V
Что делать человеку, вдруг ставшему нищим? В те времена для этих людей был один хороший выход: уехать на «край света», куда-нибудь в колонию, где можно быстро разбогатеть, торгуя с варварами. И действительно, в это время по всему Средиземному морю образовались греческие колонии: и в культурных странах Востока - в Передней Азии, Египте, и в Ливии, Италии, Сицилии, и даже еще дальше на Запад. Но, конечно, люди, подобные Архилоху, не ездили торговать - ремесло и торговлю они считали постыдным делом. Они намеревались или заниматься земледелием или быть воинами - охранять греков от нападений варваров, а если удастся, и грабить соседей.
Пословица говорит: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Поэзия в те времена не могла дать человеку средств к жизни. Но богатые и знатные друзья могли помочь в беде. Так и случилось с Архилохом.
На Фасосе были золотые прииски. Рядом с Фасосом находилось фракийское побережье, где золота было еще больше, а пшеница давала богатые урожаи. Приехав сюда, можно было быстро разбогатеть, вывозя золото, хлеб и рабов. Уже отец Архилоха, Телесикл, вывез сюда колонию. Слух об этом распространился по всей Греции; на Фасос стремились неудачники со всей Греции в надеж -
де разбогатеть. Понятно, что сюда прежде всего устремились соседи, постоянные соперники и заклятые враги паросцев - жители Наксоса. Большая группа наксосцев высадилась на Фасосе: они хотели изгнать оттуда паросцев, захватить их участки с садами и виноградниками и вступить в сношения, если удастся - дружественные, если нет - враждебные, с фракийцами.
А положение паросской колонии на Фасосе и без того было очень тяжелым: паросцев было очень немного, их теснили жившие на острове фракийцы. Паросцы просили прислать им подкрепление с родины. Это было их единственной надеждой на спасение, иначе им бы пришлось вернуться на бедный Парос.
Друг Архилоха, Главк, сын Лептина, знатный паросский гражданин, был настолько богат, что смог на собственные средства построить корабли и отправить на Фасос большую группу воинов, чтобы поддержать паросских колонистов и помочь им победить врагов. За ним последовали многие юноши из знатных семейств, которым надоела однообразная жизнь на Паросе; они искали интересных приключений и надеялись на быстрое обогащение - в Паросе только и говорили, что о фракийском золоте. В числе других Главк пригласил и своего друга Архилоха.
Архилох с восторгом откликнулся на это приглашение - очень уж тяжелой стала его жизнь на Паросе. Он даже выступил перед паросцами с песней, приглашавшей их присоединиться к поездке на Фасос. Она начиналась так:
К вам, измученным нуждою, речь, о граждане, моя!
Бросьте Парос, жизнь морскую и смоковницы его!
И действительно, оказалось около тысячи человек, пожелавших переселиться на Фасос. Женщин с собой не брали.
Флотилия кораблей (вернее, больших парусных лодок) при попутном ветре направилась к Фасосу. Это произошло весной. Море было ласковое спокойное, и уже через неделю Главк и его товарищи достигли Фасоса. Отряд Главка был многочисленнее находившегося на острове войска наксосцев, и паросские колонисты могли бы без труда справиться с наксосцами. Спутники Главка были хорошо вооружены; нападений диких фракийцев, неорганизованных и недисциплинированных, им также не приходилось бояться.
Архилох уехал в мрачном настроении: ему не повезло ни в любви, ни в политической деятельности. Полная опасностей жизнь на острове пришлась ему по душе. Он мог хотя бы на время забыть обо
всем пережитом. Его отряд совершал постоянные нападения на фракийцев, грабил и убивал их. На первых порах Архилох не видел в том ничего дурного и зазорного. Во-первых, это были не греки, а варвары, «фракийские собаки», как называл их Архилох, во-вторых, и фракийцы постоянно нападали на греков, грабили и убивали их. Фракийцы издевались над пленными - не было ничего страшнее, чем попасть к ним в плен.
Архилоха не смущала поэтому разбойничья жизнь. Он восторженно описывает в песнях свою жизнь - жизнь воина по призванию и поэта:
Я служитель царя Эниалия12, мощного бога,
Также и сладостный дар Муз хорошо мне знаком...
И пищу, и вино Архилох добывал грабежом:
В остром копье у меня замешан мой хлеб. И в копье же
Из-под Исмара13 вино. Пью, опершись на копье.
Паросские колонисты были сильнее наксосцев и фракийцев в отдельности и могли не бояться ни тех, ни других. Но возникла новая опасность. Произошло то, чего паросские колонисты никак не могли предвидеть. Наксосцы заключили военный договор с жившим на Фасосе фракийским племенем сапов для совместной борьбы с отрядом Главка. Вместе они представляли страшную силу: многочисленные, но плохо организованные варварские отряды получили опытных греческих предводителей.
Нужен был испытанный, уравновешенный и бесстрашный полководец, а Главк для этой роли не годился.
Хотя Архилох и прибыл на Фасос на средства Главка, он и не думал угождать руководителю колонии. Он признавал, что Главк внушает к себе уважение и что он хороший правитель, но ему уже приходилось сражаться рядом с Главком, и поэтому он знал, что Главк нервничает в бою, очертя голову бросается в пекло. Главк не в состоянии спокойно обдумывать обстоятельства во время боя и не годится в военные предводители. Архилох говорил в своей песне:
Нет! Не люб мне вождь высокий, раскоряка-вождь не люб,
Гордый пышными кудрями и подстриженный слегка.
Пусть он будет низок ростом, ноги внутрь искривлены,
Но ступал чтоб ими твердо и с отвагою в душе!
Главку пришлось согласиться с этими прямыми и откровенными дружескими словами Архилоха, и во главе войска был поставлен старый, опытный воин.
Опасения Архилоха оказались напрасными: наксосцев погубила их собственная жадность. Сапы прислали им в дар слитки чистого золота, и наксосцы решили, что у сапов, наверное, имеются целые горы этого металла. Вождь наксосцев прибыл к сапам безоружным; его сопровождали жрецы и музыканты в праздничных одеждах, играющие на лире и на флейтах. Сапы радушно приняли их и устроили общий пир. Но за этими послами тихонько крались вооруженные греки. Они устроили массовую резню, надеясь отобрать у сапов золото. Однако наксосцы просчитались: к сапам пришли на помощь другие фракийцы и перебили много наксосцев. Паросцы, узнав через некоторое время о происшедшем, не упустили случая напасть со своей стороны на соплеменников-греков. На этот раз победа была полная: наксосцы бежали в страхе. Архилох в своем стихотворении, описывая эту победу, говорит, что впереди паросского войска невидимо шла богиня Афина:
Впереди же нас в бою
Милосердно шла Афина, громовержца Зевса дочь,
Бодрый дух вливая в сердце заробевших воинов.
Наксосцам пришлось убираться с Фасоса, а их пашни, «по воле олимпийских богов», были поделены между паросскими колонистами.
И тут впервые Архилох стал сомневаться в том, что греки благороднее варваров. Варвары приняли небольшое безоружное греческое посольство с почетом и радушием, хотя им ничего не стоило нарушить клятву и убить эту маленькую группу людей, а греки, вероломно нарушив клятву, напали на угощавших их хозяев!
Да и вообще жизнь на Фасосе не понравилась Архилоху. Сюда устремились в погоне за золотом разорившиеся люди, бедняки и преступники со всех концов Греции:
Будто голь со всей Эллады в этом Фасосе сошлась!..
Постоянно приходилось опасаться, что на колонистов снова нападут либо фракийцы, либо жадные искатели счастья - греки других городов. Люди молили богов о том,
Чтоб над островом нависший камень Тантала14 исчез.
И природа Фасоса не радовала глаз поэта. Он привык к веселым садам и полям паросских деревень, к зеленым лесным дубравам и уютным гаваням родного острова. Уезжая из Пароса, он думал, что попадет в еще более красивое место: он беседовал с греками, побывавшими во Фракии, и они говорили ему, что эта страна много живописнее Пароса! А приехал он на дикий, угрюмый остров, перерезанный каменистым горным хребтом, поросшим лесом, отроги которого круто свергались в море:
Как осла хребет,
Заросший диким лесом, он вздымается,
Невзрачный край, немилый и нерадостный, -
Не то что край, где плещут воды Сириса.
По серым скалам острова лишь кое-где были разбросаны некрасивые, наскоро построенные домишки жителей. Трудно было полюбить этот край!
Восхищение военной жизнью и жажда военной славы тоже постепенно проходили. Отряды колонистов переправлялись на лодках и высаживались на фракийском побережье. Архилох мечтал, что он будет храбро сражаться с каждым, кто захочет помешать покою и счастью колонистов, и получит наконец возможность избавиться от треволнений и зажить спокойно, обрабатывая свой клочок земли. Но его ожидания не сбылись.
Отряды колонистов стремились во что бы то ни стало любыми средствами захватить золотые россыпи. Одни нападали на мирных греков из других городов, которые владели тогда золотыми россыпями, и отбирали у них эти россыпи; другие вожаки колонистов в это время натравливали одно фракийское племя на другое, заключали с фракийскими племенами скрепленные клятвами договоры дружбы и нарушали их. Войско добывало пропитание тем, что на-
падало неожиданно на фракийские племена, убивало мужчин, уводило в рабство женщин и детей, отбирало припасы. Архилох все яснее понимал, что он находится не в кругу героев, а среди бандитов и убийц. Вот как он описывает одну из «замечательных побед» над фракийцами:
Мы настигли и убили счетом ровно семерых, -
Тысяча убийц нас было!..
С детства Архилох знал, что главная доблесть воина - во что бы то ни стало сохранить свой щит, не бежать с поля сражения, умереть на своем посту.
Так он и поступал в борьбе с наксосцами. Но во имя чего он должен был умереть здесь, во Фракии? Чтобы было уничтожено еще одно мирное поселение, чтобы Главк и еще несколько богатых аристократов завладели золотыми россыпями?
А война с фракийцами была тяжелым делом. Они были очень многочисленны. Стоило им прекратить раздоры между собой и объединиться, и греки были бы без труда ими уничтожены. Поэтому греческие полководцы вели тонкую игру, настраивая одно фракийское племя против другого, но это им не всегда удавалось. Вот почему большой радостью для греческих колонистов на Фасосе была весть, что главные их враги саийцы, фракийское племя, жившее на материке против Фасоса, начали войну против их соседей с запада - фракийского же племени бисалтов. Царь бисалтов Гебелейсис обратился к грекам за помощью. Главк и другие военачальники паросских переселенцев решили воспользоваться этим случаем и послали в Родопу, столицу бисалтов, посольство для заключения военного союза.
В это посольство Главк взял с собой и Архилоха. От матери-фракиянки поэт научился немного фракийскому языку; кроме того, его слава поэта распространилась и на фракийское побережье, а фракийцы почитали поэтов, видя в них людей, угодных богу. Вот почему Главк взял с собой Архилоха, хотя тот был простым воином.
Стоял июль. В это время на Эгейском море дуют сильные западные ветры. Во времена Архилоха греки на своих утлых суденышках еще не отваживались выходить в море в июле, но необходимо было спешить, а продвигаться по суше по вражеской земле было еще более опасно.
Главк, Архилох и еще несколько воинов пустились в путь на небольшом парусном судне. Грести не приходилось, так как силь-
ный ветер и без того гнал лодку достаточно быстро. Главк, уже побывавший у фракийцев, рассказывал Архилоху:
- Фракийский народ - самый многолюдный на свете. Фракийцев во много раз больше, чем греков. Если бы все фракийцы действовали единодушно, их никто не мог бы одолеть, и они были бы самым сильным народом в мире, но, к нашему счастью, они никогда не будут согласны между собой, и поэтому они для нас не страшны.
- Но зато они очень храбры, - заметил Архилох.
- Да, это настоящие звери, - ответил Главк, - и драться с ними - нешуточное дело. Живут они как дикари: все домашние и полевые работы у них выполняют женщины и рабы. Говорят, что каждый фракиец имеет обычно от десяти до двенадцати жен, а знатные -и того больше. А если кто имеет четыре или пять жен, про того говорят: «Да он почти холостой!» - и считают его несчастным. Они покрывают свое тело татуировкой.
- Что значит - татуировкой? - спросил Архилох.
- Это значит, что они накалывают себе всевозможные рисунки на теле, и эти рисунки остаются на всю жизнь. Благородный человек должен быть обязательно украшен такими рисунками - у кого их нет, тот считается неблагородным. Мужчины ничему не учатся, кроме военного дела. Жить в праздности считается у них высшей доблестью, заниматься земледелием для них - самое постыдное дело. Самое благородное дело для мужчины-фракийца - война и разбой.
Архилох подумал обо всем пережитом им в последнее время и сказал:
- Ну, в этом и мы от них недалеко ушли!
После недолгого плавания судно прибыло в прибрежную фракийскую деревушку Аргил. Здесь греков уже ожидали царские посланцы из Родопы и перевезли их на лошадях в столицу. По дороге греки узнали печальную весть: царь Гебелейсис скоропостижно скончался, на престол вступил его юный сын, который ни шагу не делает без советника Эсидра. С ним и придется иметь дело фасосским послам. Послы прибыли в Родопу перед самыми похоронами царя. По фракийским представлениям, прежде чем похоронить царя, надо было послать гонца на тот свет, к Залмоксису (так называли своего бога фракийцы). Хотя, как думали фракийцы, все праведники попадают в загробный мир и живут там вечно, получая любые удовольствия, какие только ни пожелают, но царей там
встречают с особой торжественностью. Поэтому необходимо было предупредить бога, послав к нему гонца, чтобы он мог подготовить царю пышный прием. Архилоху разрешено было присутствовать при церемонии отправки гонца на тот свет.
Воины выстроились вдоль дороги. На головах у них были шапки из лисьих шкур, на теле - короткие рубахи, а сверху - длинные пестрые плащи, стянутые поясом. На ногах была высокая обувь из козьих шкур мехом наружу; эта обувь доходила до колен. Вооружение состояло из легких щитов, сплетенных из ивовых прутьев, луков и коротких мечей. В правой руке они держали по два острых копья, а в левой - по одному. Был устроен жребий. Сперва каждый бросил в ящик черепок с изображением своего герба15, а затем старейший воин, перемешав черепки, вынул из ящика один из них. Тот воин, чей черепок он вытянул, должен был отправляться гонцом к Залмоксису. Ему торжественно передали точное поручение: он должен сказать богу, что скоро прибудет царь, а также сообщить ему, в чем нуждается народ бисалтов на этом свете.
После этого четыре воина подошли к гонцу с обеих сторон, взяли его за руки и за ноги и подбросили высоко в воздух, так что он упал на подставленные копья. Воин умер, пронзенный насквозь копьями. Затем все остальные воины с громкими криками пустили в небо стрелы.
После этого из дворца вынесли тело Гебелейсиса и опустили его в могилу. Но, прежде чем закрыть могилу и насыпать над ней курган, над могилой закололи несколько военнопленных саийцев и любимых коней царя. Затем жены Гебелейсиса подняли плач, прославляя покойника, и стали громко спорить между собой, какую из них царь больше всего любил. Каждая жена уверяла, что она была наиболее дорога царю, и родственники подтверждали это.
Только одна из жен, самая молодая и самая красивая, не участвовала в этом споре, а стояла в стороне, бледная и испуганная. Один из придворных подошел к ее отцу и сказал ему тихо несколько слов, после чего отец молодой женщины неуверенным голосом проговорил, что покойник больше всего любил его дочь. Этого было достаточно для того, чтобы придворный указал на нее пальцем, и отец схватил и поднял ее на воздух: ведь самая любимая из
всех жен должна была быть умерщвлена на могиле царя ее ближайшим родственником, чтобы она могла прислуживать царю и в загробном мире. Но молодая женщина резким движением вырвалась из рук отца и бросилась бежать. На мгновение она остановилась: воины были расставлены со всех сторон и бежать было некуда. Но затем она увидела неизвестного ей грека - это был Архилох, - бросилась к нему и обняла его ноги.
Воины с дикими криками устремились к ней. По обычаю, жены умершего должны были почитать за счастье быть убитыми на могиле мужа и похороненными вместе с ним. Таких жен осыпали похвалами, а тех, которые оставались живыми, ругали и всячески поносили.
Царский сановник не позволил воинам схватить женщину: для гостя было бы оскорблением, если бы от него оторвали просительницу силой. Придворный через переводчика спросил у Архилоха, как с ней поступить, и Архилох неожиданно для всех ответил по-фракийски:
- Несомненно, покойник останется недовольным, если женщина будет прислуживать ему с неохотой - надо заменить ее другой женой, которая сама пожелала бы последовать за мужем.
Такой ответ вызвал громкое одобрение фракийцев, и молодая женщина была заменена другой жертвой. После окончания похорон Архилох сказал Главку:
- Фракийцы действительно кровожадные дикари! Я никак не могу прийти в себя от того, что я видел!
- А я, признаться, - ответил Главк, - не вижу здесь ничего особенно дикарского. Разве не говорит Гомер в «Илиаде», что Ахилл над гробом Патрокла
Четырех коней благородных
С страшною силой бросил в костер со стоном глубоким.
Девять псов у царя любимых им вскормлено было,
Двух из них заколол и на сруб обезглавленных бросил,
Бросил туда и двенадцать юношей храбрых троянских, Медью убив их.
А разве не рассказывается в поэме о взятии Трои, что после взятия Трои на гробе Ахилла была заколота Поликсена, дочь царя Приама?
И Архилох подумал: «Да, мы тоже, пожалуй, немногим лучше этих дикарей-фракийцев!»
На следующее утро послам сообщили, что юный царь не хочет сам решать, вступить ли ему в союз с греками, и предложил послам отправиться к святому мужу, царскому советнику Эсидру.
Фасосские послы сели в повозку, запряженную мулами, и отправились в глухой лес на Родопских горах, где находилось святилище и оракул Залмоксиса. Здесь жили люди, посвятившие себя богу, так называемые бэссы. Их начальника звали Эсидр.
От своих спутников греки узнали много интересного о бэссах. Этим людям было запрещено есть мясо. Они должны были жить в полном покое, вдали от всяких забот и волнений, питаясь медом, молоком и сыром. Им предписывалось относиться с любовью и нежностью ко всем людям и животным. Они обязаны были всю жизнь оставаться холостыми - им запрещено было даже разговаривать с женщинами. Зато все фракийцы считали бэссов святыми людьми. Их начальник каждые пять лет уходил на год в глубокую подземную пещеру, куда никто не смел входить, кроме его слуг и царя. Только в случае большой опасности в пещеру могли быть допущены и другие люди.
Когда греки пришли в святилище, им сообщили, что Эсидр живет отшельником в пещере и что к нему можно спуститься только с разрешения оракула.
Греки вошли в храм. Женщина, сидевшая на странном треугольном сиденье, произнесла сухим старческим голосом: «Просящему не откажи, смиренного не обижай». Служители святилища истолковали этот ответ как разрешение войти в пещеру.
Главк и Архилох спустились в пещеру и были крайне удивлены, найдя там красивого и приветливого молодого человека, прекрасно говорящего по-гречески. Оказалось, что он уже успел поездить по Греции, был в Дельфах, беседовал с дельфийскими жрецами, хорошо знает Гомера и Гесиода и слышал даже что-то про Архилоха, хотя и не был знаком с его песнями.
Архилох рассказал Эсидру, что ему пришлось видеть в Родопе.
- Это, конечно, ужасно, - сказал Эсидр. - Но и у вас в Греции та же жестокость, та же грубость.
Однако послы пришли не для того, чтобы беседовать о жестокости, а чтобы заключить военный союз. Ответ Эсидра огорчил и удивил их.
- Вы слышали ответ оракула? - спросил Эсидр. - Этот ответ касается не вас, а саийцев.
- Как - саийцев?
- Да, их. Только несколько дней назад саийцы прислали к нам послов с просьбой заключить перемирие на два года. Царь Гебелейсис собирался отказать им и начать войну в союзе с вами. Но я не могу с этим согласиться. Это было бы безбожно. Ведь и ваши греческие мудрецы считают, что нет более безнравственного поступка, чем предпочесть войну миру: во время мира сыновья хоронят отцов, а во время войны отцы хоронят сыновей. Вот почему я послал сказать саийцам, что согласен на перемирие с ними.
- Так значит, - с возмущением заявил Главк, - мы напрасно приехали? Значит, военного союза с нами не будет?
- Вы не так меня поняли, - ответил Эсидр. - Мы охотно заключим с вами союз, но союз оборонительный. Если кто-либо пойдет на вас войной, мы обязуемся вам помочь, если кто-либо пойдет войной на нас, вы обязуетесь нам помочь. Но помните: если вы сами без серьезной причины нападете на саийцев, мы вам не помощники.
Главка это решение Эсидра вполне удовлетворило. После возвращения из пещеры он сказал Архилоху:
- Эсидр - искусный дипломат и хочет, чтобы перед нападением на саийцев мы придумали подходящую причину и не оскорбляли бы небесных богов. Это совершенно правильно, мы так и поступим.
Отъезд послов на родину затянулся. Ветры в июле дуют на Эгейском море с востока на запад; плыть на восток против ветра греки тогда еще не умели. А пробираться к Фасосу по суше через владения саийцев можно было бы только после того, как перемирие войдет в силу и послы получат надежную охрану от бисалтов.
В ожидании этой возможности Архилох продолжал оставаться в святилище. Вскоре оборонительный союз между фасосцами и бисалтами был заключен и закреплен торжественными клятвами. После этого Эсидр еще не раз приглашал Архилоха, поневоле задержавшегося во Фракии, к себе. Архилох пел ему свои песни, и Эсидр был восхищен ими. Из бесед с Эсидром Архилох убедился, что он очень образованный, справедливый и гуманный человек. Эсидр заключил с Архилохом союз гостеприимства16 и обещал ему, когда окончится время отшельничества, приехать на Фасос и еще раз с ним встретиться.
Архилох приобрел здесь еще одно знакомство, которое очень пригодилось ему впоследствии. В храм Залмоксиса для поклонения богу в это время приехал знатный скиф Камариэс. Камариэс был
восхищен песнями Архилоха. Он говорил, что ничего подобного ему никогда в жизни не приходилось слышать. Архилох и Камариэс расстались друзьями и также заключили союз гостеприимства.
Архилох вернулся на Фасос. Беседы с Эсидром глубоко запали в его душу.
Через некоторое время военное счастье изменило небольшому отряду, в котором находился Архилох, и тогда Архилоху пришлось снова почувствовать, как несправедлива и бессмысленна война.
Дело было так. На одно из селений, принадлежащих фасосцам, ночью напало несколько разбойников-фракийцев. Скорее всего, это были обыкновенные грабители, не связанные ни с какими правителями. Неизвестно было даже, к какому племени они принадлежали. Но Главк воспользовался этим поводом для того, чтобы напасть на саийцев. Эсидру было сообщено, что греки подверглись нападению саийцев. Его просили, согласно договору, прийти к ним на помощь. Но Эсидр разузнал, как обстояло дело в действительности. Он выстроил войско бисалтов на своей границе, чтобы военные действия не могли перекинуться на его страну, но решил не переходить в наступление, пока саийцы не нападут на бисалтов. Отряд греков напал на поселение саийцев. В этом поселении было заготовлено много припасов на зиму и хранилось много ценностей.
И вот, когда отряд рассыпался по поселку, грабя и убивая, с другой стороны в селение ворвался отряд хорошо вооруженных фракийских воинов; на каждого грека приходилось три или четыре фракийца. Греки не успели даже выстроиться - фракийцы ворвались в их ряды и рубили направо и налево. Архилох с несколькими товарищами бросился к морю, куда еще не успели добраться враги, но и со стороны моря он услышал гиканье фракийцев, очевидно, и там они сидели в засаде. Неужели умереть, сжимая ремень щита в коченеющих руках? И во имя чего?
Отряд греков разбежался кто куда. Архилох неожиданно наткнулся под кустом на труп фракийца; тяжело раненный фракиец
заполз сюда и здесь умер. Недолго думая, Архилох бросил щит и копье в кусты, надел на себя одежду фракийца и пошел к берегу моря. Он оглянутся и увидел, что фракийское селение, которое они только что грабили, объято огнем: очевидно, кто-то из его товарищей, прежде чем убежать, поджег селение. Он понял, что фракийцы будут тушить пожар и не смогут бросить свои силы на преследование греков - теперь нетрудно будет уйти незамеченным. Архилох горячо помолился Гефесту, богу огня, уничтожившему селение:
Внемли ты, о царь Гефест, моей униженной мольбе -
Сделай милость, помоги своим оружием - огнем!
Уже начинало темнеть, поднялся густой туман, и ничего не было видно. Перед Архилохом шел кто-то. Архилох пошел по его следам. Вскоре он наткнулся на кучку фракийских воинов, но они его не заметили (или, заметив человека во фракийской одежде, не обратили на него внимания), и он вслед за неизвестным человеком вышел к морю, где стояли лодки с веслами. Незнакомец исчез, а Архилох сел в лодку и поплыл. Несмотря на густой туман, ему удалось пробраться назад, на Фасос. Архилох спасся чудом.
Богобоязненный Архилох был убежден, что шедший перед ним человек был не кто иной, как бог-спаситель Гермес, избавивший его от неминуемой смерти. Он принес жертву Гермесу, а позже соорудил этому богу маленькую часовню и посвятил ему песню, в которой описывал свое чудесное спасение. Он говорил в ней:
Но дрожащего меня
Спас, покрыв густым туманом, путеводный бог Гермес17.
Архилох был исключительно храбрым человеком. Он долго думал о том, поступил ли он как честный воин, бросив щит. Но в конце концов он решил, что предписания сохранять щит во что бы то ни стало - просто суеверие. Воин принесет гораздо больше пользы своей родине, если, оказавшись в безвыходном положении, бросит щит, а затем купит себе новый для дальнейшей борьбы с врагом. И об этом он искренне говорил в одной из песен:
Носит теперь горделиво саинец мой щит безупречный -
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Душу я спас зато... Плевать! Пускай пропадает
Щит мой! Не хуже ничуть новый могу я купить!
Впоследствии этому стихотворению подражал римский поэт Гораций.