Тема 15
Римская диктатура ранней Республики представляла собой уникальный политический институт. До сих пор в историографии не утихают споры о происхождении и сущности древней диктатуры, а также об отличии ее от диктатуры поздней Республики. В свое время бытовала теория, что диктатура была переходной магистратурой
от царской власти к консульской, вплоть до децемвирата, и даже существовал особый период «диктаторских лет» (Schwegler, 1858. S. 125; 586-589; Beloch, 1926. S. 231-236; De Martino, 1958. P. 189, 375; Flach, 1994. S. 11-18). Другие исследователи отстаивали версию о тождестве диктатора с так называемым praetor maximus, единоличным главой общины в начале республики (Heurgon, 1967. Р. 104-112; von Lubtow, 1955. S. 179-191; 1965. P. 97; De Martino, 1958. P. 176, 215; 1972. P. 233-246; Нетушил, 1894. С. 158).
Дискуссии вызывает не только происхождение, но даже название этой экстраординарной магистратуры. Дело в том, что ряд источников (Варрон (Varro. LL. V. 82), Фест (Fest. P. 216 L), Цицерон (см. ниже) отождествляют диктатора с magister populi («предводитель вооруженного народа»). Данное обстоятельство побуждает многих исследователей (Bernardi, 1952. Р. 25-26; Cohen, 1957. Р. 308; 313-317; Gjerstad, 1966. Р. 25 ff; Alfoldi, 1967. S. 238; Скрипилев, 1949. С. 145-147; Дементьева, 2004. С. 170) связывать эту магистратуру с периодом царей и видеть в magister populi обладавшего империем заместителя царя на время его болезни или ранения (Palmer, 1970. Р. 216).
Но традиция умалчивает о времени учреждения должности magister populi. Скажем, тонкий знаток публичного права Цицерон прямо сообщает о введении диктатуры через десять лет после избрания первых консулов (т. е. около 500-499 гг. до н. э.) (Cic. Resp. II. 32. 56; Dionys. V. 72-73; Liv. II. 18). Далее Цицерон рассуждает о трудности для консулов делить военное командование, что и послужило причиной введения диктатуры. И в этом контексте он оговаривается, что «диктатор так называется оттого, что его назначают (dicere), но в наших книгах... его называют главой народа (magisterpopuli)» (Cic. Resp. I. 40. 63). Но и сам великий юрист, и его собеседники Лелий и Сципион Эмилиан были членами коллегии авгуров, непосредственно ведавших проведением ауспиций, и толкователей священных знамений. Логично утверждать, что термин magister populi отражал не политическое наименование диктатуры, а ее тайную, сакральную ипостась, зафиксированную в авгуральных книгах.
Это не означает, что этим термином не мог обозначаться сам царь как военный вождь. Но логические предположения не дают основания считать республиканскую диктатуру прямой наследницей этой должности и титулатуры, как и «прямым порождением традиций царской власти», на чем настаивает В. В. Дементьева (Дементьева, 1996. С. 38). Тем не менее, возникнув в иных исторических условиях и с иным правовым содержанием, диктатура могла воспринять древний сокровенный термин для сохранения непрерывности военного империя и действия ауспиций. Не исключена здесь и аналогия с введением при республике должности «царя священнодействий» (rex sacrorum) как преемника жреческих функций упраздненных царей (Сморчков, 2002. С. 40-45).
Говоря о времени и обстоятельствах учреждения диктатуры, выделим главное: 1) римская традиция помещает их в обстановку Первой Латинской войны; 2) данное событие трактуется как нововведение, а не восстановление древней должности. «В ожидании столь тревожных для государства событий, — утверждает Ливий, — впервые заговорили о необходимости избрать диктатора» (Liv. II. 18. 4).
Во время Латинской войны (501-493 гг. до н. э.) против Рима выступили 30 латинских городов. Во главе их встал зять изгнанного царя Тарквиния Гордого Октавий Мамилий. Ливий именует его тускуланским вождем (dux Tusculanum) (Liv. I. 49. 9). Это дало основание Б. Нибуру видеть в устройстве руководства Арицийской лиги образец для создания римской высшей власти (Niebuhr, 1833. Bd. 1. S. 589). Г. Де Санктис, или В. Зольтау возводили диктатуру к институту верховных правителей Тускула, Альба-Лонги, Ариция и т. д. (De Sanctis, 1955. P. 409-410; Soltau, 1914. S. 382; ср. Ridley, 1979. P. 307). Например, А. Розенберг усматривал в римской диктатуре не только латинские, но и этрусские корни (наподобие правителей этрусских городов — «зилаков» или «марунухов») (Rosenberg, 1913. Р. 78-99).
Как бы то ни было, именно серьезность угрозы побудила римлян в 501 гг. до н. э. избрать первого диктатора — Тита Ларция, который назначил начальником конницы Спурия Кассия (Liv. II. 18.5). А уже через год второй диктатор Авл Постумий с начальником конницы Титом Эбуцием с огромным трудом вырывают у противника победу при Регильском озере (499 г. до н. э.), причем Октавий Мамилий был
сражен в конном поединке с Эбуцием (Liv. II. 19). Ливий (Ibid. 18) и Дионисий Галикарнасский (Dionys. V. 70) упоминают о принятии специального закона о создании диктатуры (lex de dictatore creando), из которого известно лишь о правиле назначать на эту высшую должность исключительно бывших консулов. Но диктаторы Квинт Сервилий Приск (435 и 418 гг. до н. э.) (Liv. IV. 21. 9; 46. 10), Авл Постумий (431 г. до н. э.) (Liv. IV. 26. 11) и Публий Корнелий Косс (408 г. до н. э.) (Liv. IV. 57. 6) не исполняли консульской должности. Вероятно, такой порядок сложился постепенно. Поэтому В. В. Дементьева в специальном блестящем исследовании правовых основ магистратуры диктатора констатирует невозможность реконструкции этого закона (Дементьева, 1996. С. 23).
По мнению Т. Моммзена, необходимость введения диктатуры объяснялась тем, что во время войны равные права консулов должны были вызывать опасения (Моммзен, 1936. С. 239, 252). В науке преобладает точка зрения на военную направленность диктатуры, особенно в V в. до н. э. (Madvig, 1881. Bd. 1. S. 484; Soltau, 1914. S. 207; De Martino, 1958. P. 229; Bleicken, 1992. S. 32; von Lubtow, 1965. S. 111; Игнатенко, 1988. C. 67). Однако нередко военная опасность сознательно преувеличивалась сенатом (Liv. IV. 23. 5; 56. 8; VII. 28. 2; IX. 28. 1 etc.). Заметим также, что по накалу многие войны, которые вели диктаторы, мало отличались от обычных, руководимых консулами. Это заставляет искать и иные причины назначения диктаторов.
Дион Кассий передает: «...когда вспыхнула новая война латинов против Рима, плебс потребовал кассации долгов и отказался браться за оружие. Поэтому знать тогда в первый раз учредила новую должность, которая имела юрисдикцию над обоими сословиями» (Dio Cass. Fr. IV apud Zonar. VII. 13). Со всей определенностью сие обстоятельство зафиксировано в «Дигестах» (D. 1. 2. 18): «Затем с возвышением народа, когда начались частые и все более жестокие войны с соседями, под давлением обстоятельств было решено ввести должность с большей, чем консулы, властью, и таким образом были учреждены диктаторы». Ему вторит Дионисий Галикарнасский, отмечая не только военную опасность, но и всплеск социальных неурядиц из-за роста кабального рабства плебеев и их нежелания браться за оружие (Dionys. V. 63; 67. 5; 68. 1). О массовом возмущении кабальных рабов и должников глухо поминается в римской
письменной традиции под 501-500 гг. до н. э. (Ельницкий, 1964. С. 180; Кофанов, 1994. С. 122-124).
Эти данные прекрасно иллюстрируют красочные картины обострения социальной борьбы плебеев против роста долгов и кабалы накануне 1-й сецессии плебеев (495-494 гг. до н. э.) у Ливия (II. 23-32) и Дионисия Галикарнасского (V. 63-70) (о них уже говорилось в предыдущих темах). Поэтому для сената важным было сосредоточение власти в одних руках, что обеспечивало беспрепятственное проведение полного набора войск, так как на время диктатуры прекращалось действие права провокации и интерцессии консулов, как и позднее плебейских трибунов. (Поэтому диктатура и возникла не сразу после изгнания царей и во время осады Рима Порсеной, ведь закон о провокации был принят при Валерии Попликоле позже, в 509 г. до н. э.)
Власть диктатора считается вышей (imperium summum); Цицерон говорит о сосредоточении в его руках империя обоих консулов, о «царском роде империя» (Cic. Resp. II. 32. 56; Cic. Leg. III. 3. 8), а Дион Кассий — о монархической власти (Zonar. VII. 13). Однако Ливий передает, что диктаторы повелевают консулами, у которых царский империй (Liv. VIII. 32. 3). Иными словами, у них империй больше, чем у консулов (imperium maius), но не царский (Liv. VII. 3. 8). Скорее, как тонко подметила В. В. Дементьева, объем власти диктатора «включал в себя полномочия в двух важнейших сферах — военной и сакральной, как восстановленного на время царского империя» (Дементьева, 1996. С. 35). Иными словами, исследовательница уверена, что власть «начальника народа» отличалась от власти царя не объемом полномочий, а сроком их исполнения. Это проявляется и во внешнем обрамлении диктатуры — свите в 24 ликтора (von Lubtow, 1965. S. 96; De Martino, 1972. P. 243 sq.).
Анализ источников выявляет некий парадокс. С одной стороны, в источниках распространено убеждение, что с избранием диктатора полномочия всех остальных магистратов прекращались (Plut. Саш. 29), а Цицерон заявляет, что «других магистратов да не будет» (Cic. Leg. III. 3. 9). С другой — конкретные данные источников рисуют картину сохранения в период диктатуры консулов, которые продолжают командовать войсками, правда, уже в качестве под-
чиненных диктатора, но сохраняют полномочия (potestas), а после завершения диктатуры вновь обретают империй.
Диктатору запрещалось ездить на лошади, пока не отправится на войну (Zonar. VII. 13; Plut. Fab. Max. 4; Liv. XXIII. 14. 2). Это отражало его юрисдикцию только над пешим войском. Диктатор не мог производить каких-либо трат из государственной казны без санкции центуриатных комиций (Cass. Dio. Fr. IV apud Zonar. VII. 13), т. e. был ограничен в расходах. Вплоть до IV в. до н. э. диктатор не назначался для управления внутренними делами государства (rei gerundae causa). Да и то лишь в 326 г. до н. э. серьезно заболевший консул получил приказ сената назначить диктатора Луция Папирия Курсора с такой формулировкой (Liv. VIII. 29. 9).
Далее, назначать диктатора мог только консул или консулярный трибун (Liv. IV. 13. 14; 26. 11; 31. 4; VII. 12. 9). Само название происходит от слов “dicto, dicere” (Dionys. V. 73. 10). Центуриатные комиции были отстранены от этого важнейшего назначения. Впервые народ избрал диктатором (dictatorem populus creavit) Квинта Фабия Максима в 218 г. до н. э. после разгрома римлян Ганнибалом у Тразименского озера (Liv. XXII. 8). Но этот, по выражению самого Ливия, «небывалый случай» был вызван отсутствием в Риме каких-либо высших магистратов: консул Гай Фламиний был убит в сражении, а до второго в Галлии было не добраться через занятую врагом территорию. Правда, в аналогичной ситуации Марк Фурий Камилл в 390 г. до н. э. был избран диктатором iussu populi и заочно (Liv. V. 46. 10). Причем имелись в виду куриатные комиции из остатков населения на осажденном галлами Капитолии; о созыве центурий в разгромленном городе и не помышляли. Тогда вспомнили об изначальной роли курий, которые обладали правом вручать империй по lex curiata. Куриатный закон придавал власти диктатора легитимный характер, вводил ее в рамки политической системы и наделял сакральной санкцией (Сморчков, 2003. С. 26-27).
Вообще процедура назначения диктатора была пронизана религиозным пиететом. Консул производил назначение лишь по особому знамению в виде полета птицы слева (Cic. Leg. III. 3. 9). Но отнюдь не по собственному желанию или выбору, а исключительно по прямому распоряжению сената (Liv. IV. 21. 10; 23. 5; V. 46. 10; VII. 6-12; VIII. 15. 6). Источники подчас даже не упоминают об участии консула, ограничиваясь указаниями на то, что «сенат назначил дик-
татора» (Liv. III. 26. 6; IV. 17. 9; VII. 25. 11; VIII. 29. 9; IX. 38. 9-14). После этого провозглашенный диктатор также совершал ауспиции перед назначением начальника конницы и вносил свой империй на утверждение куриатных комиций (Liv. IX. 38. 15; XXII. 33. 11). Сакральный характер власти диктаторов проявлялся и в том, что они никогда не были подотчетны народному собранию и не привлекались к ответственности за плохое исполнение обязанностей.
Любопытно, что в источниках не обнаруживается никаких правовых ограничений сословной принадлежности диктаторов. Она даже не была законодательно закреплена за патрициями. Подобная лакуна в правовых нормах объясняется тем, что диктатором мог стать, как правило, только консуляр (Liv. II. 18.5; Dionys. VI. 2.3), а консулом (да и любым магистратом, особенно с империем) до 367 г. до н. э. — только патриций, который после сложения полномочий занимал место в сенате. Диктатором назначался и действующий консул. Таким образом, диктатура являлась в период ранней Республики формой прямого сенатского руководства военными силами civitas. Лишь с допуском плебеев к консульской магистратуре появляются и диктаторы из плебеев — первым стал Гай Марций Рутил в 356 г. до н. э. (Liv. VII. 17. 6).
Диктатор не мог действовать без начальника конницы (magister equitum). В этом воплощалась дихотомия в военной организации пешего войска и конницы. Можно сказать, диктатор командовал начальником конницы, но не всадниками. Но magister equitum не был и равен диктатору. Он назначался им и слагал полномочия в один день с ним. Он не был подотчетен никому, кроме диктатора. Кроме прямых обязанностей командования конницей в бою, magister equitum исполнял и другие поручения диктатора, включая судебные (вспомним начальника конницы Сервилия Агалу — Liv. IV. 14), обладая своего рода «передаточными полномочиями» (potestas) и imperium minor (Polyb. III. 87. 9; VI. 39. 4). Возможно, поэтому на их должность назначались нередко коллеги консулов или даже близкие родственники диктаторов (Liv. IV. 17. 9; 31. 3; 46. 10-11; 57. 6; VII. 19. 10; 26. 12; VIII. 12. 2; 15. 6; 22. 6; IX. 29. 3; 38. 15).
Суммируя конкретные данные традиции, можно выделить следующие причины и обстоятельства назначения диктаторов в период ранней Республики.
Ливий откровенно сообщает, что во время движения Спурия Мелия в 30-е гг. V в. до н. э. консул Тит Квинкций Капитолин так обосновал «бессилие» консулов запретить сходки плебеев и усмирить раздачи продовольствия беднякам (Liv. IV. 13. 11-12): «...ведь консулы связаны законом об обжаловании, внесенным для ослабления их власти, и если им хватает духу совершить возмездие, соответствующее тяжести преступления, то полномочий на это они не имеют;
тут нужен не просто храбрый человек, но свободный, не связанный путами закона (о провокации. — В. Т.). А потому он намерен назначить диктатором Луция Квинкция — вот человек, достойный этого звания». И престарелый ненавистник плебеев Квинкций Цинциннат (заметим, близкий родич Квинкция Капитолина!) оправдал высокую миссию. Он немедленно ввел «военное положение» и приказал арестовать смутьяна Спурия Мелия без предъявления каких бы то ни было обвинений. Пытавшийся воспротивиться Мелий был настигнут начальником конницы Сервилием Агалой и хладнокровно зарезан кинжалом как оказавший неповиновение империю магистрата. Используя растерянность простонародья, диктатор публично обвинил убитого Мелия в стремлении к царской власти и подготовке «антиконституционного путча» (Liv. IV. 14).
Как уже сказано, власть диктатора была ограничена шестью месяцами (Dionys. X. 25), хотя это был не регулярный, а предельный срок. Ограничение вызывалось продолжительностью летней военной кампании. Но Т. Моммзен справедливо отмечал, что диктатор не мог оставаться в своей должности дольше срока полномочий назначившего его магистрата (Mommsen, 1874. Р. 137-138, 143-145, 148, 209; Моммзен, 1936. Р. 239). Для римлян поздней эпохи было изумительно узнавать о примерах досрочного сложения диктаторами своих полномочий, например, Цинциннатом — через 16 дней (Liv. III. 29. 7). Очевидно, быстрое сложение диктаторами своих полномочий объясняется тем, что они назначались для выполнения конкретной, как правило, узкой задачи. Обычно таковой была даже не вся война или внутренний мятеж, а их конкретный эпизод. Так, Цинциннат был
назначен для экстренного оказания помощи осажденным в лагере войскам консула (Liv. III. 26), Камилл — для решительного штурма Вей (Liv. V. 19). В IV в. до н. э. с удалением театров боевых действий от Рима нередко назначались диктаторы для выборов новых магистратов, если действующих отзывать с войны сенат считал нецелесообразным. В ходе Второй Пунической войны такая процедура выборов консулов проводилась восемь раз. Особой формой диктатуры было назначение диктатора для исполнения религиозных обрядов (она выходит за рамки данной темы, но досконально рассмотрена в работах В. В. Дементьевой; см.: Дементьева, 1996. С. 49-58). Так, в 363 г. до н. э. был назначен диктатор «для вбития гвоздя» в стену храма ради избавления народа от чумы. Но когда он попытался выйти за рамки поручения и затеять войну с герниками, против него восстали все плебейские трибуны и вынудили его сложить власть (Liv. VII. 3.3-8).
Итак, мы видим, что империй диктаторов был отнюдь не безграничен. Он был жестко ограничен подчинением сенату, который их фактически назначал, определял кандидатуры и поле деятельности. Исчерпание своей задачи не ликвидировало действие диктаторского империя (Liv. III. 29. 4; V. 23. 4-6; VII. 17. 9), но на практике лишало его законной сакральной силы. Не в этом ли причина столь быстрого сложения диктаторами своих полномочий в V в. до н. э.? Диктатор обладал властью над жизнью воина и общинника без права обжалования его приговора. Он распоряжался добычей и справлял триумф. Но нельзя не подчеркнуть, что политической магистратурой и тем более интегральным компонентом республиканской конституции (как считал Т. Моммзен и ряд других романистов. — Mommsen, 1887. Bd. II. S. 143; von Lubtow, 1955. S. 179-191) диктатура так и не стала. Этому препятствовал не только ее экстраординарный характер — множество подобных магистратур (интеррексы, децемвиры и т. д.), как доказала В. В. Дементьева (1998; 2000; 2003), органично вписывались в политическую систему республики, занимая свою правовую нишу. Диктатура же разрывала преемственность высшей власти, действовала «на чужом поле» консулата и консулярного трибуната.
Анализ традиции убеждает, что раннеримская диктатура осталась вне правового поля конституционного устройства, хотя и регулировалась законодательными актами и сакральными обрядами. Она представляла собой форму узурпации власти сенатом в новой, центуриатной
организации civitas. Диктатура как сакрализованный орган означала перерыв (а не дополнение) в функционировании ординарных магистратур для мобилизации всех сил общества и государства перед лицом как внешних опасностей, так и внутренних смут, разрешение которых, в свою очередь, переключалось на внешнюю, военную деятельность. Отсутствие провокации и трибунской интерцессии обеспечивали патрицианскому сенату бесконтрольное управление через своих назначенцев — патрицианских диктаторов — не только военной организацией, но и всей гражданской общиной. А это закономерно создавало условия для «военной эксплуатации» плебеев в интересах патрициев, ради облегчения которой диктатура обычно и назначалась.
Недаром плебеи испытывали страх не столько перед грозным империем диктатора, сколько перед откатом общества на время его действия от принципов центуриатной конституции и перед нарушением своих гражданских прав в ней. Плебеи всегда были свято уверены, что диктатура направлена против них и их интересов и чаяний (Liv. II. 30. 6). Поэтому приходится с осторожностью отнестись к уверению В. В. Дементьевой, что основной целью диктатур был поиск компромиссов в сословной борьбе, без которых немыслимо процветание civitas (Дементьева, 1996. С. 115 и след.). В самом деле, отдельные диктаторы безусловно радели об общем благе даже вопреки линии сената: яркий пример — диктатор 494 г. до н. э. Маний Валерий, который после отклонения сенатом его предложений по прощению должников сложил с себя полномочия, заявив, что не желает быть «напрасным диктатором» (Liv. II. 31. 9) (кстати, аргумент против неограниченности диктаторского империя!). Но в целом патрицианские диктаторы (в отличие даже от консулов, см. выше) истово блюли интересы патрициев, не останавливаясь перед прямым нарушением прав и свобод сограждан-плебеев, о чем неоднократно проговаривается Ливий. Характерно, что с достижением плебеями в IV в. до н. э. и этой должности острие империя диктатора оказалось неожиданно повернуто против самих патрициев. Это наглядно проявилось в кардинальных реформах плебейских диктаторов — Публилия Филона (339 г. до н. э.) (Liv. VIII. 12. 12-13) о допущении плебеев к цензуре и одобрении сенатом законопроектов до, а не после их утверждения комициями (см. тема 13, п. 5), и Квинта Гортензия (287 г. до н. э.) о признании равенства плебисцитов с законами
центуриатных комиций. А потому сия «обоюдоострая» (по меткому выражению H. Н. Трухиной; цит. по: Деменьтева, 1996. С. 114) должность постепенно начала исчезать из политической практики.
***
В заключение следует подчеркнуть, что магистратуры консулов, диктаторов и военных трибунов с консульской властью (о последних см.: Дементьева, 2000) в ходе становления в Риме государства выросли из должностей военных предводителей в общегражданские политические институты. Они осуществляли верховное командование центуриатной военной организацией, но не верховное распоряжение, ибо в своих действиях были ограничены деятельностью сената.