Вымысел и истина как формы проявления «приятного» и «полезного», а в конечном счете художественного и понятийно-логического мышления, существующие разорванно, обособленно друг от друга в послегомеровской поэзии и «научной» литературе античности, в гомеровском эпосе слиты воедино и образуют вымысел особого рода, свойственный лишь эпической синкретической поэзии.
На этом подробно останавливается Страбон, полемизируя с Эратосфеном. В первой книге «Географии» Страбон пишет (р. 25): «По мнению Полибия, то, что происходит в Менинге, соответствует рассказу о лотофагах. Если же что-нибудь не соответствует, причину следует искать или в незнании, или же в поэтической вольности (иначе — в поэтическом праве, праве поэта.— И. Ш.), которую составляют достоверные сведения (ή ιστορία), изобразительность (ή διάθεσις), вымысел (ό μΰθος).
Цель достоверных сведений — истина (αλήθεια). Так, в «Перечне кораблей» поэт говорит о посланных каждой местностью, один город называет каменистым, другой — расположенным на краю, тот — изобилующий голубями, этот — приморским. Цель изобразительности — впечатляющая сила, например когда поэт вводит сражающихся. Цель же вымысла — удовольствие и потрясение (изумление, ή eκпληξις; близко к τό θαυμαστόν, удивитель ное. — И. Ш.). Вымышлять же всецело (τό δέ πάν:α πλάττειν) — не достоверно (οϋ πιθανόν) и не свойственно Гомеру».
Поэтическая вольность, поэтическое право Гомера-поэта состоит в том, чтобы приносить удовольствие и сообщать истину одновременно, а потому включает два различных подхода к восприятию и отображению действительного мира: вымысел и достоверные сведения.
Вымысел без достоверных сведений (τό πλάσμα, «вымышлять всецело») неправдоподобен и Гомеру не свойствен; не свойствен потому, что «поэты не все только сочиняют вымыслы, но и в большинстве своем присочиняют (προσμυθεϋουσι) их [к действительным событиям], и преимущественно Гомер» (I, р. 27).
Вымысел гомеровских поэм предстает у Страбона как вымысел на основе реально бывшего, точнее — как присочинение, «примышливание» к реально бывшему. Именно такое истолкование природы гомеровского творчества позволяет Страбону заявить, что Эратосфен, отрицающий и долю истины в гомеровском эпосе, «разбирая, что присочиняют древние, не должен разбирать, сущест-
вовало ли присочиненное на деле и существует ли, но, и по преимуществу,— к каким местностям и лицам оно присочиняется; он должен доискиваться истины о каждом из них, какова [эта истина] о странствии Одиссея, было ли оно и где именно» (Ibid.).
У Гомера свой, особый путь в создании вымысла. Его вымысел в разной мере, но всегда содержит истину факта. Поэтому гомеровский эпос, как полагает Страбон, в состоянии свидетельствовать о действительных событиях наравне со множеством летописцев и бытующими в народе преданиями (I, р. 23). «Ибо, помимо рассказанного о сочинительстве вымысла (αυθοτοιία), свойственного Гомеру, и множество летописцев, рассказывавших о тех же событиях, а равно и существующая в тех местностях молва могут доказать, что это (фабула гомеровских поэм.— И. Ш.) —не вымысел (τό πλάσμα) поэтов и летописцев, но действительные следы существовавших личностей и событий».
В эстетической терминологии Страбона понятие ό μϋθος, «вымысел», приобретает расширенное значение, оказывается вымыслом, построенным на истине, содержащим истину, в противовес τό πλάσμα, «вымыслу», в воспроизведении дел и фактов свободному от истины бывшего. Термин ό μϋθος у Страбона противопоставлен τό πλάσχα и прилагается к поэтическому вымыслу Гомера.
Свое понимание структуры художественного вымысла гомеровских поэм Страбон достаточно полно изложил в следующем обширном рассуждении: «Ведь есть две возможности воспринять это (вымысел гомеровского эпоса.— И.Ш.): лучше и хуже. Лучше —
если кто-нибудь так воспринял, что Гомер, уверенный, будто странствие Одиссея происходило там (в Италии.— И. Ш.), взяв эту истинную основу, поэтически [ее] приукрасил. И это было бы сказано о нем (Гомере.— И. Ш.) близко к истине. И не только в окрестностях Италии, но и вплоть до отдаленных пределов Иберии можно найти следы странствий Одиссея и многих других. Хуже — если бы кто-либо воспринял и приукрасил как достоверные сведения (ή ίστορία) его (Одиссея.— И. Ш.) Океан и Аид, быков Гелиоса и гостеприимство богинь, и превращения, и величину киклопов и листригонов, и вид Скиллы, и расстояние, которое он проплыл, и многое другое из явно вымышленного поэтом» (I, р. 21—22).
Таким образом, по мнению Страбона, поэтические «прикрасы» (вымысел) в гомеровском творчестве наслаиваются на истину факта («достоверные сведения») и образуют вместе с ней некое единое целое, формирующее особый эпический вымысел.
В вымысле (ό μϋθος) гомеровского эпоса находим истину и достоверные сведения, ее породившие, иначе — то, что составляет фундамент научной литературы, и находим вымысел как противоположное достоверным сведениям, вымысел просто (τό πλάσμα) и вымысел
явный (ή τερατεία), иначе — то, что составляет основу послегомеровской поэзии.
При этом, в соответствии с приведенным текстом, вымысел «явный», в терминологии Страбона, сопоставим, по сути, с вымыслом, «противным здравому смыслу», «невозможным», а «просто» вымысел — с «возможным по вероятности или необходимости», в эстетической лексике Аристотеля.
Вымысел и истина в вымысле гомеровского эпоса тесно спаяны, слиты, взаимопроникнуты: эпический вымысел допускает и вводит истину в художественное произведение, со своей стороны, истина придает вымыслу особую убедительность, усиливая его правдоподобие.
Объяснение тому, как и по каким законам в гомеровском эпосе протекает взаимопроникновение истины и вымысла, дает Аристотель. В XXIV главе «Поэтики» он пишет: «Преимущественно Гомер учит и остальных, как нужно сочинять ложь (ψευδή λέγειν). Оно (сочинение лжи.— И. Ш.) состоит в ложном умозаключении. Ведь люди думают, что раз при существовании того-то существует то-то или при совершении совершается, то, если есть последующее, существует или совершается и предыдущее. Это — ложно. Потому следует прибавить, что если предшествующее — ложь (ψευδος), то последующее, хотя оно действительно существует, было бы по необходимости ложно сущим или совершившимся. Ведь увидев, что оно истинно существует, наше сознание ошибочно расценивает и предшествующее как существовавшее» (1460а, 18—26).
Иными словами, жизненные реальные события, положенные в основу гомеровского эпоса, а равно и их воспроизведение художественным вымыслом есть непрерывная цепь взаимообусловленных причин и следствий.
Истинность, реальность причины вызывает представление об истинности следствия, делает следствие правдоподобным, даже если оно далеко от правды, чуждо правде, и наоборот. Происходит постоянное взаимодействие истинного и ложного, правды и вымысла как причины и следствия внутри единого эпического целого.
В результате правдоподобие гомеровского эпоса предстает явлением исходным, сложным, синкретичным, в котором изначально слиты правдоподобие послегомеровской поэзии и правда научной литературы.