Прямые данные об астрономических занятиях в древности скудны и фрагментарны, поэтому для нас ценно любое косвенное свидетельство, которое могло бы обогатить наши представления об этих занятиях. В этом отношении оправдано обращение даже к такому, казалось бы, далекому от подлинной научной проблематики источнику, как комедии Аристофана, в частности, к его комедии «Облака», которая помогает выяснить некоторые вопросы обучения астрономии в V в.
В комедии «Облака» занятиям астрономией Сократ и его ученики уделяют много внимания (ст. 95—96, 171, 193—194, 201, 225). По другим источникам может сложиться впечатление, что применительно к Сократу это не вполне соответствует действительности. Так, например, в «Апологии Сократа» полностью отводится обвинение в том, что он занимался изучением небесных явлений (Plat. Apol. 18 b). Ксенофонт же говорит об отсутствии у Сократа интереса к астрономии следующее: «...Изучать астрономию в таком объеме, чтобы узнать даже те небесные тела, которые не вращаются вместе с другими, именно планеты и блуждающие звезды, и мучиться над исследованием их расстояния от земли, времени и причин их вращения, — от этого он усиленно старался отвлечь своих друзей...» (Xen. Memorab. IV. 7. 6, пер. С. И. Соболевского; ср. там же II. 1.1). На основании этого места У. Гатри делает вывод: несмотря на то, что в зрелом возрасте Сократ пренебрегал серьезными астрономическими занятиями, основной круг
вопросов и понятий теоретической части этой науки ему был известен [1] . Это предположение хорошо согласуется с сообщением Платона о том, что в молодости Сократ интересовался вопросами астрономии (Plat. Phaed. 96 a-с).
Интерес к проблемам астрономии, независимо от того, был ли он у исторического Сократа, Аристофан связывает с пустым и бесполезным философствованием Сократа и его школы, выражая расхожее в V в. мнение, что философы рассуждают главным образом о том, что делается в небе и под землей (Xen. Conv. 6,6; Plat. Apol. 23 d; Theaet. 173 e; Rep. 488 e, 489 с). Предубеждение против занятий астрономией, по всей видимости, было усилено законом жреца Диопифа (направленного в свое время против Анаксагора), согласно которому люди, не верующие в богов и занимающиеся небесными явлениями, должны были считаться государственными преступниками (Plut. Per. XXXII). Комедиографы и, прежде всего, Аристофан, в большой степени влияли на формирование общественного мнения относительно конкретных лиц, используя недоброжелательное отношение афинян к исследованиям небесных явлений из-за возможных атеистических последствий этих занятий. Как видно из «Апологии Сократа», инвектива на Сократа в комедии Аристофана «Облака» в сильной степени содействовала его обвинению (Plat. Apol. 19 b-c).
Аристофан, например, высмеивает учеников Сократа, когда они заняты лишенными практического смысла изысканиями того, что под землей (ст. 187—190) и исследуют небесные явления (ст. 193—194). В последнем случае о бесполезности такого рода упражнений свидетельствует противоестественная поза ученика, смотрящего в небо задом наперед1. Аристофан тем самым обесценивает саму идею астрономических наблюдений, давая понять, что занятия «проктической» астрономией дадут такие же результаты, что и наблюдение неба традиционным способом, которым пользуется, например, Сократ (ст. 171 —173). По-видимому, эта «анальная» шутка объясняется недостаточной одетостью учеников, что в общем соответствует порядкам в фронтистерии Сократа, где некоторым приходится расставаться при входе со своей одеждой (ст. 497—498, 856). Стрепсиад, оставшись без плаща и находясь из-за этого в бедственном положении, применяет свои скромные познания в астрономии к своим насущным нуждам избавления от долгов путем заманивания луны, и даже получает одобрение Сократа. О материальных затруднениях Сократа говорит и кража плаща (ст. 178—179). Предположение о почти полной наготе хорошо согласуется с предваряющим сцену научных изысканий сравнением учеников с пленными спартанцами (ст. 186; ср. Thuc. IV. 37; IV. 40; V. 15. 1 ; V. 24. 2). О том же говорит и рискованная поза исследователей окрестностей Тартара (ст. 191). Отметим, что нищета Сократа и его учеников была традиционным объектом насме-
шек комедиографов (Eupolis. Fr. 352, 361 Edmonds; Ameipsias. Fr. 9 Edmonds; Aristoph. Nub. 103, 175, 362, 416—417, 504, 835—837) 2.
Каким бы ни было отношение Аристофана к занятиям астрономией, из стихов 193—194 следует, что педагогической практике второй половины V в. (имеется в виду обучение людей, уже прошедших начальную школу) не было чуждо обучение астрономическим наблюдениям. Действительно, в Афинах в это время астрономии обучали софист Гиппий (Plat. Prot. 315 с, 318 е; Hipp. Mai. 285 c-d) и математик Феодор из Кирены (Plat. Theaet. 145 d).
Благодаря тому, что слово αστρονομία встречается в «Облаках» (с. 201 )3, можно уверенно говорить о том, что в V в. это научное понятие было общеизвестно4. Оно упомянуто при описании фронтистерия Сократа, где представлены некоторые научные инструменты, названные αστρονομία и γεωμετρία, а также географическая карта. К слову αστρονομία схолиаст делает ремарку — «указывает на сферу». Кроме этого толкования, представленного в Равеннском кодексе, древние схолии предлагают и другие: в Венетской рукописи под «астрономией» понимаются чертежи и изображения (διαγράμματα καί πίνακες), а в другой представлены оба толкования (σφαιρα καί πίνακες)5.
Большинство ученых на основании замечания схолиаста о сфере, содержащегося в Равеннском кодексе, трактует данное место Аристофана как свидетельство раннего использования небесных глобусов в научных целях и в качестве наглядного пособия при обучении [4, ст. 1428; 5; 6; 7; 8; 9].
Но не все исследователи принимают данную интерпретацию схолиаста безоговорочно. Г. Бергер, например, лишь отчасти следует традиционному толкованию «астрономии», понимая ее как указание на земной глобус [10]. Он считает, что в стихах 201—206 высмеивается какая-то ранняя попытка определения размеров земного шара, и видит возможность в данном контексте трактовать астрономию как вспомогательную землеведческую дисциплину, основываясь на содержащихся в тексте данных о том, что польза геометрии состоит в измерении всей земли (ст. 204) и прямом указании на географическую карту (ст. 206). Однако употребление слова «астрономия» сразу по-
сле описания наблюдений неба, названных «занятиями астрономией»— αστρονομεΓν (ст. 191 —192) ослабляет возможность такого истолкования.
Критическую позицию по отношению к традиционному толкованию «астрономии» занимает А. Шляхтер [11, с. 14]. Касаясь данного места, он ставит под сомнение надежность сообщения схолиаста и саму возможность использования небесных глобусов в учебных целях ввиду полного отсутствия сведений об этом для V в. до н. э. Но, к сожалению, А. Шляхтер не предлагает нового толкования «астрономии».
На наш взгляд, отождествление «астрономии» с каким-то конкретным научным инструментом, будь то небесный или земной глобус, лексически не очевидно и нуждается в обосновании. Более того, возникает сомнение в том, что занятия астрономией в фронтистерии могли быть представлены одной сферой, как считает схолиаст и опирающаяся на его толкование традиция. Возможно, прояснить ситуацию поможет обращение к особенностям школьного быта.
В школе Сократа, как ее изображает Аристофан, инструменты и наглядные пособия распределены в соответствии с их принадлежностью к учебной дисциплине, будь то геометрии или астрономии. С большей, по сравнению с астрономией, определенностью можно говорить о геометрии (ст. 202—205). Хотя в этих стихах также нет прямых указаний на конкретные инструменты, исходя из определения геометрии как измерительной дисциплины (ст. 204—205), не составляет большого труда восстановить, какие именно инструменты, предназначенные для этой цели, могли быть выставлены на сцене. По тексту комедий Аристофана разбросаны многочисленные упоминания геометрических инструментов: циркулей (Nub. 178; Av. 1003), угольников (Vesp. 910; Ran. 1313), линеек различных типов — обычных (Thesm. 822, 825; Av. 1004; Ran. 956, 799), изогнутых (Av. 1003), складных (Ran. 799). Вряд ли школьные занятия геометрией были представлены одним циркулем или одной линейкой, тем более что в дальнейшем тексте специально оговаривается появление на сцене одного предмета — географической карты (ст. 206). Иными словами, применительно к школьной обстановке, с которой ученик знакомит Стрепсиада, «геометрию» уместно понимать именно в собирательном значении, как совокупность геометрических инструментов, хотя трудно сказать, были ли на сцене выставлены все возможные геометрические инструменты или какая-то их часть.
Не совсем обычно употребление слова «геометрия» для обозначения конкретных предметов. На наш взгляд, объяснение этому кроется в особенностях школьного языка, для которого типично отождествление всего, что имеет отношение к предмету обучения, с названием школьной учебной дисциплины. Каждый, кто прошел школьное обучение, поймет ученика, когда он говорит — «это — геометрия», указывая на инструменты, относящиеся к этому предмету.
Думается, что в том же духе, как фигуру abstractum pro concreto,
следует понимать и астрономию: это школьное название «уголка астронома», где собраны различные инструменты и наглядные пособия для занятий астрономией. Возможно, там были выставлены чертежи и изображения, о которых говорит один из схолиастов. Афинянам был известен не только простейший астрономический инструмент гномон, но и полос (солнечные часы), что подтверждается хотя бы комедией Аристофана «Геритады» (fr. 163 Edmonds). Сохранились сведения о том, что Метон и другие астрономы V в. выставляли в городах передвижные календари (Schol. Arat. P. 478, 8 Maass). Конечно, этот перечень инструментов, которые могли быть выставлены на сцене, нельзя считать обязательным или исчерпывающим.
К. Довер, безусловно, прав, когда говорит, что все предположения о том, какие именно научные приборы и пособия были на сцене, относятся к области догадок [2, с. 122]. Но и принимая во внимание оговорки о гипотетичности наших предположений, следует основываться на данных, подтверждающих применение этих инструментов в научном обиходе V в.
Что же касается сферы, то ремарка схолиаста к ст. 201 остается пока единственным сообщением об использовании небесного глобуса в V в., хотя мы располагаем некоторыми данными о его изобретении в VI в. К сожалению, сообщения о первых глобусах противоречивы. Некоторые, приписывающие авторство первых глобусов легендарным Атласу (Diod. III 60, 2; Plin. Nat. hist. II 31) или Мусею (D. L. Рго-oem. 3), прямо недостоверны. Не заслуживает особого доверия и историческая традиция, в частности, сообщение о том, что впервые соорудил небесный глобус Фалес (Cic. Rep. I, 22), так как у него еще не было представления о сферичности небосвода. Более правдоподобны сведения о небесном глобусе Анаксимандра (D. L. II, 2; Plin. Nat. hist. VII 203; Suid. s. v. Μναξίμάνδρος. Но надежность этих свидетельств также подвергается сомнению вследствие их плохого согласования с космологией Анаксимандра [12]. Поэтому скептики связывают идею сооружения небесного глобуса с именем Евдокса [13; 14] 6.
Несмотря на то, что факт изобретения небесного глобуса в VI в. сомнителен, у нас все же нет достаточных оснований полностью отвергать возможность его применения в научной и педагогической практике второй половины V в. Необходимые предпосылки для создания этой технической модели в V в. уже сложились: на рубеже VI — V вв. сформировались представления о сферичности небосвода [17] ; Пифагор разделил небесную сферу на пять зон (Aët. II 12, 1; III 14, 1). И вычисление Энопидом в середине V в. наклона эклиптики, и сооружение чаши полоса предполагали применение сложившихся представлений о небесной сфере.
Как видим, возможность использования небесного глобуса в V в. определяется не столько его изобретением в VI в. (что само по себе проблематично), сколько созвучием этой идеи научным представлениям V в. Использование небесного глобуса в научных и учебных целях надежно засвидетельствовано только в IV в. [8]. Но судя по диалогу Платона «Тимей», небесный глобус был известен еще до Евдокса (Plat. Tim. 40 d).
Вопрос же о распространении данной технической модели в V в. пока остается дискуссионным, и ни ст. 200—201 «Облаков», ни замечание к ним схолиаста не могут его решить однозначно. Если небесный глобус и был в фронтистерии Сократа, то, как мы старались показать, одним из нескольких инструментов, представляющих школьные занятия астрономией, но не единственным.
По-видимому, все выставленные на сцене инструменты и наглядные пособия, а также географическая карта утрировано, и потому комично, изображали настоящие научные инструменты. Как полагает К. Довер, смех зрителей могли вызвать непомерно большие размеры этих инструментов [ 19]. С другой стороны, это могло отражать реальный школьный опыт использования именно упрощенных моделей сложных для исполнения научных инструментов, таких как полос или тот же небесный глобус7.
Таким образом, на основании рассмотренного пассажа из «Облаков» (ст. 200—206), с уверенностью можно констатировать только сам факт наглядного обучения в V в., в том числе и астрономии, хотя прямо об этом сообщается в наших источниках только в середине IV в. (Plat. Tim. 40 d). Применительно к ст. 200—201 можно говорить о том, что занятия астрономией, как они представлены в «Облаках», предполагали использование не одного (согласно традиционному толкованию этих стихов современными учеными), а целого ряда наглядных пособий и инструментов. Как будто бы и древние схолии, где представлено несколько интерпретаций ст. 201, также предполагают именно такую возможность истолкования.
Литература
1. Guthrie W. К. Ch. A history of Greek philosophy.Cambr., 1969. V. III. P. 420ff.
2. Aristophanes’ Clouds/Ed. K. J. Dover. Oxf., 1968.
3. Index Aristophaneus ab О. J. Todd confectus. Harvard, 1932. P. 28.
4. Boll F. Globen//RE. 1912. Bd. VII. Sp. 1427—1430.
5. Weinhold H. Die Astronomie in der antiken Schule. München, 1912. S. 13.
6. Die Wolken des Aristophanes/Ed. Teuffel W. S. Leipzig, 1867. Ad v. 200.
7. Die Wolken des Aristophanus/Obers. Wieland C. M. Wien, 1813. S. 139.
8. Aristophanis Nubes/Ed. J. van Leeuwen. Leiden, 1898. Ad v. 200.
7 В древности изготовление небесного глобуса считалось нетривиальной технической задачей. Прокл (Procl. In Eucl. comm. P. 41 Friedlein) и Папп Александрийский (Papp. VIII, 2 ст. 1026, 2 Hultsch) называют людей, занимающихся изготовлением небесных глобусов, механиками. Известно также, что Архимед, соорудив небесный глобус, посвятил его устройству свою единственную работу по техническим наукам (Procl. In Eucl. comm. P. 41 Friedlein).
9. Schmid W. Geschichte der griechischen Literatur. München, 1946. 1. Teil, Bd. 4. S. 250.
10. Berger H. Geschichte der wissenschaftlichen Erdkunde der Griechen. Leipzig, 1903. S. 164 , 221.
11. Schlachter A. Der Globus, seine Entstehung und Verwendung in der Antike nach den literarischen Quellen und den Darstellungen in der Kunst/Hrsg. von Fr. Gisin-ger. Leipzig, 1927.
12. Kirk G. St., Raven J. E. The Presocratic philosophers: A critical history of texts. Cambr., 1985. P. 99.
13. Dicks D. R. Early Greek astronomy to Aristotle. L., 1970. P. 151 —189.
14. Bowen A. C., Goldstein B. R. A new view of early Greek astronomy//Isis. 1983. V. 74.
15. Fabricius J. A. Bibliotheca Graeca. 3 ed. Hamburg, 1790—1809. V. 5. P. 297— 306.
16. Thiele G. Antike Himmelsbilder mit Forschungen zu Hipparchus, Aratos und seinen Fortsetzern und Beitragen zur Kunstgeschichte des Sternhimmels. B., 1898.S. 17—56.
17. Kahn Ch. H. On early Greek astronomy//JHS. 1970. V. 90.
18. Brumbaugh R. S. Plato and the history of science//Studium Generale. 1961. № 9.