223

Шедевры греческого ювелирного искусства со сценами из жизни скифов

После исчезновения изображений с натуры скифских героев в аттической вазовой живописи прошло несколько десятилетий, прежде чем эта тема возродилась в другом виде греческого прикладного искусства. Если скифов на античных вазах редко кто помнит, кроме специалистов, то шедевры греческой торевтики * со сценами из жизни и эпоса этих древних кочевников восхищают многих наших современников. Эрмитаж и Киевский музей исторических драгоценностей обладают первоклассными коллекциями

* Рельефная обработка художественных изделий из металла с помощью чеканки и тиснения.

224

разнообразных предметов античного ювелирного искусства, найденных в скифских курганах. Кроме постоянной экспозиции эти музеи с неизменным успехом демонстрируют во многих странах мира выставки так называемого скифского золота.
В скифских погребениях, начиная с эпохи архаики, находят сделанные греками ожерелья, серьги, перстни, браслеты, зеркала с фигурными ручками или подставками.42 Это показывает, что с самого начала торгового обмена с греками предметы ювелирного искусства пользовались у скифов особым спросом.
В V в. скифы могли покупать не только предложенные купцами товары, но и получать определенные вещи, которые видели у греков или которые уже приобрели другие их соплеменники. В IV в. к этому прибавились ювелирные изделия греческих мастеров, исполненные по индивидуальным заказам богатых скифов или полученные в дар от северопричерноморских греков, знавших вкусы скифской знати.
Среди таких предметов выделяются две группы. Декор первой из них не выходил за рамки, привычные греку. Специфические скифские предметы обихода или вооружения мастер украшал греческими орнаментами или сценами из греческих мифов. Например, оправлял скифские точильные камни в золотые обкладки с узором из ов, розеток и аканфа (находки в курганах Малая Близница, Куль-Оба, Талаев) или обивал скифский горит золотой пластиной со сценами из жизни Ахилла (находки в курганах Чертомлык, Мелитопольский, Ильинецкий, Пять братьев).
Вторая группа предметов украшена сценами из жизни скифов. Их стали находить при раскопках курганов еще в прошлом веке и сначала воспринимали просто как иллюстрации быта скифов. Теперь ученые единодушно считают, что эти сцены представляют эпизоды скифского эпоса или отдельных скифских мифов.43 К сожалению, ни один из немногих известных сейчас сюжетов скифской мифологии нельзя с достаточной уверенностью связать с сохранившимися изображениями. Поэтому всем им предлагаются разноречивые толкования, детальный разбор которых выходит за рамки нашего исследования, так как касается реконструкции мировоззрения скифов, а не эллинов.
Греки высоко ценили реализм искусства, умение наблюдать и общую картину, и мельчайшие детали окружающей жизни. Эти качества одинаково восхищали их и в монументальной скульптуре, и в живописи, и в произведениях малых форм. Вот две эпиграммы: одну написал Анакреонт на скульптуру знаменитого афинянина Мирона, другую — Платон на гемму неизвестного мастера.44

Дальше паси свое стадо, пастух, чтобы телку Мирона,
Словно живую, тебе с прочим скотом не угнать.

225

Пять коровок пасутся на этой маленькой яшме;
Словно живые, резцом врезаны в камень они.
Кажется, вот разбредутся... но нет, золотая ограда
Тесным схватила кольцом крошечный пастбищный луг.

Греческие мастера, переводя на язык искусства знакомые с детства мифы или их литературные обработки, искали модели для своих произведений в окружающей жизни. Они наделяли богов и героев внешностью, соответствующей идеалу красоты того времени, изображали их в одеждах своих современников, надевали на богинь изящные украшения. Те же принципы они применили и в работах на сюжеты скифской мифологии. Поэтому греческое искусство раскрывает перед нами наряду с философскими, религиозными и духовными идеалами также и быт своей эпохи.
Работы греческих ювелиров воссоздают внешность и костюмы, а также занятия скифов в дни мира и войны. Все внимание художников сосредоточено на жизни мужской части общества. Изображения женщин крайне редки, а детей и вовсе нет. Вероятно, это объясняется спецификой скифского эпоса, который иллюстрировали художники. В качестве параллели напомним древнерусский героический эпос (былины), среди героев которого так мало женщин и детей.
Скифы носили длинную бороду и усы, их волосы были прямыми, часто спадали до плеч и ниже, на лбу подстригались челкой или собирались в кок, который, наверное, держался какой-то заколкой (рис. 38—44). О прическах женщин сказать ничего нельзя, так как на немногочисленных изображениях головы скифянок закрыты либо покрывалом (бляшки «богиня с зеркалом»), либо высоким головным убором (рис. 32).
По сравнению с изображением на вазах рубежа VI—V вв. мужской костюм IV в. мало изменился, но мастера торевтики дают возможность увидеть в одежде скифов много новых деталей. Края и полы курток, запахивавшиеся друг на друга, оторочивали мехом или выделяли полосой строчки. Впереди полы куртки образовывали острый треугольный клин; боковые края куртки делали ровными или с вырезами. Особо нарядная куртка имела по два острых клина спереди и сбоку (рис. 42—44). Обычно куртки шили с длинными, реже с короткими рукавами. Куртку с короткими рукавами носили поверх нижней рубашки с длинными рукавами. Иногда куртки имели капюшоны (рис. 48).
В теплое время надевали только шаровары. Их были два типа: более узкие, возможно, кожаные, заправляли в сапоги (рис. 44, 49), а более широкие из мягкой шерстяной ткани носили навыпуск (рис. 36, 37, 45). Сапоги из мягкой кожи без твердой подметки завязывали ремешком либо только на голеностопном суставе, либо Пропускали еще под сводом ступни.

226

Рис. 32. Изображение скифянки на золотом украшении женского головного убора из кургана Карагадеуашх. IV в. Эрмитаж. Санкт-Петербург Прорисовка художника П. Корниенко

227

Костюм украшался разнообразным орнаментом либо частично, либо целиком, причем шаровары расшивали более пестро (рис. 25, 27, 46, 48). Их, как и на вазовой живописи VI—V вв., нередко разделяли вертикальная полоса по внешней стороне ноги, реже шаровары имели поперечные полосы (рис. 49).
От холода и от легкого оружия скифы защищали голову высокими жесткими шапками с закругленным верхом (рис. 25—27), а иногда меховыми капюшонами. Остроконечные выступы на шапках (рис. 28, 29) к IV в. вышли из моды.
Женский костюм состоял из свободного длинного платья с глухим воротом и поясом по талии. На платье надевали одеяние, сходное с длинным халатом. Оно не застегивалось и не запахивалось спереди, а его длинные узкие рукава иногда отсрочивали мехом. Скифянки носили головные уборы двух типов: колпак с острым верхом и трапециевидную шапку с накинутым на нее покрывалом (рис. 32).
Жизнь кочевых скифов была немыслима без лошадей. Вероятно, в скифском эпосе герои описывались не только как прекрасные всадники, но и как мастера дрессировки коней. На эту мысль наводит анализ изображений на Чертомлыцкой амфоре (рис. 33—38). Некоторые исследователи истолковывали сюжет верхнего фриза как ловлю коня для ритуального жертвоприношения.45 На наш взгляд, наиболее обоснованная интерпретация принадлежит А. В. Симоненко, который сочетает знания археолога и знатока коневодства.
А. В. Симоненко разделил фриз на логично вытекающие из композиции вазы две части — переднюю (рис. 33) и заднюю (рис. 34). На последней представлены две группы: в центре спокойно пасущиеся кони с подстриженной гривой, а по бокам ловля арканом длинногривых необъезженных лошадей (рис. 35). Верховые лошади скифских всадников всегда изображаются с подстриженными гривами, а длинная грива только у необъезженного коня на Чертомлыцкой амфоре или у кобылиц с жеребятами на пекторали из Толстой могилы. Длинная грива у кобылиц оставалась потому, что кочевые народы использовали в качестве верховых лошадей лишь самцов. Две их породы изображены на амфоре: одна степная коротконогая, другая более породистая, верхового склада. Таким образом, на задней части фриза амфоры представлены два состояния лошади по отношению к человеку — дикое и прирученное.
На передней части фриза запечатлено несколько важнейших моментов скифского коневодства. Одна сцена изображает дрессировку коня для посадки на него всадника. Скиф набрал повод, отвернув голову коня вправо, чтобы тот при посадке не мог его укусить. Далее следовало научить уже объезженную лошадь становиться передними ногами на запястья, чтобы всаднику, особенно в тяжелом вооружении, легче было сесть на коня. Художник показывает, как скиф учит лошадь сгибать ногу в запястье (рис. 36).

228

Рис. 33. Лицевая сторона серебряной амфоры IV в. из кургана Чертомлык. Эрмитаж. Санкт-Петербург

229

Рис. 34. Оборотная сторона серебряной амфоры IV в. из Чертомлыцкого кургана. Эрмитаж. Санкт-Петербург

230

Центральную сцену, которую интерпретировали как момент жертвоприношения, А. В. Симоненко объяснил более убедительно в контексте окружающих изображений. Стоящие перед лошадью скифы оттягивают арканами ее задние ноги, а стоящий позади накинул аркан на левую переднюю ногу (тончайшие серебряные нити арканов не сохранились). В результате этого лошадь должна упасть, и в таком положении ей ставят тавро и кастрируют (рис. 33). Это операция — одна из первых форм селекции и важное условие для правильного и в нужном темпе воспроизводства поголовья стада. По записи Страбона известно, что скифы и сарматы кастрировали лошадей.47 Большинство азиатских народов, как установили этнографы, использовали для верховой езды исключительно меринов.
Последняя сцена на передней стороне фриза амфоры посвящена заключительной фазе отношения человека и лошади. Животное объезжено и готово служить для верховой езды. Это подчеркнуто стриженой гривой и седлом; всадник, спешившись, спутывает коню ноги (рис. 37).
Итак, греческий мастер показал нам различные аспекты коневодства, занятия, дававшего кочевникам одно из главных средств к жизни. Однако смысл изображения заключался для скифов не в этом. Они видели на фризе амфоры иллюстрацию какого-то эпизода своего эпоса. По аналогиям с сохранившимися древними сказаниями других народов, мы думаем, что в скифском предании рассказывалось, как герой, выбрав в стаде жеребенка, вырастил из него верного боевого коня для своих военных подвигов.
Иные сцены из повседневной жизни скифов раскрываются на верхнем фризе золотой пекторали, ритуальном нагрудном украшении скифского царя (рис. 39). В центре два пожилых скифа шьют рубашку из овечьей шкуры, рядом с ними пасутся лошади, коровы и овцы — основное богатство кочевников. Слева и справа художник поместил молодых скифов: один доит овцу, а другой уже наполнил молоком амфору и собирается ее закрыть (рис. 40, 41).
Спокойную беседу скифских царей мы видим на чаше из Гаймановой могилы (рис. 42). Оба царя облачены в роскошную одежду с затейливым орнаментом и меховой опушкой по бортам курток. В руках у них атрибуты высшей власти: у одного — булава, у другого — плетка (рис. 43).
Под ручкой чаши — живая сцена из повседневной жизни: молодой скиф пьет, припав ртом к бурдюку с вином. Парные фигуры двух других знатных скифов, к сожалению, сильно повреждены. Только внимательно изучая их, современный художник восстанавливает сцену, некогда исполненную античным мастером (рис. 44).
Золотые нашивки, украшавшие пояса скифских царей в курганах Куль-Оба и Солоха, изображают двух тесно прижавшихся друг к другу скифов, которые пьют из одного сосуда. Это — момент

231

Рис. 35. Ловля коня арканом. Деталь декора Чертомлыцкой амфоры

232

Рис. 36. Ловля коня арканом. Деталь декора Чертомлыцкой амфоры

233

Рис. 37. Скиф, спутывающий ноги коню. Деталь Чертомлыцкой амфоры

234

Рис. 38. Деталь декора Чертомлыцкой амфоры

235

Рис. 39. Золотая пектораль IV в. из кургана Толстая могила. Музей исторических драгоценностей. Киев

236

обряда побратимства, одного из распространенных обычаев у большинства первобытных народов. Во время этого обряда сосуд для питья наполнялся вином или водой, смешанным с кровью становящихся братьями мужчин. Вероятно, герои скифского эпоса совершали этот обряд, а сам его процесс художник смог увидеть в быту скифов.
Охота — излюбленное занятие скифов — стала темой композиций на нашивных бляшках из курганов Куль-Оба и Александропольского, на пластинках из слоновой кости, украшавших саркофаг из кургана Куль-Оба, а также на электровом сосуде из кургана Солоха. Мы видим, как скифский всадник с дротиком охотится на зайца (рис. 45), в другом случае он упал с лошади, а собака продолжает преследовать зайца. В связи с этим вспоминается глава из Скифского рассказа Геродота, где говорится о замешательстве в боевом порядке скифов, когда внутрь строя забежал заяц, и «каждый, кто видел зайца, устремился за ним».48 На первый взгляд странно, что такой переполох вызвал столь обычный для Северного Причерноморья зверь. Безусловно, за ним кроются какой-то обычай и фольклорные рассказы о нем.
Д. С. Раевский привел ряд фольклорных параллелей и предположил, что в скифском фольклоре заяц играл существенную роль и принесение его в жертву обеспечивало благополучие. Поэтому в появлении зайца перед войском скифы увидели благое знамение о предстоящем сражении, но лишь при условии его поимки.49 Таким образом, сцены охоты на зайца в произведениях искусства иллюстрируют и фольклорный сюжет, и один из распространенных видов охоты.
Последнего нельзя сказать о сцене на рельефе сосуда из Солохи, где конные скифы в сопровождении собак стреляют из луков во льва и в фантастическое животное с телом львицы и рогатой головой. Здесь иллюстрируется какое-то старинное фольклорное сказание об охоте на чудовищ и на львов. В реальности охотиться на львов скифы могли либо во время походов в Азию в VII в. или еще раньше на своей прародине на Востоке, откуда они пришли в Северное Причерноморье. Носители скифского фольклора, излагавшие греческому мастеру сюжет об охоте на львов, никогда не охотились на этих животных, как, впрочем, и на чудовищ с рогами. Но для фольклора вообще характерно сохранение даже не совсем понятных древних деталей повествования.
В связи с этим стоит привести цитату из статьи А. Ф. Гильфердинга, знаменитого собирателя Онежских былин: «Нужно побывать на нашем Севере, чтобы вполне понять, как велика твердость предания, обнаруживаемая в народе его былинами. Мы, жители менее северных широт, не находим ничего особенного для нас необычного в природе, изображаемой нашим богатырским эпосом, в этих "сырых дубах", в этой "ковыль-траве", в этом "раздольном

237

Рис. 40. Скиф, доящий овцу. Деталь пекторали из Толстой могилы

Рис. 41. Скиф с амфорой. Деталь пекторали из Толстой могилы

238

чистом поле", которые составляют обстановку каждой сцены в наших былинах. Мы не замечаем, что сохранение этой обстановки приднепровской природы в былинах Заонежья есть такое же чудо народной памяти, как, например, сохранение образа "гнедого тура", давно исчезнувшего, или облика богатыря с шеломом на голове, с колчаном за спиною, в кольчуге и с "палицей боевой". Видел ли крестьянин Заонежья дуб? Дуб ему знаком столько же, сколько нам с вами, читатель, какая-нибудь банана. Знает ли он, что это такое "ковыль-трава"? Он не имеет о ней ни малейшего понятия».50
Вероятно, в фольклоре скифов IV в., живших в Северном Причерноморье, сохранилось описание пейзажа и фауны их прежней родины. Они рассказывали о львах так же, как исполнители былин о давно исчезнувших турах. Однако для греческих мастеров лев был реальным, часто изображаемым животным, и они реалистически представляли львов на разных сосудах по заказам скифов.
Фольклор всех народов прославляет военные подвиги героев. Не составляли исключения и скифские сказания, военные эпизоды из которых иллюстрировали греческие мастера. Сцены боя украшают золотой гребень и серебряную обкладку горита из кургана Солоха. На них сражаются конные и пешие скифы. В руках у них оружие для рукопашного боя: короткие мечи-акинаки, боевые топоры и копья. От противников они защищаются небольшими щитами разной формы.
Композиция на гребне справедливо считается шедевром греческой торевтики (рис. 46—48). Художник иллюстрирует характерный для эпоса поединок двух героев. Один из них сначала потерял лошадь, а затем был убит своим противником или подоспевшим ему на помощь пехотинцем. В центре композиции — герой-победитель, это всадник в скифских шароварах и мягких сапожках. На нем защитный доспех: чешуйчатый панцирь, стянутый пластинчатым скифским поясом, коринфский шлем и поножи, в руках щит и копье. Находки в скифских погребениях греческих шлемов и поножей 51 подтверждают, что скифы на рубеже V—IV вв., когда был изготовлен гребень, использовали греческие предметы вооружения. Но, конечно, не так выглядел герой эпоса, воспевавшего отдаленное прошлое. Всадник и пехотинец наступают на спешившегося воина. Он в греческом шлеме иной формы и в кожаном панцире с наплечниками, привязанными пуговками на груди. На поясе висят ножны, типичные для скифских мечей, в правой руке короткий обоюдоострый акинак, а в левой круглый щит из ивовых прутьев с вырезом наверху. Участь этого воина предрешена. Его конь в предсмертных судорогах лежит у ног хозяина, из ран животного на груди, у левой лопатки и на шее струится кровь. Теперь, лишившись коня, воин уже не сумеет противостоять напору всадника и спешащего ему на помощь пехотинца. Но герой с акинаком будет биться до последнего.

239

Рис. 42. Серебряная чаша IV в. из кургана Гайманова могила. Музей исторических драгоценнгостей. Киев

240

На двух небольших вазах из Частых курганов и Куль-Обы развернуты картины быта в военном лагере скифов. По ним трудно даже приблизительно воссоздать сюжет фольклорного рассказа.52 Однако содержание, связанное с повседневным бытом, раскрывается легко. Автор вазы из Куль-Обы сумел с величайшим мастерством показать процесс приведения лука в боевое положение. Скифский воин, присев на правую, поджатую под себя ногу, упер в бедро нижний конец лука. Левая вытянутая нога воина удерживает нижнее плечо лука, а в правой руке скиф держит заканчивающуюся петлей тетиву. С одной стороны она закреплена на луке, петлю же надо надеть на другой конец лука, с усилием сжав его (рис. 49).
По этому изображению можно заключить, что лук был очень тугим, и для приведения его в боевое положение требовались не только сила, но и сноровка. При разборе мифа о Геракле и сыновьях змееногой богини отмечалось, что в фольклоре многих народов герой среди прочих испытаний показывал умение согнуть и натянуть хороший боевой лук. Рельеф на вазе свидетельствует о наличии подобного сюжета в скифском фольклоре.
Возможно, на сосуде из Частых курганов, где старый скиф протягивает лук молодому, показано, как опытный воин натянул лук для молодого, и возвращает его слегка смущенному юноше, не сумевшему это сделать;53 собственный лук старого скифа спрятан в горите.
По этим изображениям луков видно, что они были небольшими — менее 1/3 роста стрелка. Как установили археологи, размер скифского лука колебался от 60 до 70 см; немного меньшей была длина стрел, состоявших из металлического наконечника и древка с птичьими перьями на конце.54
Две другие сцены на сосуде из Куль-Обы знакомят нас с приемами скифского врачевания (рис. 49). Стоящий на коленях воин лечит другому зуб или челюсть. Лицо пациента искажено от боли и страдания. Другой скиф перевязывает своему товарищу рану на ноге. Обе травмы, как считает Д. С. Раевский, можно получить при активных, но безуспешных попытках натянуть лук.55
Последняя сцена изображает беседу двух скифов. Один из них, по-видимому царь, сидит, опершись руками на копье. Он либо слушает донесение воина, присевшего перед ним на колени, либо собирается дать ему какое-то поручение.
В заключение этого раздела попытаемся ответить на вопрос, кто и где делал рассмотренные выше произведения, и насколько приемлемо для них укоренившееся в отечественной литературе определение «греко-скифское искусство».
Ювелирные изделия пользовались любовью у всех греков. Изысканные украшения, вазы из бронзы и драгоценных металлов, монеты с великолепной чеканкой употреблялись не только в быту, но и служили приношениями богам. Сокровищницы храмов, где

241

Рис. 43. Скифские цари. Рисунок художника П.Корниенко по рельефу чаши из Гаймановой могилы

242

хранились приношения, выполняли роль своеобразных музеев: редкими произведениями искусства там могли любоваться все, кто не мог иметь драгоценностей дома. В храмы и их сокровищницы водили приезжих, с гордостью показывая произведения, выполненные местными мастерами и привезенные из других городов. Среди приношений почетное место занимали изделия из драгоценных металлов. В ольвийских надписях, например, не раз упоминается посвящение божеству золотых венков и ожерелий, серебряных чаш, золотых и серебряных статуэток Ники.56
Геродот, посетивший многие города Эллады, осматривал разные храмы. В начале «Истории» он описал золотые и серебряные сосуды в сокровищницах Дельф и Коринфа 57 и в следующих книгах не раз упоминал подобные достопримечательности. О том, как ценились их художественные достоинства, можно судить по «Естественной истории» Плиния: он назвал имена знаменитых греков, делавших чеканные серебряные вазы. Самым лучшим из них считался Минтор. Четыре его вазы в 356 г. погибли во время пожара храма Артемиды Эфесской, причислявшегося к семи чудесам света. В храмах Родоса во времена Плиния показывали чаши других известных мастеров Акраганта, Боэта и Миса. Первый славился изображениями охоты, а другому мастеру, Фракиду, особенно удавались батальные сцены.58
К настоящему времени сохранилось очень немного металлических сосудов работы выдающихся греческих художников. Среди них серебряный с позолотой ритон V в. с фигурой крылатого Пегаса из раскопок на Северном Кавказе (рис. 50) и бронзовый кратер IV в. со сценами мифа о Дионисе и Ариадне, найденный в Дервени близ города Фессалоники на севере Греции. Первый считается работой афинского мастера, второй — коринфского.
В ряду этих редких сосудов почетное место занимает серебряная амфора из Чертомлыцкого кургана (рис. 33—38) — произведение выдающегося мастера IV в. Как и кратер из Дервени, Чертомлыцкая амфора — сосуд типично греческой формы, предназначенный для вина. В горло амфоры вставлено ситечко для процеживания, а в нижней части сделаны три небольших отверстия с ситечками. Отсюда вытекало процеженное вино, когда вынимали пробки, висевшие на цепочках; отверстия были оформлены в виде львиных головок и головы крылатого Пегаса. Как и на кратере из Дервени, декор амфоры сочетает чеканные рельефы и отдельно выполненные, а затем напаянные скульптурные фигурки (на фризе скифы и кони, а также головы львов и Пегаса). Эти фигурки были позолочены, так что цветовая гамма амфоры перекликается с упомянутым серебряным ритоном с позолоченным Пегасом и чашей из Гаймановой могилы (рис. 42).
Кроме фриза со сценами из жизни скифов, декор амфоры выполнен в традициях греческого искусства. Фриз отделен от

243

Рис. 44. Скифы. Рисунок художника П.Корниенко по рельефу чаши из Гаймановой могилы

244

Рис. 45. Охота на зайца. Золотая бляшка IV в. из кургана Куль-Оба. Эрмитаж. Санкт-Петербург

остальной части тулова греческой плетенкой, а ниже мы видим пальметты, стилизованные бутоны лотоса, листы арацеи, головки львов и Пегаса. У горла амфоры — пояс со сценой терзания лошади грифонами. Его, как и другие сцены терзания животных (на пекторали, обкладках мечей и др.), обычно стремятся связать исключительно со скифской мифологией. Однако этот мотив хорошо известен в греческом искусстве; он встречается не только на металлических сосудах, но и на резных камнях, монетах и мозаиках.
Весьма показательна в этом плане золотая фиала со сценами терзания зверей из кургана Солоха. Если бы не греческие надписи на сосуде, его с уверенностью сочли бы исполненным по заказу скифов на сюжеты их мифов, тем более что золотая фиала в

245

Рис. 46. Золотой гребень из кургана Солоха. Конец Эрмитаж. Санкт-Петербург

246

Рис. 47. Голова всадника. Деталь гребня из кургана Солоха

247

Рис. 48. Пеший воин. Деталь гребня из кургана Солоха

248

царском погребении рассматривается как один из символов царской власти.
Между тем сосуд сменил по крайней мере трех хозяев, двое из которых были греками. По просьбе первого из них на гладком краю чаши была выбита надпись: «Гермон подарил эту чашу Антисфену на память о празднике Элевтерий». Затем новый владелец стер первоначальную надпись и начертал новую, сейчас не поддающуюся связному прочтению, так как третий владелец, по-видимому скиф, старался уничтожить обе надписи, что ему не полностью удалось.59
На рельефе фиалы, сделанной вдали от Северного Причерноморья, греческий мастер представил борьбу зверей: львы и пантеры терзают лань и лошадь. Пятна на шкуре пантеры изображены группами точек, так же, как это сделано на пекторали и золотой обкладке меча из Толстой могилы.
Возвращаясь к Чертомлыцкой амфоре, отметим, что из трех поясов ее декора лишь средний со сценами укрощения коней можно с уверенностью связать исключительно с фольклорными скифскими сюжетами. Греческие амфоры были распространенными сосудами в быту скифов, которые использовали их не только для вина. На пекторали видно, как дояр затыкает амфору с только что надоенным молоком. Сосуд изображен настолько детально, что можно определить место его производства — Гераклея Понтийская (рис. 41). Из этой греческой колонии на южном берегу Черного моря в Северное Причерноморье ввозилось много недорогого вина, поэтому обломки таких амфор часто встречаются на античных городищах и в скифских погребениях. Форма сосуда относится к первой половине—середине IV в., так что по этой детали хорошо датируется время изготовления пекторали.
Три фриза пекторали (рис. 39) сюжетно перекликаются с рельефами Чертомлыцкой амфоры. Здесь также есть сцены мирной жизни, терзания зверей и растительный орнамент. Однако порядок их иной, причем он не просто перевернут, а составлен в иной последовательности. Значит, определенная последовательнось для скифских заказчиков была не обязательной. Поэтому представляется проблематичной попытка истолковать изображение на пекторали как строго построенную космограмму, где верхний фриз олицетворяет реальную жизнь, а нижний — подземный мир со сказочными чудовищами.60 По нашему мнению, не стоит стремиться найти решительно в каждой детали воплощение скифских понятий. Полностью они передавались греческим мастером лишь в сюжетных композициях, связанных с действиями скифских героев.
Скифы заказывали греческим мастерам предметы как типично эллинского облика (например, амфора), так и скифской формы. К последним относятся двуручные сосуды из Гаймановой могилы (рис. 42) и Солохи, исполненные по образцу скифских ритуальных

249

Рис. 49. Электровая ваза IV в. из кургана Куль-Оба. Эрмитаж. Санкт-Петербург

250

Рис. 50. Серебряный ритон V в. Найден на Северном Кавказе. Музей искусства народов Востока. Москва

251

чаш; пекторали и гривны повторяли сугубо скифские виды украшений, использовавшихся в костюме вождей; например, гривна охватывает шею скифского царя на чаше из Гаймановой могилы (рис. 44). Однако, украшая даже такие специфические предметы, греческий художник не погружался полностью в мир скифской мифологии и быта. Работая над растительным фризом пекторали (рис. 39), грек выковывал привычные ему аканфы и арацеи, а не местные степные растения. Даже вьюнки и простые пятилепестковые цветочки, окрашенные голубой эмалью, навеяны не наблюдениями местной флоры, а по характеру изображения повторяют растения на привозных греческих изделиях. То же самое можно сказать о хищниках и травоядных животных в сценах терзания. Даже если они и отвечали каким-то скифским сюжетам, мастер обращался к образцам, знакомым ему по греческому искусству.
Детально передавая разнообразные орнаменты на скифской одежде (рис. 42, 48, 49), художники не распространяли их на остальной декор своих произведений. Верх сосуда со сценой охоты скифов украшен плющом, а низ отделен плетенкой и декорирован традиционными лучами. Подобным образом оформлено дно чаши из Гаймановой могилы, сосудов из Куль-Обы и из Частых курганов, где рельеф обрамлен полосами традиционных греческих ов. На гривне со скифскими всадниками великолепно выполнены греческие пальметты, инкрустированные синей и голубой эмалью, а застежки пекторали с головами львов, держащих в зубах колечки, в которые продевалась ленточка для завязывания, очень похожа на окончания типичного греческого ожерелья из Большой Близницы.
У нас нет никаких оснований считать греческих художников глубокими знатоками скифской мифологии. Содержание скифского эпоса или мифа пересказывалось им в переводе на греческий язык, так что оставался лишь скелет сюжета без поэтического фольклорного контекста оригинала. Будучи очень далек по культуре и образному мышлению от скифов, грек схватывал лишь внешнюю канву сюжета, а затем, исходя из своего опыта художника, он задумывал композицию и искал в жизни модели для нее. В этой свободной возможности творчества, не стесненной слишком строгими требованиями, содержался залог тех крупных успехов, которых добивался мастер, работая для знатных скифов. Он сам составлял композицию, дополняя ее, где требовалось, чисто греческими орнаментальными и растительными мотивами. Не следует ведь забывать, что предметы прикладного искусства обязательно выполняют и просто декоративную функцию.
О принципах работы греческих художников IV в. хорошо говорится в легенде, записанной Плинием.61 Юный скульптор Лисипп обратился к художнику Евпомпу с вопросом, кому из предшественников ему следует подражать. Евпомп, указав на толпу людей,

252

ответил, что надо подражать не произведениям искусства, а самой жизни. Этот завет великолепно воплощали мастера ювелирного дела. Вероятно, автор Чертомлыцкой амфоры не просто наблюдал, как скифы обращаются с лошадьми, но, задумав определенные сцены, просил специально повторить для него тот или иной прием. Известно ведь, что перед Фальконе, когда он лепил Медного всадника, живой всадник ежедневно поднимал коня на дыбы, несмотря на то, что во французском искусстве было наработано много приемов изображения лошади.
Обращение к жизненным наблюдениям накладывалось, конечно, на огромный опыт эллинского искусства. Редко кто замечает, что все сюжеты с изображением скифов уже были опробованы в искусстве греков. Вазовая живопись и скульптура V—IV вв. изобилует разнообразными фигурами пеших и конных воинов, сценами охоты на диких животных, терзаниями травоядных животных хищниками и фантастическими существами.
Даже такие, казалось бы, сугубо скифские мотивы, как охота на зайца, дрессировка коней или перевязывание раны воина встречались в аттической вазописи с конца VI в. Тлесон нарисовал охотника с собакой, несущего убитого зайца, а вазописец круга Евфрония изобразил юношу, охотящегося на зайца;62 художник из мастерской Сосия написал Ахилла, перевязывающего локоть Патрокла, предварительно удалив из него стрелу (рис. 51). Подставка под фигурами, по-видимому, указывает на то, что композиция скопирована со скульптуры. На чернофигурной амфоре начала V в. амазонка укрощает лошадь, а затем ведет ее под уздцы.63 Сюжет не связан с Северным Причерноморьем, так как амазонка в греческом костюме и действие происходит на фоне пальмы. Грифон, считающийся традиционным персонажем скифской мифологии, изображен Клитием на вазе Франсуа среди иллюстраций к греческим мифам о Пелее.
Итак, художники зорко наблюдали быт скифов, порой в мельчайших деталях, проявляющихся в изображении костюма, пород местных лошадей и даже в употреблении в быту определенных форм сосудов. Но они не могли, да, наверное, и не стремились проникнуть глубоко в сущность мировоззрения скифов и философское содержание их мифов, которые современные ученые пытаются воссоздать по этим памятникам искусства.
Все это прекрасно видно на таком шедевре греческой торевтики, как гребень из Солохи (рис. 46). Его автор изображает мифологический сюжет поединка скифских героев, напоминающий ему эллинские мифы и эпизоды знакомой с детства «Илиады». Художник великолепно завершил верх гребня сценой боя. По мощи композиции ее сравнивают с фризами Парфенона,64 поэтому логично предположить, что автор гребня был одновременно и скульптором. В античности это не было редкостью. Художник в мельчайших

253

Рис. 51. Ахилл и Патрокл. Дно краснофигурного килика. Рубеж VI-V вв. Шарлоттенбург, музей

254

Рис. 52. Золотая обивка ножен меча IV в. из кургана у села Большая Белозерка. Музей исторических драгоценностей. Киев

255

Рис. 53. Таблица монет, найденных в городах Северного Причерноморья

1. Серебряная драхма с изображением совы. Афины. V—IV вв. до н. э. Реверс.
2. Золотой статер с изображением головы бородатого сатира. Пантикапей. 1-я половина IV в. до н. э. Аверс.
3. Электровый кизикин с изображением льва. Кизик. V в. до н. э. Аверс.
4. Медный обол с изображением лука. Пантикапей. Конец IV в. до н. э. Реверс.
5. Медный ас с изображением Деметры. Аверс. Ольвия. Середина IV в. до н. э.
6. Медный обол с изображением Сатира. Пантикапей. Конец IV в. до н. э. Аверс.
7. Медный дихалк с изображением Девы, поражающий лань. Херсонес. Начало III в. до н. э. Аверс.
8. Золотой статер с изображением грифона. Пантикапей. 1-я половина IV в. до н. э. Реверс.
9. Медный дихалк с изображением бодающегося быка. Херсонес. Начало III в. до н. э. Реверс.
10. Диобол с изображением головы коня. Синдская гавань. Конец V в. до н. э. Реверс.
11. Медный обол с изображением горита. Пантикапей. 1-я половина I в. до н. э. Реверс.
Все монеты, за исключением № 5, увеличены в два раза.

256

деталях воспроизвел костюм и вооружение скифов и даже на ножнах меча прочеканил рельеф с головой кабана.65 Такое украшение меча известно по находкам в скифских курганах (рис. 52). Но вглядимся в лица героев. У всадника и его противника по-гречески аккуратно подстриженные бороды и черты лица, отвечающие идеалам эллинской красоты (рис. 47); лишь у пехотинца отмечены некоторые этнические особенности. Древние герои скифского эпоса явно были обрисованы по-иному.
Гребень из Солохи относится к самым ранним образцам работ на скифскую тему. Безупречная композиция, классические черты лиц, эпическое спокойствие в фигуре всадника склоняют некоторых исследователей к мысли, что произведение выполнено в конце V в., другие относят его к началу IV в.
В отечественной науке издавна сложилось убеждение, что ювелирные изделия с изображением скифов изготовлялись в мастерских Пантикапея, где работали, наряду с греками, эллинизированные скифы.66 В таком предположении не все убедительно по следующим соображениям.
Благодаря многолетним раскопкам античных городов Северного Причерноморья мы неплохо представляем уровень развития местного искусства. Здесь расписывали вазы, делали терракотовые статуэтки, известняковые надгробия и различные украшения. Всеми признано, что ни одно произведение северопричерноморской работы не достигает лучших образцов искусства Греции. И только боспорским ювелирным мастерским, причем лишь в IV в., приписывают шедевры, способные поспорить с любым произведением высочайшего класса.
Это выглядит довольно странно, тем более потому, что многие греческие художники совмещали несколько специальностей. Например, скульпторы, работавшие в бронзе, владели ювелирной техникой: Мирон, автор знаменитого дискобола, прославился также изготовлением серебряных чаш, а скульптор и архитектор Феодор умел выполнять удивительные работы в микротехнике; как сообщает Плиний, под крылом мухи он сумел поместить модель колесницы с возничим.67 Это описание вызывает в памяти феодосийские серьги, сделанные в Афинах: в центре композиции находится крошечная колесница с четырьмя скачущими конями. Размер квадриги, управляемой Никой, составляет всего 12 миллиметров.
Итак, трудно представить, чтобы в Пантикапее только один вид искусства значительно превосходил все остальные. Объяснить это не поможет и соображение об особой поддержке ювелирного искусства заказами скифов. Ведь они покупали у греков расписную керамику гораздо больше, чем изделия из драгоценных металлов. Однако вазовая живопись Пантикапея и Ольвии не достигает лучших образцов своего времени.

257

В то же время нет сомнений, что изображения скифов сделаны с натуры, и художники явно работали в Северном Причерноморье. Это противоречие можно объяснить следующим образом.
Античные художники и ремесленники высокого класса редко трудились все время на одном месте. Города, особенно не очень большие, какими были колонии в Северном Причерноморье, не могли обеспечить их постоянной работой. В то же время, когда в городе предпринималась какая-нибудь значительная общественная постройка, собственных сил не хватало. Каждый полис время от времени строил или обновлял храмы, и для этого приглашал не только профессиональных архитекторов и скульпторов, но и опытных каменщиков, плотников и других мастеров. В сохранившемся отчете о строительстве храма Асклепия в Эпидавре около 370 г. перечислены скульпторы, каменщики и плотники из Аргоса, Коринфа, Афин, Пароса, Аркадии и даже из соседнего небольшого города Трезены. В постройке афинских длинных стен в 418 г. участвовали каменщики из Аргоса.68
Безусловно, с привлечением различных мастеров строились храмы и в городах Северного Причерноморья. Об этом свидетельствуют находки таких фрагментов архитектурного декора, выполненного приезжими скульпторами, как обломок мраморного алтаря V в. из Пантикапея с изображением торжественного шествия женщин, или кариатида IV в. с женской головой из Херсонеса, или часть мраморного фриза храма IV в. в Ольвии, на котором представлена процессия богов или героев. 69
Греки повсюду стремились украсить свои храмы и площади скульптурами прославленных мастеров. Например, Мирон выполнил для Эгины статую Гекаты, для Самоса — группу из трех богов: Зевса, Афины и Геракла. Произведения Лисиппа, исполнившего за свою жизнь, по словам Плиния, 1500 скульптур, стояли во многих городах Эллады: статуя охотящегося Александра Македонского — в Дельфах, квадрига Гелиоса — на Родосе, фигура Сатира — в Афинах.70
Северопричерноморские города, как уже отмечалось, также приобретали произведения известных скульпторов. По надписям мы знаем о работах Праксителя и Стратонида в Ольвии, а по находкам на Боспоре фрагментов скульптур видно, что они принадлежат представителям школы Поликлета и Скопаса. Трудно сказать, приезжали ли они в эти города, или их произведения привезли готовыми из Греции. Но, конечно, в Северном Причерноморье работали скульпторы, украшавшие храмы. В Пантикапее афинский мастер изваял большую портретную статую одного из Спартокидов.71 В этом боспорские цари не отличались от других правителей эллинистических держав, заказывавших известным скульпторам свои статуи. Например, Бриаксис сделал статую Селевка, одного из преемников Александра Македонского.72

258

О том, как в даже в небольших городах приезжие мастера организовывали на месте отливку бронзовых статуй, свидетельствуют раскопки городища Вани в Западной Грузии. Здесь найдены не только фрагменты прекрасно моделированных статуй, выполненных в лучших традициях эллинистического искусства, но и остатки бронзолитейной ямы III—II вв., фрагменты литейных форм из обожженной глины, обломок глиняной воронки, через которую заливали металл в литейную форму, куски шлака со следами бронзы и обломки глиняных тиглей.73
Многие греческие города приглашали мастеров не только монументального, но и прикладного искусства, среди них особенно часто резчиков штемпелей монет,74 а они, как правило, были ювелирами. Пантикапейские золотые монеты второй и третьей четверти IV в. принадлежат к числу лучших образцов античной монетной чеканки (рис. 53). По мнению В. Д. Блаватского, головы бородатых и юных божеств на аверсах этих монет исполнены с большой силой и выразительностью, не уступающей скульптурам Скопаса.75 Ученый отмечает также значительную стилистическую близость этих монет и изображений скифов на горите из кургана Солоха.
Находки показывают, что художники приезжали во все крупные города Северного Причерноморья. Поэтому нет оснований считать, что заказы от скифов поступали исключительно в Пантикапей, тем более, что интересующие нас произведения со скифскими сюжетами найдены не только в окрестностях Боспора Киммерийского, но и в курганах Днепровской группы (рис. 54). Вслед за царями Ариапифом и Скил ом знатные скифы в IV в. продолжали посещать Ольвию. Там ценили хорошую скульптуру и архитектуру не меньше, чем в Пантикапее, и приглашали разных мастеров для украшения города.
Ювелирную мастерскую в те времена было нетрудно организовать. Мастер привозил с собой инструменты и нанимал в городе небольшое помещение. Золото и серебро, вероятнее всего, доставляли заказчики — скифы. Напомним, что в главе о Геродоте мы писали о торговом пути на Урал, по которому ходили за золотом скифы и греки. Вероятно, найденные в трех скифских курганах золотые обкладки горитов со сценами из жизни Ахилла (рис. 55) сделаны в Ольвии, так как именно в этом полисе на протяжении всего его существования процветал культ Ахилла, и это видели посещавшие город скифы. От ольвиополитов они слышали мифы о герое, так что заказывая горит, скиф вместе с мастером избрал знакомый им обоим сюжет. Ученые обратили внимание на своеобразный отбор сцен из жизни Ахилла, в чем, по всей вероятности, проявился вкус заказчика. Но в целом это чисто греческое произведение с традиционными эллинскими орнаментами и трактовкой сцен из жизни героя, в которых мастер, возможно, использовал композицию художника Полигнота.79

259

Рис. 54. Карта крупнейших скифских курганов

260

Парадный горит произвел такое впечатление на скифов, что мастер получил немало заказов на повторение этого произведения. К настоящему времени найдены четыре золотые обивки горитов, деревянный корпус которых истлел. Три обнаружены в скифских курганах, а один в гробнице Филиппа Македонского. Они выполнены с одной матрицы, в которую вносились незначительные поправки.
Наше мнение о том, что ювелирные изделия со скифскими сюжетами сделаны приезжими эллинскими мастерами, подкрепляется отсутствием возможности проследить развитие местной художественной школы с собственным почерком. Ведь самое раннее изделие — гребень из Солохи — изготовлено художником высочайшего класса, а более поздние произведения исполнены мастерами не только разной степени одаренности (чаша из Куль-Обы сделана намного талантливее, чем чаша из Частых курганов, имеющая ту же форму и сходные по содержанию рельефы), но и работавшими в разной манере.
Классическая, полная эпической силы и сдержанности композиция гребня контрастирует с иными приемами изображения всадников, охотящихся на львов на серебряной чаше, хотя оба предмета найдены в одном погребении. В ином стиле выполнены фигуры людей и животных на Чертомлыцкой вазе, а серебряная обивка горита из Солохи раскрывает совершенно особое видение мира и приемы изображения битвы, чем на всех прочих произведениях со скифской тематикой. Практика приглашения художников разных школ характерна для IV в. Например, царица Артемисия построила в память своего мужа Мавсола Мавсолей в Галикарнассе и пожелала украсить каждую сторону здания работами скульпторов Скопаса, Леохара, Бриаксиса и Тимофея.
Таким образом, глядя на ювелирные произведения со скифскими сюжетами, мы видим Скифию глазами эллинов из разных частей Греции. К сожалению, это продолжалось всего одно столетие. В III в. Скифия утеряла свое могущество, и у ее вождей не стало средств на прежнюю роскошь. В дальнейшем представители разных племен, населявших Северное Причерноморье до конца античности, вступали в торговые связи с греческими колониями и покупали там ювелирные изделия, но они уже никогда не заказывали произведения искусства, украшенные сценами из их сказаний.
Между тем в греческие города Северного Причерноморья продолжали поступать из Эллады ювелирные изделия высокого класса, и, вероятно, в случае надобности сюда приезжали ювелиры из Греции; вкусы местных эллинов менялись вместе с общегреческой модой. Чтобы убедиться в этом, напомним богатый комплекс всевозможных украшений II в. из Артюховского кургана на азиатской стороне Боспора;77 центральное место среди них занимает золотая диадема с гранатами и цветной эмалью, украшенная в центре узлом Геракла, излюбленным декором греческих диадем эллинистического периода.

261

Рис. 55. Золотая обкладка горита IV в. из Мелитопольского кургана. Музей исторических драгоценностей. Киев

Подготовлено по изданию:

Скржинская М. В.
Скифия глазами эллинов. — СПб.: Алетейя, 2001. — 304 с. — (Античная библиотека. Исследования).
ISBN 5-89329-108-5
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2001 г.
© М. В. Скржинская, 1998 г.