В 493 году остроготы под командованием короля Теодериха взяли в свои руки правление Италией с согласия константинопольского императора Восточной Римской империи. В этих условиях уровень их жизни, очевидно, значительно вырос по сравнению с первой половиной столетия, когда они были затеряны в глубине империи Аттилы, и гунны набрасывались на их
запасы продовольствия, «как волки», по словам древних авторов1. В Италии готы расселились в обширных имениях долины По и в других местах,2 и в дополнение к доходу, который каждый готский солдат, прямо или косвенно, получал от этих имений, ему также выплачивалась ежегодная субсидия от короля в размере около пяти solidi. Когда готский солдат находился на военной службе, участвуя в боевых действиях или же служа в гарнизоне, он также получал «довольствие» (annonae) натурой или деньгами3. Таким образом, учитывая его доход от землевладения, субсидию, военное довольствие и, возможно, зарплату, если он занимал какой-либо официальный административный пост, не говоря уже о трофеях, захваченных во время походов, его положение действительно сильно отличалось от положения его отца или деда, голодавших под властью гуннов.
Однако резкое повышение благосостояния само по себе не гасит этнические конфликты и нетерпимость. В своих письмах Теодерих часто подчеркивает, что готы не должны угнетать италийцев, не должны грабить их и опустошать их посевы; они должны стараться жить с италийцами в мире и дружбе. Без устали, с самыми благородными намерениями он призывает их вести себя прилично. Действительно, враждебное отношение рядовых готов к италийцам проявлялось постоянно, и король использовал любую возможность призвать своих подданных сдерживать себя. Ближе всего его душе было принцип civilitas. Он не упускает случая пропагандировать его и рекомендовать другим. Civilitas означает поддержание мира и порядка, этническую гармонию, запрет агрессии и насилия. Одним словом, это означает цивилизованную жизнь, цивилизацию4.
Необходимость в увещеваниях, однако, не исчезала. В одном из своих писем Теодерих обращается ко «всем готам, живущим в Пицене и Самнии», приказывая им явиться к нему 6 июня (дело происходило в один из последних годов его царствования) для получения своих субсидий; он требует, чтобы по дороге они не совершали злодеяний, не опустошали посевов и пастбищ италийских землевладельцев5. Горе было тем римским хозяйствам, которые оказывались на пути готской армии! Когда готское войско проходило через Коттиевы Альпы в 509 году на пути из Италии в Галлию, ущерб, который они причинили хозяевам земель, лежавших на их пути, был так велик, что Теодериху пришлось освободить эти земли от налогов: местность выглядела, как после сильного паводка, когда вода смывает все на своем пути. В 508 году он посчитал своим долгом выслать одному епископу 1500 solidi для раздачи тем жителям провинции, которые понесли убытки «во время прохождения нашей армии через их дома»6. Желание установить этническую гармонию было доминантой всей его внутренней политики7. С первого дня царствования до своей смерти в 526 году он боролся за достижение этой благородной цели. Стремление к гармонии между обеими нациями, которое определяло его действия год за годом, десятилетие за десятилетием, делает его выдающимся, уникальным политиком не только VI века, но и многих последующих лет. Но он
шел против ветра и против течения, и то, что ему много лет это удавалось, просто удивительно. Фактор взаимной враждебности готов и италийцев, существовавшей даже в мирное время, нельзя недооценивать, если мы хотим понять историю завоевания Италии византийцами. Нельзя забывать, что готы и италийцы отличались друг от друга языком, религией, традициями, обычаями и даже законами.
Когда в 526 году Теодерих умер, его дочь Амаласунта стала регентшей при своем несовершеннолетнем сыне Аталарихе. Одним из первых ее действий стало издание прокламации, в которой она подчеркивала (в духе своего отца) блага этнической гармонии и обещала, что при ней политика в отношении готов и римлян останется прежней8. Однако были две причины, которые привели к ее ссоре с некоторыми из подданных. Во-первых, она не могла командовать армией во время войны, а с точки зрения многих готов, готский правитель должен был быть храбрым и славным воином. Разве война не была любимейшим занятием варваров? Разве сам Теодерих не говорил, что «для воинственного народа проверить себя в деле — это удовольствие»?9 Во-вторых, несмотря на долгие годы мирной политики Теодериха, основная масса готов все еще была настроена весьма враждебно по отношению к италийцам, оставаясь при этом буйной и непослушной, а Амаласунта «не давала им осуществить их страстное желание нанести италийцам вред». Готов раздражало то, что она вела себя как римлянка, а больше всего им не нравилось то, как она воспитывала своего сына Аталариха, короля. Они не хотели, чтобы ими правил гот, похожий на римлянина, и когда Амаласунта начала обучать сына в римских традициях, многие готы открыто запротестовали. Они хотели, чтобы их королем был мужчина, и такой мужчина, который будет «отважен в бою и славен». Они хотели, чтобы ими управляли более «варварским» способом. Они цитировали Теодериха, который говорил, что «тот, кто в детстве боялся плетки учителя, никогда не сможет хладнокровно противостоять мечу и копью». Или, как говорит Гиббон, принц должен «обучаться, как подобает отважному готу, в обществе равных себе и в великолепном невежестве своих предков». Однажды, когда Амаласунта, застав мальчика за какой-то шалостью в его комнате, наказала его и он в слезах ушел на мужскую половину дворца, это вызвало всеобщее возмущение. Многие, хотя и не все готы были недовольны королевой, и среди недовольных была большая часть готской знати.
В конце концов, положение королевы стало настолько неустойчивым, что она начала тайные переговоры с Юстинианом в надежде найти убежище в Восточной империи на тот случай, если ей придется бежать из Италии. При этом она предложила привезти с собой фантастическую сум-
му в 2 880000 solidi! 11 Еще до того, как 2 октября 534 года Аталарих умер, его мать совершила удивительный поступок: она предложила Юстиниану отдать ему Италию. Свое предложение она сформулировала ясно и подробно12. Ее личная безопасность была для нее более важна, чем независимость ее народа. Конечно, с конституционной точки зрения ее предложение было вполне оправданным: она предложила Юстиниану то, что ему и так принадлежало по закону Тем не менее, по словам Бари, ее предложение было «актом величайшего предательства по отношению к собственному народу»13. Когда сын умер, она попыталась упрочить свое положение тем, что передала трон своему двоюродному брату Теодату, сыну сестры Теодериха. Худший выбор сделать было невозможно. Теодат владел обширными имениями в Тоскане и расширял свои владения жестокими и непопулярными средствами. Военные устремления готов ему были безразличны, и в то время, когда он не был занят захватом новых земель, он изучал латинскую литературу и философию Платона. Не случайно ему, единственному из остроготских королей Италии, посвятил свои стихи латинский поэт14. Словом, он был почти полностью романизированным готом, именно таким человеком, какого готы не хотели видеть своим королем. Даже сильнее, чем Амаласунта, он стремился договориться с Юстинианом. Еще до смерти Амаласунты он также начал тайные переговоры с императором, предлагая передать Тоскану правительству Восточной империи при условии, что он проведет остаток своих дней в Византии в качестве сенатора с солидным личным доходом15.
Нет нужды пересказывать историю о том, как Теодат организовал убийство Амаласунты и как Юстиниан использовал это убийство в качестве предлога для нападения на Италию. В июне 535 года началась великая война, через восемнадцать лет закончившаяся гибелью Италии и поражением остроготов. В первый год войны Теодат сделал Юстиниану еще одно предложение: если император предоставит ему имения с доходом в 86400 solidi, то он передаст ему все итальянское королевство16. Зять Теодата пошел тем же путем: стоило Велизарию высадиться в Регии, как этот человек, имя которого было Эбримут, или Эвермут, или же Эбримус, вместе со своими подчиненными, которых Теодат послал защищать Мессинский пролив, перешел на сторону византийцев. Предателя тут же направили в Константинополь, где он получил щедрые дары и статус патриция. Одним этим шагом он заполучил то, о чем мечтал Теодат, сидя на своем шатающемся троне17.
В конце 536 года, после потери Далмации, Сицилии и даже Неаполя, Теодат был смещен и убит своими приближенными. На его место они посадили Виттига. Когда Кассиодор восхищается Виттигом, он упоминает только его полководческие качества, но ни слова не говорит о каких-либо его культурных достижениях18. Вероятно, Виттиг не был романизированным готом, любителем поэзии и Платона. Его правление окончилось весной 549 года, после целой серии сокрушительных побед, одержанных
над ним Велизарием. Готы не были довольны правлением Виттига, и причиной тому было преследовавшее его чудовищное невезение. Моральное состояние готов было плачевным, и это хорошо видно на примере того, как вели себя гарнизоны двух тосканских городов — Тудеры и Клузия. В середине 538 года, узнав о том, что Велизарий выехал из Рима и движется в их сторону, они не стали дожидаться его. Они сразу сдали оба города, поставив единственное условие — что им сохранят жизнь19. Ничего подобного этой капитуляции никогда не было и не будет вплоть до самых последних месяцев войны, когда стало ясно, что все уже кончено20. В 540 году готы страдали от жестокого голода. Вследствие этого они сделали Велизарию неожиданное предложение: они согласны свергнуть Виттига и объявить самого Велизария ни много ни мало как императором Западной империи и королем готов. (Заметим, что они намеревались оставаться частью Империи; у них не было стремления создать независимое королевство, см. с. 69.) Это странное предложение было высказано готскими вождями, пользовавшимися поддержкой самого Виттига21. Они страшились того, что, если поражения будут следовать одно за другим, их в конце концов заставят покинуть Италию и поселиться где-нибудь вблизи границ Византии — то есть именно того, к чему так стремились Теодат, Амаласунта и подобные им22.
Велизарий дал им понять, что готов принять это предложение, вошел в Равенну (которая иначе оставалась бы практически неприступной) и затем уехал в Константинополь в сопровождении Виттига и группы знатных готов. Виттиг получил звание патриция и имение вблизи Персии, где он успел прожить два года23. В годы своего злосчастного правления он не испытывал искушения отдать Италию врагу и в этом было его фундаментальное отличие от Амаласунты и Теодата. Однако в конце концов именно это он и сделал. При этом он получил то вознаграждение, за которое предыдущие правители готовы были заплатить любую цену. Кроме того, тот факт, что Юстиниан даровал ему звание патриция, скорее всего, означает, что Виттигу даже пришлось сменить арианскую веру на учение Никеи. Виттиг капитулировал один раз, но эта капитуляция была полной24. На этом, однако, война не закончилась. После того как Виттиг сложил оружие, около тысячи его воинов продолжали борьбу. Они удерживали Павию и Верону, а вскоре заняли Лигурию и Венецианскую область. По причинам, которые нам неизвестны, они посчитали себя обязанными принять в качестве своего вождя германца из племени ругов (с. 112) по имени Эрарих. Он правил не больше пяти месяцев, но за этот короткий срок успел вступить на уже знакомый нам путь. Эрарих начал тайные переговоры с Юстинианом, обещая отказаться от власти над остроготами и их союзниками и отдать ту часть Италии, которая находилась под его контролем, в обмен на значительную сумму денег и звание патриция25.
Итак, в течение нескольких лет один готский монарх за другим предлагали Юстиниану Италию в обмен на высокое и надежное положение в
восточном римском обществе и солидный доход. Один из правителей, Виттиг, на деле осуществил эту сделку, хотя, как это ни парадоксально, он пошел на это с гораздо меньшей охотой, чем остальные, у которых это не получилось. Своим готским подданным они, конечно, всегда могли объяснить (хотя нам не известно о каких-либо объяснениях с их стороны), что ничего противозаконного не происходит. Италия всегда принадлежала римским императорам, это признавали и Одоакр, и Теодерих. Так что их преемники просто предлагали Юстиниану то, на что он имел всеми признанное право. Теперь он, приняв их предложения, будет править Италией напрямую, а не через королей-варваров. Мы мало знаем о взглядах Эрариха, но и Амаласунта, и Теодат (и, несомненно, Матасунта, о которой я ради краткости не говорил) чувствовали отвращение к воинственным и грубым нравам своих подданных и желали стать частью цивилизованного римского общества. Вероятно, для большинства их подданных этот аргумент не был убедительным, но для некоторых или даже для всех членов готской верхушки, в том числе и для Эрариха, римская цивилизация была крайне привлекательной. Латинская литература и философия Платона были им ближе, чем меч и копье. Все дело было в том, что в процессе вхождения в Римскую империю и расселения на римских имениях остроготская знать, чей образ жизни уже мало отличался от образа жизни римских землевладельцев, в большой степени романизировалась.
До завоевания Италии византийцами и в первые годы войны основная масса остроготов представляла собой диких, воинственных и агрессивных варваров, всегда готовых к нападениям и грабежам и враждебных к италийцам, среди которых они жили. У них почти не было своей культуры, но они яростно отстаивали свою независимость. Римская цивилизация, прелести римского общества и его достижения не казались им привлекательными. С другой стороны, многие из вождей ценили удовольствия и комфорт, которые давала римская цивилизация, и мечтали любой ценой навсегда покинуть Италию и получить место в византийском обществе вблизи Константинополя. В то же время именно боязнь того, что им придется уйти из Италии и поселиться вблизи Византии, не позволила основной массе остроготов сдаться Велизарию в 540 году26. Таким образом, остроготы вступили в войну уже глубоко разделенным обществом. Знать стремилась к компромиссу и даже была готова продать свой народ в обмен на возможность стать частью высшего восточноримского общества, конечно, с соответствующим доходом.
Неудивительно, что в подробном и обстоятельном описании готской войны Прокопия мы почти не встречаем случаев перехода рядовых готских воинов на сторону Юстиниана. В 540 году в Коттиевых Альпах готы еда-
лись, узнав о том, что их женщины и дети захвачены византийцами, хотя, как ни странно, Велизарий еще до этого получил сообщение о том, что они хотят присоединиться к нему27. Но это было исключением из правила. В целом готы сражались упорно и решительно почти до самого конца войны, несмотря на то, что у них много лет не было достойного военачальника, и на то, что они уступали неприятелю в вооружении и тактике (хотя не в численности, по крайней мере до последнего периода войны)28. Например, оборона Ауксима (Осимо) представляет собой поразительный пример их храбрости и стойкости29. Они показали свою верность тем варварским идеалам, которые так раздражали Амаласунту. Мы знаем о двух случаях капитуляции готских поселенцев в отдаленных частях королевства — в Далмации и в Либурнии в 536 году (хотя войска, находившиеся там, отошли в Равенну), а также в Самнии в том же году, когда Питца и готы, поселившиеся там, сдали прибрежную часть Самния Велизарию. Это неудивительно, если учесть, что Питца владел обширными землями в этом районе30. Первый серьезный акт предательства со стороны гота — Прокопий не сообщает нам его имени и статуса — произошел уже в последние недели существования остроготского королевства, когда командующий готским флотом у западного побережья Италии передал свои корабли византийцам31.
Готы убили Эрариха после пяти месяцев правления, а в сентябре или октябре 541 года назначили на его место Тотилу. (На его монетах его имя передается как Бадуила.) Возможно, они бы передумали, если бы узнали, что именно тогда, когда его избирали, он вел переговоры о сдаче Тарвизия (Тревизо к северу от Венеции) вместе со всем готским гарнизоном, которым он командовал, византийскому военачальнику, находившемуся в Равенне. Он уже успел договориться о дате капитуляции32. Это был его первый и последний акт измены народу. С того дня, когда он стал королем, и до самой смерти он сражался с византийцами с невиданной решимостью и умением. Наконец готы нашли такого вождя, который не собирался их предавать.
Обратимся теперь к захватчикам. Византийские войска не проявляли той верности, какая была характерна для рядовых готских воинов. Мы знаем о многочисленных случаях перехода византийцев на сторону готов. Вообще, насколько мне известно, в древней истории больше нет примеров такого массового дезертирства. Это происходило даже во время первого срока командования Велизария в Италии (535-540), когда он одержал свои самые впечатляющие победы. Еще до первой осады Рима в 536 году двадцать два кавалериста-варвара, служившие в византийской армии, перешли на сторону Виттига и активно помогали ему33. Показательно, что во время первой осады Рима в 536-537 годах Велизарий так опа
сался измены со стороны часовых городских ворот, что дважды в месяц менял все ключи от ворот. Он расставлял часовых на значительном расстоянии друг от друга и каждую ночь приставлял к ним новых офицеров. Он боялся, что готские эмиссары могут подобраться к стене и склонить часовых к измене, поэтому каждую ночь высылал за городские стены отряды мавров с собаками для перехвата таких людей в том случае, если они появятся34. Так может действовать только тот военачальник, который не доверяет своим солдатам. Действительно, в первые дни осады его планы сразиться с варварами в решительной битве становились известны готам через перебежчиков35. Не случайно, когда к готскому лагерю как-то подошел пьяный гунн, собиравшийся атаковать и выиграть войну в одиночку, готы, увидев приближающуюся к ним одинокую фигуру, приняли его за перебежчика. Им бы не пришло это в голову, если бы подобная картина не стала привычной36. Когда готы в 537 году отчаялись взять Рим осадой, они отправили к Велизарию нескольких парламентеров. Один из них был римлянин, занимавший высокое положение среди варваров. К сожалению, Прокопий не сообщает ни его имени, ни того, почему он связал свою судьбу с неприятелем37. Еще более удивительно то, что из той тысячи воинов, которые в 540 году удерживали Павию и Верону (с. 99), решив продолжать борьбу после капитуляции Виттига, не все были готами. Среди них было «столько римских солдат, сколько желали революции»38. Мы не знаем, каково было пропорциональное соотношение численности римлян по отношению к готам в этом исторически значимом войске, но Прокопий явно имеет в виду весьма большое количество. Можно сделать вывод, что Велизарий, несмотря на свои выдающиеся способности, не мог остановить постоянный поток перебежчиков.
Позднее, после отъезда Велизария из Италии в 540 году и появления там Александра Логофета (discussor, т. е. казначей), ужесточившего финансовую политику, ситуация еще более ухудшилась. Александр не платил солдатам, и именно это стало причиной военной катастрофы, постигшей византийцев. Снова и снова мы читаем о том, что солдатам не заплатили, поэтому они отказались сражаться и добывали себе пропитание тем, что грабили ту самую местность, которую были призваны защищать39. В 540 году, когда Велизарий отплыл в Константинополь, победа византийцев была уже совсем близка, но деятельность Александра и некомпетентность преемников Велизария, постоянно ссорившихся друг с другом по мелочным поводам и отступавших перед готами, — все это привело к тому, что византийцы утрачивали позиции.
В 542 году, после того как Тотила великодушно обошелся с пленниками, он «сумел привлечь их на свою сторону, и с тех пор большинство из них воевали против римлян на его стороне»40. В 545 году, когда Велизарий вернулся в Италию, он, по словам Прокопия, писал императору, что «большинство» его солдат перешло на сторону врага41. Он жаловался на то, что возвращается в Италию «без людей, без лошадей, без оружия и без
денег»42. В дальнейшем мы также постоянно узнаем о перебежчиках из византийской армии. Когда Велизарий вернулся в Равенну в 544 году, он обратился к готам и римлянам, служившим у Тотилы, с пламенной речью, призывая их перейти на его сторону, но ни один человек не последовал этому призыву43. В том же году все солдаты-иллирийцы, находившиеся в Болонье, без всякого предупреждения собрали вещи и двинулись домой — причина была в том, что им давно не платили44. В тот же год в Ауксиме двое византийских командующих запланировали ночной отход войск, после чего один из их солдат тут же перебежал к врагу и сообщил Тотиле о новом плане. Этот перебежчик стал причиной гибели 200 из тысячи солдат, задействованных в операции45. В 545 году о спланированной византийцами неожиданной атаке вблизи Порты стало известно Тотиле через перебежчика, и это привело к разгрому византийцев46. В 546 году гарнизон Сполето состоял из готов и перебежчиков из римской армии47. В том же году один из византийских командующих обратил в бегство войско, состоявшее из мавров, перебежчиков и готов под командованием гота Рекимунда; удивительно, что при этом мавры и византийцы сражались до конца, а готы в конце концов сдались48. В 547 году в результате победы византийцев в Кампании «не менее семидесяти византийских солдат из числа тех, что ранее перебежали к готам», решили вернуться на службу к Юстиниану49. В 548 году византийские солдаты в Риме объявили, что если Юстиниан не выплатит им задержанное жалованье в течение определенного срока, они немедленно перейдут к Тотиле. Юстиниан все выплатил50. В 548 году варвар, служивший в личной охране Велизария, без всякого повода и без предупреждения перебежал к Тотиле. Тот сразу же сделал его командиром51. В 552 году в битве при Буста Галлоруме (см. с. 80) на стороне Тотилы сражалось большое количество перебежчиков. Нам известно, что первым погибшим в этой битве солдатом был перебежчик по имени Кокк, воевавший на стороне готов52. В годы правления преемника Тотилы, Тейи, готским гарнизоном в Перузии командовали двое перебеж-чиков-византийцев53. И вот самый удивительный факт: именно предательство солдат-исаврийцев помогло Тотиле получить главный приз — город Рим. Причем это случилось дважды — не только в 546 году, когда свирепствовал голод, но и позже, в 549 году. Исаврийцы, сдавшие Рим во втором случае, не получали жалованья годами и при этом знали, что те, кто предал город несколькими годами раньше, были за это щедро вознаграждены54. Нарзес, приехавший в Италию к концу войны, уже вез с собой специальный денежный фонд для того, чтобы стимулировать перебежчиков вернуться на имперскую службу55. Итак, не вызывает сомнений, что огромное число византийских солдат, видя, как добытые ими победы сводятся на нет бездарными преемниками Велизария, и не получая годами жалованья, верили, что при готах их ожидает лучшее будущее, чем в возрожденной Империи Юстиниана. Правда, надо оговориться, что это касалось почти исключительно рядовых солдат.
Как ко всему этому относились жители Италии? Сначала поговорим о городах. Больше всего информации мы имеем о Неаполе. В самом начале войны, обращаясь к неаполитанцам, Велизарий, по словам историка, разъяснил, что он пришел «освободить» Италию56. Тогдашнее положение Италии при остроготах он назвал «рабством»57, сравнив Италию с Африкой и Сицилией до повторного завоевания их византийцами. Выбор между имперским правлением и правлением готов он представил как выбор между «свободой» и «рабством»58. Однако Прокопий нигде не говорит о том, что неаполитанцы разделяли это мнение. Историк упоминает о четырех гражданах Неаполя, называя их имена. Первым из неаполитанцев, кто вел переговоры с Велизарием, был некий Стефан. Его речь, в передаче историка, совсем не была провизантийской, его единственной заботой было предотвратить нападение на город59. Велизарий не исключал возможности, что неаполитанцы смешаются с готским гарнизоном и вместе будут защищать город60. Но затем Велизарий деньгами склонил Стефана к тому, чтобы тот помог ему привлечь на свою сторону горожан, после чего Стефан действительно советовал неаполитанцам не сопротивляться61. Заметим, что Стефан согласился на это только потому, что ему заплатили. Единственным убежденным сторонником византийцев был не неаполитанец, а сирийский купец по имени Антиох, торговавший со всем Средиземноморьем. Распространение власти Византии на город, в котором он жил, конечно, было выгодно для его коммерции62. С другой стороны, два неаполитанца — Пастор и Асклепиодот — горячо поддерживали готов и не желали никаких перемен в положении города. Единственный аргумент, который они приводили, обращаясь к населению, — это разумная выгода. Поддерживать готов было более разумно, потому что если готы победят — а горожане, очевидно, ожидали, что они победят, — то они жестоко накажут неаполитанцев63. И наконец, евреи-неаполитанцы были также на стороне готов. Во время атаки они защищали доверенный им кусок городской стены с упорством и яростью. Дело в том, что остроготские короли, как и большинство других королей-ариан, хорошо обращались с евреями64.
Даже такой опытный летописец, как Прокопий не смог скрыть тот факт, что из всех жителей города только один купец-иностранец поначалу стоял на стороне византийцев. Из рассказа Прокопия у нас не возникает впечатления, что горожане были счастливы при мысли о возврате в Римскую империю. И историк, и сам Велизарий понимали, что они пытаются возродить старую Римскую империю Августа и Константина. Неизвестно, понимали ли это неаполитанцы, и если да, возможно, подобная перспектива их вовсе не радовала. Больше всего их тревожило то, каким наказаниям подвергнут их готы, если горожане поддержат Велизария и тот проиграет войну65. Поэтому сразу после начала осады неаполитанцы послали
гонца к королю Теодату в Рим, прося о немедленной помощи66. Прокопий объективности ради пишет, что в тот день, когда Велизарий атаковал Неаполь, горожане «стали пленниками и вновь обрели свободу»67 Однако сами неаполитанцы вряд были с этим согласны, ибо, как только город оказался в руках византийцев, там началась кровавая резня. Больше всех свирепствовали гунны из армии Велизария. Они не пощадили даже церквей, убивая многих из тех, кто в них укрывался. Прокопий изо всех сил старается скрыть масштабы бедствия, постигшего Неаполь, но другие имеющиеся у нас источники ему противоречат68.
Стоит нам обратиться к более мелким источникам информации о падении Неаполя, и становится ясно, насколько изобретателен Прокопий в своем повествовании. Подробно описывая споры и дискуссии о том, стоит ли впускать в город византийскую армию, он тем самым как бы размывает четкую картину самого события (хотя и не прибегает к откровенной лжи). Между тем наши второстепенные источники со всей определенностью утверждают, что неаполитанцы отказались впустить Велизария в город69. В конце концов, и готский гарнизон, и горожане были с одинаковой жестокостью истреблены. Нападавшие особенно любили убивать мужей на глазах у жен. Они не щадили никого, ни священников, ни монахов, ни монахинь. Жалости не было ни к кому70. И эта жестокость себя оправдала. Позже римляне сами впустили Велизария в свой город, «опасаясь, что с ними может случиться то же, что случилось с жителями Неаполя»71.
До того как в 536 году началась первая осада Рима, Виттиг считал вполне вероятным, что жители великого города скорее поддержат готов, чем нападавших72. Но горожане или некоторые из них, более всего обеспокоенные тем, как избежать участи Неаполя, пропустили Велизария в город без сопротивления. За этим решением стояли папа Сильверий (который, как ни странно, был позднее смещен с престола Велизарием) и Фиделий, бывший квестором Аталариха. Трудно сказать, поддерживало ли их население города в целом, во всяком случае, горожане дали возможность готскому гарнизону без помех покинуть город. Правда, Прокопий намекает на то, что при желании они могли нанести готам некоторый ущерб73. Историк упоминает о настроениях населения только тогда, когда переходит к описанию подготовки к осаде: когда горожане увидели, как Велизарий готовит город к осаде, они были обескуражены74. Когда началась осада, действия Велизария не одобряли даже сенаторы, хотя вскоре после этого он утверждает, что римляне были расположены к византийцам75. После того как Виттиг в Равенне учинил кровавую расправу над сенаторами-заложниками, большинство римлян были настроены против готов76. Купцы и ремесленники, не имевшие ни оружия, ни военного опыта, добровольно вставали под византийские знамена (хотя мы уже знаем, что их «заставляли» охранять стены)77. К ним присоединились моряки и даже рабы, все шли на помощь Велизарию, хотя, учитывая их полную неопытность, они, возможно, приносили командующему больше вреда,
чем пользы. Дело здесь было не столько в идеологической поддержке, столько в том, что в воюющем городе не было никакой другой работы, и если бы Велизарий не платил каждому из них ежедневное жалованье, их поддержка наверняка не была бы столь горячей78.
Среди городов, перешедших к Велизарию «добровольно» или «без помех», были Нарний, Сполето, Перузия и другие. Мы не знаем, почему они это сделали, — поддерживали ли они византийскую политику или опасались участи Неаполя, или же просто не хотели, чтобы их города стали полем битвы. Во всяком случае, у Прокопия мы нигде не видим картины всеобщей поддержки Византии79. В 538 году жители Римини сами пригласили византийцев в свой город. Вообще, в этом регионе итальянское население было настолько враждебно к готам, что те были вынуждены покинуть Римини при первом приближении византийцев80. В 538 году архиепископ Милана и другие знатные люди города просили Велизария прислать им солдат, при поддержке которых они намеревались отдать Велизарию Милан, а вместе с ним всю Лигурию81. Случай 542 года с Вероной с трудом поддается пониманию. Готам в те дни крайне не везло, тем не менее ясно, что горожане не хотели присоединяться к византийцам, возможно, потому, что среди них располагался готский гарнизон. Но одному из богатых горожан с помощью взятки удалось отдать город местному византийскому военачальнику82.
Таковы были настроения горожан. А что происходило в деревнях? Стоило Велизарию вступить в Регий, как «мужчины этой местности начали приходить к нему». Приходили они потому, что «их хозяйства не были укреплены, и потому что они были врагами готов, особенно тогдашнего правительства», то есть правительства Теодата83. Прокопий сообщает, что жители Калабрии и Апулии переходили потому, что «в тех местах не было готов»84. Здесь важны два момента. Часть жителей Южной Италии были настроены против готов, и особенно против правительства Теодата, который был столь же непопулярен среди своего народа. Но Амаласунта была гораздо более популярна среди обоих народов. Возникает вопрос: стали бы жители Южной Италии на сторону Велизария с такой готовностью, если бы она все еще была их правительницей?85 Нельзя также забывать, что в сельской местности Южной Италии не было ни укреплений, ни готских гарнизонов. Как бы повели себя жители, если бы у них было и то и другое? Возможно, не случайно, что в 542 году Бруттий и Лукания, Апулия и Калабрия — все перешли на сторону Тотилы без сопротивления и колебания86. Но, несмотря на плохое обращение с ними византийцев, жители Бруттия и Лукании в 546 году объявили, «что не по своей воле они перешли на сторону варваров и ариан», они были вынуждены это сделать под давлением превосходящих сил готов и из-за несправедливого обращения, которому их подвергли имперские войска. Как только им были даны гарантии справедливого обращения, они вновь перешли на сторону византийцев87. Трудно отделаться от впечатления, что все те причины,
которыми италийцы объясняли свои действия, были ими умело переработаны для слушателей, то есть они говорили византийцам именно то, что те хотели услышать.
Вызывает сомнения то, что сельские крестьяне были преданы делу Византии. Прокопий наблюдал приход византийских войск в Пицену88. Как только появились византийцы, местные жители впали в панику. Те из женщин, которые могли бежать, так и сделали, тех, кто не мог бежать, унесли на руках бывшие рядом мужчины, то есть, очевидно, они были просто похищены случайно оказавшимися рядом италийцами. Гораздо позже жителям сообщили, что византийская армия пришла для борьбы с готами и не причинит никакого вреда римскому населению, и только тогда они вернулись в свои дома. Ясно, что они находились в полнейшем неведении относительно императорской армии и ее задач. Позже, в 546 году, когда некий влиятельный римлянин из Лукании поднял местных крестьян для того, чтобы изгнать врагов из своего района, Тотила собрал для борьбы с ним точно такое же войско из крестьян, и две группы италийских крестьян упорно сражались друг с другом. Дело закончилось победой крестьян, стоявших на стороне римлян, а когда землевладельцы приказали им вернуться к своей работе, они беспрекословно подчинились89. Похоже, что беднейшие крестьяне просто делали то, что им приказывали хозяева. Вероятно, им было все равно, кто выжимал из них арендную плату и непомерные налоги — готы, италийцы или византийцы. Тотила требовал от них того же самого — обрабатывать поля и выплачивать аренду и налоги ему. Если они выполняли эти условия, то он им никакого вреда не причинял, и так было по всей Италии90. В то же время, когда готы грабили италийцев для того, чтобы обеспечить продовольствием свою армию, как они это сделали в 549 году в Ауксиме, они вряд ли могли завоевать симпатии местного населения91.
Что касается рабов, то многие из них перешли к Тотиле, и в 546 году король поклялся, что он никогда не будет обсуждать с неприятелем вопрос об их возврате хозяевам. Он таким способом просто защищал добровольцев, сражавшихся на его стороне; у него не было никакого великого плана освобождения рабов, и у нас нет сведений о том, что он дал им свободу92.
Таким образом, можно сказать, что обе воюющие стороны были разделены: пропасть была как между готской знатью и готским народом, так и между византийским солдатом и византийским мирным гражданином.
Остроготы называли поведение италийской аристократии и горожан «предательством». Они не могли его себе объяснить, и Прокопий уделяет много места в своем повествовании изложению их точки зрения. Готы постоянно критиковали действия этих двух групп италийского общества.
В первые дни войны, перед началом осады Рима, король Виттиг говорил, если верить Прокопию: «Нам следует спросить здешних римлян, почему они нами недовольны, ведь до сегодняшнего дня они пользовались нашей добротой, а теперь они испытали вашу (то есть византийскую) “помощь”»93. К тому времени он уже послал своего человека к Соляным воротам Рима для того, чтобы тот осыпал защитников города, стоявших на стене, оскорблениями в ответ на их «предательство». Он упрекал их за то, что они, по его словам, предали свою страну и самих себя, ибо «они променяли власть готов на жалких греков, которые не могут их защитить и которых они раньше никогда в своей стране не видели, кроме разве что актеров и мимов, да воров-матросов»94. Разве Теодерих не предоставил им в свое время жизнь роскошную и к тому же свободную?95 Прокопий рассказывает о готском после, который во время осады Рима говорил, что еще до этого римляне продолжали назначать западных консулов. Готы обеспечили своим подданным полную свободу религии, они не заставили ни одного италийца принять арианское вероисповедание, а если кто-либо из готов переходил в католичество, король никогда не обращал на это внимания. Право католических храмов служить убежищем строго соблюдалось96.
Все это замечательные слова, но нельзя забывать о том, что отношение рядовых готов к италийцам было поистине варварским, от чего так страдал Теодерих и что принесло неисчислимые бедствия италийскому населению. Всего через несколько месяцев произойдет чудовищная резня городского населения огромного Милана. Но ведь то же самое говорил Тотила перед битвой в Фавенции в 541 году (он промолчал о недавних событиях в Милане). Он, однако, добавил, что отвратительное поведение преемников Велизария в Италии сделало дальнейшее наказание италийцев за их «предательство» лишним: они уже достаточно пострадали от тех, кого с такой радостью приветствовали97.
Видимо, до самого конца «неблагодарность» италийцев казалась остроготам необъяснимой. Сами они захватили Италию и свергли Одоакра по поручению императора Зинона; никто не мог сказать, что они отобрали ее у императора силой. Они сохраняли законы и конституцию так же тщательно, как это делали сами императоры. Они не создали своего законодательства, писаного или неписаного, хорошо зная о том, что законодательная деятельность была прерогативой императора98.
Тотила сделал все, чтобы изменить отношение италийцев к готам. Он строго наказывал все бесчинства, допускавшиеся его людьми по отношению к мирному населению. Захватив в Кумах в плен жен нескольких сенаторов, он обращался с ними почтительно и освободил их, что произвело большое впечатление на римлян. Когда в 546 в Риме он захватил в плен Рустициану, вдову Боэция, его люди желали ее казнить, так как она в отместку за убийство своего мужа и отца разрушила статуи Теодериха. Но Тотила проследил за тем, чтобы ни ей, ни другим римлянкам не было причинено никакого вреда, и этот его поступок также глубоко поразил его
врагов 99. Иногда, если неприятельские войска сдавались на его милость, он предлагал им выбор: или они оставляют лошадей и оружие, приносят клятву в том, что никогда больше не будут воевать с остроготами, и возвращаются в Византию целыми и невредимыми, или же они сохраняют все свое имущество, вступают в готскую армию и пользуются теми же правами, что и готы100. Когда в 546 году перед ним капитулировали голодающие жители Неаполя, он беспокоился о том, чтобы, получив наконец еду, они не торопились запихать в себя побольше «и не подавились». Поэтому сначала он выдал им понемногу, а затем увеличивал рацион с тем, чтобы они восстановили свои силы, и только после этого он разрешил им покинуть город и уйти, куда они хотят. Мы знаем по крайней мере об одном византийце, который считал, что такой поступок «был неожиданным со стороны врага и варвара»101. Тотила был добр и милосерден к своим многочисленным пленникам, и тем не менее, хотя неприятель по достоинству оценил его поведение, оно не смогло переломить преданности италийцев Византии. Даже в 549 году папа Вигилий и жители Рима, среди которых было много известных людей, продолжали настойчиво требовать от Юстиниана, чтобы он отвоевал Италию у готов. Несмотря на все усилия Тотилы, верность италийцев Византии была непоколебима102.
В 547-548 годах Тотила признавал, что до этого готы меньше, чем другие народы, уделяли внимания правосудию, действуя неблагочестиво по отношению друг к другу и к римлянам. Мы уже знаем, что так же думал и Теодерих Великий. Тотила тоже считал своим долгом стараться облагородить нравы своих подданных103. В свое время Виттиг совершил акт чудовищной жестокости во время великой осады Рима весной 537 года. Он отправил несколько римских сенаторов в Равенну в качестве заложников, а когда его самая мощная атака на столицу была отбита, он из мести приказал их умертвить (с. 99)104. Нет нужды еще раз останавливаться на кровавой резне в Милане, устроенной готским командующим Урайей (с. 82)105. Когда Рим пал под натиском Тотилы 17 декабря 546 года, его воины убили двадцать шесть солдат противника и шестьдесят мирных жителей, но это произошло без ведома короля, и когда он узнал об этом, немедленно приказал прекратить кровопролитие. Именно тогда он заслужил «великую славу» как защитник женского населения Рима, и особенно вдовы Боэция106. Однако нельзя отрицать, что и сам он время от времени позволял себе отвратительные зверства. Кроме бессмысленной резни в Тибуре (Тиволи) в 544 году (с. 82) можно вспомнить еще один случай, произошедший в следующем году. В 545 году папа Вигилий выслал несколько кораблей, груженных продовольствием, для голодающих жителей Рима, но в Порте эти корабли были перехвачены готами, а римляне, плывшие на этих кораблях, были взяты в плен. Тотила приказал перебить всех пленников, кроме одного. Это был епископ Валентин, чья епархия находилась в Сильве Кандида107. Тотила подверг Валентина допросу, обвинил его в даче ложных показаний и отрубил ему обе руки108. Этот и другие подобные случаи
кажутся проявлениями бессмысленной жестокости, но мы не знаем, каковы были мотивы Тотилы. В чем можно быть уверенным, так это в том, что эти события произвели ужасающее впечатление на общественное мнение Италии.
В чем заключались основные причины поражения остроготов и установления власти Византии над Италией? Прокопий приводит объяснения Велизария. «Готы проиграли, — говорил этот великий человек, — не потому, что им не хватало храбрости или солдат; они проиграли, — сказал он без ложной скромности, — потому что у них не было таких командующих!» В другой раз его послы объясняли, что ему удалось разбить врага благодаря неистощимым людским ресурсам, предоставленным императором109. Блестящие военные таланты Велизария действительно резко контрастируют с посредственной, бледной манерой руководства, продемонстрированной Виттигом. В мирное время, по словам Бари, этот король был бы вполне на месте, а во время войны он бы неплохо проявил себя, если бы выполнял приказы другого110. Действительно, хотя в последние годы своего правления он вел активную дипломатию и даже начал переговоры с царем Персии о том, чтобы единым фронтом выступить против Восточной Римской империи, нервы у него, видимо, окончательно сдали, и в конце концов он был уже неспособен к каким-либо действиям. Но с Тотилой дело обстояло совсем по-другому. Он был на голову выше бездарных и перессорившихся между собой преемников Велизария и без труда отвоевал у них практически всю Италию и Сицилию, кроме Равенны и нескольких крепостей. Настоящее испытание ему пришлось выдержать тогда, когда Велизарий летом 544 года был вновь назначен на высший командный пост в Италии. И Тотила выдержал это испытание с честью. Велизарий, правда, одержал несколько мелких побед и даже на некоторое время занял Рим благодаря ошибке Тотилы, которую он сумел использовать со своей прежней энергией и блеском. Но в целом за все время войны, с 544 по 549 год, Тотила имел превосходство, и великий Велизарий вернулся в Византию проигравшим, как честно признает Прокопий. Таким образом, нельзя объяснить поражение остроготов тем, что у них были бездарные военачальники.
Существовали другие важные факторы, например такие, как контроль Византии над морем. Это позволяло византийцам обеспечивать продовольствием осажденные прибрежные города, перевозить войска с одного театра военных действий на другой и блокировать те порты, которые находились в руках противника111. Нельзя забывать и о важнейшем факторе превосходства конного лучника над конным копьеносцем (с. 74). И конечно, финансовые и людские ресурсы Византии были настолько огромны, что ни Виттиг, ни Тотила не могли даже мечтать ни о чем подобном. Я считаю, что еще одна причина была в том, что массы местного населения, жившего под властью остроготов, после первоначального колебания выступили против или по крайней мере активно не поддержали острого
тов. Правда, сразу после возвращения Велизария в Италию в 544 году, когда византийские войска, не получавшие жалованья и забывшие о дисциплине, грабили италийские села, италийцы стали мечтать о возвращении варваров112. Но так было не всегда. В целом италийцы были настроены провизантийски. Как только у стен города появлялись византийские войска, жители открывали перед ними городские ворота (иногда несмотря на то, что в городе находился остроготский гарнизон). Горожане были готовы терпеть лишения (хотя и не без громких жалоб), когда их город осаждали готы. Например, жители Рима, несмотря на чрезвычайно трудное положение, продолжали удерживать город и не сдались Виттигу. Готы никогда не получали от местного населения той поддержки и тех услуг, которые оно обычно оказывает своей армии. Хотя византийские солдаты переходили к врагу в огромных количествах, но италийцы никогда не проводили диверсий с целью отвлечь внимание византийцев и никогда не доносили готам о местонахождении их врагов, об их численности или планах (хотя солдаты-перебежчики часто это делали). Можно было подумать, что не византийцы, а готы вторглись на чужую территорию и ведут борьбу с враждебным населением чужой страны.
Почему италийцы так себя вели? Прокопий описывает сцену, которая произошла почти в самом конце войны и которая, на мой взгляд, может многое объяснить. Тотила пытался отложить начало битвы в Буста Галлоруме с тем, чтобы дать возможность присоединиться к нему еще двум тысячам солдат. И вот что там произошло. Король выехал вперед на нейтральную территорию между двумя стоящими друг против друга армиями. На нем были позолоченные доспехи, украшенные орнаментом из золота и пурпура. Конь под ним был огромных размеров. На глазах двух армий он начал великолепный готский военный танец. Он мастерски управлял конем, заставляя его то кружиться на месте, то бросаться из стороны в сторону. Оставаясь в седле, Тотила бросал высоко вверх копье и ловил его, когда оно, вращаясь, падало вниз. Он с удивительной ловкостью перебрасывал его из одной руки в другую. Он то ложился на спину, то резко наклонялся в одну или в другую сторону. По мнению Прокопия, Тотила исполнял свой замечательный танец так, как будто его учили этому с самого детства113.
Какой контраст между императором Юстинианом, дипломатом, юристом и богословом, жившим в своем дворце, и этим танцующим дервишем в Буста Галлоруме! Становится понятно, почему образованные италийцы отвергали остроготов, несмотря на все великодушие Теодериха и его преемников. Война шла между варварами с одной стороны и цивилизованными людьми — с другой. Италийцы выбрали цивилизацию, и никто не последовал за ними с большим рвением, чем некоторая часть остроготской знати. Преемник Тотилы, Тейя, в битве у горы Лактарий проявил не больше тактического умения, чем в свое время Агамемнон, Ахилл или Гектор, укротитель лошадей114. А Алигерн, последний из остроготских
правителей, показав большую рассудительность, решил отдать Кумы и все готские сокровища в обмен на римское гражданство и распрощаться с варварским образом жизни. Если уж готы не смогли удержать Италию, рассуждал он, пусть она достанется ее коренным жителям и тем, кто управлял ею с древних времен. Он был мудрым человеком, хотя некоторые из франков и называли его предателем своего народа115.