|
315 |
смерти, была тем более ощутимой, что незадолго до этого на родину
отбыли Кратер и военачальники Полиперхон, Клит и Горгий. Даже
из новых приближенных бактрийского времени около Александра теперь
оставался лишь Птолемей. Таким образом, освободилось место для
выдвижения новых людей. Это пошло на пользу как Пердикке, так
и Евмену. Пердикка за последние годы необыкновенно быстро продвинулся
и еще до смерти Гефестиона командовал уже второй гиппархией; теперь,
как мы уже сказали, он фактически стал во главе первой гиппархии.
Евмен получил вторую. Несомненно, Александр уже давно понял и
оценил военный талант незаурядного грека, и если до сих пор не
использовал его, то лишь потому, что считал Евмена незаменимым
главой канцелярии; кроме того, Евмену мешали его национальность
и вражда с Гефестионом. Но Гефестион умер, а греческое происхождение
уже не играло роли в новой имперской армии. Таким образом, после
Неарха Евмен оказался вторым эллином в кругу военных, близких
к Александру.
ОСОБОЕ ПОЛОЖЕНИЕ МАКЕДОНИИ
Некогда Александр как предводитель народа, встав во главе македонского
ополчения, пошел в поход и покорил весь мир. Но теперь он не мог
отвечать на любовь, преданность и самопожертвование соратников,
как прежде. Титанической личности царя, его грандиозным замыслам
нужен был автократический режим, что явно нарушало все традиции
македонских царей. Для властелина мира македонская царская власть
превратилась в оковы, народная армия стала просто непригодной;
кроме всего прочего царь отказался от своей родины. Итак, Македонии
предстояло лишиться своего царя, отказаться от народного войска,
построенного по типу ополчения. Правда, ей было обеспечено не
последнее место в новой империи, так как Александру по-прежнему
нужны были македонские воины, военачальники и чиновники. Но в
конечном счете царю важнее всего было избежать сопротивления Македонии,
чтобы старая родина не препятствовала его планам покорения мира.
Александр стремился осторожно вовлечь Македонию в новые, космополитические
планы. Он действовал при этом очень деликатно и тактично. Сначала
он постарался заполучить поддержку своим идеям в кругу главного
штаба. После того как царь сломил сопротивление нескольких упрямцев,
это ему удалось. Неизвестно, что двигало его приближенными — сознание
ли долга, послушание или расчет, во всяком случае, царь мог положиться
на них. После Индии сложнее стали отношения с воинами, но и их
волю царю удалось сломить в Описе.
Но родина царя еще не была вовлечена в конфликт. Здесь Александр
оставил все по-старому. Это было заслугой спокойного и преданного
«заместителя» царя — Антипатра.
Когда царь ушел в поход, Антипатр остался правителем в его европейских
владениях. Он замещал царя в Македонии, на Балка-
|
|
|
316 |
нах и в Греции. Александр наделил Антипатра почти неограниченной
властью, обусловленной старомакедонскими традициями. Царь защищал
его от интриг Олимпиады и даровал право иметь собственных телохранителей.
За это Антипатр платил ему безграничной преданностью, заботился
о снабжении его войска и держал в повиновении Элладу и Фракию;
более того, он одержал победу над спартанским царем Агисом с его
закаленными в боях наемниками и присоединил к Коринфскому союзу
Спарту, последнее, еще не входившее в него греческое государство.
Александр, безусловно, доверял Антипатру, пока пребывал в далеких,
неведомых странах.
Но исключительное положение Антипатра, которое объяснялось еще
особым отношением царя к Македонии, не могло продолжаться вечно.
Когда Александр вернулся из Индии, оказалось, что соображения
о пользе империи перевесили его желание сохранить добрые отношения
с родиной. Царь захотел теперь приобрести большую самостоятельность.
Как мы уже видели, он распустил старое народное войско и начал
создавать новую имперскую армию. В число военных советников теперь
вошли и эллины. Таким образом, он перестал зависеть от македонян.
И если македоняне не захотели бы поддержать его новую идею создания
космополитической империи, неминуемо наступило бы отчуждение.
От Антипатра такой поддержки нельзя было ожидать. И в самом деле,
мог ли иметь подобные представления человек, выросший и возмужавший
на службе у Филиппа? Вряд ли он одобрит идею об уравнивании персов
и греков или планы слияния народов. Уже то, что он из религиозных
соображений отказался признать божественность Александра, был
тестем казненного Линкестида, поддерживал тесные связи с Аристотелем,
говорило не в его пользу. Даже по отдельным конкретным вопросам
политики относительно Греции Александр не всегда был с ним согласен.
Антипатр покровительствовал, например, правлению тиранов. И вообще,
когда Александр вернулся из Индии, до него дошел целый ряд жалоб.
Может быть, следовало пренебречь ими так, как это делалось прежде?
Однако интересы империи настоятельно требовали смещения Антипатра.
И тут произошло то, что довольно часто бывает в подобных ситуациях:
мучительная неловкость создавшегося положения вызвала в Александре
раздражение, повлекшее за собой несправедливые действия. Конечно,
Антипатр не заслужил этого, но царь таким образом старался подавить
угрызения совести. Победу над Спартой, завоеванную Антипатром
в тяжелейших условиях, он издевательски окрестил мышиной войной.
О простоте нравов, скромности и отсутствии расточительства в кругу
Антипатра Александр сказал: «А в душе он все-таки считает свое
поведение царственным» [32].
Антипатр понял, что надвигается гроза. Он помнил о судьбе Пармениона,
вел себя осторожно и корректно и послал своего старшего сына Кассандра
для переговоров к царю. Но судьба его была решена. Правителем
Македонии стал теперь Кратер, которому было поручено возглавить
возвращение ветеранов на родину. Ввиду слабого здоровья нового
правителя Александр назначил его заместите-
|
|
___________
32. Plut. Apophthegm. Al.,17, 180. E-F.
|
317 |
лем Полисперхонта. Таким образом, Антипатр был лишен старой должности.
Ему приказали прибыть с македонскими войсками в штаб-квартиру
царя. На повышение нельзя было и рассчитывать: за это время
Гефестион уже стал хилиархом. Правда, вскоре Гефестион умер,
но Антипатру, ставшему теперь ненужным, нечего было ждать
милостей от Александра. Об этом свидетельствовало и отношение
царя к Кассандру.
Нужно отметить, что Антипатр неудачно выбрал Кассандра в качестве
посредника. Кассандр позволял себе язвительные и бестактные нападки
на мальчика, любимца Гефестиона, ученика знаменитого флейтиста
Эвия. Естественно, это вызвало недовольство самого царя, которое
выразилось в резкости его вопроса: «Вы что, собираетесь с отцом
запретить нам любовь?» [33]. По-видимому, этому вопросу предшествовал
спор, и чувствуется, что его острие направлено против отца Кассандра.
Но особенно грозно звучали обвинения царя, выдвинутые против Антипатра,
вероятно, на основе жалоб греческих послов. До нас дошла краткая
запись этого разговора. Сначала говорит Александр, который явно
благоволит к обвинителям: «Ты утверждаешь, что эти люди проделали
столь долгий путь только для того, чтобы клеветать, а не вследствие
нанесенных им несправедливых обид?» Кассандр отвечает: «Именно
это доказывает их коварство, дальний путь защищает их от расследования
жалоб». Царь замечает с горькой усмешкой: «Вот пример хитроумного
умения Аристотеля выворачивать все наизнанку. Но горе вам, если
окажется, что вы хотя бы в малой степени несправедливы к этим
людям».
Так накал страстей превратил этот диалог в софистические тирады.
Особенно примечателен, с нашей точки зрения, неожиданный выпад
Александра против своего бывшего учителя. Удар был направлен против
друга Антипатра, родственника Каллисфена и главы школы греческой
философии.
Если можно доверять источникам, то поведение Александра было ужасно
и отвратительно. Оно предвещало надвигавшуюся трагедию. Когда
Кассандр, только что прибывший из Европы, впервые стал свидетелем
земного поклона, который совершали перед Александром его восточные
приближенные, он назло царю разразился саркастическим смехом.
Эта дерзость вызвала страшный приступ ярости у Александра. Не
владея собой, охваченный бешеной злобой, царь, по дошедшим до
нас сведениям, схватил обеими руками Кассандра за волосы и с силой
швырнул его об стену. Неудивительно, что после таких инцидентов
не могло быть и речи ни о каком соглашении. С этого времени Кассандр
питал отвращение к Александру. И в будущем он испытывал страшную
ненависть к нему, к его памяти и ко всем членам царствующего дома
[34].
Все это определило судьбу Антипатра. Одно из самых важных колес
в механизме империи стало ненужным, более того, оно стало мешать,
как мешает лишняя деталь. Добавим к этому темперамент Александра
и безрассудную отвагу неосторожного сына Антипатра. При всем спокойствии
и рассудительности Антипатра катастрофа должна была его настигнуть.
|
|
___________
33. Plut. Apophthegm. Al.,20, 180. F.
34. Plut, Al.,XXIV.
|
318 |
Однако если Александр мог с жестокостью переступить через судьбу
отдельного человека, то по отношению к своим соотечественникам
он действовал весьма осторожно. Кратеру он доверял как надежной
опоре своего нового курса, но вместе с тем ему была ведома нерушимая
связь этого его сподвижника с родиной. Итак, Кратер был именно
тем человеком, который оказался сейчас нужен. Александр знал,
что Кратер не пойдет ни на какие провокации, и надеялся, что он
сумеет осторожно внушить македонянам идею империи. Правда, и при
новом правителе Македония продолжала стоять особняком и не входила
в число провинций империи. Но дух строгой лояльности и подчинения,
присущий Кратеру, постепенно должен был взять верх и передаться
всем македонянам.
КОНЕЦ ГРЕЧЕСКОЙ СВОБОДЫ
Когда Александр пошел походом на Персию, он правил не только
Македонским царством, но был и гегемоном эллинов. Последнее уже
не соответствовало новому, космополитическому курсу и стремлению
царя ко все более автократической власти. Титул главы эллинского
союза так те тяготил Александра, как титул македонского царя.
Александр не терпел никаких ограничений, налагаемых традициями,
империя не признавала никаких привилегий, вытекающих из воззрений,
чуждых ее идее.
Если мы обратимся к прошлому, то увидим следующее: в 331 г. до
н. э. Спарта открыто выступила против Македонии, что способствовало
выходу из эллинского союза многих его членов. Но в битве при Мегалополе
Антипатр разбил противника. Однако, когда он поручил совету Союза
наказать выбывшие государства, совет, сознавая свою слабость,
перепоручил это царю. А через год, когда царь заявил, что карательная
война окончена, эллинский союз вообще утратил всякое значение
и занимался только проблемами сохранения мира между греческими
городами-государствами.
Итак, существовал эллинский союз, который сам сознавал свою слабость;
существовал Антипатр, правивший осторожно и с соблюдением законов
Союза; еще существовал далекий царь, который по собственному усмотрению
то считался с Союзом, то пренебрегал им. При этом он не всегда
соглашался с Антипатром в вопросе, какой политики следует придерживаться.
Таким образом, все было зыбко и ненадежно.
Когда Александр, выбравшись из Гедросии, вновь появился в Персиде,
он энергично взялся за разрешение эллинской проблемы. Конечно,
он считал, что права Союза нужно ликвидировать в пользу новой
автократии; не менее важной представлялась ему задача улучшить
бедственное положение эмигрантов.
В течение многих поколений борьба между олигархами и демократами
была постоянной движущей силой греческой истории. Подобно тому
как это произошло позднее у гвельфов и гибеллинов, распри постепенно
привели к слепой нетерпимости. Движимые не-
|
|
|
319 |
навистью и алчностью, победители каждый раз использовали победу
лишь для того, чтобы изгнать своих врагов-сограждан, выслать из
страны их семьи и захватить имущество. Изгнанники ждали в соседних
странах наступления вожделенного мига возвращения, для того чтобы,
в свою очередь, изгнать из страны своих гонителей. Часто бывало
так, что на родине правила лишь одна партия, другая же на чужбине
с нетерпением ждала наступления своего часа. Число изгнанников
достигло нескольких десятков тысяч.
Александр когда-то в Элладе сам оказался свидетелем этой трагедии.
Но, кроме того, в его военном лагере было немало таких изгнанников.
Они надоели царю своими просьбами о возвращении. Выразителем мнения
изгнанников был, по-видимому, влиятельный военачальник Горгий.
Особенно рьяно защищал он самосцев. Учитывая просьбы и бедственное
положение изгнанников, царь принял решение возвратить их всех
по домам и восстановить в правах владения. Правда, такое решение
намного превышало полномочия Александра как гегемона Коринфского
союза. Однако он как раз и стремился разрушить его компетенцию.
Союз мог существовать и дальше, но совету Союза предстояло превратиться
в бесправное орудие, которому Александр при желании мог давать
второстепенные поручения. Теперь, и это было важнее всего, совет,
должен был в еще меньшей степени, чем прежде, становиться между
Александром и отдельными греческими городами-государствами. Впрочем,
это вполне отвечало желаниям отдельных членов Союза: они охотнее
имели дело непосредственно с царем.
То, что изгнанники часто принадлежали к политическим противникам
Македонии, нимало не заботило Александра. Для них возвращение
означало амнистию, и из чувства благодарности они готовы были
изменить свои взгляды. Но идея мира была на самом деле очень важна
для Александра. Он стремился установить мир как между государствами,
так и между отдельными гражданами, а империя по его замыслу должна
была даровать терпимость и равноправие не только нациям и греческим
политикам, но также и течениям, которые они представляли. Ни на
Востоке, ни на Западе даже во внутренней политике не должно было
быть ни победителей, ни побежденных. С этой точки зрения решение
Александра являлось поистине царственным.
Александр объявил о своем решении сначала в придворном лагере
в Сузах весной 324 г. до н. э. Но официальное его провозглашение
намечалось провести в более торжественной форме. Своим посланцем
царь избрал Никанора, зятя Аристотеля, который был ему ближе,
чем сам Аристотель. Во время олимпийских празднеств Никанор должен
был оповестить изгнанников об их праве вернуться на родину. По-видимому,
он имел при себе и указания о том, как это будет осуществляться.
В то же самое время и Антипатр получил приказ решительно сломить
всякое могущее возникнуть сопротивление. И когда во время олимпийских
празднеств герольд обнародовал послание царя, в ответ ему раздались
ликующие возгласы 20000 изгнанников, которые приехали на празднество
из разных госу-
|
|
|
320 |
дарств. Этот день стал одним из знаменательных в истории правления
Александра [35].
Всякое блестящее и яркое событие имеет свою теневую сторону, так
и это распоряжение Александра вызвало и радость и страх. Уже не
говоря о том, что оно было принято без участия совета Союза и
тем самым унижало его; царь без зазрения совести вмешивался в
правовые установления и основные законы греческих государств.
Возвращение изгнанников подвергало опасности действующие основные
законы и ниспровергало существующие отношения. Больше всего пострадали
богатые горожане. Конфискованное имущество в течение ряда лет,
а иногда и десятилетий находилось в руках новых владельцев, а
теперь его нужно было возвращать. Легко можно понять, что посыпались
прошения и петиции с другой стороны [36]. Гонцы за гонцами отправлялись»
в путь, но не в совет Союза, а к самому Александру, чтобы добиться
изменения его приказа. Но царь, по-видимому, вовсе не был склонен
его менять. На это указывает даже последовательность приема греческих
посланцев в Вавилоне. В первую очередь царь принимал послов от
храмов, прибывших к нему из Олимпии, из оазиса Аммона, Дельф,
Коринфа и Эпидавра. Затем к нему приглашали людей, принесших ему
дары, в третью и четвертую очередь рассматривались пограничные
споры и жалобы частных лиц. И только после всего этого наступал
черед рассмотрения жалоб на возвращение изгнанников.
Самый тяжелый удар новый эдикт нанес афинянам, так как теперь
их обладание островом Самос становилось незаконным. Своего имущества
и жилья лишались клерухи, жившие здесь уже сорок лет. Афины всегда
выдвигали самые сложные и щекотливые проблемы, которые предстояло
решать царю. С высочайшим авторитетом Афин вынужден был считаться
даже такой человек, как Александр. Но Афины с их радикальными
политиками, с их народом, склонным к различным крайностям, всегда
были опаснейшим очагом беспорядков и волнений. При разумном правлении
Ликурга и Фокиона город расцвел в политическом, экономическом
и финансовом отношении. Об этом свидетельствовали не только великолепные
здания, но и возродившийся военный флот. Не может быть сомнения
в том, что сила Афин как морской державы была еще более опасна,
чем патриотический шовинизм афинян. Александр и Антипатр стремились
проводить если не уступчивую, то все же осторожную и тактичную
политику по отношению к этому городу. Ведь Афины отказались в
свое время от союза со Спартой и ускорили таким образом победу
Антипатра. Однако отношения с Афинами ухудшились, когда Клеомен
взвинчиванием цен на египетское зерно вызвал настоящий голод среди
афинских граждан.
И тут пришло известие об эдикте Александра, а затем в Олимпию
прибыл Никанор. Для Афин уход с Самоса означал катастрофу. Естественно,
Афины решили воспротивиться эдикту, но по возможности уладить
все дипломатическим путем. Однако в это время в Греции появился
бежавший от Александра Гарпал с 6000 своих наемников, 30 судами
и 5000 талантов и стал просить афинян при-
|
|
___________
35. Diod. XVII, 109.
36. Ср., например, Тегейскую надпись (Syll., № 306). Речь идет,
по-видимому, об указаниях, привезенных Никанором. Надпись содержит
ответ на запрос, направленный в Вавилон. Diod. XVII, 113, 3 и сл.
|
321 |
нять его. При такой поддержке соблазн пойти на открытое восстание
был очень велик.
В царском придворном лагере очень серьезно относились к возможности
военных столкновений. Дошедшее до нас описание одной сцены в Экбатанах
прекрасно иллюстрирует настроение в лагере. Осенью 324 г. до н. э. с большой торжественностью и пышностью проводились празднества
в честь Диониса. Приподнятое настроение царило в театре, где проходил
праздник. Глашатаи выступали один за другим, восхваляя царя и
поднося ему дары. Уже упомянутый нами Горгий превзошел всех. Покрывая
шум толпы, прозвучали слова глашатая: «Горгий, командир метательных
орудий, подносит Александру, сыну Аммона, венок ценою в три тысячи
золотых. Но если царь подвергнет осаде Афины, то Горгий пожертвует
десять тысяч воинских .доспехов, столько же катапульт и артиллерию,
необходимую для ведения войны» [37].
Но дело пока не дошло до крайности. В Олимпии Демосфен уже вел
переговоры с Никапором, к тому же Афины отвергли предложения Гарпала.
Его наемникам пришлось остаться на мысе Тенар, а он сам прибыл
в Афины и был там схвачен. У Гарпала было конфисковано 700 талантов.
Однако требования македонян о его выдаче афиняне отклонили. Вскоре
в Афинах разразился скандал: содержавшийся под стражей Гарпал
бежал, большая часть денег тоже исчезла. Но так как Гарпал по
пути на Крит был убит одним из своих людей, дело заглохло. А вопрос
о Самосе все еще ждал своего разрешения. Афины пытались избежать
войны, но при этом ни в коем случае не хотели отказываться от
острова. Леосфен уже собирал наемников на Тенаре. Над Эгейским
морем нависла угроза.
Неверно было бы полагать, что Александр избегал столкновения с
Афинами, ведь это почти единственный греческий город, который
не захотел склониться перед новой автократией. Повсюду, за исключением
Афин, царь мог быть доволен действием своего эдикта, который в
конечном итоге мог привести к миру и уже теперь с достаточной
ясностью демонстрировал непреложную суть нового управления империей.
К тому же против эдикта ни с чьей стороны не было выдвинуто никаких
принципиальных возражений, и меньше всего со стороны совета Союза.
Вскоре после того как Коринфский союз потерял свое значение, было,
по-видимому, уничтожено и особое положение греческих го родов,
объединенных Ионическим протекторатом. Возможно, сообразуясь с
географическим положением, их собирались присоединить к малоазийским
сатрапиям.
Александр по-прежнему относился к эллинам крайне благожелательно;
об этом свидетельствует, например, его распоряжение о возвращении
всех жертвенных даров, похищенных некогда из Греции персами. Однако
расхождения с Аристотелем не сгладились и теперь, ибо против философа
была бессильна власть покорителя мира. Но в конце концов, так
думал Александр, старец должен понять, что для противопоставления
эллинов варварам в современном :мире нет места. Его рекомендация
— управлять одними народами
|
|
___________
37. Ерhipp., frg. 5.
|
322 |
«гегемонически», а другими «деспотически» — устарела. Ведь эдикт
об изгнанниках означал конец гегемонического принципа, а принудительное
расселение греческих наемников на Востоке говорило о том, что
деспотический принцип начал действовать и по отношению к грекам.
АПОФЕОЗ
Будущие планы Александра начали складываться и созревать еще
во время его пребывания в Индии. В Сузах он стал претворять их
в жизнь: идею ассимиляции, новую политику по отношению к Греции,
реформу армии. Из Суз были посланы в Грецию гонцы, принесшие эллинам
еще одну неожиданность: требование царя оказывать ему почести
как богу.
Сколь бы странным ни казалось нам это требование, оно легко объяснимо,
если рассматривать его как продолжение тяжелейшей борьбы, которую
Александр вел в течение всей своей жизни,— борьбы за признание
своего абсолютного авторитета, соответствующего его титанической
натуре.
Как уже говорилось, царь ощущал в себе поистине вулканические
силы, его одолевали грандиозные замыслы, нечто сверхъестественное,
таинственное и он стремился найти этому объяснение. И когда жрец
Аммона приветствовал его как сына бога, он воспринял это как откровение.
Что-то божественное действительно было в его натуре; ведь он считал
себя наследником своего мистического отца. Но вскоре обнаружилось,
что очень немногие разделяли его взгляды. Большинство македонян
не поняли ни изречения бога, ни невероятных требований царя. Они
замкнули свои сердца и предпочли молчать, как обычно молчат люди
при проявлении пустого тщеславия у лиц, облеченных властью. Но
их мысли и чувства иногда прорывались наружу, как это было с Клитом
или в Описе.
Во время инцидента в Бактрии Александру казалось, что с помощью
проскинезы найден путь для утверждения сверхъестественного, божественного
авторитета царя. Но попытка была слишком смелой, и осуществлялась
она сугубо по-восточному. Александр шел на большой риск и проиграл.
А когда царь при вступлении в Индию хотел последовать примеру
Вакха, он и тут потерпел поражение из-за немилости стихий. Казалось,
завоевание божественного авторитета для него невозможно.
Но жажда признания своей божественной сущности у Александра росла
по мере того, как созревали его планы владычества над миром. Ему
уже недостаточно было называться сыном бога, он ощущал богом себя.
Кроме того, интересы империи тоже требовали, чтобы властелин мира
пользовался абсолютным божественным авторитетом, и немедленно,
а не после его смерти, как это произошло с Гераклом. Таким образом,
желание Александра вызывалось не только личными мотивами. Как
это не раз бывало, иррациональные устремления царя сочетались
с вполне рациональной необходимостью.
|
|
|
323 |
Следует отметить, что укреплять авторитет царя требовалось не
повсеместно. Египтянами он мог быть доволен, ведь, будучи фараоном,
Александр и так воспринимался ими как бог. В Иране, как и вообще
в Передней Азии, не существовало обожествления царской власти,
но огни, возжигаемые в честь царей, горели теперь для Александра
точно так же как прежде для Ахеменидов. Признание величия и всемогущества
царя выражалось здесь в обряде проскинезы. Большего и не требовалось
пока от Востока. А на будущее Александр, может быть, помышлял
об учреждении единого культа для всей империи.
Но совсем иначе обстояло дело с македонянами и греками. Сам Александр
лишил всякого значения свою роль гегемона эллинского союза, так
как она больше не отвечала его намерениям и целям, и, конечно,
всемогущему властелину титул царя Македонии казался недостаточным.
Таким .образом, Александру нужно было, чтобы именно на Западе
признали его божественную сущность, ведь только так можно было
сгладить антагонизм между существующими там представлениями о
свободе и новой автократией.
Македонии было чуждо обожествление правящих царей; согласно древним
традициям лишь умершим властелинам оказывались почести как героям.
Правда, Филипп во время последнего свадебного празднества приказал,
чтобы его статую пронесли сквозь толпу вместе со статуями двенадцати
богов, как бы приравнивая себя к бессмертным. Это произошло, наверное,
под греческим влиянием, ведь уже в Эресе греки посвятили алтарь
Зевсу-Филиппиосу, а Исократ обещал Филиппу бессмертие в награду
за объявление войны персам. Но для Филиппа все это означало, вероятно,
не больше чем еще один драгоценный камень в короне Македонии.
Ему и в голову не могло прийти променять родовое царство, полученное
по праву наследования, на царство, полученное по божественному
праву.
Именно в этом и состояла главная трудность, возникшая перед Александром.
Македоняне очень хорошо понимали, что для него новый титул означал
конец прежней царской власти. Этим и объясняется их сопротивление
и отрицательное отношение Антипатра к обожествлению Александра.
До тех пор, пока Антипатр оставался правителем, надеяться на изменение
отношения к апофеозу не приходилось. Одного этого было уже достаточно,
чтобы сместить Антипатра. От его преемника Кратера можно было
ожидать и терпимости, и помощи в вопросе о признании божественности
царской власти. Но пока Александр терпеливо выжидал. Согласно
одному источнику, он, находясь еще в Индии, попытался добиться,
чтобы его матери Олимпиаде оказывали божеские почести. Однако,
по-видимому, если это сообщение вообще достоверно, и в этом он
не достиг успеха [38].
Большие надежды возлагались на Грецию, где всегда чтили героев,
а Геракла даже причислили к богам. Основатели городов и новых
государств удостаивались таких же почестей. Агесилай отказался
от божеских почестей, которые ему предложили в награду за
|
|
___________
38. Curt. IX, 26; X, 5,30.
|
324 |
помощь Фасосу, но Лисандр охотно принял их от ионийских олигархов.
Вообще, у греков творец, гениальный человек почитался если не
богом, то «существом, преисполненным бога и руководимым им». Все
это, конечно, в полной мере относилось и к Александру. Ведь он
был и основателем городов, и спасителем, а присущий ему творческий
дар не знал себе равного ни в ком из смертных. Поэтому города
Ионии уже давно начали оказывать ему божеские почести.
Однако все приведенные выше случаи апофеоза были лишь внешним
выражением более глубоких изменений: творческое начало постепенно
угасало в греческих городах. Способности и таланты наблюдались
лишь у отдельных выдающихся личностей. Только они могли подняться
над злосчастной раздробленностью, над убожеством мелких группировок,
над мизерной, мелкой враждой. Эти личности являлись как бы вестниками
будущего, воплощением божественного разума. Аристотель говорил:
если бы появился человек, настолько превосходящий всех своими
способностями и политическим даром, что возвысился бы над всеми,
его следовало бы рассматривать как часть государства. Среди смертных
он был бы подобен богу, не подчинялся бы никакому законодательству
и сам был бы законом [39]. И разве подобные взгляды не подготавливали
наилучшим образом почву для того, чтобы обесценить, гегемонию
и узаконить новую автократию путем оказания ей божеских почестей?
Поэтому Александр не приказывал, а лишь настойчиво требовал. Не
к царю должны были относиться эти почести, а к сверхчеловеческой
личности. К тому же каждому государству предоставлялось право
решить этот вопрос по собственному разумению. Ведь речь шла о
вере, а вера, хотя бы формально, нуждается в свободе воли. При
этом Александр собирался вновь применить добровольное принуждение,
к которому он часто прибегал.
В некоторых государствах послание царя дало прекрасный материал
для дискуссий. И, конечно, именно в Афинах прения разгорелись
с особенной силой. Дряхлый Ликург обратился к собранию с такими
словами: «Какой он бог? Ведь, покидая его святилище, хочется очиститься?»
Когда Пифею сказали, что он слишком молод, чтобы участвовать в
решении столь важного вопроса, он ответил: «Александр еще моложе,
а его уже хотят провозгласить богом!» После многих ядовитых и
острых слов победило благоразумие. Вспомнили эдикт об изгнанниках,
понадеялись, что признанием божественности Александра удастся
смягчить царя. Самос ведь «стоил обедни». Демад посоветовал своим
согражданам не забывать о земных делах, рьяно защищая дела небесные.
Даже Демосфен сказал, подняв набожно очи горе, что нельзя отрицать
права царя на небесные почести. При этом он с тонким сарказмом
предложил народу согласиться на пожелание Александра, независимо
от того, захочет тот стать сыном Зевса или Посейдона. Кто-то предложил
установить статую царя как непобедимого бога. Итак, требованию
царя уступили, в какой форме это было сделано, нам, к сожалению,
неизвестно, но, по-видимому, договорились оказывать царю не
|
|
___________
39. Arist. Pol., III, 1284a.
|
325 |
обычные почести, как героям, а именно божеские. Да это было теперь
и не важно. Спарта тоже выразила свое согласие — как всегда, кратко
и дерзко: «Если Александр желает быть богом, пусть он им будет».
Несомненно, и другие государства согласились на апофеоз [40].
В литературе многократно опровергалось мнение, что все эти уступки
диктовались политическими соображениями. Мы считаем, что умалять
роль политики в данном случае неправомерно. Конечно, Афины оказали
бы сопротивление даже божественному Александру, если бы он настаивал
на своем требовании отдать Самос. Однако это вовсе не означало,
что обожествление выпадало из политической сферы; это лишь указывало
на известные границы действий даже обожествляемой личности. Причем
эти действия следует обратить на добро, пользу, разум, спасение
людей и помощь им. До тех пор, пока царь вершит свои дела, основываясь
на этих принципах, он может не считаться с формальностями, может,
как deus ex machina* , вмешиваться, не спрашивая никого и не сообразуясь
ни с чем, во все дела, включая и политические. И все благодарны
ему как богу-спасителю. Однако в тех случаях, когда обожествляемая
личность начинает требовать неразумного, бесполезного и невозможного,
ее сверхчеловеческие права теряют свою силу. И тогда можно спорить
с ней и противиться ей, как любому другому смертному (и бессмертному).
Таковы были представления эллинов, и поэтому они без раздумий
согласились на апофеоз. Политические вопросы входили в сферу действий
обожествляемой личности, но reservatio mentalis ** была при этом
чем-то само собой разумеющимся для грека IV в. до н. э.
Весной 323 г. до н. э. к Александру прибыли послы, чтобы приветствовать
его как нового бога. Они явились как посланцы отдельных государств,
а не Союза, и это больше, чем что бы то ни было, доказывает постепенное
разрушение единства Союза. Но желание царя было исполнено, и подготовленная
им почва принесла свои плоды. Такой авторитет, как Эдуард Мейер,
замечает по этому поводу: «Причисление Александра к греческим
государственным богам не означало, правда, подчинения Греции Македонскому
царству, но, несомненно, влекло за собой ее включение в мировую
империю» [41]. Однако нам не следует забывать ограничение, о котором
говорилось выше! Авторитет Александра стал теперь сверхъестественным
божественным законом, но только до тех пор, пока он был направлен
на свершение добрых дел. А в остальном вопрос оставался открытым.
Таким образом, по сути дела, был сделан еще только один шаг. Постепенно
пример греческих государств мог повлиять и на Македонию, вызвав
там аналогичные перемены. Все это еще не вело к завоеванию абсолютного
авторитета, но ведь даже олим-
|
|
___________
40. Аеlian V. H., II, 19; Plut. Lac. Apophthegm, 219E.
* Драматургический прием, применявшийся иногда в античной трагедии:
запутанная интрига получала неожиданное разрешение во вмешательстве
игравшего божество актера, который посредством механического приспособления
появлялся среди действующих лиц.
** «Мысленная оговорка», не высказываемое открыто условие, ограничивающее
или вовсе уничтожающее значение даваемого обещания, обязательства
и т. п.
41. Ed. Meyer. Kleine Schriften. Halle, 1910, c. 331.
|
326 |
пийцы в Греции не обладали им! Почему? Да потому, что здесь вообще
не признавали ничего абсолютного, все подлежало критике. Даже
богов можно было критиковать, а наука и философия прямо выражали
сомнение в их существовании, и божеские почести могли дать царю
не больше, чем они давали бессмертным. Тут могли быть любовь,
преклонение, восторг, доверие, глубина и искренность чувства,
но не безусловное, безоговорочное признание. Ведь даже греческий
бог ничего не мог поделать с сомнениями, колебаниями, критикой
отдельных верующих. Сколь отличен был от Греции Восток: там подобных
проблем не существовало!
С помощью апофеоза Александр хотел добиться единения, взаимопонимания
и смягчения душ. Но всегда оставалась область, где мягкие, добросердечные
средства были неприменимы. Здесь благодатному и доброму богу следовало
бы попросту отступить и отказаться от своих намерений. Однако
этого, по-видимому, Александр не понимал. Там, где не действовали
божественная доброта и милосердие, он употреблял насилие.
Таким образом, от эллинской свободы к новой автократии были проложены
как бы временные мостики. Возможно, впоследствии эти мостики и
превратились бы в широкий мост, но, даже если бы это произошло,
мост остался бы мостом над пропастью.
ВЕЛИКАЯ ИМПЕРИЯ
Весной 331 г. до н. э. Александр покинул район Средиземноморья.
В описании событий мы коснулись не только «первой империи» Александра,
но и управления этой империей. С тех пор прошло восемь лет. И
империя распространилась почти на всю «Азию». Как осуществлялось
управление империей в новых условиях? Чтобы ответить на этот вопрос,
необходимо провести краткий обзор главных принципов, легших в
основу правления Александра в его последние годы. Часто мы не
знаем, что он считал временным в своем правлении, а что — окончательным.
Но основные черты управления несомненны, и они с предельной ясностью
характеризуют как империю, так и самого Александра.
Здесь прежде всего следует отметить автократический принцип, которого
придерживался царь, считавший себя основой мировой империи; управление
ею должно было целиком зависеть от Александра. Поэтому не существовало
столицы с центральными имперскими учреждениями, а был лишь придворный
лагерь с Александром и его помощниками. С самим царем была непосредственно
связана и канцелярия империи во главе с Евменом, к которой относился
архив, находившийся при царе во время походов. Большинство других
ведомств, между прочим и ведомство по управлению новыми землями,
тоже перемещались с придворным лагерем. Только финансовое управление
осуществлялось централизованно.
Разумеется, Александру требовалось много помощников, и он находил
их среди своих телохранителей, сопровождавших его ари-
|
|
|
327 |
стократов (гетайров) и, наконец, в кругу ксенов. Эти должностные
лица не имели никаких полномочий, а были лишь инструментами в
руках царя. Он один правил, один издавал указы, которые подписывал
«басилевс Александр» и заверял своей печатью. Для Европы это была
македонская печать, для империи — печать Дария. Когда царь был
болен и когда он надолго пропал без вести в пустыне, никто не
издавал приказов, никто ничего не подписывал, никто не ставил
печати под чем бы то ни было. Можно сказать, империя в это время
никем не управлялась. Даже назначить сатрапа на освободившееся
место никто не мог.
Македония и Эллада лишь формально не входили в состав империи.
Антипатр уже явно утратил влияние, а Коринфский союз подчинился
воле диктатора. Таким образом, декларированное исключительное
положение не означало теперь обладания особыми правами. В Европе,
правда, Александр не взимал налогов, как в других провинциях.
Но как обстояли дела в Азии и Египте, т. е. в собственно империи?
Там, как уже говорилось выше, продолжали существовать и персидские
сатрапии, и разделение провинций на города, племена, мелкие династии,
храмовые владения, государственные земли и поместья аристократов;
в племенных округах у иранской знати по-прежнему сохранялись отношения
взаимной зависимости и связи. Однако положение сатрапов не давало
им права претендовать на верховную власть. Иранский федерализм
допускался только в пределах локальных подразделений, племенных
округов, но не более. О нем и речи не могло быть для наместников.
Провинции были только управляемыми административными единицами
и не имели ничего общего с ленными владениями. Ими управляли чиновники,
назначенные Александром и перемещаемые по его собственному усмотрению.
Жили они во дворцах, унаследованных от персов; отсюда осуществлялось
управление и наблюдение за выполнением указов царя. В руках этих
чиновников была сосредоточена исполнительная власть, но крепости
империи им не подчинялись, и, кроме того, они были лишены права
вербовать наемников. Но, пожалуй, самым важным было то, что в
их обязанности не входил контроль за взиманием и распределением
налогов, они не имели права чеканить монеты и не осуществляли
внутренние связи в империи. Только на Дальнем Востоке чиновники
Александра обладали большими финансовыми правами, но и здесь (исключение
представляли только индийские князьки) они были лишены права чеканить
монету. В последнее время Александр вновь стал назначать сатрапами
македонян, но только лояльно относившихся к восточным обычаям.
Атропат, Фратаферн и Оксиарт остались на прежних должностях и
за свои деловые качества и приносимую пользу были приравнены к
македонским сатрапам. В Индии остался Таксил. Пор с самого начала
пользовался исключительными правами, превосходившими права других
сатрапов. Всю власть узурпировал в Египте Клеомен, но Александр
не возражал против этого.
Взимание налогов разрешалось только сатрапам восточных провинций
— по-видимому, потому, что там преобладало натуральное
|
|
|
328 |
хозяйство. На Ближнем и Среднем Востоке по-прежнему занимались
финансами четыре казначея, ответственные также за коммуникации
и снабжение армии: Клеомен в Египте, Филоксен в Малой Азии, Менее
в Сирии и Киликии и сменивший Гарпала Антимен в Вавилоне, Сузиане,
Мидии и Персии. Ему, так же как в свое время его предшественнику,
было поручено управление бывшей персидской казной и чеканка монет.
Вопрос о том, обладал ли Антимен какими-то особыми правами, остается
неясным. Управляющие финансами, по-видимому, не зависели от сатрапов,
более того, их ранг был выше ранга наместников. Исключительное
положение Клеомена объясняется тем, что он был сатрапом и управляющим
финансами одновременно.
Мы видим, что все управление, за исключением финансов и коммуникаций,
было сосредоточено в руках самого царя. Не следует думать, что
в основе такой системы лежала неспособность Александра как-то
иначе организовать управление государством. Нет, речь здесь идет
о проявлении столь крайней автократии, при которой становится
невозможной ни передача полномочий, ни существование промежуточных
инстанций, ни обладание независимой властью. Александр сам создал
империю и бдительно следил за тем, чтобы какой-либо чиновник не
отобрал у него права на нее.
Империя должна была стать единым государством, но не при помощи
имперской бюрократии, а благодаря управлению самого Александра,
слиянию этнических и культурных элементов, но особенно развитию
торговли и повсеместному росту благосостояния.
Еще Ахемениды заботились о преуспевании своего царства. И Александр
многое перенял у персов, например заботу об оросительных сооружениях,
о системе дорог, о государственной почте [42]. Особенно благотворно
повлияло на развитие коммуникаций основание новых городов в местах,
где пересекались наиболее важные торговые пути; большое значение
имело и развитие морского судоходства, а также речного, которым
персы раньше пренебрегали. К этому следует добавить открытие новых
земель и освоение их, производство новых изделий, знакомство с
новыми ремеслами. Насколько важно все это было, можно судить хотя
бы по тому, что в Индии европейцы впервые ознакомились с продуктами
и сырьем тропической зоны.
Но самый значительный переворот был совершен Александром в области
экономики; он добился этого чеканкой монеты из захваченных им
персидских сокровищ. В Европе никогда не было большого количества
благородных металлов, а в Персии не было принято, чеканить из
них монету. Там не было условий для развития торговых отношений
в крупных масштабах. Александр распорядился о чеканке монеты из
металла завоеванной им казны. Это увеличение наличных платежных
средств оказало на экономику стимулирующее влияние, примерно такое
же, какое впоследствии имело введение банкнотов и акций. Это тоже
должно было послужить на благо объединения империи. Сатрапы были
лишены существовавшего до этой поры права чеканить серебряную
монету, и новые благородные металлы были пущены в оборот в виде
монеты империи, отчеканенной по аттиче-
|
|
___________
42. Arr. VII, 21, 5.
|
329 |
скому стандарту. Конечно, введение новой монеты было невыгодным
для Афин — главного торгового конкурента. Однако таким образом
для торговли открылись ворота всего мира.
О политике ассимиляции уже подробно говорилось выше, и мы коснемся
этого вопроса еще раз при обсуждении последних планов Александра.
Здесь же следует остановиться на общественной структуре, которой
Александр покровительствовал в своей империи. Несомненно, он оказывал
предпочтение четырем общественным прослойкам: землевладельцам,
горожанам, воинам и жрецам. Аристократы, зависимые от царей, имелись
как в Македонии, так и в Иране. Александр признавал и тех и других,
но хотел их объединения/В высших слоях общества великодушно были
приняты и греки; при этом они приравнивались к македонской знати.
Высшая прослойка должна была давать империи военачальников, чиновников
и наместников. При этом царь требовал, чтобы лица, даже имевшие
высокие полномочия сатрапов, полностью отказывались от всех своих
прав на власть и были лишь орудием в его руках. Это требование
оказалось, однако, трудно выполнимым.
Большое внимание во вновь основанных городах уделялось развитию
и процветанию городского сословия. Архитектура, образ жизни и
локальная автономия должны были иметь греческий или греко-семитский
характер. Предполагалось, что полноправными гражданами этих городов
будут переселенцы-эллины. Но в городах разрешалось селиться и
местным жителям. Становясь горожанами, они возвышались бы над
сельским населением. Предполагалось, что они смогут постепенно
ассимилироваться и эллинизироваться. Царская политика и здесь,
несомненно, приветствовала смешанные браки. Таким образом, понятие
«гражданин» доселе неведомое Востоку, постепенно завоевало бы
мир. Поселенец стал бы гражданином города и в то же время мира.
Однако предоставление гражданских прав, как и существование отдельных
государств, не предполагалось. Но, возможно, следующие годы привели
бы к созданию империи по типу Constitutio Antoniana?*
Как видно из последних, оставшихся невыполненными планов Александра,
он возлагал большие задачи на эллинских и семитских горожан. Следует
обратить внимание на то, что царь видел не только в греках, но
и в эллинизированных финикийцах пионеров будущей культуры городов,
более того, пионеров эллинизации.
Особое сословие по замыслу Александра должны были составить воины
имперской армии: на это указывает обучение эпигонов, воспитание
на казенный счет детей воинов, рожденных от восточных матерей,
и, наконец, расселение воинов в восточных городах. По своему происхождению
воины будущей имперской армии могли быть македонянами, греками
и иранцами, а также детьми от смешанных браков. После окончания
военной службы ветераны, по-видимому, приравнивались к привилегированному
сословию горожан.
Особое предпочтение Александр на Востоке отдавал священнослу-
|
|
___________
* «...конституции Антониана» (лат.) — так называли эдикт Каракаллы
212 г. о даровании прав гражданства всем свободным жителям Римской
империи.
|
330 |
жителям и жрецам, считая их одной из основных опор своей власти,
Македоняне в духовный арсенал империи внесли воинскую доблесть
и умение, Восток служил образцом безоговорочного подчинения авторитету
властителя, у семитов побережья можно было перенять умение вести
торговлю и приспосабливаться к новым условиям, у греков не только
заимствовали язык, но и учились более свободному образу жизни,
городскому укладу, агонистике * , перенимали их высокую культуру.
Александр предполагал, должно быть, переписать священные книги
персов по-гречески.
Что касается вопросов религии, то здесь царь проявил большую веротерпимость.
О том, насколько он чувствовал свою близость к богам Олимпа и
Аммону, мы не раз упоминали. Мы знаем также, что по его приказу
строились египетские и вавилонские храмы, что в Мемфисе и Вавилоне
он совершал царские жертвоприношения, что в походах его сопровождал
священный огонь иранских царей и что во время праздника примирения
в Описе он провозгласил иранских богов равноправными с другими
богами империи. Но все это строилось, конечно, на принципах сосуществования,
а не слияния или объединения. Царь покровительствовал культам,
появившимся в результате синкретизма, например культу Аммона и
тирского Геракла. Не исключено, что в будущем Александр предполагал
объединить и слить культы. И, может быть, Птолемей впоследствии
лишь использовал и привел в исполнение идею Александра, создав,
уже будучи властителем Египта, синкретического бога Сераписа.
При проведении так называемой культурной политики царь проявлял
чрезвычайную осторожность. Он не хотел распространением греческой
культуры оскорблять чувства местного населения. Александр мечтал
привлечь местных жителей на свою сторону добром, не прибегая к
насилию. Поэтому он не только не искоренял восточные языки, а,
наоборот, всячески поддерживал Певкеста, который пользовался персидским
языком и чтил персидские обычаи. Повсюду на Востоке царь оставлял
в силе местные восточные правовые нормы и традиции; привести народы
к единому общегреческому знаменателю казалось ему более опасным.
Он добивался единодушия и согласия между ними. Введение греческой
традиции было здесь вовсе не самоцелью, а лишь средством.
Таковы были принципы управления Александра. Во многих отношениях
они кажутся незавершенными, незаконченными. Но в главном они предельно
ясны. Нет сомнения, что Александр стремился к созданию благоденствующего
всемирного государства. Только это благо должно было быть продиктовано,
предписано свыше.
АРАВИЙСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
На Инде Александра впервые с необычайной силой охватила страсть
к открытиям. С тех пор его не переставали занимать планы исследований
и изысканий. И время для этого вполне подходило, так
|
|
___________
* Агонистика (греч.) — искусство борьбы, здесь «дух соревнования».
|
331 |
как до создания новой имперской армии нельзя было и помышлять
о серьезных завоеваниях.
Конечно, не следует думать, что царь предпринимал исследовательские
экспедиции только ради науки. Он по-прежнему помышлял о благе
империи, и открытия должны были в равной мере служить и государственным
интересам и исследовательским. Он открывал, чтобы в то же самое
время завоевывать и осваивать. И делал это, как позднее Васко
да Гама, с помощью армии. При этом он думал о торговле, благосостоянии
и выгоде, но не только тех, кто открывал новые страны и народы,
но и тех, кого «открывали». Ведь все вновь «открытые» народы становились
теперь подданными империи. Таковы были замыслы и намерения Александра.
Но в каждом отдельном случае выяснялось, как будут распределены
эти блага и что останется на долю местных жителей. Именно так
действовал Александр на Инде и в Гедросии: в одно и то же время
он открывал, завоевывал, осваивал, а затем вынуждал покоренные
народы заключать с ним мир. Так же предполагалось действовать
и в будущем.
После Индийского похода планы завоевания мира вступили в некую
новую фазу. Теперь Александр хотел включить в империю не только
ойкумену, но и окружающие земли, лежащие на границах земли. Правда,
пустыни завоевывать было ни к чему, царь намеревался осваивать
реки, побережье и сам Мировой океан. Как уже говорилось выше,
Александр увлекся в Индии идеей периферических морских путей,
проходящих по краю земли. После Гедросии планы судоходства еще
больше завладели Александром. Ведь сухопутный поход оказался чрезвычайно
трудным, да и неудачным, а Неарху удалось достичь цели почти без
потерь. Не было ли это лучшим доказательством превосходства морских
путей? Но морские маршруты следовало немного изменить и продлить.
Сразу после того как Неарх прибыл в Карманию и встретился с царем,
оба друга, окрыленные успехом, наметили новый план [43]. Подобно
тому как удалось проложить морской путь из Индии в Персию, теперь
было решено пройти вдоль берегов Аравии, а затем обогнуть Африку.
Может быть, удалось бы даже напасть на Карфаген с запада, со стороны
Геркулесовых столпов. Конечно, часть этих замыслов была просто
порождением минуты упоенного радостью царя, но он ухватился за
главную мысль и тотчас приказал начать строительство флота в далекой
Финикии. Дерево для этих целей должен был поставлять Ливан, медь,
паклю и парусину — Кипр. Корабли в разобранном виде доставлялись
к Евфрату, а от Тапсака * флот спускался вниз по течению до Вавилона.
В этом был весь Александр, быстро и легко принимающий решения,
изменяющие мир.
После Суз планы освоения морских путей постепенно стали приобретать
более определенные очертания. В Месопотамии, так же как некогда
в Индии, в первую очередь предстояло освоить большие реки, и прежде
всего их устья. Однако открытие судоходства по Тигру и Евфрату
столкнулось с некоторыми трудностями. Томимый желанием
|
|
___________
43. Plut. Al., LXVIII, 1 и сл.; ср.: Аrr. VII, 1, 2. Версия Плутарха
противоречит версии Диодора (XVIII, 4, 4) о плане нападения на Карфаген.
* Тапсак (Фапсак) — небольшой город в среднем течении Евфрата.
|
332 |
скорее достичь моря, Александр спустился по Эвлею * и основал
у устья новую Александрию, затем поднялся вверх по течению Тигра.
Остальные суда воспользовались каналом, ведущим к Тигру. Сухопутные
войска прибыли туда же. Началась весьма трудная работа: Тигр во
многих местах был перекрыт плотинами, благодаря чему вода поступала
на поля, и царь со свойственной ему беспощадностью повелел срыть
их. Он жертвовал плотинами для решения более важной, с его точки
зрения, задачи — превращения Тигра в судоходную реку.
Александр не забывал о своем плане обогнуть Аравию. Правда, следовало
дождаться, когда в Финикии закончится постройка новых судов; к
тому же осень и зима задержали царя в Мидии. Таким образом, удалось
подготовить все с большей тщательностью, чем это было сделано
во время первого путешествия Неарха. Теперь не было необходимости
рисковать целым флотом, а можно было послать всего несколько кораблей
для предварительной разведки. То, что не удалось бы сделать этим
кораблям (имеется в виду главным образом завоевание и заселение
прибрежных земель), завершила бы следующая за ними большая экспедиция.
Уже осенью из Тередона, в устье Евфрата, отплыла триаконтера **
под командованием друга Неарха — Архия, одного из лучших македонских
мореплавателей, о котором уже упоминалось выше. Он достиг Тила
(современный Бахрейн). Зимой к нему присоединился Андросфен. На
своем судне он прошел сначала вдоль опасного геррейского побережья,
постепенно производя разведку местности. Затем Андросфен причалил
к Тилу и надолго остался там. Отчет, написанный им по возвращении,
относится к наиболее ценным страноведческим исследованиям, когда-либо
попадавшим в царскую канцелярию. С тем же мастерством написана
и его книга о путешествии по Персидскому заливу, опубликованная
позднее. Правда, оригинал этой книги до нас не дошел, но Теофраст
очень широко использовал ее в своей книге «О растениях». Благодаря
Андросфену наши представления о Тиле не менее ярки, чем сведения
о современном Бахрейне. Андросфен повествует о побережье, заросшем
манграми, о чудесных родниках и источниках, о пышной растительности
оазисов, об овощах, пальмах и апельсиновых деревьях. Следовательно,
порт на северном берегу острова уже тогда был маленьким раем,
значение которого определялось чрезвычайно богатой добычей жемчуга.
Несомненно, Аидросфен тщательно изучил это место, где, возможно,
будет основан город. Александр был, по-видимому, очень доволен
результатами этих исследований. Не менее важным представлялся
маленький остров, расположенный против устья Евфрата. Александр
назвал его Икаром — в честь мифологического юного храбреца, полетевшего
к солнцу. И на этом острове предполагалось основание нового города
[44]. В путь отправился еще один мореплаватель — Гиерон из города
Солы на Кипре. Он должен был обойти на своем судне вокруг Аравии.
B то же самое время корабль под командованием Анаксикрата вышел
из
|
|
___________
* Эвлей — судоходный рукав Тигра.
** Триаконтера военный тридцативесельный корабль.
44. Аrr. VII, 20, 3 и сл.; Strаbо XVI, 776.
|
333 |
Египта, чтобы подойти к Месопотамии с противоположной стороны.
Однако ни то, ни другое судно не достигло цели. Гиерон вернулся,
дойдя до Ормузского пролива, Анаксикрат, правда, дошел до Баб-эль-Мандебского
пролива, однако у Адрамаута был вынужден прервать путешествие
из-за нехватки питьевой воды. Таким образом, самый трудный отрезок
побережья так и остался неисследованным.
Еще до того как Александр в 323 г. до н. э. вплотную занялся подготовкой
Аравийской экспедиции, он отдал распоряжение, чрезвычайно характерное
для его планов освоения мира: он приказал Гераклиду создать в
Гиркании флот для исследования Каспийского моря. Выше мы уже говорили,
что не только греческие географы, жившие до Александра, но и сам
Александр полагал, что земля имеет симметричное строение. И так
как Александр считал Персидский залив и Красное море как бы юго-восточными
заливами океана, Каспийское море, по его мнению, было его северо-восточным
эквивалентом. Если бы эта мысль подтвердилась, то Каспийское море,
подобно Персидскому заливу, имело бы выход к океану; тогда отсюда
можно было бы проложить пути на север. Конечно, сначала предстояло
выяснить, не является ли Каспийское море внутренним, как полагали
большинство географов и сам Александр. В таком случае ничего здесь
сделать было бы нельзя. Поэтому в задачу Гераклида не входили
ни завоевание, ни освоение, а лишь исследование Каспийского моря.
Если бы выяснилось, что выход к океану действительно имеется,
царь занялся бы этим проектом всерьез.
Когда Александр весной 323 г. до н. э. прибыл в Вавилон, подготовка
к Аравийской экспедиции шла полным ходом. Из Финикии через город
Тапсак прибыли левантийские мореходы и навархи, а одновременно
с ними и первые суда; их было около пятидесяти. По одной из версий,
Александр приказал построить 700 судов [45], что можно было бы
считать обычным преувеличением, однако на Инде в его распоряжении
находилось около 2000 судов; из них, по-видимому, 800 были построены
по приказу Александра. Кроме того, Александр повелел вырыть в
Вавилоне огромный затон, где могли бы разместиться 1000 кораблей.
Видимо, он рассчитывал, что в Вавилон придут все эти суда, которые
предназначались не только для экспедиции: часть из них должна
была осуществлять постоянно возрастающие регулярные морские перевозки.
Не случайно царь переслал большие денежные средства в Левант для
найма опытных мореплавателей и покупки рабов, знающих морское
дело. Этих людей предполагалось использовать впоследствии на судах
и заселить ими побережье [46].
Для местных нужд Александр приказал построить в Месопотамии еще
ряд судов; кроме того, он сконцентрировал в Вавилоне флот Неарха.
Здесь проводились различные морские маневры, устраивались соревнования
навархов и гребных команд. Сам Александр предпринял на корабле
путешествие по Евфрату, вошел в канал Паллакотт и осмотрел питаемые
им окрестные озера и низменности. Здесь, на краю Аравии, Александр
основал греческий город и приказал изменить направление Паллакотта
с целью облегчить использование этого важного для водного хозяйства
канала. Предание гласит, что во время
|
|
___________
45. Curt. X, 1, 19; Diоd. XX, 50, 2.
46. Aristobul., frg. 55 (Arr. VII, 19).
|
334 |
этого путешествия Александр сам стоял за рулем. Во всяком случае,
он увлекался мореплаванием все сильнее и сильнее [47].
Царь не успел осуществить Аравийскую экспедицию. Александр умер,
когда подготовка к ней была закончена. Мы можем составить себе
представление о его намерениях, только судя по подготовительным
работам. Однако для правильного понимания этого начинания Александра
необходимо прежде ознакомиться с представлениями об Аравии, существовавшими
в те времена [48].
Издавна Аравийский полуостров представлялся грекам не пустыней,
а богатой и процветающей страной. Оттуда в Грецию прибывали драгоценнейшие
товары, в первую очередь пряности и благовония: лаванда, мирра,
фимиам, ладан, кассия и корица. Греки часто не знали, были ли
товары собственно аравийскими, или же жители полуострова выступали
посредниками при продаже чужих товаров. В действительности жители
«Счастливой Аравии», так же как и побережья Персидского залива,
часто наживались, торгуя индийскими товарами.
Для Александра было важно не только проложить морской путь вокруг
Аравийского полуострова, но и наметить места для будущих городов
и портов. Вполне возможно, он предугадал, что вся торговля с Индией
зависит от Аравии и что именно оттуда, а не из Гедросии проходят
пути в его «страну чудес». В более отдаленной перспективе можно
было подумать и о прямых связях между Индией и Египтом. Так как
сообщение между Нилом и Красным морем уже существовало, водный
дуть можно было продлить до Александрии.
Современные источники рассматривают Аравийскую экспедицию односторонне
— как мирное путешествие с исследовательскими целями. Однако,
по моему мнению, все распоряжения Александра этому противоречат.
Здесь определенно речь шла о военной операции с участием флота
и сухопутных войск. Это были те же самые «мирные средства» и насильственные
«благодеяния», при помощи которых царь подавил всяческое сопротивление
в Индии.
Рассказ об Аравийской экспедиции и об Аравии основывается главным
образом на моей монографии об Александре, опубликованной в 1949
г. Лишь после исследований геологов и петрографов, работавших
по поручению ЮНЕСКО для Саудовской Аравии, результатами которых
я воспользовался, стало ясно, что многие горные массивы Внутренней
Аравии вплоть до времен монгольского нашествия были, покрыты лесами,
воды там было намного больше и велась добыча полезных ископаемых
[49]. Подобно Северной Африке и Ирану, Внутренняя Аравия тоже
подверглась постепенному высыханию, причем первый его этап приходится
на 1000 и 800 гг. до н. э. Затем наступает перерыв, а может быть,
даже некоторое увеличение влажности, но около 1200 г. н. э. начинается
второй этап засухи. Однако все это, в особенности результаты археологических
раскопок, относящихся к культуре Бахрейна, требует более детального
изучения. Лишь после последней, решающей засухи всюду, где нет
родников, источников и близких к поверхности земли грунтовых вод,
в Аравии стали преобладать пустыни, безлесные горные массивы и
равнины, покрытые
|
|
___________
47. Аrr. VII, 21,1 и сл.; 22, 2; Strabo ХVI, 739 и сл.
48. Аrr. VII, 20, 2.
49. Сведения основаны на устных сообщениях профессора Феликса Ропнера
(Париж) и Эльмара Вальтера (Вена).
|
335 |
топкой, похожей на муку песочной пылью (автор наблюдал эту картину,
например, на пути из Дамаска в Багдад через Рутбу).
Обо всех этих изменениях мы должны помнить, учитывая, что Нововавилонское
царство при Набониде включало в себя Ятрию (Медину), а Аравийский
полуостров древние называли «счастливым». Тем более следует иметь
это в виду, занимаясь Аравийской экспедицией Александра. Несомненно,
в задачи экспедиции входило освоение внутренних областей полуострова,
но в первую очередь царя занимали прибрежные области, их освоение
и подчинение, а также торговля с Индией.
Вся операция была направлена сначала против аравийцев, живущих
на востоке Месопотамии; возможно, существовало и намерение пройти
от Евфрата в глубь страны. Несомненно, из расположенного в устье
порта Тередона флот направился к острову Икар, где, как уже упоминалось,
предполагалось основать город и порт. Затем корабли должны были
пройти вдоль геррейского побережья, а сухопутным войскам предстояло
захватить и подчинить его. Ведь здесь находился центр торговли,
которая велась между Индией и Финикией. Товары переправлялись
на кораблях и верблюдах в обход Персидского царства, а вся прибыль
попадала в руки аравийцев. Одной из главных задач экспедиции было,
конечно, взять аравийскую торговлю под контроль империи. Несомненно
также, что дальше экспедиция направлялась к Тилу, где предполагалось
основать новую Александрию. Царь намеревался расселить в областях
у Персидского залива западных семитов с Леванта и с их помощью
оживить торговлю, с тем чтобы она достигла такого же расцвета,
как на Средиземном море.
А сам Александр? Из царских дневников, эфемерид, явствует, что
он хотел пуститься в плавание вместе с флотом [50]. Командование
флотом было поручено Неарху, сухопутными войсками — по-видимому,
Пердикке. Неизвестно, намеревался ли царь оставаться все время
на корабле или собирался в случае необходимости брать на себя
командование сухопутными войсками, как это было во время плавания
по Инду. Согласно источникам, руководство экспедицией в целом
должно было осуществляться Александром.
Поскольку все предприятие касалось Персидского залива, его цели
и задачи довольно ясны, однако последующие планы царя большей
частью лежат за пределами наших предположений. Несомненно лишь
одно: флоту предстояло обогнуть Аравийский полуостров. Остается
вопрос, собирался ли царь лично участвовать в дальнейшей экспедиции
и думал ли использовать в ней сухопутные войска. О трудностях,
ожидавших экспедицию, Александр мог узнать от Скилака, а также
из отчета Анаксикрата, если этот отчет тогда уже был получен.
Может быть, царь намеревался поступать в зависимости от обстоятельств,
во всяком случае, ему нельзя было надолго покидать империю, поскольку
еще шла реорганизация армии, а воинское снаряжение и пополнение
не прибыли из Македонии.
Немалое удивление вызывает у нас избранное для экспедиции время
года. Поход через Гедросию был осуществлен в октябре и ноябре,
т. е. в самое благоприятное время. Для экспедиции же по знойному,
|
|
___________
50. Аrr. VII, 25, 2.
|
336 |
изобилующему испарениями Персидскому заливу были отведены самые
неблагоприятные месяцы — июль и август. Правда, в это время дуют
нужные ветры, но насыщенный парами воздух ухудшает видимость,
и плавание становится весьма опасным. Что же касается сухопутных
войск, то поход в период влажного летнего зноя был бы для них
мучительно труден. Может быть, царь в безумной заносчивости, как
некогда в Пенджабе, нарочно захотел выбрать самое неподходящее
и неблагоприятное время? Правда, нам неизвестно, воспользовались
ли македоняне сведениями Скилака и знали ли географию Оманского
залива. Во всяком случае, флот во второй половине октября должен
был достичь восточной оконечности Аравийского полуострова и сменить
здесь курс с юго-востока на юго-запад. Это было именно то время,
когда юго-западный муссон сменяется северо-восточным. Вероятно,
Александр и Неарх учитывали это изменение ветров. Ведь со времен
Патталы направление и время муссонов были уже известны. Не исключено,
что Неарх совершенно сознательно хотел воспользоваться западными
ветрами Персидского залива; он знал, что, когда корабли обогнут
восточную оконечность полуострова, можно будет использовать северо-восточный
муссон. Ветер должен был гнать корабли вдоль юго-восточного побережья
Аравии к Красному морю. Если бы все это осуществилось, то экспедиция
совершила бы путь, давно уже известный арабам. Греки же познакомились
с ним гораздо позже, при Птолемеях, когда Типпал первым прошел
из Египта в Индию. Если все это так, то до некоторой степени понятен
выбор месяца для начала экспедиции.
Таковы были цели и планы экспедиции — может быть, не столь грандиозной,
как походы против Персии или Индии. Но этой же весьма значительной
операции царь собирался посвятить несколько месяцев; предприятие
было смелым и рискованным, а учитывая страшный летний зной, не
менее опасным, чем поход через Гедросию. Морской поход мог быть
удачным, но сухопутная операция летом, как нам представляется,
была обречена.
От фантастического плана обойти и Аравию, и всю Африку за один
поход Александр давно отказался. К Карфагену не было подхода с
запада. У царя за это время созрел еще один проект: двинуть вновь
созданную армию с востока, от Финикии и Александрии, и завоевать
таким образом господство над Средиземным морем. Это был последний
грандиозный план Александра.
ПОСЛЕДНИЕ ПЛАНЫ
Смерть Александра перечеркнула не только проект Аравийской экспедиции,
но и многие другие. Это и неудивительно, если учесть могущество
его личности. В царской канцелярии, в особом архиве, гипомнеуматах,
хранилось много проектов и предложений, накопившихся за многие
годы. Одни были почти забыты, другие только что поступили. Часть
из них оказалась не только подробно разработана, но и уже претворялась
в жизнь. Поэтому после смерти царя их нель-
|
|
|
337 |
зя было просто предать забвению. Пердикке пришлось доложить о
них войсковому собранию, чтобы аннулировать распоряжения и отменить
планы Александра. Пердикка был очень заинтересован в этом. Поэтому
он доложил самые дорогостоящие планы и проекты, представленные
архитекторами и еще не утвержденные Александром. Во всяком случае,
Иероним, повествующий об этом со слов Ев-мена, мог узнать от него
лишь о тех планах и проектах, которые Александр только намеревался
осуществить или, во всяком случае, считал достойными серьезного
рассмотрения [51]. Поэтому здесь не упоминается ни о канале для
Эритрейского полуострова * , ни о новом основании Смирны, а лишь
о тех замыслах, к осуществлению которых царь собирался вскоре
приступить. Нельзя, конечно, быть уверенным в том, что Александр
осуществил бы все так, как проектировалось, но вполне можно составить
определенное представление о его планах и намерениях, если бы
смерть не настигла Александра. Ознакомление с его планами делает
наши знания о царе более полными.
Мы уже говорили о замыслах Александра, о проектах строительства
в Элладе и Македонии. Судя по планам восстановления храма Мардука
в Вавилоне, строительства грандиозной гробницы Гефестиона, притом
что в Александрии в память об умершем друге уже был построен героон
** , можно предположить, что царь намеревался украсить всю империю
культовыми сооружениями. В этой связи заслуживает внимания замысел
возведения памятника на могиле Филиппа. Хотя Александр много раз
говорил о своем происхождении от бога Аммона, называя его своим
истинным отцом, не почтить память победителя при Херонее на его
родине он не решился. Это была уступка справедливым требованиям
народа.
Существовали и планы создания новых городов с расселением там
нескольких общин. Подобные меры уже проводились Александром на
Востоке: основывались новые центры, куда вынуждали переселяться
местных жителей. Несомненно, царь и в дальнейшем всячески поощрял
бы создание больших городов.
Одним из самых значительных замыслов был намеченный, но неразработанный
план переселения людей из Азии в Европу, а из Европы в Азию [52].
В больших азиатских государствах всегда имели место такие переселения,
но, как правило, они проводились в наказание, чтобы покарать и
политически обезвредить города и народы. Намерения Александра
были совсем другими: «С помощью браков и привыкания друг к другу
оба континента должны объединиться в согласии и любви». Теперь
это относилось к созданию не только высшего слоя избранных наций
— македонян и персов (или иранцев), но и к народам обеих частей
света — Европе и Азии [53]. Правда, Александр имел в виду не переселение
народов, a somaton metagogae, т. е. «перемещение человеческих
тел», «человеческого материала». Как бы парадоксально это ни выглядело
с современной точки зрения, речь
|
|
___________
51. Diod. XVIII, 4 (по Иерониму из Кардии).
* Полуостров напротив о-ва Хиос, мешавший плаванию вдоль берегов
Малой Азии.
** Героон — храм, воздвигнутый в честь героя (полубога).
52. Diоd. XVIII, 4, 4.
53. Так понимал это Эратосфен, которого цитирует Страбои (I, 66
и сл.). Ср.: Plut. De fort. Al., I, 8, 329 и сл.
|
338 |
идет здесь о браках и братании людей разных национальностей.
Все это наряду с имеющей несколько иной характер попыткой перемешать
македонян и иранцев, безусловно, отвечало интересам империи. Мировая
империя, занимавшая огромную территорию, конечно, была главной
побудительной причиной такого переселения; отсюда сами собой вытекали
благоприятные условия для создания unity of mankind* .
В этой связи нам понятно распоряжение Александра, сделанное им
незадолго до смерти: расселить финикийцев и сирийцев вдоль Персидского
залива [54]. До сих пор царь размещал в новых городах наряду с
местным населением греков и македонских ветеранов. Однако теперь
все изменилось: в планирование империи впервые были включены как
самостоятельный, активно действующий фактор семиты левантийского
побережья. Александр, по-видимому, всегда ценил семитов как купцов.
Поэтому им разрешалось сопровождать армию в качестве торговцев
и маркитантов. Кроме того, финикийские города занимали особое
положение и пользовались самоуправлением, а Газа и Тир после истребления
их населения были восстановлены не как греческие, а как семитские
города. Со временем Александр понял, что семиты гораздо охотнее
идут навстречу его планам создания всемирной империи, чем все
другие народы. Как противились этим планам македоняне, нам уже
известно. Но и греческие наемники, осевшие на Востоке, страдали
от ностальгии и бунтовали. К тому же /они отличались сильно развитым
националистическим чванством и высокомерием. Время расцвета национальной
истории западных семитов, за исключением иудеев, давно уже миновало:
они привыкли покоряться могущественным государствам и охотно поддерживали
их, извлекая из этого пользу. Финикийская городская культура достигла
очень высокой ступени развития, переняв многое от греков. А кроме
того, семиты побережья отличались необыкновенной ловкостью, умением
приспосабливаться к любым климатическим условиям и новому образу
жизни. Их легче было привлечь на свою сторону и удобнее использовать,
чем даже греков. Если македоняне и иранцы могли взять на себя
управление и армию, греки — духовную культуру, то Финикия с Сирией,
да и Левант в целом занимали первое место в торговле. Заселение
же новых городов и мореплавание им следовало поделить с греками.
Таким образом, когда Александр незадолго до смерти обнаружил этот
новый цвет в своей палитре, перед ним открылись совершенно неожиданные
перспективы.
Если сопоставить выражение «переселение человеческого материала»
со всей деятельностью Александра, оно может иметь еще одно истолкование.
Одновременно с вербовкой людей в Леванте царь приказал покупать
рабов. Причем последние должны были разбираться в мореплавании
и, что немаловажно, отвечать требованиям, которые он предъявлял
к переселенцам. Может быть, царь намеревался при их переселении
к берегам Персидского залива предоставить им свободу? А может
быть, выражение «человеческий матери-
|
|
___________
* Единство человечества (англ.).
54. Аrr. VII, 19, 5.
|
339 |
ал» (somata) указывает на то, что он хотел в основном использовать
рабов для своих планов смешения и переселения народов? Ведь найти
добровольцев среди свободных не всегда оказывалось легким делом.
Эллинских наемников, правда, удалось одурачить и обмануть, применив
военную дисциплину. Свыше 23000 человек переселилось таким образом
только в северо-восточные провинции [55]. Иностранные ландскнехты
стали уклоняться от царской службы. Они собрались у Тенара и чуть
ли не грозили открытым неповиновением. По-видимому, следовало
искать другие формы скрытого, а порой и явного принуждения. Поэтому
попытка использовать рабов в целях переселения совершенно естественна
и понятна.
Все эти планы представляются нам значительными и интересными,
но, несомненно, самым грандиозным замыслом было намеченное Александром
завоевание запада Средиземноморья. Некоторые исследователи считают,
что Александр не стремился к завоеваниям после покорения Персии,
при этом подвергается сомнению аутентичность последних планов
Александра, о которых сообщает Диодор. Они опровергают ссылки
на Иеронима, хорошо знакомого с материалом, и отрицают наличие
других доказательств стремления Александра к мировому господству.
Однако подобные мнения совершенно несостоятельны. Авторитет Иеронима
непререкаем, а действия Александра в Индии и Аравии однозначно
свидетельствуют о его замыслах. На наш взгляд, имеется еще одно
важное доказательство в пользу существования замыслов всемирного
господства. Во время походов на восток от Персидского царства
Александр, несмотря на полное отсутствие поводов к войне, везде
выступал как завоеватель и агрессор. Он считал своим врагом любой
народ, любое государство, любого правителя, не приветствующего
его и заранее не выражающего покорности и смирения. В качестве
примера можно привести завоевание пограничных индийских провинций
или покорение племен в Аравии. Покоренным Александр предоставлял
только один выбор: либо полное подчинение, либо гибель.
Такие действия можно было бы признать странными и необъяснимыми,
если бы не притязание Александра на завоевание всего мира. Для
властелина, считавшего покорение мира своей ниспосланной свыше
миссией, все это совершенно естественно. Если Александр a priori
считал себя властелином мира, он мог, более того, должен был вести
себя именно так. Когда же в нем пробуждалась совесть, царь успокаивал
себя прорицанием Аммона. Поэтому кажется неправдоподобным предположение
Вилькена [56], что мысль о западной экспедиции возникла у царя
только в Кармании, когда Неарх рассказал ему о своем морском походе.
Если поход против Индии был обусловлен концепцией господства над
миром, то и операция против Запада, конечно, давно входила в планы
завоеваний, охватывающие весь мир. Именно поэтому на далеком Востоке
Александр изучал историю Сицилии Филиста * и охотно слушал рассказы
сицилийских художников об их родине. В Кармании эти тайные замыслы
прояви-
|
|
___________
55. Диодор утверждает (XVIII, 7, 2), что после смерти Александра
около 23 тыс. наемников силой хотели добиться разрешения вернуться
на родину. Общее число недовольных, по-видимому, было еще больше.
Это опровергает утверждения М. И. Ростовцева (I, с. 102), что восстало
только 3 тыс. наемников. Если бы это было так, то не стоило бы направлять
против них Пифона с большой армией.
56. U. Wilсken. Alexander der Grosse. В., 1931.
* Филист из Сиракуз — сицилийский историк V-IV вв. до н. э.
|
340 |
лись впервые и породили план проложить морской путь вокруг Африки
до Геркулесовых столпов. Но, как уже упоминалось, царь вскоре
отказался от этого плана.
Однако в мирные годы (324 и 323) сформировался новый, менее фантастический
проект. О нем вместе с другими последними планами Александра сообщает
Диодор [57]. Прежде чем более подробно рассмотреть этот проект,
коснемся существовавших до сих пор отношений Александра с Западом.
Намеченное Александром завоевание стран Средиземноморья занимало
и заботило эти страны больше, чем самого царя. Ничего определенного
еще не было известно, однако, когда на Западе узнали о возвращении
Александра, которого считали пропавшим без вести, и о создании
новой армии в Вавилоне, все поняли, что предстоят новые походы.
Ведь только на западе и оставались страны, которые стоило покорять.
Неудивительно поэтому, что некоторые правители стран Средиземноморья
решили отрядить послов к царю. Ведь никто пока не требовал выражения
покорности и готовности к подчинению, можно было для начала приветствовать
царя, передать ему подарки и добрые пожелания, испросить согласие
на заключение с ним союза. Послов отряжали главным образом потому,
что соседи уже опередили их. Было целесообразно поэтому опровергнуть
возможную клевету на себя, а если представится случай, и оклеветать
самих соседей. Более слабые надеялись на защиту от более сильных
или хотя бы на справедливое разрешение споров. Таким образом,
Запад сам втягивал Александра в свои проблемы, ибо положение там
было неустойчиво: луканы противостояли Таренту, Рим — самнитам,
этруски — галлам, Сиракузы — Карфагену. Все было раздроблено,
ничего не решено, много было сильных, но ни одного сильнее других,
а разрешить все проблемы мог только сильнейший.
Александр принимал послов в огромном, блиставшем роскошью и великолепием
шатре, специально предназначенном для аудиенций, используя для
вящего впечатления слонов и пышно одетых воинов. Легко можно понять,
что во время таких приемов сам царь и его приближенные проникались
идеей мирового господства.
Нельзя точно перечислить все государства и народы, которые направили
к Александру своих послов. Достоверно известно лишь о ливийцах
из Северной Африки, а также о посольствах бруттов, луканов и тирренов
из Италии.
С античных времен не угасают споры вокруг вопроса, прибыли ли
на Евфрат посланцы с Тибра. Рим тогда только начал выходить за
пределы Лациума, он уже утвердил свое господство над Кампанией
и присоединил Капую к своему Союзу. Таким образом, Рим перешагнул
свои границы и становился самой молодой великой державой. Нас
не должно удивлять, что ни Птолемей, ни Аристобул не заметили
в толпе чужестранцев римских послов. Но Клитарх все же упоминает
о них, хотя, казалось, у него не было причин придумывать этот
факт. Страбон тоже упоминает их, но по другому поводу: он отмечает,
что Александр выражал недовольство пиратством латинян. Из это-
|
|
___________
57. Diod. XVII, 113, 1 и сл.; Аrr. VII, 15, 4 и сл.; Justin. XII, 13,
1.
|
341 |
го можно сделать вывод, что дипломатические отношения [58] с
Римом все же существовали.
Нам представляется чрезвычайно важным тот факт, что погибший в
Италии царь Эпира, союзник римлян в борьбе против италийских горных
племен, был родственником Александра. Можно было ожидать, что
Александр захочет отомстить за смерть своего родственника. Это
обстоятельство должно было представляться римлянам подходящим
поводом для возобновления союза с Македонией, но это вовсе не
означало, что посольство римлян прибыло с выражением покорности.
Перейдем теперь к роли Западной экспедиции в последних планах
Александра. До нас дошло только краткое сообщение Диодора о последнем
грандиозном военном замысле царя. В Финикии, Сирии, Киликии и
на Кипре намечалось построить тысячу военных кораблей, которые
по размеру превосходили триеры. Нас не должна удивлять эта круглая
цифра, ведь для флота на Евфрате Александр заказал 700 кораблей,
а гавань в Вавилоне была рассчитана именно на 1000 кораблей. Если
и теперь речь шла о 1000 кораблей, то это объясняется титаническим
размахом планов Александра. Намечалось построить различные типы
судов, для самого Александра проектировалась гептера * ; впоследствии
ею пользовался Деметрий (сын Антигона).
С новым флотом и новой имперской армией можно было идти на Карфаген,
выступать против всех народов Средиземноморья, захватить Ливию,
Иберию и примыкающие прибрежные страны, наконец, Сицилию. Северная
Африка, Пиренейский полуостров, Южная Франция и вся Италия включались,
таким образом, в эти планы. Намечалось проложить широкую дорогу
вдоль Африканского побережья, которая протянулась бы до самых
Геркулесовых столпов. Во время похода в подходящих местах предполагалось
сооружать верфи и порты.
Вот и все, что мы знаем со слов Диодора о последнем неосуществленном
замысле Александра. Больше ничего не дошло до нас о его самом
грандиозном плане. Ведь то, чего Риму с трудом удалось достичь
за столетия, Александр намеревался осуществить за несколько лет.
В военном отношении эта задача сравнима с завоеванием Персии,
организационно же она была более сложной и многообразной.
И опять-таки говорили о «мирном предприятии», но мирным оно было
бы лишь там, где армия встретила бы безусловное повиновение и
подчинение. Собравшись в Александрии, войска должны были пройти
через Триполитанию, достичь Карфагена и Гибралтара. Здесь перед
ними вновь бы открылся океан, только на другом краю земли. И опять
были запланированы две разведывательные экспедиции: одна — на
юг, вокруг Африки, другая — на север, вдоль побережья Европы.
До этой экспедиции следовало, конечно, выяснить, можно ли, продвигаясь
по северу Европы, дойти до Каспийского моря. Сам за-
|
|
___________
58. См.: Аrr. VII, 15, 4—5; Strabо V, 232; Кleitаrсh., frg. 31.
* Гептера — корабль с семью рядами весел. До этого обычно строили
корабли с тремя рядами весел (триеры).
|
342 |
мысел продвижения войск как бы предвосхищал поход Ганнибала,
осуществленный позже. Может быть, Александр покорил бы Альпы,
как некогда Гиндукуш. Во всяком случае, он намеревался закончить
поход завоеванием Италии и Сицилии, а также горных племен
в районе Тарента. Повсюду намечалось сооружать новые торговые
пункты, новые Александрии. Предполагалось также проложить
новые дороги, что привело бы к расцвету торговли и ремесел.
Тогда бы на всех трех континентах процветало единодушие
и согласие.
Не следует забывать и о том, что царь объявил траур для
всей армии, когда узнал о гибели в Нижней Италии своего
родственника, царя Эпира. Следовательно, безусловно, замышлялось
кровавое отмщение: о мирном походе не могло быть и речи.
Несомненно, Александр с его полководческим гением и огромной
военной мощью довел бы и этот план до победного конца. Ему
удалось бы подчинить себе западную часть ойкумены: Карфаген
и Сиракузы, но только не Рим. После смерти Александра его
чудовищная империя, наверняка, распалась бы, какую бы долгую
жизнь ни уготовила ему судьба. Но римлянам по уже проторенной
Александром дороге удалось бы раньше установить свое господство
над странами Средиземноморья.
В этом последнем плане завоевания мира Александр предстает
перед нами как человек, лишенный каких бы то ни было колебаний
и угрызений совести. Все существующее, все священные права
он готов был бросить под ноги своим воинам, повинуясь только
внутренним импульсам, идущим от его отца Аммона. Правда,
он разрушал лишь для того, чтобы строить, но его идеи не
имели ничего общего с
|
|
|
343 |
органическим развитием народов. Это было такое стремительное
и внезапное ниспровержение мира, что удары его Геркулесовой палицы
могли заставить побледнеть даже богов Олимпа.
БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ
Благодаря превосходству македонского командования и оружия война
уносила не так много жизней. Гораздо хуже обстояло дело с болезнями,
и тот, кто побывал на Востоке, знает, какие опасности таит в себе
его климат. Эпидемий в армии Александра не было, однако малярия
и различные кишечные болезни время от времени наносили войску
существенный урон. Достаточно ознакомиться со сведениями о числе
приближенных Александра и сатрапов, погибших от болезней. А ведь
в этих случаях речь шла о людях, не знавших тягот походной жизни.
Но как раз они-то больше подвергались всяческим соблазнам, чем
маленький человек, и продолжали кутить и пировать в климате, который
обычно карает за всякие излишества повышенной восприимчивостью
к заболеваниям. С незапамятных времен македоняне превыше всего
ценили шумные пирушки и попойки; греки пренебрегали развлечениями
подобного рода и предпочитали свободный дух и утонченные радости
своих симпозиумов. На пирах Александра сошлись обе традиции —
и македонская и греческая. Начинались они по-гречески, т. е. сопровождались
музыкой, беседой, ведь именно такие развлечения особенно любил
Александр, но кончались македонским обычаем — пить неразбавленное
вино, часто все завершалось самым безудержным пьянством. Во время
этих ночных бдений царь предавался не только радостям пиршества,
но и беседовал со своими приближенными, обсуждал с ними свои идеи,
пытался увлечь своими замыслами. Он говорил много и охотно, рассказывал
о своих планах и в общих чертах, и во всех подробностях, речь
его была блестящей, пленяющей, иногда даже преисполненной бахвальства.
Однако он говорил не только о своих успехах и планах. К пиршественному
столу приглашались и музы — как серьезные, так и веселые. Рассказывались
мифы, поэты, да и сам царь, декламировали стихи, Александр требовал
от певцов песен, от философов споров и речей.
Здесь было представлено все разнообразие духовного мира Эллады.
Могло показаться, что это одна из афинских школ, но на самом деле
это была скорее школа Александра, более того, какая-то особая
ее форма. На пирах всегда присутствовал определенный круг приближенных
царя, и именно здесь он управлял ими. А делать это было намного
труднее, чем управлять империей. Не исключено, что именно во время
ночных празднеств Александру удалось побороть своеволие, чванство
и спесь своих сподвижников. Можно было мириться с тем, что они
напивались, приводили к концу пира гетер и ссорились между собой.
Да и сам царь был не прочь повеселиться вместе со всеми. Он пил
и тоже напивался. В последние годы царь, по-видимому, пристрастился
к неразбавленному вину. Ему нравилось сильно
|
|
|
344 |
напиваться, как-то он даже вызвал на состязание, кто больше выпьет,
самого завзятого кутилу и пьяницу, друга своего детства, Протея.
Александр оказался слабее Протея, откинулся на подушки, и кубок
выпал из его рук [59].
Теперь царь бросал вызов судьбе уже по-иному. Некогда он рисковал
жизнью и не щадил себя в кровавых битвах. Теперь же он как будто
стремился к опасности, которой подвергается каждый человек, ослабляющий
себя алкоголем в лихорадочно-знойной Месопотамии. Врачи предостерегали
его, да и судьба Гефестиона могла быть для него уроком. Но Александр
чувствовал себя богом и сыном Аммона, ведь сам Асклепий не должен
был отказать ему в помощи. В Тарсе Александру удалось преодолеть
смертельную болезнь, он победил болезнь на реке Яксарт, перенес
самые тяжелые ранения — чего же еще ему было бояться? Может быть,
это была та самая гибрис, которая была свойственна, например,
и Цезарю, гибрис, не позволявшая царю стать осторожным? Так он
сам легкомысленно накликал на себя беду, когда судьба вызвала
его на последний поединок. Ведь уже во время экспедиции по Евфрату
и Паллакотту царя коснулось дуновение смертельной лихорадки.
Наступил июнь, более знойным стал ветер пустыни, проникавший в
лабиринт домов Вавилона. Царский лагерь напоминал деятельный и
хлопотливый пчелиный улей. Только что закончились похороны и погребальные
празднества в честь Гефестиона, и траур по умершему другу был
снят. Теперь предстояла неделя, полная радостного ожидания и напряжения,
после чего царь, армия и флот отправлялись в дальние страны. Проводились
последние подготовительные работы, устраивались празднества и
пиры [60].
Как всегда перед началом любого предприятия, совершались торжественные
жертвоприношения. Войску было выставлено богатое угощение. Александр
пировал со своей свитой. Только что закончился роскошный пир в
честь Неарха и флота; уже брезжило утро, и царь почувствовал себя
усталым. Но тут Медий, отпрыск фессалийского княжеского дома,
пригласил его на короткий веселый завтрак. Царь охотно принял
приглашение. Ему нравился Медий, после смерти Гефестиона он предпочитал
его общество всякому другому. Это был третий грек в ближайшем
окружении царя (после Неарха и Ев-мена). Царя мало заботила ревность
македонян; он приблизил к себе фессалийца, так как ценил его естественное
и непринужденное поведение, тонкий ум и литературные увлечения.
Итак, за ночным пиром последовал еще один, утренний.
Потом царь принял ванну, удалился к себе и проспал весь день.
В этом опять-таки был весь Александр, он всегда оставался самим
собой, делал все, что ему хотелось. Он нимало не обращал внимания
на суету и волнение, сопряженные с началом экспедиции. Неарха
он знал достаточно хорошо и полностью на него полагался. К вечеру
царь вновь был бодр и велел передать Медию, что посетит его. Александр
не предчувствовал, что наступили последние счастливые и веселые
часы, уготованные ему судьбой.
Вокруг Александра собрался тесный кружок из двадцати его при-
|
|
___________
59. Ерhiрp., frg. 3; Plut. Al., LXX, 1 и сл.
60. Как Плутарх (Al., LXXVI и сл.), так и Арриан (VII, 25, 1),
описывая последние десять дней жизни Александра, пользовались выдержками
из «Эфемерид». Основным их источником было сочинение Страттиса о
смерти царя, который имел в своем распоряжении «Эфемериды» в том
виде, в каком они были привезены в Египет Птолемеем.
|
345 |
ближенных. Как всегда, были приглашены телохранители, в первую
очередь, конечно, Пердикка, несколько военачальников, командующих
войсками, только что прибывшими с Запада, затем Неарх и Ев-мен,
из греков еще Филипп, личный врач царя, один инженер, два аристократа
из Фессалии и из Фракии. Александр предстал перед своими приближенными
во всем блеске гения, сияя радостью и весельем. Он декламировал
отрывки из «Андромеды» Еврипида, пил за здоровье своих сотрапезников.
Но не слишком ли велика была жажда, мучившая царя? Могло показаться,
что он хочет погасить внутренний жар. И, может быть, врач уже
заметил, что начинается сильная лихорадка?
Когда к утру Александр вернулся во дворец, то почувствовал не
только усталость, но и жар. По привычке он выкупался и попытался
поесть. Однако начался приступ, вынудивший его прилечь тут же,
в купальне, сильная лихорадка и полная беспомощность, столь характерные
для малярии, обрушились на него. Когда приступ прошел, Александр
не смог подняться, и его на носилках отнесли к алтарям, чтобы
он мог совершить там обычные жертвоприношения. Потом его перенесли
в его покои, где царь до вечера отдыхал. Вечером он призвал к
себе военачальников. Четко и твердо Александр дал указания о порядке
начала экспедиции: на четвертый день должна была выступить армия,
на пятый — флот. Вместе с флотом в поход отправится и царь. Так
он назначил сроки не только для войска, но и для себя самого.
Возможно, приступ был только следствием ночных пирушек и царя
постигла одна из эпизодических лихорадок Востока, а не опасная
болезнь.
Однако ощущение свинцовой тяжести томило Александра. Былые годы,
годы войны, царь провел в непрестанных военных походах и маршах,
в мирное время часто менял местопребывание своего лагеря, и теперь
ему также не терпелось переменить место. С наступлением темноты
он приказал отвезти себя на берег Евфрата, в летний дворец, некогда
построенный Навуходоносором и перестроенный недавно Гарпалом.
Здесь ему стало лучше от прохлады и дуновения свежего воздуха
после давящего зноя Вавилона.
На другое утро он смог подняться, но остался в спальне, запретил
пускать к себе посетителей и не отдавал никаких приказов. К себе
он призвал только Медия и провел с ним весь день, беседуя и играя
в кости. Военачальникам он назначил явиться на следующее утро,
полагая, что будет чувствовать себя лучше.
Однако поздно вечером начался второй приступ. Короткие перерывы
между приступами указывают на то, что царь заболел самой тяжелой
формой малярии (malaria tropica). Всю ночь Александр метался в
постели. Осознавал ли царь нависшую над ним опасность, понимал
ли он, что стоит перед самой трудной битвой в своей жизни? Ведь
он всегда побеждал с помощью своей божественной силы. Поэтому
он и назначал себе сроки и непременно должен был их соблюсти.
Вновь наступило утро, приступ прошел, Александр смог принять ванну
и принести жертвы богам. Несомненно, он ощутил настоятель-
|
|
|
346 |
ную необходимость совершить этот священный обряд. За счастливый
исход экспедиции жертва уже была принесена, а теперь сам титан
нуждался в помощи богов. Затем он принял флотоводца Неарха и подтвердил,
что все остается в силе, как было определено ранее: через три
дня флот выходит из гавани. Неарх долго просидел у царя, но в
кости они не играли. Они говорили об их общих планах, об исследовательских
экспедициях и океане. Сила духа должна была помочь царю побороть
слабость тела и страшный недуг.
Но следующий день принес с собой третий приступ невероятной силы.
По-видимому, он и был решающим для исхода болезни. Возможно, даже
Александр почувствовал это. Ведь со всей свойственной ему волей
и упорством этот всемогущий человек пытался побороть демонические
силы, таящиеся в лихорадке. Находясь в жару, он принял ванну,
совершил жертвоприношение, вновь призвал к себе военачальников.
Несмотря на озноб и жар, он объявил, что сроки должны быть соблюдены
и все подготовлено к завтрашнему дню, назначенному к выступлению
войск. Вечером царя принесли в купальню. Приступ прошел, но общее
состояние больного не улучшалось. Особенно тяжелой была следующая
ночь.
Утром вновь начался сильный жар. Чтобы хоть как-нибудь его умерить,
больного перенесли в беседку на берегу пруда. Собрав всю свою
железную волю, Александр вновь совершил жертвоприношение. Когда
жар спал, он собрал военачальников, дал приказ выступать, говорил
даже о новых назначениях в армии. Но на следующий день Александр
чувствовал себя уже совсем плохо, а потом вновь начался приступ
лихорадки. С трудом царю удалось совершить еще одно жертвоприношение.
Несмотря на это, Александр все еще думал о начале экспедиции,
хотя установленные сроки были нарушены. Он захотел вернуться во
дворец и повелел, чтобы туда прибыли высшие военачальники. Это
был его последний приказ. Александр еще повелевал, как он привык,
сообразуясь со своей безграничной волей и властью. Разве воля
и власть этого человека, который теперь боролся со смертью, не
были всегда безграничны? Разве он не победил с их помощью персов,
не заставил повиноваться своих сподвижников и войсковое собрание?
Разве дельфийская пифия * не вознесла ему хвалу как непобедимому
богу? Разве он не был правителем мира и сыном Аммона? И хотя он
теперь боролся с недугом, как любой смертный человек, неужели
он не выйдет победителем из этой борьбы? Но, преодолевая жар и
лихорадку и надеясь на выздоровление, он все же думал не только
о своем земном существовании, но и о своей поистине божественной
идее, об империи, о новом прекрасном мире, который еще не был
построен и ждал своего завершения. Он думал об Аравии и Карфагене,
о великих стройках, о слиянии наций, о человечестве. Если на самом
деле существуют божественные силы, они должны помочь ему. Но воля
и власть, Аммон и Асклепий на этот раз оказались бессильны.
|
|
___________
* Пифия — в древней Греции жрица-прорицательница в храме Аполлона в Дельфах.
|
347 |
По-видимому, организм царя, очень ослабленный ежедневными приступами
малярии, не мог сопротивляться сразу двум болезням; второй болезнью
было либо воспаление легких, либо вызванная малярией, скоротечно
протекающая лейкемия (белокровие) [61]. Поэтому не прекращался
жар, постоянно мучивший больного. На следующий день силы больного
совсем иссякли. Александра перенесли во дворец, где он задремал,
но когда проснулся, то уже не мог говорить от слабости. Он еще
узнавал своих военачальников. Пердикка не отходил от ложа больного,
и умирающий передал ему кольцо с царской печатью [62].
С каждым днем в покоях больного становилось все тише, а вокруг
дворца росло беспокойство и волнение. До тех пор, пока не были
отменены приказы о начале экспедиции, войска не теряли надежды
и веры в силу своего всепобеждающего царя. Но когда прошли все
назначенные сроки, а известия о больном становились все менее
утешительными, когда военачальники стали переговариваться друг
с другом только шепотом, возникло страшное подозрение, перешедшее
затем в уверенность: любимый царь уже умер, и это пытаются скрыть.
Старые воины — теперь это были уже не те люди, которые бунтовали
в Описе и отказывались идти вперед на Гифасисе, а верные воины,
разделявшие с царем невзгоды, опасности и победы,— собрались и
проникли во дворец. Их пустили к умирающему. И они проходили один
за другим, без оружия, осторожно и тихо ступая, мимо царя, который
не мог уже говорить и приветствовал их только движением глаз.
Чудом казалось, что он еще жив; последнее, что он видел на этой
земле, были его верные воины.
Надежды уже не было. После того как помощь не пришла ни от Аммона,
ни «т богов Греции, приближенные в отчаянии решили просить ее
у вавилонского бога-врачевателя. Местные жрецы наставили их, как
совершить обряд, испрашивая помощь от болезни. Мрачен был ответ
божества: «Для царя лучше оставаться там, где он пребывает теперь».
На следующий день наступил конец. Все кончилось: Аравийская экспедиция,
всемогущая власть, претензии на божественное происхождение, всепобеждающая
воля, беспримерное творческое начало, планы мирового господства,
империя. Остался человек, который тихо уснул, чтобы никогда уже
не проснуться. Вечером 28 десия (приблизительно 13 июня) Александр
умер.
|
|
___________
61. О различных взглядах на причину смерти Александра см.: А. В.
Воswоrth.— Cl. Qu., № 65, 1971, с. 112 и сл.
62. Этот факт упоминают только Клитарх и те историки, которые восходят
к вему (Curt. X, 5, 4; Diod. XVII, 117, 3; Justin. XII, 15, 12).
Курций (VI, 6, 6) пишет, кроме того, что существовали две печати
— македонская и персидская. Возможно, Пердикка как командир первой
ялы гетайров получил персидскую печать, для того чтобы издавать
местные приказы, но это вовсе не означало передачи ему верховной
власти. При жизни Александра он никогда не назывался хилиархом.
|
|
|