IV
Кто же такой этот Леофил?
Мать Леофила не была рабыней, как мать Архилоха, но зато и у его отца не было ни капли «крови богов и героев». Дед Леофила был простым кузнецом и жил в бедности; отец его был сначала подмастерьем у деда Леофила, затем ушел от отца и нанялся гребцом на судно, отправлявшееся на дальний запад. Там ему вместе с товарищами удалось ограбить варварское селение, он привез на Парос несколько болванок железа, которое высоко ценилось в то время, и нескольких рабов.
Продав награбленное, отец Леофила еще много раз отправлялся за море. Он заметил, что варвары очень ценят греческие сосуды (вазы), греческие ткани, оливковое масло и вино; хлеб же они сеют главным образом для корма домашним животным. Поэтому хлеб они готовы продавать за бесценок. Дешево ценят они также рабов-военнопленных. Отец Леофила стал возить греческие товары в варварские страны и менять их на хлеб и рабов; он становился все богаче и богаче. Так он оказался одним из самых богатых граждан Пароса.
Таких людей было немало на Паросе. Однако никаких политических прав они не имели, так как не были «потомками богов». В аристократическом совете заседали только главы знатных родов; в народное собрание, агору, глашатай вызывал только людей знат-
ного происхождения; он громко выкликал их имена и отчества. Но этим знатным людям было обидно, что только они одни должны были на свой счет сооружать военные корабли, возводить храмы, устраивать праздники, снаряжать посольства в Делос и Дельфы, организовывать народные увеселения. Они стали требовать, чтобы и богачи из простых людей участвовали в этих расходах. Новоиспеченные богачи отвечали: «Мы должны знать, на что аристократы будут расходовать наши кровные деньги, а потому необходимо допустить нас к участию в управлении городом!»
Им действительно удалось добиться того, что, кроме аристократического совета, был создан еще народный совет, который мог отменять любые постановления аристократического совета или правителей, если он признавал их несправедливыми.
Руководители этой группы кричали: «Мы за народ, не должно быть богатых и бедных, все свободные граждане должны быть равны!» Они объявляли себя защитниками крестьян и городской бедноты, но в действительности этих разбогатевших ремесленников и торговцев интересовала прежде всего нажива. Их лозунгом было: «Деньги делают человека, а не происхождение». Под видом заступничества за бедноту эти люди обделывали свои делишки, иногда и нечестные, и становились богачами. Они стали одеваться еще более пышно, чем знать, приобретали драгоценности и богатые земельные участки с садами, охраняемые злыми молосскими собаками; они не делали ни шага пешком - их носили рабы в раззолоченных носилках. Они унаследовали все повадки знати, но были менее культурными и более жадными.
Старых аристократов, «потомков богов», знал каждый житель Пароса, даже самый бедный и самый неграмотный. А эти новые народные вожди, вышедшие из бедноты, никому не были известны: еще недавно никто о них не слышал, а теперь они, приплывая с богатым грузом на Парос, стали ругать и поносить аристократических вождей, показывая в своих речах, как мало те заботятся о народе. Народ, видя, что добром от аристократов ничего не добьешься, стал считать народных вождей своими заступниками и спасителями и одобрял все то, что они предлагали. Поэтому случалось и так, что в народные вожди попадали люди с темным и неизвестным прошлым. Иногда они оказывались даже бывшими уголовными преступниками. Вот как описывает один греческий поэт такого народного вождя - Артемона:
Видно, уж всем
Шальную голову вскружил,
В носилках лежа, Артемон.
Раньше одет
Был он в халат,
Мочалкой подпоясанный,
В уши себе
Вместо серег
Вставлял еловые сучки...
Видал он виды разные:
То он забит
В колодки был,
То он на дыбе был распят.
Часто ему
Кожаный кнут
Спину стегал, и рвал палач
Щипцами бороду ему...
Ныне ж несут
Двое рабов
Прохвоста с золотой серьгой
Яркой в ушах;
Держит в руке
Зонт из слоновой кости он -
Совсем как дама!
На Паросе главным вождем этих людей был Леофил. Теперь на народные собрания стали приходить не только выкликнутые глашатаем, а все желающие граждане. Заседания народного собрания происходили на агоре, у подножия холма, на котором находился акрополь, рядом с рынком. На склоне скалы, на верху которой был построен Акрополь, были вырублены грубые ступеньки для граждан, приходивших в народное собрание. Только высшие должностные лица и жрецы Диониса и Деметры сидели на каменных креслах, поставленных перед склоном. Рядом с этими креслами стояла бэма - высокая кафедра для ораторов. Заседания начинались с восходом солнца и продолжались целый день. Зная, что им долго придется сидеть, граждане приносили с собой пищу - обычно хлеб, лук и чеснок.
После того как все граждане рассаживались по местам, председатель - архонт - объявлял собрание открытым, и глашатай громогласно спрашивал: «Тис агореуэйн булетай?» («Кто хочет произнести речь?»). Каждый желающий мог выйти вперед, взять жезл,
знак ораторского достоинства, и произнести речь. Ораторы-аристократы, «потомки богов», обычно говорили о вооружении и других приготовлениях к войне, о предзнаменованиях, посланных богами, постройке храмов и т. д. Ораторы, защищавшие интересы простого народа (демократы), рассказывали, как трудно живется народу, как его притесняют землевладельцы и ростовщики, как плохо организован подвоз хлеба по морю, и т. д. Это вызывало восторг народных масс; присутствующие единодушными криками принимали предложения ораторов. Но редко удавалось провести законы, которые они предлагали: все высшие должности были заняты аристократами - они занимали эти должности из поколения в поколение. Аристократические правители либо заявляли, что постановления народа идут против старинных религиозных законов, либо делали вид, что исполняют их, а в действительности не проводили их в жизнь.
Леофил выступал с резкими речами и обличал хитрость и продажность аристократических правителей. Он нравился бедным людям своими простонародными манерами, грубыми базарными выражениями, жестикуляцией и насмешками над кичливостью знати. Получилось так, что народное собрание принимало все те, решения, которые предлагал Леофил; он фактически стал неограниченным владыкой острова10.
Однако только немногие надежды бедных людей сбылись. Большинство граждан продолжали жить в бедности и лишениях. Разница состояла прежде всего в том, что раньше народ грабили знатные люди, «потомки богов» и жрецы, а теперь малограмотные и грубые, но разбогатевшие выскочки из народа. Наиболее корыстолюбивая и хищническая часть аристократов боялась потерять свое влияние на народ и свои доходы; это были прежде всего ростовщики и взяточники. Они перешли на сторону новых народных вождей и стали всячески льстить народу. Наоборот, лучшая часть аристократов, строго соблюдавшая старые законы и часто щедро жертвовавшая на угощения и развлечения народа, относилась к новым вождям с высокомерным презрением. Архилох, воспитанный в аристократическом доме, сочувствовал этим непримиримым аристократам. Он написал басню «Лисица и обезьяна», в ко-
торой изобразил эту борьбу в паросском народном собрании. Здесь старый благородный паросский аристократ выведен в образе слона, Леофил - в виде обезьяны, а другой демагог11 из аристократов, который пытался любым способом прослыть демократом, был выведен в виде верблюда.
В этой басне рассказывалось, как звери однажды сошлись на народное собрание, чтобы выбрать царя, защитника простого народа. Аристократы стоят в смущении, но из них нашелся один - верблюд, который решил выступить в роли демократического народного вождя. Он сказал:
Народ звериный! Видно, я - не кто другой -
Вашим царем должен быть:
Хоть я из сильных, но ближайший родич я
Кроткой овце и быку;
Травой питаюсь - хуже яда мясо мне,
В жизни к страданьям привык,
Я из народа вышел, и готов я все
Силы отдать за него!
Гордого аристократа-слона возмутила низость верблюда. К тому же, по представлению греков, физическое уродство вождя может навлечь несчастье на весь народ, а верблюд горбат. Слон произнес такую речь:
О мужи-звери! Долг и совесть мне велят,
Выступив здесь, заявить,
Что был бы я как раз таким, как нужно вам, -
Народолюбцем-царем.
Я знатен родом, и для власти я рожден,
Многим наукам учен,
Но я не горд и никогда не обижал
Вдов, бедняков и сирот.
Я нравом кроток и приветлив; для друзей
Крепкий оплот я всегда...
Дружить с злодеем, вором или торгашом
Знатность моя не велит,
Подарков не беру - довольно я богат,
Чтоб и без них обойтись!
Эта речь вызвала восторг зверей, и казалось уже, что аристократам обеспечена победа. Но в это время из толпы, толкаясь и кривляясь, выбежала обезьяна и грубым, хриплым голосом заявила:
Верблюд силен?.. Бесспорно! Он трудолюбив!..
Ростом он также велик,
Но духом слаб и кроток, и не сможет он
Малых зверей защищать...
Обезьяна стала кривляться, перекувырнулась через голову и пошла, подбоченясь, в пляс. Звери пришли в восторг, стали кричать:
Смотрите только, что за смелые прыжки,
Что за могучий размах!
Вот друг народа, настоящий демократ,
Подлинный вождь бедноты!
Не задирает носа, всем зверям ровня,
Все для народа отдаст!
Возмущенный слон уходит из собрания. Но верблюд решил перещеголять обезьяну и в угождении народу. Он вышел и, вихляя горбом вправо и влево, начал неуклюже ломаться и плясать. Это было так отвратительно, что звери выгнали его палками вон из собрания.
Затем была выбрана царем обезьяна. Но сама обезьяна почувствовала, что у нее слишком простецкий для этого вид. Чтобы иметь настоящий царский вид, она надела на себя львиную шкуру и царскую корону, взяла в руку скипетр с золотым орлом.
Обезьяна-царь пошла прогуляться за город. Здесь с ней повстречалась хитрая плутовка лиса. Лиса стала хвалить царскую красоту и осанку; она сообщила обезьяне, что все звери в восторге от нее и преподнесли ей в дар большой кусок мяса. Обезьяна поверила лисе и пошла вместе с ней в то место, где лежит мясо. Видит обезьяна, что за оградой лежит жирный кусок мяса, но что путь к нему проходит через узкое отверстие. Обезьяна пришла в такой восторг, что от жадности забыла о всяких предосторожностях и полезла на четвереньках к мясу. При этом она выпачкалась вся в грязи; львиная шкура разорвалась и свесилась набок; обнаружилась забавная шкура обезьяны; обезьяна совсем перестала походить на царя.
Это была западня. Обезьяна вцепилась зубами в мясо, но она не успела откусить и кусочек, как ловушка захлопнулась. Железный прут ударил обезьяну по спине, и на ней остался кровавый рубец. Лисица захохотала и сказала:
Тебе ли, обезьяна с шрамом на спине,
Нашим владыкою быть?
Кто мог бы вытерпеть, что нашею страной
Правил бичеванный царь?!
В обезьяне этой басни слушатели легко узнавали Леофила, про которого ходили слухи, будто в одном из городов Малой Азии он подвергся бичеванию за какую-то грязную спекуляцию (следы от ударов считались в Греции величайшим позором). В лисице нетрудно было узнать самого злоязычного Архилоха, а в слоне и верблюде слушатели тоже сразу узнавали видных паросских деятелей.
В этой басне Леофил был высмеян и опозорен, но не назван прямо по имени. В другой раз Архилох высмеял его, назвав уже по имени: он высмеял и само его имя, которое означает: «Друг народа». Архилох использовал для этого уроки в греческой начальной школе. В греческих школах склонения учили не так, как у нас, - без всяких: «кто? что?» «кого? чего?» «кому? чему?», а заучивали наизусть целые фразы, в которых одно и то же слово встречается в разных падежах, например: «Гомер был великим поэтом». «Илиада» - поэма Гомера». «Наши певцы подражают Гомер у». «Мы все изучаем Гомера» (творительного и предложного падежей в греческом языке нет). Архилох и составил песенку о Леофиле в форме такой таблицы склонений:
Леофил теперь начальник. Леофила власть над всем.
Все покорны Леофилу. Леофила слушают.
Недаром Архилох рассказывал в басне, что обезьяна надела львиную шкуру и царскую корону. И в этом был злой намек на Леофила. Леофил чувствовал себя неловко, став руководителем народа. Граждане Пароса привыкли, что из поколения в поколение ими руководили «потомки богов», и многих смущало то, что вождем стал внук кузнеца, сын торговца. Чтобы внушить народу уважение к себе, Леофилу необходимо было найти жену из высшей знати.
Весь город говорил о красоте Необулы. Леофил постарался сблизиться с Ликамбом, делал ему ценные подарки и через подруг Необулы давал ей понять, что не прочь на ней жениться.
И Архилох с горечью убедился, что не только Ликамб, но и сама Необула, несмотря на свою знатность и спесь, ничего не имела против такого брака: «Деньги делают человека!»
Однако добиться того, чтобы власть на Паросе снова перешла в руки аристократов, ни Архилоху, ни его единомышленникам не удалось. Они не поняли главного: пусть новые вожди были грубы и некультурны, пусть их часто интересовала только нажива, но, если бы они не сделали ничего из того, что нужно было трудовому
народу, их в конце концов выбросили бы и заменили другими. Поэтому им волей-неволей приходилось проводить хоть немного мер, полезных для народа, и борьба Архилоха с этими людьми вызывала возмущение не только самих народных вождей, но и простых людей.
Все это огорчало Архилоха и отравляло ему жизнь. Его ненавидели те знатные граждане - Состена, Батусиад и другие, - про которых он слагал свои насмешливые песенки, а также их родные и друзья. Даже некоторые из молодых друзей Архилоха в страхе перед общественным мнением оставили его и присоединились к его врагам.
Архилох верил в то, что его подвиги на поле битвы и его прекрасные песни принесут ему славу после смерти. Теперь он увидел, что все эти подвиги и заслуги забыты уже при его жизни, что же говорить о посмертной славе! И забыты только потому, что он не умел ладить с людьми, имевшими силу, почет и власть в государстве, а прямо говорил им в глаза то, что он думал, и не прощал им обид. Он гордо заявлял:
В этом мастер я большой -
Злом отплачивать ужасным тем, кто зло мне причинил!
К тому же Архилох неожиданно оказался бедняком. Его отец, Телесикл, скончался, а он, как сын от рабыни, не имел права на наследство. Правда, отец еще при жизни, по соглашению с Ликам-бом, выделил ему имущество в приданое, но так как Архилох не женился на дочери Ликамба, то его брат и сестра стали судиться с ним и добились того, что он был лишен и этого имущества, и оно осталось у них. И вот Архилох, уже прославленный поэт и воин, неожиданно остался без средств к существованию.
* * *
О страшном проклятии, которое Архилох обрушил на голову Ликамба, говорил весь город. Но Архилоху было этого мало. Он решил покарать не только поклонника Необулы и своего политического противника Леофила, но и Ликамба, и его дочерей, единственным орудием, бывшим у его руках - своей поэзией.
Во времена Архилоха поэзия имела еще и магическое значение: древние верили, что «от слова сбудется», поэтому они боялись произносить слова с дурным значением. И теперь еще религиозные
люди не говорят «умер», а говорят «приказал долго жить», не говорят «заболел», а говорят «занемог», не говорят «черт», а «нечистая сила». Такие суеверия сохранились от глубокой древности. Особенное значение придавалось поэзии - тогда стихи не читали, а распевали, и считалось, что они действуют как заговоры.
Если поэт будет описывать подвиги предков паросцев, то от этого и нынешние паросцы станут храбрыми и будут одерживать победы, а если прославлять подвиги врагов Пароса, то они станут сильнее и могут победить паросцев. Если в стихах назвать человека глупым или преступным, то от этого он может в действительности стать глупым и преступным.
Архилох вспомнил прекрасную египетскую басню об орлице и кошке и решил переложить ее в греческие стихи для обличения Ликамба, нарушившего клятву.
Эту басню он начал так:
Есть вот какая басенка:
Вошли однажды меж собой в содружество
Лисица и орлица.
Они решили поселиться рядом. Дали друг другу клятву в верности. Орлица взобралась на высокую, неприступную скалу и свила здесь гнездо, а лисица поселилась в пещере под скалой и вывела там детенышей. Вот раз лисица ушла за добычей, а орлица полетела за кормом для орлят и, не найдя никакой пищи, решилась нарушить клятву дружбы: она забралась в пещеру, схватила когтями лисят и
Обед ужасный принесла детенышам.
Когда лисица вернулась в свою пещеру и поняла, что произошло, она была очень возмущена не только смертью детей, но и тем, что она не могла отомстить обидчице: ведь взобраться на крутую скалу было невозможно, а летать лисица не умела. Лисице осталось только единственное средство, доступное беспомощным и слабым, - она встала близ скалы и обратилась к Зевсу:
О Зевс, отец наш! Ты на небесах царишь,
Карая все дела людей -
Преступные и злые: будь и для зверей
Карателем и мстителем.
Ты видишь, вот она стоит, скала
Крутая, неприступная.
Сидит она на ней, смеется надо мной.
И до богов ей дела нет!..
И ты, владыка Аполлон, преступницу,
Как поступаешь ты всегда,
Нещадно истреби, жестоко уничтожь!
Зевс и Аполлон, карающие клятвопреступников, услышали мольбу лисицы, и очень скоро орлица была наказана. Пастухи приносили на поле в жертву богам козу. Орлица, подлетев к алтарю, схватила в когти горячий кусок мяса и принесла его в свое гнездо. К этому куску мяса пристала тлеющая искорка. Ветер раздул эту искру в яркое пламя, и гнездо, сложенное из сухих сучьев, загорелось. Орлята еще не умели летать и попадали из горящего гнезда на землю. Лисица подбежала и сожрала их на глазах у их матери. Басня оканчивалась «печатью» - событие из жизни зверей сравнивалось с событием из жизни самого Архилоха; он угрожал Ликамбу своими песнями уничтожить «его птенцов» и говорил ему:
Что в голову забрал ты, батюшка Ликамб?!
Кто разума лишил тебя?
Умен ты был ведь! А теперь все пальцами
Показывают на тебя!
Ты клятву, вижу я, великую забыл,
И соль, и хлеб, и общий пир...
И действительно, Архилох не пощадил и дочерей Ликамба. Он сочинил несколько оскорбительных песенок, которые распевали все в городе. А у греков существовала поговорка: «Самая лучшая женщина - это такая, о которой меньше всего говорят». Никто не захотел жениться на девушках, о которых все злословили, и обе дочери Ликамба так и остались старыми девами. И слова Архилоха сбылись: Ликамб действительно стал посмешищем для всего города!