии Бенедетто Кроче. Это обстоятельство помогло фашистам
на первых порах привлечь на свою
сторону часть интеллигенции. Фашисты создали Национальный
институт культуры, философ-идеалист Джованни Джентиле стал
активным поборником фашистской
идеологии и политики.
Стремясь подчинить своему влиянию историческую
науку, фашисты поощряли деятельность существовавших и создание
новых центров по изучению отечественной, итальянской истории.
С начала 1920-х годов по
всей Италии возникло много локальных обществ, занимавшихся
местными древностями, ведших археологические раскопки, публиковавших
их результаты, созывавших свои конгрессы и симпозиумы, а
также музеев и
специализированных институтов. Так, в 1930 г. при Римском
университете был создан Итальянский институт
античной истории. В целях контроля фашисты учредили
|
|
|
|
|
227
|
в 1934 г. центральную джунту (союз) исторических исследований,
призванную направлять историческую
.мысль в стране.
. Оживление работы в исторических и археологических
обществах первоначально привело некоторых историков
к поддержке фашистов. Во главе их встал откровенный
апологет фашистского режима медиевист Джоакино
Вольпе. Г. Ферреро занял в 1922 г. пост министра в
правительстве Муссолини, Г. де Санктис и Б. Кроче недолгое
время проявляли полную лояльность. Но вскоре
все они, исключая Вольпе, в числе многих других перешли
в лагерь антифашистов, за что подвергались преследованиям.
Влияние фашизма сказывалось прежде
всего в подходе к исследованиям и их тематике. Псевдопатриотические
лозунги выдвигали на первый план
не только римскую, а вообще италийскую историю и
культуру, что расширяло рамки исследований древней
римской истории. Но делалось это в ущерб истории Греции,
к тому же проявлялось в освещении событий. Древняя история
в большей или меньшей степени испытала
на себе прививку апологии агрессии, вождизма, иррационализма,
национализма, что объективно превращало
ее в той или иной мере в рупор соответствующих реакционных
идей.
В трудах даже крупных специалистов противоречиво
сочетались богатый фактический материал, интересные
конкретные наблюдения с реакционной политической
тенденциозностью. При этом одни ученые, которые испытали
на себе влияние фашизма, принадлежали к фашистской партии,
а другие формально и не принадлежали, но были пропитаны
идеями реакционной философии.
В этом смысле весьма типична фигура Альдо Феррабино (род.
1892). Он был профессором и ректором Падуанского, затем
профессором Римского университетов,
стал членом Национальной академии Линчей, Туринской Академии
наук, почетным членом Западногерманской Академии наук, а
в 50-х годах достиг положения
сенатора. Феррабино занимался историей Рима и Италии с древности
до XIX в. включительно, историей Греции и философией истории.
Его историческая концепция
построена на базе неогегельянства. С течением времени
Феррабино склоняется к субъективному идеализму.
В работе «Человеческое призвание» (1943) он формули-
|
|
|
|
|
228
|
рует свою доктрину «метаистории», согласно которой
внешний опыт полностью зависит от внутреннего сознания человека.
Начиная с 1945 г., доктрина «метаистории» переместилась
в лоно христианства: примат человеческого сознания и познания
обусловлен духом божиим. Последние произведения Феррабино
пронизаны
христианским мистицизмом.
Феррабино был учеником Дж. Джентиле, которому
посвятил вышедший уже в 1962 г. сборник своих трудов
«Философия истории». В соответствии со своей философской
позицией он еще в 1920 г. в статье «Историография и политика»
поставил вопрос об их соотношении.
По его мнению, различие между ними не исключает их
синтеза. В 1955 г. в докладе на Х Международном конгрессе
исторических наук о свободе историка Феррабино уточнил этот
тезис. Исходя из представления об истории как о воплощении
мирового духа, а о работе ученого — как о познании этого духа,
Феррабино ратует за
«духовную свободу» историка. В этом проявилась скрытая полемика
с марксизмом, с классовым подходом
к истории
В согласии с неогегельянством Феррабино уделяет
особое внимание проблеме государства, видя в нем проявление
свободы. В 1937 г. вышла его книга «Распад
греческой свободы», в которой проводится мысль о том,
что у греков свобода воплощалась в автаркичных полисах,
у персов — в монархии, объединявшей разные
элементы и сохранявшей на местах старые порядки, в
том числе у малоазиатских греков — их полисы. Персидское
государство оказалось сильнее тем, что достигло
большего единства, чем греческий мир. Македонскими
царями, особенно Александром, был поставлен вопрос
об универсальной монархии, о равенстве Македонского
царства и ойкумены. Но Александр сумел создать только греко-варварскую
монархию, поэтому разрешить поставленный им вопрос удалось
лишь еще более сильному в военном отношении и единому с
Италией Риму.
Сила греческих общин была в культуре, выросшей в условиях
греческой свободы. Но своего апогея культура,
по мысли Феррабино, достигла скорее в противоречии,
чем в гармонии с греческой свободой, о чем свидетельствует
судьба Сократа, Фукидида, Геродота и др. Принцип свободы
помешал грекам создать великую империю.
Таким образом, читатель подводится к выводу о пре-
|
|
|
|
|
229
|
имуществе военной империи перед другими политическими системами.
Фашисты искали истоки своего движения в древности, подчеркивая,
что носителями древнейшей культуры
были автохтоны Италии не меньше, чем северные пришельцы-италики,
принадлежащие к арийцам Специфика политической ситуации
в фашистской Италии выдвигала на передний план идеи не столько
расизма, сколько национализма и шовинизма.
Вполне в националистическом духе написана работа Феррабино
«Исторический долг Греции» (1940), где
доказывается превосходство римлян над греками. Греки
способны скорее на слова, а римляне дали пример действий
в соответствии с высокими словами, воплотив таким образом
божественную идею. В этом проявилось
национальное различие, в основе которого лежит духовное
начало. Противопоставление греки — римляне — это
противопоставление бездеятельности и динамики, гражданских
войн и империалистических, в конечном счете
Востока и Запада. Высшей добродетелью оказывается
военная экспансия, создавшая великую Средиземноморскую империю,
наследницей которой считала себя фашистская Италия. В соответствии
с этим в книге «Цезарь» (1945) Феррабино изображает его
как «великого
итальянца», гениальность которого необъяснима иначе
как интуицией.
Колоритную фигуру межвоенной эпохи представляет
Перикле Дукати (1880 — 1944). Он был активным сторонником
фашизма и поплатился жизнью за поддержку
Муссолини. Такая политическая ориентация обеспечила
процветание Дукати при фашистах. С 1920 г. он был
профессором Болонского университета, а вскоре вместе
с тем и директором муниципального музея Болоньи; впоследствии
стал членом Национальной академии
Линчеи. Дукати был знатоком греческого и римского
искусства, особенно вазописи, а также крупным специалистом
в области этрускологии. В 1925 г. он издал
книгу «Древняя Этрурия», а в 1928 г. — том «Истории
Болоньи», посвященный древности, построенный на широком
использовании археологического материала, в
том числе болонского. Изучение материальной культуры
и искусства привело Дукати к выводу о восточном происхождении
этрусков. Ему же принадлежит мысль о
распространении культуры Виллановы из района Тоска-
|
|
|
|
|
230
|
ны в район Болоньи. В 1936 г. выходит его 2-томная
«История Италии», первый том которой охватывает период с
палеолита до гибели Юлия Цезаря. Исторические
взгляды Дукати тесно связаны с его идеалисгическим
мировоззрением. История, по его мнению, движется
сильными личностями, выходящими из кругов аристократии.
Особое значение имеют обладатели военного
таланта. Именно они объединили Италию. Среди всех
выделяется Сципион Старший в качестве предтечи Цезаря. Цезарь
же — величайший гений, создавший империю, которая в согласии
с неогегельянством Дукати являет собой выражение мирового
духа.
В 1939 г. в книге «Как возник Рим», сопоставляя
археологический материал с античным преданием и результатами
этрускологических исследований, Дукати
рисует картину происхождения Рима из разноплеменных поселений
от эпохи древнекаменного века до конца
царского времени. Он признает существенный вклад
этрусских завоевателей в оформление римской государственности,
но подчеркивает истинно римский, т. е. латино-сабинский
характер его населения и духовной
культуры, что обеспечило Риму процветание в будущем.
Лейтмотив книги — утверждение исторических истоков
римского величия — служил официальной идеологии современной
Дукати Италии.
Разумеется, тлетворное влияние фашизма коснулось
не всех. Придерживающийся идеалистического мировоззрения
Г. де Санктис, разрабатывая в работе «Проблемы античной
истории» (1932) вопрос об историческом
познании, формулировал задачу историка в постижении
провидения. Но в непосредственной исследовательской
практике он предпочитал более опираться на анализ
конкретного материала источников. В свойственной ему
академической манере Г. де Санктис заканчивает свои
многотомные труды по истории римлян (1923) и Греции
(1939), анализируя их экономику, социальный строй,
формы государства, право, внешнюю и внутреннюю политику.
Такое комплексное изучение античных обществ
выгодно отличает де Санктиса от многих его современников,
подчинивших изучение истории задачам фашистской пропаганды.
К той же категории ученых относится и профессор
Миланского католического университета Р. Парибени
(1876 — 1956). Он начал как археолог, изучал памятни-
|
|
|
|
|
231
|
ки Балканской Греции, Крита, Малой Азии и Египта.
С 1928 по 1933 г. был генеральным директором Управления
древностей и изящных искусств. В 1929 г. стал
академиком, в 1934 г. — президентом Римского института археологии
и истории искусств. Его перу принадлежат работы по античному
изобразительному искусству
(1934), истории Македонии, по истории Рима. Парибени
отказался от гиперкритических воззрений в отношении
римской традиции, что видно уже в его работе о римской фамилии
(1939) и особенно в одном из томов
«Истории Рима» — «Начало Рима и царский период»
(1954). Занимался Парибени и эпохой империи. Придавая большое
значение роли личности в истории, он, в
частности, отмечал благодетельное влияние Цезаря и
Августа, которое видел не в воинственной политике, а
в том, что они покончили с бедствиями гражданских и
внешних войн («Эпоха Цезаря и Августа», 1950), а также Диоклетиана
и особенно Константина, укрепивших
единство империи («От Диоклетиана до падения Западной империи»,
1941). Парибени показал политическое
значение веротерпимости Константина, стремившегося к
религиозному и государственному единству. Антихристианская
политика Юлиана не была возвратом к римскому язычеству;
она окрашена «грецизмом». С дальнейшей победой христианства
Рим перешел — к средневековью.
В Миланском католическом университете преподавал Аристиде
Кальдерини. В 1920 г. он основывает журнал «Египет», а в
1939 г. — «Эпиграфика». На базе папирологических и эпиграфических
исследований появляются его труды «Состав фамилии по кадастровым
спискам греко-римского Египта» (1923) и «Qhsauroi.
Исследования по топографии и истории администрации в греко-римском
Египте» (1924). Затем он обращается к римской тематике.
Его привлекают переломные, кризисные периоды. В курсе лекций
«Гражданская война 50 — 48 гг. до н. э.» (1945) он проводит
мысль о личном и политическом преимуществе Цезаря. В том
же году выходит его фундаментальная монография «Северы.
Кризис III века», посвященная важной для итальянцев теме
государственного единства. В ней Кальдерини касается социально-экономического
и идеологического развития империи.
Свою концепцию кризиса ученый строил исходя из
|
|
|
|
|
232
|
позитивистских представлений о взаимосвязи исторических
событий, признавая равнозначность внутри- и
внешнеполитического, социального, экономического, религиозного
и этнического факторов. В его оценке имперского общества
ощущается модернизация событий: в
эпоху Антонинов он находит «средние классы, которые
соответствуют приблизительно современной буржуазии»
и проводят «либеральную экономическую политику».
Кризис III в. определяется как переход сначала к аристократической,
а затем — к христианской империи.
В кризисе обнаружились не только силы разрушения,
но и единства. Христианство представляло собой опасность
для единой Римской средиземноморской империи,
но вместе с тем выражало сознание ее единства. Порядок,
установленный Диоклетианом, показал, что историческая функция
Римской империи была еще не исчерпана, хотя в будущем объединительная
роль отводилась
христианству, которое способствовало постепенному
развитию от Рима к средним векам.
Характерен для рассматриваемой эпохи интерес к
личности, военному вождю. Восхваление военного и государственного
гения переходило границы научного исследования и превращалось
в апологию фашистского
дуче. Э. Чачери откровенно изображает Цезаря предшественником
Муссолини. Отражение этой специфической темы видно и в публикации
Институтом римских
исследований серии «Римские императоры». Отражается она
явственно и в работах Роберто Андреотти (род.
1908). С 1930 г. он стал профессором истории и философии
сначала в лицее, затем в университетах Болоньи,
Турина и Пармы, членом итальянских и заграничных
исторических обществ и академий. В 1933 г. выходит
его книга «Политическая проблема Александра Великого», подчеркивающая
значение политического и военного таланта. В 1936 г. он
обращается к правлению императора Юлиана, а в названной
серии ему принадлежит
книга «Коммод» (1942).
Работы Андреотти, особенно о Коммоде, фактологичны. Его
интересует политическая история и психологический аспект
исторического деятеля. Исторический
процесс у Андреотти не случаен, а связан в духе позитивизма
взаимной причинно-следственной цепью. В противовес общепринятому
мнению ученый выступает против противопоставления личности
Марка Аврелия и
|
|
|
|
|
233
|
Коммода, полагая обусловленность правления сына
деятельностью отца. Андреотти настаивает на преемственности
политики Коммода и в отношении к солдатам, и в вопросе о
войне с маркоманнами и квадами.
«Реабилитируя» Коммода, Андреотти указывает на то,
что заключение мира с этими племенами было для императора
вынужденным шагом, а не изменением политического курса.
В русле той же тематики находятся книги Арнальдо
Момильяно (род. 1908) «Деяния императора Клавдия»
(1932) и «Филипп Македонский. Опыт по изучению греческой
истории IV в. до н.э.» (1934) и только начинавшего свою
научную деятельность Санто Мадзарино
(род. 1920) «Стилихон. Кризис империи после Феодосия» (1942).
Но их содержанием являются уже не восхваление сильного духа
исторических персонажей, а
проблемы соответствующего исторического периода.
Оба автора стоят на идеалистических позициях, поэтому
в значительной мере исторические события рассматриваются
ими как конкретизация мирового духа. Так, Момильяно, подчеркивая,
что наднациональное государство Филиппа и Александра создавалось
не в силу
контакта с Персией, а в условиях кризиса греческих государств,
понимает под этим борьбу политических идей.
Мадзарино видел кризис Римской империи V в. в контрасте
Восточной и Западной половин империи. На Востоке уже сложился
византийский, глубоко религиозный
образ мысли, и это помогло устоять против варварского
мира. Запад еще находился на прежнем политическом,
а не религиозном мышлении, оказавшимся недостаточным. Отсутствие
высокого религиозного начала привело
римский сенат в трясину экономических низменных интересов.
Лишь в мучительных поисках средневековья
было выработано плодотворное западное мышление.
Теме крупной исторической личности посвящена и
книга де Санктиса «Перикл», вышедшая в 1944 г., уже
после падения Муссолини, когда ученый получил возможность
вернуться на кафедру Римского университета.
Она содержит не биографию, а историю Афин эпохи
Перикла, как политическую, так и социальную, что характерно
для де Санктиса. Историк, глубоко интерпретирующий источники,
делает существенные наблюдения.
Он отмечает двойственность афинской демократии, проявляющуюся
в противоречиях между свободным трудом
|
|
|
|
|
234
|
и рабским, между гражданами и негражданами. Де
Санктис высоко ценит Перикла, но не идеализирует,
считая его ответственным за тяжелую Пелопоннесскую
войну. Показателен для ученого сам выбор героя книги — вождя
афинской демократии, которой он явно симпатизирует. Демократический
строй Афин, по его мнению, доказал- свою историческую ценность,
свою жизненность кратковременностью триумфа антидемократических
сил. В этой оценке видны политическая позиция
автора-либерала, а также выдержанное в духе Кроче
понимание связи истории с современностью в том смысле, что
историческая наука должна служить современной действительности.
Таким образом, работа о Перикле — не дань популярной в фашистской
Италии теме, а
осуждающий отклик Де Санктиса на время фашистского владычества.
Интерес к завоевательной политике Рима, обусловленный атмосферой
агрессивных притязаний империалистической Италии, ярко обозначен
в работах Э. Пайса межвоенного периода. Не изменяя гиперкритическим
принципам, Пайс преимущественное внимание уделяет
Римской республике начиная с III в. до н. э., известия
о которой в целом считает достоверными. История Рима изображается
им как поступательное развитие римских завоеваний сначала
в пределах Апеннинского полуострова, а затем — в Средиземноморье.
Отсюда следует особое значение Пунических войн в'периодизации
римской истории. Это выявляется даже в заглавиях работ.
В 1926 г. выходит том «Истории Рима от его происхождения
до начала Пунических войн», в 1931 г. —
«Внутренняя история Рима и управление Италией и
провинциями с Пунических войн до Гракханской революции»,
в 1934 г. — «История Рима с царской эпохи до
победы над Тарентом и Пирром», а в 1935 — 1936 гг. —
2-томный труд «История Рима в эпоху Пунических
войн». При подробном изложении хода военных кампаний и отдельных
операций Пайс останавливается и на
религиозных, экономических и социальных аспектах
истории, полностью при этом игнорируя рабовладельческий
характер как римско-италийского общества, так
и его войн.
Продолжает эту линию Джулио Джаннелли, посвятивший II том
своей 2-томной «Истории Рима» (1938)
специально Пуническим войнам. Особое значение в по-
|
|
|
|
|
235
|
бедах Рима оба историка придают государственно-правовой
и военной организации, а Джаннелли — еще и национальной консолидации
в процессе завоеваний. Для
обоих Пунические войны — этап в создании Римской
империи, особую роль в котором играет Сципион Старший.
Неотъемлемой чертой историографии данного периода является
теория автохтонизма, которая использовалась и официальной
фашистской идеологией. Подчеркивалась изначальность, исконность
италийской культуры
и населения на всех этапах истории. Наиболее рельефно
выглядит это в работах профессора Мессинского, затем
Римского университетов Дж. Серджи (1841 — 1936). Он
родился и учился в Мессине, в юности был гарибальдийцем.
Научная специальность Дж. Серджи — антропология. Он стоял
на позициях полигенеза, вел краниологические исследования,
выделив морфологические черты
индоевропейцев и «средиземноморской расы». Наряду
с этим занимался проблемой античных, прежде всего
италийских цивилизаций, в том числе языками, письменностью
и топонимикой древней Италии. В обобщающем труде «От Альбы
Лонги до Рима» (1934) Дж. Серджи утверждает, что вся римско-италийская
история и
культура была создана ее автохтонным населением,
среднземноморцами лигуро-сикулами. Это туземное население
полностью растворило в себе незначительные
группы индоевропейских пришельцев, так что под италиками
— латинами, сабинами, умбрами и пр., равно
как и под этрусками, надо понимать средиземноморцев.
Такая крайность вызвала возражения даже со стороны
П. Дукати, отмечавшего в своих трудах большой вклад
средиземноморцев в древнейшую культуру Италии.
Автохтонизм давал себя знать в этрускологии, делавшей успехи
благодаря археологическим раскопкам
и лингвистическим изысканиям. Крупные языковеды
А. Тромбетти, Г. Девото признавали в этрусках реликт
средиземноморского населения Италии. Не чужд автохтонизму
был и профессор Туринского и Неаполитанского университетов
Л. Парети (1885 — 1963). Ученик
Г. Белоха и Г. де Санктиса, ученый широких научных интересов,
Парети в первый период своей деятельности занимался историей
греков. В 1910 г. вышла его книга
«Спартанские этюды», а в 1914 г. — книга, посвященная Великой
Греции — «Греки Сицилии и Италии». Осо-
|
|
|
|
|
236
|
бенный интерес вызывали в нем история и культура архаических
обществ: Спарты — «История архаической
Спарты» (1917) и Этрурии — «Происхождение этрусков»
(1926). Вслед за адептами ретийской теории Л. Парети
считал ретов потомками расенов, расенов же — автохтонами Северной
Италии. Поэтому взгляд Л. Парети на
этрусков можно считать вариантом автохтонной теории
их происхождения. Наряду с этрускологическими работами он
занимался и историей Рима. Здесь его привлекали проблемы
социально-политической борьбы («Заговор Катилины», 1934).
В основе достижений лучших итальянских историков
лежало глубокое владение материалом источников, среди которых
все большее значение приобретали данные
археологии. Археологические исследования охватили
весь Апеннинский полуостров и многие районы Средиземноморья.
Признанным лидером среди археологов
Италии был Амедео Маюри (1886 — 1963), широко образованный
историк искусства, филолог и эпиграфист. Он
учился в Римском университете, археологическую практику,
подобно Парибени, прошел в археологических
школах Рима и Афин, вел раскопки на Крите; с 1914 по
1924 г. был директором археологической школы в Коринфе,
на Родосе, где основал музей, на Додеканезских
островах, в Карии и других местах Эгеиды. С 1924 г.
Маюри стал директором Национального музея в Неаполе и на
высоком научном уровне возобновил раскопки
Помпеи. От пепла и пемзы была освобождена и часть города
Геркуланум, открылся форум, жилые кварталы
и пригородные виллы. Он вел раскопки в Кумах, Пестуме, в
Байях, где был вскрыт комплекс терм, в других
районах Центральной и Южной Италии и на острове
Капри.
Большое место в работах итальянских археологов
занимали история этрусков и их культура. В 1926 г. во
Флоренции открылся первый национальный этрускологический
конгресс и был основан Институт изучения этрусков и италиков,
а с 1927 г. под эгидой этого института стало выходить периодическое
издание «Этрусские
исследования». На основе активной археологической
деятельности и успехов лингвистики этрускология выделилась
в особую историческую дисциплину. Продолжало развиваться
и традиционное для Италии направление исследований — палеэтнология.
Оно представле-
|
|
|
|
|
237
|
но многими видными именами, такими, как Патрони и Реллини,
особенно их ученицей Пиа Лавиозой Замботти (1898 — 1965).
преподававшей с 1939 г. в Миланском и с 1947 г. в Римском
университетах. В 1933 — 1938 гг. она изучала культуру раннего
железного века Атесте, в 1935 — 1939 г. — Голосекки, в 1939 — 1940
гг. открыла поздненеолитическую культуру Лагоцца, а в 1935 —
1939 гг. — культуру бронзового века и палафиттов Северной
Италии, названную ею культурой Полады. Она занималась также
древнейшими культурами дунайского и балканского мира, Иберийского
полуострова и Ближнего Востока, исследовала процесс индоевропеизации
Италии. Вслед за своими учителями и предшественниками уделила
особое внимание методам изучения диффузии археологических
культур и проблеме соотношения культуры и этноса.
* * *
В рассматриваемый период в буржуазной историографии усиливается
наметившийся ранее разрыв между
успехами в конкретно-исторических исследованиях, совершенствованием
организационных основ науки и бессодержательностью, реакционным
характером господствующих историко-философских схем. В буржуазной
историографии происходит размежевание между либеральным
направлением, которое пытается возродить
позитивистские и гегельянские принципы в исследовании,
и ярко выраженным реакционным течением, породившем
фашистскую интерпретацию исторического процесса с
точки зрения расизма, геополитики и презентизма, прямо поставивших
историческую науку на службу человеконенавистническим реакционным
целям. Важным явлением этого времени стало создание советской
историографии, развивающейся на основе марксистско-ленинской
методологии, оказывающей воздействие на мировую
историческую мысль. В указанный период происходит
упадок германской историографии и потеря ею лидирующего
положения в европейской буржуазной науке, усиливается значение
французской и английской национальных историографии, возрастает
роль национальной
историографии США.
|
|
|
|
|
|